Сильвейн Рейнард 19 страница

Его руки медленно двигались вниз по опущенным рукам Джулии и наконец замерли на ее бедрах. Большим пальцем Габриель выводил замысловатые узоры, побуждая Джулию открыть глаза. Он мог поклясться, что в странной тишине его кабинета слышен стук их сердец, бьющих в едином ритме.

Она сделала это для него. Она пленила его. Он посмотрел нм нее с удивлением и снова прильнул к ее губам. Она не отвечала.

– Джулия, дорогая! Ты как себя чувствуешь?

Габриель пережил мгновение неподдельного страха, когда

она повисла на его руках.

Но Джулия не испытывала страха. Она знала, что Габри ель не даст ей упасть. Она слышала ласковые слова, которые он ей шептал на ухо.

– Беатриче. Моя Беатриче, – сказал он, целуя ее в лоб.

– Почему ты меня так зовешь? – спросила Джулия, открывая глаза.

– Потому что это и есть твое настоящее имя, – ответил Габриель, гладя ее по волосам. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Думаю, что да.

Габриель снова поцеловал ее в лоб.

Ей сразу вспомнилась его ярость в аудитории и блеск синих глаз, похожих на лазерные лучи

– По‑ моему, мы делаем что‑ то не то. Ты мой профессор. У нас могут быть крупные неприятности.

Джулия попыталась высвободиться из его рук, но Габри ель не отпускал. Она устало привалилась к двери.

– Что я наделала? – спохватилась она, поднося дрожащую руку ко лбу.

Габриель нахмурился и отпустил ее:

– Ты разочаровываешь меня, Джулианна. Неужели ты думаешь, что я гожусь лишь для поцелуев в профессорском кабинете? Я могу и хочу оберегать тебя от превратностей жизни. – Он подхватил ее рюкзак и повесил себе на плечо, Портфель он взял в левую руку, а правой обнял Джулию. ‑ Идем со мной.

– Меня Пол ждет.

– К черту Пола! – (Джулия захлопала глазами. ) – Тебе не о чем жалеть. Ты для него – всего лишь домашняя зве рюшка.

– Неправда. Он не считает меня зверюшкой. Я его подруга, а он мой единственный друг во всем Торонто.

– Я хочу стать твоим единственным другом, – сказал Габриель. – И я намерен крепко держать свою маленькую подругу, чтобы она больше не убегала.

– Это дело сложное и опасное.

Джулия заставляла себя забыть удивительное ощущение его губ, приникших к ее губам. Она добросовестно напоминала себе, что горечь и унижения того воскресного утра никуда не делись. Но магия его поцелуев, магия его сладостного стона были сильнее. Она и сейчас слышала все эти звуки.

– Ты не считала это дело сложным и опасным, когда кружилась по гостиной в моем нижнем белье. Тебе не было сложным приготовить мне коктейль, налить сок и приложить к бокалу то, что иначе как любовным письмом не назовешь. Почему это стало сложным сейчас, после наших поцелуев?

– Потому что мы… в ссоре.

– С чего ты взяла, что мы в ссоре? Где доказательства? Если не считать электронного письма, единственным доказательством остается наш спор на лекции. Но у него нет однозначного толкования. Кто‑ то назовет это ссорой, а я отвечу, что между нами возник профессиональный спор. Хорошие специалисты всегда спорят эмоционально, поскольку любят свое дело. Пусть нам вначале докажут, что мы ссорились. Мы будем все отрицать.

– Ты серьезно?

– А что нам остается? И потом, при всей нашей эмоцио‑ нальности, мы не выходили за официальные рамки.

Габриель поднял кольцо для ключей, выпавшее из рюкзака Джулии.

– Твое?

– Да, – ответила она, протягивая руку за кольцом.

– Буква «П» означает Принстон? Или Пол? – усмехнулся Габриель, размахивая цепочкой.

Джулия выхватила у него кольцо и спрятала в рюкзаке.

