Глава последняя 12 страница

Темноты грек боялся с детства. Воображение постоянно подсовывало ему картинки, где жуткие чудовища поджидают его во мраке и разрывают на куски, как только гаснет свет. Бороться с этим страхом не получалось – это было что‑ то глубинное, животное, сопровождающее еще с тех пор, когда Стилетто был совсем маленьким.

И она узнала… Она перепробовала множество вариантов, пока не нашла тот, который заставлял его покрываться холодным потом, задыхаться и скулить от страха. И тогда началась бесконечная ночь.

Его приводили в пещеру с завязанными глазами. Но когда повязку снимали, светлее не становилось. В помещении царила абсолютная чернота, и временами пленник боялся, что ослеп. Этот страх добавлялся к шорохам, вздохам, шуршанию, которые неслись со всех сторон. Они были тихими, и приходилось напрягать слух, чтобы расслышать. Но от этого звуки казались только более жуткими. Чудовища подстерегали Стилетто на каждом шагу, скреблись у стен, спускались с потолка. А когда он больше не мог терпеть и начинал умолять о пощаде, приходила она.

От первых неожиданных прикосновений он обычно вскрикивал и шарахался в сторону. Его хватали, скручивали руки, ставили на колени. Затем она хватала его за волосы и с силой тыкала себе в промежность, приказывая:

– Лижи мой клитор, пока не кончу!

И он покорно начинал работать языком. Он даже радовался этому, потому что рядом были люди, а значит, монстрам, затаившимся во мраке, до него не добраться.

Затем его бросали на подстилку, и женщина садилась на него сверху – иногда на лицо, если ей хотелось еще ласк, иногда сразу на член. Ужас, который испытывал Стилетто в темноте, каким‑ то непостижимым образом делал эрекцию особенно сильной. Пенис наливался так, что становилось даже больно… пока он не погружался во влажную, горячую вагину незнакомки.

Она хлестала его руками и стеком, заставляла вылизывать ей клитор и анус, связывала так, что веревки впивались в тело, причиняя сильную боль. Мужчину то распинали на кресте, привязывая так, что он не мог пошевелиться, то подвешивали на растяжках, будто марионетку.

И все это в полной темноте. А тишину нарушали только короткие резкие команды царицы. Она была изобретательна. О, она была невероятно изобретательна, безжалостна и сексуальна. Она знала, как доставить себе удовольствие, и пользовалась этим. Без зазрения совести превращая мужчину в куклу для секса, которая может только стонать от страха, боли или редких моментов удовольствия.

Наигравшись, госпожа отсылала его назад в камеру, где Стилетто приводили в порядок, мыли, смазывали ссадины и ушибы и наконец оставляли одного. После всего пережитого ему хотелось сойти с ума. Но он не мог себе позволить такой роскоши. Ведь тогда ОНА придумает еще что‑ нибудь более страшное, чем сейчас. И в темноте, может быть, и правда появятся чудовища.

Чтобы сохранить рассудок и волю, Стилетто у себя в камере писал стихи. В юности ему очень нравились произведения Гомера, так что, наверное, поэтому сейчас все его стихи были написаны гекзаметром. А так как бумаги ему не давали, он заучивал строчки на память. Тяжелый, сложный ритм классического стиха позволял греку сосредоточиться и успокоиться… насколько это было возможно в тех адских условиях, в которых он оказался.

Царицы «работали» над ним с фантазией и знанием дела. Они подавляли его волю, личность, чувство собственного достоинства. Унижения и пытки становились с каждым разом все изощреннее, боль сильнее, а ласки изысканней. Но все эти женщины, вместе взятые, не шли ни в какое сравнение с той, что, в конце концов, нашла ключик к его естеству… и все‑ таки сломала упрямого бунтаря.

Она одна докопалась до глубин его души, дотянулась до самого сокровенного и в итоге изменила его. И сейчас самым болезненным для Стилетто было то, что он почти ничего о ней не помнил. Память предала его, скрыла, погребла под миллионом других картинок то, что было сейчас самым важным.

Единственное, что мужчина смутно припоминал – Черный зал… Кажется, он был на самом деле, а не появился после недавней встречи с Дамианой. Да, вроде это было…

Именно там, в Черном зале, от свободолюбивого и гордого афинского хулигана ничего не осталось. Он разучился поднимать глаза, перестал сопротивляться, а покорность стала приносить радость, восторг и наслаждение, каких он никогда доселе не испытывал. Стилетто стал настоящим нижним. Без воли и устремлений. Единственное, что его волновало теперь в жизни – удовольствие доминанта.

