Сильвейн Рейнард 18 страница

– Как‑ никак, Данте – мужчина и нуждается… в общении, – сказал он, переходя на настоящее время. – Если облечь это в более красивую форму, те женщины были для него всего лишь полезными подругами. Его тяга к Беатриче ничуть не ослабела. Просто он отчаялся ждать. Для него становилось все очевиднее, что он уже никогда ее не увидит. И здесь вся вина лежит на ней.

Джулия мило улыбнулась, готовясь всадить новый словесный кинжал:

– Более чем странная тяга. Мне думается, у Беатриче это должно было вызывать только ненависть. И какую пользу, профессор, приносили Данте эти подруги? Правильнее было бы назвать их обыкновенными самками, подверженными такой же плотской страсти. Эти женщины не помогали Данте стать ни лучше, ни счастливее. Они лишь растормаживали в нем похоть, делая зависимым от низменных наслаждений. – У Габриеля перекосило лицо, однако Джулия не боялась eго реакции и продолжала: – Общеизвестно, что женщины, вы‑ бираемые Данте на одну ночь, не отличались ни манерами, ни умом. История даже не сохранила их имен, что тоже неудивительно: ведь он выбирал себе подружек на мясном рынке. Утолив голод плоти, он попросту выпроваживал их, забывая об их существовании. Вы не находите, что это плохо стыкуется с его «тягой» к Беатриче? Я уж не говорю о том, что у Данте есть любовница по имени Полина.

Десять пар аспирантских глаз застыли на Джулии. Ее лицо было красным, а голос прерывался от волнения.

– Я… я нашла эти сведения у одной исследовательницы из Филадельфии. Если в дальнейшем Беатриче разочаровалась в Данте и отвергла его, ее можно понять и полностью оправдать. Мы привыкли преклоняться перед Данте, но как ‑ то забываем, что в человеке талант может великолепно уживаться с самыми гнусными пороками. И Данте – не хрестоматийный, не увитый лавровым венком – был зацикленным на себе, жестоким, надменным распутником, обращавшимся с женщинами как с игрушками.

Пол и Криста сидели с раскрытыми ртами, не понимая, что же, черт побери, происходит на семинаре. Они впервые слышали и о какой‑ то исследовательнице творчества Данте из Филадельфии, и о любовнице Данте по имени Полина. Оба про себя решили, что надо обязательно порыться в би блиотеке.

Габриель бросил взгляд в дальний угол аудитории:

– Я кое‑ что знаю об упомянутой вами женщине. Она во все не из Филадельфии, а из захолустного городишки в штате Пенсильвания. И она не представляет себе, о чем говорит, а потому не имеет права судить.

Щеки Джулии пылали.

– То, где живет эта женщина, не умаляет степени дове рия к ее сведениям. Кстати, Данте и его семья тоже родом из захолустья, только итальянского. И Данте очень не любил говорить об этом.

Плечи Габриеля вздрогнули, но он совладал с собой:

– Я бы не решился назвать Флоренцию четырнадцатою века захолустьем. Что же касается упомянутой вами любов ницы Данте, повторю еще раз: это беспочвенный вымысел. Подделка, выданная за научные сведения. Скажу больше: голова этой дамы забита всякой чепухой.

– Хорошо, профессор. В таком случае приведите контр доводы, разбивающие ее утверждения. До сих пор мы слышали лишь ваши язвительные замечания в ее адрес.

Пол стиснул ей пальцы и едва слышно прошептал:

– Перестань. Слышишь? Доиграешься.

Лицо Габриеля вновь побагровело.

– Если бы эта женщина захотела узнать о том, какие чув ства Данте испытывал к Беатриче, то знала бы, где искан.

ответ. Она бы не отважилась рассуждать о вещах, о которых не имеет ни малейшего понятия. Да еще и выставлять и Данге, и себя на публичное осмеяние.

Криста ошеломленно поглядывала то на профессора Эмер‑

сона, то на Джулию. Что‑ то подсказывало ей, что разговор давно уже идет не о Данте и Беатриче. Она решила пока не встревать, но потом все хорошенько разнюхать.

