Сандему М. 10 страница

Когда с десертом было покончено, Молин дал знак всем собраться в одном из салонов. Здесь был и Томас, отец Кристера, с которым она однажды давным-давно познакомилась на курорте Рамлеса, но не смогла поговорить, ибо вмешался дядя Юлиус. Он сидел, откинувшись, в удобном кресле, и все суетились вокруг него, в том числе и мать Кристера, которую Магдалена немножко побаивалась. Ну разве может молодая девушка быть матерью такого взрослого мужчины? А ее глаза...? Этот цвет! Почти такой же мистический, как у великана Хейке. Тула — так ее звали — производила впечатление человека, с трудом вписывающегося в условности жизни. Она, разумеется, мила, но чувствуется, что очень своенравна. И словно находится где-то не здесь.

Магдалена была слегка шокирована, осознав, что под словом «здесь» подразумевала не это собрание, а «этот мир».

Что за ужасная мысль!

Внезапно безобидной болтовне за столом пришел конец, и мысли Магдалены потекли в другом направлении.

Тон задал полицмейстер:

— Магдалена, прости нас, что уже в первый вечер набрасываемся на тебя с расспросами, не дав толком отдохнуть. Но понимаешь, дело не терпит отлагательств. Мы должны арестовать доктора Берга, пока он не заподозрил неладное. А для этого нужно четко сформулировать обвинения. Скоро ему сообщат о твоем побеге. Сюда спешат твои родители и кузина, но нам неизвестно, где именно они сейчас. Поэтому во-первых: должна быть причина, почему тебя заточили в приют. Они никогда не называли ее?

Магдалена поискала глазами спасительный взгляд Кристера, а найдя, успокоилась и собралась с духом.

— Нет, — жалобно произнесла она, ибо даже энергичное кивание Кристера не могло настолько мобилизовать ее внутреннюю силу. — Доктор Берг и дядя Юлиус были единственными, кто что-то говорил. Сначала, что я больна, а потом, что я слабоумная и нуждаюсь в лечении.

— А твои родители ничего такого не говорили?

— Только, что я ем очень мало.

— И тебя засадили в этот приют? — с негодованием изрекла Тула. — Где кормят ровно столько, чтобы не умереть с голоду! Ну и логика!

— Я знал Магдалену все первые тринадцать лет ее жизни, — сказал Молин. — И всегда думал, что она необыкновенно смышленая девочка. Если она слабоумна, то и мы все тоже.

Она подняла голову.

— Началось с того, что... врач на курорте Рамлеса утверждал, что я больна. Больна и нервна. Что у меня какой-то телесный недуг. И только потом стал называть меня сумасшедшей.

— Погоди-ка, — сказал ей Кристер. — Когда мы повстречались три года назад... Разве ты не говорила, что доктор отказывается слушать о твоих кошмарных снах?

Хейке быстро поднял голову.

— Кошмарных снах?

Магдалена закрыла глаза ладонью.

— Я бы не хотела о них рассказывать.

— А доктору Бергу хотела? Но тебе не позволили?

— Нет, дело не в этом, — тихо произнесла Магдалена и отняла руку от лица. Она была такой маленькой и беспомощной, сидя в центре всеобщего внимания в простом цветастом платьице и с шелковой ленточкой в наполовину высохших волосах. — Я никогда не могла рассказать о снах. Потому что я их не знаю.

Все притихли.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Хейке. Она испытывала доверие к нему, поэтому взглянула прямо в глаза и сказала:

— Я просыпаюсь, оттого что плачу. Но не знаю, почему. Именно это я и объясняла доктору. А он только злился и говорил, чтобы я не несла чепухи. Или что-то в этом роде.

Хейке откинулся назад.

— Скажи-ка... Следует ли понимать тебя так, что ты по-прежнему видишь эти сны? Она склонила голову.

— Все время. То чаще, то реже. Периодами.

— И ничего из них не помнишь?

— Только то, что сердце потом колотится от страха.

— Может быть, лучше вернемся к фактам, — сказал полицмейстер.

