Книга вторая 2 страница

– Я никакого языка не видел, – сказал Бен.

– Хочешь посмотреть? – спросила я и показала ему язык.

Дамбо рассмеялся. Даже Кекс улыбнулся.

В этот момент и появилась та девочка. Она вышла в коридор с лестницы, и дальше все происходило очень странно и очень быстро.

Изодранная футболка с принтом в виде котенка, вся в грязи (хотя, возможно, то была засохшая кровь). Шорты, когда‑ то, скорее всего, бежевые, выгоревшие до серо‑ белого оттенка. Стоптанные сандалики с двумя упрямо цепляющимися за ремешки блестящими стразиками. Огромные глазища на узком, как у эльфа, личике. Шапка спутанных темных волос. Девочка была не старше Сэмми, но она так исхудала, что напоминала маленькую старушку.

Никто не мог произнести ни слова. Мы все были в шоке. Когда она, с дрожащими коленками и клацающими от холода зубами, появилась в конце коридора, у меня сердце оборвалось. Я была поражена не меньше, чем в тот момент, когда в лагерь «Погребальная яма» заехал желтый школьный автобус, притом что все школы уже исчезли навсегда. Такого просто не могло быть.

И тут Сэмми прошептал:

– Меган?

– Черт, кто такая Меган? – изумился Бен.

Я думаю, мы все мысленно задали этот вопрос.

Сэм резко сорвался с места, его никто не успел схватить. Он пробежал полпути до девочки. Она не двигалась. Даже не моргала. Казалось, ее глаза блестят в сумеречном свете, они были яркие, как у птички, как у чучела совы.

Сэм повернулся к нам.

– Меган! – воскликнул он, как будто мы не могли понять очевидного. – Это же Меган, Зомби. Она была со мной в автобусе! Привет, Меган! – непринужденно сказал он девочке, словно у них было свидание на детской площадке.

– Кекс, – тихо произнес Бен, – проверь лестницу. Дамбо, займись окнами. Потом оба осмотрите первый этаж. Она точно здесь не одна.

Девочка заговорила, голосок у нее был высокий и повизгивающий, как скрип ногтя по классной доске:

– У меня болит горло.

У нее закатились глаза и подогнулись колени. Сэм побежал к ней, но поздно: она повалилась на пол и, прежде чем он к ней подоспел, ударилась сначала подбородком, а потом лбом о ковролин. Мы с Беном бросились к ним. Бен наклонился, чтобы поднять малышку, но я его оттолкнула и строго сказала:

– Тебе нельзя поднимать тяжести.

– Да она же ничего не весит, – возразил он.

Я взяла девочку на руки. Бен был прав – она была как пушинка. Кожа да кости, волосы и зубы, больше ничего. Я отнесла девочку в номер Эвана, положила на пустующую кровать и укрыла ее трясущееся тельце шестью одеялами. Потом попросила Сэма принести из коридора мою винтовку.

– Салливан, – сказал Бен, стоя в дверях, – не сходится.

Я кивнула в ответ. Если вероятность того, что она случайно набрела на наш отель, была ничтожно мала, то шанс выжить в летней одежде в зимнем лесу вообще равнялся нулю. Мы с Беном думали об одном и том же: маленькая мисс Меган появилась на нашем пороге спустя двадцать минут после того, как улетел вертолет.

Она не могла прийти сама. Ее сюда доставили.

– Они знают, что мы здесь, – сказала я.

– Но вместо того, чтобы забросать отель зажигательными бомбами, они подбросили нам ее. Почему?

Вернулся Сэм с моей винтовкой.

– Кэсси, это Меган, – затараторил он. – Мы познакомились в автобусе, когда нас везли в «Приют».

– Мир тесен, да? – усмехнулась я и оттолкнула его от кровати к Бену. – Что думаешь?

Бен поскреб подбородок. Я почесала шею. Слишком много предположений мелькало у нас в голове. Некоторое время мы смотрели друг на друга. И вот какую мысль он высказал:

– Гранула. Они имплантировали ей гранулу.

