Дмитрий Сафонов 13 страница

Все трое ощущали сгустившуюся атмосферу беды, царившую на станции. Воздух был таким плотным, что его можно было раздвигать руками. Они медлили, тянули секунды, всячески оттягивали то время, когда им придется сделать первый шаг к той стороне платформы.

Они не слышали ни человеческих голосов, ни криков о помощи, только неумолкающий шум и утробный рокот потревоженной земли, в которую так бесцеремонно вторглась чужеродная стихия.

– Пошли! – сказал старший снова громче, чем следовало.

Они одновременно шагнули вперед.

Сверху они смотрели на человеческие тела, покачивающиеся в прибывающей воде.

– Наши были здесь? Или нет? – спросил старший, обращаясь скорее к самому себе.

Водитель пожал плечами.

– Наверное, были, – ответил док.

– Почему тогда ушли? – сказал старший, хотя ответ был очевиден: потому что в их помощи никто не нуждался.

Ладно. Пусть так. Но ведь у спасателей еще оставалось много работы: достать тела погибших, разобрать завалы, проверить все вагоны, оставшиеся в тоннеле… Почему же они ушли?

«Сначала надо остановить воду, – понял старший. – Остановить воду и как-то запечатать дырку, откуда она льется. Только после этого можно начинать полномасштабные работы. Делать все это прямо сейчас – неоправданный риск».

Но из этого следовало…

Он достал рацию.

– Внимание! Я – восемнадцатый. Кто на связи? Кто меня слышит?

Рация трещала, шипела, и старший не мог разобрать ни слова. Но ему почему-то казалось, что кто-то, на том конце радиоволны, напряженно ловит каждый звук.

Он отпустил кнопку вызова и посмотрел на дисплей. Тот загорелся зеленым огоньком – значит, с ними пытались выйти на связь.

Старший последний раз посмотрел в тоннель. Оттуда прибывала вода, принося все новых и новых мертвецов.

Решение пришло мгновенно.

– Уходим! – крикнул старший и побежал обратно, пересекая платформу наискосок.

Тоннель, по которому они пришли, был почти сухим, и в нем не плавали трупы.

Спасатели спрыгнули с платформы и со всех ног побежали прочь. Едва их дробные шаги затихли вдали, к платформе из параллельного тоннеля вышли люди.

Двое. Первый, бредя по пояс в воде, припадал на одну ногу, второй нес на руках девочку в пластиковом дождевике.

Одной рукой, заведенной за спину, Гарин придерживал Ксюшу, а другой – вцепился в пиджак мужчины со сломанной ногой.

Мужчина, тяжело отдуваясь, шел впереди. Гарин слышал плеск воды, когда тот убирал преграды, постоянно возникавшие на их пути. И Гарин знал, что это за преграды.

На мгновение ему почудилось, что вдалеке он увидел отблеск света, озаривший потолок и стены. Но отблеск исчез, и Гарин решил, что ошибся.

Но по мере того как они продвигались вперед, в тоннеле и впрямь становилось светлее. Теперь Гарин четко видел контуры мужчины, идущего впереди.

Он был ему благодарен за то, что мужчина больше заботился о Ксюше, чем о себе. Но его сильно смущала неизвестная причина такой заботы.

Ведь, если бы Гарин был один, без дочери, этот мужчина вряд ли вызвался бы ему помогать. Значит, все дело в Ксюше. Но почему? Откуда такая любовь к незнакомому ребенку?

«Брось, Гарин, – говорил он себе. – Не надо думать о человеке хуже, чем он есть. Разве Михаил не относился к ней точно так же? »

Воспоминание о толстяке заставило его сердце болезненно сжаться. Как он? Сумел ли выбраться?

«Я вам верю», – сказал толстяк. И еще он сказал: «Я не умею плавать».

Сознание того, что он бросил человека, не давало Гарину покоя. Сколько он ни пытался списать свое поведение на сложившуюся ситуацию, но так и не мог до конца себя оправдать.

