Сандему М. 2 страница

Бальтазар фон Платен стал настолько непопулярен в Норвегии, что продолжать его пребывание на посту наместника оказалось невозможным. К несчастью, Рыночная бойня пришлась на последние годы его жизни. Поэтому карьера этого старого политика и полководца времен войны с Россией, овеянного славой прежних деяний, имела столь горький финал. Ему не следовало бы принимать наместничество над страной, в укладе которой он не разбирался. Однако этот недостаток он разделял с королем, и, разумеется, вполне естественно, что назначен был именно фон Платен.

Таков его жизненный путь. Как тесть он оказал большое влияние на судьбу Арвида Морица Поссе. Особенно в связи со строительством Гета-канала, где молодой Поссе получил высокий пост.

Мечта о судоходном пути через Швецию была давней. Еще Густав Ваза намеревался построить канал, чтобы покончить с кружным плаванием вдоль всей Южной Швеции, но прежде всего, чтобы избежать разорительной зундской пошлины, которую взимала Дания за проход через пролив Эресунд. Но планы эти не были реализованы. Пока Бальтазар фон Платен не выступил со своим грандиозным проектом.

Существовала естественная предпосылка — река Гетаэльв, связывавшая озеро Венерн с проливом Каттегат. Но река была не вполне пригодна, и шведская знать осуждала идею, полагая, что прежде всего нужен выход к Гетеборгу, и что этот колоссальный проект слишком сложно и, главное, очень дорого реализовать. Недостатка в негативных комментариях не было.

Только когда Бальтазару фон Платену удалось построить канал Тролльхэтте, открыв судоходный путь между Гетеборгом и озером Венерн, сословия королевства дали добро на полномасштабное строительство канала. Это стало главным делом жизни фон Платена. В 1832 году, через три года после его смерти, канал был готов: протяженностью девятнадцать миль, через всю Швецию от Гетеборга на западе до Стокгольма на востоке. Он включал в себя пятьдесят восемь шлюзов, проходил через множество озер и воспринимался почти как чудо.

Род Поссе владел поместьем Бергквара в Смоланде. Однако у отца Арвида Морица было шестеро сыновей. Понятно, что все шестеро не могли жить в Бергкваре, и многим из них пришлось покинуть родное гнездо. Арвид Мориц рьяно взялся за исполнение своей высокой миссии на строительстве Гета-канала — так и разъезжал взад-вперед с инспекциями.

На одном из шлюзов не хватало надежной охраны. А самым надежным семейством, известным Арвиду Морицу, было семейство Арва Грипа. Его зять, Эрланд из Бакка... Сейчас уже, конечно, немолодой, но у него есть внук, Кристер, который может унаследовать этот пост.

Почему бы не спросить Эрланда?

Старый Арв Грип уже умер. Но и Эрланд из Бакка, и его супруга Гунилла были порядочными людьми, которым Поссе доверял на все сто. Гунилла взяла на себя часть бумажной работы своего отца в Бергквара. Ее дочь Тула тоже была связана с семьей Поссе, протягивала им руку помощи во многих ситуациях, хотя Арвид Мориц частенько чувствовал себя очень неловко в присутствии Тулы. Что-то в ней было непонятное для него: ироничное выражение лица, словно она посвящена во все тайны этого мира. Но в любом случае она верна семейству Поссе, и это главное. В придачу к ней Томас и маленький сынишка Кристер, который еще желторотый птенец.

Все они получат прекрасные жилища в Боренсберге в Эстерготланде, стоит им только захотеть.

Гунилла и Эрланд колебались. Они были незримыми нитями связаны с согном Бергунда.

А у Томаса была своя мастерская музыкальных инструментов.

Но ее-то перевезти не так уж сложно.

