III. Якушев 1 страница

III. Якушев

(июнь – сентябрь 2000 года)

Серьезные перемены в жизни Егора Якушева наступили в самом начале июня 2000 года. Он успешно защитил свою дипломную работу на юрфаке и сдавал госэкзамены, когда Юнгеров безапелляционно напомнил – мол, пора, брат, пора… Юнкерс ведь так и не отказался от своего, рожденного по существу эмоцией, плана по «внедрению» Егора в милицию. Якушев спорить с благодетелем не мог, да и, по большому счету, не хотел. Его «внедрение» много времени не заняло, более того, оно произошло практически молниеносно. Как и советовал Юнгеров, Егор еще весной позвонил полковнику Ильюхину по служебному телефону, представился, несколько сумбурно напомнил о себе и спросил – в силе ли еще предложение о работе в уголовном розыске, которое Виталий Петрович сделал ему пару лет назад.

Ильюхин быстро вспомнил понравившегося ему когда‑ то паренька и искренне обрадовался, пообещав помочь с устройством в милицию. Обещание свое полковник сдержал, так что Егора официально распределили в уголовный розыск. Более того, пойдя на кое‑ какие нарушения, его даже и аттестовали уже тогда, когда на руках у него еще не было диплома юридического факультета Санкт‑ Петербургского государственного университета.

Такой вот любопытный казус: на внедрение к Юнгерову потребовалось значительно больше времени и сил, чем наоборот.

Так что в июне свежеиспеченный оперуполномоченный Якушев уже принимал дела – и не у кого‑ нибудь, а у бывшего теперь уже (если не знать особо секретных бумаг) оперуполномоченного Штукина. И никакой мистики в этом перекрещении судеб не было. Все объяснялось просто – Ильюхин всегда любил 16‑ й отдел. «Увольняя» оттуда Штукина, полковник считал своим моральным долгом как‑ то компенсировать потерю и сделал это при первой же возможности. А возможностью этой стал Егор.

…Передача дел одного опера другому – не аудиторская проверка в концерне «Юкос». Сия торжественная церемония проходит за облезлым столом в отделении милиции не очень торжественно, но с тотальным нарушением всех правил и формальностей. Потому что если действительно соблюдать все, что положено, то новый опер работать бы начал лишь к морковкиным заговинам. В реальной же жизни уходящий опер быстро передает новенькому всю свою макулатуру и где‑ то к обеду не спеша начинает объяснять правила игры. Труднее передать ощущения и «нюансы» – но кому они нужны? Ведь у новенького очень быстро появятся свои… В случае со Штукиным и Якушевым вся процедура передачи дел была и вовсе условной, потому что молодые люди узнали друг друга. Обниматься они не стали, однако Валера принял Егора по‑ доброму.

– На, брат, мою гимнастерку к твоей звезде! [25] – широко улыбаясь, Штукин нагнулся и вытолкал из‑ под дивана, занимавшего полкабинета, большую плоскую белую коробку. Потом Валерий выпрямился и ногой сбил помятую картонную крышку. В коробке находились сплюснутые черные мужские костюмы.

– Что это? – не понял Якушев. Штукин ухмыльнулся не без гордости:

– А это три фрака фирмы «Хуго», не побоюсь этого слова, «Босс». Они не вписаны в вещдоки. Если терпила о них вспомнит… отдашь. Окажется понятливым – себе возьми.

– А это по какому делу? – удивился Егор.

Валерий назидательно вскинул указательный палец:

– Запомни прозвище: «Затон». По твоей земле одна квартирная кража на Биржевом. У петроградцев – штук двадцать.

Якушев из сказанного понял не все, но переспрашивать не решился, чтобы не показаться тупым. Он солидно кашлянул и подозрительно пощупал материю фраков:

– А зачем мне? … В них только в гроб класть.

– Ну что за мысли? – не согласился Штукин. – Толкнешь кому‑ нибудь, а себе свитер купишь!