Этот мужчина, которого он, спас, заставил Гарина забыть о Михаиле. «Ну а что я еще мог сделать? » – подумал Гарин и удивился, как вяло сейчас звучит его обычное оправдание.

Последние годы он только и делает, что оправдывается: перед Ириной за то, что не мог толком обеспечить семью; перед Ксюшей за то, что многие простые и вполне естественные радости оставались для нее недоступны – все по той же причине; перед самим собой, наконец, за то, что был мямлей и предоставил жизни идти своим чередом, не пытаясь в ней хоть что-то изменить.

«Ну а что я могу сделать? Что мне, воровать, что ли? » – говорил он, считая, что одним этим решает все возникающие проблемы. Ерунда! Проблемы оставались проблемами, потому что Гарин оставался Гариным.

Но сейчас где-то внутри него возник такой сильный и неожиданный протест против своей привычной фразы, что он чуть не задохнулся от злости.

«Что я мог сделать? Да все, что угодно! Даже больше, если кто-то и мог что-то сделать, то только я! Я один! И не сделал! »

Мысли его вновь переключились на мужчину, шедшего первым.

«Вся разница между нами в том, что он может твердо сказать: я – первый! А я – не могу! »

Да, он спас этого человека. То есть смог. И мужчина помог ему. Но Гарин сильно сомневался, что он сделал это как ответную любезность.

Мужчиной двигали совсем другие побуждения, которые Гарин не понимал.

Почему-то именно это не давало ему покоя. Наверное, он боялся и подсознательно ждал момента, когда мужчина обернется и скажет: «Все, хватит! Я отчаливаю, а дальше карабкайся сам! » Ведь сказал же он что-то подобное Михаилу.

Гарин был готов к такому повороту событий, но главный вопрос – почему? – так и остался бы невыясненным.

Гарин собрался было спросить мужчину, сказать что-то вроде: «Я, конечно, понимаю, сейчас не время и не место, но все-таки… Почему это вы, уважаемый, так ревностно заботитесь о моей дочери? И о чем вы разговаривали с ней, сидя в вагоне? И что за дурацкие вопросы – кто на кого похож? На маму или на папу? И? »

Было что-то еще, ускользнувшее из сознания, как ключ от двери сквозь дырку в кармане. Что-то еще заставило Гарина насторожиться, вот только он не мог вспомнить что…

«Он сказал… Он сказал…»

Мужчина вдруг выкинул вперед правую руку:

– Фу! Кажется, выбрались!

Гарин посмотрел через его плечо и увидел свет, играющий на стенках тоннеля. Бледный электрический свет. Самое приятное и долгожданное зрелище.

Они, не сговариваясь, ускорили шаг.

– Как Ксюша? – хрипло спросил мужчина.

– Рука болит, – хнычущим голоском произнесла дочь.

– Ничего, девочка! Мы уже вышли! Потерпи еще маленько! – бодро выкрикнул мужчина.

Теперь он почти бежал, и Гарин удивился – как ему удается так быстро передвигаться? Со сломанной-то ногой?

Через минуту они вышли из тоннеля.

Гарин подошел к платформе.

– Слезай, принцесса!

Ксюша встала на ноги и отошла от края.

– Сейчас я залезу и помогу тебе! – сказал Гарин, обращаясь к мужчине. Тот не ответил.

На станции вполнакала горели светильники, и Гарин попытался еще раз внимательно рассмотреть незнакомца. В вагоне тени, отбрасываемые факелом, искажали черты лица.

Гарин понял, что никогда его раньше не видел. Ни в жизни, ни на фотографии. Но странное чувство, что мужчина его откуда-то знает, напротив, только усилилось.

Гарин кряхтя забрался на платформу и протянул мужчине руку.

– Залезай!

Тот будто колебался – брать ему протянутую руку или нет. Правда, длилось это недолго. Мужчина обхватил гаринское запястье и, упираясь здоровой ногой в стенку, рывком бросил тело вверх.