Тула и Кристер были настроены решительно. Колеблющиеся нашли утешение у Арвида Морица Поссе. Он вовсе не хотел спровадить их, напротив, он хотел поселить их там, потому что сам обретался поблизости. Отчасти из-за того, что владел там кое-какой собственностью, отчасти из-за своих частых визитов к графу Бьелке в Стурефорс и к семейству Стьернель в Ульвосу. Они бы виделись чаще, чем сейчас, когда он постоянно отсутствовал в Бергквара, исполняя свои многочисленные обязанности. Кем он только не был! Камергером королевы, лагманом, губернатором, директором Гета-канала, членом государственного совета... и даже когда-нибудь должен был стать министром. Жизнь его протекала в переездах с одного места на другое.

Итак, все в маленьком семействе Эрланда решились на смену местожительства. Шлюзовая стража, бог ты мой! Неплохой чин для старого унтер-офицера. Ответственное поручение, с которым Эрланд справится наилучшим образом. Для конторской работы он никогда не годился. На свежем воздухе, открывать и закрывать шлюзы, выкрикивать команды, отдавать честь проходящим судам...

Чем больше они об этом думали, тем более соблазнительной рисовалась перспектива.

Эх, была не была!

Когда Кристер вернулся с курорта Рамлеса, все в доме стояло на голове: Тула паковала вещи. Она велела сыну немедленно помогать ей и одновременно расспрашивала об отдыхе.

— Они хорошо обращались с твоим отцом? — воинственно осведомилась она, пытаясь запихнуть в переполненный сундук еще одну смену белья.

Кристер заверил, что Томас был в заботливых и умелых руках.

— Ну-ну, а-то как напущу на них на всех черта!

Туле было тридцать три года, но глядя на нее, никто бы об этом не догадался. Она выглядела и двигалась, как юная девушка. Сейчас она вспрыгнула на крышку сундука и начала топать по ней, видя, что та наотрез отказывается закрываться. Болтая без умолку, Тула одновременно со всем справлялась.

Крышка упрямилась. Тула спрыгнула вниз и сделала легкое движение рукой перед замком, прошептав нечто мистическое.

Крышка сундука немедленно захлопнулась.

Кристер тем временем возился с другим сундуком, столь же оптимистично набитым. Он повторил материнский жест и прошептал что-то не менее таинственное.

Крышка не среагировала.

Тула поглядела на сына с веселым восхищением. Потом встала рядом с ним и пробормотала те же слова, что и незадолго до этого.

Кристер даже мог слышать торопливые приглушенные шевеления одежды в сундуке. Одежда утрамбовалась, и замок, щелкнув, закрылся. Он подавленно вздохнул:

— Это несправедливо! Но погоди, мое время придет, я вас всех заставлю онеметь от изумления.

Они продолжали укладываться.

Прошло немало времени, прежде чем Тула заметила, что Кристер притих. Она прервала работу.

— Что это с тобой, парень? Мечешься по комнате со стеклянными глазами и глупой улыбочкой на губах? Тебя пыльным мешком ударили?

— Я влюбился, мама, — идиотски улыбнулся он. — Наконец-то, спустя все эти годы, я нашел то, что искал.

— Насколько мне известно, «все эти годы» — это всего пятнадцать лет, а я не думаю, что ты искал свое сокровище с пеленок, — сухо заметила Тула. — Кто она? Маленькая медсестричка с курорта?

— Нет-нет, она скорее пациентка. Ее зовут Магдалена. Мы провели вместе вчерашнюю ночь. Она должна мне написать.

— Провели вчера ночь, говоришь? Кристер поглядел на нее блаженными мечтательными глазами.

— Позор тому, кто плохо об этом подумает! Все было так чисто и непорочно, мама! Духовная симпатия. Она так невероятно красива и несчастна. Я спас ее.

Тулу так и подмывало сказать «телячьи нежности», однако хватило такта сдержаться.

— Спас ее? Каким же образом?