Ну конечно. Вот почему Бен был у нас за старшего. Он настоящий генератор идей. В поисках предательского бугорка я ощупала тоненькую, как карандаш, шею Меган. Ничего. Я взглянула на Бена и отрицательно покачала головой.

– Они знают, что мы будем искать, – нетерпеливо проговорил он. – Обыщи ее. Каждый дюйм, Салливан. Сэм, ты идешь со мной.

– А почему мне нельзя остаться? – заскулил Сэмми, ведь он только что встретился с другом после долгой разлуки.

– Хочешь посмотреть на голую девочку? – Бен скривился. – Нехорошо.

Он вытолкал Сэмми в коридор и сам вышел из номера.

Я надавила костяшками пальцев на глаза.

«Черт. Будь оно все проклято».

Я откинула все одеяла в изножье кровати, и тусклый свет зимних сумерек осветил несчастное тельце. Девочка была вся в струпьях и синяках, в кожу въелись грязь и сажа, по всему телу зияли открытые язвы. Доведенная до истощения жертва изуверского равнодушия и равнодушного изуверства. Она была одной из многих и в то же время воплощением всех нас – шедевром иных, их магнум опусом, прошлым человечества и его будущим, тем, что они уже сделали, и тем, что собирались сделать. У меня хлынули слезы. Я оплакивала Меган, оплакивала себя и своего брата, оплакивала всех, кто по глупости или невезению еще не умер.

«Подотри сопли, Салливан. Сейчас мы здесь, потом нас не станет, и так было еще до появления иных. Ничего не изменилось. Пришельцы не изобрели смерть, они просто ее усовершенствовали. Они придали ей человеческое лицо, поскольку знали, что это единственный способ сокрушить нас. Война не закончится на одном из континентов, на вершине горы или на равнине, в джунглях или в пустыне. Она завершится там, где началась, и полем боя будет бьющееся сердце последнего человека».

Я сняла с девочки грязную, заношенную до дыр летнюю одежонку, а потом расставила ее руки и ноги, как на рисунке да Винчи, где чувак в квадрате, а квадрат в круге. Я заставляла себя действовать медленно и методично. Начала с ее головы и пошла дальше вниз по всему телу.

– Прости, прости меня, – повторяла я, ощупывая, разминая и массируя.

Мне уже не было грустно. Я представляла, как Вош одним нажатием кнопки поджаривает мозги моего пятилетнего брата, и мне так хотелось ощутить вкус его крови, что даже слюноотделение началось.

«Говоришь, что знаешь, как мы думаем? Тогда тебе известно, что я собираюсь сделать. Я разорву твое лицо пинцетом. Я вырву иглой твое сердце. Я исполосую тебя, искромсаю на миллиарды кусочков, по одному за каждого из нас.

Такова цена. Такой будет расплата. Приготовься, потому что, убив в людях все человеческое, ты останешься с бесчеловечными людьми.

Другими словами, мразь, я расплачусь с тобой по полной».

Я позвала Бена в номер:

– Ничего. Я проверила… везде.

– А горло? Ты в горле смотрела? – тихо спросил он.

Бен слышал подавленную ярость в моем голосе, он понимал, что я на грани и действовать надо аккуратно.

– Перед тем как отключиться, она сказала, что у нее болит горло.

– Я смотрела. Там нет гранулы, Бен.

– Ты уверена? Замерзшая, изголодавшаяся девочка появляется у нас на пороге, и первое, что она делает, – жалуется на боль в горле. Это очень странно.

Он осторожно, боком подошел к кровати. Наверное, опасался, что я могу наброситься на него от бессильной ярости. Хотя такого никогда раньше не случалось. Бен тихонько положил ладонь на лоб Меган, а второй рукой открыл ей рот. Наклонился пониже и прищурился:

– Ничего не разглядеть.

– Поэтому я и воспользовалась вот этим, – произнесла я и передала ему пальчиковый фонарик Сэма.

Бен посветил фонариком в горло девочки:

– Красное.