Габриель повернулся к доске и, пытаясь успокоиться, крупно написал:

Данте думал что это был сон

– Язык, используемый Данте для описания своей первой встречи с Беатриче, имеет отношение не столько к реальности, сколько к миру снов. По различным причинам… личного) характера Данте не доверяет своим чувствам. Он не уверен, что Беатриче – реальная женщина. Есть гипотеза, согласно которой Данте считал Беатриче ангелом. И здесь возникает главная коллизия их отношений. Беатриче пола‑ мет, что Данте все прекрасно помнит об их первой встрече, но просто не хочет признаваться. Это предположение не дает ей ничего, кроме беспочвенных обид на Данте. В ее положении было бы куда разумнее напомнить ему, дать ему возможность объясниться и внимательно выслушать его объяс‑ нения. Если Данте считал Беатриче ангелом, он, естественно, и надеяться не мог на ее возвращение. Данте уже был готов объяснить ей все это, но она отвергла его, не дав ни малейшего шанса. Так кто из них виноват? Как ни печально, вина опять ложится на Беатриче.

Криста не утерпела и подняла руку. Габриель нехотя кивнул ей. Менее всего ему сейчас хотелось выслушивать мисс Петерсон. Но Джулия ее опередила:

– Обсуждение их первой встречи совершенно неуместно. Увидев ее во второй раз, Данте должен был ее узнать. Не имеет значения, считал ли он их первую встречу сном или нет. Зато вполне уместен вопрос: почему Данте сделал вид, ч го не узнал Беатриче?

– Он не делал вид. Ее лицо показалось ему знакомым, но с уверенностью утверждать это он не мог. Он пребывал сомнениях, на которые вскоре наложились определенные печальные события его жизни. – Чувствовалось, Габриелю стало трудно говорить.

– Уверена, именно такими оправданиями он и глушил свою совесть, чтобы спокойно спать по ночам. Но это когда он бывал трезвым. В иные дни он шел в какое‑ нибудь питейное заведение… в тамошнее флорентийское «Лобби» и напивался до бесчувствия.

– Джулия, это уже слишком! – теперь уже не прошептал, а довольно громко произнес Пол, дергая ее за рукав.

Криста снова раскрыла рот, но Габриель властно махнул рукой:

– Это не имеет никакого отношения к предмету лекции!

Он часто дышал, безуспешно пытаясь сдержать поток

эмоций. Перестав говорить, Габриель смотрел только на Джулию, совсем не замечая, что Пол развернул свой могучий торс на случай, если понадобится заслонить Джулию от разъяренного профессора.

– Мисс Митчелл, а вам никогда не бывало одиноко? Вам никогда не хотелось, чтобы кто‑ то был рядом? Пусть времен но, пусть даже ваше общение и не поднимется выше уровня плоти? Иногда это все, что вам доступно. И вы принимаете доступное; вы благодарите даже за это, хотя прекрасно по нимаете, что это суррогат настоящих отношений. У вас про сто нет другого выбора. Вместо того чтобы столь надменно и самоуверенно судить Данте за его образ жизни, вам следовало бы проявить хотя бы каплю сострадания. – Габриель замолчал, спохватившись, что наговорил слишком много лиш него. Джулия холодно смотрела на него и ждала продолже ния. – Воспоминания о Беатриче преследовали Данте везде и повсюду. И это только осложняло и без того непростую его жизнь. Ни одна из встречавшихся ему женщин не могла сравниться с Беатриче. Ни одна из них не была столь же кра сива, как она, столь же чиста, как она. Ни одна не могла про будить в нем чувства, которые пробуждала Беатриче. Дате всегда желал ее, но он уже отчаялся когда‑ либо ее найти. верьте мне, если бы она не скрытничала, а назвала себя и напомнила ему подробности их первой встречи, он пошел бы за ней на край света. Не задумываясь. – Сейчас у Габриеля были глаза безнадежно влюбленного подростка, стоящего иод закрытым окном. – Так что, по‑ вашему, оставалось ему делать? Просветите нас, мисс Митчелл. Беатриче его отвергала. В его жизни не осталось ничего ценного, кроме работы. Только работа придавала еще какой‑ то смысл его существованию. Но Беатриче предупредила его: если он посмеет и впредь напоминать ей о себе, это может иметь плачевные по‑ следствия для его работы. Что оставалось Данте? Отпустить ее с миром. Однако это был ее выбор, а не его.