– Дай‑ ка я проверю, не затаился ли Пол с ружьем, чтобы убить волка и освободить утку. – Габриель осторожно при‑

открыл дверь и выглянул в коридор. – Можно выходить. Мы спустимся по лестнице. – Он вывел Джулию в коридор и быстро запер дверь. – Ты вполне окрепла? Идти сможешь? Тогда мы срежем дорогу. Пройдем через Виктория‑ колледж и прямо на Чарльз‑ стрит. Или, если хочешь, я вызову такси.

– И куда ты меня повезешь?

– Домой. – (Джулия успокоилась. Ей сейчас очень хотелось побыть одной. ) – Домой… ко мне, – пояснил Габриель.

– Я думала, что нажала на все твои кнопки.

– Так оно и есть. На все. Но сейчас уже шесть часов, а ты, того и гляди, упадешь в голодный обморок. Везти тебя в какой‑ нибудь ресторан мне не хочется… мало ли что. У тебя дома я просто не смогу приготовить нормальный обед.

– Но ведь ты по‑ прежнему сердит на меня. Я это вижу по твоим глазам.

– Не удивлюсь, если и ты по‑ прежнему сердита на меня. Но мы с этим справимся. А сейчас, стоит мне на тебя посмотреть, меня неодолимо тянет целоваться с тобой.

Они спускались по лестнице.

– Домой меня и Пол мог бы проводить.

– Я тебе уже сказал: знать не хочу никакого Пола. Ты моя Беатриче и принадлежишь только мне.

– Габриель, я ничья Беатриче. Тебе пора расстаться с твоим заблуждением.

– Никто из нас не владеет исключительным правом на заблуждения, – сказал Габриель, сжимая ей руку. – Будем надеяться, нам хватит времени, чтобы понять, кто же мы на самом деле, и решить, та ли это реальность, в которой мы оба можем жить. – (Джулия молчала. ) – Стычек, что между нами были, мне хватит на всю жизнь. И сегодня вечером я хочу положить им конец. У нас с тобой будет разговор, который должен был бы произойти еще десять дней назад. А до этого разговора я не выпущу тебя из поля зрения. Конец дискуссии.

Вид у Габриеля был очень решительный. Джулия вдруг почувствовала, что ей не хочется с ним спорить. Они вышли через боковую дверь, и пока шли в сторону Чарльз‑ стрит, Джулия вынула мобильник и, испытывая некоторое чувство вины, отправила Полу эсэмэску. Она написала, что идет домой, что с ней все в порядке, но разговор отнял у нее немало сил, и сейчас ей надо побыть одной.

А в это время Пол дежурил возле лифтов, терпеливо ожидая, когда Джулия выйдет из профессорского кабинета. Пару раз он на цыпочках подходил к двери, но ничего не слышал. Ждать напротив он не решался, чтобы совсем не разозлить Эмерсона.

Получив эсэмэску от Джулии, он побежал к профессорскому кабинету. На стук никто не ответил. Тогда Пол бросился вниз по лестнице, надеясь догнать ее.

? ¦> ¦¦¦

– Ты вообще сегодня ела? – спросил Габриель, когда они вошли в его квартиру.

– Не помню.

– Джулианна, ты что же, и не завтракала?

– Почему? Кофе выпила. Кажется, даже съела какую‑ то печенюшку.

Габриель выругался сквозь зубы:

– Нельзя играть в азартные игры с желудком. Потому ты такая и бледная. Идем.

Он привел ее в гостиную, усадил в кресло у камина, настояв на том, чтобы ноги она положила на оттоманку.

– Я могу и в кухне посидеть, с тобой.

Габриель покачал головой и включил газ в камине:

– В холодные осенние вечера котята обожают лежать на мягком кресле и греться. Здесь намного уютнее, чем на бар‑ ном табурете. Я сейчас займусь обедом, но для этого мне нужно ненадолго отлучиться. Я могу тебя покинуть на некоторое время?

– Разумеется. Я что, немощная?

– Если вдруг станет очень жарко, нажми эту кнопку, и адское пламя погаснет. – Габриель наклонился и поцеловал ее в макушку. – Обещай, что, пока меня не будет, ты никуда не сбежишь.