— Нет-нет, — произнес Хейке и предостерегающе поднял руку. — Думаю, мы подошли к самой сути. Вы правы, господин полицмейстер, это противоестественно, что отец заточает свою дочь в приюте и забывает о ней, никогда не навещая ее. Как вы говорите: «здесь что-то кроется». Магдалена, ты правда никогда не имела представления о содержании снов?

Она отвела взгляд и выглядела испуганной.

— Очень редко бывают какие-то проблески, но я словно сама их отгоняю. Словно я не должна запомнить этот сон.

— Это важно, — сказал Хейке. — Эти проблески? Ты что-то помнишь о них? Она задумалась.

— Я напугана. Безумно напугана. Это все, что я помню.

Остальные безоговорочно вверили ведение «допроса» Хейке.

— Как давно у тебя эти кошмары? Когда они начались?

Кристер подошел и сел рядом с Магдаленой. Взял ее за руку, потому что она выглядела очень беззащитной и одинокой.

— Не знаю, — ответила она. — Такое чувство, что я их видела всегда. Но это неправда. Возможно, мне было... шесть или восемь лет, когда они начались. Трудно сказать.

— Да, конечно.

Хейке долго размышлял. Его огромная фигура довлела над всем окружающим, а тронутые сединой волосы буйно топорщились, как в молодые годы. Он излучал какую-то жуткую власть.

— Магдалена, ты не возражаешь, если я усыплю тебя? И задам кое-какие вопросы? Пока ты спишь?

Она вопросительно и немного испуганно посмотрела на него.

— Гипноз, — дружелюбно объяснил он.

Когда она еще сильнее испугалась, он добавил:

— Ты ничего не вспомнишь потом.

Магдалена беспомощно и умоляюще переводила взгляд с одного на другого. Но все были столь же озадачены и растеряны, как и она.

— Это опасно? — спросил Молин. — Вредно?

— Нет, абсолютно нет, даже напротив, — заверил Хейке. — Я уже проделывал это раньше, несколько раз! С людьми, которые напрочь забывали свои мысли. В подобных случаях это помогает. Я почти уверен, что кошмары перестанут мучить Магдалену. А мы, возможно, узнаем что-то важное.

— Думаешь, сны имеют какую-то связь с подлым поступком доктора Берга? — спросила Тула.

— Этого мы не знаем. Но почему бы нет? Скажи, Магдалена, ты рассказывала родителям о кошмарах, которые забывались после пробуждения?

Взгляд ее устремился в никуда.

— Я... Нет, не уверена. Но...

— Да?

— Иногда они стояли у моей постели и спрашивали, почему я плакала. Или кричала. Не думаю, что я могла дать ответ. Ведь я сама не знала.

— А ты никогда не видела доктора Берга до поездки в Рамлесу?

— Нет, я увидела его там впервые.

— Ну что ж! Ты согласна?..

Она замерла, сжав руку Кристера. А затем кивнула. Покорно, словно повинуясь неизбежной воле рока.

Было почти за полночь. Но никто не собирался ложиться, даже Томас. Как он объяснял, ему будет гораздо тревожнее лежать в одиночестве и гадать, что происходит.

В комнате зажгли все светильники. Люстра мерцала десятками свечей, а кроме того были внесены большие канделябры.

Магдалену усадили в самое удобное кресло. Она настаивала, что должна держаться за руку Кристера, и Хейке разрешил — но только пока она бодрствует. Как заснет, он должен ретироваться.

Все прочие расселись по комнате. А слуга незаметно встал поодаль.

Хейке сел перед Магдаленой.

Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы погрузить ее в гипнотический сон. Под звук его убаюкивающего голоса некоторые начали клевать носом. В том числе и Кристер. А слуга держался изо всех сил, но все равно чуть не упал, закачавшись, как маятник.

Хейке подал Кристеру знак отойти.

Девочка спала.

— Магдалена, — сказал Хейке. — Тебе тринадцать лет. Ты на курорте Рамлеса. Перед тобой сидит доктор Берг. Ты видела его раньше?