Он встрепенулся. Вспомнил ночь в своей уединенной комнатке. Все ночные заклинания и то, как он постыдно уснул посреди долгих и запутанных самодельных священнодействий, призванных изгнать злых духов, свирепствовавших в магдалениных снах.

— Нет, я не могу тебе это объяснить. Скажу лишь, что теперь она избавлена от опасности.

— Отлично, — сказала Тула. — И сколько же лет этому чуду?

— Тринадцать.

— Слава Богу! — пробормотала Тула. Ей уже привиделась коварная опытная соблазнительница, поймавшая в свои сети ее невинного сыночка. — Теперь мне лучше понятен твой романтический пафос. Она мила?

— Как...

Он хотел сказать «как цветок шиповника», но это сравнение явно не подходило бледной и хрупкой Магдалене. — Как маленький ландыш под темными елями.

— Звучит весьма чувствительно. Подай мне чугунок, мы поставим его сюда!

— Мама! — Кристер был уязвлен. — Как ты можешь говорить о чем-то подобном применительно к Магдалене?

Тула бессердечно рассмеялась.

Итак, Люди Льда покидали Смоланд. Их путь лежал на север. Все ближе и ближе подходили они друг к другу.

И все ближе к великой расплате по счетам прошлого: к Тенгелю Злому.

Кого было особенно трудно уломать, так это Гуниллу. Она постоянно ходила удрученная, подавленная. Чтобы облегчить ей прощание со старым домом, остальные предложили ей взять с собой всех животных. Она просияла, и хотя путешествие становилось вдвое дольше, забрала с собой и коров, и овец, и поросенка, и кур, и собаку, и кошку. Впрочем, от согна Бергунда до Боренсберга, или по-старому Хусбюфьелля, было не так уж далеко. Переезд занял всего неделю, и скотине не пришлось долго месить грязь по бездорожью.

Все пятеро прекрасно обустроились в Эстерготланде. Томас, подлечившийся на курорте Рамлеса, открыл свою мастерскую в подходящем месте в маленьком городке Мотала. Помещение помог подыскать граф Поссе. К мастерской примыкал домик, в котором могли жить Тула и Кристер. Так что фактически они вновь стали горожанами.

Эрланд и Гунилла получили маленькую усадьбу в Боренсберге. До этого Эрланд ушел в отставку с военной службы, хотя иногда форсил в нарядной униформе по торжественным случаям. А роскошный кивер находил применение в свинарнике и в хлеву, где он муштровал неразумных коров и телят, а также капрала пса Каро и сержанта кота Пуса, пока никто не видел. Старые военные замашки вытравить было невозможно.

Праздник на его улице случился, когда Арвид Мориц Поссе назначил его шлюзовым смотрителем при Гета-канале. Ух, как он будет свирепствовать, командуя своими подчиненными. Пусть узнают, что такое иметь в начальниках отставного офицера.

Но... подводило усердие. Половины его старательности вдоволь хватило бы на исполнение этой службы.

Гета-канал был в надежнейших руках, сам Эрланд первый провозгласил это.

Тула процветала и справляла свои шабаши в новых элегантных нарядах. Ей казалось, что смена обстановки — это замечательно, и она изо всех сил подыгрывала своему мужу Томасу в его стремлении быть принятыми местным обществом. Раньше в городе не было мастера, изготовлявшего музыкальные инструменты, и Томасом в первую очередь заинтересовались музыканты. Покупатели нашлись быстро. Тула торжествующе заключила его в объятия.

Томас старался не показывать, что его мучил ревматизм. Тула так возилась с ним, к тому же он прошел такой дорогостоящий курс лечения в Рамлесе, — не стоило ее огорчать.

Поссе позаботился, чтобы Кристер учился в хорошей школе, а тот был прилежным учеником.

Но он так и не получил письмо от своей любимой Магдалены.

Первые месяцы он с нетерпением дожидался почты, каждый день надеясь, что вот сейчас придет письмо!

