Сильвейн Рейнард 36 страница

– Габриель, что‑ то случилось? – спросила Джулия, проводя пальцами по его щеке.

– Нет, – соврал он и тут же отвернулся. – Хочешь чего‑ нибудь выпить?

Джулия едва поборола желание тут же пристать к нему с расспросами и взяла предложенный бокал вина. Она надеялась, что за обедом Габриель станет более разговорчивым.

Ее надежды не оправдались. Габриель молча угощал ее обедом, и когда она, чтобы хоть как‑ то его расшевелить, завела разговор о разных способах приготовления ростбифа, он ограничивался сухими односложными ответами. Тогда она заговорила о реферате, который полностью подготовила. Если его не волнует кулинарная тема, то обещание Кэтрин аттестовать ее до восьмого декабря наверняка должно заинтересовать. Габриель лишь кивал, глядя в свой быстро пустеющий бокал.

Джулия никогда не видела, чтобы он столько пил. Сейчас Габриель был почти так же пьян, как тогда, в «Лобби», откуда она его увозила, спасая от поползновений Кристы. Однако сегодня его настроение было совсем иным. Никакой игривости, никакого смеха. Похоже, сегодня он пил, чтобы заглушить страдания. С каждым выпитым им бокалом ее тревога нарастала, но всякий раз, когда она пыталась начать откровенный разговор, на его лице мелькало выражение глубокой печали, мешавшее ей открыть рот. С каждым бокалом Габриель становился все холоднее и отчужденнее. Терпеть это дальше было невозможно. Когда он поставил на стол домашний яблочный пирог, испеченный его экономкой, Джулия покачала головой. Она сама выключила музыкальный центр. Голос Марии Каллас умолк. В квартире стало пронзительно тихо.

Габриель тоже удивился внезапной тишине. Пирог и опера Пуччини воспринимались им как кульминация сегодняшнего обеда, который он про себя называл своей «Тайной вечерей».

– Габриель, что все‑ таки случилось?

– Ничего.

– Прошу тебя, не надо мне врать. Я же вижу, ты чем‑ то не просто расстроен. Ты подавлен. Пожалуйста, расскажи мне.

«Ну почему она так отзывчива? Так заботлива? Почему ее интересует, что со мной? Ей бы бежать от меня, потому что сейчас я для нее страшнее, чем шесть лет назад, когда она увидела меня на заднем крыльце».

Ее слова лишь острее заставили Габриеля ощутить груз своей вины. Какое счастье, что он не поддался ни своим, ни ее порывам и между ними не было телесной близости. Ей будет легче оправиться и восстановить душевное равновесие. Они ведь не так уж и много времени провели вместе. Счита‑ ные недели. Слез, наверное, она прольет много. Но слезы высохнут, и она найдет себе спокойного, надежного парня вроде Пола.

От этой мысли Габриелю стало совсем тошно.

Он молча принес хрустальный графин, налил себе порцию шотландского виски, половину тут же влил в себя, после чего отставил стакан. Рот и горло обожгло знакомым огнем, и Габриель ждал, когда жжение утихнет, а крепость виски придаст ему смелости. Но чтобы заглушить тупую боль в сердце, понадобится не одна порция.

– Тебя ждет очень неприятный рассказ, – глубоко вздохнув, начал Габриель. – Когда я его закончу, то, скорее всего, потеряю тебя.

– Габриель, не надо меня путать. Я…

– Пожалуйста, не прерывай меня. – Он запустил руку себе в волосы и больно потянул за прядь. – Я должен рассказать, пока у меня хватает духу.

Он закрыл глаза и медленно втянул в себя воздух. Когда его глаза открылись снова, он был похож на раненого дракона.

– Джулианна, перед тобой сидит убийца.

Слова ударили ей в уши, но не проникли в сознание. Джулия подумала, что ослышалась.

