Сав Р Миллер 11 страница

Открутив бутылку виски пятидесятилетней выдержки, я наливаю три пальца в стакан, беру первую попавшуюся книгу и плюхаюсь в одно из двух кожаных кресел перед потухшим камином.

Открывая книгу, я балансирую ею на колене, мои глаза прикованы к странице, фактически не читая. Сердце учащенно бьется, испытывая отвращение к тому, как мой желудок горит от осознания, пытаясь игнорировать тот факт, что Риччи снова сыграл со мной.

Потому что вот к чему все это сводится; если бы не дружеское руководство и обещание роскоши, которое Рафаэль дал, когда мы встретились, вся моя жизнь, скорее всего, была бы другой.

У меня может быть шанс наладить отношения с моей сестрой.

Возможно, я бы женился по любви, а не потому, что мне нужна королева на моей стороне доски.

Возможно, у меня все еще будет медицинская карьера, о которой мечтала моя мать, и я никогда не буду чувствовать, что мне нужно отказаться от нее, чтобы компенсировать все те жизни, которые я оборвал.

Несколько минут спустя дверь библиотеки со скрипом открывается, и Елена проскальзывает внутрь. Она закрывает нас вместе, на цыпочках подходит и встает прямо передо мной.

‑ Ты в порядке? Снаружи ты казался... напряженным. ‑ Она бросает взгляд на корешок моей книги, съеживаясь. ‑ О‑ о, Дориан Грей? Я знаю, что у тебя есть некоторый опыт, но, честно говоря, тридцать два года в наши дни ‑ это молодость. Самому старому мужчине в мире сто пятнадцать, ты знал? У тебя еще есть время.

Захлопнув книгу с щелчком, я бросаю ее на край стола и хватаю одной рукой Елену за запястье притягивая к себе на кресло. Она визжит, устраиваясь так, чтобы оседлать меня на коленях, ее киска красиво сидит на моем члене.

Он немедленно твердеет под ней, готовый к следующему наполнению.

‑ Неужели самый старый человек в мире действительно так стар? ‑ спрашиваю я, скользя носом по ее подбородку.

Дрожа, она пожимает плечами, обнимает меня за шею и прижимается ко мне.

‑ Я понятия не имею, но это отвлекло тебя от твоего страха, верно?

Отстраняясь ровно настолько, чтобы заглянуть глубоко в ее глаза, я выдыхаю, слегка качая головой.

‑ Ты отвлекла меня. Похоже, у тебя к этому врожденный талант.

‑ Эх. ‑ Ухмыляясь, Елена наклоняется, проводит кончиком языка по раковине моего уха, затем покусывает мочку. ‑ Хорошо, позволь мне загладить свою вину.

Ее рука опускается с моей шеи, скользит вниз по груди, прежде чем нырнуть за пояс моих брюк; она сгибает локоть, обхватывая пальцами мою растущую эрекцию так крепко, как только может, поглаживая подушечкой большого пальца блестящий кончик.

Откинув голову назад, я глубоко вздыхаю, мой стресс превращается в надвигающийся оргазм, когда кровь устремляется на юг.

‑ Кое‑ кто уже готов, ‑ шепчет она, поглаживая мою разгоряченную плоть. Наклонившись, она расстегивает ширинку, пытаясь вытащить меня, и приподнимается.

‑ Всегда, ‑ я стискиваю зубы, подтягивая ее платье к верхней части бедер, сжимая материал, чтобы он оставался на месте. Издаю гортанный рык, когда ее киска обнажается передо мной, блестя, как пропитанный росой лепесток розы. ‑ Боже, малышка. Ты когда‑ нибудь носишь трусики?

Она ухмыляется, берет меня в руку и выстраивает нас в ряд.

‑ Нет, и теперь я определенно никогда этого не сделаю.