И Царицы вернули его назад – к Марио Лучиано. Задача была выполнена. Строптивый подчиненный стал послушным и готовым выполнить любой приказ.

Убедившись, что новых сюрпризов от Стилетто ждать не стоит, дон Марио снова поставил его на должность начальника охраны молодняка, который возят на Стили. Но, кроме того, теперь в обязанности грека входила еще и «вербовка» будущих рабов и рабынь. Не задумываясь и не обсуждая приказов, Стилетто с рвением принялся за дело. Ведь самым важным было то, что пожелал господин Лучиано. Если он хочет, чтобы его раб приводил живой товар и развивал бизнес – раб так и будет делать.

Обманом и подлостью Стилетто заманивал доверчивых юношей и девушек в сети подпольного бизнеса. Изобретательности и красноречия ему было не занимать и раньше, а теперь его еще подгоняло и стремление угодить боссу. На Стили начали поступать особо крупные партии «учеников», и дон Марио с удовольствием подсчитывал заметно подросшие прибыли. А расторопный грек получал в награду благосклонность хозяина, а временами даже сеансы у Цариц. Теперь этих встреч Стилетто ждал с нетерпением, смакуя каждый удар плетки, каждое унижение, каждую вспышку боли, перерастающую в бурный оргазм.

Охоту на живой товар Стилетто в основном вел в странах третьего мира. Но случались набеги и на прибрежные города цивилизованных стран – некоторые заказчики любили интеллигентных, образованных сабов, а среди крестьян и бродяг таких было, конечно, не найти.

Именно один из таких набегов и закончился катастрофой.

Деятельность Стилетто была слишком успешной и масштабной, чтобы скрыться от бдительного ока спецслужб. По большей части это было не опасно – дон Марио знал, кого подмазать, чтобы продолжать спокойно вести дела. Но иногда и для опытных бизнесменов ситуация складывается так, что из нее не выпутаться без потерь. Приходится чем‑ то жертвовать.

В одном из рейсов в Грецию Стилетто подцепил девушку, которая оказалась дочкой какого‑ то крупного чиновника. Она была вдребезги пьяная и, по сути, сама увязалась за привлекательным мужиком. Упускать такой счастливый случай показалось «охотнику за головами» глупым. Так что, в итоге, ее радушно встретил остров Темной Любви. Отцу девицы исчезновение дочери, само собой, не понравилось, он поднял грандиозную бучу, и добрый господин Лучиано без колебаний отдал на растерзание полиции своего непутевого раба.

С учетом всех обстоятельств, Стилетто дали пятнадцать лет тюрьмы строгого режима. Из них он отсидел в греческой тюрьме десять.

Каким бы трагическим ни было это событие, у него был один положительный момент – положительный с точки зрения нынешнего Стилетто. За годы отсидки ему удалось прийти в себя, вернуть ту личность, которая была у него до того, как дон Марио сослал его на остров к Царицам. Путь был трудным, стоил греку одного глаза, но борьба за выживание в тюрьме позволила переродиться и снова стать человеком, а не бессловесным сабом.

Теперь Стилетто знал, кто во всем виноват. ОНА! Она сломала его волю, уничтожила его личность, подчинила его душевно и физически. Это из‑ за нее он беспрекословно выполнял все приказы проклятого Марио Лучиано, а потом был вынужден бежать из страны, скрываться и от закона, и от мафии, а в итоге все равно оказался в тюрьме. Она отняла у него почти половину жизни, разрушила все, чем он дорожил и к чему стремился. И теперь единственное, что сохранило для него смысл, была месть. Он должен ей отомстить, иначе никогда не сможет в полной мере стать самим собой.

Выйдя на свободу и разрабатывая план проникновения на остров Темной Любви, Стилетто размышлял только над одним моментом, по поводу которого никак не мог принять окончательное решение: оставить виновнице всех его бед жизнь или нет? В конце концов, он пришел к мысли, что примет это решение, когда найдет ее. Тогда он заглянет Царице в глаза и поймет, как поступить. Она убила Стилетто морально, что помешает ему сделать то же самое, только физически? Убийство больше не пугало его – оно было справедливостью.

Но, оказавшись на Стили, отчаянный грек столкнулся с проблемой, о которой совсем позабыл, вынашивая горячечные планы мести. Он не помнил, как выглядела его тюремщица. На кого ему обратить свой гнев?