Валера окинул взглядом бывший свой кабинет и предложил:

– Возле батареи – сундучок. Там тысяча ненужных мелочей, которые жалко выкинуть. Например, затвор от немецкого кавалерийского карабина в масле. Ну, как его выкинешь?! Вещь же. На антресолях – архив отдела ОПД[26]. За какой период – неизвестно, так как, чтобы достать хоть одно дело, нужно вымазаться в паутине, пыли и известке с сомнительным результатом. За всю мою службу никто так и не отважился на это.

Антресоли действительно выглядели пугающе. Егор поежился и спросил, побеспокоившись о каких‑ то своих будущих гипотетических коллегах:

– А если запрос какой‑ нибудь?

Штукин легко махнул рукой:

– Напишешь ответ какой‑ нибудь… Нет, если желаешь – «вэлком»! [27] Наверняка даже откопаешь здесь что‑ нибудь интересное. Отсюда видать, какие эти ОПД толстенные. Нынешние у нас страниц в пять. А эти… Значит, писались при коммунистах…

Их неспешную беседу прервала послышавшаяся из коридора какая‑ то возня, сопровождаемая повизгиванием. Егор и Валера обернулись, так как дверь кабинета кто‑ то ткнул плечом.

Дверь распахнулась, и за косяк схватилась чья‑ то рука с грязными ногтями, хранившими на себе следы дешевого маникюра.

– Урод, не трожь! Урод! Дворняга вшивая! Ур‑ рр‑ ооод! – на последнем «р‑ р» рука оторвалась от косяка.

Штукин расцвел, всплеснул руками и выглянул в коридор:

– Надя! Бог ты мой – поймали все‑ таки!

– Тьфу, тьфу‑ тьфу – урод! – откликнулась на приветливые слова Валеры невидимая Егору Надя.

Штукин быстро оглядел себя – не долетели ли до его одежды Надины плевки – и объяснил:

– Это Надя. Бегала. Ты запоминай и знакомься – все равно ее не закроют, а она каждую ночь спит с новым воришкой.

– Проститутка?

– Нет. Просто шлюха.

Затем Валера начал перебирать дела в сейфе:

– Так… Доверенные лица – это полный бред, ты даже и не раскрывай… Для примера: одно из этих лиц – Надя. Все они сделаны для плана. Так… Агенты. Их шесть штук. Вот…

Штукин переложил пару дел и показал Егору картонные «корки»:

– Вот – единственная агентесса. Псевдоним «Флакон». Содержательница притона. Притон этот береги, аки пионерский галстук! В нем все уголовные новости концентрируются.

Якушев помотал головой:

– А почему «Флакон»?

Штукин не захотел вдаваться в объяснения того сюрреализма, который сам поддерживал и частично укреплял:

– А почему «операция Ы»? Так…

Валера выкинул из сейфа толстую книжку в книжном переплете:

– А вот это мой рабочий ежедневник. Я – ломоть отрезанный, мне уже не нужно. А тебе – информация. Там я достаточно методично всякую вошь заносил по алфавиту, плюс дополнял своими примечаниями. Смотри: «Д» Добрин… И примечание: «пуглив, если прищемить, но временно может вести себя нагло».

…Где‑ то через полчаса Штукин сказал то, что запомнилось Егору надолго:

– Самое главное: ты определись с нашими операми. Реши для себя: ты за них или с ними заодно?

Якушев подумал и уловил, в чем разница. Уловив, не удержался от вопроса:

– А ты как жил?

– Потрясающе! – зло усмехнулся Штукин. – А ты знаешь за что?

