Мэгги Стивотер 14 страница

— Hic gaudemus. Gratias tibi … loquere... loqui pro nobis. — Он взглянул на Ронана. — Как мне спросить, почему вы не можете их слышать?

— Боже, Гэнси. Если бы ты уделял внимание... — Закрыв глаза, Ронан раздумывал мгновение. — Cur non te audimus?

Гэнси не потребовался перевод Ронана, чтобы понять шелестящий ответ деревьев, тут латынь была достаточно проста.

Он озвучил:

— Дорога не бодрствует.

— Хмм... энергетическая линия? — предположила Блу. И добавила немного задумчиво: — Но это не объясняет, почему только ты и Ноа можете их слышать.

Деревья пробормотали:

— Si expergefacere via, erimus in debitum.

— Если вы разбудите линию, они будут у вас в долгу, — произнёс Ронан.

На мгновение они все замолчали, глядя друг на друга. Было слишком много всего, чтобы это принять. Ведь не просто деревья разговаривали с ними. Деревья сами по себе были разумными существами, способными к наблюдению за их передвижениями. Такие только деревья в этом странном лесу, или все деревья следили за каждым их шагом? Всегда ли они пытались заговорить с ними? Не было способа узнать, хорошими или плохими являлись эти деревья, любили или ненавидели они людей, имелся ли у них характер или сострадание.

«Они словно пришельцы, - думал Гэнси. - Чужие, с которыми мы обращались очень плохо долгое время. Если бы я был деревом, у меня бы не было причин любить людей».

Оно происходило. Все эти годы он это искал.

Гэнси сказал:

— Спроси их, знают ли они, где Глендовер.

Адам выглядел встревоженным. Не задумываясь, Ронан перевёл.

Секунда потребовалась шипящим голосам, чтобы ответить, и снова Гэнси не нужен был перевод.

— Нет, — произнёс Гэнси. Что-то внутри него сжималось, сжималось и сжималось, пока он не задал этот вопрос. Он думал, что ответ на него принесёт облегчение, но не принёс. Все остальные смотрели на него; он не был уверен почему. Может, что-то на его лице было неправильным. Это ощущалось неправильным. Он отвёл глаза от всех и сказал: — Очень холодно. Valde frigida. Где путь наружу? Пожалуйста? Amabo te, ubi exitum?

Деревья зашептали и зашелестели, и Гэнси осознал, что он мог ошибаться; это мог быть только один голос. Теперь, когда он подумал об этом, он даже не был полностью уверен, что когда-либо слышал его не шепчущим. Возможно, слова говорились всё это время прямо в его голове. Эта мысль лишала самообладания и отвлекала. Ноа пришлось прийти на помощь и повторить всё, что было сказано, и Ронан долгое время размышлял, прежде чем перевести.

— Простите, — сказал Ронан. Он слишком сильно концентрировался, чтобы не забывать выглядеть крутым и угрюмым. — Это сложно. Это... Они сказали, что нам нужно идти назад сквозь год. Напротив... дороги. Линии. Они сказали, если мы будем возвращаться вдоль ручья и повернём налево у большого... платана? Platanus? Думаю, платана. Тогда мы найдём что-то, что, они думают, мы хотим найти. Потом мы будем способны выйти из леса и найти свой путь в наше... в наш день. Я не знаю. Я пропустил куски, но думаю... Извините.

— Всё нормально, – заметил Гэнси. — Ты реально хорошо справляешься. — Тихим голосом он спросил у Адама: — Думаешь, нам стоит пойти туда? Мне пришло на ум, что мы не можем им доверять.

Морщины на лбу Адама говорили о том, что ему в голову пришло то же самое, но он ответил:

— У нас есть иной выбор?

— Я думаю, нам следует им доверять, — сказала Блу. — Они знали меня и Ронана. Откуда-то. И на камне не говорилось им не доверять. Правильно?

Её слова имели смысл. Почерк Ронана, с большим старанием доказавший своё происхождение, дал им подсказку заговорить с деревьями, а не предупреждение.

— Мы идём назад, — сделал вывод Гэнси. — Осторожно, не поскользнитесь. А потом громче добавил: — Gratias. Reveniemus.

— Что ты сказал? — спросила Блу.

Вместо него ответил Адам:

— Спасибо. И что мы вернёмся.

