Леонид Сурженко. 1 страница

Леонид Сурженко.

У Гуги мы собирались после каждой «ходки». Пустой идёшь, либо «гружёный» – уж Гугин-то бар обойти трудно. И не то, что других за периметром не было. А вот сложилось так, что именно здесь собирались такие, как я или Шнур. По многим причинам. А самая главная из них – Гуга знал, что такое бродяжничать по Зоне. Знал нашего брата – сталкера не понаслышке и, соответственно, скромные и своеобразные запросы нашей братии изучил досконально. Да и… Тут, браток, ещё одно: коли после Зоны ты уходишь «туда», «в гражданку», тебе ж немного пообсохнуть надо. Совсем чуток. Мозги проветрить, нервишки устаканить. Может, и «подлататься» немного. Мало ли… У многих-то – семьи. Прямо «оттуда» домой не завалишь… Да и хабарок скинуть у Гуги – самое то: деньгу даёт реальную, потому что «здесь», на этом «берегу»… Там ведь, в Зоне, хабарчик не сдают… Там его ищут. А ежели и скупит кто – так разве что те, кто у самого периметра «пасутся», да за гроши сущие…

Мне вроде повезло. Кармашки набил, месячишко – два с Олькой протянем. Если не наглеть – то даже четыре. Нормально. Бывает и хуже. Со Шнуром – оно «похуже» и вышло. Вышли-то мы вместе, да ведь в Зоне «вместе» не ходят: не столь часто там штучки попадаются, за коими мы приходим. Как делить-то? Потому и – «бродяги». Вольные. И выбираться из Зоны уже лучше вместе. Швали всякой достаточно, да и… В Зоне в одиночку крыша едет. Стремительно. Ночь переночуешь – утро с улыбкой встретишь. Если, конечно, встретишь. Только улыбаться потом всю жизнь будешь…

Ладно, о чём это я? Да, о Шнуре… Беспокойный он, Шнур. Резкий. Сталк из него – что и говорить… Уважаю. Но вот характер… Никого на дороге не потерпит. Был бы послабше – били бы его. А так – здоров, как лось… В «прошлой жизни» то ли борцом, то ли многоборцем числился…

Сегодня у Гуги народу мало. Местные, да муть какая-то незнакомая. Да, вот ещё приятное: Гугина дочка, девушка – красавица, меж столиками курсирует. Милка-Миленка… Чернявая, но не чёрная, глаза – карий огонь… И смотрит всегда – будто смеётся над тобой… Не злобно, а так, вроде как любя. Все наши «старички» Миленку обожают. Есть за что. Эх, Миленка– Миленка, тебе бы парня найти подходящего… Только не здесь ты его ищешь. Сталкер – это шлак отработанный. Это, сестричка, инвалиды души. Да и тела – это уж как повезёт… Глупенькая, романтика тебе мерещится? Это так, пока с Зоной вплотную не познакомишься. Страшная она, Зона. И человеку места в ней не отведено. А вот же манит, сволочь… Ещё как манит… Как наркомана конченного. Неделю ещё высидеть могу, а потом… Тоска потом жуткая охватывает – не вытерпеть. Особливо как вечером за закат глянешь… Крылечко у нас аккурат на Запад выходит… И тянет, тянет туда – прям сил нет. Олька моя тогда сама не своя. Да удержать меня не может… И я это знаю, и она.

– Чё уставился? – вполголоса прохрипел Шнур.

Я проследил за его взглядом. Обычный мужик. Невысокого роста, в драном свитере. Из местных, вроде… Хотя не факт. Где-то я его видел… Где-то… Только вот взгляд изменился совсем. Взгляд незнакомый, да какой-то…

А Шнур уже пробирается в угол, расталкивая посетителей. Ему не возражают – народ здесь уставший, хоть и нервный, а Шнур… А Шнур здоров. И зол. И самое ему теперь «то» – это заехать кому-то в лоб. Хотя бы этому мужичку… Погоди… Погоди, Шнур…

– Ну – ка, стой… – опережая меня, перегораживает дорогу Шнуру Гуга. На широком лице – приклеенная улыбка, но глаза – глаза не улыбаются. Шнур упёрся в дородное тело Гуги, и стал, как вкопанный. Несмотря на искусственную ногу, оставленную Зоне на долгую и недобрую память, Гуга был человеком крепким.