Мужчине пришлось стать шпионом: выслеживать, прислушиваться, замечать намеки. Но на острове невозможно было следить за Царицами и не принимать участия в их играх. Если ты приехал на Стили, ты должен страдать и наслаждаться. И Стилетто снова начал погружаться в пучину Темы. Оргии, сладостные пытки, удовольствие и боль, точеные тела самых красивых на свете женщин, которые отдаются ему со всем пылом нерастраченной страсти. Грек видел, что стал отдушиной для этих всемогущих красавиц, прячущих за маской властности скуку и разочарование. Его ярость и страсть стали для них глотком свежего воздуха, отдушиной в пыльной череде будней.

С ними он все глубже погружался в пучины разврата, постепенно забывая, зачем на самом деле приехал на остров. Наслаждение неумолимо смывало ужас от странных и страшных вещей, которые здесь творились. Стилетто помнил, что стал свидетелем жутковатого колдовского обряда, посвященного Гекате. Такие лунные празднества проводили их предки тысячи лет назад. И в те времена там приносили человеческие жертвы. Неужели то, что он видел, было правдой? И Царицы тоже не стесняются подобной жестокости? Или это только инсценировка?

На мгновение Стилетто отвлекся и посмотрел на лежащую рядом Ангелику. Только она наконец‑ то узнала его. Остальные, похоже, и не предполагали, кто перед ними. Очередной «привет из прошлого», какой‑ то давнишний клиент, который решил поиграть в более хитрую игру, чем обычно.

Но мужчина не мог не заметить, что девушки, сталкиваясь с ним, и сами меняются. Они не хотят в нем раба, саба, нижнего. Они хотят в нем мужчину. И пускай, по привычке, каждая старается применить на нем свои приемы, подчинить и обуздать, на деле они больше не видят в нем послушную марионетку. Они ждут отклика, ответных чувств, настоящей страсти. И, глядя на все это, Стилетто чувствовал, как злость уходит из него.

И хотя он все так же жаждет найти ЕЕ – главную героиню, – его душа больше не истекает слюной при мысли о том, как его руки сомкнутся на тонком горле, а темный огонь в ее глазах померкнет.

Внутри Стилетто нарастали противоречия, которые одновременно и мучили его, и обещали нечто прекрасное и сладкое в будущем. В конце концов, одна из Цариц лежит рядом с ним. И возможно, именно это вернет ему ту жизнь, к которой он так когда‑ то стремился.

Глава 25

Солнце. Снова и снова проходит оно свой путь по небосклону, каждый вечер погружаясь в море, в облюбованном для купания месте. И люди, что живут под сенью небесного светила, проходят свой путь от рассвета к закату, снова и снова совершая одни и те же ошибки, и то, что при ясном свете жаркого полудня кажется простым и понятным, часто становится смутным и зловещим среди приближающихся сумеречных теней.

Стилетто обернулся и посмотрел на свою тень, она уже вытянулась на несколько метров, и с каждой секундой, пока солнце заходило за горизонт, тень становилась все более зыбкой и печальной. Кроме него и его тени, на узком каменном утесе больше никого не было. Он не случайно выбрал это место для своих утренних тренировок – чтобы пробраться на эту часть скалы, нужно было обладать ловкостью акробата и не бояться острых колючек, в изобилии произрастающих вокруг. Он не боялся колючек. Стилетто вдохнул поглубже свежий воздух с легким запахом йода и остывающих камней и закрыл глаза.

Перед его внутренним взором, словно безумный жестокий карнавал, пронеслись события последних дней, а может быть, и последних десяти лет, он уже ничего не мог понять. На секунду ему подумалось, что если он сейчас обернется, то снова увидит пять прекрасных женщин, перешептывающихся и поглядывающих на него с интересом. Ему даже показалось, что он слышит их смех, или это ветер доносит птичий гомон из дальней бухты? Стилетто, не открывая глаз, еще раз глубоко вздохнул, наполнив свою широкую татуированную грудь вечерним бризом, и с упоением представил, как делает шаг и летит вниз, навстречу ревущему прибою…

