IV. Юнгеров 1 страница

IV. Юнгеров

(сентябрь 2000 гор – прошлое)

…После безобразной сцены с зуботычиной, когда Егор ушел, Юнгеров настолько осерчал, что велел сгрузить водный мотоцикл обратно в озеро и минут сорок гонял на нем, как сумасшедший, закладывая немыслимые виражи. И только когда сил уже не осталось даже на то, чтобы взобраться на мотоцикл после падения снова, – только тогда Юнкерс на холостом ходу медленно подошел к пристани.

На мостках тихо стояли Денис и Штукин. Как только водный мотоцикл причалил, они с усердием стали затаскивать его на сушу по специальным полозьям. Подошедший Ермилов подал Александру Сергеевичу полотенце. Юнгеров снял мокрую футболку, вытерся насухо, замотал полотенце вокруг бедер и пригладил волосы. Все молчали.

– Валерий! – окликнул Штукина Александр Сергеевич.

– Я! – отозвался Валера, пытаясь втянуть мотоцикл фирмы «Барбандье» на тележку.

– Головка от… снаряда! – рявкнул Юнгеров. – Как управитесь – зайдешь ко мне!

– Есть, – понимающе вздохнул бывший опер.

Александр Сергеевич мотнул головой Ермилову, тот кивнул и поспешил за шефом. Юнкерс шел к дому тяжелыми широкими шагами. Юрий Петрович пристроился рядом и зашагал в ногу. Когда они уже подходили к дому, Ермилов оглянулся на все еще возившегося с водным мотоциклом Штукина и сострил:

– Если вам сразу понравился ваш новый подчиненный, значит, вы его плохо разглядели.

Юнгеров на шутку даже не улыбнулся. Он вздохнул, думая о чем‑ то своем, и пробормотал – опять же, будто сам с собой разговаривал:

– А Егора, получается, выгнали…

– Если кому‑ то что‑ то запретили – значит, кому‑ то что‑ то разрешили, – выдал еще один афоризм Ермилов.

Юнгеров покосился на него и зашагал еще быстрее, несмотря на то, что шел босиком и не по тропинке, а рядом с ней.

– Ничего, пробьемся, – продолжил он разговор с самим собой.

– В конце туннеля должен быть свет, если, конечно, кто‑ нибудь не вывернул лампочку, – ответил на это Юрий Петрович.

Юнгеров резко остановился:

– Да брось ты эти свои флотские прибаутки!

Ермилов широко улыбнулся, но униматься явно не собирался:

– Если вы думаете, что за вашей спиной говорят только плохое – у вас паранойя, а если только хорошее – мания величия!

Александр Сергеевич катнул желваками по скулам:

– Слушай, а ты в своей жизни переживаешь хоть за что‑ нибудь?

Юрий Петрович покачал головой:

– Не‑ а… Мне противопоказано, да и некогда. Наше дело – молотьба и хлебосдача.

Ермилов аккуратно обошел Юнгерова и зашел в дом. Александр Сергеевич беззвучно выругался, понимая, что Ермилов его злит специально.

Юнкерс с начальником «контрразведки» расположились на кухне и успели разлить чай, когда явился Штукин.

– Проходи, друг ситный, и рассказывай‑ ка правду. Всю, и, желательно, с подробностями, – такими словами встретил бывшего опера Юнгеров, немного нервно перебирая посуду на столе.

Валера шагнул к столу – уверенно, но учтиво, и замер, стоя.

– Ты садись, – махнул рукой Александр Сергеевич. – Чаю наливай себе… Думаю, что разговор у нас не пятиминутным выйдет.