Гарин подхватил его за воротник и вытянул на бетонный пол.

Это было непередаваемое, ни с чем не сравнимое ощущение – вновь почувствовать под ногами твердую опору. Только сейчас Гарин понял, как же он, оказывается, устал.

Он посмотрел на мужчину; видимо, ему досталось не меньше, а может, даже и больше. Он лежал на спине, не делая попыток подняться.

– Сейчас, принцесса… Немного передохнем и пойдем дальше, – Гарин обернулся, отыскивая глазами Ксюшу, и не увидел ее.

– Ксюша! – заорал он и бросился вперед.

Краем глаза он успел отметить, что его крик мгновенно поднял мужчину на ноги; тот вскочил, как ошпаренный, и побежал еще быстрее Гарина.

– Я здесь, – раздался тонкий голосок невдалеке.

– Где? – Гарин пошел на голос.

Из-за колонны, стоявшей на другой стороне платформы, показалась дочь.

– Здесь. Я смотрела.

– Куда? – Гарин подошел ближе и все понял.

Параллельный путь был почти свободен от воды. Она плескалась на самом дне желоба, проложенного между рельсами.

Он поразился – почему ему самому не пришла в голову такая простая мысль. Но еще больше его поразила реакция незнакомого мужчины.

– Фу, как ты меня напугала, девочка! Не делай так больше. Не делай так больше никогда! – сказал он.

Гарин стоял, тупо соображая, что означает это «никогда». Мужчина говорил так, словно не собирался расставаться с Ксюшей.

Незнакомец доковылял до его дочери («моей дочери! ») и осторожно коснулся ее плеча.

– Ты права, – говорил он, будто не замечая, что Гарин стоит рядом. – Мы пойдем здесь. Умница. Умница…

– Эй! – спросил ошеломленный Гарин. – Что здесь происходит?

Мужчина, казалось, только сейчас вспомнил о его существовании.

– Что происходит? – переспросил он. – Нам надо выбираться – вот что происходит. Поэтому давай не рассиживайся. Пошли!

Незнакомец со сломанной ногой положил Ксюше руку на плечо и слегка подтолкнул ее вперед, к краю платформы.

Гарин прочел удивление в глазах дочери. К этому удивлению примешивался страх.

– Подожди-ка. Какого хрена ты лапаешь мою дочь?

Гарин шагнул вперед, отстранил Ксюшу и спрятал ее за спину.

– Кто ты такой? А?

Мужчина молчал, играя желваками. Это выглядело как-то чересчур картинно, по-киношному, и на Гарина это совсем не действовало.

– Ты можешь хоть в порошок стереть свои зубы, – сказал он, наступая на незнакомца, – меня это не испугает. Чего ты хочешь? Чего ты к нам привязался?

Гарин почувствовал, что начинает заводиться. Адреналин, скопившийся в крови за последние полчаса, настойчиво требовал выхода. И самым простым выходом было помахать руками – устроить банальную драку. Обыкновенный мордобой, что может быть проще и глупее, учитывая время и место.

Но сейчас он не думал о том, насколько глупо это выглядит. Он наступал, выбирая между челюстью и пахом: куда ударить?

И мужчина тоже это понял. Гарин увидел, как он сжал кулаки, напряг предплечья и повернулся чуть-чуть боком, прикрывая левым бедром пах.

Гарин почувствовал, как глухая и опустошающая злоба охватывает все его существо без остатка; заставляет твердеть прежде опущенные плечи и наливаться кровью глаза. Наверное, то же самое чувствует бык на арене, завидев алый плащ тореадора. И точно так же, как быку абсолютно наплевать, алый этот плащ или зеленый, так и Гарину с каждым мгновением становилось все больше и больше наплевать, что они не на ринге и даже не на улице, а в пятнадцати метрах под землей, на заброшенной станции, которую вот-вот затопит водой.