– Ты это… Вернись назад. Ты что, не узнаешь его? Долго тебя ж не было, сталк… Это ж Саня. Санька-Отморозок. Пошли, пошли…

– Санька? Отморозок? – попытался припомнить Шнур, теснимый Гугой к нашему столику.

– Ага… Только теперь кличут его по-другому. Мёртвый… Санька-Мёртвый…

Саньку-Отморозка я знал. Местный алкаш. Молодой, наглый и разбитной. Большой фан «Сектора Газа». Впрочем, он сам являлся живой иллюстрацией к старым добрым песенкам покойного Хоя. Я помнил, как Санька орал свою любимую тему:

«Я не алкаш, и не пьяница я,

Водка, вино – это не для меня».

Частично это было правдой: пил Отморозок всё, что горит. Дрался со всеми, кто посмотрит не так. При этом был чрезвычайно жизнерадостным человеком. Немногие знали Саньку с другой стороны. А узнавшие его поближе утверждали: надёжней и добрей человека нет. Хотя со стороны в это верилось с трудом… Кормился Санёк, как и большинство местных мужиков, с Зоны. Ходил за периметр – недалеко, правда. Бил иногда кой-каких уродцев, таская их яйцеголовым. Проводил честной народ через «колючку» путями неизведанными. Дрянью всякой, вроде артефактов да оружия, не увлекался. При себе таскал разве что старый обрез, полученный кустарным способом из 66-й дедовской «тульчанки». Впрочем, пользоваться этим «инструментом» Санёк умел досконально. Особенной фишкой было его уникальное умение с одной подачи всадить в ствол сразу два патрона. Поэтому скорострельность Отморозка считалась феноменальной.

Так же феноменальным умением Сани была способность перепить любого завсегдатая «Ротонды». Гуга всегда восхищался возможностями железной глотки Отморозка. И даже бесплатно «проставлял» Саньке, как лучшей рекламе его заведения. Сторонние сталки, видевшие Саню впервые, частенько попадали в неприятные истории, пытаясь поглумится над прикольным алкашом. Зачастую кончалось подобное сильно повреждёнными физиономиями, а для любителей выпить «на спор» – практически смертельными алкогольными отравлениями. Для нас же, тех, кто знал Саньку поближе, первым чувством была острая жалость к этому парню. Сильный, решительный и душевный человек пропадал, спиваясь, как обычный алконавт.

А потом случилось чудо. Отморозок бросил пить. В это не верил никто! Как? Отмороженный Саня, которого в последнее время всё больше кликали «Конченым», вдруг да охладел к водке? А это оказалось истинной правдой. И причиной невиданного перерождения была…

Её звали Настей. Не казалась она нам красавицей, но было в этой застенчивой, неторопливой девчонке нечто, что сразу выделил Санька. Нашёл – и больше не смог расстаться со своей суженой. И вот диво: случилась у них любовь взаимная, редкая по своей тихой красе. А Настёна расцвела – и превратилась из невзрачной полноватой девочки в пригожую девушку, с цветущими тёплыми глазами…

Тотчас всякие грубые деревенские шуточки в её сторону прекратились, как по волшебству. Весь посёлок знал: это Санькина дивчина. А Санька… А Санька Отморозок за Настю любому бошку оторвёт. И не только бошку…

Санька «летал». Увидев его как-то после очередной ходки, я не мог поверить глазам: Отморозок аж светился от счастья.

– Привет, бродяга! Смотри, отощал… Не кормит Зона, да? А? Как Олька? Не-а, ищи Крамара или Сытого. Я «завязал». Да там вроде твои собрались… Ну, давай…

Я стоял, пытаясь понять, что случилось с бывшим конченым раздолбаем. Пояснил это Гуга за бокальчиком тёмного «Мельника»:

– Так втюрился он по уши… В нашу, местную. Ну, дай Бог… Хороший же парняга… Правда, мне теперь доход поубавился, да хрен с ним… Переживу.

И вот я опять вижу иного Саньку. И опять у него другое прозвище. И прозвище это мне совсем не нравится. Нехорошее это имя для живого человека – Мёртвый…

– Гуга, не тяни… Что с ним?