– Я не только убийца. Я забрал невинную жизнь… Ты имеешь полное право уйти прямо сейчас. Но если ты согласишься выслушать меня, я расскажу, как все случилось. – Он замолчал, ожидая ее реакции, но Джулия сидела спокойно, и Габриелю не оставалось ничего иного, как начать свое повествование: – Я приехал в Оксфорд, чтобы пройти магистратуру в колледже Святой Магдалины. Это ты уже знаешь. Но до сих пор ты не знала, что там я встретил американскую девушку, которую звали Полина.

Сама того не желая, Джулия шумно вздохнула. Габриель замолчал. Сколько раз она пыталась расспросить у него про эту Полину, но он отказывался. Убеждал ее, что Полина ничем не угрожает их отношениям, однако Джулия ему не верила. Нет, эта женщина – серьезная угроза. Джулия хорошо помнила, как в октябре звонок Полины сорвал Габриеля с места. Растерянный, взъерошенный, он тогда стоял и бормотал слова из «Макбета». Джулия задрожала в ожидании жуткой правды.

– Полина училась на предпоследнем курсе. Эффектная высокая блондинка. Она любила говорить, что происходит из русской аристократической семьи. Мы быстро подружились и часто вместе проводили свободное время. Но интимных отношений между нами не было. Я встречался с другими девушками, у нее тоже кто‑ то был… – Габриель несколько раз кашлянул, прочищая горло. – Я окончил магистратуру и переехал в Гарвард. Больше года мы с Полиной переписывались по электронной почте. Писали от случая к случаю, под настроение. И вдруг она с гордостью сообщает, что принята в магистратуру и тоже будет учиться в Гарварде. Она хотела специализироваться по Достоевскому. Полина попросила меня помочь ей найти жилье. В доме, где я тогда жил, была свободная квартира. Я договорился с владельцем. В августе Полина приехала в Гарвард. – Габриель испытующе посмотрел на Джулию. Та кивала, давая понять, что внимательно

слушает. – Год, когда она приехала, был едва ли не самым тяжелым в моей жизни. Я писал докторскую диссертацию и параллельно работал ассистентом преподавателя у одного очень требовательного профессора. Я постоянно недосыпал. Вот тогда я и начал нюхать кокаин. – Он опустил глаза и принялся барабанить по столу. – У нас подобралась теплая мужская компания таких же амбициозных парней. Все мы за неделю порядком уставали, а в выходные не находили ничего лучше, как напиться и при случае выяснить отношения с «профанами». Так мы называли тех, кто не входил в наше «братство». – Он невесело рассмеялся. – Я был далеко не пай‑ мальчиком и часто получал по морде, но и сам в долгу не оставался. Правда, кое‑ что из прежних навыков недавно пригодилось… в общении с Саймоном.

Габриель подался вперед и положил руки на колени. Джулия заметила, как нервно подрагивают его ноги. С каждой произнесенной им фразой росло беспокойство Габриеля, которое выдавало, что он неумолимо приближается к краю пропасти, где находится его тайна.

– Однажды парень из нашей компании принес кокс и предложил попробовать. Меня поразил результат: я проработал всю ночь, сделал больше, чем обычно, но совершенно не чувствовал усталости. И тогда я решил, что иногда буду взбадривать себя кокаином, чередуя его с обычной выпив‑ кой. Я убеждал себя, что я гарвардский докторант, человек с сильной волей, умеющий контролировать свои потребности. – Он сокрушенно вздохнул. – Я был не прав. Как‑ то само собой сложилось так, что Полина стала проводить больше времени у меня, чем у себя. Она умела не мешать своим присутствием. Я писал, а она сидела на кушетке и читала или заваривала чай по‑ русски. Видя, что я питаюсь всухомятку, она вызвалась готовить для меня. Кончилось тем, что я сделал ей второй ключ. Кокаин начисто отбивал аппетит. Если бы не Полина, я бы вообще сутками ничего не ел. – Голос Габриеля стал мрачным, словно его вина пыталась выбраться наружу. В глазах Джулии Габриель прочел вопрос. – Она знала про кокаин. Первое время я пытался скрывать от нее

