Мэгги Стивотер 15 страница

Он уныло улыбнулся, и на мгновение Блу испугалась, что он включит легкомысленного, глянцевого Гэнси, но, в итоге, он сказал:

— Это сложная история, чтобы её рассказать вкратце.

— Ты в школе, которая подготавливает к Лиге Плюща. Попытайся.

— Ладно. Откуда бы начать? Может... Ты видела Эпинефрин. Это от жала пчёл. У меня аллергия. Жуткая.

Блу встревоженно замерла. Шершни роились на земле, и лучшая территория для них – это тихие области вокруг деревьев.

— Гэнси! Мы за городом. Где живут пчёлы!

Он отмахнулся, будто стремился уйти от этой темы.

— Продолжай тыкать своей палкой, и всё будет нормально.

— Моя палка! Всю неделю мы бродили по лесам! Это кажется ужасно...

— Легкомысленным? — предположил Гэнси. — Правда в том, что на самом деле нет даже смысла иметь при себе этот инъектор. Последний раз мне сказали, то это бы сработало, если бы меня ужалили единожды, и даже тогда неизвестно. Мне было четыре, когда я впервые попал в больницу после того, как меня ужалили, и после этого реакции становились только хуже. Вот и всё. Или так, или жизнь в пузыре.

Блу думала о карте Смерти, и о том, как её мать фактически не объяснила её Гэнси. Она решила, что, возможно, эта карта не была предсказанием трагедии для Гэнси, а, скорее, рассказывала о его жизни, о том, как он прогуливается бок о бок со смертью каждый день.

Блу колотила палкой по земле перед ними.

— Ладно, продолжай.

Гэнси поджал губы, а затем расслабил их.

— Ну, семь лет назад я был на званом ужине с родителями. Не могу припомнить, по какому поводу. Думаю, один из друзей моего отца баллотировался от партии.

— В... Конгресс?

Земля под ногами или воздух вокруг вибрировали от грозы.

— Да. Я не помню. Знаешь, как иногда не припомнишь всего? Ронан говорит, что воспоминания подобны снам. Ты никогда не вспомнишь, как стоял напротив целого класса без одежды. Короче говоря, вечеринка была унылая – мне было девять или десять. Маленькие чёрные платья, красные галстуки и все виды еды, какие ты только пожелаешь, пока это креветки. Некоторые из нас, детей, стали играть в прятки. Помню, я думал, что слишком взрослый, чтобы играть в прятки, но больше нечем было заняться.

Они с Блу вошли в узкую рощу деревьев, достаточно редких, чтобы между ними выросла трава вместо ежевики. Этот Гэнси, этот рассказывающий Гэнси был полностью другим человеком по сравнению со всеми версиями, с которыми она уже сталкивалась. Она не могла не слушать.

— Было жарко, как в аду. Была весна, но, казалось, она решила, что она лето. Весна Вирджинии. Знаешь как это. В каком-то смысле, тяжело. На заднем дворе не было никакой тени, но на границе располагался великолепный лес. Тёмный, зелёный и синий. Как нырнуть в озеро. Я зашел туда, это была фантастика. Всего пять минут, и я уже не видел дома.

Блу прекратила стучать по земле.

— Ты заблудился?

Гэнси слегка покачал головой.

— Я наступил в гнездо. — Он сощурил глаза так, как делают люди, когда очень стараются казаться непринужденными, но было очевидно, что в этой истории нет ничего непринужденного. — Шершни, как ты и сказала. Они роятся на земле. Мне не нужно тебе это говорить. Но тогда я не знал. Первое, что я почувствовал, это маленькие иголочки в носке. Я думал, что наступил на колючку – их там было множество, таких зелёных, в форме клина – но тут я ощутил кое-что другое. Такие маленькие ранки, знаешь?

Блу стало дурно.

Он продолжил:

— А потом я почувствовал одного на руке и, к тому времени, как отскочил подальше, увидел их. На обеих руках.