Но в последний момент раскрывшееся крыло ловит упругий воздух, поднимая обратно ввысь, прочь от смертельных скал, и он едва успевает почувствовать лицом соль морских брызг, ветер, звенящий в ушах, чувство пьянящего счастья, разгорающееся в районе солнечного сплетения. Все его чувства обращены к прекрасному, нежному женскому телу, которое он сжимает в объятиях, и жаркий поцелуй со вкусом ветра и морской соли, и крик восторга, разлетающийся над волнами…

И вдруг он уже стоит на коленях в комнате, где стены обтянуты красной кожей, и дрожащими пальцами расстегивает корсет, бережно, словно расправляет крылья драгоценной бабочки. Он целует вожделенную нежную плоть, не чувствуя одинокой слезы, что бежит по щеке, и утопает в аромате магнолии, волшебным образом смешанном со свежестью снега с горных вершин. И ее синие глаза смотрят строго, но, заглядывая в них, он может различить гораздо больше, чем хотел показать этот взгляд…

Но все это обрывает резкий удар хлыста, наполняющий все тело, все естество безумным коктейлем ослепительной боли и высшего наслаждения. Вместо магнолий сырой холодный воздух подземелья наполняет смесь запаха ее пота и его крови. И к этим запахам примешивается еще что‑ то, еще что‑ то, что невозможно описать, но это сводит их обоих с ума. Он слышит ее возбужденное дыхание, слышит, как опускается хлыст, видит, как танцуют, оживая, татуировки на ее теле, когда она двигает своими крепкими бедрами…

И эта картина тоже рассеивается как дым. Остается только огромный черный зал, черный трон, покрытый ужасными и будоражащими узорами, а на этом троне – богиня в сияющей бесстрастной маске, обрамленной черными кудрями. Он съеживается на черном полу, трепеща от священного ужаса, потому что знает, она истинная владычица его судьбы, она та единственная, которой он на самом деле боится. Вот она встает и идет к нему, величественно двигая мраморными бедрами, улыбаясь под маской. Она растет с каждым шагом, заполняя собой все пространство, и вот уже ничего нет вокруг, кроме черной богини и предвечной глухой тьмы…

Стилетто метался в этой тьме, не слыша собственного истошного крика, словно в кошмарном сне, натыкаясь повсюду на предательски мягкую черноту, в которой беспомощно вязли руки и ноги. Но из темноты пришла Она. Она утешила его. Их тела сплетались во тьме, словно в первородном мраке, где не было ничего, кроме их страсти и их любви…

Все окончательно смешалось. Воспоминания плясали вокруг, словно ряженые на шумном уличном празднике, меняя маски в бешеной круговерти. Уже стало невозможно различить, когда происходили его встречи с Пятью Царицами, вчера или много лет назад. В его воображении они по‑ прежнему оставались совсем юными девушками, всегда свежими и неизведанными. Теперь они расцвели, словно бутоны роскошной розы, налились соками и набрались сил, но Стилетто, блуждающий в лабиринте своих воспоминаний, не мог понять разницы, ведь их прикосновения и запах, их манера обхождения с мужчинами, их искусные приемы любви, все это оставалось прежним. Может быть, он тоже остался прежним? И он по‑ прежнему молодой афинский «ультрас», юный разбойник с веселым, горящим взглядом и вечным шарфом «Олимпиакоса» на шее, который бесстрашно громит мусульманских болельщиков «АЕКа» на узких пыльных улочках верхнего города или накрывает со своими дружками краснопузых комми, которые осмелились зайти в их любимую таверну, которую держал бородатый Христофорос…

Стилетто вытер слезы с лица и снова посмотрел на горизонт. Солнце уже скрылось в морской пучине, оставив после себя лишь багрово‑ оранжевое зарево на облаках. Он покачал головой. Нет, эти годы действительно ушли навсегда. Теперь на груди его проступают седые волоски, а свет в левой части его мира погас навсегда, после того, как спецназовцы вышибли ему глаз во время крупнейшего в истории Греции бунта в тюрьме Коридаллос. Этого ему уже не забыть, как и долгих недель, проведенных в холодном карцере. Нет, он больше не юный разбойник, и его прошлое отнято у него навеки. Но хочет ли он теперь мстить за это? Стилетто прислушался к биению своего сердца, словно пытаясь разгадать в его пульсе собственные мстительные чувства, но не услышал ничего. В этот момент его посетила странная мысль. Вернее, он понял, что эта мысль всегда была с ним, жужжала в голове, билась вместе с его сердцем, но он не хотел замечать ее, предпочитая отгородиться мстительными планами, выжигая себя изнутри холодным огнем ненависти. Но что, если все эти годы он грезил этим островом и так стремился сюда не для того, чтобы отомстить? Что, если он рвался сюда, чтобы снова оказаться у ног тех женщин, которые, каждая по‑ своему, так сильно изменили его жизнь?