Когда Штукин начал устраиваться на тяжелом деревянном стуле, сзади к нему подошел Ермилов и, чуть надавив сверху на плечи, очень тихо, почти шепотом сказал парню в ухо:

– Это в Америке убеждают по нескольку раз: «Правду, одну только правду и ничего, кроме правды» – а у нас и одного раза достаточно. У нас, паря, зубы в шесть рядов отрасли. Так что – если мы тебя даже шутейно прикусим – рваные раны на всю жизнь останутся…

Юнгеров промолчал. Он не любил эту вот ермиловскую манеру, но считал, что иногда она бывает очень даже к месту. В конце концов, случилось маленькое, но ЧП – на глазах у Александра Сергеевича произошел серьезный конфликт между членами его коллектива. И кто сорвался – Егор, за которым таких привычек отродясь не водилось.

Следовательно, необходимо было детально разобраться в этой ситуации. Да, Ермилов уже предварительно докладывал ему, что беседовал и со Штукиным, и с Егором. Но – предварительные беседы – это всего лишь предварительные беседы.

В некоторых ситуациях необходимы бывают и беседы более обстоятельные…

Юнгеров вдруг невольно поежился, вспомнив, как однажды, еще в те, бандитские, времена, попали они в ситуацию – конкурирующий коллектив выкрал их товарища. Тогда Денис под руководством Ермилова выкрал парня из враждебной группировки и отвез в укромное место для производства «дознания». Когда туда подъехали Юнгеров и Ермилов, Денис уже отвесил пленнику несколько плюх, но тот и не собирался пугаться и выдавать место, где удерживали заложника. Тогда Ермилов тихо‑ тихо так сказал Юнкерсу и Денису: «Вы бы вышли, я сам с ним поговорю. Не следует вам на это смотреть». Юнгеров даже ошалел тогда от неожиданности: отставной офицер говорит это ЕМУ! Кто из них больше криминала в жизни видел?! Но спорить не стал, взял Дениса под руку и вышел. А уже через двадцать минут они всем коллективом мчались выручать товарища. Позже Юнгеров спросил Юрия Петровича: «Как?! »

Ермилов спокойно похлопал его по плечу и заметил: «И ты бы все сказал, и я бы все сказал». А потом добавил: «Вас жизнь учила разбираться? А вот некоторые подразделения учили воевать…»

Юнгеров недовольно тряхнул головой, словно отогнал неприятные воспоминания, и сделал приглашающий жест:

– Ну, Валера, мы ждем. Рассказывай.

Штукин поудобнее устроился на стуле. Он совершенно не казался нервным или испуганным – вел себя естественно и спокойно, только время от времени поглаживал треснувшую от удара губу.

– Так, а с чего начать‑ то?

– Начинай с самого начала… Здесь никто никуда не торопится.

Бывший опер вздохнул:

– Ну, с начала, так с начала…

…В тот день Валера оказался рядом с Академией художеств достаточно случайно. Выполняя поручения Дениса, он должен был встретиться с одним человеком – у сфинксов, что напротив академии. Но человек не приехал, а Штукин не стал ему названивать по мобильному. Иногда надо специально создавать такие ситуации, чтобы можно было сказать: «А теперь это надо тебе».

Валера решил прогуляться рядом с бывшей работой и пошел пешком по 5‑ й линии. Пройдя метров пятьдесят, он заметил в садике академии знакомые лица – Якушева и помощника прокурора Николенко. Они сидели на лавочке и бурно разговаривали – как не просто знакомые, а как знакомые близкие. Штукин хмыкнул про себя, поскольку он сам за все время своей службы в шестнадцатом всего несколько раз разговаривал с Николенко, а молодой оперок – смотри‑ ка ты, каким шустрым оказался… Рука Николенко ложилась Якушеву на грудь, он хватал ее за руку, пытался обнять… В общем, на лавочке происходила самая настоящая «сцена у фонтана». Штукин, вспомнив былые навыки разведчика, растворился на фоне дома, зашел в парадную и оттуда стал внимательно наблюдать за развитием событий. Зачем? Трудно сказать. Стало просто любопытно, да и время свободное было… Да и любил, честно говоря, Валерка наблюдать за людьми.