Каким-то образом ему удалось взять её с собой, поместить в тот момент обнаружения. Сердце Блу слабело, пойманное в ловушку ядом.

— И что ты сделал? — спросила она.

— Я знал, что был мёртв. Знал, что был мёртв, ещё до того, как почувствовал, что всё в моем теле начинает идти неправильно. Потому что я попадал в больницу только из-за одного жала, а здесь их было около сотни. Они были в волосах. В ушах, Блу.

Она поинтересовалась:

— Ты был напуган?

Ему не надо было отвечать. Она увидела это в пустоте его глаз.

— Что произошло?

— Я умер, — сказал он. — Я чувствовал, как остановилось моё сердце. Шершням было всё равно. Они продолжали меня жалить, несмотря на то, что я был уже мёртв. — Гэнси остановился. Он произнёс: — Это трудная часть.

— Трудные – мои любимые, — ответила Блу. Деревья затихли вокруг них, единственным звуком был раскат грома. После паузы она добавила немного пристыженно: — Прости. Я не хотела быть... Но вся моя жизнь – это «трудная часть». Никто не верит в то, что делает моя семья. Я не собираюсь смеяться.

Он медленно выдохнул.

— Я услышал голос. Шёпот. Я не забуду, что он сказал. Он сказал: «Ты будешь жить из-за Глендовера. Кто-то другой умирает на энергетической линии, когда не должен, так что ты будешь жить, когда не должен».

Блу была очень тиха. Воздух давил на них.

— Я рассказал Хелен. Она ответила, что это была галлюцинация. — Гэнси убрал лозу со своего лица. Здесь поросль становилась всё гуще, деревья ближе. Им, вероятно, нужно было повернуть назад. Его голос звучал по-особому. Официально и неоспоримо. — Это была не галлюцинация.

Это был Гэнси, который написал журнал. Настоящий, волшебный, завладевший ею.

Она спросила:

— И этого достаточно, чтобы заставить тебя провести всю жизнь в поисках Глендовера?

Гэнси ответил:

— Однажды Артур узнал, что Грааль существует, как он мог его не искать?

За ними снова прорычал гром, голодное рычание невидимого зверя.

Блу заметила:

— Это не совсем ответ.

Он не взглянул на неё. И ответил голосом, внушающим страх:

— Мне нужно, Блу.

Все огоньки на измерителе электромагнитного излучения погасли.

В равных частях с облегчением, что они на безопасной земле, и разочарованием, что ей больше не выведать настоящего Гэнси, Блу дотронулась до прибора.

— Мы сошли с энергетической линии?

Они отступили на несколько метров, но прибор не заработал.

— Батарейка села? — предположила она.

— Я не знаю, как проверить. — Гэнси выключил его и включил снова.

Блу протянула руку к частотометру. В момент, когда она взяла его, огоньки вспыхнули красным. Сплошным красным, не мигая. Она поворачивалась из стороны в сторону. Оранжевый слева. Красный справа.

Блу и Гэнси встретились взглядами.

— Забери его, — велела она.

Но как только Гэнси дотронулся до прибора, огоньки снова погасли. Когда гром прогремел на этот раз, чарующий и закипающий, она почувствовала, как что-то внутри начинает дрожать, и дрожь не прекратилась после того, как звук затих.

— Я продолжаю думать, что тут должно быть логическое объяснение, — произнёс Гэнси. — Но его не было всю неделю.

Блу размышляла, что, возможно, и было логическое объяснение, и она считала его таким: Блу делает вещи громче. Только она понятия не имела, что она усиливала в настоящий момент.

Воздух задрожал снова, потому что гремел гром. Не было и следа от солнца. Всё, что осталось, это тяжёлый зелёный воздух вокруг.

Он спросил:

— Куда он нас ведёт?

Позволив сплошному красному цвету их направлять, Блу нерешительно ступала между деревьями. Они прошли всего несколько метров, когда прибор снова умер. Никакое количество манипуляций и передач из рук в руки не заставило его замерцать снова.

