Глава VII 5 страница

Остановил машину, такая слабость наступила. Да, выкрутился в очередной раз. Стал рулить по аэродрому, искать. Видимость действительно была очень плохая, не более 200 метров.

Вскоре подрулил к какому-то холму, это оказался командный пункт. Вышли офицеры, и среди них командир полка С. Шатилин.

— Ты откуда? С неба свалился?

— Да нет, пакет вам доставил.

— Как же ты смог?

— Надо, товарищ подполковник, начальство приказало, а приказ нужно выполнять точно в срок, — отшутился я.

Не знаю, какое было выражение лица у меня, видимо, оно вряд ли соответствовало шутке.

Через пару часов появился «газик» командира дивизии полковника А. Селеверстова. Узнав о решении начальника штаба, он не надеялся, что я пробьюсь сквозь туман, и решил лично отправиться, так как через переправы могли бы посыльного и не пропустить.

— Ехать тяжело, а как же вы летели? — удивился комдив.

— Ползком по оврагам, товарищ полковник, — ответил я. И все рассмеялись, приняв мои слова за шутку.

— Разрешите следовать дальше? — обратился я к комдиву.

— Надо еще один пакет доставить. Подождем немного, может, распогодится.

— Но тогда наступит темнота, — настаивал я. Селеверстов посмотрел на часы.

— Да, но сейчас вылетать нельзя.

И верно: часа через полтора, когда снегопад прекратился и видимость чуть улучшилась, я направился на другой аэродром.

Провожая меня, Селеверстов сказал:

— Даже сейчас рискованно посылать тебя, а нужно.

— Пробьюсь как-нибудь.

— Ну что же, давай, только будь осторожен… в оврагах.

Прежде чем взлететь, уточнил направление взлета, прохождение линии электропередач на Запорожье, ибо сейчас, при выпавшем снеге, ни о каких других ориентирах не могло быть и речи, кроме шоссейной дороги и высоковольтной линии. Надо их после взлета найти и, не отрываясь от них, следовать до той лощины, которая вы ведет к полевому аэродрому.

С трудом оторвался от земли. И тут же снова пошел снег, облепил машину. Набрал высоту метров 25, боялся как бы не зацепиться за провода и не потерять их из виду.

Иду рядом с высоковольтной линией почти на одной высоте, благо дело местность равнинная. Впереди ничего не видно: стекло залеплено снегом. Смотрю только влево. На карту отвлекаться нельзя, иначе врежусь в землю или попаду в облака, а оттуда…

Выход один: искать лощину. По расчету времени она должна быть вот-вот. Не очень широкая, метров 200, следовательно, войти в нее надо только по касательной, а не перпендикулярно, иначе я проскочу ее, и потом трудно будет найти. А где свернуть, где срезать этот угол? Где она, спасительная лощина? Но вот что-то впереди затемнело. Лощина?! Да, это она. Еще более круто поворачиваю вправо уже от линии электропередачи и снова, почти касаясь крылом земли, ныряю в лощину.

Очередная задача: не проскочить аэродром. О повторном заходе не может быть и речи. Снова заранее выпускаю шасси и решаю на этот раз перед разворотом на посадку выпустить и щитки, потому что аэродром, по моим данным, невелик. Знал, что в этом населенном пункте есть церковь. Но она в центре. Смогу ли я ее увидеть? Надо ее увидеть! Надо от окраины делать разворот. К снегу, который, казалось, усилился, прибавились сумерки. Почти ничего не видно.