Медленно опускаясь, она берет меня дюйм за дюймом, пока ее задница не упирается в верхнюю часть моих бедер. Резко задыхаясь, когда походу до конца, она сглатывает, ее рука взлетает, чтобы запутаться в моих волосах.

Вращая бедрами, она осторожно скользит вверх и вниз, как будто не совсем уверена, что делать, и меня снова поражает, что она совершенно неопытна, что дает мне целый ряд других проблем, о которых нужно беспокоиться.

Но так трудно переживать, когда она ощущается как в раю на гребаной земле. Как богиня, спускающаяся только для того, чтобы спасти мою несчастную душу от проклятия.

‑ Мне жаль, ‑ бормочет она, и слабый румянец заливает ее красивые щеки.

‑ Господи, за что ты извиняешься? ‑ Я едва могу выдавить из себя слова, ее киска сжимает меня так крепко, что я вижу звезды. Мои руки сжимаются на ее бедрах, готовясь.

‑ Я... это все ново для меня, и я не хочу все испортить.

‑ Ты не сможешь, ‑ говорю я, кусая губу, когда она начинает давить сильнее, очевидно, находя то место, которое заставляет ее тело петь. ‑ Продолжай в том же духе, и я собираюсь кончить в тебя, прежде чем буду готов.

‑ О, черт, ‑ мяукает она, выгибая спину, ее внутренние стенки трепещут. ‑ Ты так говоришь... как будто это должно быть плохо, но звучит... действительно хорошо для меня.

‑ Моей распутной маленькой жене нравится заставлять меня терять контроль, а?

Кивнув, ее рука находит одну из моих, поднимает и обхватывает вокруг шеи, вращение ее бедер против часовой стрелки притягивает электричество к моим яйцам. Они сжимаются, мой оргазм проносится через меня, и я сжимаю ее шею, одновременно сжимается ее киска, не в силах больше сдерживаться.

Белые пятна мелькают перед моим взором, когда я погружаюсь в нее так глубоко, как только могу, пульс ее киски высасывает меня досуха. Она опускает голову мне на шею, со стоном впиваясь зубами в кожу, кусая до тех пор, пока не прокусит насквозь.

Скользнув языком по моей шее, она отстраняется, прижимаясь губами к моим в поцелуе, который подводит меня к краю спасения, прежде чем украсть его. Я чувствую вкус меди на задней стороне ее зубов и почти кончаю снова, без какой‑ либо дополнительной стимуляции.

Позже, когда она безвольно падает рядом со мной, положив голову мне на грудь и ожидая, когда чувство вернется к ее ногам, я испытываю то знакомое предчувствие, которое было раньше, хотя теперь у него совершенно новая цель.

ГЛАВА 22

Елена

‑ Говорю тебе, эта женщина сходит с ума.

Закатив глаза, я осматриваю вспаханную почву снаружи и фыркаю, когда снова не вижу значительного роста в саду, который я посадила в прошлом месяце. Стебли начинают прорастать, выглядывая из почвы, но цветы еще не расцвели. Даже лилейники, несмотря на то, что у них якобы короткий период цветения.

Часть меня начинает задаваться вопросом, может быть, воздух смерти, окружающий дом, удерживает цветы под землей, где они в безопасности.

Если только то, что я позволила Кэлу помочь прополоть сорняки и подготовить почву, не высосало жизнь из этого места.

Я пристально смотрю на оконное кашпо над кухонной раковиной, где мятный марцеллин начал разрастаться из своего контейнера, процветая в солнечном свете.

Через динамик телефона моя сестра Ариана болтает о том, как сильно мама скучает по мне.

‑ Я имею в виду, она сидит на твоем балконе каждую ночь, уставившись в одну точку, как будто ты мертва или что‑ то в этом роде.

Печаль проникает в мою душу, мысль о том, чтобы быть источником сердечной боли моих родителей, не то, что мне нравится. Даже если их собственные мотивы не обязательно всегда самые бескорыстные, моя судьба в состояла в том, чтобы не усугублять несчастья, распространенные в нашем мире.