– Обещаю.

«Неужели он действительно боится меня потерять? »

Джулия полулежала в кресле, думая обо всем, что произошло на более чем странной лекции и потом, у него в кабинете. Интересно, от чего на самом деле у нее закружилась голова: от голода или от его поцелуев? И ведь такое случалось с нею не впервые…

Джулия закрыла глаза и, убаюканная негромким гудением газового пламени, уснула.

В квартире звучал женский голос, громкий и страстный. Джулия узнала песню почти сразу же. Эдиат Пиаф призывала никогда ни о чем не жалеть. «Очень своевременно», – усмехнувшись, подумала Джулия.

Открыв глаза, она увидела улыбающегося Габриеля. Сейчас он был очень похож на падшего ангела: темноволосый, с губами, созданными для греха, и пронзительными синими глазами. Он переоделся в черную рубашку со множеством пуговиц и черные брюки. Рукава рубашки были по локоть закатаны, обнажая мускулистые, совсем не «профессорские» руки.

– С пробуждением, Джулианна. Обед готов, – сказал Габриель, протягивая ей руку.

В столовой на столе, накрытом белой полотняной скатертью, в серебряном подсвечнике горели длинные белые свечи. Стол был сервирован на двоих. Середину стола украшала бутылка шампанского. «„Вдова Клико“ урожая 2002 года», – прочла она на этикетке.

– Ты довольна? – спросил он.

– Как красиво! – по‑ детски восхитилась Джулия, глядя на дорогое шампанское, знакомое ей лишь по книгам и фильмам.

– Тогда прошу за стол. – Габриель церемонно подвел Джулию к стулу и усадил, подав ей белую салфетку. – Я сделал вторую попытку преподнести тебе цветы. Пожалуйста, не поступай с ними так, как ты обошлась с первым букетом. – Улыбнувшись, он указал на стеклянную вазу, в которой стоял

букет пурпурных гиацинтов. – Если будешь хорошо себя вести, я даже разрешу тебе прочитать открытку, – шепотом пообещал Габриель, подавая ей бокал шампанского.

Не дожидаясь соблазнительного зрелища дегустации, Габриель ушел на кухню Когда за ним закрылась дверь, Джулия достала открытку – прямоугольник белого картона, на котором черным маркером было выведено:

Моя дорогая Джулианна!

Если хочешь знать о моих чувствах к тебе, спроси

у меня.

Твой Габриель

«Ну и хитрец», – мысленно усмехнулась Джулия, возвращая открытку в конверт.

Его забота объяснялась вполне понятным желанием загладить вину за все, что произошло в то воскресное утро. И музыку он выбрал вполне под настроение. Сейчас Эдит Пиаф пела «La Vie en Rose». Скатерть, дорогое шампанское, свечи, цветы… Когда приезжала Рейчел, все было обставлено скромнее.

Этот странный огонь, охвативший их обоих в его кабинете. Его поцелуи. Джулию никогда так не целовали. Даже Габриель. Одно воспоминание об этих поцелуях вызвало дрожь в ее теле. Джулия нехотя призналась себе, что это новое чувство ей понравилось.

«Прелюдия…»

Джулия видела: Габриель был готов целовать ее каждую минуту и ему стоило изрядных усилий себя обуздывать. Напряжение между ними можно было буквально потрогать. Джулия знала о его сексуальности. Такой мужчина всегда и везде пользуется повышенным вниманием женщин. Но одно дело, когда мужчина пьян и не контролирует свои сексуальные желания, и совсем другое, когда трезв. Габриель явно ее хотел. Джулии льстило, что ее хочет такой обаятельный и чувственный мужчина. Она ощущала себя Психеей, которую жаждал Купидон. И что бы ни говорил ее внутренний голос, она испытывала ответное желание.

Но Джулия не была «горячей девчонкой». Если Кристу Петерсон вполне устроил бы и мертвецки пьяный Габриель, ей совсем не хотелось укладываться в постель даже с совершенно трезвым Габриелем. Пусть не думает, что ее можно поймать на внимание и красивый антураж. Она прямо и честно скажет ему об этом… вот только поест.