Они стояли с прибором между ними, близко наклонив головы, молча глядя на тёмный экран.

Блу поинтересовалась:

— Что теперь?

Гэнси уставился вниз между их ногами, прямо под прибором.

— Шагни назад. Там...

— О Господи, — произнесла Блу, резко отстраняясь от Гэнси. А затем снова: — О Боже...

Но она не смогла закончить предложение, потому что только что сошла с чего-то сильно похожего на человеческую кость. Гэнси первым присел, чтобы убрать листву с предмета. Конечно, под первой костью руки была вторая. Грязные часы охватывали запястье. Всё выглядело фальшиво, скелет в лесу.

Такого не могло произойти.

— О нет, — вдохнула Блу. — Не прикасайся к нему. Отпечатки пальцев.

Но труп был давно без отпечатков пальцев. Кости были чистыми, как экспонат музея, плоть сгнила, остались только нитки, напоминая о чем-то, что носил человек. Тщательно убирая листья, Гэнси раскрыл весь скелет. Он лежал, согнувшись, одна нога изогнута, руки раскинуты по обе стороны от черепа — словно стоп-кадр трагедии. Время пощадило странные элементы и забрало другие: часы были, а рука нет. Рубашка исчезла, но галстук остался, спадая складками по холмам и долинам разрушенных рёбер. Обувь была грязная, но на неё ничего не подействовало. Носки тоже остались целыми в кожаной обуви, сидя мешками выше лодыжки.

Скула на черепе была разбита. Блу задалась вопросом, от этого ли умер этот человек.

— Гэнси, — позвала Блу плоским голосом. — Это ребёнок. Паренёк из Аглионбая.

Она указала на его грудную клетку. Смявшись между двумя голыми ребрами, там торчал лоскут синтетической ткани с вышитой на нём аглионбайской эмблемой, нетронутый погодой.

Они уставились друг на друга поверх тела. Молния осветила их лица. Блу была хорошо осведомлена о черепе под кожей Гэнси, его скулы находились так близко к поверхности, высокие и прямые, как на карте Смерти.

— Мы должны сообщить об этом, — сказала она.

— Подожди, — ответил он. Ему потребовалось мгновение, чтобы найти бумажник ниже тазовой кости. Хорошая кожа, забрызганная и обесцвеченная, но всё-таки неплохо сохранившаяся. Гэнси открыл его, глядя на разноцветные края кредитных карт, выровненных на одну сторону. Он определил край водительских прав и вытянул их.

Блу услышала, как дыхание Гэнси сперло от неприкрытого шока.

Лицо на водительских правах принадлежало Ноа.

В восемь вечера Гэнси позвонил Адаму на фабрику трейлеров.

— Я еду за тобой, — сказал он и повесил трубку.

Он не сказал, что это важно, но это был первый раз, когда он просил Адама оставить работу, так что это должно было быть важно.

Снаружи на стоянке Камаро вхолостую ревел двигателем, эхом рёв отдавался в темноте. Адам залез внутрь.

— Объясню, когда доберёмся, — произнёс Гэнси.

Он выжал сцепление и надавил на газ с такой силой, что задние шины завизжали на асфальте. По выражению лица Гэнси Адам думал, что что-то произошло с Ронаном. Может, наконец, Ронан случился с Ронаном. Но они ехали не в больницу. Камаро ворвался на фабрику Монмаут. Вместе они поднялись по тёмной, скрипучей лестнице на второй этаж. От руки Гэнси дверь открылась, ударившись о стену.

— Ноа! — заорал он.

Комната безгранично растянулась в темноте. Напротив окон миниатюрная Генриетта была ложным горизонтом. Будильник Гэнси непрерывно сигналил, предупреждая о времени, которое давно прошло.

Пальцы Адама безуспешно искали выключатель.

Гэнси заорал снова:

— Нам надо поговорить. Ноа!