– Верно. Поэтому она и сказала, что горло болит.

Бен озадаченно почесал щетину на подбородке:

– Она не сказала «помогите мне», или «я замерзла», или даже «сопротивление бесполезно». Пискнула только, что у нее болит горло.

Я скрестила руки на груди:

– «Сопротивление бесполезно»? Ты серьезно?

В дверь просунулся Сэм. На меня уставились большие карие глаза, круглые как блюдца.

– Она в порядке, Кэсси?

– Жива, – ответила я.

– Она проглотила гранулу! – заявил генератор идей. – Ты ничего не нашла, потому что это у нее в желудке!

– Отслеживающее устройство бывает размером с рисинку, – напомнила я ему. – Почему у нее должно болеть горло, после того как она его проглотила?

– Я и не говорю, что у нее из‑ за этого болит горло. Ее горло тут вообще ни при чем.

– Тогда почему тебя так волнует, что оно у нее красное?

– Меня волнует другое, Салливан. – Бен очень старался сохранять ровный тон, потому что хоть кто‑ то из нас должен был оставаться спокойным. – То, что она появилась здесь как гром среди ясного неба, может означать многое. Если точнее, то ничего хорошего. На самом деле – только плохое. А оттого что мы не знаем, почему она пришла, все становится еще хужее.

– Хужее?

– Ха‑ ха. Тупая шутка тех, кто не владеет литературным языком. Богом клянусь, еще кто‑ нибудь посмеет меня поправить – сразу получит в морду.

Я вздохнула. Ярость постепенно уходила, и я превращалась в пустую, обескровленную оболочку человека.

Бен долго смотрел на Меган и наконец принял решение:

– Надо привести ее в чувство.

В номер зашли Дамбо и Кекс.

– Только не говори мне, – обратился Бен к Кексу, который, естественно, ничего бы ему не сказал, – что вы ничего не обнаружили.

– Никого, – поправил его Дамбо.

Бен не дал ему «в морду». Но руку к нему протянул:

– Дай мне свою флягу.

Он отвинтил крышку и поднес флягу ко лбу Меган. Капля воды задрожала на горлышке. Казалось, она висела там целую вечность.

И прежде чем эта вечность закончилась, хриплый голос у нас за спиной произнес:

– Я бы на твоем месте этого не делал.

Эван Уокер пришел в себя.

Все замерли. Даже набухшая капля на краю горлышка фляги застыла. Эван наблюдал за нами со своей кровати красными от лихорадки глазами и ждал, когда кто‑ нибудь задаст ему очевидный вопрос.

Что Бен в итоге и сделал:

– Почему?

– Если таким образом привести ее в чувство, она может сделать глубокий вдох, а это будет плохо.

Бен повернулся к нему. Вода из фляжки тонкой струйкой потекла на ковролин.

– О чем, черт возьми, ты говоришь?

Эван сглотнул и поморщился, потому что даже это было для него тяжело. Его лицо стало белым, как наволочка на подушке.

– В нее кое‑ что имплантировали, только это не отслеживающее устройство.

Губы Бена превратились в жесткую белую линию. Он все понял первым.

– На выход! – скомандовал он Дамбо и Кексу. – Салливан, вы с Сэмом тоже.

– Я никуда не пойду, – сказала я.

– Тебе лучше уйти, – проговорил Эван. – Я не знаю, насколько хорошо оно откалибровано.

– Хорошо откалибровано для чего? – требовательно спросила я.

– Это взрывное устройство, срабатывает на диоксид углерода. – Эван отвел глаза, следующие слова дались ему с трудом. – На наше дыхание, Кэсси.

Все его поняли. Но существует разница между пониманием и принятием. Сама мысль о таком вызывала отторжение. После всего, через что нам пришлось пройти, были еще вещи, которые наш мозг просто отказывался воспринимать.

– Все идут вниз! – прорычал Бен. – Все – значит все.

Эван покачал головой:

– Слишком близко. Вы должны покинуть здание.