Егор, кстати, еще не знал, что Валеру расстреливали в лифте вместе с Денисом. То есть про Дениса он, конечно, слышал, а про Штукина – нет. Якушева никто в такие подробности не посвящал. Относительно Валеры же Егор запомнил лишь невнятные напутствия, которые сделал кадровик, направляя новоиспеченного сотрудника на освободившееся место. Напутствия эти звучали так: смотри, дескать, не закоррумпируйся, как тот, который до тебя на этой земле был, а потом с мафией связался. Поэтому на вопрос Штукина Якушев смог лишь неуверенно пожать плечами:

– Ну, говорят…

– Говорят, козлов доЯт! – резко перебил его Валера, и Егор чуть опешил:

– Ты чего завелся‑ то?

Штукин молча закурил. Якушеву спросить напрямую о причинах увольнения было неудобно, и он задал более дипломатичный вопрос:

– А куда работать пойдешь?

Егор поинтересовался этим искренне, полагая, что ведь должен же нормальный человек иметь каждый день какое‑ то занятие.

– Я работать не могу, – вздохнул Валера и, поймав удивленный взгляд, объяснил: – Я коров боюсь.

– Извини. – Якушев почему‑ то почувствовал себя неудобно и, чтобы уйти от скользкой темы, поинтересовался мыслями Штукина о коллективе.

Валерка от выдачи персональных характеристик уклонился:

– Компания что надо. Звезд с неба никто не хватает, а тут этого и не требуется. Есть дурак, есть такой, что все время орет корабельским матом, все есть. Предателей нет. А это главное.

В это время зазвонил телефон. Штукин снял трубку – старую, такую, от мембран которой голос абонента слышен не только тому, кто с ним непосредственно разговаривает:

– Слушаю, Якушев!

– А где Штукин?

– Уволили.

– Как?

– За связь с мафией.

– Так потому и уволили только, что с мафией связан был! Я же говорил! Мафия и не дала привлечь к уголовной ответственности!

– Именно так. Я пока только в курс дела вхожу – вы перезвоните, пожалуйста, через пару дней.

– Обязательно!

Валера повесил трубку и пояснил:

– Терпила по угону. Думает, что мы тут уже неделю под зеленой лампой мозгуем, пытаясь нащупать ниточку, ведущую к его авто. Такие кровушку у тебя попьют – раз по семь в неделю звонить будет с воспоминаниями о том, как месяц назад он в универсаме видел подозрительную личность.

– А машину не найти? – наивно спросил Егор. Штукин рассмеялся:

– Чудак‑ человек! Ты – в окопах, стало быть, основная твоя задача – контролировать блатоту и укрывать мелкие преступления от статистики… А по поводу его машины – я тебе так скажу, птица‑ голубь, – ее, скорее всего, разобрали в боксах около Дворца культуры имени Кирова. Так как ожидаются вопросы «кто? » и «почему же милиция попустительствует? » – отвечу, что боксы держит некто Гуссейн, бывший мошенник с рынка на Энергетиков. В этих боксах много чего происходит интересного, потому что Гуссейн напрямую общается с начальником угонного отдела главка. Его фамилию легко запомнить: Филин. Гуссейн – человек неприятный, но Филин за него заступается, потому что тот пару раз в год дает ему на смачные угоны набой. Это действительно так. К тому же в боксах некоторые наши опера подъедаются. Кому – покрышка, кому – шаровая… Ты не удивляйся, не млей – тут такое на каждом углу. Это же окопы, значит – нищета. Ты присмотрись сначала…

Якушеву взгрустнулось от этой «правды жизни», и он осторожно кашлянул и поднял руку – словно ученик, обращающийся к учителю:

– Хотелось бы узнать, а хорошее настроение здесь случается?

– Сколько угодно, – ответил Штукин и выглянул в коридор. – Паша!

– У‑ у‑ у, – донеслось из коридора.

– Дай рапорт на Галиева!

– Сам возьми!

– Вот видишь, – обернулся Валера к Егору. – Тут где сядешь, там и слезешь!

Штукин сходил в соседний кабинет и принес оттуда ветхий лист бумаги. Лист этот он сунул Егору:

– Тут достаточно прочитать только резолюцию.