свое пристрастие. Но когда живешь с человеком практически под одной крышей, трудно скрыть что‑ нибудь. И я перестал таиться, поскольку ее не волновало, что я сижу на наркотиках. – Габриель отвел глаза. Ему было стыдно. – Полина была девушкой чистой и довольно наивной. Наркотики и многие другие неприглядные стороны жизни находились за пределами ее мира. Но мое присутствие, мое влияние, словно ржавчина, разъедало этот мир. Как‑ то вечером она разделась и предложила вдохнуть «дорожку» с ее тела, а потом попробовать и само тело. – Он медленно выдохнул, потряс головой и уставился на свои дрожащие руки. – Мне нет оправданий. Вина целиком была моей. А Полина, при всей ее наивности, привыкла всегда получать желаемое. А хотела она меня – опустившегося наркомана. – Он поерзал на стуле. – На следующее утро я сказал ей, что совершил ошибку. Признался, что отношения только с одной женщиной не для меня. Кокс пагубно действует на секс. Он растормаживает желания, делая человека все более ненасытным, а потом почти полностью их гасит. Я честно сказал Полине, что каждые выходные провожу в постели с новой женщиной. Но она ответила, что это мое личное дело. Она как будто не замечала ни моих издевательских слов, ни моего предельного к ней безразличия. Она продолжала готовить мне еду, убирала квартиру. Словом, вела себя так, будто она моя подруга и мы живем вместе. А я… я относился к ней как к обычной «подстилке». Я вообще о ней не думал. Меня интересовали лишь собственная персона, диссертация и кокаин.

У Джулии сжалось сердце. Она и раньше знала, что Габриель не испытывал недостатка в женском внимании. Обаятельный мужчина, опытный любовник. Таким не нужно завоевывать внимание женщин, зато женщины будут лезть из кожи вон, только бы он на них посмотрел. Джулии это очень не нравилось, но таково было прошлое Габриеля. Приняв его, она приняла и его прошлое.

Но Полина занимала в его жизни совсем иное место. Джулия поняла это сразу же, едва услышав ее имя. Она верила, ‑ что сейчас у Габриеля с Полиной нет интимных отношений,

однако что‑ то продолжает их связывать. Едва ли какая‑ ни‑ будь «однократная женщина» могла бы своим внезапным звонком до неузнаваемости изменить настроение Габриеля. Не зря она тогда почувствовала в спальне призрак Полины. Джулия вдруг поймала себя на том, что ревнует Габриеля к этой женщине.

Габриель встал и начал ходить взад‑ вперед.

– Все резко изменилось, когда она объявила, что беременна. Я стал обвинять ее в попытках захомутать меня и потребовал, чтобы она избавилась от ребенка, пока срок беременности это позволяет. – Его лицо превратилось в сплошную гримасу боли. – Она заплакала, встала на колени и призналась, что любит меня со времен Оксфорда и хочет от меня ребенка. Я и слушать не желал. Порылся в карманах, вытащил деньги, какие у меня были, сунул ей в руку и вытолкал из квартиры. Можно сказать, вышвырнул, как рваную, ненужную тряпку. – При этих словах из горла Габриеля вырвался не то стон, не то плач. Он принялся тереть глаза.

Дрожащей рукой Джулия прикрыла рот, чтобы тоже не застонать. Этого она никак не ожидала услышать, но несколько кусков головоломки, называемой профессором Эмерсоном, встали теперь на свои места.