Бен схватил одной рукой Дамбо, второй Кекса и потащил их к дверям. Сэм зажал кулаком рот и попятился к туалету.

– И еще – кто‑ нибудь должен открыть окно, – запинаясь на каждом слове, сказал Эван.

Я вытолкала Сэма в коридор, потом подбежала к окну и попыталась его распахнуть. Оно не поддавалось, – наверное, рама примерзла. Бен отодвинул меня в сторону и прикладом винтовки разбил стекло. В комнату ворвался холодный воздух. Бен решительно подошел к кровати Эвана, оценивающе на него посмотрел, а потом рывком приподнял его за волосы:

– Сукин ты сын…

– Бен! – Я положила руку ему на плечо. – Отпусти его. Он не…

– О да, я совсем забыл. Он же – хороший злой чужой.

Бен выпустил Эвана, который сразу упал на спину, и предложил ему сделать с собой то, что анатомически невозможно.

Эван нашел меня взглядом:

– У нее в горле. Закреплено прямо над надгортанником.

– Эта девочка – бомба, – сказал Бен, и голос его дрожал от злости и бессилия. – Они берут ребенка и делают из него взрывное устройство.

– Мы можем вытащить это из нее? – спросила я.

Эван покачал головой:

– Как?

– Об этом она тебя и спрашивает, жертва аборта, – гаркнул Бен.

– Взрывчатка присоединена к детектору диоксида углерода в ее горле. Если контакт будет нарушен, заряд сдетонирует.

– Это не ответ на мой вопрос, – заметила я. – Мы можем извлечь устройство без того, чтобы самим не подорваться ко всем чертям?

– Это осуществимо…

– Осуществимо. О‑ су‑ щест‑ ви‑ мо! – Бен рассмеялся жутким смехом, похожим на икоту.

Я начала волноваться, что он переступит пресловутую черту.

– Эван, – сказала я настолько спокойно, насколько была способна в тот момент, – мы можем обойтись без того…

Я не смогла произнести это вслух, но Эван не стал меня додавливать:

– У вас будет гораздо больше шансов, если вы это сделаете.

– Без чего – без того? Что сделать? – не понимал Бен.

Он не успевал следить за разговором. И немудрено. Он все еще барахтался в пространстве немыслимого, как плохой пловец, попавший в отбойное течение.

– Убить ее, – объяснил Эван.

Мы с Беном созвали ребят в коридор на совещание. Тема: «Мы реально попали». Бен приказал всем укрыться в закусочной напротив парковки и ждать, пока он не даст отбой… Или пока отель не взлетит на воздух. Одно из двух. Сэм отказывался уходить. Бен был с ним суров. Сэм упрямился и дулся. Бен напомнил ему о том, что он солдат, а хороший солдат всегда исполняет приказы. Кроме того, если Сэмми останется, кто защитит Кекса и Дамбо?

Дамбо, перед тем как уйти, напомнил:

– Я медик, сержант. Этим должен заниматься я.

Он догадался о наших планах. Однако Бен тряхнул головой и грубо скомандовал:

– Проваливай отсюда!

Мы остались одни. У Бена нервно бегали глаза. Пойманный таракан. Загнанная в угол крыса. Падающий со скалы человек, которому не за что уцепиться.

– Что ж, главная загадка разгадана, – сказал он. – Я вот только понять не могу, почему они просто не выпустили по нам парочку «хеллфайеров»? Они ведь знают, где мы.

– Это не их стиль, – хмыкнула я.

– Стиль?

– Тебе никогда не приходило в голову, что с самого начала они испытывают к нам что‑ то очень личное? Как будто получают кайф, когда нас убивают.

Бен посмотрел на меня с легким изумлением:

– Да уж. Ну, теперь я понимаю, почему ты захотела встречаться с одним из них.

Этого не стоило говорить. Бен сразу все понял и быстро сдал назад:

– Кого мы пытаемся обмануть, Кэсси? Нечего тут обсуждать, остается только решить, кто из нас это сделает. Может, подбросим монетку?