Якушев взял зачитанный до дыр рапорт и внимательно глянул, с трудом разбирая незнакомый почерк. Резолюция на рапорте гласила: «…Не надо кушать мой мозг! Пусть Медведев нассыт в ботинки Галиеву и успокоится! »

Штукин аккуратно вынул рапорт из пальцев Егора, заметив, что тот прочитал главное.

– Суть сей драки в том, что старший сержант Галиев по пьянке нассал в ботинки старлею Медведеву, дежурному по отделу, когда тот прилег покемарить. А дурак Медведев написал рапорт с просьбой Галиева поставить в другую смену. Мнение по этому поводу начальника отдела ты читал.

Якушев засмеялся, а Валера продолжил, тряхнув липовыми агентурными делами:

– И такого счастья здесь больше, чем вот такого бумажного горя. Ладно. Больше тут ничего нет. Так. Есть такое понятие – лицевой счет. На нем вся эта макулатура и зарегистрирована. Ты расписываешься – и все это счастье твое. А я пошел из этой жизни.

Штукин начал еще что‑ то перекладывать, рвать какие‑ то бумажки, а потом сказал уже безо всякой иронии:

– Ты быстро поймешь, к своим ли попал. Если нет – штык в землю и долой! Не мучь себя и других. Я это говорю потому, что у тебя лицо неглупое…

Егор кивнул. Ему становилось все более и более интересно. Попрощался же Валера со своим преемником так:

– Эх, был бы я ветераном, то обязательно бы с тобой чай с сушками попил, а ты бы обязан был уважительно слушать мое брюзжание. Кажется, я начинаю любить поучать. Слушай, а ты какую музыку любишь?

– Бардов, – спокойно ответил Якушев.

Штукин усмехнулся:

– Понятно, «лето – это маленькая жисть». Так вот: в нашем кино, в тутошнем, поет в основном Высоцкий, а снимает Тарантино. В главных ролях – Крамаров Савелий и Михаил Пуговкин. Поэтому за лето ты многого насмотришься. Ладно, давай.

Они пожали друг другу руки, и Егор вдруг почувствовал что‑ то странное, какое‑ то беспокойство. Штукин давно уже ушел, а Якушев задумчиво смотрел ему вслед.

Егор вдруг поймал себя на мысли, что не знает, хотел бы он работать в паре с ушедшим бывшим опером или нет. Якушеву показалось, будто многое из сказанного Штукин словно бы формулировал в который уже раз для самого себя, будто он скорее даже с самим собой разговаривал, чем с ним, с Егором. Точнее – в первую очередь с самим собой, а уж во вторую – с ним. Наверное, Штукин не очень верил, что его мысли и формулировки будут поняты…

Егор сидел и думал, и удивлялся, почему же не проходит непонятно из‑ за чего возникшее ощущение тревоги…

…В целом же в шестнадцатом отделе Якушева встретили, как родного. Зам по уголовному розыску, которому Егор представился по всей форме, проявил свою сердечность и радушие так:

– У тебя ужасная репутация – университет! Все это, не боись, мы из тебя быстро выколотим. Но раз на сегодняшний момент ты самый образованный среди нас, то вот ТАБЕ материал: на стройке, которая возле Андреевского рынка, украли двенадцать чугунных батарей. Дело приобретает вселенский масштаб по непознанным пока причинам. Мы уже написали три справки с потолка, что батареи эти по недочету уже приварили куда‑ то, надеялись, что тут‑ то и делу конец. Но районная прокуратура вернула материал нам на доработку. Поэтому дознание надо провести так, чтобы прокуратура пожалела об этом. Чтоб тебе психологически легче было заниматься этой хуйней, уверуй, что батареи украли неспроста. С Богом, сынку, покажи себя, а мы посмотрим, на что ваш университет годится.