Габриель сел рядом с нею, налив себе минеральной воды. Он поднял бокал и провозгласил тост за этот вечер. Они чокнулись, и Джулию удивило, что Габриель не собирается пить шампанское.

– Не хочешь отдать должное «Вдове Клико»? – усмехнулась Джулия.

Он тоже улыбнулся и покачал головой.

– Non, seulement de l’eau ce soir. Mon ange.

Джулия вытаращила глаза, пораженная не столько его посредственным произношением, сколько самим ответом.

– Тебе покажется невероятным, но мне несвойственно пить каждый день. Надеюсь, сегодня ты не «приговоришь» эту бутылку и мы за завтраком выпьем по бокальчику под какой‑ нибудь деликатес вроде салата «Мимоза».

Джулия удивленно подняла брови. «Завтрак? До чего же ты самоуверен, Казанова».

– Я просмотрел всю свою коллекцию, но вина урожая две тысячи третьего года не нашел.

Джулия не сразу поняла смысл его слов, а когда поняла, покраснела и принялась разглядывать салат. Габриель делал вид, что ест, но исподволь наблюдал за нею. Он надеялся услышать хоть несколько слов по поводу 2003 года – года их первой встречи. Наверное, она слишком устала от событий, только не шестилетней давности, а сегодняшнего дня. Эта мысль несколько успокоила его, но почти сразу же он вновь насторожился, увидев, как вспыхнули ее щеки и вздрогнули плечи.

Габриель ободряюще погладил ее по руке. Боясь, что Джулия захлопнулась, он пытался ее разговорить, задавая пустя

ковые вопросы. Она отвечала односложно, глядя не на него, а в тарелку. Так длилось до тех пор, пока из колонок музыкального центра не полились знакомые аккорды и не менее знакомые слова.

Besame, besame mucho…

Габриель внимательно следил за Джулией. Заметив, что румянца на ее щеках прибавилось, он улыбнулся и подмигнул ей:

– Помнишь эту песню?

– Да.

– Как твой испанский? – с нескрываемой надеждой спросил он.

– Никак.

– Жаль. У этой песни очень красивые слова, – сказал Габриель и грустно улыбнулся.

Пока длилась песня, он продолжал наблюдать за Джулией:

за ее глазами, движением пальцев, меняющимся румянцем на щеках. Когда смолкли последние гитарные аккорды, он встал и поцеловал Джулию в макушку.

Салат был лишь закуской. Габриель снова отлучился на кухню и принес оттуда тарелки, наполненные spaghetti con limone с каперсами и тигровыми креветками. Это было одним из любимых блюд Джулии. Дорогостоящим и потому очень редким в ее рационе. Случайность? Возможно. А может, у Рейчел спросил… на всякий случай.

Это был замечательный вечер… Почти замечательный, поскольку Джулии было не отделаться от ощущения, что за столом незримо присутствует Полина. Или ее призрак.

– А ты совсем не похож на Габриеля из яблоневого сада, – сказала Джулия. Шампанское сделало ее смелее и откровеннее.

Габриель сдвинул брови и положил вилку:

– Ты права. Я гораздо лучше.

– Быть того не может! – невесело засмеялась Джулия. – Гот Габриель был добр ко мне и очень‑ очень нежен. От него и видела только тепло и заботу, а не холодность и безразличие.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – сверкнул глазами Габриель. – Я тебе никогда не врал. С чего мне врать сейчас?

Ее щеки сердито вспыхнули, а затем покраснело и все лицо.

– Я не позволю твоей тьме поглотить меня! – вырвалось у нее.

Габриеля удивил этот неожиданный всплеск враждебности. Ему захотелось ответить такой же резкостью, но он сдержался. Джулия тоже подумала, что сейчас получит порцию словесного льда. Однако Габриель повел себя как‑ то странно. Он открыл бутылку с шампанским, капнул себе на палец и стал водить пальцем по кромке бокала с водой. Движения были плавными и чувственными. Хрустальный бокал отзывался негромким мелодичным звуком.