– Считаю, лучше позвать Дамбо. Разве ты не говорил, что в лагере его учили на военного хирурга?

Бен нахмурился:

– Какого хирурга? Ты что, шутишь, что ли?

– Ну а как еще мы…

И тут я поняла. Хотя принять не могла. Я ошибалась насчет Бена. Он погрузился в немыслимое глубже, чем я. На пять тысяч саженей.

Бен все прочитал по моим глазам и опустил голову. Лицо его стало красным. Но не от стыда, а от злости, от сконцентрированной ярости, которую невозможно выразить словами.

– Нет, Бен. Нельзя этого делать.

Бен поднял голову. Глаза его сверкали. Руки тряслись.

– Я сделаю.

– Нет, ты не сможешь.

Бен Пэриш тонул. Он погрузился слишком глубоко, и я не была уверена в том, что смогу дотянуться до него и у меня хватит сил вытащить его на поверхность.

– Я об этом не просил, – сказал он. – Я ни о чем таком не просил!

– Она тоже, Бен.

Он придвинулся ко мне, и я увидела, как блестят его глаза. И причиной тому была не лихорадка.

– Она меня не волнует. Еще час назад ее здесь не было. Понимаешь? Она была ничем. Нулем. Со мной сюда пришли ты, твой младший брат, Дамбо, Кекс. А она оставалась у них. Она принадлежит им. Я ее с собой не брал. Я не заманивал ее в автобус. Не я рассказывал ей сказки о том, что она будет в полной безопасности, а потом взял и засунул ей в горло бомбу. Это не моя вина. И не моя ответственность. Моя задача – сберечь наши задницы. И если для этого должен умереть тот, кто ничего для меня не значит, так тому и быть.

Мне трудно было его удерживать. Бен ушел слишком глубоко, давление усиливалось, нечем было дышать.

– Правильно, плачь, Кэсси, – с горечью сказал он. – Поплачь над ней. Поплачь над всеми детьми. Они не слышат тебя, не могут тебя увидеть, не могут почувствовать, как тебе сейчас плохо, но ты поплачь. По слезинке за каждого – и будет чертов океан. Ты знаешь, что я прав. И понимаешь, что у меня нет выбора. И Рингер была права. Все дело в риске. Так всегда было. И если для того, чтобы выжили шесть человек, эта маленькая девочка должна умереть, значит такова цена. Не больше и не меньше.

Бен обошел меня и похромал по коридору к выбитой двери. Я не могла сдвинуться с места. У меня перехватило горло. Я даже пальцем не пошевелила и не сумела ему возразить. Закончились все слова, и любой жест был бессмысленным.

«Останови его, Эван. Пожалуйста, останови, потому что я не могу».

Детское убежище под землей, их лица подняты кверху, они смотрят на меня. Моя немая мольба и безнадежное обещание: «Забирайся мне на плечи, забирайся мне на плечи, забирайся мне на плечи».

Я знала, что он не станет в нее стрелять. Потому что рискованно. Он ее задушит. Положит подушку ей на лицо, придавит и будет держать до тех пор, пока все не закончится. Он не оставит ее тело в отеле – рискованно. Но и хоронить или сжигать тоже не будет – рискованно. Он отнесет ее далеко в лес и бросит на промерзшую землю, как какую‑ нибудь падаль, которой питаются хищные птицы, вороны и насекомые. Риск сведется к минимуму.

Я сползла по стене на пол, подтянула колени к груди, опустила голову и накрыла ее руками. Я заткнула пальцами уши. Зажмурила глаза и увидела, как Вош нажимает кнопку, Бен берет в руки подушку, мой палец ложится на спусковой крючок. Сэм, Меган. Солдат с распятием.

В непроницаемой для любых звуков тишине прозвучал голос Рингер: «Порой оказываешься в неправильном месте в неподходящее время, и никто не виноват в том, что́ в тот момент происходит».

Когда Бен выйдет из номера обессилевший и опустошенный, я подойду к нему и постараюсь утешить. Я возьму его за руку, убившую ребенка, и мы вместе будем оплакивать себя и свой выбор, которого у нас на самом деле не было.