Пораженный этим открытием, он бессильно опустился на камень и уткнулся в землю пустым взглядом, задумчиво пересыпая мелкие камушки с ладони на ладонь. Это новое знание настолько ошеломило его, что теперь вся его жизнь представала в совершенно новом свете. Теперь он уже не был так уверен, что Царицы сломали его, раздавив его прежнюю жизнь. Может быть, они, напротив, закалили его, наделив новой, невиданной силой, благодаря которой он выжил и преодолел все выпавшие ему невзгоды? Распластанный перед их красотой, он стал гибкий и хлесткий, как розга, и теперь уже ничто неспособно сломать его. Выходит, вся его жизнь была обманом? Пусть так. Стилетто поднялся на ноги и бросил горсть черных камушков в стремительно сгущающийся мрак ночи. Пусть так, но теперь он готов сознаться сам себе, что на самом деле он любит и жаждет их. И всегда любил.

Глава 26

Стилетто так глубоко погрузился в свои мысли, что не сразу заметил, как рядом с ним замерла тень. Она была неестественно черной, а очертания будто то и дело норовили рассыпаться на несколько частей. Конечно, это была только игра света, но в этом постоянном мерцании единства и разобщенности чувствовался особый смысл. Тень стояла сзади довольно долго. Она не шевелилась, и, возможно, именно поэтому чуткий грек не сразу обратил на нее внимание.

В конце концов сгусток мрака скользнул вперед, и на плечо мужчины легла изящная женская ладонь из плоти и крови. На пальцах блестели драгоценные кольца, запястье украшал витой браслет в виде змеи, ползущей по предплечью хозяйки.

Стилетто сильно вздрогнул от неожиданного прикосновения и хотел обернуться, но рука неожиданно сильно сдавила ему плечо и не дала этого сделать.

Из‑ за спины прозвучал мучительно знакомый голос, от которого по спине одноглазого разбойника побежали ледяные мурашки:

– Идем со мной. Я забираю тебя, чтобы ты больше никогда не был один.

Тело зажило собственной жизнью. В эти секунды мускулистый грек плохо соображал, поддавшись порыву. Голос был таким знакомым и одновременно совсем чужим, как лицо старого друга, которого вы встречаете после многих лет разлуки в толпе вечно спешащего мегаполиса. В первое мгновение лицо кажется чужим, вы идете мимо, а через миг сердце сжимается в щемящей радости узнавания.

Стилетто слышал этот голос десять лет назад тысячи раз, и не меньше за последние дни, но никак не мог его вспомнить. Или не хотел этого делать, пряча правду от самого себя. Теперь все встало на свои места. Теперь он знает, чей голос до сих пор приходит ему в кошмарах. Теперь он готов.

Мужчина весь напрягся, резко крутанулся на пятках, клокоча от внезапного открытия и злости… и чуть не упал. Рука больше не удерживала его, а перед ним, совсем близко, стояла ОНА.

Черные глаза за прошедшие годы не утратили своего внутреннего огня и все так же смотрели, казалось, прямо в душу. Шелковистые волосы цвета воронова крыла были уложены в красивую, обманчиво небрежную прическу, увенчанную серебряной диадемой. Точеную фигуру изящными складками обтекала тонкая ткань черной туники, и лучи заходящего солнца нахально проникали сквозь нее, поглаживая полную грудь и округлые бедра девушки. Дамиана была сногсшибательно прекрасна, а красноватые отблески заката только добавляли ее глазам огня, превращая из земной женщины в горделивую богиню.

Стилетто смотрел на нее и не мог поверить, что не узнал сразу. Это лицо, это тело, этот властный наклон головы невозможно было забыть… и все‑ таки он смог. Больше всего на свете он хотел ее помнить, чтобы ненавидеть и упиваться своей яростью. Но забыл. Подсознание вытиснело Дамиану из его жизни, оставив только смутный силуэт, сгусток мрака, тень, отравляющую каждый вдох, каждое мгновение. Зыбкое марево, которое даже не имеет человеческих очертаний, скрываясь в бездонном болоте памяти…

Но разве эта девушка была такой? Да, она не ведала жалости и сострадания, без зазрения совести унижала, причиняла боль, ломала морально и физически каждого, кто пробовал сопротивляться ее власти… Но она никогда не пряталась. И уж точно не стремилась избегать ответственности за свои деяния. Гордость, контроль, власть и отвага без оглядки на последствия – вот какой была Высшая Госпожа. Стилетто ненавидел ее, да. Но и восхищался ею. Той, которая оставила в его судьбе самый большой след, из‑ за кого он приплыл на Стили, чтобы мстить… А теперь не мог пошевелиться, утопая в черной смоле ее всепоглощающего взгляда.