Разговор между Николенко и Якушевым больше всего напоминал некое выяснение отношений между любовниками. Якушев иногда вскакивал, отбегал от скамейки, потом возвращался и садился вновь. Николенко хваталась то за голову, то за сердце…

И вдруг Штукину показалось, что в этой сцене участвуют и еще кое‑ какие лица, неприглашенные, как и он. Валере показалось, что он увидел сотрудника «НН». Нет, он, конечно, не знал его в лицо, но раскусил по повадкам, одежде, по фотомодели, висящей через плечо. Парень в деланно безразличной позе сидел на скамейке, соседней с той, на которой происходило выяснение отношений.

Штукин очень удивился и стал на всякий случай искать глазами других сотрудников наружки. Долго искать их не пришлось. Выйдя из подъезда, Валерий чуть ли не налетел на «восьмерку», в которой сразу распознал «конторскую» машину. В ней находились «механик» и «грузчик». Вторую машину Штукин нашел не сразу, а лишь когда прошелся по переулку к Андреевскому рынку – Валера ведь хорошо помнил, как обычно автомобили дислоцируются вокруг объекта. Вот и в этот раз бывшие коллеги работали по стандартной схеме.

Таким образом, Штукин убедился, что сотрудники «наружки» действительно работают, что они ему не мерещатся и не кажутся. Оставалось лишь удостовериться, за каким объектом они следят – может, их совсем не Якушев с Николенко интересуют. Но в садике никого больше не было, только две мамы гуляли с колясочками, однако они медленно уходили по направлению к Румянцевскому садику, а за ними никто не пошел. Других потенциальных объектов в садике просто не было.

– Интересно девки пляшут, по четыре жопы в ряд! – прошептал сам себе Штукин и снова нырнул в укрытие.

Теперь его задачей было пойти за Якушевым и Николенко так, чтобы его не срубили «опушники». Задача предстояла не из легких, но ведь и Валера обладал не только оперским опытом…

Однако Якушев и Николенко простились и разошлись в разные стороны – причем Николенко пыталась поцеловать Егора, но он достаточно резко отстранил ее рукой. Пошли они в разные стороны и совсем не теми маршрутами, которые спрогнозировал Штукин. Николенко пошла в противоположную от своей работы сторону – по 6‑ й линии к Большому проспекту, а вот Якушев – как раз по переулку по направлению к прокуратуре. Правда, и шестнадцатый отдел находился в той же стороне.

Идти сразу за двумя Валера, естественно, не мог и потому выстроился за Николенко. Почему за ней, а не за Егором? Да просто так! Это ведь было что‑ то вроде игры, не по делу, не для чего‑ то, а в игре, конечно, интереснее за симпатичной бабой понаблюдать…

Валера заметил, что «восьмерка» развернулась и пошла в сторону набережной – все правильно, эти за Якушевым, чтобы «сделать адрес»[42]. А за Николенко потопал «грузчик» из садика. Остальных видно не было, но Штукин знал, что они передвигаются параллельно – по 7‑ й линии к Большому проспекту. Валера, соответственно, рванул через садик, затем по 4‑ й линии, обогнал Николенко и успел встретить ее, когда она переходила Большой. Штукин прошел мимо Зои Николаевны, когда она говорила в мобильный телефон:

– …Вера, я через пять минут в нашем кафе… Да, на 7‑ й…

А на 7‑ й линии приличное кафе было только одно. Валера развернулся и по дуге пошел прямо туда – ни один «грузчик» его срисовать уже не смог бы.

