Мэгги Стивотер 16 страница

Обычно дом – просторный каменный особняк за пределами Вашингтона, округ Колумбия – дарил своего рода ностальгический комфорт, но сегодня у Гэнси на это не хватало терпения. Всё, о чём он мог думать, это скелет Ноа, ужасные оценки Ронана и деревья, говорящие на латыни.

И Глендовер.

Глендовер, лежащий в прекрасных доспехах в едва освещённом полумраке своей могилы. В видении Гэнси он казался таким реальным. Гэнси коснулся пыльной поверхности его брони, провёл пальцами по острию копья, которое лежало рядом, сдул пыль с доспехов на правой руке. Он потянулся к шлему. Это был момент, которого он ждал: раскрытие, пробуждение.

И на этом видение закончилось.

У Гэнси всегда было чувство раздвоенности: Гэнси, который всё держал под контролем, способный справиться с любой ситуацией, способный говорить с кем угодно, и ещё один, более хрупкий Гэнси, напряжённый и неуверенный, смущённо серьёзный, движимый наивным желанием. Второй Гэнси маячил в нём сейчас, даже больше, чем когда-либо, и ему это не нравилось.

Он набрал код (дата рождения Хелен) в панели на двери гаража. Гараж был таким же большим, как дом; весь из камня и древесины с арочным потолком; несколько тысяч лошадиных сил покоились там под капотами.

Как и Дик Гэнси III, Дик Гэнси II обожал старые машины, но, в отличие от Дика Гэнси III, все автомобили старшего Гэнси были возвращены к изящному совершенству командами экспертов по восстановлению, которые были знакомы с такими терминами, как ротиссер и Барретт-Джексон. Большинство из машин были импортированы из Европы, и многие имели руль с правой стороны или шли с руководствами владельца на иностранных языках. А самым важным в автомобилях его отца было то, что они когда-то принадлежали знаменитостям, снимались в кино или сталкивались с исторической фигурой.

Гэнси устроился в Пежо цвета ванильного мороженого, которое, вероятно, принадлежало Линдбергу или Гитлеру, или Мэрилин Монро. Он откинулся назад в кресле, его ноги покоились на педалях, Гэнси просмотрел визитки в своём бумажнике и, в итоге, набрал номер школьного методиста, мистера Пинтера. Пока шли гудки, Гэнси взывал к той версии себя, которая всё контролировала, он знал, что она скрывается внутри.

— Мистер Пинтер? Простите, что звоню в столь поздний час, — начал Гэнси. Он провёл стопкой своих визиток и кредитных карт по рулю. Интерьер машины многим напоминал ему кухонный миксер матери. Рычаг переключения передач выглядел так, будто способен взбить безе, пока будет переключать с первой на вторую. — Это Ричард Гэнси.

— Мистер Гэнси, — поздоровался Пинтер. Он взял очень большую паузу, прежде чем сказать эти слова, во время которой Гэнси представил, как Пинтер изо всех сил пытается соединить в памяти его лицо и имя. Пинтер был опрятным, целеустремлённым человеком, которого Гэнси называл «очень традиционным», а Ронан считал «назидательной историей».

— Я звоню от имени Ронана Линча.

— Вот как. – Пинтеру не понадобилось время, чтобы соединить в памяти лицо и имя. – Вообще-то, я не могу обсуждать аспекты неизбежного исключения мистера Линча...

— При всём уважении, мистер Пинтер, — прервал его Гэнси, полностью осознавая то, что он не уважал его так, как говорил. — Я не уверен, что вы знаете о нашей ситуации.

Он почесал затылок с помощью кредитной карты, рассказывая о хрупком эмоциональном состоянии Ронана, мучительных испытаниях лунатизмом и успехах, которых они добились, когда он переехал в Монмаут. Гэнси завершил свою речь тезисом о том, насколько он был уверен, что нашёл способ залатать дыру в сердце Ронана Линча, которую оставил Найл Линч.