На шаг позади своей предводительницы стояли и остальные царицы. Они молча смотрели на сжавшего челюсти грека, будто разглядывали диковинного зверя и не знали, опасаться его или подойти и погладить. Только во взгляде Ангелики Стилетто нашел отклик, но сейчас ее теплые глаза были скорее обузой, чем поддержкой. Ему нужно было оставаться твердым, чтобы разобраться со всеми своими бедами, противоречиями и кошмарами. Здесь никто не мог помочь… И меньше всех та, что когда‑ то уже обманула его ожидания. Дамиана хотя бы была с ним честной…

– Ты ждал нас, Стилетто, – между тем неторопливо заговорила брюнетка, приковывая внимание всех присутствующих. В ее голосе слышались те самые воркующие интонации, после которых обычно следовали беспощадные удары и унижения. Одноглазый афинянин внутренне вздрогнул – из памяти хлынул поток болезненных картин прошлого.

«Ну, нет! Теперь она ничего не сможет тебе сделать. Соберись! » – одернул он сам себя и твердо посмотрел на Первую Царицу. Она тем временем продолжала:

– Но и мы ждали тебя. Нам всем пора поговорить.

– Что же вы хотите мне сказать?

Дамиана ответила не сразу. Она склонила голову к правому плечу, черты ее лица смягчились, а на губах застыла странная полуулыбка – было непонятно, не то царица сейчас рассмеется, не то расплачется. Наконец девушка медленно заговорила, тщательно подбирая слова:

– То, что мы заслужили твою ненависть. Ты ведь хочешь уничтожить наш остров, так?

Теперь уже пришла очередь Стилетто промолчать, упрямо наклонив голову и глядя Дамиане в глаза. Раньше он никогда бы не посмел так себя вести. Но времена изменились. Теперь жестокая брюнетка не была хозяйкой положения. Они оказались на равных, и одно это уже заставляло душу грека петь гимны. Однако расслабляться не стоило, мало ли что придумала эта женщина. Стилетто не верил, что она может просто сдаться. А раз так, впереди ждет нелегкая борьба.

Дамиана продолжала странно усмехаться, не отводя глаз. Это смущало – в ее взгляде не было прежнего холода. Что происходит? Что она задумала? Мужчина не находил ответа, и это нервировало больше всего. Конечно, он был готов к тому, что его рано или поздно раскроют. Но все должно было сложиться совсем по‑ другому. Стилетто ждал смертельной схватки. Однако царицы не спешили нападать. ОНА не спешила.

– А разве нет? – вывел его из задумчивости голос Софии. Сероглазая домина с телом без единого волоска сверлила бывшего саба тяжелым взглядом. – Разве не за этим ты вплавь пробрался на остров и убил нашего охранника, этого… Щепку, Лориду?

Обвинительница ненадолго умолкла, ожидая реакции «подсудимого», но тот продолжал молчать, и она заговорила снова:

– Я успела осмотреть рану. Удар был нанесен острым кинжалом, – палец девушки указал на правый бок Стилетто, – как раз таким, как ты носишь на поясе.

Грек снова ничего не ответил.

– Так ты и не попал в наши списки, и мы не смогли тебя проверить. – София криво ухмыльнулась. – Разумно.

Затем ее голос зазвенел металлом, а ноздри стали едва заметно подрагивать. Девушка была в бешенстве, но ее злость только радовала Стилетто. Ему было плевать на обвинения, потому что и самому было в чем обвинить цариц. И, по его мнению, их проступки были куда серьезнее, чем его… Даже если вспомнить того бедолагу… как она его назвала? Щепка? Ну, и имечко. Вполне в стиле этих зажравшихся баб, привыкших повелевать и манипулировать мужчинами. Прости, Лорида. Ты умер, защищая тех, кто не достоин такой преданности.