Джулия очаровательно улыбнулась, и он понял: сейчас она выплеснет еще одну порцию яда.

– Профессор, мне и всем, кто вас слушал, остается лишь поблагодарить вас за эту познавательную лекцию. Но мне по‑ прежнему неясен один момент. Вы утверждаете, что Полина не являлась любовницей Данте. Тогда кто она? «Женщина на одну ночь», чье имя случайно осталось в истории?

Аудитория притихла. Тишина длилась несколько секунд и была нарушена громким хрустом. Аспиранты не верили своим глазам: профессор Эмерсон сломал маркер, которым писал на доске. Чернила забрызгали ему пальцы: черные, как безлунная ночь. Но кромешной тьмы в этой ночи не бы‑ ло – в небе сверкали две сердитые синие звезды.

Профессорские плечи дрожали от гнева. Пол силой yсaдил Джулию на стул и заслонил собой.

– Лекция окончена. А вы, мисс Митчелл, ступайте в мой кабинет, и немедленно! – Торопливо побросав в портфель книги и конспекты, профессор Эмерсон покинул аудиторию, громко хлопнув дверью.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В аудитории стало тихо. Даже слишком тихо. Поскольку большинство слушателей не были специалистами по творче ству Данте, они сочли произошедшее довольно забавной, хо тя и несколько странной словесной дуэлью. В научном мире такие дуэли не редкость. Всем известно, сколь страстными (и пристрастными) бывают ученые, когда дело касается пред‑ мета их исследований. Схлестнулись мнения излишне пыл кого профессора и такой же излишне пылкой аспирантки, Конечно, семинара как такового сегодня не получилось, но это не очень‑ то шокировало слушателей. Это был еще не самый впечатляющий семинар. Пол вспомнил прошлый се‑ местр, семинар у профессора Сингер, посвященный средневековым пыткам. Ученая дама иллюстрировала свой рассказ действующими моделями пыточных орудий… Что было, когда она предложила самым храбрым слушателям на собствен ной шкуре проверить действие этих устройств!

Возможно, кто‑ то из аспирантов не возражал бы остаться на второй сеанс (особенно если бы в аудиторию заглянул продавец попкорна и прохладительных напитков). Но профессор Эмерсон не был намерен продолжать шоу, и аспиранты начали расходиться.

– У тебя что, суицидальные наклонности? – не выдер жал Пол, когда они с Джулией остались одни.

– Что? – рассеянно спросила она.

Джулия удивленно оглядывалась по сторонам, словно только что проснулась.

– Видела, в каком состоянии он ушел? Зачем ты его дразнила? Он и так ищет повод, чтобы выкинуть тебя со своего потока.

Адреналин выплеснулся вместе с ядом и злостью. Сейчас Джулия ощущала себя спущенным воздушным шариком. По шарик мог преспокойно лежать себе где‑ нибудь в углу или под диваном, а ей нужно было собрать остатки сил для крайне неприятного разговора в профессорском кабинете.

– По‑ моему, не надо тебе к нему ходить, – сказал Пол.

– А я и не хочу идти.

– Тогда не ходи. Отправь ему электронное письмо. Напиши, что еще не совсем поправилась. Извинись.

Мысль была очень заманчивой. Но Джулия понимала: хватит вести себя как подросток. Единственный шанс спасти свою аспирантскую карьеру – это пойти к нему, принять все, что свалится на ее голову, а потом по кусочкам собирать свою личную жизнь, если такое возможно.