Это то, чем я мучила себя, даже будучи ребенком, делая все возможное, чтобы быть той, кем хотели мои родители. Идеальная маленькая принцесса мафии, послушная и покорная, готовая сделать все, чтобы они гордились ею.

Все, что угодно, лишь бы увидеть проблеск гордости в темных глазах моего отца или чтобы моя мать не смотрела на меня как на младшую, худшую версию себя, которую она могла бы терпеть.

Тем не менее, я там, где я есть, кто я есть, благодаря им и их выбору. Самое меньшее, что может сделать моя мать, это дать мне небольшую слабину, и все же она все еще пытается заставить меня чувствовать себя виноватой, все еще пытается контролировать меня, когда мы даже не живем на одной территории.

‑ В Штатах большинство людей, которые вырастают и женятся, переезжают из домов своих родителей, ‑ говорю я Ариане, срывая засохший кусочек мяты и бросая его к остальному мусору. ‑ На самом деле, мне немного неловко, что я не ушла раньше.

‑ Не то чтобы тебе разрешили куда‑ нибудь ходить, ‑ говорит она, и когда я беру трубку, перезагружая видеочат, меня встречают ее большие карие глаза, когда она наклоняется к камере, нанося тонкий слой макияжа на линию скул. ‑ Тебе повезло, что Кэл вытащил тебя.

Я поднимаю брови.

‑ Это звучит зловеще. Что ты мне не договариваешь?

Она улыбается своей маленькой кривой усмешкой, накручивая прядь каштановых волос на наманикюренный палец.

‑ Ничего, на самом деле. Просто... все немного изменилось, когда ты ушла.

‑ Например, что?

‑ Не знаю. Все стали очень молчаливы; папа почти не выходит из кабинета, а когда выходит, в его глазах появляется такое странное выражение, как‑ будто…

Она замолкает, и я хватаюсь за край мраморной стойки, ожидая, когда она продолжит.

‑ Как будто, что?

‑ Как будто он ходячий мертвец. ‑ Ариана смотрит на что‑ то мимо камеры, слегка расширяя глаза в раздраженном жесте, который она делала с тех пор, как мы были детьми. ‑ В любом случае... как проходит супружеская жизнь? Уже поняла, где ты находишься? Я знаю, что мама все еще одержима желанием найти тебя.

Чувствуя себя неловко из‑ за того, что последняя тема так быстро оборвалась, я решаю проигнорировать это и продолжить разговор, как он идёт; мои сестры не из тех людей, которые о чем‑ то молчат, и меньше всего о том, что может подвергнуть их опасности.

По крайней мере, это то, что я говорю себе, направляясь по коридору в библиотеку, прячась внутри, пока Кэл на очередной встрече.

За последние несколько недель мы определенно стали немного ближе – по крайней мере, физически. Этот мужчина ‑ статуя, сделанная из камня, и каждый раз, когда он трахает меня, маленький кусочек откалывается. Но фрагменты настолько малы, что не кажется, что я действительно добиваюсь какого‑ то прогресса.

Он заведен крепче, чем рукоятка старых дедушкиных часов, и каждый раз, когда мы трахаемся, очевидно, что он пытается направить свое отчаяние прямо в действие.

Не то чтобы я не наслаждалась; мое тело постоянно болит в местах, о существовании которых я даже не подозревала, мой разум каждую ночь уносило приливной волной экстаза. Просто все это больше похоже на американские горки, и служащий тематического парка не отпускает меня.

И проблема в том, что я хочу, чтобы он открылся мне. С ночи моего нападения я отказалась от стремления сохранить свое влечение в секрете и вместо этого использую его при каждом удобном случае.

Иногда это происходит, когда он слоняется по своему кабинету, присаживаясь на край стола, пока просматривает контракты на недвижимость и иски о халатности – почему–то не его; вместо этого ему нравится быть в курсе важных событий, потрясающих медицинский мир, " на всякий случай" ‑ и медленно раздвигает мои ноги, пока не увидит, что я предлагаю, и не бросает работу, чтобы вместо этого заняться мной.