Все время, пока Штукин шел к кафе, он ломал голову: кто и почему выписал «ноги»? И за кем? За Николенко или за Якушевым? Валера, наверное, очень удивился бы, если бы узнал, что на самом‑ то деле «наружка» работала по нему самому. Просто те, кто давал задание «опушникам», не знали, что в шестнадцатом отделе опер Штукин уволился, а на его месте уже работает оперуполномоченный Якушев…

А казус сей объяснялся‑ то достаточно просто: незадолго перед своим увольнением из милиции Валера «хапнул» случайно одного парня. Собственно говоря, он брал двух ухарей, которые недавно взломали ночью ресторан, а третьего задержал просто до кучи. И уже в отделе выяснилось, что этот третий находится в федеральном розыске за Амурским краем. В ИЦ[43] было все: и инициатор розыска, и номер циркуляра, и от какого числа – не было только статьи заочно предъявленного обвинения. Сам парень утверждал, что ищут его за неуплату алиментов, и слезно просился на волю. Штукин в тему с алиментами не поверил и хлопца не отпустил. Перед тем, как парня забрали в ИВС, он попросил Валеру сохранить его рисунки и акварели – на момент задержания с ним была аккуратная папка.

– На этапе все исчезнет, ты же знаешь! – убеждал задержанный опера. – А дело, в общем, не хлопотное.

Штукин взял широченную папку и положил на пыльный шкаф.

– Хорошо. Если тебя и впрямь за алименты ищут, то через пару месяцев заберешь.

Но дело в том, что парня этого, в определенных кругах имевшего за тягу к живописи прозвище Рублев, разыскивали действительно не за алименты, а за ограбление церкви. Так что вернуться через два месяца за своей папкой он не смог. Но смог сообщить на волю, что его «наследство» находится у такого‑ то опера в таком‑ то отделе. Штукин и думать уже забыл про эту папку, когда однажды ему позвонил некий «черт» и, по‑ блатному растягивая слова, заявил:

– Слышь, начальник, там у тебя человек вещь оставил, отдать бы надо…

– Надо, а то что?! – враз осатанел от такой наглости Валера. Он бы, в принципе, мог и отдать эту папку, но его покоробил тон звонившего, в котором чуть ли не скрытая угроза таилась.

– Ну‑ у… А то по‑ всякому может обернуться, когда поступают не по‑ божески.

Штукин взорвался:

– Слышь ты, хуйло! Еще раз проявишься – я из тебя самого акварель сделаю! Понял меня, человек божий?!

И опер бросил трубку. А потом полез на шкаф, достал папку, просмотрел еще раз рисунки и отнес их одному своему знакомому в антикварный магазин на предмет оценки. Рисунки оказались очень даже ценные. Штукин задумался, но реализовать их пока все же не собирался…

А Рублев, получив весть из Питера, что задержавший его опер не отдает папку, как раз находился на пересылке в Свердловском централе – в камере, где был еще один питерский горемыка, направлявшийся в Металлострой. Рублев попросил земляка связаться с волей, чтобы оттуда его знакомые еще раз потеребили опера на предмет возврата картинок. Уходящему в Металлострой были названы фамилия опера и его служебный телефон. При этом Рублев сделал одну ошибку – разоткровенничался и рассказал, что картинки не простые, а золотые и, вообще, французские… Земляк, однако, ни с какой волей по месту прибытия связываться не стал. В Металлострое он, налаживая отношения с оперчастью, поступил по мудрому зековскому правилу – не хочешь сдавать своих – сдай чужого. Ну, он и сдал всю тему с Рублевым – про картинки и про опера. Вот только фамилию опера забыл, зато четко помнил служебный телефон…

Оперчасть приняла эту тему, как агентурное сообщение, и копию его, поскольку речь в нем шла о каком‑ то опере, направили в УСБ.

В УСБ быстро установили Рублева, как известного «клюквенника»[44] и контрабандиста. Напряглись. Восприняли тему серьезно и установили, что за опер трудится в 16‑ м отделе по данному рабочему телефону. А там уже к этому времени работал не Штукин, а Якушев…

Нет, в принципе, УСБ сработало профессионально, ошибочка вышла в мелочи – никто не додумался проверить, с какого времени трудится молодой опер в этом кабинете. Так бывает. И к сожалению, не то, что бы редко, а сплошь и рядом. «Уэсбэшники» выстроились на ложный объект, но не знали, что он ложный. Сам «объект» вообще не знал ни о чем.