– Потом мы с нею долго не виделись. Я решил, что она сделала аборт. Я вообще забыл о ее существовании. Представляешь, какой скотиной я тогда был?.. Однажды утром не в самом лучшем состоянии я вылез на кухню и вдруг увидел прикрепленный к дверце холодильника снимок. Чуть ниже была приписка, сделанная рукой Полины. – Габриель тяжело опустился на стул и обхватил голову руками. – Она написала: «Это твоя дочь Майя. Правда, она чудо? » – Эти слова он произносил вперемешку со сдавленным рыданием. – Я вгляделся в снимок. Я смотрел на ее головку, носик, ручки и ножки. Маленькие ручки и маленькие ножки. Девочка в чреве Полины была просто красавицей. Маленькой, хрупкой красавицей. Моя малышка. Майя. – Он снова подавил рыдания. – Все словесные описания были бы для меня пустым звуком, чем‑ то далеким и нереальным. Но теперь… я увидел первый портрет своей дочери и… – Габриель плакал. Совсем как тогда, в кабинете, узнав о смерти Грейс. Слезы катились по его щекам. Джулия и сама была готова заплакать. Она хотела подойти и обнять его, но Габриель поднял руку и покачал головой. – Я сказал Полине, что помогу ей с родами. Это были только слова. Денег у меня не было. Все, что появлялось, я тратил на наркотики и уже успел задолжать наркоторговцу кругленькую сумму. Полина знала, что я собой представляю, но не бросала меня. Она снова перебралась ко мне. Как и раньше, я занимался своей диссертацией, а она сидела на кушетке и читала. К наркотикам она не притрагивалась и вообще старалась заботиться о себе и Майе. Я пробовал завязать с кокаином, но безуспешно. – Габриель вскинул голову и в упор посмотрел на Джулию. – Ну как, хочешь дослушать до конца? Или уже готова бежать из моей квартиры?

Джулия встала, подошла к нему и крепко обняла за плечи:

– Ты дослушал мою историю. Я дослушаю твою. Иначе и быть не может.

Габриель тоже обнял ее, но лишь на мгновение. Потом он отстранил ее от себя и тыльной стороной ладони неуклюже вытер слезы. Джулия встала в нескольких шагах от него, приготовившись выслушать конец истории. Сердце подсказывало ей, что эта история будет намного трагичнее ее собственной.

– Родители Полины жили в Миннесоте. Люди небогатые, они все же исправно посылали ей деньги. Грейс тоже мне присылала, когда я звонил и просил. Это позволяло нам более или менее держаться на плаву. Правильнее сказать, позволяло отсрочить неминуемое. Но почти все деньги я пускал на наркотики. – Он мрачно рассмеялся. – Как тебе мужчина, который отбирает деньги у беременной женщины и тратит их на кокаин? – Затем Габриель быстро продолжил: – Это произошло в сентябре. Я ушел в загул. Два дня меня не было дома. Когда вернулся, то повалился спать прямо в гостиной, на кушетке. В спальню даже не заглянул. Утром проснулся с жуткой головной болью, вышел в коридор и вдруг увидел кровь на полу. – Габриель прикрыл глаза ладонями, будто старался заслониться от страшной картины. Затаив дыхание, Джулия ждала продолжения его исповеди. – Кровавые следы привели меня в ванную. Полина лежала на полу в луже крови. Я пощупал у нее пульс и обомлел. Пульс не прощупывался. Я подумал, что она мертва. – Несколько минут он молчал. – Загляни я в спальню вечером, все могло быть по‑ иному. Я вызвал бы «скорую». Но и в тот вечер я думал только о себе. Врачи спасли Полину, но ребенка она потеряла. Вина целиком лежала на мне. Смерть Майи можно было предотвратить… Это все равно что я убил бы ее собственными руками. – Габриель не торопился отнимать руки от лица, а когда отнял, долго на них смотрел, словно видел впервые. – Джулианна, я убийца. Убийца, которому наркотики оказались дороже собственной дочери.

Джулия попыталась возразить, но не успела.

– Полина несколько недель провела в больнице. Сначала ее лечили от последствий маточного кровотечения, потом – от депрессии. Мне пришлось взять академический отпуск. Я настолько отравил себя наркотиками и алкоголем, что уже не мог работать. Я задолжал тысячи долларов наркоторговцам, и мне начали угрожать. В больнице Полина попыталась покончить с собой. Я хотел перевести ее в частную психиатрическую клинику с внимательным персоналом. Обратился к ее родителям за помощью, но услышал сплошные упреки. Они считали, что я опозорил их дочь, и не желали говорить ни о какой помощи, пока я на ней не женюсь. – Габриель снова замолчал. – Я бы и женился, но она была не в том состоянии, чтобы даже говорить с ней на такие темы. И тогда я решил, насколько возможно, выполнить свои обязательства перед нею, а потом свести счеты с жизнью. Это по‑ ложило бы конец всем нашим проблемам. – Габриель смотрел на нее холодными, мертвыми глазами. – Вот такой я человек, Джулианна. Проклятый. Обреченный. Мое преступное безразличие повлекло гибель не успевшего родиться ребенка и навсегда поломало жизнь молодой женщине, «…тому лучше было бы, если бы повесили ему жернов ный камень на шею и бросили его в море».