Якушев подумал, что горшки обжигают не боги, вдумчиво проконсультировался со своими более опытными коллегами и, засучив рукава, взялся за дело. Сначала он замордовал всех руководителей стройки многочасовыми опросами. Начинал издалека: мол, кто и когда вам посоветовал выбрать профессию строителя, где учились, какие предметы больше нравились… Строители сперва недоуменно пытались отвечать на эти вопросы, но потом до них дошло, и они побежали в прокуратуру. Оттуда Егору позвонила помощник прокурора Николенко. Ее раздраженное недоумение Якушев постарался развеять несокрушимой формулой: «В нашем деле мелочей не бывает». Николенко в ответ жахнула трубкой. А Егор, не сворачивая с взятого курса, выспросил все формулярные правила в ОБЭПе[28] и затребовал у руководства стройки документацию на батареи.

Документацию эту ему начали высылать по факсу, а факс не проходил по полтора часа (вернее, проходил, но на том‑ то конце этого не видели). Изучив ксерокопии, Якушев снова позвонил строителям и поцокал языком:

– К сожалению, вижу явные нарушения финансовой дисциплины!

Прораб с главным инженером окончательно все поняли и снова побежали к Николенко – уже для того, чтобы просить мира. Та взвизгнула и снова позвонила Егору:

– Приноси мне эту свою макулатуру, я подпишу!

– Я еще не успел во всем разобраться… Боюсь, что перспективы на возбуждение уголовного дела просматриваются, – ответил оперуполномоченный Якушев.

– В отношении кого?! – заорала помпрокурора и снова бросила трубку.

Егор азартно потер руки и приступил к следующему этапу. Он пошел на стройку, где стал изучать место преступления. Заодно Якушев выявил рабочих в состоянии алкогольного опьянения, задержал четырех молдаван без регистрации и, вообще, усмотрел много нарушений техники безопасности и санитарных норм. Прорабу он пообещал проинформировать соответствующие службы.

Прораб взмолился. Он поднимал крепкие рабочие руки к небу и причитал, что это бес его попутал обратиться в милицию. Егор тут же поинтересовался точными данными беса и начал недвусмысленно подозревать прораба в соучастии в хищении.

На следующий день в кабинет Якушева вошел юрист строительной фирмы. В руках юрист, как Тору, держал справку о том, что батареи нашлись. Егор несказанно обрадовался и тут же предложил пойти и осмотреть батареи… Юриста заколотило, а Якушев ему уважительно объяснил:

– Мы с вами, как юристы, понимаем: вопрос серьезный, поэтому и нужно все зафиксировать, чтобы потом не было нареканий на нашу службу.

Юрист позвонил в офис и срывающимся голосом доложил о позиции оперуполномоченного. Егору показалось, что на том конце провода кто‑ то заплакал.

Утром следующего дня помощник прокурора Николенко позвонила в шестнадцатый отдел и, чеканя слова, как на воинской присяге, пригласила Якушева срочно зайти к ней, не забыв захватить по пути и заместителя по уголовному розыску.

Егор пошел докладывать своему непосредственному начальнику, а потом они вместе двинулись в прокуратуру.

В кабинете Николенко сидел юрист с лицом в сизых пятнах и прораб, от которого пахло пивом. Николенко вырвала из рук Якушева материал по батареям, достигший толщины уголовного дела по убийству, и заявила, почти не разжимая губ:

– Как сообщили представители фирмы – двенадцать батарей были обнаружены. Поэтому я подписываю постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Вопрос исчерпан.

Якушев выслушал ее серьезно и склонил голову:

– Я обязан с вами согласиться, хотя некоторые…м‑ м… пятна в этой истории для меня так и остались темными.

Заместитель по розыску заржал. Николенко ни с того ни с сего тоже фыркнула. Прораб по‑ идиотски улыбался. Юрист церемонно встал и с каменным лицом начал прощаться:

– Разрешите откланяться. Мы вас больше никогда не побеспокоим.

Прораба он выводил из кабинета, бережно придерживая за локоток, как пострадавшего от теракта.