– Значит, и ты ни хрена не знаешь? Ну, слушай.

И Гуга начал свой рассказ.

Прибыли как-то в Хвою ребятки мутные. Здесь таких, впрочем, было навалом – но эти были особенными. Местные сразу их оценили и, оценивши, держались подальше.

Вновь прибывшие вели себя уверенно и даже нагло. Оккупировали «Ротонду», и Гуге ничего не оставалось, как подносить бокальчики этим далеко не милым его сердцу ребятишкам. На обычных бродяг непрошенные гости похожи не были. На пену околозоновскую – вроде разных там мародёров, бандюков да барыг – тоже. Слишком уж серьёзные ребятки. И по снаряге видать – не «зелёные». Только и не сталкеры это вовсе. В общем, Бог их разберёт… Но внушали они Гуге, человеку вовсе не боязливому, некоторый страх.

С тех пор, как появились в посёлке «весёлые ребята», как метко окрестили местные прибывших, дела у Гуги пошли худо. Местные «Ротонду» стали обходить стороной, ибо никому не хотелось нарваться на жутковатых резких парней, которые, по всей видимости, не опасались на данной территории никого и ничего. Главный из них, чернявый молодой мужик с очень нехорошим, пронзительным взглядом, и вовсе внушал жителям натуральный ужас. Вроде и не творили «весёлые ребятки» ничего такого, не устраивали погромы и не били морды местным мужикам, но… Но встречаться с ними никто не желал.

Залётные сталкеры, заходя в «Ротонду», быстро понимали, что к чему, и старались слинять пошустрее. К непонятливым подсаживался чернявый, заводил задушевную беседу и, буквально через несколько минут даже у самых упёртых возникало нестерпимое желание оказаться от этого места подальше. Потому что от каждого из группки, а особенно от её главаря ощутимо тянуло смертью.

Главного называли Шваном. Кличка это или какое-то не совсем славянское имя, Гуга не знал. Да и знать не хотел… Ему и так хватало острых впечатлений. Не большое удовольствие – каждодневно наблюдать жуткую бычью шею главного, исполосованную, словно синим пламенем, какой-то непонятной татуировкой. И ещё там был шрам – на этой же шее. Уходил он, как и татуировка, куда-то под черную майку. Тяжко давалось Гуге усилие – не смотреть на шею Швана. И единственным и самым сильным желанием было – дождаться, наконец, когда эта жуткая компания покинет его «Ротонду».

А они не спешили. То ли ждали кого, то ли к чему-то готовились. Со временем Гуга выучил их всех. Двое одинаково угрюмых ребят возле Швана – вроде его телохранители. Близнецы. Различить их трудно, но можно: Рэкс – тот с лица чуток потоньше, да и фигура у него посуше. Жилистая. Сила чувствуется в нём немалая, да только нехорошая. А Майдан – тот чуть поплотнее, да вроде бы поулыбчивей. Только от улыбок этих чего-то прям в дрожь кидает… Сразу видно – ребятки то ли из спорта какого явились, либо со службы откинулись. Движения, повадки, даже разговор – вся выверено, от всего прям сквозит опасностью. С Майданом, правда, хоть заговорить можно было, а вот Рэкс… Задевать его Гуга не решался.

Самым видным был Блондин. Волосы – и вправду белые, глаза – голубые, как лёд. Бабам такие нравится. А вот сам Гуга такой глаз не любил: чувствовался в нём холод. Блондин вёл себя пораскованней, однако эта раскованность Гуге не нравилось вовсе. Цеплял на улице местных девчонок, заглядывал на его Миленку… Гуга даже дочери приказал – в «Ротонде» больше не появляться. От греха подальше… Рисовался Блондин, это было видно. Даже костюмчик светленький носил – в отличие от других, которые закутывались в тёмное. Было в нём что-то… ненастоящее, что ли. Как вот в Щелкунчике – прекрасный принц в обличие уродливой куклы… Только наоборот.