— Я не совсем уверен, что будущие успехи мистера Линча связаны с Аглионбаем, — добавил Пинтер.

— Мистер Пинтер, — возразил Гэнси, хотя он был склонен согласиться с ним в этом вопросе. Он повернул ручку, которая открывает окно. — В Аглионбае много невероятно разных и сложных студентов. Это одна из причин, почему мои родители выбрали его для меня.

На самом деле причинами были четыре часа поисков в Гугле и убедительный телефонный разговор с отцом, но Пинтеру не нужно было этого знать.

— Мистер Гэнси, я ценю ваше беспокойство о вашем дру...

— Брате, — прервал Гэнси. — Действительно, я присматриваю за ним, как за братом. И для моих родителей он как сын. Во всех смыслах этого слова. Эмоциональном, практическом, финансовом.

Пинтер ничего не ответил.

— В последний раз, когда мой отец посещал Аглионбай, он подумал, что библиотека выглядит немного скудной в отделе истории мореплавания, — сказал Гэнси. Он сунул кредитную карту в вентиляционное отверстие, чтобы увидеть, как далеко она сможет пролезть, не встретив сопротивления. Ему пришлось схватить карту прежде, чем та исчезла в недрах автомобиля. — Он отметил, что, похоже, ну, тридцать тысяч долларов исправят ситуацию.

Голос Пинтера был немного глубже, когда он заговорил:

— Я не думаю, что вы понимаете, почему пребывание мистера Линча в Аглионбае находится под угрозой. Он не соблюдает школьный распорядок, и, кажется, в нём нет ничего, кроме презрения к своим учителям. Мы дали ему свободу, учитывая его крайне сложные личные обстоятельства, но он, кажется, забыл, что обучение в Академии Аглионбай – это привилегия, а не наказание. Его исключение вступает в силу в понедельник.

Гэнси наклонился и положил голову на руль. Ронан, Ронан, почему...

Он произнёс:

— Я знаю, что он всё испортил. Я знаю, что он должен был быть выгнан давным-давно. Просто дайте мне время до конца учебного года. Я смогу помочь ему с итоговыми экзаменами.

— Он не был ни на одном уроке, мистер Гэнси.

— Я смогу помочь ему с итоговыми экзаменами.

На долгий момент воцарилась тишина. Гэнси услышал телевизор на заднем плане.

Наконец, Пинтер ответил:

— Он должен получить четвёрки за все экзамены. И до тех пор ходить по струнке, или он немедленно вылетит из Аглионбая. Больше у него шансов не будет.

Сев ровно, Гэнси выдохнул.

— Благодарю вас, сэр.

— И ещё, не забудьте про интерес вашего отца к нашему разделу истории мореплавания. Я прослежу за этим.

А Ронан думал, что ему нечему поучиться у Пинтера. Гэнси мрачно улыбнулся приборной панели, хотя он был далёк он радости как никогда.

— Корабли всегда были большой частью нашей жизни. Спасибо за то, что ответили в столь поздний час.

— Наслаждайтесь выходными, мистер Гэнси, — ответил Пинтер.

Гэнси сбросил звонок и кинул телефон на приборную панель. Закрыв глаза, он выдохнул ругательство. Гэнси помог Ронану с промежуточными экзаменами. Конечно, он мог бы сделать это снова. Он должен был сделать это снова.

Пежо качнулся из-за того, что кто-то сел на пассажирское сиденье. За одно бездыханное мгновение у Гэнси промелькнула мысль: «Ноа? »

Но потом раздался голос отца:

— Ты обольстился этой французской красотой? Это заставляет твою машину казаться довольно грубой, правда?

Гэнси открыл глаза. Рядом с ним отец водил ладонью по приборной панели автомобиля, а затем стряхнул с неё пыль. Он покосился на Гэнси, как если бы мог определить состояние здоровья сына и его умственные способности одним взглядом.

— Она хорошая, — произнёс Гэнси. — Хотя не совсем моя.