Она слегка нахмурила брови, оставаясь под гипнозом, и нерешительно произнесла:

— Да.

Остальные придвинулись ближе. Она ведь только что это отрицала!

— Теперь тебе двенадцать лет, Магдалена. Твой день рождения. Что происходит? Они заметили слабую улыбку.

— Дедушка подарил мне щенка. Он такой чудный. Терьер, как мне сказали. Я назову его Саша. А недавно у меня появился маленький братик. Он очень милый. Он мне нравится. Лицо ее погрустнело. — Но мне не разрешают к нему притрагиваться. Они боятся за него. Отец даже не смотрит в мою сторону. Он и раньше не обращал на меня внимания, а теперь я для него просто не существую.

Слабый стон вырвался из груди ее дедушки Молина. Хейке продолжал:

— Магдалена, тебе восемь лет. Твой день рождения. Что происходит?

Личико ее сморщилось, голос стал детским.

— Мне не разрешили его праздновать. Я плохо себя вела. Утром не позволила мачехе причесать себя.

— Ты называешь ее мачехой?

— Да, она мне не настоящая мать. Конечно, она любезна, но не думаю, что ей есть до меня дело. Я не хочу, чтобы она ко мне прикасалась.

Голос Хейке стал вкрадчивее.

— Магдалена. Ты видишь сны? Противные сны по ночам?

Девочка покачала головой.

— Я не знаю. Мне так плохо и страшно, когда я просыпаюсь.

Хейке кивнул.

— Теперь тебе шесть лет. Твой день рождения.

Они поняли, что он каждый раз выбирал день, который легко вспомнить. День рождения — большое событие для ребенка.

— Ты видишь противные сны? Которые пугают тебя, хотя ты и не помнишь, почему?

— Да, — тихо ответила Магдалена еще более детским голосом.

Хейке глубоко вздохнул.

— Магдалена. Сегодня тебе исполнилось четыре года. Тебя еще мучают сны?

Лицо ее стало беспокойным. — Да. Да, — выпалила она. — Магдалена... Тебе сегодня исполняется три года. Ты видишь сны?

Лицо ее полностью расслабилось.

— Какие сны?

— Итак, между тремя и четырьмя годами, — подавленно произнес Хейке. Он колебался, не зная, какой день следует выбрать.

— 24-е октября, — тихо сказал Молин.

Хейке кивнул. Молин был очень умным человеком, и он его очень уважал. Но трехлетняя девочка не в состоянии вспомнить дату.

— Не может ли Ваша милость дать ей конкретное пояснение, что случилось в тот день? — тихо попросил он.

Молин поколебался. Вздохнул.

— Ее матери не стало.

Хейке на несколько секунд закрыл глаза.

— Магдалена. В доме тишина. Все печальны. Тебе не разрешают заходить к маме. Они говорят тебе, что она умерла. Это правда?

Грудь Магдалены резко поднимается и опускается, словно она сильно плачет.

— Она сейчас там, — пробормотал Хейке. — Магдалена. Что происходит вокруг тебя?

Она беспокойно заметалась в кресле, словно пыталась выбраться. Неясно только, хотела ли она избежать вопроса Хейке? Или чего-то другого?

Чтобы немного ее успокоить, он сказал:

— Дедушка там?

Она сразу опустилась в кресло и выдохнула.

— Дедушка. Дедушка скоро приедет. Все ждут дедушку.

То, что они слышали, было голосом младенца.

— Дедушка приедет очень быстро, — пообещал Хейке. — А ты... Тебе плохо? Веки ее задрожали.

— Мама? Меня не пускают к маме.

— Тебе одиноко?

— Да, — прошептала она, затаив дыхание. — Страшно.

— Ты боишься? Кого?

Она сильно всхлипывает, словно готова разрыдаться.

— Их!

— Кого их?

Как больно слушать ее всхлипы. Кристеру хотелось прекратить все эти мучительные для нее вопросы, но вместе с тем было ужасно любопытно, чем все это кончится.