В голове раздался громкий щелчок – как сигнал, что он вплотную приблизился к роковой отметке, откуда уже не будет возврата назад. Еще миг, и его кулак по кратчайшему пути понесется прямо в подбородок этого типа, которого он имел глупость вытащить из воды.

– Помогите! – раздался крик.

Гарин застыл и повернул голову на звук голоса.

Крик повторился.

– Помогите!

– Ты, ублюдок! – тихо сказал Гарин. – Не смей касаться моей дочери! Слышишь? Я тебе башку расшибу! Понял?

Мужчина криво усмехнулся. Похоже, угроза Гарина подействовала на него не больше, чем на самого Гарина игра желваками.

«Мы на пределе. Мы все здесь на грани, на краю. Так недолго и убить друг друга, была бы причина или даже малейший повод», – подумал Гарин.

Он шумно выдохнул, обернулся к дочери и погладил ее по голове.

– Я сейчас, принцесса! Стой здесь, никуда не уходи. Только помогу им и вернусь.

Он еще раз выразительно взглянул на мужчину. Тот с отсутствующим видом смотрел в сторону, будто все происходящее его никак не касалось.

– Я сейчас вернусь, – прошипел Гарин и побежал по платформе к выходу из тоннеля.

Он еще не знал, что через минуту он получит повод для убийства. Найдет недостающее звено в цепочке, и тогда все станет на свои места.

Вода была такой холодной, что обжигала. Дениса Истомина сотрясала сильная дрожь, и он всерьез опасался откусить себе язык.

Он так и не смог уяснить, чем вызвана эта дрожь: холодом? Или страхом? Или тем и другим одновременно?

Денис вынужден был признать, что ничего более ужасного до сих пор с ним не случалось, включая, разумеется, и катастрофу, пережитую в Башне.

Нет, там тоже было страшно и тоже очень опасно, но вид на все четыре стороны и голубое небо над головой рождали обманчивое впечатление свободы и близкого спасения. Здесь же был каменный мешок, заполненный водой.

Но Денису казалось, что он уже не так боится, как два месяца назад. И дело не в том, что он привык к экстремальным ситуациям, просто сейчас с ним была Алиса, и он больше опасался не за себя, а за нее.

Он не сопротивлялся течению, это было бы бесполезно. Стоит только попробовать, и шаткое равновесие, которое им удалось обрести, будет нарушено.

Это очень смахивало на «Тобогган» – аттракцион в «Трансвааль-парке». «Тобогган» – это черная труба, по которой ты несешься с бешеной скоростью, не разбирая, где верх, где низ, где право, а где лево.

Фокус состоял в том, чтобы не дергаться. Сложить руки на груди, напрячь шею и мчаться себе вперед, позабыв о времени. Ведь рано или поздно труба все равно кончится, и ты выпадешь в бассейн. Главное – не торопить эти секунды, позабыть о них и просто ждать окончания аттракциона.

И сейчас он постарался внушить себе то же. Течение уносило их по тоннелю. Оставалось только терпеливо ждать момента, когда хоть что-нибудь будет зависеть от их действий.

Денис подхватил Алису под мышки и старался держать ее над водой. Это было совсем не сложно: девушка казалась невесомой.

С собакой было похуже. Папка, висевшая у него на шее, то и дело уходила под воду; он слышал, как заливистый визг в эти секунды становился громче, стремительно нарастал до высшей точки и внезапно обрывался.

Тогда Денис отталкивался от дна и выскакивал на поверхность; прерванный визг повторялся снова, а Денис мысленно радовался, что Алиса всего этого не видит.

Он не мог постоянно отталкиваться ото дна; если бы он чуть-чуть замешкался, течение перевернуло их; а потерять ориентацию и погрузиться под воду в кромешной темноте было равносильно смерти. Собственно, это и было смертью.

Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как они выпрыгнули из вагона. Зато он знал другое: с Алисой все более или менее в порядке. И будет в порядке, пока они вместе.