Дверь в комнату Ронана открылась, выпуская область света. Ронан нарисовался в дверном проёме, одна рука согнута у груди, а между пальцев примостился найденный птенец ворона. Он плавно стянул пару дорогих наушников с ушей и повесил их на шее.

— Чувак, ты припозднился. Пэрриш? Я думал, ты на работе.

Итак, Ронан знал не больше Адама. Адам ощутил холодное облегчение, которое он быстро заглушил.

— Был. — Адам, наконец, нашёл выключатель. Комната превратилась в сумеречную планету, в углах ожили тени в виде акульих пастей.

— Где Ноа? — потребовал Гэнси. Он выдернул шнур из розетки, чтобы будильник замолчал.

Ронан оценил состояние Гэнси и приподнял бровь.

— Он ушёл.

— Нет, — подчеркнул Гэнси. — Не ушёл. Ноа!

Он отступил в центр комнаты, рассматривая углы, балки, в поисках места, где никто бы не стал искать соседа по комнате. Адам колебался у двери. Он не мог понять, как это может быть связано с Ноа: Ноа, который мог оставаться незаметным часами, чья комната была безупречна, который никогда не повышал голоса.

Гэнси прекратил искать и повернулся к Адаму.

— Адам, — задал он вопрос, — какая фамилия у Ноа?

Прежде, чем Гэнси спросил, Адам почувствовал, что он должен знать. Но теперь ответ ускользал с его губ, а затем и из мыслей, оставляя рот приоткрытым. Это было, как потерять дорогу на занятия, потерять дорогу домой, забыть номер телефона фабрики Монмаут.

— Я не знаю, — признал Адам.

Гэнси ткнул на грудь Адама, будто целился из пистолета или доказывал своё мнение.

— Между прочим, Жерни. Джерни. Чер-ни. Как бы это ни произносилось. Ноа Жерни. — Откинув голову назад, он прокричал в воздух: — Я знаю, что ты здесь, Ноа.

— Чувак, — заметил Ронан. — Ты рехнулся.

— Открой его дверь, — приказал Гэнси. — Скажи, что там.

Изящно пожав плечами, Ронан выскользнул из своего дверного проёма и повернул ручку двери Ноа. Та открылась, показывая всегда заправленную кровать в углу.

— Похоже на женский монастырь, как обычно, — сказал Ронан. – Все особенности гибкости ума. Что мне искать? Наркотики? Девочек? Оружие?

— Скажи, — продолжил Гэнси, — какие занятия у вас проходят совместно с Ноа?

Ронан фыркнул.

— Никаких.

— У меня тоже, – подтвердил Гэнси. Он взглянул на Адама, который слегка покачал головой. — Как и у Адама. Как такое возможно? — Он не ждал ответа. — Когда он ест? Вы когда-нибудь видели, как он ест?

— Мне по фигу, — ответил Ронан. Он погладил голову Чейнсо пальцем, и она в ответ наклонила клюв. Это был странный момент странного вечера, и, если бы такое произошло на день раньше, Адама бы поразило, что он редко видел подобную беспечную доброту от Ронана.

Гэнси закидывал их обоих вопросами.

— Он платит аренду? Когда он входит? Вы когда-нибудь спрашивали его?

Ронан покачал головой.

— Чувак, у тебя реально слетела броня. В чём проблема?

— Я провёл день с полицией, — сказал Гэнси. — Я ходил с Блу в церковь...

Теперь ревность нанесла Адаму удар, глубокий и неожиданный, рану, которая жгла не менее болезненно, чем неуверенность в том, что его пронзило.

Гэнси продолжил:

— Не смотрите на меня так, вы оба. Смысл не в этом. Мы нашли тело. Сгнившее до костей. Знаете, чьё оно?

Взгляд Ронана был прикован к Гэнси.

Адам чувствовал, будто видел во сне ответ на этот вопрос.

Позади них дверь в квартиру внезапно захлопнулась. Они повернулись, но там никого не было, только трепетали углы карты на стене, показывая, что что-то переместилось.

Парни уставились на легкое движение бумаги, слушая эхо захлопнувшейся двери.