— Я удивлен, что твой драндулет доставил тебя сюда, — сказал отец. — Почему бы тебе не взять обратно внедорожник?

— Камаро в порядке.

— Воняет бензином.

Сейчас Гэнси мог представить, как отец расхаживает вокруг Камаро перед гаражом, где та была припаркована, заложив руки за спину, как он принюхивался, проверяя утечку жидкостей, и заметил царапины на краске.

— Камаро в порядке, пап. Ведёт себя примерно.

— Сомневаюсь, — заметил отец, но вполне дружелюбно.

Ричард Гэнси II редко выступал против чего-либо.

«Ваш отец – милейший человек, – говорили люди Гэнси. – Всегда такой улыбчивый. Ничто его не тревожит. Вот это характер. Такая выдержка». Последнее относилось к тому, что он коллекционировал старинные странные вещи, изучал отверстия в стенах и вёл журнал о разных штуках, которые случались каждый год четырнадцатого апреля с тех пор, как началась история.

— У тебя есть хоть одна мысль, почему твоя сестра приобрела эту отвратительную тарелку за три тысячи долларов? Она, что, злится на твою мать? Или пытается нас разыграть?

— Она подумала, что маме могло бы понравиться.

— Это же не стекло.

Гэнси пожал плечами.

— Я пытался ее предупредить.

Какое-то время они сидели там. Отец поинтересовался:

— Хочешь завести?

Гэнси, в общем-то, было всё равно, но он нащупал ключ в замке зажигания и повернул его. Двигатель тут же взревел, послушно оживая, не то, что Камаро.

— Четвёртый отсек, открыть, — попросил отец, и дверь гаража перед ними начала быстро открываться. Когда отец увидел, каким взглядом на него смотрит Гэнси, он пояснил: — Я установил управление голосом. Единственная трудность, если будешь громко кричать с улицы, может открыться ближайшая дверь. Очевидно, что это отрицательно сказывается на безопасности. Я над этим работаю. У нас была попытка взлома несколько недель назад. Правда, им не удалось пройти дальше входных ворот. Там установлена система, срабатывающая от веса.

Двери гаража открыли им Камаро, припаркованную прямо перед въездом. Свинья смотрелась низкой, дерзкой и грубой, по сравнению со скромным, сдержанным, всегда улыбающимся Пежо. Гэнси испытал внезапную и неуемную любовь к своей машине. Её покупка была лучшим решением в его жизни.

— Никогда не привыкну к этой развалюхе, — сказал отец Гэнси, глядя беззлобно на Свинью.

Как-то раз Гэнси подслушал, как отец недоумевал:

— Почему из всех существующих на свете машину, он хочет именно эту?

А его мать ответила:

— О, я знаю почему.

Однажды он обязательно изыщет возможность и поднимет эту тему в разговоре с матерью, потому что он хотел узнать, почему, она думала, он купил эту развалюху. Анализ того, что же побуждало его мириться с Камаро, заставлял Гэнси чувствовать себя неуютно, но он понимал, что это как-то связанно с тем, что он сидит в прекрасно восстановленном Пежо.

Он решил, что автомобиль – лишь оболочка содержания, и если он заглянет внутрь любого из автомобилей, стоящих в этом гараже, то не сможет жить в мире с собой. Он знал, что внешне очень похож на своего отца. Внутри же он больше хотел быть похожим на Камаро. Что подразумевало быть больше похожим на Адама.

Отец спросил:

— Как дела в школе?

— Отлично.

— Какой твой любимый урок?

— Мировая история.

— Учитель хороший?

— Вполне адекватный.

— Как твои школьные друзья? Они находят обучение в Аглионбае сложнее, чем в государственных школах?

Гэнси повернул боковое зеркало водителя так, что в нём отразился потолок.

— Адам справляется.

— Должно быть, он очень умный.

— Он гений, — с уверенностью сказал Гэнси.

— А тот ирландец?