Денис вдруг почувствовал, что течение стало замедляться. Денис раскинул руки, пытаясь нащупать стенки тоннеля, но пальцы встретили лишь воздух – видимо, они с Алисой плыли ближе к середине.

Момент, когда нужно было действовать, настал. Денис выпрямил и напряг ноги. Оказывается, здесь было совсем не глубоко.

Он коснулся дна тоннеля и замешкался. В какую сторону идти? И спереди, и сзади была одинаковая чернота.

Течение подсказало ему. Денис развернулся и крепко обхватил Алису – свою Прекрасную Даму, свою хрупкую коротышку, девушку со странными и такими пленительными чертами лица.

Ее ноги болтались в воде, не доставая дна.

Идти было нелегко; он то и дело натыкался на плавающие тела. Но Истомин лишь сильнее закусывал губу и изо всех сил старался не закричать, чтобы не напугать Алису.

Денис почувствовал, как холодные губы Алисы покрывают его лицо быстрыми поцелуями, будто она очень торопилась и боялась не успеть. Она что-то шептала ему на ухо, и это было самым лучшим, что она могла сделать.

Ее чистый, нежный голос не позволял Денису забыть, что в мире существует что-то еще, помимо мрачных полузатопленных тоннелей, набитых мертвецами. Что-то еще, ради чего стоит жить и биться.

Он тяжело дышал, но ноги не чувствовали усталости; Денис был готов прошагать с Алисой на руках хоть всю Таганско-Краснопресненскую линию – туда и обратно.

Когда впереди забрезжил слабый свет, Алиса радостно воскликнула:

– Вижу свет в конце тонне-е-еля!!!

И Денис зашагал быстрее. Он уже почти бежал, расталкивая трупы. Он знал, что там, впереди, их ждет избавление от липкого холодного ужаса – пустынный бетонный островок, где, по его уверениям, ночуют подземные красавицы, вылупившиеся из зеленых кожистых яиц.

Все его мысли, чувства и силы полностью переключились на одну-единственную цель: поскорее добежать до заброшенной станции. Там можно будет перевести дух.

Поэтому он не сразу услышал слова, которые произнесла Алиса. А когда услышал, до него не сразу дошел их смысл. А когда дошел, он чуть было не повалился от смеха в черную воду.

Алиса сказала:

– Знаешь что, красавчик? Ты у меня пойдешь в институт. Я тебя заставлю. Фазер подарит новую машину, и это будет очень кстати, потому что я никогда больше не спущусь в метро! – Она выдержала паузу и добавила: – На твоем месте я бы согласилась даже на «Запорожец».

А потом она оглушительно завизжала и впилась острыми зубами в мочку его уха.

Наверное, вовсе не ее незамысловатая шутка заставила Дениса рассмеяться. Если честно, она была не такой уж и смешной.

Но здесь, где каждый шаг вел в пугающую неизвестность, где само время застыло и не было слышно ничего, кроме гула воды, эта шутка показалась Денису восхитительной.

Он уже знал, что так и поступит. Он вернется в институт и вовсе не из-за машины; просто теперь он боялся хоть что-нибудь упустить, даже самую незначительную мелочь.

Алиса… Она, как всегда, была великолепна. Она была самым значительным событием в его жизни; да что там событием? Она и была самой жизнью. Денис не представлял, как он сможет провести без нее хотя бы минуту.

До выхода из тоннеля оставалось всего несколько шагов. Они громко смеялись только оттого, что были живы.

Внезапно Денис насторожился. Ему показалось, что в смехе Алисы он уловил тревожные свистящие хрипы – предвестники скорого приступа.

Четырьмя огромными скачками он преодолел расстояние, отделявшее их от края платформы. В неверном свете тусклых электрических ламп Денис разглядел две мужские фигуры, стоявшие ближе к середине станции, между колоннами.

Мужчины стояли так, будто собирались наброситься друг на друга.