– Это был несчастный случай, – тихо возразила Джулия. – Ты не виноват.

Габриель горестно рассмеялся:

– Не виноват, что зачал с Полиной ребенка? Не виноват, что обращался с нею как со шлюхой, приучил к наркотикам и требовал сделать аборт? Или скажешь, я не виноват, что, ввалившись домой, даже не заглянул в спальню? А я ведь был не настолько пьян.

Джулия крепко сжала его ладони.

– Габриель, послушай. Твое обращение с Полиной – это одно. Но в гибели ребенка ты не виноват. Это был не‑ счастный случай. Если у нее открылось маточное кровотечение, значит ее организм не справлялся с беременностью. А если бы утром ты не вызвал «скорую», Полина умерла бы. Ты спас ее.

Габриель попытался отвернуться, но теперь уже Джулия обхватила его подбородок, заставив смотреть ей в глаза.

– Ты спас Полину. Ты же сам говорил: увидев снимок, ты захотел, чтобы этот ребенок родился. Ты согласился помогать Полине и заботиться о ребенке. – Габриель вздрогнул, но Джулия не отпускала его подбородок. – Ты не убийца. Это был всего лишь трагический несчастный случай.

– Ты так ничего и не поняла, – холодным, безжизненным голосом возразил Габриель. – Я такой же, как он. Он использовал тебя, а я использовал Полину. И не только использовал. Я обращался с нею как с игрушкой. Приучал к наркотикам. Не оберегал, а тянул вслед за собой в бездну. Что же я за дьявольское отродье?

– Ты совсем не похож на него, – сердито прошептала она, давая выход своим эмоциям. – Он ни разу не раскаялся в том, как обращался со мной. И в Селинсгроуве все едва не повторилась. Он стал не лучше, а значительно хуже… – Она глубоко вздохнула. – Габриель, ты не безгрешен. Ты наделал ошибок. Ужасных ошибок. Но ты раскаиваешься в них. Они не дают тебе покоя. Год за годом ты пытаешься исправить их последствия. И твои раскаяния искренни. Разве это ни о чем не говорит?

– Всех денег мира не хватит, чтобы заплатить за одну‑ единственную жизнь.

– Жизнь, которую ты не отнимал, – возразила Джулия.

Габриель в отчаянии заслонился от нее. Их разговор происходил совсем не так, как он ожидал.

«Почему она еще здесь? Почему до сих пор не убежала? »

Джулия смотрела на него, отчаянно ища хоть какой‑ то способ пробить густое облако вины, которым он себя окутал.

– Ты читал роман Гюго «Отверженные»? – спросила она.

– Конечно. А с чего ты о нем вспомнила?

– Главный герой оставляет путь греха и вступает на путь покаяния. Он заботится о чужой девочке, как о своей дочери. Но префект полиции не верит, что закоренелый преступник может исправиться, и продолжает охотиться за ним. Ты сейчас похож на того префекта. А может, пора осознать себя раскаявшимся грешником?

Габриель молчал.

– Ты считаешь, что за свои грехи обречен на вечные муки?

Снова никакого ответа.

– Я слушала твой рассказ и поняла: ты не позволяешь себе быть счастливым. Ты лишил себя возможности иметь детей. Ты считаешь, что потерял душу. А как же искупление грехов? Их прощение?

– Я не заслуживаю ни того ни другого.