Иногда я задаю ему миллион вопросов, начиная с незначительных, пока он не разозлится настолько, чтобы ответить на то, что я действительно хочу знать.

Например, о том, что он никогда не встречал своего отца, и что только после смерти матери он узнал, что у него есть братья и сестры.

Или как он вырос в бедности, и только помощь моего отца вытащила его из этого.

Как бы то ни было, я работаю над тем, чтобы растопить его ледяное сердце, и с каждым днем моя привязанность к нему возрастает в десять раз. Что не было бы проблемой, за исключением того, что это так резко контрастирует с тем, что я чувствовала в начале нашего союза, и это слишком хорошо согласуется с тем, что, по словам мамы, в конечном итоге произойдет.

‑ Ты научишься любить его, – сказала она, и хотя контекст – и муж ‑ были совершенно другими, я не могу сдержать вспышку бунта, которая возникает, когда она оказывается права.

Конечно, я ничего из этого Ариане не рассказываю. Насколько ей известно, мои отношения с Кэлом реальны и глубоки, несмотря на то, что мои родители пытаются извергнуть против нас яд. Я уверяю ее, что они драматизируют каждый раз, когда она поднимает тот факт, что весь Бостон, похоже, думает, что меня похитили, и, поскольку она знает, как они относятся к повествованиям, она обычно соглашается и движется дальше.

И технически, меня похитили. В этом они не так уж сильно ошибаются.

Но у них тоже нет полной истории.

‑ Каждый раз, когда ты звонишь, мы только и делаем, что разговариваем обо мне, ‑ говорю я, пытаясь перевести разговор в другое русло, чтобы мои тревожные мысли прекратились. ‑ Я устала от самого себя. Что нового у тебя со Стеллой?

‑ С ней никогда не происходит ничего нового ‑ говорит Ари, фыркая. ‑ Но у меня сольный концерт через несколько недель.

Мое сердце падает в желудок.

‑ Черт, ты серьезно?

‑ Ага. ‑ Она поджимает губы на последней букве ”а", заставляя меня чувствовать себя последней звдницей. “

‑ ‑ Щелкунчик, на весеннее Рождество в нашей школе. Странное время для празднования Рождества, если ты спросишь меня, но думаю, что так легче выбрать тему.

Чувство вины сжимает мою грудь, заставляя меня вспомнить все другие концерты, на которых я была. И как я не пропустила ни одного с тех пор, как она получила свой первый купальник.

‑ Я буду там.

Ариана моргает один раз. Дважды.

‑ Не давай обещаний, которые не можешь сдержать.

Я не знаю, откуда берется такое отношение, и не могу не задаться вопросом, что происходит дома, о чем мне не говорят. И хотя снова даю ту же клятву, имея в виду это от всего сердца, только позже понимаю, насколько трудным может быть на самом деле пройти через это.

Марселин просит водителя отвезти меня в Пылающую Колесницу через некоторое время после того, как мой телефонный разговор с Арианой заканчивается, мы вешаем трубку, как только мама входит в комнату и разражается слезами при виде моего лица.

Когда я вылезаю из машины, кивая водителю, что он может уехать без меня, то на мгновение останавливаюсь на обочине бара, крепко прижимая сумочку к боку, когда всплывает воспоминание о том, как я была здесь в последний раз.

Игла, прокалывающая мою кожу, то, как Винсент смотрел на меня, как будто я была каким‑ то образом ниже его, нападение, которое последовало после.

Мое горло сжимается, блокируя воздух, когда я вновь переживаю воспоминания. Мурашки бегут по рукам, посылая дрожь вниз по позвоночнику.