Показалась какая-то мазанка. Дом или не дом? Да, дом. Еще несколько секунд, выпускаю щитки. Выдержка и еще раз выдержка. Делаю доворот на аэродром, снижаюсь, самолетов не вижу, но чувствую, что где-то рядом должен быть аэродром. Вроде бы ровное поле, буду садиться. Удивительно мне повезло: догадливый финишер, а им оказалась довольно симпатичная девушка (женщины всегда аккуратнее в службе, в любых делах, чем мы, мужчины), услышав гул, выстрелила из ракетницы. Этого мне было достаточно, чтобы осветилась немного местность. Мне нужна была точка. Я почти точно по посадочным знакам произвел посадку. Ну, а дальше? Дальше — снова поиски. Вскоре, видно по команде командира, включили прожектора, и я на них порулил. Командиром здесь был Григорий Денисович Онуфриенко.

Он был немало удивлен. Смотрел на меня и глазам своим не верил.

— Не будь рядом самолета, ей-богу, решил бы, что ты пешком притопал.

Утром следующего дня я собирался на свой аэродром, а полк Онуфриенко отправлялся на штурмовку войск противника в районе Кривого Рога, туда же следовал и полк Шаталина. Вот какая тайна хранилась в пакетах!

Глава VII

Освобождение Украины продолжалось.

В ноябре — декабре 1943 года наступательная операция 3-го Украинского фронта имела целью расширение плацдарма на правом берегу Днепра. К концу декабря наши войска отбросили противника на 20—30 километров севернее города Марганца и на этом закончили наступление на Криворожском направлении.

Наша воздушная армия продолжала вести боевую работу: по прикрытию войск, поддержке войск, которые вели бои так называемого «местного значения». Порой в этих местах воздушные бои переходили в такие сильные воздушные схватки, что в них участвовали десятки, а то и сотни самолетов противника. Они были насыщены всевозможными драматическими ситуациями, где проявлялись мужество, героизм, самопожертвование, взаимная выручка.

Наша газета «Защитник Отечества» всегда своевременно оповещала нас о мужестве, отваге братьев по оружию. Из очередной почты мы узнали о героическом подвиге, который совершил комсомолец летчик-истребитель Петр Кальсин, вывезший на Ла-5 Георгия Баевского с территории, занятой противником.

Ведущий пары «лавочкиных» гвардии старший лейтенант Баевский 12 декабря вылетел с гвардии лейтенантом П. Кальсиным на «охоту». Штурмовыми действиям они уничтожили две крытые автомашины и находившихся в них гитлеровцев, а также две повозки с грузом. Вскоре ведущий заметил ФВ-190, атаковал и меткой очередью сразил его.

Петр Кальсин видел, как вражеский корректировщик врезался в землю. Одновременно ведомый заметил, как потянулась струя черного дыма от самолета Баевского. «Подбит мотор», — услышал Кальсин голос ведущего по радио. Баевский повел горящий самолет на посадку. Гвардии лейтенант Кальсин, твердо усвоивший суворовское правило: сам погибай, а товарища выручай, принял сигнал командира, стал прикрывать его и следить за местом приземления.

Баевский сел на вспаханное поле, слегка покрытое снегом, выскочил из кабины и, стоя в горящей одежде, указывал рукой своему спасителю направлений посадки. Кальсин, мастерски произведя посадку на неровном поле, помог другу погасить пламя на комбинезоне, а затем принял решение: разместиться вдвоем на одноместном истребителе. Баевский занял место в фюзеляже, но взлететь было не так-то просто. Рыхлая почва, ряд телеграфных столбов ограничивали разбег. Кальсин выпустил щитки на 20 градусов и благополучно поднялся в воздух. Это произошло в 40—50 километрах от линии фронта, когда к месту взлета уже спешили немцы, стреляя на ходу.

Летчики, техники и механики восхищались подвигом однополчанина Петра Кальсина и горячо благодарили за товарищескую выручку в бою.

Спустя два дня был издан приказ:

«Войскам 3-го Украинского фронта о героическом подвиге летчиков-истребителей 5-го гвардейского полка. За мужество и героизм, проявленные при выполнении боевого задания, гвардии лейтенант П. Кальсин и гвардии ст. лейтенант Г. А. Баевский награждены орденами «Красного Знамени».