– Ты ставишь себя в положение особого грешника? – Джулия недоверчиво покачала головой. – Когда я рассказала о себе, ты убеждал меня простить себя за прошлое и позволить себе быть счастливой. Почему мне это можно, а тебе нельзя?

– Потому что ты была жертвой, а я – убийцей, – глядя в пол, ответил Габриель.

– Согласна. Но какое искупление ты бы счел для себя соразмерным своим грехам? Что, по‑ твоему, восстановило бы справедливость?

– Око за око, – глухо ответил Габриель.

– Отлично. Иными словами, ты должен был бы спасти жизнь какому‑ нибудь ребенку. Если ты считаешь себя повинным в смерти Майи, справедливость восторжествует, когда ты подаришь жизнь другому ребенку. Не деньги, не подарки. Жизнь.

Он сидел не шевелясь, но Джулия знала, что он ее слушает.

– Ты спас жизнь Полины, но почему‑ то не считаешь это спасением. Тебе обязательно нужно спасти жизнь ребенка. Это искупит твой грех? Или хотя бы будет достойным воздаянием?

– Конечно, это не вернет Майю. Но это в какой‑ то мере уменьшит зло, сотворенное мной. – Он сидел ссутулившись, с понуро опущенной головой.

Джулии казалось, что от боли в его голосе у нее разорвется сердце. Но желание помочь Габриелю придавало ей смелости.

– Если я тебя правильно понимаю, осталось найти ребенка… желательно девочку… которой бы грозила смертельная опасность, и спасти. Это явилось бы искуплением.

Габриель кивнул, сопроводив свой кивок негромким стоном.

Джулия встала на колени, взяв его руки в свои.

– Разве ты до сих пор не понял? Габриель, я и есть тот ребенок.

Габриель поднял голову и посмотрел на Джулию так, словно она внезапно свихнулась. Его глаза были мокрыми от слез.

– Саймон вполне мог меня убить. Если моя пощечина его разозлила, то удар ногой в пах превратил в обезумевшего зверя. Он сорвал бы дверь с петель, вломился в спальню и убил меня. И никакая служба девять‑ один‑ один меня бы не спасла. Они никогда не приезжают вовремя. Но ты спас меня.

Такого отпора он еще никогда и ни от кого не получал. Если бы не ты, я бы здесь не сидела. Я ребенок Тома Митчелла. Его маленькая девочка, которую ты спас.

Габриель молчал.

– Как ты сказал: жизнь за жизнь. Ты уверен, что погубил Майю, пусть и не своими руками. Так поверь, что ты спас другую жизнь… Ты должен себя простить. Попроси прощения у Полины. У Бога. Но ты должен себя простить.

– Этого недостаточно, – прошептал Габриель, его глаза были полны слез.

– Это не вернет твою дочь. Но подумай, какой дар ты преподнес Тому. Ты спас его единственную дочь. Преврати наш долг в покаяние. Дьяволы людей не спасают. Ты ангел. Мой ангел.

Габриель долго смотрел на нее, пытаясь что‑ то прочитать в ее глазах и даже на губах. Потом он протянул к ней руку и усадил себе на колени. Его слезы падали ей на плечо. Время остановилось.

– Я виноват перед тобой, – прошептал он. – Виноват, что заставил тебя так долго ждать моего рассказа. Виноват, что все услышанное тобой не выдумка, а жестокая правда. Я убил твою веру в меня.

– Я по‑ прежнему тебя люблю.

Джулия шептала ему утешительные слова, делая это под

его всхлипывания. Ее щека стала мокрой от его слез. Когда их поток начал иссякать, Джулия расстегнула ему рубашку и провела пальцами по татуировке, после чего медленно, очень медленно коснулась губами дракона и поцеловала изображение.

Габриель в немом изумлении смотрел на нее.

Джулия развязала шарфик Грейс, взяла руку Габриеля и приложила на место укуса, который потускнел, но не ис‑ чез. Своей рукой она вновь коснулась татуировки. Габриель вздрогнул и закрыл глаза.