— Кого их? — повторил Хейке, видя, что Магдалена не отвечает.

— Я не знаю. Мужчину и женщину. Быть может, они вернутся. Я снова должна спрятаться. Глаза Хейке выражали недоумение.

— Твой отец, Магдалена. Он знает их? Слезы полились по ее щекам.

— Думаю, да.

— Почему ты так думаешь? Но она только энергично помотала головой. Хейке медленно повернулся к Молину и тихо сказал: Когда умерла Ваша дочь? В какое время суток?

— Ночью.

— Причина смерти?

— Не знаю. Утром ее нашли мертвой в постели. Очевидно, слабое сердце, так сказал врач, который ее осматривал. Накануне они много работали, переносили какие-то деревья и кусты в саду, она очень старалась. Помогала — такова была моя дочь. И сердце не выдержало.

— Кто был врач, осматривавший покойную?

— Об этом я никогда не спрашивал. Меня переполняла скорбь.

В комнате повисла напряженная тишина. Хейке отключил Магдалену от их разговора, дав команду глубоко спать и ничего не слышать.

— Рискнем? — спросил Хейке Молина. Старик колебался.

— А она выдержит это?

Хейке посмотрел на хрупкое создание в кресле.

— Она очень устала. Ей бы следовало отдохнуть от сегодняшних потрясений. Но сейчас она вернулась в тот день, а в другой раз, возможно, не получится. Может быть, так для нее лучше: одним махом покончить со всем.

— Вот-вот, именно. У нас проблемы, и надо прояснить все до конца, — напомнил полицмейстер.

Хейке понял его и восстановил прерванную связь с девочкой.

— Магдалена. Ночь накануне печального дня, когда тебе не разрешали видеть маму. Ты лежишь в своей кроватке, верно? Расскажи мне об этой ночи! О том, что происходит. Ты спишь?

Личико Магдалены сжалось от страха, дыхание стало коротким и прерывистым.

Они ждали.

— Ну, Магдалена? — прозвучал тихий монотонный голос Хейке. Она всхлипнула.

— Я просыпаюсь. Кто-то кричит. Они переглянулись.

— Это был мамин голос, я узнала его, хотя он был такой странный. Я вылезла из кроватки и поспешила в коридор. Чтобы узнать, не больна ли мама...

Повествование прервалось. Девочка сильно побледнела. На ее лице был написан бессознательный детский ужас.

— Что случилось, Магдалена? Сначала у нее вырвался протестующий стон, словно она всеми силами сопротивлялась. Потом раздался крик:

— Нет! Нет! Нет, я не хочу!

Магдалене опять три с половиной года.

В коридоре было темно. Только маленькая лампа вдалеке у лестницы. Она повернула ручку двери, которая находилась так высоко, что пришлось встать на цыпочки.

Неуклюже заковыляла по коридору. С лестницы по ногам тянуло холодом.

Не осмелилась позвать маму.

Дверь в мамину комнату была приоткрыта. Внутри шепчущие голоса.

Она больше не хотела туда, ей хотелось прочь от всего этого, но чей-то низкий монотонный голос просил ее продолжать, идти дальше. Этот голос не имел ничего общего с коридором в мамином доме, она не понимала, откуда он исходит, не знала никого с таким голосом. Этот голос словно из другого времени, из другого места...

Голоса возбужденно шептались внутри. Похоже на приглушенную борьбу.

— Я так боюсь, мама! Ты больна, мама? Можно открыть? Вдруг они разозлятся? Так противно, когда они злятся, у меня сразу живот подводит. Папа сказал, что мне нельзя заходить в мамину комнату по ночам, даже если я пугаюсь огромной ветки за окном, царапающей стекло. Если там сейчас папа, я не буду входить, он такой строгий.

Вот! Мама снова крикнула. Но так коротко...

«Держи ее крепко! » — говорит один из шепчущих голосов. — «Сейчас не отпускай... »

Я загляну, я должна, вдруг маме нужна помощь...

Нет, но...!

Что они делают с мамой?

Я боюсь, я убегу! Нет, я не могу.