При скудности первоначальной информации УСБ не придумало ничего умнее, как «поставить ноги» за объектом на недельку. Что эти «ноги» должны были выявить – трудно сказать, но «опушники» дисциплинированно начали отрабатывать Якушева и его связи. «Опушникам» ведь все равно – что квадратное катать, что круглое переворачивать…

Вот начало их работы и засек сам Штукин, не зная и не ведая, что весь шухер заварился из‑ за него самого. Не знал он, естественно, и того, что Рублев, не дожидаясь никаких положительных известий с воли, в конце концов очень обиделся на весь мир и на Штукина лично и накатал анонимку в прокуратуру Василеостровского района города Санкт‑ Петербурга. Из далекого амурского края эта бумага долго шла до Питера, но дошла и попала по адресу – к помощнику прокурора района по надзору за уголовным розыском Зое Николаевне Николенко, которая бегло просмотрела анонимку, не заинтересовалась ею и зашвырнула в сейф с мыслью вернуться к этому вопросу позже – когда будет больше времени и желания…

…Дойдя до того кафе, где Николенко назначила встречу какой‑ то Вере, Штукин увидел, что все столики на свежем воздухе заняты, и очень этому обрадовался. Валера понимал, что если Николенко с подругой сядут внутри помещения – то у него есть шанс подслушать их разговор, а «наружка» останется на улице – контролировать вход и выход. У них и так людей негусто – половина ушла за Якушевым, – стало быть, максимум, на что их хватит, – это только войти под каким‑ нибудь предлогом внутрь, чтобы посмотреть на «связь», то есть на собеседника Николенко. Так оно и вышло.

Зоя Николаевна зашла внутрь и заняла угловой столик, Штукин расположился за соседним, спиной к ней. Валера действительно очень мало общался с Николенко, но все же она, конечно, могла узнать его в лицо. Штукин решил подстраховаться, а заодно сесть так, чтобы видеть вход. Буквально через минуту после захода Николенко в кафе заскочил сотрудник, который долго и нудно начал расспрашивать бармена за стойкой об имеющихся в наличии сортах мороженого. Валера с трудом подавил улыбку.

Минут через пять к столику Зои Николаевны подошла молодая, красивая, модно одетая женщина. Штукин вспомнил подслушанный телефонный разговор и решил, что это Вера. Он сначала догадался и только потом услышал, как Николенко обращается к подруге, называя именно это имя.

«Мастерство не пропьешь! » – удовлетворенно подумал Валера и весь обратился в слух.

Женщины затараторили. Видно было, что в этом кафе они бывают часто и поэтому чувствуют себя здесь вольготно. Дамы быстро заказали себе кофе и коньяку, и Штукин, отметив качество и цену напитка, повел удивленно бровями и подумал о Николенко: «Видимо, она решает не только служебные вопросы, раз так легко такой дорогой коньяк заказывает… Может, «ноги» поставили за ней, подозревая ее в коррупции? »

Тем временем «грузчика», интересовавшегося мороженым, сменил другой, начавший приставать к бармену с вопросами о винах.

Валера развеселился еще больше: «Эх, были времена – и я вот так же клоунил! » У Штукина было замечательное настроение, ему казалось, что он один видит всю картину, словно единственный зритель на интересном спектакле.

Между тем Зоя Николаевна начала исповедоваться подруге:

– Ты знаешь, это уже стало непереносимо тяжело. Через каждый час – звонок: как дела и все такое. Каждый день, помимо койки – кофе и разговоры о жизни. Вещи дорогие старается дарить.

Вера по‑ бабьи подперла щеку кулачком, поощряя подружку к еще большей откровенности:

– И что ж плохого‑ то? Я в том смысле, что каждый день – это не так и плохо.

– Да я не об этом! – хлопнула рюмку Зоя. – Тяжело просто, зашло далеко. Ощущение такое, будто он мой любовник уже лет пять.

– Ты чувствуешь, будто знакома с ним лет пять?

– Да.

– Так это хорошо.