В коридоре появился Бен. Он сел у стены через десять дверей от меня. Прошла минута. Я встала и приблизилась к нему. Он даже не взглянул на меня. Потом положил руки на колени и опустил голову. Я присела рядом.

– Ты ошибался, – сказала я.

Он отмахнулся:

– Плевать.

– Она одна из нас. Мы все – одно целое.

Бен откинул назад голову:

– Слышишь? Слышишь этих гребаных крыс?

– Бен, я думаю, вам надо уходить. Сейчас. Не жди до утра. Бери Дамбо и Кекса, и постарайтесь быстрее добраться до пещер.

Я думала, что Рингер сможет ему помочь. Бен к ней прислушивался, мне казалось, что он ее немного побаивался, я бы даже сказала, благоговел перед ней.

Бен рассмеялся глухим, утробным смехом:

– Я сейчас вроде как дал маху. Сломался. Я сдрейфил, Салливан. – Он посмотрел мне в глаза. – А Эван физически не в состоянии это сделать.

– Чего он не в состоянии сделать?

– Вытащить эту треклятую штуковину. Из всех нас у одной тебя есть половина шанса.

– Ты не…

– Я не смог.

Он снова рассмеялся. Его голова появилась на поверхности, и он сделал глубокий, дарующий жизнь вдох:

– Я не смог.

В номере, где она лежала, было холоднее, чем в камерном холодильнике. Когда я вошла, Эван уже отыскал в себе силы приподняться и сесть. Подушка валялась на полу, там, куда ее бросил Бен. Я подобрала ее и устроилась в ногах у Эвана. Наше дыхание замерзало в воздухе, лишь стук наших сердец нарушал плотную, густую тишину.

Я прервала молчание:

– Зачем?

– Чтобы расколоть на части то, что еще осталось. Порвать последние, нерушимые узы, – ответил он.

Я прижала подушку к груди и раскачивалась взад‑ вперед.

«Холодно. Как же холодно».

– Никому нельзя доверять, – сказала я. – Даже ребенку. Кто ты, Эван Уокер? Или что ты?

Холод пробирал до мозга костей. Эван не смотрел на меня.

– Я тебе говорил.

Я кивнула:

– Да, говорил. Мистер Большая Белая Акула. А я вот еще не хищник. Мы не станем ее убивать, Эван. Я собираюсь вытащить это, и ты мне поможешь.

Он не стал спорить – знал, что бесполезно.

Бен, прежде чем уйти к ребятам, которые укрылись в закусочной напротив парковки, помог мне собрать все необходимое. Махровая салфетка. Полотенца. Баллончик с освежителем воздуха. Полевая аптечка Дамбо. Мы попрощались у дверей на лестницу. Я сказала ему, чтобы смотрел под ноги, – в одном месте по ступенькам были размазаны скользкие крысиные кишки.

– Я там сорвался. – Бен опустил голову и, как пойманный на лжи мальчик, водил носком ботинка по ковролину. – Это было не очень круто.

– Я сохраню твой секрет.

Бен улыбнулся:

– Салливан… Кэсси… На случай, если ты… Я хочу сказать тебе…

Я ждала. Мне не хотелось его подталкивать.

– Они допустили одну самую главную ошибку, – наконец выдал он. – Тупые уроды, первым делом им надо было убить тебя.

– Бенджамин Томас Пэриш, – сказала я, – это самый милый и самый необычный комплимент из всех, что мне приходилось слышать.

Я поцеловала его в щеку. Он поцеловал меня в губы.

– Знаешь, – прошептала я, – год назад я бы душу продала за этот поцелуй.

Бен тряхнул головой:

– Он того не стоит.