Но постепенно приходилось изобретать дополнительные объяснения. Что письма не пересылают, и они завалялись в Бергунде. Или что не могут отыскать его новый адрес. Он забеспокоился, прежде всего из-за ее и своей собственной глупости: это же надо, не обменяться настоящими адресами, не разузнать побольше друг о друге. Ну да, он не знал свой новый адрес — идиот, которому нет прощения, — но надо было в любом случае узнать ее адрес, даже если ей нельзя писать. К северу от Стокгольма. К югу от Стокгольма. Что это за адреса такие? Мотала ведь совсем не рядом со Стокгольмом!

Начался долгий период, когда Кристер мобилизовывал все свои оккультные способности, чтобы заставить ее письма найти дорогу к нему. Он проводил бесконечные магические сеансы и даже устроил некое подобие алтаря в уборной — единственном месте, где его оставляли в покое. Там он складывал кусок бумаги, символизировавший письмо Магдалены, и сжигал его в ритуальном воскурении духам, ответственным за почтовые отправления.

Тула спасла уборную от пожара. Но при этом не обошлось без нескольких ведер воды.

Тогда он начал падать духом. Магдалена забыла его. Он так мало значил для нее!

Естественно, он расспрашивал о ней отца. Как только Томас вернулся с курорта, Кристер насел на него с более или менее завуалированными вопросами. Ну, как было в Рамлесе после отъезда Кристера? Томас задумался. Маленькая девочка? Да, конечно, он ее помнит. Но он ее совсем мало видел. В первый день после отъезда Кристера она приходила к Томасу, словно искала у него защиты. Они немного прогулялись. Она хотела знать все о Кристере, верно. Но едва они начали разговор, явился дядя и довольно грубо увел ее с собой.

Кристер застонал. Он должен был остаться и утешить ее, ему не следовало уезжать! Что отец смыслит в ранимых девичьих душах? Он, конечно, мил, милейший отец на свете, но что знают взрослые о молодости? Только молодые живут. Когда человеку исполнилось двадцать, он все равно что умер.

Словом, Кристер рассуждал, как девяносто девять и девять десятых процента пятнадцатилетних. Он снова слушал воспоминания отца о Рамлесе. Да, еще был какой-то скандал... Томас наморщил лоб и попытался вспомнить. А Кристер тем временем сидел как на иголках и повторял «Да? Да? », пока Тула не попросила его прекратить квакать.

Томас посетовал, что почти ничего не помнит о скандале, он как раз тогда был на процедуре, им занимались несколько санитаров. Единственное, что он мог сообщить, это что какая-то девочка громко и жалобно плакала, а еще резкий мужской голос — да, это, наверное, ее дядя Юлиус, ответил он на вопрос негодующего Кристера. Что говорил мужчина? Нет, этого Томас к сожалению не слышал. А потом? Потом он ни разу не видел ни девочки, ни ее дяди, должно быть, они покинули курорт Рамлеса.

Увидев, как расстроился мальчик, Томас искренне пожалел. Если бы Кристер чуть больше рассказал ему о Магдалене, он бы проявил к ней больший интерес. А что, у девочки были неприятности?

Нет, этого Кристер не знал. Все, что ему известно, что она была очень одинокой и очень несчастной маленькой девочкой, терзаемой ночными кошмарами.

А теперь он жил в Мотале, и все нити, ведущие к его Магдалене, оборвались. Он написал на курорт Рамлеса и просил сообщить ее адрес, но так и не дождался ответа. После третьей попытки пришло письмо с кратким уведомлением, что частные сведения о пациентах не выдаются.

Разумеется, у него появились бредовые идеи поехать в Бергквару и справиться там о корреспонденции на его имя, или же самому добраться до курорта Рамлеса и «приставить им нож к горлу». Но все это непросто осуществить, если ты школьник и без гроша в кармане.