Буйвол своей кличке соответствовал. Полностью. Даже глазки у него наливались кровью точно так же, как у дикого сородича, когда тот начинал злиться. Но был Буйвол большим молчуном, внимание на себя обращать не любил и, в общем, хлопот Гуге не доставлял. В отличие от его дружка – Жжёного. Правда, звали его ещё и Африкой. Было за что: кожа у Жжёного была практически чёрной, губы – действительно африканскими: толстыми да мясистыми, и даже глаза – тёмно-карие, практически чёрные, ассоциировались с пустынями да джунглями, но никак ни со средней полосой. Тем не менее, Гуга был уверен, что Жжёный – представитель белой расы.

Африка имел характер беспокойный и весёлый. Только веселость эта Гуге была ох как не по сердцу. Ни одного посетителя, которые теперь и так редко посещали «Ротонду», Африка не упускал без того, чтобы не дать воли своему острожному юмору. Гуга его опасался: заводился-то Африка с полуоборота, а попасть под его пудовые кулаки не очень – то хотелось. Тем более с кормы Африка напоминал Тайсона в его лучшие годы: коротко стриженая башка, широкая спина с прокаченными плечами. Наверное, именно поэтому Жжёный носил майки без рукавов.

О виде деятельности Длинного Гуге и догадываться было нечего. С первого взгляда Гуга распознал в нём киллера. Да, разные они бывают – эти наёмные убийцы. Только взгляд у них всегда одинаковый. Выцветший, несмотря на цвет глаз. Пустой и оценивающий. Взгляд человека, потерявшего душу. Это в фильмах они – романтики. Способные любить или хотя бы творить человеческие поступки. Брехня это. Гуга знал. Нечем им любить. Зомби не любят. Потому что они – уже не люди. Убить другого – это им под силу. Полюбить – нет.

Длинный был опасен, но не страшен. Гуга знал, что дай Шван приказ – и этот бесцветный, серый мужчинка с постоянной кривой ухмылочкой на лице без всяких разговоров «хлопнет» любого, на кого укажет начальник. Те, остальные, тоже могли убить (и, Гуга был в этом уверен – убивали), но… Но. Эти были скорее бойцами. И разницу между ними Гуга видел чётко.

Всё бы ничего, да только засобирались, наконец, ребятки в поход. Гугу ничем особым не напрягали – видать, всё нужное собрали загодя. Но как-то вечерком подошёл к нему Шван, и задушевно спросил, не знает ли он какого-нибудь проводника из местных. За хорошие деньги. Только за «колючку», чтобы всё тихо было. И – надёжного.

Знать-то Гуга знал. Только вот отправлять кого-то из своих с такими – не хотел никак. Да и кто согласится? Народ тут всё больше мирный, семейный. Одно дело – сталкёра за «колючку» перекинуть, пусть даже группку. А тут – бригада головорезов. Зачем, почему – совсем непонятно. И уверенности, что вернёшься – никакой. Мало ли… Следы заметать начнут, либо рожа не понравится… В общем, задачка для Гуги выдалась непростой. Собирался, было, соврать, сказать, что не знает ничего и вообще его дело – сторона, но, лишь глянув в лицо Швана, понял: не прокатит. Чего доброго, ещё самому вести придётся. На одной-то ноге…

Долго думать не приходилось. Эх, кабы пораньше, кабы до Настеньки – так Саньку – Отморозка посулил бы. Тот – рубаха-парень, ему чёрта давай – переведёт. Но теперь… Теперь «сдавать» Саньку не хотелось. Больно уж душевно у них с Настей получалось.

Гуга попросил время. Шван кивнул – полчаса. Удалившись в свою каморку, Гуга принялся вызванивать всем, кто засветился ходками за периметр. Но, заслышав, кого придётся вести, народ дружно отказывался. Открестилась от «заработка» даже молодёжь, несемейная и расторможенная. Не было доверия Швану и его бригаде. Не было. Оставался только Саня… Гуга набрал номер. Сбросил. Откинулся на спинку деревянного стула. Опять набрал. Нажал «вызов». «Саня? ».

В общем, пришёл Саня. Пообщался со Шваном. Покалякали они душевно, расписал Шван красиво – что и почём, деньгу напророчил немалую. И наблюдал Гуга из своего угла, как идёт беседа. Очень уж скользкий народ с обеих сторон: Шван и его компания – как жбан с кобрами, а Санька… Вот то-то и оно, что не зря Саньку Отморозком кликали. А деньги ему были нужны, ох как нужны… Перед свадьбой-то.