Не было ни ветерка, но кожа Адама покрылась мурашками.

— Моё, — раздался голос Ноа.

Моментально они развернулись.

Ноа стоял в проёме своей комнаты.

Его кожа была бледной, словно пергамент, и глаза затенены и неопределенны, как было всегда после наступления темноты. На его лице были пятна, только теперь они походили на грязь или кровь, или, возможно, пустоту, его кости разрушались под кожей.

Поза Ронана выражала сильную обиду.

— Твоя комната была пуста, я только что проверил.

— Я говорил тебе, — произнёс Ноа. — Я говорил всем вам.

Адаму пришлось закрыть глаза на долгое мгновение.

Гэнси, во всяком случае, выглядел так, будто вернул контроль. Всё, что Гэнси требовалось от жизни, это факты, то, что он мог записать в журнал, вещи, которые он мог обвести дважды и подчеркнуть, независимо от того, насколько невероятными они были. Адам понял, что всё это время, когда вез Адама сюда, Гэнси на самом деле не знал, с чем столкнётся. Как бы он мог? Как кто-либо мог бы поверить...

— Он мёртв, — подытожил Гэнси. Его руки сжались вокруг груди. — Ты действительно мёртв, не так ли?

Голос Ноа был печальным.

— Я говорил тебе.

Они уставились на него, стоящего всего в паре шагов от Ронана.

«Действительно, он настолько менее реален, чем Ронан, – думал Адам, – это должно было быть очевидно».

Абсурдно, что они не заметили. Смешно, что они не подумали о его фамилии, о том, откуда он приходил, о занятиях, которые он посещал или не посещал. Его липкие руки, его идеальная комната, его неменяющееся размытое лицо. Он был мёртв все время, что они его знали.

Реальность была мостом, разрушающимся под Адамом.

— Блин, чувак, — наконец, сказал Ронан. Немного отчаянно. — Все те ночи ты жаловался, что не можешь заснуть, а тебе даже не нужно спать.

Адам спросил едва слышно:

— Как ты умер?

Ноа отвернулся.

— Нет, — вмешался Гэнси, намерение вылилось в слово. — Это не тот вопрос, правда? Нужный вопрос: кто тебя убил?

Теперь у Ноа было отступающее выражение лица, которое появлялось, когда что-то заставляло его чувствовать себя неудобно. Его подбородок опустился, глаза стали закрытыми и отчуждёнными. Адам внезапно совершенно точно осознал, что Ноа мёртв, а он – нет.

— Если сможешь мне сказать — сообщил Гэнси. — Я смогу найти способ навести полицию на след.

Подбородок Ноа отклонился дальше, его выражение лица каким-то образом потемнело, глазницы впали и походили на череп. Они вообще смотрели на этого парня? Или на что-то, похожее на парня?

Адаму хотелось сказать: «Гэнси, не дави на него».

В руках Ронана Чейнсо начала кричать. Яркое безумное карканье раскололо воздух. Как будто не было ничего в мире, кроме её бешеных криков. Казалось невозможным, что такое маленькое тело может воспроизводить такой сильный звук.

Ноа поднял голову, его глаза были обыкновенными и широко раскрытыми. Он выглядел испуганным.

Ронан обернул руку вокруг Чейнсо, пока та не успокоилась.

Ноа сказал:

— Я не хочу об этом говорить.

Его плечи развернулись, и теперь он выглядел, как Ноа, которого они всегда знали. Ноа, который, без сомнений, всегда был одним из них.

Одним из живущих.

— Ладно, — согласился Гэнси. И затем снова: — Ладно. Что бы ты хотел делать?

— Я бы хотел... — начал Ноа, затихая, как он всегда делал, отступая в свою комнату. Адам задался вопросом, было ли это тем, что делал Ноа, когда был жив, или это принцип действия мёртвых в попытке поддержать обычную беседу?