– А чего хорошего‑ то?

– А плохого? Главное – как он в койке‑ то? А?

Зоя Николаевна вздохнула:

– Сначала – просто волшебно было… Но, понимаешь, он в каких‑ то вопросах – еще маленький. Он немножко стесняется, думает, что кое‑ чем меня обидеть может. И я, как дура, из‑ за этого сдерживаюсь, чтобы слишком развратной не показаться… Как будто у меня какие‑ то обязательства возникли… Я хотела от этих отношений, наоборот, полной свободы… И главное – а что потом?

– Ну ты, Зойка, зажралась, чес‑ слово! А когда мы на кухне выясняли, кто с парнем чего, ты тогда про «потом» не думала! Я ж тогда тебя просила, а ты? Сама говорила: устала с мужем по именитым гостям ходить…

– А у меня и сейчас сил не прибавилось! А Егор, он… Он ничего словами не просит, но глазами – требует! Я в разговорах с ним слова подбираю! Мне не расслабиться!

– А я тебе говорила, что он для тебя слишком молодой!

– Да? А для тебя, значит, в самый раз?! Да ты, Вер, всего на три месяца меня младше.

– На четыре. Не в этом дело. У меня к нему изначально было больше материнского. А ты к нему как к сверстнику пыталась отнестись. Изначально неправильно выбранная диспозиция.

– Ой, Веронька, да хватит тебе! Позиция, диспозиция… я не знаю, что мне сейчас с Егором делать! Я даже боюсь его!

Вера замолчала, не зная, что посоветовать.

В наступившей паузе обалдевший от подслушанного диалога Штукин опрокинул стакан с водой. Женщины на него обернулись, и Валера принялся старательно вытирать стол салфеткой. Принципиально он понял суть любовного конфликта, свидетелем которого стал: «Действительно, не в жилу – бабе просто блядануть с оттягом захотелось, а ей серьезные отношения предложили. Откажешься – значит, точно блядь! Высокая драма! » Валера встал и вышел в туалет. Возвращаясь, он встретился глазами с Верой и тут же ругнулся про себя: «Теряю квалификацию! » Дело в том, что одно из незыблемых правил наблюдения как раз строго запрещает встречаться с объектом глазами.

А женщины перешли уже от конкретной проблемы к общеглобальным:

– Знаешь… А с другой стороны – как глянешь на наше следствие… Все мужики – ой… Видок – «на море и обратно». Захочешь – не загримируешь!

– Удивила! Я тут у своего на фирме глянула разок на баб мужскими глазами. И что?! Вот ни одной, с которой я бы хотела переспать, а утром проснуться.

– Верунчик! Это в тебе говорит латентное, то есть скрытое, лесбиянское начало.

– Латентное? Во мне? А как ты меня по пьянке на прошлые майские на нелатентное подбивала, не помнишь?

– Ну, во мне есть тяга к экспериментаторству… А что, тебе тогда совсем не понравилось?

– Не к экспериментаторству, а к блядству…

– Кто бы говорил, ой… Святая Магдалина… А на даче, когда ты с тем журналистом и его приятелем… А я, как дура, сижу в сауне, думаю – куда все подевались?

Штукин помотал головой и заключил про себя: «Так, это уже пошла лирика, а не информация… Да‑ а… Это хорошо, что мужики редко слушают бабские разговоры. Хотя…» На самом деле все подслушанное Валерия не шокировало. Скорее наоборот – эти тетки ему даже чем‑ то понравились – этакие шкоды!: «А уж Николенко‑ то! Кто бы мог подумать! А в прокуратуре – всегда вся такая засундученная была… М‑ да… В тихом омуте…»