Наконец он пошел к матери просить помощи потусторонних сил. Пусть они найдут Магдалену или хотя бы разузнают, все ли у ней в порядке. Но у Кристера не было личных вещей Магдалены, а без этого Тула была бессильна. Она никогда не видела девочку, не приближалась к ней. В отчаянии Кристер умолял Тулу войти в контакт с предками, например, с Тенгелем Добрым или с Суль, но Тула раздосадованно фыркнула. Тревожить их из-за какой-то несчастной любви? И в конце концов Тула не сильна в беседах с предками. Это конек Хейке — он, а не она, владеет этим даром.

По правде говоря, она слегка побаивалась Тенгеля Доброго и его немногочисленную свиту. Совесть ее была неспокойна, давние связи с демонами залегли на душе тяжким камнем вины.

Кристера переполняли беспомощность и бессилие. Почему Магдалена не написала?

Как он не противился, воспоминание о ней постепенно превратилось в сладкую мечту. Но Кристер никогда ее не забывал.

Шли годы. Кристеру исполнилось восемнадцать, и он стал разумным юношей. Ну, или просто юношей, во всяком случае.

Дедушка Эрланд постарел и одряхлел, и Кристер после окончания школы должен был временно принять под свою ответственность шлюзы. Эрланд обходил свои владения, показывая их Кристеру, и уж поверьте старому унтер-офицеру, во всей Швеции не было более ответственной работы. Когда Эрланд рассуждал о резервуарах, порогах и шлюзовых воротах, голос его приобретал значительность, хотя Кристер усвоил всю систему, прежде чем дедушка дошел до первых ворот. Но он не перебивал старика, поскольку, невзирая на свои мелкие чудачества, все-таки был понятливым юношей.

Сказать по правде, он принял новые обязанности без особого рвения. Ибо это отнюдь не то, чему он намеревался посвятить себя в будущем — для этого он слишком интеллигентен. Так, во всяком случае, казалось ему самому, ведь в его возрасте умственную работу ставят выше физической. Понимание того, что всякое честное ремесло почетно, приходит к большинству людей много позже, когда жизнь уже набьет им синяков и шишек за их заносчивость.

Солнечным летним днем, когда поля вокруг шлюза стояли золотыми от цветущих одуванчиков, Кристер впервые всерьез приступил к работе. День выдался хлопотным, лодки так и сновали вверх-вниз по течению Моталы. Кристер хладнокровно управлял ими: вот грузовой лихтер вверх, а вот парусная шхуна и еще один лихтер вниз, вот изысканная частная яхта, которую он проводил восхищенным взглядом, а вот две рыбацких суденышка, которым, по его мнению, там в сущности нечего было делать. Лодки направлялись в разные стороны и затрудняли работу Кристера, браня его за долгое ожидание.

О, как же неутомимо он трудился, как устал! Вообще-то при шлюзе имелся работник, отвечавший за открывание ворот, но в тот день он, к несчастью, отсутствовал. Кристер подумал, что следует призвать на помощь магические силы, и произнес несколько заклинаний над одними из шлюзовых ворот. А сам тем временем стал сражаться со следующими. Он крутил лебедку и ворочал огромным рычагом — отчего даже напряглись мускулы, — и старался сохранить хладнокровие, пока вода медленно поднималась или опускалась в шлюзовых камерах. Как дедушка Эрланд справлялся с такой умственной работой, непонятно. Она ведь требует недюжинных мозгов!

Кристер увидел, что потусторонние силы превосходно справлялись. Все функционировало как надо, и нет нужды думать о чем-то еще, кроме того, к чему мысли устремляются сами.

Провкалывав, как раб, несколько часов, он подумал, что пора предаться отдыху на лоне природы. Руки за голову, нога на ногу, в зубах соломинка... Что может быть роскошнее?

Превосходная работа была у дедушки, ничего не скажешь! Кристер пробормотал какие-то магические приказания реке, чтобы та дала знать, когда снова приплывут лодки. Несомненно, такие интуитивные послания — его конек.