Нормального человека, вероятно, встревожила бы форма решения проблемы Кэлом, но, по правде говоря, я даже не не сомкнула глаз из‑ за этого. Это может быть как‑ то связано с тем фактом, что с тех пор мы каждый день сексуально активны, и, возможно, я слишком устала, чтобы по‑ настоящему думать об этом, но все же.

Мне нравится окончательность того, как он позаботился об этом.

До сих пор я задвигала это в дальние уголки своего мозга, но, вернувшись в бар, глядя в лицо своим кошмарам, я испытываю непреодолимое желание убежать.

Тихий смех рядом со мной временно отвлекает мое внимание от здания, и я медленно поворачиваю голову, предчувствие пронизывает каждую мою мышцу, напрягая их. Девушка с черными волосами, заплетенными в две французские косы, стоит в нескольких футах от меня, точно повторяя мою позу, скрестив руки на груди и уставившись на бар.

Сморщив нос, я отвожу от нее взгляд, пытаясь успокоить напряжение, несущиееся по моим венам, как бешеный поток.

Как долго после травмирующего события придется ждать, прежде чем смогу встретиться лицом к лицу со своими демонами?

‑ Шестнадцать.

Глаза расширяются, я оглядываюсь на девушку, стоящую рядом со мной. Она теребит подол прозрачной черной блузки, качая головой, и я на мгновение впадаю в панику, задаваясь вопросом, не сказала ли я это слух.

Бросив на меня косой взгляд, она опускает руки.

‑ Я приходила в это место, шестнадцать раз за последние пару недель, но не могу заставить себя войти.

Облегчение накрывает меня, и я испускаю быстрый выдох, сканируя ее более тщательно; она одета во все черное, ее джинсы подвернутые до щиколоток, кулон подсолнечника, обернутый вокруг ее шеи, обеспечивая единственным источником цвета.

Даже ее глаза, теплые, но темные и настороженные, отражают болезненность ее выбора наряда, и я практически слышу суждение Арианы о мягкой моде.

‑ Люди, которые все время носят черное, ненормальны, ‑ говорила моя сестра. ‑ Либо они поклоняются сатане, либо ненавидят самих себя. На этой зеленой земле слишком много цветов, чтобы выбирать тот, в котором их вообще нет.

И мама всегда удивляется, почему она не может завести приличного парня.

Сочетая наряд с бледной кожей девушки и стройной фигурой, она легко могла сойти за вампира. Может быть, именно поэтому она не может войти.

‑ Ты боишься того, что внутри? ‑ спрашиваю я наконец, как только молчание между нами становится неловким.

Она поджимает губы.

‑ Что‑ то в этом роде.

Между нами снова воцаряется тишина, и я заправляю волосы за уши, пожимая плечами.

‑ Мы могли бы войти вместе. Я знаю владельца, не думаю, что он позволил бы чему‑ то случиться, пока он внутри.

Во всяком случае, не снова.

Кэл не производит на меня впечатления человека, который дважды совершает одну и ту же ошибку.

Девушка наклоняет голову набок, бросая на меня быстрый взгляд; я переминаюсь с ноги на ногу, чувствуя себя неловко от ее пристального взгляда, в настоящее время сожалея о своем решении не надевать нижнее белье под это темно‑ синее платье‑ сорочку. Я чувствую все, включая тяжесть ее взгляда.

‑ Ты знаешь Кэла?

Я поднимаю левую руку, покачивая бриллиантом так, чтобы он блестел на солнце, позволяя легкому уколу ревности из‑ за того, что она знает его имя, пронзить мою грудь.

Полагаю, мне лучше принять это, чем подавлять.

Надувая щеки, она тихо присвистывает, раскачиваясь на каблуках.

‑ О, так ты знаешь его, знаешь его. Ты, должно быть, Елена.

Протягивая руку между нами, она слегка улыбается, ожидая. Я моргаю, глядя на ее ладонь, осторожно беру ее и дважды качаю, как учил меня папа.

Когда я больше ничего не говорю, она отпускает меня и сжимает губы.