– Думаешь, тьма способна поглотить свет? – спросил он, прекращая свои манипуляции с бокалом. – Теория интересная. Осталось проверить ее истинность. – Он махнул рукой в сторону канделябра. – Смотри. Я сейчас метнул туда частичку своей тьмы. Свечи должны мигом погаснуть.

Естественно, свечи не погасли. Габриель усмехнулся и взялся за остывшие спагетти.

– Ты знаешь, о чем я говорю! – крикнула Джулия. – Опять эта твоя чертова снисходительность?

Синие глаза сделались темно‑ синими.

– У меня нет намерения поглотить тебя. Но я не стану врать, утверждая, будто меня не влечет твой свет. Если я тьма, то ты сияние звезд. Я просто восхищаюсь la luce della tua umilitate.

– Я не позволю тебе трахать меня!

Его вилка со звоном упала на тарелку. Габриель привалился к спинке стула и брезгливо поморщился. Он молча смотрел, как она допивает шампанское.

– А разве я просил тебя об этом? – спокойно спросил он, и от этого Джулии стало еще тошнее.

«Врун. Обаятельный синеглазый врун».

Габриель улыбался, глядя на нее сквозь стекло бокала. Потом вытер губы салфеткой и сказал, наклоняясь к ней:

– Если бы, мисс Митчелл, я осмелился вас о чем‑ то попросить, то только не об этом. – Он снова улыбнулся, взял милку и с заметным аппетитом доел спагетти.

Джулия извертелась на стуле. Она знала, что он наблюдает за ней. За ее лицом, ртом и дрожащими плечами. Ничто не могло укрыться от этих сверлящих синих глаз. Ей казалось,

что они читают у нее в душе.

– Джулианна, посмотри на меня, – наконец произнес он.

Его рука скользнула под стол и взяла Джулию за запястье. Мри этом Габриель слегка коснулся ее бедра, и по телу Джулии опять прокатилась теплая волна.

Она попыталась выдернуть руку, но пальцы Габриеля держали цепко.

«Смотри на меня, когда я с тобой говорю».

Джулия нехотя подняла голову. Его глаза потеплели и уже не казались ей опасными, но напряженность в его взгляде не исчезла.

– Я бы и не смог трахнуть тебя. Понимаешь? С ангелом невозможно трахаться.

– Интересно, а что делают с ангелом такие, как ты? –

спросила Джулия, надеясь, что он не заметил легкой дрожи в ее голосе.

– Такие, как я, лелеют ангела, стремятся получше узнать п о… точнее, ее. Стремятся… подружиться с ангелом.

– Подружиться не без выгоды для себя? – спросила Джулия, пытаясь выдернуть руку.

– Джулианна… – Он разжал пальцы. – Неужели так трудно поверить, что я хочу получше тебя узнать? Что я никуда не тороплюсь?

– Трудно.

Габриель едва удержался, чтобы не выругаться.

– Для меня это что‑ то новое. Я привык отвечать за свои слова. Я не жду, что ты мне с ходу поверишь. Но нарочно испытывать мое терпение… не советую.

– Дружба между противоположными полами, когда один – профессор, а другая – его аспирантка… Что‑ то не слышала о такой дружбе. А вот о другом варианте отношений…

– Дались тебе другие варианты! – Габриель откинул ей волосы с лица и не мог отказать себе в удовольствии погладить ее шею. – Какое нам дело до чьей‑ то дружбы? Я говорю

о нас, Джулианна. Если тебе, конечно, нужна такая дружба.

Джулия недоверчиво косилась на него, мысленно повторяя, что ни за что не попадется в его словесную ловушку.

– Я не соблазняю девственниц. Так что твоему целому дрию ничто не угрожает.

Габриель собрал тарелки и понес их на кухню.

Джулия допила шампанское.