– Посмотри, у нас обоих есть шрамы. Наверное, ты прав: они не исчезнут. Но я твое искупление, Габриель. Моя жизнь – твой дар отцу, который мог бы навсегда потерять своего ребенка. Спасибо тебе.

– Какой же я лицемер, – хрипло произнес Габриель. – Упрекал Тома, называл его плохим отцом. А каким отцом был я сам?

– Молодым и неопытным. Ты дорого заплатил за свое пристрастие к наркотикам. Но ведь ты хотел, чтобы Майя родилась. Ты сам это говорил.

Габриель вздрогнул, потом так же судорожно обнял Джулию.

– Дорогой, я понимаю: никакие мои слова не вернут Майю. Но быть может, тебя утешит то, во что верю я: сейчас твоя малышка ликует в раю. Я верю, что они с Грейс встретились. – Она вытерла слезы с его лица. – Я уверена: Грейс и Майя хотят, чтобы ты обрел любовь и прощение. Они готовы молиться за твое искупление и не считают тебя злодеем.

– Откуда в тебе такая уверенность? – прошептал Габриель.

– Ты дал мне эту уверенность. Тридцать вторая песня «Рая» из «Божественной комедии». Там описывается особое место, отведенное Богом для детей. «Ибо таковых есть Царство Небесное». А в раю есть только любовь и прощение. Ни ненависти, ни злобы. Только покой.

Они снова обнялись и замерли… Джулия даже представить не могла главную тайну Габриеля. Незаживающая рана, которую он все эти годы носил в себе.

Однако как она ни старалась, ей до конца было не понять боль родителя, потерявшего любимого ребенка. Но она твердо знала: нельзя превращать жизнь в нескончаемое страдание за ошибки прошлого, какими бы тяжкими они ни были. Габриель достоин любви, и она поможет ему в это поверить.

Глядя на его заплаканное лицо, Джулия вдруг разгадала еще одну тайну Габриеля Эмерсона. За всеми фасадами прятался испуганный мальчишка, боявшийся, что никто не простит ему сделанных ошибок и не будет любить, невзирая на ошибки.

Она простит. Она будет любить.

– Габриель, у тебя есть более удобная мебель, чем этот стул.

Он рассеянно кивнул.

Джулия встала, взяла Габриеля за руку, подвела к дивану и заставила сесть, а сама включила камин.

Габриель скинул туфли и растянулся на диване, положив голову ей на колени. Джулия гладила его лицо и непокорные спутанные волосы. Габриель лежал, закрыв глаза.

– А где Полина сейчас?

– В Бостоне. Когда я получил наследство, то купил ей квартиру и выделил деньги на уход за нею. Пару раз она снова попадала в клинику. Но за нею надежно присматривают. Она даже пыталась продолжать учебу в Гарварде. Правда, надолго ее не хватило.

– Что с нею случилось в тот вечер, когда мы ужинали и она тебе позвонила?

Габриель наморщил лоб и не сразу сообразил, о чем спрашивает Джулия.

– Я же совсем забыл, что она звонила при тебе. Полина напилась, и ее машина попала в аварию. Она мне устроила по телефону настоящую истерику. Требовала, чтобы я немедленно прилетел в Бостон. Я помчался домой. Вообще‑ то, Полина редко звонит. Только когда ей что‑ то нужно или с нею случается очередная неприятность.

– Она тогда сильно пострадала?

– Я так думал. Помчался домой и уже собирался заказывать билет на ближайший рейс, но потом решил позвонить своему бостонскому адвокату. Тот навестил ее в больнице. Оказалось, все не так трагично, как она пыталась представить. Легкие ушибы, ссадины. Через день ее выписали; Что я мог сделать? Нанял еще одного человека, чтобы следил за нею. Сейчас она стала гораздо спокойнее, но время от времени у нее бывают срывы.

Возможно, все дело было в игре отсветов пламени. Возможно, на него так подействовала эта исповедь, но сейчас Габриель выглядел гораздо старше своих тридцати трех лет.

– Ты ее любишь? – спросила Джулия.