Отважные летчики в 1944 году стали Героями Советского Союза. Но на фронте радость и горе следуют рядом.

…Через несколько дней я узнаю о том, что 16 октября в боях под Запорожьем погиб мой земляк Иван Никитич Сытов. В одном из воздушных боев Сытов сбил очередной самолет противника, но немцы продолжали подходить для нанесения удара по сосредоточивающимся нашим войскам. Бой затянулся. Израсходовав боеприпасы, Сытов таранил вражеский самолет, тем самым преградив путь налетам противника. Погиб смертью храбрых, похоронен в городе Запорожье. Благодарные горожане после войны установят на могиле героя памятник, его именем будет названа улица и одна из школ в городе Запорожье.

Грустно было после этой печальной вести. И вновь в моей памяти предстал Сытов таким, каким я увидел его на полевом аэродроме под Харьковом.

В конце декабря наша эскадрилья перелетела на полевой аэродром Соленое для взаимодействия с подразделением авиационных корректировщиков майора А. Жало. Здесь же базировался и полк Онуфриенко. Произошла приятная встреча с командиром 31-го полка. Мы уже о многом переговорили, вспомнили все былое, как вдруг увидели, что на посадку заходит юркий По-2.

Кто это мог быть? Вместе с Григорием Денисовичем поспешили к самолету. Когда увидели, кто к нам прилетел, удивлению не было предела: с крыла спрыгнул Александр Иванович Покрышкин. Вот так новость! Поздоровались, глаз с него не сводим. Не терпится узнать о цели столь необычного визита. У меня мелькнула мысль: уж не летчиков ли подбирать в свой полк прибыл? Александр Иванович не спеша, вразвалочку направился в штаб полка Онуфриенко. Со времени первой моей встречи с Покрышкиным на Кубани он изменился, в нем стало больше солидности и сдержанности. И в то же время он остался простым, скромным, хотя слава о нем гремела уже на всех фронтах. А его формула — «высота, скорость, маневр, огонь» — была взята на вооружение многими летчиками-истребителями.

Толя Мартынов разработал более короткий шутливый вариант: «высота — залог здоровья». Когда мы сказали об этом Александру Ивановичу, он скупо улыбнулся, бросил: «И так годится…»

Но зачем все-таки он пожаловал к нам? В штабе Александр Иванович обратился к Онуфриенко:

— Батальон далеко расположен?

— Да нет, батальон майора Пахило рядом.

— Проводите меня туда.

Что нужно Покрышкину? Лишь по дороге выяснилось: он прилетел повидать свою любимую девушку, медсестру, с которой познакомился еще в Грозном.

Удивительное чувство любовь. Приходит время, и оно, как зелень по весне, пробивается, несмотря ни на какие невзгоды. Это святое чувство влекло меня в далекую Астрахань, а вот теперь оно привело к нам прославленного героя войны.

Вечером следующего дня новогодний вечер. Танцы. Александр Покрышкин и Мария Коржук, молодые, влюбленные, покорили всех нас. Танцы продолжались, все веселились. Никому и в голову не приходило, что у Александра Ивановича зреет дерзкий план, который он, умевший доводить свои решения до конца, осуществит с нашей помощью. Лишь потом, когда буду помогать Марии надевать меховое обмундирование перед дальним путешествием на По-2, я пойму, почему под конец вечера на ее лице промелькнула растерянность. Видимо, тогда Покрышкин сказал Марии, что намеревается увезти ее с собой.

Проводив Александра Ивановича и Марию, мы приступили к своим обычным делам. Разговор с Покрышкиным об истребителях — «свободных охотниках» — не прошел даром. Этот вопрос продолжал волновать нас, вызывать споры, некоторые горячились.

— Чего ждать, — шумели они, — раз наше командование ничего не предпринимает, надо в Москву писать, там поймут, поддержат. В других армиях давно действует эскадрилья «охотников», а мы только языки чешем.