Что это за дама и мужчина? Папы здесь нет...

Я их не знаю.

Они... они положили подушку на мамино лицо! И крепко держат! Мама не может вырваться.

Бедная мама! Они не должны этого делать!

Я не могу пошевелиться. Хочу помочь ей, но не могу пошевелиться. Не могу издать ни звука. Я кричу, но не выходит ни звука. Как странно!

Они выпрямляются. Вздыхают. Смотрят друг на друга.

«Готово», — говорит дама. Какой у нее ледяной голос. У меня во рту холодеет.

Я должна бежать. В коридор.

Они выходят! Я должна спрятаться, они опасны! Под откидной столик...

Кто-то идет по лестнице. Двое.

Это отец и еще кто-то. Дядя Юлиус, у него такой хриплый голос.

Я должна рассказать, что они сделали!

Но не могу пошевелиться. Не смею. Отец будет злиться на меня, он постоянно злится.

Все останавливаются. Прямо передо мной.

«Что такое, черт возьми, — спрашивает отец. — Что вы здесь делаете? »

Незнакомый мужчина нехорошо отвечает: «То, что ты хотел, верно? »

«Я? Не понимаю, о чем ты говоришь! Что вы сделали? »

«То, о чем мы говорили».

«Говорили? — восклицает отец. — Мы ни о чем не говорили».

«Разве нет? »

«Но... вы сошли с ума? Это же просто пустые фантазии! »

«Ах вот как? » — сказала дама. — «Зачем же ты тогда дал мне ключ от своего дома? »

«Но... ты же понимаешь! » — запнулся отец.

«Нет. Поскольку твоя жена постоянно была дома, не имело смысла давать мне ключ! »

Незнакомый мужчина сказал: «Ты ведь не думал застигнуть нас врасплох, а? Слишком рано пришел домой. Или это мы запоздали. Прихватил с собой Юлиуса — для алиби. Вы должны были найти ее мертвой. Но твоя затея лопнула, друг мой! »

Я слышала, как отец повернулся к дяде Юлиусу. «Юлиус! Ты же знаешь, что я тут не замешан. Ты же знаешь, что я весь вечер провел с тобой? »

Голос дяди Юлиуса подозрительно скрипнул.

«В чем это ты не замешан? »

«О Господи! Мы сидели и шутили, эти двое и я, что бы было, если бы я вдруг овдовел. А они приняли все всерьез! Боже, что мне делать? Я умываю руки! »

Дядя Юлиус медлил с ответом.

«Если бы ты овдовел... ты был бы сказочно богат, верно? »

«Конечно, нет! — возмущенно сказал отец. — Я ничего не унаследую! Старик все завещал Магдалене. Поэтому у меня нет никаких причин... »

«Их у тебя предостаточно, — заявил дядя Юлиус. — Когда старикан умрет — а это случится скоро — твоя дочь станет очень богатой. А твоя дочь еще очень мала. Но я ничего не видел. Ничего! »

«Наконец-то я слышу разумные речи, — сказал незнакомый мужчина. — Но в любом случае дело сделано».

Отец перешел на шепот. «Следы остались? ».

«Никаких, — ответил мужчина. — Так что никаких оснований опасаться за последствия. Завтра ты пошлешь за мной, и я осмотрю ее».

«А девочка? »

«Я пойду посмотрю», — сказала дама.

О Боже, она идет к моей двери. И заглядывает внутрь. А я лежу здесь — под столиком!

«В постели ее нет! »

«Черт возьми! Как же вы проворонили? Где ребенок? Мы должны найти ее! »

«Отправим ее вслед за матерью? »

«Нет, ради всего святого, я же не варвар какой-нибудь! »

«Нет-нет, — сухо сказал мужчина. — Нельзя резать курочку, несущую золотые яйца! Без девчонки ты гроша ломаного не стоишь».

«Заткнись! Ищите здесь! А мы с Юлиусом пойдем туда. И помните: я не замешан в этом... подлом преступлении! »

Они исчезли. Быстрее в постель. Вот так! Я хочу к маме, но они очень опасны! Я должна спать. Марш под перину! Сердце. Так тяжело бьется. Оно разорвет меня на кусочки!