«Все равно он врун и обманщик. Если бы я ему это не сказала, он обволок бы меня своей улыбкой, а потом… Я бы и глазом моргнуть не успела, как оказалась бы раздетой и разложенной на кровати. А он еще стал бы требовать, чтобы мы подражали какой‑ нибудь позе с его черно‑ белых сним ков. И конечно же, в середине процесса раздался бы звонок Полины».

Вернувшись, Габриель забрал ее бокал и недопитую бутылку шампанского. Через несколько минут он принес Джу‑ лии чашку эспрессо с кусочком лимонной цедры. Цедра удивила ее больше всего. Неужели он сделал это сам, вручную? Тем не менее цедра была совсем свежей.

– Спасибо, Габриель. Я очень люблю Espresso Romano.

Габриель ей подмигнул:

– Я подумал, что тебе пора переключиться на безалко гольные напитки. А то вдруг тебя начнет выворачивать и пря мо на меня?

Шутка была вроде бы безобидной, но Джулия нахмури лась. Она великолепно себя чувствовала. И ее мысли отли чались ясностью… просто текли чуть медленнее. Когда она уставала, мысли текли медленнее и без шампанского.

– А что ты тогда написал мне на открытке?

– Значит, ты ее не читала?

– Я была не в том состоянии, чтобы читать твои открытки.

– Тогда даже хорошо, что ты ее не читала, – сказал Габриель и снова вышел.

Джулия медленно потягивала ароматный эспрессо и пыталась угадать содержание разорванной открытки. Должно быть, он сгоряча написал что‑ то очень интимное, раз не хочет теперь говорить. Джулия задумалась. Клумба – не тротуар. Вряд ли кто‑ то будет убирать оттуда бумажные клочки. Возможно, ей еще удастся их достать и сложить.

Прошло несколько минут. Габриель вернулся, неся тарелку с одним куском шоколадного торта и одной вилкой.

– Как насчет десерта? – спросил он и, не дожидаясь ответа, сел, пододвинувшись к ней почти вплотную. – Я знаю, до чего ты любишь шоколад, – прошептал он ей на ухо. – Тебе понравится этот торт.

Он поднес вилку к ее носу, дразня ароматом. Джулия инстинктивно облизала губы. Судя по запаху, торт был божественно вкусным. Она потянулась за вилкой, но Габриель успел раньше. Он зажал вилку в ладони.

– Нет. Позволь мне накормить тебя.

– Я уже не маленькая.

– Тогда не веди себя как ребенок. Доверься мне. Пожалуйста.

Джулия покачала головой и отвернулась, чтобы не смо‑ греть, как он слизывает крошки шоколадной глазури, приставшие к вилке.

– Ой, как вкусно, – промурлыкал Габриель. – Знаешь, кормление – это интимное проявление заботы и любви. Соединение с другим человеком через пищу. – Габриель подлел на вилку малюсенький кусочек торта и поводил им возле носа Джулии. – Подумай, когда мы причащаемся, мы не возражаем, что священник кладет нам в рот облатку. Нас ведь всегда кто‑ то кормит. Наши матери, когда мы дети. Наши друзья, когда мы приходим к ним в гости… А что есть слияние тел влюбленных, как не причастие? Как не единение через особую пищу, которой насыщаются не только их

тела, но и души? Неужели тебе совсем не хочется, чтобы я тебя кормил? У нас нет единения тел, так пусть будет единение душ через этот торт.

Джулия молчала. Тогда Габриель поддел вилкой самый аппетитный кусочек и отправил себе в рот. Джулия нахмурилась. Если он думает, что это «пищевое порно» ее возбудит и сделает куском податливой глины в его руках…

…он был прав.

Зрелище Габриеля, лакомящегося тортом, было чистей шей эротикой. Габриель наслаждался каждым кусочком. Он облизывал губы и вилку. Время от времени он закрывал глаза и стонал. Звуки эти показались ей очень знакомыми. Все движения были медленными и очень чувственными. Поедание стремительно уменьшавшегося куска подчинялось некоему завораживающему ритму. И Габриель об этом знал. Его глаза сверкали, вовлекая в этот ритм глаза Джулии.