Но писать в Москву не пришлось. Жизнь свое взяла. Было принято решение: из летчиков дивизии создать эскадрилью «охотников». Каждый хотел попасть в число счастливчиков. Из нашего полка такими оказались Султан-Галиев, Виктор Кирилюк, Анатолий Володин, Иван Новиков и я. В других полках этой чести удостоились Олег Смирнов, Виктор Кузнецов, Николай Краснов со своим ведомым Василием Калашонком, а также Михаил Губернский. Майор Краснов, командир эскадрильи, — известный летчик. О его боевых заслугах знали все.

Я очень обрадовался своему назначению заместителем Краснова. У такого командира есть чему поучиться. Командирами звеньев стали лейтенант Смирнов, Кирилюк, Краснов, Смирнов и я — коммунисты, остальные — комсомольцы.

Все мы пока оставались на партийном и комсомольском учете в своих полках. Эскадрилья нештатная, подчинялась она непосредственно дивизии. С первого дня в ней воцарилась своеобразная атмосфера, все чувствовали себя немного первооткрывателями, экспериментаторами, но при этом ни у кого не проскальзывало даже малейшей нотки зазнайства или превосходства.

Новое всегда привлекает молодых, они охотно принимают его, даже если что-то теряют при этом. В эскадрилью все, кроме Краснова и меня, пришли с понижением в должности. Заместители комэска стали командирами звеньев, командиры звеньев — старшими летчиками, старшие летчики — рядовыми. Но это обстоятельство никого не смущало. Каждому хотелось попробовать себя в настоящем бою, в котором никто ни в чем не ограничивает, не сковывает твоей инициативы и активности.

Истребителю, сбившему более десятка самолетов — такими были в эскадрилье «охотников» почти все, кроме Кузнецова, — свобода действия — высшая награда. Но она особенная, ее еще нужно оправдать. Об этом у нас шел серьезный разговор на первом же собрании в чистом поле у села Андреевки, где мы базировались теперь вместе с 31-м истребительным полком.

Прежде чем начать боевую работу, к чему мы все стремились, наш командир эскадрильи заставил нас посидеть пару дней и обсудить вопросы, связанные с предстоящей боевой работой. Обсудили цели, способы выполнения тех или иных задач по уничтожению самолетов противника в воздухе и на земле, наземных объектов непосредственно над линией фронта и в тылу противника. Уделили значительное внимание ориентировке, так как рассчитывали появляться в глубоких тылах противника на малых высотах.

Не привыкшие к кропотливой «бумажной», как выразился Султан-Галиев, работе, мы за эти два дня нет-нет да и высказывали недовольство, но Краснов был тверд в своем решении. К концу, когда выработали тактику действия «охотников» в составе пары, звена — большим составом мы не собирались часто летать, — решили провести показательные полеты в составе пар и одиночные воздушные бои. Погода выдалась благоприятная, и мы сделали по два-три вылета над аэродромом: внезапный выход, атака и воздушный бой.

Одно дело, когда дерешься сам. Но когда смотришь на других, то как-то страшно становится: думаешь, вот-вот самолет врежется в землю. Но у нас у всех хватало здравого смысла в этих учебных воздушных боях не увлекаться, памятуя о том, что славу не здесь добывают. Ее добывают в огненных схватках с врагом. А здесь мы только пытаемся отработать новые приемы боя.

Краснов порекомендовал испробовать некоторые новые тактические приемы и даже отработать одну из фигур, которую он изобрел раньше. Мы попробовали ее — это боевой разворот, выполняемый в одну сторону с переворотом через крыло и выходом в другую. Она нам понравилась и в последующем сыграла определенную роль. Первые же боевые вылеты принесли много радости. Свободные, ничем не связанные, как вольный ветер, мы выходили на цель, уничтожали ее, шли в другой район, уничтожали вторую и возвращались на свои аэродромы.