Они идут!

«Вот же она! ». — Это прошептала дама.

«Исчезни, — шепчет отец. — Вы с ума сошли, показываться... Магдалена? Ты спишь? Где ты была, я заглянул, а тебя нет».

Никогда в жизни он не говорил со мной так нежно!

«Я ходила в ванну».

Как странно звучит мой голос!

Отец стоит, словно хочет что-то сказать, о чем-то спросить, но не осмеливается.

Он уходит.

Мама. Мама! Как мне плохо. Голова сейчас расколется. Нельзя плакать, нельзя, нельзя. Голова разорвется на куски, я не могу, не выдержу...

Этого не было.

Конечно, ничего не произошло, это сон!

Я ничего не видела! Я должна запомнить: я ничего не видела, ничего не видела, не видела!

О, как раскалывается голова!

Я должна все забыть, я должна забыть, забыть, забыть! Этого никогда не было, я ничего не видела!

Ничего, только сон.

Все ходит ходуном, мне плохо, я умираю, умираю.

— Магдалена! Проснись же! Магдалена!

«Кто это так ужасно кричит, так заходится в рыданиях? Они режут по живому, эти ужасные крики».

— Магдалена! Ты в безопасности.

— Я ничего не видела, ничего не видела! Я должна забыть, забыть, забыть...

— Магдалена! Дорогая моя, не кричи так! Это дедушкин голос, но очень старый. А другой голос, который все время убаюкивающе вел ее за собой, говорит, что лучше пусть кричит. Пусть выплеснет свою боль, так долго копившуюся.

— Этого не было, не было, я все придумала, это только сон...

Вдруг она резко замолчала и с тяжким стоном опустилась в кресло. Волосы упали на лицо.

Так это она сама так кричала!

Как много народу стоит вокруг!

Она медленно возвращалась к действительности. Здесь был дедушка, и Кристер, и тот, кого звали Хейке и многие-многие другие.

— Тебе лучше? — тихо спросил Хейке, сидя перед ней на корточках, как большой и косматый дикий зверь с ужасно добрыми глазами. — Прости меня, но тебе следует все это помнить!

Она совершенно поникла. Из груди вырвался надрывный всхлип, перешедший в тихий усталый плач.

— Мама, — сокрушалась она. — Они убили ее! Мою милую маму!

Дедушка боролся с рыданиями.

— Моя единственная дочь! Я всегда был невысокого мнения о человеке, которого жена выбрала ей в мужья. Но дочь была так влюблена, а он так ухаживал за ней. Словно она принцесса!

— По сути она ею и была, — заметил Коль. — Единственная дочь самого богатого человека в городе!

— А теперь поможем Магдалене лечь в постель, — сказала Анна-Мария своим ласковым голосом. — И при ней всю ночь будет дежурить один из нас. Не надо утешать ее. Пусть девочка поплачет, пока не наплачется.

Все сочли ее предложение разумным.

Магдалене помогли подняться с кресла. Все подходили друг за другом и либо жали ей руку, либо дружески похлопывали по щеке. И глаза у всех были такие добрые, понимающие и участливые.

Кристер был особенно мил. Он так серьезно погладил ее по волосам, на мгновение задержав руку на затылке. Она стояла, как оглушенная. Слезы иссякли, но осталась смертельная усталость, — она даже сомневалась, сумеет ли доплестись до постели.

— Я дам тебе кое-что успокоительное, чтобы ты заснула, — пообещал Хейке. — И все дурное останется за порогом до завтрашнего дня.

— Одну минуточку, Магдалена, — сказал полицмейстер, когда Анна-Мария выводила девочку из комнаты. — Только один вопрос, и мы оставим тебя в покое. Ты встречала потом этих людей? Мужчину и даму, бывших в комнате твоей матери в ту ужасную ночь?