«Боже мой! Что они задумали? Здесь, под землей, на заброшенной станции? Сейчас, когда Алиса вот-вот начнет задыхаться? »

Пораженный нелепостью этой картины, Денис завопил первое, что пришло на ум:

– Помогите!

Тот мужчина, что был повыше (он был бы еще выше, если бы не сутулился), неохотно повернул голову в его сторону.

Денис подкинул Алису и перехватил ее ноги под коленными сгибами. Девушка замерла у него на руках, и это еще больше встревожило Дениса.

– Помогите! – снова закричал он.

Высокий повернулся и что-то сказал девочке, которая пряталась у него за спиной. Затем он подбежал к Денису, свесился с края платформы и принял Алису.

Денис снял с шеи папку, ловко вскарабкался на платформу и стал рядом с мужчиной.

– У вас случайно нет ингалятора? Что-нибудь от астмы?

Истомин понимал, насколько глупо звучит его вопрос. Можно подумать, все нормальные люди разгуливают по улицам с карманами, туго набитыми ингаляторами, а уж в метро без них и вовсе не спускаются. Однако сейчас он ожидал услышать какой угодно ответ, вплоть до: «Конечно, у меня тут завалялась парочка… Какой предпочитаете? » Сегодняшний день был так богат на сюрпризы, что он бы не удивился.

Но чуда не произошло. Мужчина покачал головой. Он взял Алису за руку и помял ей ладошку. Потом заглянул в ее глаза и спросил:

– Ты как? Дышать можешь?

– Все в порядке, – ответила Алиса.

Но то, как она это сказала, свидетельствовало об обратном. Ничего не было в порядке.

Ее дыхание участилось, черты лица заострились, губы и кончик носа покрыла синева.

Алиса растерянно улыбнулась, словно хотела сказать: «Да ладно, чего вы со мной возитесь? Все нормально. Не отвлекайтесь. Решили бить друг другу морду – пожалуйста. А я уж как-нибудь сама».

Мужчина выглядел озабоченным. Он и не скрывал этого. Было видно, что ему не терпится поскорее вернуться к своим проблемам. Он словно боялся утратить решимость и не хотел отвлекаться на всякую ерунду.

– Ничего, ничего, все пройдет, – рассеянно сказал он.

Денис заметил, что мужчина говорил с Алисой как-то второпях, поспешно, как это делают врачи на обязательной диспансеризации. Он был настолько погружен в свои мысли, что вздрогнул, когда за его спиной неожиданно раздался шорох.

Мужчина резко обернулся; в резком повороте проявилась скрываемая до поры агрессия.

– Что это?

Папка, которую Денис положил на бетонный пол, медленно шевелилась.

Алиса улыбнулась.

– Собака. Просто несчастная собака. Можно сказать, собака нелегкой судьбы.

Мужчина усмехнулся и взял папку. Он развязал тесемки и выпустил испуганное существо наружу.

Собачонка тявкнула и тут же напустила лужу.

– Ого! – мужчина заглянул в рисунки. – Вы художница, да?

– Нет, я только учусь… – начала было Алиса.

Денис почти физически ощущал, как нервное напряжение (которое также могло послужить причиной внезапного приступа) постепенно отпускает Алису. Такое с ней бывало. Когда она нервничала, то сразу тянулась за ингалятором. Но, наверное, так же верно было и обратное: стоило Алисе немного расслабиться, забыть о существовании своей астмы, как та, обиженная, отступала.

– Домашнее задание, – продолжала Алиса. – В выходные рисовала на Арбате… Не очень хорошо, но… – она осеклась и посмотрела на Дениса. – Вспомнила, где я его видела.

– Кого? – Денис пытался смотреть на Алису, и не мог отвести глаза от высокого мужчины.

Его лицо менялось, словно он увидел нечто кошмарное. Странно. Денис заглянул в папку. Ватман, лежавший вторым, выглядел вполне невинно: типичная влюбленная парочка, оба улыбаются.