Наше внезапное появление на переднем крае ошеломило немцев, а последующие прогулки по глубоким тылам заставили призадуматься. Что же это такое происходит у русских? Первоначально они думали, что появились новые полки. Появление за 100—150 километров в тылу, там, где бдительность притупляется, давало нам возможность внезапно атаковать и поражать цели. Особенно были уязвимыми транспортные и связные самолеты.

Выполняя эти полеты, мы вспоминали 41-й год, когда немцы залетали к нам в тыл и хозяйничали там. Сейчас положение изменилось на 180 градусов. Теперь мы диктуем свою волю. Эскадрилья за короткий срок завоевала добрую славу и авторитет. В ней уже стали формироваться свои взгляды на ведение воздушных боев, тактические приемы, смелые и дерзкие. Это становилось достоявшем полков, командования дивизии, корпуса.

Наша боевая деятельность была в разгаре, когда пришло сообщение о том, что в Днепродзержинске состоится летно-тактическая конференция 9-го смешанного авиакорпуса в состав которого входила и наша дивизия,

Ехать пришлось мне.

За два дня до вызова внезапно от нас ушел майор Краснов заместителем в полк Онуфриенко. Мы предчувствовали, что человек с таким опытом и умом долго не задержится на одном месте, но, когда узнали о его перемещении, — всем стало грустно. Понимали: в должности заместителя командира полка Краснов принесет больше пользы, однако им еще не было сказано последнее слово в должности командира эскадрильи «охотников». Я намекнул об этом Григорию Онуфриенко, тот совершенно неожиданно ответил:

— Последнее слово за тобой, Скоморохов. Принимай эскадрилью. Это приказ комдива.

Опешив от такой новости, я не знал что сказать: мне не нравилась скоропалительность назначения.

— Все будет хорошо, Скоморохов, — добавил Онуфриенко, видя мое замешательство. — Эскадрилья в оперативное подчинение передана полку, так что рассчитывай на мою поддержку…

Вот так я очутился на корпусной конференции. Не думал, что этому мероприятию придадут такое большое значение: в нем приняли участие командующий фронтом генерал армии Родион Яковлевич Малиновский, представитель Ставки Верховного Главного Командования Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский, наш командир генерал-лейтенант авиации Владимир Александрович Судец и другие вышестоящие начальники, командиры.

Цель конференции — обобщить опыт боевых действий авиаторов корпуса. Выступали многие летчики, делились своими наблюдениями, выводами, давали советы, вносили предложения. Мой блокнот пополнился очень ценными записями.

В заключение выступили Р. Я. Малиновский и А. М. Василевский. Они одобрили работу конференции, рекомендовали обобщенный опыт довести до каждого летчика.

Я не предполагал, что в ближайшие дни после окончания конференции снова встречусь с Маршалом Советского Союза А. М. Василевским, но уже при совершенно других обстоятельствах.

Нашей эскадрилье было поручено прикрытие самолета, на котором следовали с аэродрома Морозовка А. М. Василевский и сопровождавшие его генералы. Помню, получая приказ, я спросил Онуфриенко:

— Почему остановились именно на нашей эскадрилье? Мы же все-таки «охотники»…

Тот в ответ хитро подмигнул:

— Прикрывать высокое начальство — дело особо почетное. А ты уже имеешь опыт общения с ним. Вот тебе и карты в руки.

Под «общением с высоким начальством» он подразумевал мою встречу с Р. Я. Малиновским. Но тогда было совсем иное дело…

Когда генералы во главе с А. М. Василевским прибыли на стоянку, я доложил:

— Эскадрилья готова к выполнению задания.

Василевский поздоровался со мной за руку.

— Как отдохнули?

— Хорошо, товарищ Маршал Советского Союза!

— Давно воюете?

— С 1942 года.

— Знаете, куда полетим?

— Так точно!

— Как вы здесь воюете?

— Стараемся, товарищ Маршал Советского Союза.