— Да, — ответила она и сама удивилась, как хрипло звучал ее голос. — Мужчина был доктор Берг. А с женщиной мой отец впоследствии обвенчался. Она теперь моя мачеха.

Старый Молин пригласил всех заночевать в его огромном доме. Ибо никто не знал, когда объявятся Бакманы или нагрянет доктор Берг. Старик не хотел бы оставаться вдвоем с Магдаленой в этой ситуации.

— Первый завтрак накроют в двенадцать часов, — сказал он. — Кто встанет раньше, пусть пеняет на себя!

Предостережение оказалось напрасным. Когда все разошлись по спальным комнатам, часы показывали уже далеко за полночь. А поскольку накануне день выдался тяжелым, то утром дом Молина был совершенно вымершим.

Продолжение дня оказалось под стать началу: полнейший отдых. Магдалена спала от одной трапезы до другой, и нельзя не признать, она имела на это право.

Единственным событием стало получение Кристером давно плутавшего где-то письма. Письмо было от бабушки и дедушки. Гунилла писала, что Эрланд снова нуждается в помощи внука на шлюзе и что дедушка совсем не так здоров, как воображал. Кроме того было одно приятное известие: Арвид М. Поссе приглашал их всех — бабушку, дедушку, Тулу, Томаса и Кристера — на торжественное освящение Гета-канала. Эти празднества проходили поэтапно, по мере завершения строительных работ, и теперь настал черед Мотала-стрем. Праздник должен был начинаться со стапеля в Линчепинге, и ожидался сбор всего цвета общества.

В том числе маленького семейства Людей Льда. Эрланд чуть было не умер от гордости, а бабушка Гунилла писала, что их пригласили из-за вековой верности роду Поссе, а также потому что двое из них занимали должности на Гета-канале.

Кристер всплеснул руками.

— Но я же не могу ехать сейчас! — театрально воскликнул он. — Магдалена больше нуждается во мне. К тому же я подумываю просить ее руки, хотя теперь, услышав, как Бакман женился на Вашей дочери, чтобы запустить лапу в денежки Вашей милости, я опасаюсь, что и меня сочтут авантюристом!

Молин усмехнулся, но глаза его глядели дружелюбно. Он крепко взял за руку импульсивного юношу.

— Никто не подозревает тебя в корыстных намерениях, Кристер. Что касается меня, то я не мог бы пожелать Магдалене лучшего мужа. Но сперва давай-ка дадим ей подрасти! Да и ты еще слишком молод.

Кристер потупился.

— Разумеется, Ваша милость. Я только не хочу, чтобы она была одинока! И к тому же эти зловещие убийцы, охотящиеся за нею.

— Этих зловещих убийц мы арестуем. А я буду беречь Магдалену для тебя, пока ты ждешь. Возвращайся через несколько лет, и увидим, что из тебя и из нее получилось. И как обстоят дела с вашими чувствами.

— Спасибо, Ваша милость, — пробормотал Кристер. — Но мои чувства никогда не изменятся!

— В последнем, думаю, он прав, Ваша милость, — вставил Хейке. — Мы, Люди Льда, очень верные. Если полюбим, то уж на всю жизнь.

— Это прекрасно, — сказал Молин. — Еще одна деталь, говорящая в пользу юного Кристера. Но все-таки мы чуточку подождем, ладно? И все с этим согласились.

По дороге в Нуртэлье мчался экипаж.

Коммерции советник Бакман сидел прямой и натянутый, стараясь не унижать свое достоинство дрыганьем и трясением головой, как его дамы. Он был очень озабочен своим внешним видом и репутацией. Мнение окружающих значило для него бесконечно много.

Нарочный из Нуртэлье явился в препоганую неделю и здорово подбодрил его. Теперь они попляшут, все эти линчепингские приказчики.

Ах, как несладко ему пришлось! Как унизительно! Его опять прокатили в торговой коллегии. Повышение было почти в кармане, Бакман был вне конкуренции! А эти идиоты выбрали вместо него Андерссона. Андерссона! Само имечко говорит, что за квалификация у этого человека!