– Если я сейчас к нему не пойду, он разозлится еще сильнее. Выкинет меня со своего потока. А мне нужны его семинары, иначе к маю мне не окончить магистратуру.

– Тогда я пойду вместе тобой, – вызвался Пол. – Л лучше прежде поговорю с ним сам. – Он потянулся во весь рост и согнул руки, словно проверяя свои мускулы.

– Не надо меня выгораживать. Кроме неприятностей, по ничего не даст. Я пойду одна, извинюсь. Пусть выкричится. Когда он выплеснет всю злость, я спокойно уйду.

– «По принужденью милость не действует…», – пробормотал Пол. – Особенно после того, как ты довела его др бешенства. До сих пор не понимаю, зачем ты с ним сцепилась из‑ за какой‑ то Полины. Не было у Данте любовницы с таким именем.

Джулия заморгала, как школьница у доски, которую учитель поймал на вранье.

– Я нашла статью о Пие де Толомей. Иногда ее называли Полиной.

– Пиа де Толомей не была любовницей Данте. Ходили слухи, будто они все же были близки и даже имели совмест

ных детей. Но никаких документальных подтверждений то му нет. Увы, Джулия, здесь Эмерсон прав: никто из серьезных исследователей не верит, что Пиа была любовницей Данте. Только дилетанты, падкие до сенсаций.

Джулия, по обыкновению, терзала внутреннюю поверх ность щеки.

– Может, ты и прав: я несколько перегнула палку.

– Не «несколько», а слишком сильно. Бедняга Эмерсон даже маркер сломал. Если бы ему врезал кто‑ то другой, я бы только позлорадствовал. Сказал бы: «Получи, придурок, что давно заслужил». Но с тобой у него все непросто. Боюсь, что за свой срыв он на тебе отыграется. – Пол мотнул голо вой. – Давай я все‑ таки с ним поговорю.

– Пол, ты же пишешь у него диссертацию. Тебе незачем портить с ним отношения. Если мне станет невмоготу слу шать его крики, я просто уйду. И жалобу подам на недопу стимое поведение профессора Эмерсона.

– А вот это уже зря, – обеспокоенно сказал Пол. – Без свидетелей ты ничего не докажешь. В подобных случаях уни верситетское начальство всегда встает на сторону преподавателей. Я уж не говорю о том, что ты бесповоротно испор тишь с ним отношения. Он тебя возненавидит.

– Так что по‑ твоему, я должна дрожать в уголочке? Он большой злой профессор, я маленькая аспирантка. Ах да, забыла, у него есть власть, а у меня ее ни капли.

– Вот именно. У него есть власть. А власть творит с людьми странные вещи.

– Ну что он мне сделает?

Пол высунул голову в коридор, проверяя, не подслуши вает ли кто.

– Эмерсон, конечно, непредсказуемый придурок. У не го был конфликт с профессором Сингер, а это значит, что он… – Пол вдруг замолчал и потряс головой.

– Это значит… что?

– В общем, так: если он будет по‑ хамски себя вести или попытается на тебя наезжать, скажешь мне, и я тебе помогу, Мы составим жалобу.

– По‑ моему, ты все рисуешь в мрачных тонах. Болезненное самолюбие – диагноз многих профессоров. И многие из них не выносят, когда им возражают. Зайду я сейчас в его святилище, получу порцию унижений, и, надеюсь, этим все и кончится. А с потока он меня не выбросит.

– Хотелось бы надеяться. Вообще‑ то, раньше он не выходил за рамки. Но ты для него как красная тряпка.

Пол проводил Джулию до профессорского кабинета и сам постучал в дверь. Дверь открылась почти сразу. Глаза профессора Эмерсона метали молнии.

– А вам что надо? – спросил он Пола, сердито косясь па Джулию.

– Я совсем ненадолго. Уделите мне минутку вашего времени, – попросил Пол.

– Не сейчас. Завтра.

– Но, профессор. Я…

– Завтра, мистер Норрис. И нечего настаивать.