В разговор вмешался наш командарм:

— Старший лейтенант Скоморохов лично сбил 16 самолетов…

— Что же, тогда можно спокойным быть, — улыбнулся Василевский.

Я почувствовал себя очень скованно, ведь рядом со мной был начальник Генерального штаба. Усилием воли взяв себя в руки, я обратился к нему:

— Товарищ Маршал Советского Союза, считаю своим долгом доложить, что маршрут нуждается в корректировке. В районе Запорожья он проходит в десяти километрах от переднего края, не исключено нападение «мессершмиттов».

— Именно на этот случай мы и берем с собой столь надежное прикрытие, — спокойно ответил Василевский.

— Зачем же рисковать, ваш Ли-2 чересчур хорошая мишень. Лучше все-таки выбрать маршрут побезопаснее.

— Вы так думаете? Ну-ка, позовите командира экипажа моего самолета, — обратился он к порученцам.

Через минуту прибыл энергичный, подтянутый, худощавый офицер.

— Командир эскадрильи прикрытия утверждает, что мы выбрали не совсем удачный маршрут, — обратился он к командиру корабля.

— Он прав, товарищ Маршал Советского Союза.

— Вы что, сговорились? Ладно, будем иметь в виду, что маршрут рискованный, но менять его не станем. Готовьтесь к вылету.

Мы пошли к самолету, я тихо сказал командиру:

— Может, сами незаметно изменим маршрут?

— Этот номер не пройдет, маршал отлично ориентируется и всегда следит за маршрутом полета.

В боевом эскорте идут Смирнов, Новиков, Калашонок, Кирилюк, Кузнецов. Чувствую, что каждый из них удвоил бдительность, не снимает пальцев с гашетки оружия. Знаю, что каждый из них жизнь отдаст, но не допустит врага к охраняемому самолету.

В. А. Судец перед вылетом предупредил нас:

— Головой ответите, если хоть один вражеский снаряд зацепит Ли-2.

Думаю, что командарм сделал это ради формы, он прекрасно понимал, на что мы способны ради образцового выполнения возложенной на нас задачи.

Первую половину маршрута прошли благополучно. Вот и Запорожье. Тут мы все еще более насторожились. Свой боевой порядок построили так: я с Калашонком — сзади, Кирилюк — справа, остальные — слева. Временами снижаюсь до бреющего полета, осматриваю нижнюю полусферу. Кирилюк наблюдает верхнюю.

Когда удалились от Запорожья километров на 30, все облегченно вздохнули.

Вот наконец и полевой аэродром Отрада — конечный пункт маршрута.

После посадки докладываю Василевскому о выполнении задания.

— Молодцы, — пожал он мне руку. — Немцы поняли, с кем имеют дело, не рискнули напасть, — с улыбкой добавил он. — Идите отдыхайте. Ждите указаний.

— Слушаюсь. — Я взял под козырек, собрался уходить.

— Подождите, Скоморохов, — вдруг остановил меня маршал. — Что у вас за латки на куртке?

— Зашил дырки от эрликонов, товарищ Маршал Советского Союза.

— Вот те на! Такой летчик — и в латаной куртке. Не годится.

В тот же день по распоряжению генерала Хрюкина мне выдали новенькую американскую куртку. Старую я не сдал — оставил себе. Расставаться с ней было не так-то легко: она свидетельница моих нижнедуванских передряг. Итак: от Малиновского — новый комбинезон, от Василевского — новая куртка. Получилось, что высокое начальство заботилось о моем внешнем виде больше, чем собственное.

Это произошло потому, что волею случая я попадал ему на глаза, но в то время все мы были одеты бедновато и никто не жаловался: понимали — война.

Улетали мы обратно через два дня. Проводили Ли-2 до Запорожья, а сами отправились в Днепропетровск: наш аэродром оказался раскисшим.