Мысли его вновь устремились к Магдалене. Времени минуло уже много, но близость травы, ее запахи разбередили память о той ночи на курорте Рамлеса. Магдалена... Маленькая девчушка, где ты теперь? Неужели не чувствуешь, что твой единственный друг тоскует без весточки от тебя?

Глухой голос раздался откуда-то из преисподней:

— Эй, какого черта мы должны здесь торчать?

Кристер взвился, как ужаленный. Что? Где...?

Вся кровь ударила ему в лицо. О Боже! Рев раздавался из одной из шлюзовых камер!

На трясущихся ногах он приблизился к ее краю и заглянул внутрь.

На дне пустой камеры застряла лодка! Грузовой лихтер, шкипер которого метался с темно-багровым от ярости лицом. Другие не менее разъяренные физиономии воззрились на Кристера.

Помчавшись к машинному отделению, он услышал за собой крик шкипера:

— Где Эрланд из Бакка? У него хоть голова на плечах была! На него всегда можно было положиться. Что за идиота они тут теперь посадили!

О стыд и позор! Кристер лихорадочно крутил механизмы, а сердце ухало в груди. Милый, милый дедушка Эрланд, прости меня! Прости за то, что навлек позор на твою седую голову, на твое доверие ко мне. Этого никогда больше не повторится!

Лихтер поднимался, а Кристер все сильнее падал духом. Он даже не помышлял об оправданиях. Не утверждал, что внезапно заболел и был вынужден на несколько минут отлучиться. Во-первых, дело тут вовсе не в минутах, а во-вторых, он, несмотря ни на что, имел твердые понятия о чести. А правды он сказать и подавно не мог: что положился на свои сверхъестественные способности и был убежден, что потусторонние силы предупредят его.

Значит, у него и в помине нет никакой интуиции, забыть целую лодку, целую шлюзовую камеру!

Такой интуицией обладает даже младенец!

Нет, сегодня Кристеру не везло!

Однажды в середине лета Тула отправилась в большой город Линчепинг — епископскую резиденцию и старинное место тинга остготов, где были рынок, монастырь и кафедральный собор.

Нельзя отрицать, что Тула была непоседой. Поразительно другое: одна из «меченых» рода Людей Льда, одна из неукротимых, смирила себя во имя своих близких. Она охотно сделала это, ибо любила их всех и желала им добра. Но часто ее донимал зуд мучительного беспокойства. Ей казалось, что она утратила полученные способности, и тогда ей хотелось взлететь. Или немного поколдовать, в полной тишине, чтобы никто не заметил.

Но в глубине души она знала, откуда идет это назойливое беспокойство. Да, конечно, она стремилась завладеть сокровищем рода Людей Льда, на котором собакой на сене восседал Хейке. Он понимал, как опасно отдавать его в руки безответственной Тулы.

Тула усмехнулась про себя, подумав об этом.

Нет, вовсе не сокровище причиной ее беспокойству. Его-то она со временем все равно получит.

Есть кое-что похуже.

Она была во власти демонов. Она любила их когда-то. Нет-нет, не в прямом смысле, но насколько это было возможно. Ее бегство из Гростенсхольма — по-прежнему ли они дожидаются ее?

Она знала, что все еще была красива. Не той невинной красотой, что раньше. Более дьявольской. Влекущей, как никогда доселе!

Минуло почти двадцать лет. Но это по-прежнему живет в ней. Вожделение, которое они зажгли. Головокружительное волнение при мысли о четырех жутких демонах.

Она пересекла площадь Сторторг в Линчепинге — место, где земные люди показали однажды свое звериное нутро почище демонов. Двести с лишним лет назад здесь произошла Линчепингская кровавая баня, прямо на этой мостовой. Здесь во имя дальнейшего упрочения королевского самодержавия были казнены члены дворянских родов Спэрре, Бьелке и Банер...