Афинянин твердо взглянул в стальные глаза Софии, и ее голос дрогнул. Пусть всего на мгновение, но дрогнул. Значит, и сами владычицы царства Темной Любви знают свои грехи.

Но София не собиралась отступать. Кашлянув, чтобы вернуть себе уверенность, она смело ответила на взгляд Стилетто и отчеканила ледяным голосом:

– Ты следил за каждой из нас, собирал информацию, болтал с рабами и охранниками, подглядывал за нашими ритуалами для посвященных…

Тяжелый обличающий взгляд уперся в побледневшее лицо грека:

– Я видела вспышки. Ты снимал все на фотоаппарат с тактическим объективом ночного видения, верно? Наверняка запечатлел и наши точки передачи товара для греческих контрабандистов? Теперь, наверно, думаешь, что мы все у тебя в руках?

Насмешливые ноты в голосе Софии зазвучали неприкрытой издевкой, и Стилетто не выдержал.

– Вы хладнокровные убийцы! – вместо ответа выкрикнул он Царицам в лицо. Его кулаки сжались так, что побелели костяшки, на челюстях проступили желваки, ноздри раздулись. – Скольких людей вы отправили на дно?

Еще миг, и он бы бросился на высокомерных мучительниц, считающих себя выше и лучше его. Считающих, что человеческая жизнь ничего не стоит, если это позволяет им веселиться и получать удовольствие, если…

– Глупец! – топнула ногой Дамиана. – Неужели ты не понял? Все наши ночные ритуалы поклонения Гекате – постановка! В вино добавляют галлюциногены, кровь – это кровь животных с бойни, а когда людей бросают в море, то их почти сразу подбирают рабы и переправляют на соседний остров, будто бы их выбросило на берег приливом. Это очень дорогая услуга, которую мы оказываем только всяким психованным миллионерам, для «моментального перерождения».

На последних словах брюнетка согнула указательный и средний пальцы на обеих руках, будто ставя кавычки. Весь ее вид говорил о том, что она возмущена до глубины души… а еще, что она ненавидит богатых толстосумов, которые платят за дурацкие спектакли, в которых нет ни капельки правды, и ждут от них волшебных метаморфоз и душевных прозрений.

Горячая речь Дамианы заставила Стилетто засомневаться, но он все еще не верил в ее искренность – слишком большой груз был у него за плечами.

– А сколько людей томятся в ваших темницах? – спросил он и подошел ближе, не спуская глаз с лица верховной правительницы. – Так же, как томился и я десять лет назад?

На узком скальном уступе, озаренном золотисто‑ розовыми лучами закатного солнца, повисла гробовая тишина. Девушки хмурились, смотрели на одноглазого грека сначала недоуменно – о чем он вообще? Десять лет назад? Это же было так давно, и… А затем их лица стали меняться, на них проступило узнавание, удивление, тревога.

Только Ангелика и Дамиана никак не отреагировали. Первая лишь улыбнулась его словам – она ведь уже знала. А вторая… Она чуть приподняла левую бровь, словно спрашивая: и что? Стилетто даже заподозрил, что она тоже узнала его уже давно, только показывать этого не хотела… Или подобное открытие ничего не значило для первой владычицы. От последней мысли мужчине почему‑ то стало горько.

Но времени на внутренние разочарования не было – София подошла к нему очень близко, внимательно всмотрелась в лицо, потрогала татуировки на руках и пораженно покачала головой:

– Так это ты тот грек, которого нам прислал для перевоспитания вместе с юной Ангеликой старый Лучано? Но ты… ты был совсем другим…

Стилетто машинально отступил назад – ему не хотелось, чтобы эта женщина снова к нему притрагивалась. Тем более так, будто она нормальный человек, который умеет удивляться и сопереживать. София недоуменно приподняла брови, но идти за ним не стала, видимо, признавая его право на личную территорию, неподчинение, свободу.

Сейчас они стояли перед ним все. Царицы. Каждую он узнавал, о каждой было много воспоминаний – иногда болезненных, иногда приятных. Но все равно казалось, что эта сцена на скалистом утесе, повисшем над морскими волнами в лучах заката, не реальна. Что она происходит только в воображении и скоро он очнется, вернувшись в настоящий мир, где властвуют совсем другие силы.

Мужчина переводил взгляд с одного лица на другое, встречался взглядом с фиолетовыми, зелеными, серыми, черными и голубыми глазами и силился разглядеть в них искры обмана. Но ничего такого там не было, они смотрели на него… с теплотой?