Мы уже истосковались по настоящей боевой работе, всем хотелось побыстрее отправиться на «свободную охоту». Но события на войне развиваются по своим законам, и предугадать, чем тебе придется заниматься завтра, дело трудное, а для такого ранга людей, как мы, подчас безнадежное.

Задолго до рассвета меня поднял дежурный и передал приказ командира полка. Срочно вылетать на По-2 с Д. Русановым в конно-механизированную группу генерала Плиева. Сборы недолги, и мы — в воздухе, взяв курс в направлении Новой Одессы.

Как пригодился мне опыт полетов по оврагам! Благо их много в тех краях, они здорово нас с Русановым выручили.

На подходе к Новой Одессе встретились с «мессерами». Что против них По-2! Беззащитная мишень. Но По-2 — вездеход. Я снизился до самой земли, пошел ползать по глубоким оврагам. «Мессеры» носятся над нами, стреляют, а причинить вреда не могут. А вот когда выскочили на Южный Буг, стали пересекать его — тут пришлось совсем туго.

Кричу Русанову:

— Пойдем к казакам и с ходу сядем.

— Давай, — отвечает он, — иначе вообще не доберемся.

Снова «поползли» над кустами, вот и лагерь казаков. Недалеко небольшая площадка. Убираю газ, шлепаемся прямо на нее, тормозов на По-2 нет, он бежит, а «мессеры», как ошалелые, клюют его. Пришлось нам на ходу выскочить. Когда я потом подошел к нашему небесному тихоходу, он имел жалкий вид: перкаль с крыльев во многих местах содрана, элероны изрешечены.

— Как назад полетишь? — сокрушенно спросил Русанов.

— Что-нибудь придумаем.

Нас тут же обступили обрадовавшиеся нашему прилету казаки и казачки. Были они одеты кто во что горазд, но у каждого мужчины на голове красовалась кубанка. Казачки тут же занялись ремонтом По-2: притащили куски брезента, стали им залатывать дыры на плоскостях. Ребята, которые помоложе, где-то раздобыли горючего — пополнили баки.

После окончания ремонта меня пригласили перекусить. Во время трапезы зашел разговор об обычных делах: кто кого видел, кто кого знал, а затем о будущих боях над Николаевом. Им было известно, что под Николаевом идут тяжелые бои, и фронтовое командование им напоминало: для оказания помощи надо будет усилить нажим по немцам, ударить в тыл. Кто-то из говоривших произнес:

— Комкора потеряли…

Я прислушался, потом переспросил:

— Какого комкора?

Мне ответили:

— Командира 23-го танкового корпуса генерал-лейтенанта Пушкина.

О, это тот корпус, что помогал 8-й гвардейской армии в августовской операции по расширению плацдарма, а затем и освобождению Донбасса. Тот корпус, который одним из первых подошел к Запорожью. Я вспомнил также и слова генерала Чуйкова, сказанные им в адрес генерала Пушкина в районе Голой долины, когда танкисты 23 -го корпуса прорывали оборону противника:

— Ну, этот не усидит, этот снова в огне, где горячее — он там. Ох уж эти мне волжане!

Я тогда не смог узнать ничего об этом человеке, но фамилия меня заинтересовала. Спустя некоторое время снова на плацдарме и снова на КП у Чуйкова я узнал, кто такой Пушкин, подробно изучил боевой и жизненны путь этого незаурядного человека. Оказывается, Ефим Григорьевич был моим земляком, родился в Ртищевском районе. Он воевал в гражданскую войну, громил басмачей в Туркестане и уже в Великую Отечественную войну командовал танковым соединением, сражался на Украине в 1941 году, проявив выдающиеся организаторски способности командира, отвагу и геройство солдата. За умелое руководство дивизией и героизм, проявленные им при обороне города Днепропетровска, уже в 1941 году в ноябре месяце был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

В последующем участвовал во всех операциях при отходе к Волге, затем в Сталинградской битве, освобождал Донбасс и снова вышел в те места, где отходил в 1941 году, и снова громил немцев на левобережье и правобережье Украины.