И на одну десятитысячную секунды все ушло: отчаяние, скорбь, злость, боль, голод. Прежний Бен Пэриш восстал из пепла. Вернулся взгляд, проникающий в самое сердце, блеснула эта его убийственная улыбка. А в следующий миг яркий образ потускнел, и передо мной снова возник новый Бен, тот, которого называли Зомби. И тогда я осознала то, чего не могла принять раньше: объект желаний всех девочек в школе умер, так же как умерла девочка, которая когда‑ то о нем мечтала.

– Проваливай отсюда, – сказала я ему. – Но если ты позволишь, чтобы с моим братом что‑ то случилось, я выслежу тебя и убью.

– Может, я и тупой, но не настолько же.

И после этих слов он исчез в непроглядной темноте лестницы.

Я вернулась в номер. Задача была мне не по силам. Однако я должна ее выполнить. Эван передвинулся выше и уперся в спинку кровати. Я завела ладони под тельце Меган и медленно подняла, потом развернулась и осторожно положила ее на кровать Эвана так, чтобы ее голова оказалась у него на коленях. Смочила ароматизатором воздуха («изысканное сочетание эссенций! ») махровую салфетку. У меня тряслись руки. Пожалуй, мне не потянуть. Кишка тонка.

– Крючок с пятью поддевами, – тихо сказал Эван. – Закреплен под правой миндалиной. Не пытайся его вытащить. Покрепче ухвати провод и перекусывай как можно ближе к крючку. Потом вытаскивай его. Только медленно. Если капсула оторвется от провода…

Я нетерпеливо кивнула:

– Бабах. Я знаю. Ты мне это уже говорил.

Я достала из аптечки пинцет и хирургические ножницы. Вроде маленькие инструменты, но мне они казались просто громадными. Я включила пальчиковый фонарик и зажала его в зубах, после чего передала Эвану воняющую сосновой хвоей махровую салфетку.

Он накрыл ею нос и рот Меган. Она дернулась, глаза открылись и сразу закатились. Аккуратно сложенные ручки напряглись и расслабились. Эван положил салфетку ей на грудь.

– Если она очнется, пока я буду… – сказала я.

С фонариком в зубах это прозвучало как: «Ефли она ошнетша, пока я путу…»

Эван кивнул:

– Кэсси, есть сто вариантов, что все пойдет не так.

Он наклонил голову Меган назад и открыл ей рот. Я заглянула в блестящий красный тоннель шириной в лезвие бритвы и в милю глубиной. В левой руке у меня был пинцет, в правой – ножницы. Обе руки размером с футбольный мяч.

– Можешь открыть пошире? – попросила я.

– Я боюсь вывихнуть ей челюсть.

Ну, учитывая обстоятельства, вывих челюсти был предпочтительнее, чем перспектива оказаться размазанными по всему номеру. Я решила: будь что будет!

– Эта? – спросила я, слегка коснувшись пинцетом миндалины.

– Я не вижу.

– Ты сказал «правая» – это с ее стороны или с моей?

– С ее. С твоей – левая.

– Хорошо, – выдохнула я. – Просто хотела удостовериться.

Я не видела, что делаю. Пинцет был у Меган во рту, ножницы же туда не влезали, и я не представляла, как уместить и то и другое в этом маленьком ротике.

– Подцепи провод пинцетом, – предложил Эван. – Потом медленно вытягивай, так чтобы ты смогла увидеть, что делаешь. Не дергай. Если капсула отделится от провода…

– Господи ты боже мой, Уокер, не надо каждые две минуты рассказывать мне о том, что случится, если этот гребаный провод отсоединится от гребаной капсулы!

Я почувствовала, как кончик пинцета до чего‑ то дотронулся:

– Отлично, кажется, я его нашла.

– Он очень тонкий. Черный. Блестящий. Свет фонарика должен отражаться…

– Помолчи, пожалуйста.

С фонариком в зубах: «Памалшы, пажалушта».

Меня всю трясло, но руки чудесным образом совсем перестали дрожать. Я засунула пальцы в рот Меган и оттопырила ей щеку, чтобы установить ножницы в нужное положение.

«Что это? То, что мне нужно? »

В горле блестел провод, и он был тонким, как волосок.