– Конечно. Извините, ‑ промямлил Пол, явно тревожась за Джулию.

Профессор Эмерсон дождался, пока его настырный лаборант скроется за углом, и только тогда отошел в сторону, пропуская Джулию. Едва она вошла, он тут же закрыл дверь, а сам прошествовал к окну.

«Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Жалюзи в профессорском кабинете были опущены. Кабинет освещался только настольной лампой. Отойдя от своей строптивой аспирантки на максимальное расстояние, профессор сосредоточенно тер глаза. Его пальцы были пятнистыми от чернил.

Джулия крепко прижимала к себе рюкзак, превратив его и щит. Профессор молчал. Она стала оглядываться по сторонам, ища глазами жесткий стул, на котором ей придется сидеть, как тогда, в сентябре. К ее удивлению, стул самым‑ варварским способом был сломан. На персидском ковре валялись его обломки.

Джулия глядела то на обломки стула, то на профессора.

«Надо же, стул сломал. Металлический».

Габриель смотрел на нее, и в глубине его синих глаз она ясно видела странное и опасное спокойствие. Дракон был у себя в логове, а Джулия явилась к нему безоружной, если не считать рюкзака.

– Любую другую аспирантку я сегодня же выгнал бы со своего потока.

Услышав его голос, Джулия вздрогнула. Как и глаза, голос был спокойным и даже мягким, будто шелк, прикасающийся к коже. Зато в паузах между словами ощущалось ледяное дыхание и скрежетала сталь.

– Я впервые вижу, чтобы взрослый человек столь вызывающе демонстрировал свое инфантильное поведение. Это называется «подростковое хамство», терпеть которое я впредь не намерен. Я уж не говорю о чудовищной лжи, навороченной вами вокруг имени Полины. Больше никогда не смейте так о ней говорить. Я понятно выразился?

Джулия молчала, глотая слюну.

– Повторяю вопрос: я понятно выразился?

– Да.

– Мое самообладание небеспредельно, и я очень не советую вам испытывать его на прочность. И еще. Если вам угодно и дальше воевать со мной, извольте вести войну самостоятельно, не втягивая в нее Пола. У него хватает своих проблем.

Джулия рассматривала узоры на ковре, не решаясь поднять голову. Профессорские глаза, как настоящие лазеры, жгли ей затылок.

– Мне думается, вам хотелось, чтобы я вышел из себя. Вы ждали, когда же я потеряю контроль над собой, начну орать и топать ногами. Тогда бы у вас были все основания вскочить и убежать. Иными словами, вам хотелось, чтобы я повел себя как агрессивный самец из низкопробного триллера. Должен вас разочаровать: я отличаюсь от агрессивных самцов, и такого поведения вы от меня не дождетесь.

Джулия снова взглянула на обломки стула – милого шведского стула, который за свою короткую жизнь никому

не сделал ничего плохого, – а потом посмотрела на профессора. Но не возразила.

Габриель облизал пересохшие губы:

– Для вас это что, игра? Я даже знаю, откуда вы позаим‑ ствовали сюжет. Из оперы Прокофьева. Пол – это Питер. Я – волк. А вы кто? Вероятно, утка?

Джулия покачала головой.

– То, что сегодня произошло на моем семинаре, больше никогда не должно повториться. Это вам понятно?

– Да, профессор.

Джулия, которая до сих пор так и стояла у двери, нажала торную ручку. Дверь была заперта.

– Я извинюсь перед аспирантами, – тихо сказала Джулия.

– И станете мишенью для новых сплетен? Ничего подобного вы не сделаете, если не хотите бед на свою голову… До сих пор не могу понять, почему вы так упорно и упрямо отказывались разговаривать со мной? Один телефонный звонок. Одна встреча. Я даже согласился бы говорить с вами через дверь. Но вам почему‑ то захотелось говорить со мной на публике! На виду у всего моего долбаного семинара!