Гэнси не мог себя заставить убедительно лгать про Ронана, не сразу после звонка Пинтеру. Именно тогда он ощутил, насколько тяжело быть Гэнси младшим. Он ответил:

— Ронан – это Ронан. Ему тяжело приходится без отца.

Гэнси старший не спрашивал о Ноа, и Гэнси осознал, что не может припомнить, спрашивал ли он вообще о нём когда-нибудь. На самом деле, он даже не мог вспомнить, упоминал ли он о Ноа в кругу своей семьи. Он гадал, сообщит ли полиция его родителям, что он нашёл тело. Если они уже этого не сделали, то казалось маловероятным, что они позвонят потом. Они выдали Гэнси с Блу визитки с номером адвоката, но Гэнси подумал, что им обоим, возможно нужна помощь другого рода.

— Как продвигается охота на энергетическую линию?

Гэнси обдумал, сколько он может рассказать.

— На самом деле, я сделал несколько неожиданных открытий. Генриетта выглядит многообещающей.

— Значит, дела идут неплохо? Твоя сестра сказала, что у тебя вроде как небольшая меланхолия.

— Меланхолия? Хелен – кретинка.

Его отец прищёлкнул языком.

— Дик, ты не это имеешь в виду. Выбирай выражения.

Гэнси выключил двигатель и переглянулся с отцом.

— Она купила маме в подарок на день рождения бронзовую тарелку.

Гэнси старший издал небольшое «гм», это означало, что слова Гэнси младшего не лишены смысла.

— До тех пор, пока ты счастлив и при деле, — подвёл итог его отец.

— Вот как, — сказал Гэнси, извлекая телефон из бардачка. Его разум уже работал над тем, как вбить в голову Ронана три месяца обучения, как вернуть прежний облик Ноа, как заставить Адама оставить дом своих родителей, притом что Генриетта больше не казалась таким уж тупиком, что такого изобретательного он мог сказать Блу, когда увидел бы её в следующий раз. — Я при деле.

Когда Блу после школы постучалась в двери фабрики Монмаут, ей открыл Ронан.

— Вы, парни, не ждали снаружи, — сказала она, чувствуя себя слегка смущённо. Несмотря на всё время, проведённое с ними, она никогда не была внутри и ощущала себя, стоя на ветхой лестнице, каким-то нарушителем, вторгшимся во владения без приглашения. — Вот я и подумала, может, вас тут нет.

— Гэнси зажигает у своей матери, — сообщил Ронан. Он пах как пиво. — А Ноа, на хрен, мёртв. Но Пэрриш здесь.

— Ронан, впусти её, — вмешался Адам. Он выглянул из-за плеча Ронана. — Привет, Блу. Ты же никогда здесь не бывала прежде, ведь так?

— Ага. Может, мне не стоит...

— Нет, входи...

Стало немного неловко, а потом Блу оказалась внутри, дверь за ней захлопнулась, и оба парня внимательно наблюдали за её реакцией.

Блу осмотрела второй этаж. Он выглядел как дом какого-то чокнутого изобретателя или одержимого учёного, или очень неаккуратного исследователя; после знакомства с Гэнси она начала подозревать, что он включал в себя все эти ипостаси. Она сказала:

— А что внизу?

— Пыль, — ответил Адам. Он воспользовался ногой, чтобы отпихнуть грязные джинсы и боксеры, всё ещё просунутые в них, подальше с глаз Блу. — И бетон. И ещё пять. И грязь.

— А также, — добавил Ронан, направившись к двустворчатым дверям в другом конце этажа, — пыль.

На мгновение Ронан и Адам вытянули шеи, осматривая огромное пространство, как будто бы они тоже видели его впервые. Огромная комната, красивая и загромождённая, была окрашена в красный от вечернего солнца, которое светило через десятки окон. Это напомнило Блу о чувстве, что она испытала, когда впервые увидела журнал Гэнси.

Первый раз за несколько дней она вспомнила то видение, где его пальцы лежали у неё на лице.

«Блу, поцелуй меня».