Габриель покачал головой:

– Я не считаю это любовью, хотя не могу сказать, что она мне совершенно безразлична. Стыдно признаваться, но даже интимная близость не сделала ее родным мне человеком. Однако я не вправе вообще забыть о ней. Ей больше не от кого ждать помощи. Родители далеко, и у нее с ними не все просто. Я был первопричиной ее бед. Скорее всего, детей у нее больше не будет. – Последние слова он произнес с заметной дрожью в голосе.

– И поэтому ты решил, что у тебя тоже не должно быть детей?

– Да. Око за око. Когда она рыдала у меня на руках, повторяя: «Мне уже не быть матерью», я принял решение. Врачи отказывались, убеждали меня хорошенько подумать, говорили, что я еще слишком молод и потом буду жалеть о содеянном. Но я все‑ таки нашел того, кто согласился. Как ни странно, это принесло мне некоторое облегчение. – Впервые за весь вечер Габриель погладил ей щеку. – Я рассказал Полине о тебе. Она всегда была ревнива, но она знает: я не в силах дать ей то, чего она хочет. Джулианна, ты должна понять: у меня давно нет и не будет никаких интимных отношений с Полиной, но она останется частью моей жизни. Иными словами, если ты по‑ прежнему…

– Да, Габриель, я по‑ прежнему тебя люблю. Ты поддерживаешь ее и помогаешь ей, если она попадает в беду. Такая позиция достойна лишь уважения.

– Поверь мне, Джулианна… я себя ни капли за это не уважаю.

– Может, теперь ты… расскажешь мне про свою татуировку?

Габриель сел, снял рубашку и швырнул на персидский ковер. Потом вновь положил голову на колени Джулии. В ее глазах было только принятие и сочувствие.

– Я сделал это в Бостоне, после того как прошел курс лечения.

Джулия снова нежно поцеловала дракона. Габриель вздрогнул, словно ее губы оцарапали ему кожу. Тогда она стала гладить ему волосы, надеясь, что это его успокоит.

– А что символизирует дракон?

– Дракон – это я. Это наркотики. Возможно, то и другое. Сердце – мое сердце, которое разбито. Майя навсегда останется в моем сердце. Возможно, ты подумаешь, что я тогда был не в себе, если решил испортить тело столь отталкивающей «памятной картинкой».

– Нет, Габриель. Я так не думаю. Это скорее… мемориал.

– Полина потеряла ее, когда была на пятом месяце. Мы тогда оба были не в себе и не смогли достойно похоронить Майю. Через два года я заказал ей надгробие. Оно в Бостоне. – Он порывисто поцеловал Джулии руку. – Но она там не похоронена. – Его голос исказился от боли.

– Габриель, она сейчас в раю, рядом с Грейс.

– Спасибо, – прошептал Габриель, и его глаза снова наполнились слезами. – Я сам нарисовал эскиз надгробия. Посередине – простой камень, а по бокам – фигуры ангелов. Мне хотелось, чтобы это было красиво.

– Я уверена: это очень красиво.

– Кстати, мемориал – это не только надгробный памятник. Часть мемориала ты уже получила. – (Джулия вопросительно посмотрела на него. ) – Твой грант, выделенный фондом… Майи Полины Эмерсон.

– Прости меня. – Джулия смахнула«слезинку. – Я тогда ничего не знала и еще пыталась вернуть эти деньги.

Габриель поцеловал ее в кончик носа.

– Любовь моя, я на тебя не сержусь. В те дни я еще многого не мог тебе объяснить. Мне это было очень важно. Я всего лишь хотел, чтобы ты приняла грант. Других, более достойных кандидатур я не видел.

– Я спрашивала у Рейчел насчет фонда. Она сказала, что ничего не знает.

– О Майе и Полине знает только Ричард. Грейс тоже знала. Остальные – нет. Мы решили: достаточно, если Рейчел и Скотт узнают лишь о наркотиках. И об этой татуировке никто не знает. Только ты.

– Меня сегодня очень испугала музыка Пуччини, – шепотом призналась Джулия.