– Я обнаружила конверт с моим лифчиком в почтовом ящике… Я подумала…

– Значит, плохо подумали! – огрызнулся он. – Если бы я отправил вам его почтой, появился бы след. Это было на‑; много опаснее, чем опустить безымянный конверт вам в ящик. И ваш iPod я не собирался оставлять на крыльце, где его легко могли стащить.

Слова про iPod показались ей и вовсе Лишенными логической последовательности, но она решила не усугублять свое положение узницы профессорского кабинета.

– Я сделал чудовищную глупость, поменяв направление лекции. Зато ее концовка – целиком ваша, Джулианна. Это было равнозначно взрыву водородной бомбы… Вы никуда не

уйдете с моего потока. И не мечтайте. Ясно? Вы не будете менять тему диссертации. Сделаем вид, будто этого «прорыва стихий» вообще не было. Большинство аспирантов не соби раются заниматься Данте и мало знакомы с подробностями его жизни. Надеюсь, у них есть более насущные заботы и инцидент вскоре забудется.

Джулия молчала.

– Подойдите ближе, – велел Габриель, указав глазами место на ковре.

Она сделала несколько робких шагов.

– Вы уже подали официальный отказ от гранта?

– Еще нет. Декан факультета заболел свиным гриппом.

– Но вы договаривались о встрече с ним.

– Да.

– Значит, на это вежливости у вас хватило. А вот на то, чтобы послать эсэмэску из двух слов, когда я места себе не находил, беспокоясь за вас… на это ваша вежливость не распространяется.

Джулия моргала.

– Вы отмените встречу с деканом.

– Но я не хочу брать эти деньги, и…

– Вы отмените встречу, возьмете деньги и будете держать язык за зубами. Вы устроили дикий хаос, который мне теперь придется разгребать. – Он мрачно поглядел на нее. ‑ Это понятно?

Джулия неохотно кивнула.

– Ваше электронное письмо было не просто набором дерзостей. Это была пощечина, которую вы мне отвесили после всех моих посланий. Кстати, вы их хотя бы слушали? Или сразу удаляли?

– Слушала.

– Вы их слушали и не верили моим словам. И не считали нужным на них отвечать. Зато вы сочли нужным вбить в свое письмо словечко «домогательство». Чего вы, черт вас дери, надеялись этим достичь?

– Я… я не знаю.

Габриель подошел к ней почти вплотную:

– Не удивлюсь, если кто‑ то уже посмеивается и довольно потирает руки, наткнувшись на ваше письмо. Я его тут же удалил, но где гарантия, что его не успели скопировать? Запомните, Джулианна: электронные письма вечны. И больше вы не будете писать мне никаких электронных писем. Это Понятно?

– Да.

– Вы единственная, кому удается нажать на все мои кнопки одновременно. Я не преувеличиваю.

Джулия с тоской оглянулась на дверь. Ей хотелось бежать отсюда, бежать без оглядки.

– Смотрите на меня, – тихо потребовал Габриель. Когда их глаза встретились, он продолжил: – Я вынужден принять ряд «аварийных мер». Кристе я уже вправил мозги и думал, этим все ограничится. Но из‑ за вас мне теперь придется разбираться и с Полом. Криста – особа, не блещущая умом, зато весьма опасная. Я бы ее с удовольствием отчислил хоть завтра. А Пол был хорошим лаборантом.

«Был? » – мысленно ужаснулась Джулия.

– Прошу вас, не выгоняйте Пола. Это я виновата. Я не хотела, чтобы он шел к вам, но не смогла настоять. Он никому ничего не скажет.

– Пол – это ваш выбор? – ледяным тоном спросил Габриель. Джулия молча теребила лямки рюкзака. – Я задал нам вопрос.

– Я пыталась.

– И?

– И ничего.

– Судя по тому, как вы обнимались возле почтовых ящиков, я бы этого не сказал. Какое уж тут «ничего»? Парень стучится в мой кабинет, словно рыцарь, готовый ради вас сражаться со мной. Почему вы не можете прямо и честно сказать, чего вы хотите? Почему, Джулианна? Или вы отзываетесь только на Крольчиху? – ледяным голосом, полным сарказма, спросил Габриель.