Где-то на полувздохе Блу прикрыла глаза, чтобы отбросить эти мысли.

— Я должен покормить Чейнсо, — сказал Ронан. Предложение, которое не имело абсолютно никакого смысла для Блу. Он исчез в крохотной комнате и закрыл за собой дверь. Изнутри послышались нечеловеческие пронзительные крики, которые Адам не стал комментировать.

— Очевидно, сегодня мы ничего не делаем, — произнес Адам. — Хочешь потусоваться?

Блу оглянулась по сторонам в поисках дивана. Было проще всего усесться на диван и поболтать. В центре комнаты стояли неубранная кровать, очень дорогое на вид кожаное кресло (с такими блестящими, медными болтами, которые скрепляли кожу), расположенное у одного из окон во всю стену, и стол с разбросанными по нему бумагами. Никакого дивана.

— А Ноа...?

Адам покачал головой.

Блу вздохнула.

Она подумала, что, наверное, Адам был прав на счёт тела Ноа. Может быть, его перемещение с энергетической линии отобрало у него силу.

— Он здесь? — спросила она.

— Похоже на то. Но я не уверен.

Она сказала в пустое пространство:

— Ноа, ты можешь использовать мою энергию. Если это то, что тебе нужно.

Выражение лица Адама было загадочным.

— Смело с твоей стороны.

Она так не считала; если бы это требовало смелости, она уверена, что её мама не позволила бы ей ходить к церкви каждый год.

— Мне нравится быть полезной. Так ты тоже живёшь здесь?

Адам покачал головой, его взгляд перешёл на Генриетту за окном.

— Гэнси хотел бы, чтобы я здесь жил. Ему нравится, когда все его вещи в одном месте. — Его голос был немного горьким, и после паузы он добавил: — Мне не следовало так говорить. Он ничего плохого не имеет в виду. И мы... просто, это место Гэнси. Всё здесь Гэнси. Мне нужно быть на равных, поэтому я не могу жить здесь.

— А где ты живешь?

Адам сжал губы.

— В месте, предназначенном для поездок.

— Это не совсем ответ.

— Это не совсем место.

— И было бы ужасно жить здесь? — Она наклонила голову назад, чтобы пристально рассмотреть очень высокий потолок. Всё пахло пылью, но в хорошем смысле, как старые вещи в библиотеке или музее.

— Да, — ответил Адам. — Когда я перееду, это будет место, которое я сделаю сам.

— И поэтому ты пошёл в Аглионбай.

Он поднял на неё взгляд.

— И поэтому я пошёл в Аглионбай.

— Даже несмотря на то, что ты не богат.

Он засмущался.

— Адам, мне всё равно, — сказала Блу. Это не были самые бесстрашные слова из всех, что она когда-либо произносила, но они чувствовались бесстрашными, когда она их озвучила. — Я знаю, остальных это волнует, но не меня.

Он сделал гримасу и затем слегка кивнул.

— Даже не смотря на то, что я не богат.

— Настоящее признание... — сказала Блу. — Я тоже не богата.

Адам громко рассмеялся на это, и она обнаружила, что ей начинает по-настоящему нравиться этот смех, который вырывался из него и, казалось, удивлял его каждый раз. Она была немного напугана тем, что это ей начинает нравиться.

Он позвал:

— Ох. Эй. Иди сюда. Тебе это понравится.

Пол под ними скрипел, он вёл её мимо стола к окнам на той стороне. Блу почувствовала лёгкое головокружение из-за высоты, эти массивные старые фабричные окна начинались всего в нескольких дюймах над старыми широкими досками пола, и первый этаж был гораздо выше, чем первый этаж её дома. Пригнувшись, Адам стал перебирать картонные коробки, сваленные под окнами.

В конце концов, он оттащил одну коробку на несколько сантиметров от окна и махнул Блу, чтобы она села рядом. Она так и сделала. Адам уселся так, чтобы его поза была наиболее устойчивой; его колено прижималось к Блу. Он не смотрел на неё, но что-то в его положении давало понять, что он за ней наблюдает. Она сглотнула.