Имя Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Ефима Григорьевича Пушкина хорошо помнят на Украине. В Днепропетровске у памятника на его могиле всегда можно видеть живые цветы, принесенные благодарными потомками в знак уважения к человеку, который столь много сделал для них в годы войны. Именем героя в городе на Днепре названы одна из улиц и 81-я средняя школа. В музеях городов Днепропетровска и Николаева экскурсоводы всегда с теплотой рассказывают посетителям о храбром волжанине, который водил танковые войска в бой, сражаясь на полях Украины.

…Долго задерживаться у казаков я не мог. Попрощавшись со всеми, я отправился домой, надеясь, что больше не придется летать этим маршрутом. Только надежды эти не оправдались. В Кривом Роге, где базировалась наша эскадрилья, я узнал, что нам приказано прикрывать Ли-2, перебрасывающие оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты в группу Плиева. Что же, нет худа без добра: хоть маршрут хорошо знаю.

Труженик Ли-2 — самый беззащитный самолет из всех, которые нам приходилось прикрывать. Тяжелогруженый, вооруженный одним пулеметом, он лишен малейших шансов на спасение при встрече с противником, и в то же время на войне без него невозможно было обойтись. Другого столь удобного транспортного средства тогда не было.

Протяженность маршрута Ли-2 была около 130 километров. Но все осложнялось тем, что летать надо было днем, пересекая линию фронта. «Транспортники» выходили в заданный район и по сигналам с земли, подаваемым по радио или ракетой, сбрасывали на парашютах свой груз. «Мессеры» остервенело атаковали наши группы, из-под каждого куста били зенитки. С трудом прорывая завесу огня, мы пробивались к группе Плиева. Наши ребята сдержали слово: ни один Ли-2 не был потерян. Но погиб Виктор Кузнецов. Отбивая атаку «мессеров», он заскочил в облака, не справился с управлением, вошел в штопор, а выйти из него не смог: не хватило высоты. Упал на территорию, занятую казаками. Его сразу же вытащили из-под обломков Ла-5. К месту падения самолета немедленно прибыл командир дивизии полковник А. Селеверстов, наблюдавший за воздушным боем с земли. На его руках Виктор скончался. Всем было не по себе: не уберегли самого молодого, но подававшего надежды боевого товарища.

Опыт прикрытия Ли-2 пригодился нам, когда в районе Березнеговатого — Снегиревки попала в «котел» 6-я немецкая армия, вновь созданная немцами. Фашисты бросили туда под прикрытием «мессершмиттов» целые косяки Ю-52 с продовольствием и боеприпасами. Только немногим из них удалось прорваться сквозь наш заслон: мы жгли Ю-52 один за другим.

Весеннее наступление войск 3-го Украинского фронта, несмотря на сильную распутицу, отсутствие хороших дорог, успешно продолжалось. 11 марта освобожден Херсон, 24 — Вознесенск. Наши войска сосредоточились на правом берегу для дальнейшего наступления в направлении Раздельная — Одесса. Неудобства весенней распутицы не только затрудняли движение наступающих наземных войск, они сказывались и на действиях нашей авиации. Стационарных аэродромов с искусственным покрытием в полосе наступления войск фронта не было. Раскисший грунт не выдерживал вес тогдашних самолетов, поэтому основной заботой авиационных командиров от командующего до командира полка было найти аэродром и подвезти туда горючее и боеприпасы. Их мысли были заняты только этим.

Боевая работа, вождение в бой групп — это легло на плечи командиров эскадрилий и звеньев. Штабы планировали работу на очередной день-два, доводили до исполнителей, те выполняли поставленную задачу, а командиры искали полевые аэродромы, причем дело иногда доходило до курьезов. На один и тот же аэродром садились части различных соединений без ведома и согласия соседа. Но затем как-то находили общий язык и решали общую задачу.