Ронан и Адам одновременно посмотрели на Гэнси. Казалось, нечего было говорить или делать. Даже Ронан был подавлен, его обычные шипы спрятались. Пока они не были уверены, каковы новые правила, он, казалось, не желал выяснять, насколько потусторонним был Ноа, когда того провоцировали.

Отведя от них взгляд, Гэнси позвал:

— Ноа?

Пространство в дверном проёме Ноа оказалось пустым.

У порога комнаты Ноа Ронан толкнул дверь до конца. Комната внутри была застывшей и нетронутой, в кровати точно никто не спал.

Мир гудел вокруг Адама, внезапно атакованного возможностями, не все из которых были приятными. Он чувствовал себя лунатиком. Ничего не являлось правдой, пока к этому нельзя было прикоснуться.

Ронан начал ругаться, долго, грязно и безостановочно, не прерываясь на дыхание.

Гэнси провёл большим пальцем по нижней губе. Он спросил Адама:

— Что происходит?

Адам ответил:

— Нас преследуют.

Блу была расстроена сильнее, чем думала, из-за того факта, что Ноа мёртв. Из разговоров с полицией стало совершенно очевидно, что он никогда и не был жив, по крайней мере, не в тот самый момент, как они познакомились, но всё же, она ощущала странное горькое чувство, будто потеряла его. Для начала, само присутствие Ноа заметно изменилось на Монмаут после того, как они обнаружили его тело. Они, казалось, больше никогда не получат обратно того, привычного им Ноа: Гэнси мог слышать его голос на парковке, или Блу видела его тень на тротуаре, когда шла к Монмаут, или Ронан обнаруживал царапины на своей коже.

Он всегда был призраком, но теперь он был действующим призраком.

— Возможно, — Адам пожал плечами, — это из-за того, что его тело было сдвинуто с энергетической линии.

Блу всё думала о черепе с разбитым лицом, о Ноа, которого тошнило при виде Мустанга. Но не вырвало. Просто не могло, потому что он был мёртв.

Ей хотелось найти того, кто это сделал, и чтобы эту сволочь упекли за решетку, где бы та прогнила до конца своих дней.

Блу была настолько погружена в себя и озабочена судьбой Ноа, что совсем забыла, что они с Кайлой должны были обыскать в пятницу комнату Нив. Кайла, должно быть, догадалась о её рассеянности, потому как оставила очевидно нахальную записку для Блу на холодильнике, которую та обнаружила ещё перед школой: БЛУ, НЕ ЗАБУДЬ ПРО КИНО ВЕЧЕРОМ. Рванув стикер с запиской с дверцы, она сунула его себе в рюкзак.

— Блу, — окликнула Нив.

Блу подпрыгнула настолько высоко, насколько способен человек, при этом ещё и прокрутилась в воздухе. Нив села за обеденный стол с кружкой чая перед собой и с книгой в руке. Она надела кремовую рубашку, в тон занавеске позади неё.

— А я тебя там и не заметила! — ахнула Блу.

У девушки возникло такое чувство, что записка в её рюкзаке сейчас прожжёт ткань своим признанием.

Нив неопределенно улыбнулась и положила книгу лицевой стороной вниз.

— Я почти тебя не видела на этой неделе.

— Я... гуляла... с... друзьями.

В промежутках между словами Блу твердила себе, чтобы её голос перестал звучать так подозрительно.

— Я слышала о Гэнси, — сказала Нив. — И посоветовала Море не удерживать вас подальше друг от друга, это не мудро. Вашим дорогам явно предназначено пересечься.

— О. Гмм. Спасибо за это.

— Ты кажешься огорчённой, — заметила Нив. Одной из своих прекрасных рук она похлопала по стулу рядом с собой. — Хочешь, я посмотрю что-нибудь для тебя? Погадаю?

— О, спасибо и за это, но я не могу остаться, мне надо в школу, — протараторила Блу.