— Это вещи, которые нашёл Гэнси, — сказал Адам. — Вещи, недостаточно крутые для музея; или вещи, возраст которых не доказан; или вещи, которые он не хотел отдавать.

— В этой коробке? — спросила Блу.

— Во всех этих коробках. Это коробка Вирджинии. — Он толкнул её достаточно, чтобы содержимое высыпалось между ними вместе с удивительным количеством грязи.

— Ха, коробка Вирджинии? А остальные коробки?

Было что-то от маленького мальчика в его улыбке.

— Уэльс, Перу, Австралия, Монтана и другие странные места.

Блу взяла раздвоенную палку из этой кучи.

— Это ещё один прут?

Хотя она никогда сама не пользовалась таким, она знала, что некоторые экстрасенсы использовали их как инструмент, чтобы сфокусировать свою интуицию и направиться в сторону потерянной вещи или мёртвого тела, ну, или скрытых водоёмов. Низкотехнологичная версия причудливого электромагнитного частотометра Гэнси.

— Наверное. А может, просто палка.

Адам показал ей старую римскую монету. Она воспользовалась ею, чтобы отчистить от грязи и пыли крошечную фигурку собачонки. У псины отсутствовала задняя лапа; зубчатый каменный скол там, где должна была находиться лапа, выглядел светлее, чем остальная грязная поверхность.

— Он выглядит немного голодным, — прокомментирована Блу. Стилизованный рельеф собаки напомнил ей ворона на холме: запрокинутая голова, вытянутое тело.

Адам взял камень с дыркой и посмотрел через него на Блу. Его форма идеально прикрывала остатки синяка.

Блу выбрала соответствующий камень и посмотрела на Адама через отверстие. Одна сторона его лица была красная от вечернего солнца.

— Почему они в коробке?

— Вода проделала эти отверстия, — ответил Адам. — Морская вода. Но он обнаружил их где-то в горах. Кажется, Гэнси говорил, что они соответствуют тем камням, которые он нашёл в Великобритании.

Он продолжал смотреть на неё через отверстие, камень был похож на странную половинку очков. Она заметила, как его горло дёрнулось, и тогда он протянул руку и коснулся её лица.

— Ты точно красивая, — сказал он.

— Это всё камень, — немедленно ответила она. Её кожа чувствовалась тёплой, он коснулся кончиком пальца края её рта. — Это очень лестно.

Адам осторожно вытащил камень из её рук и положил его на пол между ними. Он пропустил между пальцами один непослушный локон на её щеке.

— Моя мама обычно говорит: «Не трать зря комплименты, пока они бесплатны».

Его лицо оставалось очень серьезным.

— Этот комплимент, Блу, ничего не будет тебе стоить.

Блу взяла в руки подол своего платья, но не отвела от него взгляда.

— Я не знаю, что ответить, когда ты говоришь такие вещи.

— Ты можешь сказать, хочешь ли, чтобы я продолжал их говорить.

Она разрывалась между желанием поддержать его и страхом, к чему это приведёт.

— Мне нравится, когда ты говоришь такое.

Адам спросил:

— Но что?

— Я не говорила «но».

— Ты имела это в виду. Я услышал.

Она посмотрела на его лицо под синяком, хрупкое и необыкновенное. Было легко посчитать его застенчивым или неуверенным, но на самом деле он таким не был. Ноа был таким. А Адам просто тихий. Он не терялся в словах; он наблюдал.

Но это знание не могло ответить на вопрос: должна ли она сказать ему об опасности поцелуя? Было намного легче рассказать всё Гэнси, когда это ничего не значило. Последнее, чего ей хотелось, это напугать Адама, бросаясь фразами об истинной любви, сразу после того, как они познакомились. Но если она ничего не скажет, есть вероятность, что он украдёт поцелуй, и тогда они оба будут в беде.