Но, видать, и Шван дураком не был. Понял, что за птица – Санька. Посему говорил красиво, грамотно. Своих отослал сразу – что б не вякнули чего лишнего. Ох, и нужен был им проводник, видать, позарез нужен… Видать, и ждали тут именно его – проводника. Который не явился… Что – почему – можно было только догадываться. Но в тёмных делишках всяко может случиться. Не его, Гуги, дело это. Но если пляшется у них с Отморозком – так пусть тому и быть. Хоть уберутся они из Хвои. А то ведь стервенеют потихоньку… Не к добру.

Весь извёлся Гуга, каждую минуту ожидая кипиша. Однако, по всему видать, сговорились Шван с Саней. Уходя, Санёк весело попрощался с Гугой. Да и Шван стал приветливей. Заплатил хорошо за пивко да закусочку, «на чай» оставил… И всё пытал Гугу: что за человек такой – Санька – Отморозок… Гуга рассказывал, что знал. Он тоже был доволен. Ребятки засобирались, засуетились. Видать по всему, совсем скоро уж освободят они «Ротонду» и двинут за периметр. А там, глядишь, и сгинут вовсе… Зона – она ведь не различает, кто ты: серьёзный человек либо так, мелочь. Она любого скрутить может. Любого! Завтра пойдут, или, может, послезавтра – Гуга не знал. Но по всем приметам выходило – скоро совсем. Только бы тихо всё вышло…

А тихо не получилось. Получился полный «швах». Наутро узнал Гуга: поцапались Блондин с Саней. Серьёзно поцапались… Сам он того не видел, но рассказывали про дело это так.

Блондин, чувствуя, видать, что на воле-то гулять ему недолго, стал на девчонок местных охотится. Кто поосторожнее-то был, те попрятались. Кой-какие дурочки, правда, сами на него прыгали: ещё бы! Кавалер – видный, да ещё и при деньгах… Только Блондину, по всему видать, хотелось чего-то нового.

Настю он встретил не случайно. Караулил девок возле деревянной баньки, ибо суббота же. А тут… Да, сегодня Настя была действительно пригожа – распаренная, цветущая, да светилась вся – Санька-то, наконец, решился, открыл сердце своё… Не шла: летела. Прямо в лапы к Блондину. Говорят, сперва он и руки-то не распускал: дорожку только заградил собой, да давай комплименты разные сыпать… Настя – вмиг улыбка с губок слетела. Не отвечая, ни разговаривая – в сторону. Блондин – за ней… Потом – за руки хватать. К себе прижал… Настя – вырываться. А кричать-то стесняется… Как Санька увидит? Что подумает? Да и односельчане скажут: «стыд потеряла». Молчит, и только вырывается. Да куда ж ты вырвешься? А Блондин к амбару отступает, и тащит Настеньку за собой. Весело тащит, со стороны даже не скажешь, что силой… Шуткой вроде. Да понятно уже, что не до шуток здесь.

Подружка Настина выскочила – Нинка. Увидела – и тихо так, виду не подав – в обратную сторону. К хатам… А как скрылась за заборами, так и к Саньке бегом. Насилу нашла.

Блондин в амбар Настю затащил уж, прижал крепко, голову рукой обхватил – она у него крепкая, рука-то, и…

Развернуло его на месте, и только чудом ушёл от кулака Саниного. Тренированный оказался. Взвыл от ярости, кинулся на Отморозка. Саня-то раньше в драках мастак был, но тут… Сбил его Блондин на землю, добавил ботинком тяжёлым. Другой бы и не поднялся уже, но не тут-то было. Схватился Отморозок мигом, вцепился в Блондина и… И пошло. Растерялся Блондин. Дрался он верно, профессионально, но как тут драться – когда пацан этот сумасшедший ударов не замечает, будто и боли-то не чувствует? Когда ему молотишь в голову, пробиваешь в печень, сечёшь по почкам – а он, знай, рвётся к горлу, как зверь дикий… Впервые перепугался Блондин, давай орать благим матом, на помощь дружков звать…

Прибежали. Буйвол с Африкой Саню от Блондина отдирают, следом – близнецы со Шваном несутся… Тут бы Сане и конец, да Шван разогнал своих по углам. К Блондину сам подошёл, шепнул на ухо слово. Тот притих, хотя на Саньку посматривал косо, взглядом змейским.