Ей вдруг стало жарко, потом душно. Щеки горели. Дыха ние сделалось шумным и напряженным. По лбу заструились капельки пота. А о том, что у нее делалось внизу, Джулия боялась даже думать…

«Что он вытворяет со мной? Это ведь похоже на…»

– Джулия, последний шанс.

Вилка в его руке выделывала замысловатые па на уровне ее глаз.

Джулия пыталась сопротивляться. Пыталась отворачи ваться. Но когда она открыла рот, чтобы заявить об отказе, ее язык мгновенно соприкоснулся с шоколадным чудом.

– Ну ведь вкусно же, правда? – вполголоса бормотал Габриель, показывая свои белые, безупречные зубы. – Вот и мой котеночек попробовал вкусненького.

Джулия покраснела еще сильнее и провела пальцами по губам, собирая последние крошки. Габриель был прав: такого вкусного торта она еще не ела.

– Ну и зачем ты противилась? Видишь, как приятно, когда о тебе заботятся? – прошептал он. – Особенно когда это делаю я. Верно?

Джулия начинала сомневаться, а был ли у нее шанс воспротивиться соблазну. Все, что Габриель говорил о ее до

бродетели, таинственным образом выветрилось у нее из головы.

Он взял ее руку и поднес к своим губам.

– У тебя на пальцах остались драгоценные крупинки шоколада, – промурлыкал Габриель, глядя на нее сквозь полуопущенные ресницы. – Можно, я ими полакомлюсь?

Джулия шумно вдохнула. Она не совсем понимала, что он затеял, а потому промолчала.

Лукаво улыбаясь и принимая ее молчание за согласие, Габриель медленно облизал все ее пальцы, поцеловав кончик каждого из них.

Джулия закусила губу, чтобы не застонать. Ей казалось, что у нее вот‑ вот вспыхнет все тело. «Габриель, паршивец, ты ведь уже трахаешь меня». Когда слизывание шоколадных крошек завершилось, Джулия закрыла глаза и отерла пот со лба.

Габриель молча смотрел на нее. Время остановилось.

– Ты совсем устала, – вдруг произнес он и загасил свечи. – Пора в постель.

– А как насчет разговора? – напомнила ему Джулия.

– Мы оба очень устали, чтобы вести его сегодня. Разговор нам предстоит долгий, и начинать его надо на свежую голову.

– Габриель, пожалуйста, не делай… этого, – тихим, отчаявшимся голосом попросила Джулия.

– Одна ночь. Проведи со мной одну ночь, и, если завтра ты захочешь уйти, я не стану тебя удерживать.. – Габриель бережно подхватил ее на руки и крепко прижал к себе.

Джулия чувствовала, как тают последние крупицы ее самообладания. Совсем как крошки шоколада. У нее не осталось сил. Он выжал ее, умело лишив способности к сопротивлению. Возможно, причиной тому было выпитое шампанское, а может, события этого сумбурного, взрывного дня. Но что толку искать объяснения, если она уже не может ему противиться? У нее колотилось сердце. Жар, бушевавший внутри, грозил расплавить все, что там находилось. Ее разум мог не хотеть Габриеля, ее душа могла не хотеть Габриеля… но ее женская природа, ее лоно… они жаждали его.

«Он поглотит меня, телесно и душевно».

В мечтах и снах она отдавала свою девственность только Габриелю. Но не в таком состоянии. Ей казалось, что это должно происходить спокойнее и торжественнее. Не с затаенным отчаянием, прячущимся в дальнем углу ее сознания. И не с загадочным блеском в его глазах.

Габриель отнес ее в свою спальню и осторожно уложил посередине громоздкой средневековой кровати. Потом зажег свечи, расставив их в разных местах спальни: на ночном столике, на комоде и под изображениями Данте и Беатриче. Вы ключив электрический свет, Габриель отправился в ванную,

Джулия хотела еще раз взглянуть на те фотографии, но их не было. Ни одной из шести. Пустые стены. Только репродукция с картины Холидея, шесть крючков и кусочки про волоки.