Какая-то часть Блу гадала, Нив это всё предлагала от доброты или это было частью реверсивной психологии, потому как она узнала о задуманном Кайлы и Блу. Но, так или иначе, Блу не хотелось, чтобы Нив её гадала. Поспешно направившись к двери, она привычным жестом перекинула рюкзак через плечо.

Она успела сделать всего несколько шагов, когда Нив бросила ей в спину.

— Вы ищете Бога. Разве вы не подозреваете, что есть и дьявол?

Блу застыла в дверях. Она повернула голову, но не совсем лицом к Нив.

— О, я не ковыряюсь в твоих делах, — произнесла Нив. — То, чем ты занимаешься, довольно большое, чтобы я заметила, когда ищу другие вещи.

Теперь Блу посмотрела ей в глаза. Мягкое выражение лица Нив не изменилось; её руки обхватили кружку.

— Мне с числами проще, — сказала Нив. — Они сами ко мне первыми являются, по правде говоря. Я всегда могу их вытащить прямо из воздуха. Важные даты. Телефонные номера. Это проще всего. Но с датами смерти тоже легко. Я могу сказать, когда она кого-нибудь коснулась.

Блу ухватила свой рюкзак за лямки. Её мама и подружки её мамы были странными, безусловно, но они знали о том, что они странные. Они знали, когда они говорили нечто странное. Нив, казалось, такого фильтра не имела.

Наконец, она ответила:

— Он был мёртв уже давно.

Нив пожала плечами.

— Будет больше, прежде чем всё закончится.

Не найдя слов, Блу лишь покачала головой.

— Я только предупреждаю тебя, — сказал Нив. — Держи глаз востро с дьяволом. Когда есть Бог, найдётся и легион чертей.

Впервые за долгое время Адам не был рад выходному в Аглионбае. В пятницу, в день педагогической работы[40] по графику, Гэнси нехотя отправился к своим родителям на запоздалое празднование дня рождения его матери, Ронан пьянствовал и буянил в своей комнате, а Адам остался заниматься за столом Гэнси в Монмаут в его отсутствие. Государственная школа училась как обычно, но он всегда мог надеяться, что Блу появится, как только занятия закончатся.

В помещении чувствовалось напряжение, даже несмотря на то, что в главной комнате, кроме него, никого не было. Часть Адама хотела выманить Ронана из его комнаты, чтобы тот составил ему компанию, но он осознавал, что Ронан в очень непривлекательной и непередаваемой форме тосковал по Ноа. Так что Адам остался за столом Гэнси ковыряться в своей домашке по латыни, замечая, что свет, который проникал сквозь окна, казалось, уже не так отсвечивал от паркетных половиц, как это обычно случалось. Тени сместились и намертво застыли. Адам услышал запах мяты на столе Гэнси, но он также почуял присутствие Ноа – сочетание его дезодоранта, мыла и пота.

— Ноа, — позвал Адам в пустой комнате. — Ты здесь? Или преследуешь Гэнси?

Ответа не было.

Он посмотрел в свою тетрадь. Латинские глаголы выглядели бессмыслицей искусственного языка.

— Ноа, можем ли мы это исправить? Что бы ни сделало тебя таким как сейчас, а не как прежде.

Адам подпрыгнул от треска, раздавшегося прямо у стола. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это саженец мяты Гэнси сиганул на пол. Единственный треугольный глиняный горшок разбился и теперь лежал рядом с кучкой земли.

— Это не поможет, — спокойно сказал Адам, несмотря на то, что на самом деле был потрясён.

Как бы то ни было он не знал, что именно могло бы помочь. После того, как они обнаружили кости Ноа, Гэнси вызвал полицию, чтобы выяснить больше, но и те многого не узнали – только то, что Ноа пропал семь лет назад. Как и всегда, Адам призывал к сдержанности и немногословности, и на этот раз Гэнси прислушался к его совету, скрыв от полиции обнаруженный ими Мустанг. Машина бы привела их к Энергетическому пузырю, а это слишком сложно, слишком публично.

Когда раздался стук в дверь, Адам ответил не сразу, думая, что это вновь проделки Ноа. Но стук повторился, а за ним послышался и голос Деклана:

— Гэнси!