Внезапно Штукину пришла в голову мысль предупредить Николенко о ведущемся за ней наблюдении. Зачем? Трудно сформулировать. Наверное, примерно по тем же мотивам, по которым он вообще проявил любопытство ко всей этой истории с наружкой. То есть больше от шкодности, от некой любви к авантюрности и нестандартности. Ну, а еще – ему очень понравились эти две тетки, те еще оторвы, судя по всему. А из двух больше, конечно, понравилась Николенко: не потому, что в ней Штукин увидел больше шкодности, – просто он ее знал, а Веру – нет. Одно дело, когда крамольные и эротические мысли высказывает просто какая‑ то симпатичная тетка, другое дело – если это прокурорша, да еще известная своей строгостью, да еще именно за угрозыском надзирающая… Тут интрига образуется…

Валера, конечно, так подробно свой порыв не анализировал. Он лишь сказал сам себе: «А что тут такого? Я же на рейх больше не работаю…» Под Рейхом он имел в виду милицию и государство вообще. Впрочем, Штукин тут же также мысленно поправился: «По крайней мере – официально не работаю…»

В это время в кафе уже не было сотрудников ОПУ, они все находились снаружи. Штукин встал, проверил взглядом заведение еще раз, потом обернулся к столику, за которым сидели женщины, и сказал тихо:

– Зоя Николаевна, извините, что мешаю, но мне бы срочно вам пару слов сказать.

Николенко прищурилась, а Вера застыла с открытым ртом. Зоя Николаевна, видимо, вспомнила лицо Валерия:

– Мы, по‑ моему, знакомы…

– Конечно, знакомы, но не близко. Я – свой, я в уголовном розыске 16‑ го отдела работал…

Вера хлопнула ресницами и засмеялась:

– Бог ты мой! Еще один!

Николенко шикнула на подружку и сморщила лоб, пытаясь вспомнить:

– Да, я вас припоминаю… Ваша фамилия…

– Штукин, – подсказал Валера.

– Точно! – улыбнулась Зоя Николаевна. – Я вас оттого и плохо помню в лицо, потому что в материалах ваших, как правило, полный порядок был… Вы, кажется, уволились недавно?

– Есть такое дело, – согласился Штукин, переминаясь с ноги на ногу.

Николенко кивнула и деловым, совершенно не шкодным тоном спросила:

– Так что же вы хотели мне сказать?

Вера захлопала глазами и превратилась в одно большое ухо.

Валера усмехнулся:

– А от подруги у вас секретов нет?

– А откуда вы знаете, что я – подруга? – не удержалась и «вставила свои пять копеек» Вера. Николенко несколько раздраженно дернула локтем и выжидательно подняла подбородок.

Штукин оглянулся:

– Можно я тогда присяду?

– Берите стул, садитесь! – распорядилась Зоя Николаевна.

Валера с трудом скрыл усмешку: «Господи, до чего же эта черта в прокурорских неистребима – чуть что – " берите стул, садитесь" ». Вслух он, присаживаясь, сказал, однако, совсем другое:

– То, что вы, Вера, подруга Зои Николаевны, понять нетрудно.

Вера заинтересовалась еще больше:

– О, да вы и имя знаете… откуда такая осведомленность?

Штукин покачал головой:

– Это не осведомленность, а наблюдательность. Дело в том, что до того, как стать опером, я работал в ОПУ ГУВД в наружном наблюдении. Затем перешел в уголовный розыск, работал в шестнадцатом. Сейчас работаю при одной фирме. Я это все к тому рассказываю, что в некоторых вопросах я специалист. Вас, Зоя Николаевна, я встретил, разумеется, совершенно случайно…

– И? … – чуть занервничала Николенко.

Штукин закурил, сознательно чуть затягивая паузу, и только после глубокой затяжки сказал спокойно:

– За вами «ноги», Зоя Николаевна.

– В каком смысле? – ничего не поняла Вера, но Николенко схватила подругу за руку и стала очень серьезной:

– Обожди! Говорите…

– А что тут особо говорить? – пожал плечами Валера. – Работает ОПУ ГУВД, целая смена – человек восемь – две машины.