…Возвращаясь из прокуратуры, начальник Егора глянул на него с явной симпатией:

– Сбегай‑ ка в бомбоубежище на 1‑ й линии. Там кража со взломом. Может, отобьешь заяву, раз ты такой смышленый.

– Понял, не дурак, дурак бы не понял, – козырнул Якушев и унесся беседовать с военным пенсионером, ветераном войск стратегического назначения Батюшковым, который за взломом бомбоубежища разглядел диверсию спецслужб, и не каких‑ то, а североамериканских Соединенных Штатов, разумеется. Батюшков был полковником и, вообще, крепким дедом, но Егор сумел протаранить и его.

Этими двумя первыми достижениями Якушев заслужил уважение своих коллег и заработал прозвище Миротворец – за способности «решать миром» тягостно‑ конфликтные ситуации. Так что в отделе Егор быстро прижился и уверенно осваивал правила маневрирования между правом и бытием, сочетая полученную в университете теорию (в меньшей степени) с кондовой милицейской практикой (в чудовищном объеме). Работы, и даже самой грязной, Якушев не боялся, поэтому не сильно переживал, когда заместитель по розыску сказал ему:

– Никогда не смотри на график дежурств, он пишется не для выпускников университета. До особого распоряжения вечным резервным дежурным у нас будешь ты. То есть – все выходные и праздники, все подмены – твои. Благодарить меня не надо. Это моя обязанность – сделать из студента опера в кратчайшие сроки.

Егор внял рекомендации – не благодарил, но и не жаловался. Иногда ему казалось, что он переехал жить в шестнадцатое отделение… Вот только на личную жизнь у парня не хватало времени катастрофически, а гормоны играли и требовали своего.

Когда любовно‑ сексуальная энергия совсем не тратится – может последовать взрыв. И бабахнуть он может где и когда угодно, порождая абсолютно непредсказуемую цепь событий… Егор «взорвался» примерно через месяц после того, как начала развиваться его оперская карьера.

…В тот вечер он засиделся в уголовном розыске допоздна. Собственно говоря, он остался один, так как в очередной раз подменял дежурного опера – тот «по делу» отлучился на пару часов и отсутствовал уже пять.

Якушев начал было уже задремывать, когда в дверь вдруг требовательно позвонили несколько раз. Егор поплелся открывать. Распахивая дверь с раздраженным ворчанием, Якушев меньше всего ожидал увидеть помощника прокурора района Зою Николаевну Николенко. Но увидел. Она стояла на пороге вместе с какой‑ то хорошо одетой и вкусно пахнущей женщиной. Впрочем, и сама Николенко одета была очень празднично, совсем не по‑ деловому, скорее даже несколько легкомысленно. Егор тупо уставился на декольтированную прокурорскую грудь четвертого размера и машинально сглотнул. Он не сказал даже «здравствуйте». Он просто смотрел на женщин, загораживая собой вход в уголовный розыск, и все.

– Так! – сказала Николенко и, чуть‑ чуть отстранив Егора, протиснулась в коридор. За ней боком вошла ее спутница. Обе умудрились задеть парня бедрами и бюстами, отчего Якушев вздрогнул.

– Якушев, что стоим?! – по‑ командирски окликнула Егора помощник прокурора, проходя в его кабинет, так как он был единственным незапертым. – Чего ждем?! Я вот тебе гражданку привела, она заявление хочет сделать! Ты же у нас крупный специалист по мелким хищениям?!

– Да‑ да, конечно… – пробормотал Якушев и прошел вслед за дамами.

Зайдя в свой кабинет, он повел носом и почувствовал, что обе гостьи, так сказать, навеселе. Из последующего несколько сумбурного разговора выяснилось, что Николенко и ее подруга Вера что‑ то праздновали рядом с шестнадцатым отделом. И вот между тостами Вера поохала, что днем с ее «Ровера» снова сняли «дворники», четвертый раз за неделю, кстати. Как говорится, мелочь – но приятно. Ну, и поскольку все уже были «вдетыми», то Николенко и притащила подружку в родное шестнадцатое отделение…

Егор покосился на Зою Николаевну, которая вольготно расположилась за его столом, и робко спросил:

– Писать будем?