Денис даже вспомнил, когда Алиса нарисовала этот рисунок. Сам он бегал в «Макдоналдс»: себе – за чизбургером, Алисе – за филе-о-фиш. Еще он взял две кружки горячего кофе, а когда вернулся, Алиса похвасталась, что заработала двести рублей.

– Странные какие-то, – с обидой добавила она. – Деньги дали, а портрет забирать не захотели. Наверное, не понравился.

Именно портрет влюбленной парочки произвел на мужчину такое впечатление. Он будто окаменел. Но его большие красные руки тряслись так, что лист ватмана того и гляди грозил лопнуть.

– Да-да, – говорила Алиса. – Это его ты толкнул. Там, на станции. Как тесен мир! Точно. Это он.

– Это он, – словно эхо, отозвался мужчина.

Папка выпала у него из рук, и мокрые листы ватмана разлетелись, но пальцы продолжали сжимать тот самый рисунок.

Мужчина повернулся всем телом – как робот из «Звездных войн» – и, сказав что-то, пошел обратно.

– Что он сказал? Я не расслышала, – спросила Алиса.

Денис и сам не был уверен, что правильно понял слова мужчины. Но если он все-таки правильно его понял, то это было настолько ужасно, что он отказывался верить.

– Кажется… Кажется, что-то вроде… – он пожал плечами, – «Я убью его».

Гарин едва ли отдавал себе отчет в том, что делает. Все вокруг задрожало и поплыло, а блаженное ощущение твердой опоры под ногами исчезло без следа.

Он не замечал, что по-прежнему держит в руках ватман. Он смотрел куда-то между руками, сквозь и за бумагу, но их улыбающиеся лица намертво отпечатались на сетчатке. Даже если бы он закрыл сейчас глаза, он все равно видел бы их.

Размеренные шаги по бетону гулким эхом отдавались в ушах. Из глубин подсознания одна за другой всплывали различные картинки.

Лицо Ирины, когда они в последний раз (это было так давно, что он и не мог вспомнить, когда именно) занимались сексом.

– Ты все делаешь не так, – со злобой и брезгливостью говорит она.

Утро. Восемь утра. Начало девятого. Он ждет Ксюшу, и наконец она выходит из подъезда.

– Выслушивала подробные инструкции от маман. Сегодня она познакомит меня со своим сказочным принцем…

– Как я должна его называть? «Новым папой»?

Его ироничный ответ, сейчас казавшийся не лишенным некоторого смысла. Более того, почти пророческим.

– Если ничего не путаю, папа у тебя один – это я. Хотя… Надо уточнить у мамы. Она наверняка знает лучше.

«Она, сука, знает лучше! Она ЗНАЕТ! »

«Он ее трахал! Трахал!!! И она наверняка не кривила рот, наоборот, она кричала от удовольствия! Тварь! »

Еще одна картинка, яркая до боли. Момент удара. Все летит к чертям. Люди валятся друг на друга, а он думает только об одном: где Ксюша? Что с ней? Не задавят ли ее в этой свалке из человеческих тел?

– Что за плебейская привычка – пить растворимый кофе?

– Что за плебейская привычка? Что за блядская привычка – раздвигать ноги перед первым встречным?!

Ватман в его руках лопнул. Гарин судорожно шевелил пальцами, сминая обрывки бумаги. В правом кулаке он комкал лицо Ирины, а в левой – его. Этого самого… этого.

Гарин и не заметил, как ускорил шаги.

Хвостовой вагон. Испуганное лицо толстяка. Дрожащий свет факела.

– Я – первый! – говорит мужчина со сломанной ногой, и Гарин уступает.

– Ты – первый?! Это мы сейчас посмотрим.

«Вот оно что! Он дважды назвал меня Гариным, а я почему-то не придал этому значения. Оказывается, он меня знает. Ну да, конечно, знает». Это было так нечестно… Так подло, что он едва не задохнулся от обиды.