У Джулии округлились глаза, но она в который уже раз промолчала. Она не знала, что говорить.

– Прекрасно. Я отступаю. – Он пренебрежительно махнул в сторону двери. – Отныне Пол может безраздельно владеть вами.

Джулия побрела к двери. Она шла с опущенной головой, сгорбившись, похожая на бабочку с оторванными крылышками. Ее оставили в университете. Ее оставили на потоке’ Слабое утешение на фоне только что пережитых потерь.

Габриель молча следил, как она возится с дверью. Сейчас Джулия напоминала ребенка, готового захныкать из‑ за собственного неумения повернуть рычажок задвижки и открыть дверь. Не выдержав, он сам подошел к двери, встал за Джу лией и протянул руку к задвижке. Его рука ненароком кос нулась ее левого бедра. Джулия не вздрогнула, не отодвину лась. Тогда Габриель наклонился к ней и прошептал:

– Значит, все раны, которые вы нанесли мне в аудито рии… вы даже не знаете, зачем вы это сделали?

Ее спине стало жарко. Тепло, исходившее от груди Габ риеля, жгло ей лопатки. Его шелковый галстук терся о ее во лосы, потом стал тереться о ее шею, отчего та мгновенно покрылась пупырышками.

– Вы дали повод для злобных сплетен о нас и тоже не знаете зачем?

– Вы были жестоки ко мне.

– А вы ко мне.

– Вы сделали мне больно.

– И вы – тоже. Неужели месть – это все, о чем вы меч тали? – Габриель продолжал шептать, обволакивая ее щеку своим теплым дыханием. – Вы из Крольчихи превратились в разъяренного котенка. И сегодня, мой котеночек, вы очень сильно меня поцарапали. От каждого вашего слова у меня шла кровь. И как, вы довольны? Рады, что прилюдно унизили меня, раскрыв все мои тайные пороки? Вы соорудили из них славный костер и умело подожгли его, как заправский ин квизитор. – Он прижал губы почти к самому ее уху, и Джулия невольно вздрогнула. – Вы трусиха.

– Нет, не трусиха.

– Но ведь это вы уходите, а не я.

– Вы отправляете меня к нему.

– Отправляю, черт побери, и что? Или вы послушно выполняете все, что вам скажут? Куда же делся мой сердитый котенок?

– Я всего лишь аспирантка, профессор Эмерсон. У вас есть определенная власть. Вы вполне могли бы меня уничтожить.

– Не порите чепухи. Это вы так обо мне думаете? Вы считаете, что от власти у меня помутилось в голове? – Габриель выхватил у нее рюкзак и швырнул на пол. Затем развернул Джулию лицом к себе, дотронувшись большими пальцами но ее щек. – И вы всерьез думали, что я посмею вас уничтожить? После всего, что нас связывает?

– У меня нет и не было провалов в памяти. Вы думаете, от этого я счастлива? Думаете, я получила то, что хотела? На самом деле нет у меня никакого счастья. Представляете, каково мне было: после стольких лет наконец встретить вас и ужаснуться, увидев, в кого вы превратились. Я даже не узнала вас!

– Но вы же не давали мне шанса. Джулианна, откуда мне было знать, чего вы хотите, если вы сохраняли ваше дурацкое «гордое молчание» и ждали, пока я все вспомню. Не проще ли было самой мне все рассказать?

– Не думайте, что своим криком вы заставите меня го‑

ворить с вами!

Их губы на мгновение соприкоснулись, потом Габриель снова приник к ее уху и прошептал:

– Поговорите со мной.

Его губа скользнула ниже, задев ей мочку уха.

Между ними вновь возникло замкнутое энергетическое кольцо, похожее на змею, кусающую себя за хвост. Гнев и страсть, пожирающие друг друга.

– Скажите, что вам надо, или перестаньте меня мучить, Джулианна.