Когда же человечество образумится?

Земные мужчины не привлекали ее, она довольствовалась одним — своим Томасом, которого продолжала любить так сильно и искренне, что сама пугалась.

И все равно она принадлежала не этому миру. Она принадлежала демонам, она вкусила их эротики, этой ошеломляющей, одновременно ледяной и раскаленной чувственности. Они распаляли ее, раз за разом, беспрестанно, в те мгновения, что она проводила с ними.

Они не казались ей отвратительными. Она находила их невыразимо притягательными.

Многие из женщин Людей Льда испытывали влечение к демонам. Суль. Ингрид. Иногда Силье, которая хоть и не принадлежала к роду Людей Льда, но находилась под их влиянием. В своих фантазиях она представляла Тенгеля Доброго демоном.

Поэтому неудивительно, что Тула чувствовала себя разбитой и опустошенной. Она, как птица с подрезанными крыльями. Пока у Тулы были Томас, Кристер и ее родители, она могла удержаться на земле. Но если она их потеряет...

Она не отваживалась думать об этом. Не хотела замечать, что отцу и матери далеко за шестьдесят или что Томас уже совершенно беспомощен. Он часто страдал от болей в спине и почти не вставал на ноги — на которых он так толком и не научился ходить. Тула подозревала, что и сердце у него пошаливает — так бывает, если тело разбито ревматизмом.

Она написала письмо Хейке:

«Сколько еще ты, старый лис, собираешься сидеть на нашем сокровище? Мой любимый Томас болен, а у меня ничего нет, чтобы его вылечить. Я вовсе не намекаю, что тебе пора умирать, а мне наследовать сокровище: никто в роду не желает тебе смерти, ты прекрасно это знаешь. Но разве можно так скаредно зажимать целебные снадобья?

К тому же мы долго не виделись, и ты вместе с семьей мог бы навестить нас. По причинам, известным только нам с тобой, я не смею совать носа в Гростенсхольм и своему сыну запрещаю посещать этот замок с привидениями! »

Хейке немедленно ответил. Дела в усадьбе шли плохо и не позволяли им выбраться в гости, но он отправил посылку с лекарствами, которую Тула с трудом получила на таможне. Ей даже пришлось пробормотать что-то над таможенниками, и те вмиг отдали посылку, ничего не успев сообразить. Так Томас был обеспечен чудодейственными эликсирами. Но и они не вечны...

Тула вновь сконцентрировалась на городе Линчепинге. Она собиралась сделать покупки и навестить подругу. Подругу звали Аманда, она была женой аптекаря и имела высокий социальный статус. Дамы познакомились, когда Тула покупала лекарства для своего Томаса, и поскольку аптекарша Аманда сразу обнаружила, что имеет дело с интеллигентной особой, они начали общаться. Тула казалась Аманде обворожительной. Как раз наоборот!

Сейчас аптекарь, доктор и другие известные в городе персоны готовили ежегодный прием для зажиточных обывателей. Не могли бы Тула и ее супруг тоже пожаловать? Будет большой праздник в Городском клубе, со званым обедом, танцами, множеством пышных и утомительных речей.

Тула поблагодарила за честь и сказала, что сперва должна спросить Томаса. Но теперь он стал таким тяжелым на подъем, что она не питала особых надежд.

— Попытайся! — сказала Аманда. — Будет так замечательно, если вы придете!

Две подруги вместе отправились по магазинам, а когда завершили прогулку, Аманда решила проводить Тулу к экипажу. Они задержались в красивом парке — захотели немного посидеть на скамейке и поболтать напоследок. Они ведь так редко виделись. Да и коробки были тяжелые: покупали все подряд, как сумасшедшие, а теперь мучились угрызениями совести. Тула купила инструменты для Томаса, отрезы на платье себе и на рубашку Кристеру. Он сейчас жил у дедушки Эрланда и бабушки Гуниллы, замещая шлюзового смотрителя, но часто забегал домой повидать родителей.