– Что писать? – не поняла Николаенко.

– Заявление о кражах, – ответил Якушев.

Зоя Николаевна даже привстала из‑ за стола, чуть наклонившись вперед, так что ее аппетитная грудь чуть не вывалилась из декольте:

– Знаешь, Якушев, ты издевайся‑ изгаляйся надо мной, но не глумись над моими подругами!!

Тон прокурорши начал угрожающе повышаться, Егор машинально поежился, пытаясь понять, отчего же, собственно, такая вот агрессия:

– Я просто спросил, как положено…

Николенко не дала ему договорить, азартно пристукнув кулачком по столешнице:

– Батареи списывать тоже так положено, как ты делал? Ты во сне мне даже приснился – вот до чего довел!

Зоя Николаевна относилась к той категории женщин, которые в гневе хорошеют. Ее глаза сверкали, ноздри подрагивали, прическа распушилась, а грудь ритмично двигалась в такт дыханию. Вообще, эта грудь жила какой‑ то своей самостоятельной жизнью. Егор чувствовал, что переходит границы приличия, но все время возвращался взглядом к декольте.

Тут в разговор вступила потерпевшая Вера. Она закурила тонкую сигарету и несколько двусмысленно спросила подругу:

– Приснился? Зоя, а ты мне о нем ничего не рассказывала…

Чтобы отвлечься, в конце концов, от декольте, Якушев стал спокойно расспрашивать Веру о том, что случилось. Выяснилось, что подруга помощника прокурора района действительно имеет автомобиль престижной марки «Ровер». Более того, и муж Веры тоже имеет автомобиль этой же марки, но джип.

– Он у меня бизнесом занимается, – пояснила Вера.

– Понятно, – кивнул Егор, поняв для себя интуитивно кое‑ что обратное по поводу Вериного мужа.

Далее потерпевшая поведала, что живут они с мужем в Тучковом переулке, машины стоят ночью перед домом, и вот уже четвертый раз за эту только неделю с них снимают щетки.

– Это бесит! – пожаловалась, округляя глаза, Вера.

– Понятно, – согласился Якушев, понимая, что даже задницу не оторвет от стула из‑ за этой высокой драмы.

Помощник прокурора Николенко решила резюмировать рассказ подруги своим непосредственным указанием:

– Якушев, это наверняка малолетки! Надавай им подзатыльников!

– Постараемся! – мотнул головой Егор, стараясь глядеть Зое Николаевне все‑ таки в глаза. Странное дело: он смотрел на помощника прокурора и видел совсем другую женщину, не ту, которую знал раньше. Точнее говоря, Якушев вдруг углядел в Николенко женщину, а раньше видел только прокурора… В подвыпивше‑ вечернем состоянии Зоя Николаевна была естественной и чуть‑ чуть игривой. И красивой. Красивой – уже не девичьей, но женской красотой, в которой пока не было ни намека на увядание…

– Ну, раз постараешься, то мы пошли. – Николенко взяла подругу за руку и чуть ли не потащила к выходу.

– А пригласи молодого человека с нами, – заморгала Вера и оглянулась на Егора, истуканом стоявшего посреди кабинета.

Зоя Николаевна смерила парня взглядом с головы до ног и решила сострить:

– Нельзя. Он сейчас по следу «банды щеточников» пойдет!

Они обе захохотали, будто шутка была просто невообразимо смешной, и Николенко вытащила‑ таки из кабинета подругу, которая, чуть упираясь, успела крикнуть на прощание:

– Гражданин начальник, мы у меня на Тучковом еще долго сидеть будем – заходите!