Говорили, Шван пытался уладить дело. Подходил к Саньке, хлопал по плечу, что-то говорил… Послал их всех Отморозок подальше. Вообще, был он как бешенный – казалось, разорвёт всех, кто только дёрнется. Шван отступился. На прощанье бросил: «Смотри, не пожалей, пацан».

Вернулся в «Ротонду» чернее тучи. Гуге тут же наказал искать проводника нового. Сейчас же. Гуга, белый, как мел, схватился за мобильный… Да кому звонить? Но повезло ему. Скинул ему сообщение товарищ один, из сталков. В Зону возвращался. Ходка у него была не первой, за колючку проходил сам. К деньгам был неравнодушен, соответственно, к способам их добычи разборчивости не проявлял. Посему была надежда, что возьмётся он за дело…

И действительно, оценив размер обещанной суммы, Сытый согласился. Дело-то, поди, для опытного человека плёвое: проход в «нейтралке» указать, где мины обойти можно. Кто ходил – сможет.

Сытый появился к вечеру, когда солнце ещё освещало Хвою. Шван тут же взял его в оборот. Увидев своих «пассажиров», Сытый немного растерялся, но отступать было поздно. Да и свежие хрустящие пачечки около самого носа сталкера сделали своё дело. Сытый согласился.

С места снялись быстро. Без прощаний и послесловий. Были – и нет. Гуга вдохнул свободнее: пронесло, кажись. Пронесло… Нужно было опять налаживать бизнес. «Весёлые ребята» основательно распугали клиентов. Ну, ничего, это дело наживное.

А наутро Гуга узнал, что Настя пропала. Вышла вечером во двор, покормить Трезора, и не вернулась в хату. Думали – у подруг или соседей засиделась… Обзвонили, обошли – нету нигде. Подняли Сашку. Облазил весь посёлок, окрестности, в лесу всю ночь шастал – ни Насти, ни пса…

В «Ротонду» Сашок ввалился с открытием. Сразу же кинулся к Гуге: не слыхал ли, не видел ли, не… Нет, Гуга не видел. И не слыхал. «Весёлые» ушли ещё вчера. Нет, никого с ними не было. Наверное… В общем, Гуга не проверял. Может, Сытый чего знает? Связаться? Можно…

Но Сытый не отвечал. Это могло означать что угодно – в конце концов, где там в Зоне языком трепать… А может, и бросил где свою ПДА-шку. Впрочем, любое могло случиться…

– Вот так-то… – Гуга остановился, налил себе стаканчик «тёмного».

Шнур молчал. Мне тоже говорить не хотелось. Я просто обернулся назад, в уголок, где ещё недавно стоял Саня – но там пристроился совсем другой сталкер. Сани не было.

– Знаешь, Мёртвый с ума сходил, разыскивая Настю. Страшным стал – не подойти. Пить начал. Жутко пить… Напьётся – и в Зону. Ты ж не новичок, Кир, сам знаешь – пьяному в Зоне – смерть. А ему… Не брала его смерть. Возвращался едва живой, измочаленный, с глазами… С неживыми глазами. Ночь переночует, напьётся, и – опять туда… Он даже обрез свой не брал. Забывал, или смысла не видел… Пустой ходил. Понимаешь? Совсем пустой… Как будто именно там надеялся её найти.

Гуга замолчал. Тяжело опёрся на стойку, кивнул какому-то клиенту: мол, сам… Тот, всё поняв, самостоятельно откупорил бутылочку и удалился на своё место. Шнур, как недавно я, всё смотрел в угол, где совсем минуту назад стоял Мёртвый.

Гуга вдруг ухмыльнулся: невесело, криво и страшно.

– Нашёл он свою Настю… «Там» нашёл. На руках всю дорогу тащил… Представляешь, Кир? Всю дорогу… Тут до посёлка-то – километров семь, не меньше… А ещё «там»? Ты смог бы? Шнур, а ты – смог бы?