Не услышав ее ответа, Габриель отпустил ее и медленно отошел. Джулия почувствовала невероятную боль. И прежде чем она сумела осознать происходящее, с ее губ слетели слова, которые еще утром она бы ни за что не произнесла:

– Мне всегда был нужен только ты, и больше никто.

Некоторое время он смотрел ей прямо в глаза, а потом стал целовать ее. Их губы соединились, но Джулии было не разжать своих. Габриель осторожно гладил ей щеки и затылок, умоляя сбросить напряжение. «Откройся мне», – мол чаливо просили его глаза.

У Джулии перехватило дыхание. Она вдохнула слишком много его запахов. Перечная мята, одеколон «Арамис», еще что‑ то. Поняв, что Джулия не отвечает на его мольбы, Габриель позвал на помощь свой язык. Тот двигался по ее губам, заставляя их разжаться. Ощущение было странным и в то же время удивительно знакомым.

Габриель зажал нижнюю губу Джулии и осторожно потянул. И это ощущение показалось Джулии слишком знакомым. Ей нравилась, безумно нравилась игра губ, зубов и язы ка. Страсть одолевала еще остававшийся гнев, который колол и жег ей кожу крошечными электрическими разрядами.

Наконец Джулия ответила на его зов и открыла рот. Но казалось, ее челюсть заморозили. Почувствовав это, Габри ель принялся ласкать ей подбородок. Постепенно его движения становились все смелее. Их языки встретились. Вначале осторожно и робко, как друзья. Затем – как влюбленные, ощутившие зов желания. Постепенно движения их языков подчинились общему ритму, кружась в пространстве двух сомкнутых ртов.

Явь была лучше всех мечтаний и снов Габриеля. Несравнимо лучше. Довольно снов, довольно мечтаний. Она была настоящей. Его Беатриче стала реальностью. Иногда ему казалось, что она становится его душой и телом. Пусть на мгно вения, но таких мгновений он еще никогда не переживал.

Джулия потянулась к Габриелю, робко запустила руки в его волосы, побуждая его еще крепче прижаться к ней. Ома была словно сэндвич между дверью и Габриелем; ее грудная клетка упиралась в его мускулистый живот. Он продолжал ее целовать и при этом громко стонал.

«Он стонет из‑ за меня».

Его стон был чувственным, неистовым и эротичным. Джу‑ лия знала, что навсегда запомнит и этот звук, и множество ощущений, сливавшихся в симфонию наслаждения. Кровь

стучала у нее в висках, и кожа отзывалась огнем на его прикосновения. Именно об этом и мечтала Джулия: быть в его объятиях и чувствовать его губы на своих.

Нет Пола. Нет Кристы. Нет университета. Только они двое.

Рот Габриеля завладел ее ртом. Их тела – мягкие линии и несгибаемая сталь – двигались, и внутри у них разгорался огонь страсти. Джулия тяжело дышала. У нее начинала кружиться голова.

Габриель мог поклясться, что слышит удары ее сердца. Его левая рука опустилась с ее плеча на спину и проникла под блузку. Он застонал, когда его пальцы остановились на пояснице и стали ласкать обнаженную кожу. Боже, как она прекрасна!

Неожиданно дыхание Джулии стало неровным и тяжелым.

Габриель не хотел останавливаться. Он хотел продолжать, хотел отнести ее на стол и там закончить то, что столь неожиданным образом началось. Он хотел исследовать каждый дюйм ее тела, глядя в ее бездонные глаза. А ее тело будет открывать ему все новые и новые секреты… Но благоразумие взяло в нем верх над страстью, и он, вопреки требованиям своего тела, передал управление разуму.

Габриель нежно обнимал ее. Правой рукой он оберегала голову Джулии от случайного удара о жесткую дверь. Габри‑

ель три раза быстро поцеловал Джулию в губы, затем скользнул по ее ангельски мягкой коже к шее, поцеловал за ушком и лизнул. Это было скорее обещанием, а не прощанием. А потом Габриель остановился.