‑ Кстати, меня зовут Вайолет.

‑ Ах, ‑ говорю я, снова обводя взглядом ее черты, пытаясь понять, не встречала ли я ее каким‑ то образом раньше и не забыла ли. По правде говоря, я мало изучала Аплану с тех пор, как приехала сюда, за исключением того, что пару раз посетила фермерский рынок с Кэлом и купила кексы в пекарне на норт‑ энде с Марселлиной.

С тех пор как моя последняя вылазка на публику закончилась не так хорошо, я как бы отсиживалась дома, смиряясь с жизнью отшельника, как я бы, вероятно, в любом случае и закончила, если была миссис Де Лука. По крайней мере, как невесту Кэла, меня не заставляют посещать или устраивать светские мероприятия; на самом деле, большую часть времени он почти полностью отказывается от социального взаимодействия, довольствуясь тем, что запирается в Асфодели и тратит свое время впустую.

‑ Ты понятия не имеешь, кто я, не так ли? ‑ говорит она, издавая еще один легкий смешок, хотя на этот раз в нем слышится нотка раздражения.

‑ Прости, ‑ выплёвываю я. Я новичок на острове, и...

Подняв ладонь, она качает головой, и я замечаю зеленый оттенок, распространяющийся по ее большому пальцу; он запечатлен в ее отпечатках пальцев, почти так же, как цвет принадлежит ее коже.

‑ Честно говоря, все в порядке. Я никому о нем не рассказываю, почему он должен рассказывать им обо мне?

Мои брови в замешательстве хмурятся, ревность обжигает мне горло, хотя я точно не знаю почему.

‑ Откуда ты его знаешь?

Она молча смотрит на меня в течение нескольких минут; все это время ревность дрейфует где‑ то, зажигая мои нервные окончания в огне, и часть меня хочет сдаться и наброситься, но я подавляю реакцию, направляя более развитые мысли о том, что у Кэла есть прошлое, которое меня не касается.

В любом случае, многое из этого произошло до того, как между нами что‑ то могло случиться, независимо от долговечности моих собственных чувств. Которые, конечно, не отличаются взаимностью, и теперь, когда они стали сложнее, чем когда‑ либо, я вообще не могу сказать, как он относится к этим вопросам.

Вероятно, в том же самом месте на карте, где он всегда был, используя меня точно так же, как он сказал в самом начале.

Но если это то, на что похоже привыкание к Аиду, я продлю свое пребывание в Подземном мире.

Вайолет облизывает губы, играя концом одной косы, когда мимо проходит пара, держась за руки и разговаривая о посещении пляжа. В ее темных глазах появляется странный взгляд, что‑ то одинокое и знакомое, поэтому я снова задаю свой вопрос, пытаясь вернуть ее к сути дела.

‑ Откуда ты знаешь Кэла?

Переводя взгляд на меня, она грустно улыбается.

‑ Я не знаю.

ГЛАВА 23

Кэл

Дверь в кабинет Джонаса внезапно распахивается, врезаясь в стену с такой силой, что ручка стирает штукатурку. Елена стоит там, ярость так отчетливо исходит от нее, что заставляет эти золотые радужки светиться, делая их ярче на фоне бара позади нее.

‑ Если ты трахаешься с другой девушкой, я хочу знать прямо сейчас.

Откинувшись на спинку стула, я складываю руки на коленях, рассматривая ее. Ее волосы струятся по спине волнами, развеваемыми ветром, в то время как маленькое голубое платье, которое на ней, абсолютно не скрывает от меня ее фигуру.

Изгибы, к которым я пристрастился; мой любимый наркотик.

Справа от меня Джонас отодвигается от своего стола, засовывая файл с приложениями для вышибал в их папку, хотя он не делает никаких движений, чтобы покинуть комнату.

Я должен был бы удивиться, увидев ее здесь, но это не так. Помимо того факта, что после ее нападения у меня был ее телефон, чтобы я мог постоянно отслеживать ее местоположение, есть просто определенные вещи, которые ты не можешь изменить в человеке.