Я отвернулся. Шнур вообще старался не смотреть в лицо Гуги. Ибо теперь сам Гуга стал похож на мертвеца.

– Едва вырвали у него девчонку родители… Он ведь как пришёл, так сел на камне у хаты, обхватил её крепко-накрепко и держал, держал, как в ступоре… Глаза – не видят, и только губы шепчут: «Настя… Настюша моя…». Девчонку вырвали. Живая она была. Живая… Только… Только не такая. Не узнавала никого, взгляд – стеклянный, непонимающий… Я её видел – знаете, смотреть страшно… Будто, и не человек вовсе… Фельдшера вызывали – так он приехал, посмотрел, и настрого приказал: срочно в город везти. Догадываешься, куда, Кир? Ага… Потом Игната в сторонку отвёл, и сказал: мол, договорится, чтобы в Хвою те не заезжали, чего местных будоражить? Пусть они сами собираются – вроде как в райцентр, а Настю… Настю из ФАПа заберут. Кому положено. Он же не дурак, Игнат… Он же знает, что ТАКОЕ не лечится… Нигде не лечится. Ну, а потом можно сказать, что в больнице померла. Всё лучше, чем так…

– С фельдшером я разговаривал. Видел он всё. И что руки у Насти в синяках да порезаны, и что… В общем, попользовались ею, как могли… Она ж… «девочкой» она была. Была… Так вот: Санька-то не знал, куда её везут-то. Но, видать, сердце подсказало… За Игнатом увязался. Ты ж Саньку знаешь… Его ж волк не учует, если он спрячется… Проследил он Игната с дочкой до самого условленного места. А уж там… Там приехала бригада. Специальная, а как же… С охраной. Настеньку под руки – и… Не получилось у них ничего. Её – к «воронку», а там у двери железной – Санёк уж стоит: к дверце прислонился, отдыхает будто, а в руке – обрез «на взводе». Охрана, ясное дело, то же с «табельным», однако жить обоим охота – даже не дёрнулись… Не ждали, что заместо девчонки безумной их мужик с обрезом встретит… Игнат потом рассказывал – растерялся он совсем. Да и прибит он был горем, здорово прибит… А Отморозок – он и есть Отморозок – сразу видно, с шутками у него туговато… Охранники быстро это поняли – мы, мол, ничего, мы, мол, так, сбоку… Нахрена им связываться? Он им на дверцу указал – послушно сели, как овцы… Главный, который там, у них, вроде за доктора – только в форме военной – так что-то доказать пытался. Мол, ошибку делаешь, парень… Мол, сам посмотри – с ней всё уже… Никто ей помочь не сможет. Много говорил этот «доктор». А Санька… Одной рукой Настю держит, крепко держит… Другой – «тульчанкой» своею на «доктора»: «Ты бы закрылся, дядя… Езжай, или это тебе уже никто не поможет! ». И, знаешь – уехали. Четверо мужиков здоровых да ко всему привычных – уехали. Видать, почуяли в Отморозке силу. Большую силу… Страшную… А Игнат божился – сам видел, глазами своими, как Настя вдруг легонько, совсем слабенько приобняла вдруг Отморозка… А когда Санёк обернулся чуть, чтобы Настю-то половчее попридержать, то…

Гуга опять остановился. Отвернулся от стойки, и я видел, что он провёл ладонью по щеке. Не оборачиваясь, Гуга продолжил дрогнувшим голосом:

– Божится Игнат, что слёзы увидел. Отморозка слёзы…

Не знаю, как Игнат, но я был поражён увиденным. Гуга – старый пират Гуга – разве мог кто-нибудь заподозрить его в сентиментальности? Если он и плакал, то разве что от смеха. А теперь? Что это было, Гуга? Что ты смахивал со своей дряблой, давно не бритой щеки?