Адам со вздохом поднялся на ноги, но, прежде чем отправиться открывать дверь, убрал саженец мяты. Деклан, стоявший на пороге, был одет не в англиобайскую форму и не в костюм для интернатуры и казался совершенно другим человеком в своих джинсах, даже если те были безукоризненно чёрными и непомерно дорогими. Он выглядел моложе, чем Адам привычно думал.

— Деклан. Привет.

— Где Гэнси? — требовательно спросил Деклан.

— Не здесь.

— Ой, да ладно.

Адам не хотел обвинений во лжи. У него обычно были лучшие способы получить то, что он желал.

— Он отправился домой на день рождения своей матери.

— Где мой брат?

— Не здесь.

— А вот теперь ты лжёшь.

Адам пожал плечами.

— Ага, лгу.

Деклан хотел пройти мимо него, но Адам вытянул руку, блокируя дверь.

— Сейчас действительно не самое лучшее время. И Гэнси сказал, что вам двоим разговаривать без его присутствия – не лучшая идея. Думаю, он прав.

Деклан не отступил. Он надавил грудью на руку Адама. Адам знал только одно: прямо сейчас не было никакого шанса Деклану поговорить с Ронаном. Не когда Ронан выпил и не когда Деклан уже сердит. Несомненно, без Гэнси здесь будет драка. Только это важно.

— Ты же не собираешься драться со мной? — поинтересовался Адам, как если бы он не нервничал. — Я думал, что это фишка Ронана, а не твоя.

Это сработало лучше, что представлял Адам; Деклан сразу же отступил на шаг. Деклан достал из заднего кармана конверт. Адам узнал штамп Аглионбая на месте для обратного адреса.

— Его выгоняют, — произнёс Деклан, протягивая конверт Адаму. — Гэнси обещал, что поможет ему. Ну, этого не произошло. Я доверял Гэнси, а он подвёл меня. Когда он вернётся, пусть знает, что он добился только отчисления моего брата.

Это было больше, чем Адам мог выдержать.

— О, нет, — сказал он. Он надеялся, что Ронан слушает. — Ронан сделал всё сам. Я не знаю, когда вы оба увидите, что только Ронан может удержать себя в Аглионбае. Когда-нибудь, он сделает для себя выбор. А пока вы тратите время.

Но, в независимости от того, насколько он был прав, Адам Пэрриш с его генриеттовским акцентом не мог заставить кого-то такого, как Деклан, изменить своё мнение.

Адам сложил конверт вдвое. Гэнси будет чувствовать себя паршиво из-за этого. На краткий-краткий миг Адам подумал не рассказывать о письме, пока не станет слишком поздно, но он знал, что не сможет так поступить.

— Я удостоверюсь, что он его получит.

— Он съезжает, — сообщил Деклан. — Напомни Гэнси: нет Аглионбая – нет Монмаута.

«И тогда ты убьёшь его», – подумал Адам. Потому что он не мог представить Ронана, живущего под одной крышей с братом. Он не мог представить Ронана, не живущего под одной крышей с Гэнси, и точка. Но ответил он только:

— Я передам.

Деклан спустился вниз по лестнице, и через минуту Адам услышал, как его машина отъезжает с парковки.

Адам открыл конверт и медленно прочитал письмо. Со вздохом он возвратился к столу и поднял телефон, который лежал около теперь уже разбитого горшка с саженцем мяты. Он набрал номер по памяти.

— Гэнси?

Через час Гэнси потерял интерес ко дню рождения матери. Звонок Адама забрал всю жизнерадостность из его настроения, а много времени не потребовалось, чтобы Хелен и мама Гэнси устроили полномасштабный, вежливый, но разочарованный разговор, притворяясь, что он не по поводу нестеклянной стеклянной посуды, которую подарила Хелен. Во время особенно напряженного обмена любезностями Гэнси засунул руки в карманы и вышел в гараж отца.