Как только Елена почувствует вкус свободы, ее не вернут без боя.

Честно говоря, я удивлен, что ей потребовалось так много времени, чтобы покинуть нашу собственность. Разве что помешало то количество дней, которые можно провести, уставившись на участок земли, ожидая прихода весны.

‑ Елена, ‑ говорю я, заставляя свой голос оставаться ровным, несмотря на раздражение, проходящее через меня. Не на нее, а на все остальное в моей жизни. ‑ Я сейчас несколько занят. Это может подождать?

‑ Не знаю, Кэл, потому что мы никогда не обсуждали заболевания, передающиеся половым путем, и у меня только что был самый интересный разговор с одной девушкой, которая тебя знает. ‑ Ее губы кривятся в усмешке. ‑ Ты единственный, с кем я была, так что, насколько я понимаю, с тобой все в порядке, но так ли это? Кто, черт возьми, знает, так как, по–видимому, я действительно являюсь архетипом девственницы–клише, и я просто верю, что мужчина с гораздо большим жизненным опытом, чем у меня ‑ даже долбаный доктор ‑ знал бы лучше.

‑ Господи. ‑ Проводя рукой по лицу, я потираю ноющую челюсть. Глядя на Джонаса, я киваю в сторону двери. ‑ Ты можешь идти.

‑ Я бы не прочь остаться на шоу.

Я пронзаю его взглядом, и он фыркает, но все равно встает на ноги, заставляя свои армейские ботинки стучать по полу сильнее, чем обычно. Когда подходит к двери, Елена слегка сдвигается в сторону, чтобы дать ему пройти, не сводя с меня пристального взгляда.

‑ Будь с ним помягче, ладно, милая? ‑ говорит Джонас, и мне приходится вцепиться в пластиковые подлокотники своего кресла, чтобы не наброситься на него и не разорвать ему кишки через задницу за то, что он даже посмотрел на нее, после всего.

Она поворачивается, моргая, явно застигнутая врасплох, хотя по его интонации или по тому факту, что он вообще с ней разговаривает, я не могу точно сказать. Это происходит мгновенно, то, как его внимание гасит ее огонь, пальцы сжимают пламя, пока оно полностью не исчезнет.

‑ Ты кто? ‑ спрашивает она, прищурив глаза, разглядывая кожаную куртку, натянутую на широкие плечи, нечесаную бороду, общее ощущение опасности, которое следует за ним, как грозовая туча.

Ее нога слегка отступает назад; Джонас, кажется, не замечает, но я ловлю этот момент, и отступление скручивает мой желудок в узлы.

‑ Джонас Вулф, рад с тобой познакомиться, ‑ говорит он, опуская подбородок в знак признательности. ‑ Хотя не удивлен, что ты этого не знала. Вон тот, черт возьми, ужасно умеет представляться.

Он тычет большим пальцем в мою сторону, и я чувствую, как барьер между моим терпением и его отсутствием ослабевает, чем дольше он стоит здесь, открыто бросая мне вызов.

‑ Как насчет того, чтобы я познакомил тебя с внутренней частью гроба? ‑ говорю я, отстегивая свой пистолет от того места, где он пристегнут к поясу, взводя курок и заряжая магазин в патронник.

Направив его прямо на коленную чашечку Джонаса, я опускаю указательный палец на спусковой крючок, мысленно отсчитывая, сколько времени ему потребуется, чтобы пошевелиться.

Он игнорирует меня, одаривая Елену заговорщической улыбкой.

‑ Не самый вежливый парень, не так ли?

‑ Не самы, ‑ тихо соглашается она, переводя взгляд на меня; прежнее тепло медленно превращается во что‑ то более тусклое, во что‑ то нуждающееся.

В ее глубине скрыт дискомфорт, и мне требуется секунда, чтобы понять, что она может чувствовать, возвращаясь сюда после нападения.