— Мне нравится, когда ты говоришь такое, но... я боюсь, что ты меня поцелуешь, — призналась Блу. И это сразу же показалось ей неподходящим. Когда он ничего не ответил, она поспешно добавила: — Мы только встретились. И я... я... я очень юная.

На полпути она потеряла решительность рассказать о предсказании, но не была уверена, какая её часть решила, что будет хорошо сболтнуть такое. Очень юная. Она поморщилась.

— Это кажется... — Адам подыскивал слова. — Очень разумным.

Точное прилагательное для Блу, которое Нив нашла в первую же неделю. И что ни говори, а была она поистине разумной. Что было обиднее всего. Ей казалось, она проделала столько работы, чтобы выглядеть как можно более эксцентрично, и всё же, когда дошло до дела, она была разумна.

Адам и Блу оглянулись на звук приближающихся шагов. Это был Ронан, державший что-то в руках. Он осторожно опустился, скрестив ноги, рядом с Адамом, а затем тяжело вздохнул, как будто участвовал в этом разговоре, и тот утомил его. Блу была в равной части рада и разочарована, что его появление прервало разговор о поцелуях.

— Хочешь подержать её?

Тогда Блу поняла: то, что держал Ронан, было живым. На краткий миг Блу была не способна ни к чему, кроме иронии: у одного из воронят имеется реальный воронёнок. Ронан расценил это, как «нет».

— Что ты делаешь? — спросила Блу, когда он начал отводить руки. — Я хочу.

Она не была абсолютно уверена в том, что делала – ворон выглядел не очень для такого готовым – но это было дело принципа. Она снова осознала, что пытается произвести впечатление на Ронана только потому, что на того было невозможно произвести впечатление, но она успокаивала себя: по крайней мере, всё, что она делала в погоне за его одобрением, это лишь держала в руках птенца. Ронан аккуратно опустил воронёнка в её сомкнутые ладони. У Блу появилось ощущение, что птичка вовсе ничего не весит, а её кожа и перья на ощупь оказались влажными в тех местах, где она соприкасалась с руками Ронана. Воронёнок запрокинул голову назад и вытаращился на Блу, а затем и на Адама, щёлкнув клювом.

— Как её зовут? — спросила Блу. Держать её было пугающе и прекрасно; она была такой маленькой, хрупкой жизнью, её быстрый пульс отдавался на коже Блу.

— Чейнсо, — вяло ответил Адам.

Воронёнок открыл свой клюв шире, вращая глазами сильнее, чем прежде.

— Она хочет вернуться к тебе, — сказала Блу, потому что это было очевидно. Ронан принял птицу и пригладил перья на её голове.

— Ты выглядишь, как супер злодей со своим любимцем, — заметил Адам.

Улыбка разрезала лицо Ронана, но он выглядел добрее, чем Блу когда-либо видела, как будто ворон в его руках был его, наконец-то, обнажённым сердцем.

Вдруг они услышали, как дверь на другой стороне комнаты открылась. Адам и Блу посмотрели друг на друга. Ронан опустил голову, совсем немного, как будто ожидал порыва ветра.

Никто ничего не сказал, когда Ноа заполнил брешь между Ронаном и Блу. Он выглядел точно таким же, каким его запомнила девушка: плечи ссутулены, а руки так и ходят ходуном. Непроходящее пятно на его лице давало ясно понять, где у него была разбита щека. Чем больше Блу смотрела на него, тем больше убеждалась, что она одновременно видела его мёртвое тело и его самого живого. Это пятно помогало её мозгу сопоставить эти факты.

Адам был первым, кто что-то сказал.

— Ноа, — произнёс он и поднял кулак.

После паузы Ноа ударил по нему. Потом он потёр шею сзади.

— Я чувствую себя лучше, — признался он, как будто просто слегка приболел, а не умер.