И они умотали. Якушев услышал, как хлопнула дверь в коридоре, почесал затылок и несколько раз втянул носом воздух. Атмосфера его кабинетика была непривычно напитана волнующей смесью винных паров, дорогой косметики и еще чего‑ то, от чего слегка кружилась голова. Егор вдруг вспомнил, что когда‑ то Денис советовал ему посмотреть такой фильм – «Запах женщины», а он вот так и не сподобился – название казалось неинтересным… Якушев уселся за свой стол, уперся невидящим взглядом в бумаги, переворошенные автоматически Зоей Николаевной, и задумался: «Тоже мне… заходите, но адресок‑ то не оставили…» Егор вздохнул, сфокусировал взгляд и понял, что смотрит на листок с собственноручно написанным (вернее, еще недописанным) объяснением. Объяснение это было седьмым или восьмым по счету. Якушев сам придумывал очевидцев и сам за них ваял показания. «Очевидцы» у него получались странноватые: то пара матросов‑ срочников, проходивших через двор, то приезжий с Сахалина, не имевший при себе паспорта… Все было придумано для того, чтобы не представлялось ни малейшей возможности в случае проверки найти сии «мертвые души». А дело было в том, что в одном из дворов на «земле» Егора за несколько дней неизвестные злодеи «раздели» автомашину – так, что от нее один только кузов и остался. Причем снимали‑ то с нее все под конец уже почти в открытую и все, кому не лень, а тут вдруг заявился хозяин с сакраментальным «Караул – грабят! ». И Якушеву ничего не оставалось делать, как начать сочинять эпическую сагу о том, что это ребятишки несмышленые баловались и все растащили. Растащили на глазах у не менее десяти свидетелей, которые четко запомнили, что деткам на вид было не более десяти лет. А если не более десяти лет от роду, то искать их нет смысла, потому как все равно не привлечь. Не привлечь, поскольку они еще не «субъекты»[29]. А раз они не «субъекты», так и нет никакого преступления, поскольку в преступлении обязательно должен быть субъект. Егор это учил еще в университете, а теперь вот ему на практике пришлось применять знание основ римского права… Объяснения эти писались разными авторучками, чтобы создалось впечатление о долгой и кропотливой проверке, приведшей, как ни жаль, к отказу в возбуждении уголовного дела.

Думая о Николенко, Якушев прочитал фразу, которую не успел дописать до конца: «Когда я присмотрелся, то увидел трех мальчиков примерно десятилетнего возраста, которые пытались отковырять фары от…» Егор взял ручку, чтобы закончить предложение, но вдруг бросил ее, встал, вышел из отдела и направился к Румянцевскому садику, где по вечерам собирались беспризорники.

Якушев подошел к театральной беседке и окликнул:

– Эй, тезка мой здесь?

Из беседки, откуда явственно тянуло анашой, степенно вышел паренек и, кивнув, ответил:

– А мы сегодня вроде ничего не финтили…

– Отойдем, – по‑ взрослому предложил оперуполномоченный.

– Отойдем, – деланно опытно и по‑ жульнически согласился четырнадцатилетний беспризорник.

Они отошли на несколько шагов, и Якушев с чуть даже просительными нотками в голосе начал:

– Тезка, тут дело плевое, но нервное… На Тучковом две тачки модные стоят, а с них «дворники» снимают каждый день.

– Ты же говорил в прошлый раз: делайте что хотите, людей не грабьте только, а если уж сумки рвете – то не бейте по голове, – процитировал лидер малолетней шайки.

Егор‑ старший смущенно вздохнул:

– Говорил… Но тут тема – моя личная.

Егор‑ младший понимающе кивнул, обернулся и позвал кого‑ то:

– Гундос!

– Чо?! – отозвались из беседки.

– Через плечо… резинки кажи!

К ним резво подбежал мальчишка лет одиннадцати с кипой фирменных «дворников».

– Спасибо, тезка. – Якушев расплылся в улыбке, оценив «уважуху», и поинтересовался, кивнув на щетки: – А на что они вам?