«Зачем он снял фотографии? И когда? »

Джулия обрадовалась, что фотографий больше нет. При свечах они смотрелись бы еще чувственнее, обнажая всю темную силу зова плоти и показывая Джулии, что и ее скоро ждет такая же судьба. Нагая, безымянная, безликая, лишен ная души. Джулия лишь надеялась, что в первый раз у них не будет так, как у пары на шестом снимке.

Неужели этого он и хотел? Неужели этого добивался? Сорвать с нее одежду, перевернуть на живот, навалиться на нее сзади… даже не заглянув ей в глаза. Неужели, забирая ее девственность, он даже не поцелует ее? Что ее ждет? Агрессия прорвавшейся похоти? Вечное мужское желание подчинить женщину себе? Не считая исчезнувших фотографий, Джулия ничего не знала о сексуальных пристрастиях Габриеля. Но ведь он сам с предельной откровенностью обрисовал ей свои отношения с женщинами, сказав, что трахается с ними. Не спит, не вступает в интимные отношения, а попросту трахается.

Джулия была на грани паники. Она судорожно хватала ртом воздух. В мозг ввинтился гнусный голос, который она предпочла бы никогда не слышать. Этот голос изводил ее призывами трахаться, как животные. Как скоты.

Габриель вернулся, одетый в темно‑ зеленую футболку и пижамные брюки в синюю и зеленую клетку. Он принес стакан воды, который поставил на ночной столик. До этого момента Джулия лежала на одеяле. Габриель откинул край одеяла и приступил к тому, чего она так страшилась, – к ее раздеванию.

Джулия дернулась, но он сделал вид, что не заметил этого. Он прилег на бок, возле ее ног, подтянув их к своей груди. Он неторопливо расшнуровал ее кроссовки, снял их, затем снял носки, нежно массируя ей ступни, пятки и пальцы ног. Джулия стиснула зубы, но все равно не сдержалась и застонала.

– Расслабься, Джулианна. Не противься. Все будет замечательно.

Он произнес эти слова несколько раз, обращаясь не столько к ней, сколько к самому себе. Он еще что‑ то говорил, и в какой‑ то момент Джулии показалось, что она услышала «1а sua immagine». Но может, только показалось. Голос у него был совсем тихий, будто он шептал молитву.

Кого он имел в виду? Ее или Беатриче? И к каким богам обольщения он сейчас взывал? Джулия тоже обратилась к ним, прося уберечь ее и Габриеля от поспешных и необдуманных поступков.

«Умоляю, не дайте ему поглотить меня».

– О, что я вспомнил. Тебе, кажется, в прошлый раз поправились мои трусы с эмблемой колледжа Святой Магдалины. Если захочешь их надеть, они в верхнем ящике комода. Мне они все равно малы.

– Твои снимки… Я про те, что здесь висели. Ты хочешь, чтобы и у нас так было?

Его руки замерли на ее ступнях.

– Ты о чем?

Ее глаза метались между стеной, где раньше висел шестой

снимок, и Габриелем. Удивление на его лице быстро сменилось ужасом.

– С чего ты взяла? За кого ты меня принимаешь? – ше потом трагика спросил он. – В постели, между прочим, еще и спят. Особенно когда сильно устанут. Я не хочу снова тебя потерять, даже не успев поговорить с тобой. – Он заставил себя улыбнуться. – Когда переодевался, я думал не о том, как отнять у тебя девственность, а о том, каким завтраком тебя накормить утром. Я ведь не дикарь.

Джулия не отвечала. Тогда Габриель прикрыл ее одеялом, подоткнув концы, как это делают маленьким детям. Он осторожно поцеловал ее в лоб и откинул волосы с лица.

– Попробуем простить друг друга, – сказал он. – Нам обоим было больно, и мы оба столько лет потратили впу стую. Давай больше не тратить понапрасну ни одного дня и не торопиться с выводами. – Он встал, потер себе глаза костяшками пальцев. – Быть может, завтра ты вообще не за хочешь со мной говорить, – пробормотал он. Затем он вы тянулся по стойке «смирно» и слегка улыбнулся. – Если что то понадобится, позови.