– В себя Настя так и не пришла. Затухала она, как свечечка затухала. Санька ночи не спал, всё около неё… Да разве тут чего сделаешь? Есть она не ела ничего… Смотрела только так – не передать… Глубокие глаза, одни лишь они на лице и остались… И в глазах – ужас… И ещё – вот… Сам не видел, не скажу, а только говорили – что Саньку на всё ж чувствовала… Как – Богу одному известно. Не слышал я, чтоб те, кого Чёртово Марево сгубило, кого-то из живых различали…

Чёртово Марево – штука страшная. Одна из самых страшных в Зоне. Впрочем, это местные называют его Маревом. По «науке» выходит – пси-поле. Вот ведь дрянь, так дрянь… Встречается, слава Богу, нечасто. Но вот попасть туда… Что такое пси-поле? Это, друг мой, не объяснишь. Это побывать там нужно, чтобы на всю жизнь запомнить, до дрожи в копчике: это смерть. Хуже, чем смерть. Испытал я разок эту мерзость. Краешком зацепил… Хорошо ещё, слабое оно было, Марево… Совсем слабенькое. Как будто симфонический оркестр прямо в ушах загрохотал… Да адский какой-то: какофония, визги, грохот… И страшно, мама родная… Со всех сторон – то ли топот, то ли рёв… И шум, шум такой, что будто бы гигантский рой пчёл приближается… Громче, громче, громче… И кажется, что голова взорвётся, если он ещё немного усилится…. А шум – как по лестнице: выше, выше, выше… Мозги начисто отшибает. Ноги сами бегут, куда – неизвестно. Повезёт – вынесут на «чистое» место. Нет – залетишь в самую муть, где Марево в полную силу бьёт… Тогда – всё. Коли на месте не сдохнешь, домой уж не вернёшься. Будешь тварью безмозглой бродить, пока Зона не прихлопнет окончательно… А ведь вылезти-то почти нельзя. Поля-то эти – не поодиночке, а целыми десятками насеяны. Рядышком. А меж ними – как лабиринт… И не видны совсем. Вообще… Да ещё вот беда: пси-поле – оно на месте не стоит. Оно положение меняет… Говорят, что поля эти – кружатся вокруг центра, как тучи в циклоне. Может, и так. Может, и просто движутся. Только от этого выбраться из Чёртова Марева не легче…

Мне повезло. Помню потом, что страх беспричинный три дня заснуть не давал, ел душу. Бывалые говорили, барбитураты помогают. Только жрать их нужно немеряно… Достал. Попробовал. И вправду, помогли. Только теперь, при одном упоминании про Марево… Вы меня понимаете? А я вот понять не мог: как же Санька Настю-то свою из Зоны вытащил… Ведь они… Которых Марево забрало – они не человеки уже. К ним и подойти-то нельзя: броситься могут, зубами вцепиться… Они ж – как звери становятся. Внутри. А снаружи – как куклы. Страшные куклы… Которые лучше стороной обойти. Здесь их мертвяками зовут. Почему? Да потому, что тело у них – вроде как мёртвое. Ни боли ни чувствует, ни холода, ни жары… Хотя… Хрен его знает, что они чувствуют. Только палить в такого – бесполезно. Пули зря тратить… Бывало, мертвяки в Жарку забредали или в Снежную – идёт такой, одежда на нём горит, а сам… Ни одна жилка на лице не дрогнет. Страшно… С виду ведь – человек…

Нет, никак в мою голову мысль не укладывалась: Настя, Саня, Марево… Не совмещалось это. Может, врут местные? Не было никакого Марева? Заплутала девчонка в Зоне, попалась бродягам бесстыдным, воспользовались… И бросили. Тут у любого «крыша» съедет. По Зоне-то в одиночку, да несколько суток…

Но я знал – точно знал – не врали про Марево. Знал лучше, чем Гуга. Может быть, лучше, чем кто-либо в Хвое.

– Спрашиваешь, откуда про Марево известно? – повернулся Гуга к Шнуру.

– Так это не секрет… Сашка мне всё сам рассказал. Он же ко мне после каждой ходки, когда Настя-то пропала, заходил… В каморке сядем, налью… А он пьёт её, как воду, даже не морщится… И молчит. Почти всегда молчит. И только два раза заговорил. За всё время. Так вот я про Настю и узнал…

– Слушай, Кир… А ты бы сам к Сашке заглянул бы… Странный он теперь… Не разговаривает ни с кем. Сюда вон иногда наведывается – и домой. И вправду, зашёл бы, Кир? Вы ж вроде друзьями были.