– Где они? – начала было озираться Николенко (Вера – просто завертела головой в разные стороны, словно заводная игрушка), но Штукин успокаивающе выставил вперед правую ладонь:

– Здесь их сейчас нет… Они все снаружи. Но если вы отправитесь сейчас все это проверять, то все равно ничего не увидите, а получится смешно…

– А вы – увидите! – не удержалась и съязвила Вера, которой, вообще, было обидно, что ее все время обрывают.

Валера кивнул с легким вздохом:

– Я увижу. Меня этому учили.

– Подглядывать? – Вера попыталась вложить в вопрос достаточно яду, чтобы хоть чем‑ то обратить внимание этого симпатичного парня на себя.

Частично ей это удалось, Штукин нахмурился и отпарировал:

– Кто на что учился… Если я подглядываю, то ваша подруга – подписывает!

– Прекратите! – хлопнула ладонью по столу Николенко. – В чем причина… почему они работают?

Штукин развел руками:

– Этого я знать не могу, и на месте это не установишь. Знает тот, кто задание инициировал. Кстати, может быть, работают и не по вам непосредственно, а по какой‑ то вашей связи… То есть вас отрабатывают не как помощника прокурора и все такое, а как чью‑ то связь, возможно еще даже и не установленную. Может, они и не знают, кто вы.

Зоя Николаевна задумалась и стала нервно теребить свои волосы. Вера тихо спросила у нее:

– А может, это из‑ за моего? У него чего‑ то там, а ты как моя связь? …

Николенко посмотрела Штукину прямо в глаза:

– Что вы предлагаете?

Валера, честно говоря, ничего особенного предлагать не собирался и такого вопроса, вообще, не ждал. Но вопрос этот был ему выгоден, так как он ставил Штукина в положение лидера – пусть и временного, но лидера этой странной компании. Валера докурил сигарету, аккуратно затушил в пепельнице окурок и, почесав лоб указательным пальцем, сказал:

– Вообще‑ то, я просто хотел вас предупредить. Но, в принципе, я могу снять это наблюдение в течение пяти минут.

Вера снова не выдержала:

– А Зоя Николаевна и сама может! Вы знаете, кто у нее муж?

– Да обожди ты! – окончательно разозлилась Николенко.

Штукин даже не улыбнулся:

– О супруге Зои Николаевны я ничего не знаю, но…

Валерка заглянул Николенко в глаза и вдруг широко улыбнулся:

– Зоя… Николаевна. Вы запишите один телефончик… – И он продиктовал ей семь цифр, которые Николенко тут же «забила» себе в трубку…

– Дальше что?

– А теперь запишите номера двух автомобилей…

Зоя Николаевна на салфетке записала то, что продиктовал ей Валера.

Штукин улыбнулся:

– «Пробивать» эти номера через знакомых бесполезно. Там окажется либо спецучет, либо – трамвайный парк. Да, а теперь вы звоните по телефону, который я продиктовал. Вам ответит приятный мужской голос, который скажет «Дубрава‑ 5» или что‑ нибудь в этом роде. А вы ему представитесь по должности и скажете, какие автомобили за вами следят. При этом можете съязвить, что фотомодель у экипажа старая, когда начинает работать – ее слышно.

– И что произойдет? – спросила Николенко. Валера снова улыбнулся:

– Когда выйдете из кафе, их не будет. Я перепроверю.

Зоя Николаевна, все еще сомневаясь, взяла свой телефон и четко исполнила все, что ей рекомендовал Штукин. На другом конце провода невидимый абонент после очень долгой паузы сказал:

– Вы ошиблись номером.

В трубке Николенко запиликали гудки отбоя.

Зоя Николаевна переглянулась с подружкой. Теперь видно было, что они обе поверили Валере. Он взял номер телефона Веры, объяснив, что телефон Николенко может быть на ПТП[45], и вышел из кафе. (Зная о Якушеве, Валера был уверен, что на Вере ПТП нет, но дамам этого объяснять не стал. ) Выходил Штукин не через парадный вход, а через кухню, безразлично отстранив официантку, которая ничего не поняла.