– Медленно, Кэсси.

– Заткнись.

– Если она ее проглотит…

– Я убью тебя, Эван. Серьезно.

Теперь проводок удалось зажать пинцетом. Потянув за него, я увидела крохотный крючок, который был воткнут в воспаленное горло Меган.

«А теперь – медленно. Не спеши, не спеши. Сначала убедись, что перекусываешь с правильной стороны. Со стороны крючка».

– Ты слишком близко, – предостерег меня Эван. – Ничего не говори и не дыши в ее сторону…

«Да уж лучше повернусь в твою – и врежу тебе в челюсть…»

Как он сказал, есть сто вариантов, что все пойдет не так. Они подразделяются на плохие, очень плохие и реально плохие. Меган распахнула глаза, изогнулась подо мной, и мы скатились к реально очень плохому варианту развития событий.

– Она очнулась! – заорала я без всякой необходимости.

– Не отпускай провод! – завопил в ответ Эван, что было важно.

Меган вцепилась зубами в мою руку. Ее голова моталась из стороны в сторону. Мои пальцы застряли у нее во рту. Я старалась крепко сжимать пинцет, но было достаточно дернуть его всего один раз, и капсула отсоединилась бы от провода…

– Эван, сделай что‑ нибудь!

Он пошарил рукой по кровати в поисках пропитанной ароматизатором воздуха салфетки.

– Нет, держи ее за голову, кретин! – надрывалась я. – Не позволяй ей…

– Отпусти провод, – задыхаясь, сказал он.

– Что? Ты же только что велел не отпускать…

Эван зажал Меган нос.

Отпускать? Не отпускать? Если да, провод может обмотаться вокруг пинцета и оторвется от капсулы. Если нет, все эти рывки приведут к тому же. У Меган закатились глаза. Боль, ужас и смятение – фирменный коктейль от иных. Ее рот широко открылся, и я тут же запустила в него ножницы.

– Я тебя сейчас так ненавижу! – выдохнула я в сторону Эвана. – Я ненавижу тебя больше всех в мире.

Мне казалось, что Эван должен узнать об этом до того, как я перережу провод. На случай, если мы взлетим на воздух.

– Ты его держишь? – спросил он.

– Черт, да я без понятия!

– Сделай это.

И он улыбнулся. У‑ лыб‑ нул‑ ся!

– Перережь его, поденка, – сказал Эван.

И я сделала это.

– Это был тест, – сказал Эван.

Зеленая желеобразная капсула лежала на столе. Она была упакована в чистенький полиэтиленовый пакетик. В старые добрые времена, ушедшие навсегда, мамы укладывали в такие пакетики сэндвичи и чипсы, чтобы у их детишек был свежий завтрак в школе.

– А что, если бомба‑ человек все еще находится в стадии разработки? – предположил Бен.

Он стоял, облокотившись на подоконник выбитого окна, и дрожал от холода. Но кто‑ то же должен был следить за парковкой, а Бен не хотел подвергать такому риску кого‑ то из нас. Он наконец‑ то сменил свою окровавленную дурацкую желтую толстовку (дурацкой она была до того, как пропиталась кровью) на другую, черную, и стал опять похож на Бена Неотразимого, каким был до Прибытия.

Сэм тихо хихикнул со своей кровати, он не понимал, шутит его обожаемый Зомби или говорит серьезно. Я не мозгоправ, но мне было ясно, что из‑ за нерешенных вопросов с отцом Сэмми подсознательно искал ему замену.

– Тест предназначался не для бомбы, – сказал Эван. – Для нас.

– Здорово, здоровее некуда! – прорычал Бен. – Первый тест, который мне удалось пройти за три года.

– Прекрати, Пэриш! – рявкнула я.

Это ведь он «постановил», что круто прикидываться тупым.

– Я в курсе, что ты в прошлом году стал финалистом Национальной премии.

– Правда? – Дамбо навострил уши.

Согласна, не стоило упоминать о его ушах, но мне действительно показалось, что Дамбо был ошарашен такой новостью.