Вещи из коробки всё ещё были разложены между ними; он начал их перебирать. Он поднял нечто, напоминающие часть кости; должно быть, это нечто когда-то было длиннее, но теперь всё, что осталось, походило на лист аканта[41] и, возможно, даже на рельефный свиток. Ноа поднёс это к горлу, как талисман. Его глаза не смотрели ни на кого из парней, но его колено касалось Блу.

— Я хочу, чтобы вы знали, — произнёс Ноа, нажав на свой кадык, как будто пытаясь выжать слова из гортани: — Меня было... больше... когда был жив.

Адам облизнул губы, подыскивая ответ. Блу подумала, что знала, о чём он. Сходство Ноа с тем, кто криво улыбался на фото на водительских правах, обнаруженных Гэнси, было сродни сходству ксерокопии и оригинального живописного портрета. Она не могла себе представить Ноа, которого она знала, за рулём того навороченного Мустанга.

— Тебя и теперь достаточно, — заметила Блу. — Я скучала по тебе.

С бледной улыбкой Ноа протянул руку и пригладил волосы Блу, точно так же, как делал раньше. Она едва ощутила его пальцы.

Ронан сказал:

— Эй, старик. Всё это время ты не давал мне лекций, потому что говорил мне ходить на свои занятия. Ты никогда не ходил на уроки.

— Но ведь ты ходил, не так ли, Ноа? — перебила Блу, думая об эмблеме Аглионбая, которую они нашли с его телом. — Ты был учеником Аглионбая.

— Я и есть, — сказал Ноа.

— Был, – поправил Ронан. — Ты не ходишь на занятия.

— Как и ты, — ответил Ноа.

— Он тоже близок к «был», — прервал Адам.

— Ладно! — выкрикнула Блу, всплеснув руками в воздухе. Она начала чувствовать холод, как если бы Ноа вытягивал из неё энергию. Последнее, что она хотела бы сейчас, это быть полностью опустошённой, как тогда, в церковном дворе. — Полиция сказала, что ты пропал семь лет назад. Это правда?

Ноа моргнул, глядя на неё, неопределённо и тревожно.

— Я не... я не могу...

Блу протянула руку.

— Возьми, — попросила она. — Когда я на гадании с мамой, и ей нужно сосредоточиться, она берёт меня за руку. Может быть, это поможет и тебе.

Колеблясь, Ноа протянул руку. Когда его ладонь встретилась с её, Блу почувствовала шок от холода его руки. Та была не просто холодной, а какой-то пустой, без пульса.

Ноа, пожалуйста, не умирай по-настоящему.

У него вырвался вздох.

— Боже, — произнёс он.

И его голос звучал по-другому. Теперь он был близок к тому Ноа, которого она знала, Ноа, который был одним из них. Блу знала, что она не единственная, кто заметил это, потому что Адам и Ронан обменялись проницательными взглядами.

Она смотрела, как его грудь поднимается и опадает, его дыхание стало более ровным. Она не замечала до этого, дышал ли он вообще.

Ноа закрыл глаза. Он всё ещё без труда держал в другой руке кусочек кости, оперевшись ладонью на свои топ-сайдеры.

— Я могу вспомнить свои оценки, даты, когда мне их ставили – семь лет назад.

Семь лет. Полиция была права. Они говорят с мальчиком, который мёртв уже семь лет.

— В тот же год Гэнси ужалили шершни, — мягко заметил Адам. — «Ты будешь жить из-за Глендовера. Кто-то другой умирает на энергетической линии, когда не должен, так что ты будешь жить, когда не должен».

— Совпадение, — сказал Ронан, потому что это не так.

Глаза Ноа были всё еще закрыты.

— Это было как-то связано с энергетической линией. С ней нужно было что-то сделать. Я не помню, что, как он говорил, требовалось.

— Пробудить её, — предположил Адам.

Ноа кивнул, а веки его по-прежнему были закрыты. Вся рука Блу замёрзла и онемела.

— Да, это. Мне было всё равно. Это всегда было только его дело, и я следовал за ним, потому что нужно было чем-то заниматься. Я не знал, что он собирается...