Одно дело – открытая борьба, и совсем другое – удары, нанесенные исподтишка, со спины.

«Как они, наверное, смеялись надо мной. Смеялись, да? Ну ничего. Он первым прыгнул в тоннель, а я последним посмеюсь. Никто не против такого расклада? »

Незнакомец сидит рядом с Ксюшей.

– Похожа на маму? – спрашивает он.

– Я тоже похож на маму. Мы все похожи на маму, – режет Гарин.

– Ну-у-у в общем, да, – соглашается незнакомец. – И на папу тоже.

«На папу? Уж не хочешь ли ты сказать? …»

Гарин разжал руки. Комки смятого ватмана упали на бетонный пол. Он сплел пальцы и с наслаждением хрустнул ими. Это было непередаваемое, почти сладострастное ощущение – готовить кулаки для самой примитивной и честной работы. Он почувствовал, как все тело задрожало, и в штанах что-то напряглось. Гарин даже подумал, что еще немного – и он кончит, настолько велико было возбуждение.

Последняя картинка, самая выпуклая и яркая. Лицо мужчины, наполовину скрытое водой. Гарин прыгает из разбитого окна в черный тоннель и подставляет свою спину, позволяя несчастному дышать.

«Несчастному? »

Картинка дрожит, и на нее наслаивается другая. Два голых тела – мужское и женское – ударяющиеся и отталкивающиеся друг от друга.

Два тела…

ЭТОТ – на Ирине. ЭТОТ – у него на спине. ЭТОТ переворачивает Ирину и пристраивается сзади. ЭТОТ – на его спине. ЭТОТ на Ирине! ЭТОТ – на его спине!!! ЭТОТ на Ирине ЭТОТ – на его спине…

Больше Гарин не видит ничего. Глаза его застилает дрожащая пелена: от обиды и осознания того, что все могло быть гораздо проще, если бы он не прыгнул в тоннель, а оставил его там, под водой.

«Значит, надо исправить эту ошибку! Еще не поздно все исправить! Здесь полно трупов, и если одним станет больше…»

Он плачет, но ничуть не стесняется своих слез.

Он бежит и видит перед собой только одно: побелевшее лицо этого. Но он остается на месте, и в его глазах Гарин читает понимание.

«Ну что же? Тем лучше! »

Гарин подбегает и врубается в него.

Дежурный по спецобъекту ходил перед пультом, ловя каждый звук. Десять минут назад с центрального поступила команда: «Готовить к запуску! »

Голос дежурного по метрополитену немного дрожал, но тем не менее команда была четкой и ясной: «Готовить к запуску! »

Дежурный по спецобъекту положил трубку и посмотрел на инструкцию, хотя давно уже знал ее наизусть. «Первое – сообщить диспетчеру Мосэнерго о подключении потребителя. Второе – проинструктировать механиков о соблюдении техники безопасности. Третье – лично проверить техническое состояние спецобъекта и его готовность. Четвертое – включить электродвигатели первой очереди и проконтролировать их выход на рабочий режим. Пятое…»

Было еще шестое, седьмое, восьмое и так далее, вплоть до шестнадцатого пункта.

Соблюдение многих из них было чистой формальностью – спецобъект всегда находился в идеальном техническом состоянии.

Дежурный спустился по металлической лестнице, уходящей вниз на глубину, равную пяти этажам.

В первый год работы эта лестница казалась ему чрезвычайно хлипкой и ненадежной. Поручни из труб, отполированных множеством мозолистых рук до такой степени, что в них можно было смотреться, как в маленькое кривое зеркало. Ступеньки, сваренные из четырех прутьев; сквозь промежутки между ними проглядывала бездна. Настилы между пролетами из кусков тонкого рифленого железа. Все это пугало. Но, как оказалось позже, ко всему можно привыкнуть.

Дежурный, почти не глядя под ноги, перепрыгивал пролет за пролетом. Он наваливался на перила и отталкивался, одним прыжком преодолевая по семь-восемь ступенек.