Что, хотя прошло уже несколько недель, ей, возможно, все еще нужно успокоиться, и, ворвавшись внутрь, чтобы встретиться со мной лицом к лицу, возможно, она пропустила несколько важных шагов к выздоровлению.

Даже самое прочное стекло трескается под достаточным давлением.

‑ Прощай, Джонас, ‑ огрызаюсь я, зажмурив один глаз, чтобы лучше прицелиться. Как только начинаю нажимать на спусковой крючок, не обращая внимания на то, что снаружи есть клиенты, он рывком открывает дверь.

‑ Ладно, ‑ говорит он, размахивая папкой в моем направлении, кивая на Елену.

‑ Еще раз, рад наконец познакомиться тобой, Елена. Уверен, что скоро увижу тебя вновь.

Она кивает, не сводя с меня пристального взгляда, а затем выскальзывает из комнаты, не сказав больше ни слова, закрывая за собой дверь.

‑ Запри дверь и медленно иди ко мне, ‑ приказываю я, согнув указательный палец в жесте " иди сюда".

Ей требуется мгновение, на ее лице мелькает нерешительность, чтобы перевести дух, но затем она поворачивается, повинуясь дрожащим рукам. Ее горло тяжело вздрагивает от глотка, когда она направляется ко мне, прижимая ладони к животу, более скромная и покорная, чем я когда‑ либо видел ее раньше.

Контраст почти поразительный, девушка, которая ворвалась в офис всего несколько минут назад, даже не сравнима с той, что стоит передо мной.

‑ Сейчас, ‑ говорю я, кладу пистолет на стол, сажусь прямо и провожу руками по бедрам. ‑ Присаживайся.

Ее брови приподнимаются, и она оглядывается вокруг, отмечая, что единственный другой стул в офисе ‑ это тот, что стоит за столом Джонаса. Медленно ее глаза возвращаются ко мне, этот милый, знакомый румянец ползет вверх по ее шее.

‑ Это уместно? Твой друг мог бы вернуться.

‑ С запертой дверью? Сомнительно. ‑ Похлопывая себя по коленям, я выжидающе поднимаю брови, наблюдая, как она борется с неуверенностью. ‑ Ты можешь сидеть, где захочешь, малышка, если тебе действительно неудобно. На столе, на полу. Ты даже можете остаться стоять. Но, несмотря ни на что, мне нужно, чтобы ты поговорила со мной, начиная с того, что ты извергала, когда ворвалась сюда.

Сжимая и разжимая кулаки, она борется, ее глаза бегают по комнате, словно она ищет нужные слова. Наконец, она снова кивает, затем сокращает расстояние между нами, устраиваясь у меня на коленях.

Платье, которое на ней надето, задирается высоко на бедрах, и я стягиваю его вниз, когда она устраивается, отчаянно желая почувствовать ее такой опять же, но также осознавая, что она явно через что‑ то проходит. И прямо сейчас ей нужно нечто большее, чем быстрый, грубый трах.

‑ Итак, ‑ подсказываю я, запуская пальцы в волосы у нее на затылке, слегка откидывая ее голову назад. ‑ Ты встретила девушку на улице.

Она сглатывает, ее горло двигается в такт движению. Глаза широко раскрыты в этой позе, уязвимые, когда она вынуждена смотреть на меня снизу вверх, и это воспламеняет всю мою гребаную душу.

‑ И ты автоматически предположила, что она была кем‑ то, с кем я был близок в прошлом? Или, в настоящее время я близок, если твое предыдущее обвинение остается в силе.

‑ Она сказала, что знает тебя.

Оттягивая ее голову назад еще больше, я провожу носом по гладкой поверхности ее шеи, глубоко вдыхая. Мои губы приоткрываются, верхний ряд зубов нежно царапает покрытый струпьями синяк, украшающий ложбинку между ее шеей и плечом.