Вдруг сердитый девичий голос прокричал:

— Саша! Быстро иди сюда! Иди сюда, кому говорю!

Саша? Так ведь звали собаку Магдалены? Девочки, о которой рассказывал Кристер?

В тот же миг мимо, опустив голову и поджав хвост, стремглав пронеслась маленькая лохматая собачонка.

За ней поспешила девочка-подросток. Туле не удалось ее внимательно разглядеть, только бросилось в глаза, что ей лет пятнадцать или чуть больше. Собачку поймала супружеская пара, наверное, родители девочки. Они вели маленького мальчика лет четырех. Затем все семейство удалилось из парка.

Тула повернулась к Аманде.

— Кажется, мне знакома эта семья. Не знаешь ли, кто они?

Ее ровесница-подруга, в такой же неизменно элегантной одежде и с модной прической, слегка язвительно сказала:

— Эти-то? Это Бакманы.

— Ах, так это они! Разве они живут здесь, в Линчепинге? Я думала...?

— Они переехали сюда три года назад. Живут в роскошном доме на другом конце парка. Да-да, вон в том белом.

— Гм, — произнесла Тула таким голосом, словно замышляла злодейские козни. — Мне нужно как-нибудь их навестить.

— Их? Они никогда не принимают визитеров. И не общаются с кем попало, имей в виду! Нужно быть по меньшей мере королем, чтобы получить у них аудиенцию. Но они согласились явиться на праздник. Это было весьма неожиданно. Тула медленно проговорила:

— Аманда... Не думаю, что удастся вытащить на праздник Томаса, это почти невозможно. Но нельзя ли взять вместо него сына?

— Да, конечно! Кристер такой очаровательный!

— Тогда мы говорим тебе большое спасибо и обязательно придем. Кристер и я.

По дороге домой Тула заехала на шлюзы в Боренсберг.

В тот день там работали и Кристер, и дедушка Эрланд, и еще один дополнительный смотритель, потому что началась летняя навигация. Кристер сумел улучить несколько минут. Она смотрела, как он приближается, загорелый и симпатичный, с выгоревшей челкой и радостными глазами.

Какой ладный юноша, подумала она. Неужели это действительно тот самый Кристер, который сто лет назад стоял на четвереньках у пруда и, пачкая локти и колени, целовал четырех озадаченных лягушек, чтобы посмотреть, превратятся ли они в прекрасных принцесс? Или тот Кристер, который стащил у учителя указку и пытался превратить ее в волшебную палочку, чтобы заколдовать щербинки между зубами? Прекрасными белыми зубами, которые росли слишком далеко друг от друга и вызывали бесконечные комплексы? Это было время, когда он начал смотреть на девушек. Сколько ему было тогда? Двенадцать? А теперь стал совсем взрослым...

Ах! — Тула вздохнула, но сколько гордости было в этом вздохе!

Она быстро рассказала ему новость.

Воцарилось молчание.

Только вокруг них пиликали сверчки.

Тула бесцеремонно заявила:

— С сожалением должна констатировать, что мой единственный сын выглядит очень глупо.

Кристер закрыл рот. Когда дело касалось его выдающихся умственных способностей, он реагировал очень болезненно. С этим не следовало шутить.

Он схватил ее за руку.

— Ты уверена, что это была она? Та, что ты видела, была самой прекрасной на свете?

— Я видела ее только сзади. Но все совпадает, не так ли?

— Да, — произнес он в блаженном восторге. — Да, конечно. Кроме одного... Она не могла кричать на собаку. Магдалена любит своего Сашу!

— Ну, это мелочи. Ты пойдешь со мной? Он внезапно ужасно разволновался.

— Мне же совершенно не в чем идти!

— Ах, что за женский аргумент, — заметила Тула. Он не слушал ее.