Много ночей Бакман не мог сомкнуть глаз, ворочался и вынашивал планы мести.

Теперь свершилось! Ах, как он их умоет, всех этих интриганов из коллегии! Он, которому давно следовало пожаловать дворянство, и теперь уж точно пожалуют, с таким-то состоянием. Он хотел бы зваться «фон Бакман». Или лучше «фон Бакенштерна», так звучит благороднее. А эти линчепингские мальчики на побегушках должны лебезить и заискивать перед ним. К чему ему теперь повышения? Пусть себе вкалывают, сколько влезет, а он будет почивать на лаврах.

— Ты собрала все траурные одежды? — спросил он свою супругу номер два.

— О, да! Все готово.

— А ты, Магдалена, — обратился он к сидящей в повозке девочке, — пока будешь в том доме, носи, не снимая, шляпку с вуалью. Старик почти слеп, но там могут быть другие... Если у него все тот же старый слуга, это плохо. И наверняка друзья Молина тоже околачиваются в доме.

— Но мы с Магдаленой очень похожи, — возразила девочка.

Бакман скептически посмотрел на нее. Конечно, они кузины — две Магдалены — и фамильное сходство должно присутствовать. Но оно невелико.

Он поглядел на безрадостную хмарь за окном. И опять нахлынули мысли.

Эта женщина, сидевшая в повозке, его вторая жена... Ах, как он был очарован молодой, изысканной Идой Берг! Он должен был обладать ею, должен! Мужчина ведь имеет право на маленькое приключение, верно?

Но Ида не довольствовалась этим! Она не желала иметь соперниц. «Разведись с женой, тогда поговорим о постели! »

Развестись с дочерью Молина? Тогда он потеряет все!

Она его не волнует, это верно, он никогда не любил ее. Всего лишь оценил возможности, которые открывал брак с такой наследницей.

К тому же она не смогла подарить ему сына.

Он поглядел на нарядного карапуза, сидевшего рядом с ним. Наконец-то у него есть сын! Плоть от плоти его!

Кузен Иды, доктор Берг, был частым гостем в ее доме.

Вместе они вынашивали смелые планы...

Но сам он ни во что не был замешан! И не мог взять в толк, как ключ от его дома оказался в сумочке Иды. Если он его туда положил, то напрочь забыл об этом.

Он был абсолютно невиновен.

Проклятые увальни, не успели убраться до их с Юлиусом прихода! Ничего не оставалось, как взять Юлиуса в долю.

Ладно, все утряслось.

Если бы только девочка не начала видеть кошмары! К чему бы это могло привести?

Видела она что-то или нет?

Доктор Эрик Берг позаботился и об этом. У Бакмана руки чисты. Доктор сказал, что Магдалена сумасшедшая и должна быть изолирована. Бакман согласился. Но настаивал, чтобы с девочкой хорошо обращались. О да, Ида и доктор Берг присмотрят за этим!

Ее отправили в очень респектабельный приют, заверили они. «Милосердие» — название гарантирует качество. Наилучший уход, разумеется, Бакман позаботился о своей бедной больной дочери. Нет, она никогда оттуда не выйдет, можно не беспокоиться. А санитары в подобных заведениях привыкли, что сумасшедшие рассказывают об убийцах в своих семьях, поэтому не будут обращать внимание.

Доктор Берг сначала намекнул, что лучше всего девочку... ну, не стоит продолжать, верно?

Однако Бакман тогда набросился на него. Да что он вообразил? Что коммерции советник хочет лишить жизни собственное дитя? Он на повышенных тонах говорил о своей чести и любви к дочери. Губы доктора немного скривились, но он уступил. Пусть девочка живет, но никому больше не причиняет беспокойства.

Взгляд Бакмана забегал по дождливому пейзажу за окном. Ясно, что у него не было времени навещать дочь! Да и травить девочке душу напоминанием о мире за больничными стенами... Все должны понять, что он не мог навещать ее! К тому же его заверили, что у нее все в порядке... Он исправно платил кучу денег только за то, чтобы быть уверенным в хорошем уходе.