Было нетрудно придерживаться направления из перевода Ронана. Ручей здесь был широким, вода холодной и медленно бегущей между покрытыми белым инеем берегами. Следуя за ним, они шли под горку, и постепенно воздух вокруг начал нагреваться. Редкие красные листья пятнами украшали ветки, и, к тому моменту, как Блу указала на массивный платан с чистым бело-серым стволом, слишком широким, чтобы она обхватила его руками, они уже были во власти жаркого лета. Сочная зелёная листва перемещалась и терлась друг об друга, создавая постоянный шелест. Если бы голос возник сейчас, Гэнси был неуверен, что услышал бы его.

— А до этого мы лето пропустили, — заметил Адам. — Когда шли другой дорогой. Мы попали прямиком в осень.

— Волшебные москиты, — сказал Ронан, хлопнув себя по руке. — Какое чудесное место.

Следуя указаниям голоса, у большого платана они повернули налево. Гэнси задался вопросом, что, как думали деревья, они хотели найти. Он считал, что есть только одна вещь, которую он искал.

Тут деревья расступились на летней лужайке, и стало очевидно, что имел в виду голос.

На лужайке совершенно неуместно стоял брошенный автомобиль. Красный Мустанг. Последней модели. Сначала казалось, что он весь в грязи, но при более близком осмотре стало ясно, что на самом деле он покрыт слоями и слоями пыльцы и опавших листьев. Листва застряла в трещинах капота, под спойлером, собралась под стеклоочистителями и скопилась вокруг колес. Молодое деревце выросло под автомобилем, обвивая переднее крыло. Сцена напоминала старое кораблекрушение, превращение благодаря козням времени древних лодок в коралловые рифы.

Позади автомобиля тянулся сильно заросший след, казалось, он выводил из леса. Это, должно быть, выход, о котором говорили деревья.

— Шикарно, — заметил Ронан, пнув одно из колес.

У Мустанга были большие дорогие шины, и теперь, когда Гэнси рассмотрел машину ближе, он увидел, что на автомобиле много неоригинальных деталей: большие диски, новый спойлер, тёмная тонировка, широкий выхлоп. Его отец бы сказал: «Новые деньги обжигают карманы».

— Взгляните, — сказал Адам. Он стёр пальцем пыль с заднего стекла. Рядом со стикером Блинк-182[39] была наклейка Аглионбая.

— Знак, — произнесла Блу.

Ронан дёрнул водительскую дверь, и она открылась. Он не сдержал смешок.

— Здесь мумия гамбургера.

Все столпились вокруг, заглядывая внутрь, но, кроме засохшего, наполовину съеденного, но все ещё завёрнутого в обёртку гамбургера на пассажирском сидении, там не было ничего интересного.

Этот автомобиль, как и голос Блу на диктофоне, был загадкой. Гэнси чувствовал, будто эти загадки были адресованы именно ему.

— Открой багажник, — попросил он.

В багажнике была куртка, а под ней странная конструкция из палок и пружин. Нахмурившись, Гэнси взял самый большой прут из хитроумного изобретения. Остальные части закачались на месте, несколько палочек висели и крутились под основной. Гэнси сразу все понял.

— Это ивовый прут.

Он повернулся к Адаму, ожидая подтверждения.

— Совпадение, — сказал Адам. Естественно имея в виду, что это не совпадение.

Гэнси посетило необычное ощущение, которое было уже однажды на парковке «Нино», когда Адам предупредил его о своих мыслях по поводу ещё кого-то, кто ищет энергетическую линию. И тут он понял, что Блу и Ноа больше не видно.

— Где Блу и Ноа?

Услышав свое имя, Блу появилась из-за бревна на поляне. Она ответила:

— Ноа тошнит.

— Почему? — поинтересовался Гэнси. — Он заболел?

— Я спрошу, — добавила она. — Как только его перестанет рвать.

Гэнси вздрогнул.

— Думаю, ты обнаружишь, что Гэнси предпочитает слово «блевать». Или «опорожняться», — живо подхватил Ронан.

— Я думаю, «рыгает» - наиболее соответствующее слово в данном случае, — демонстративно поправила Блу.

— «Рыгает! » — беззаботно повторил Ронанва; наконец, происходило что-то, о чём он что-то знал. — Где же он? Ноа! — Он оттолкнулся от Мустанга и направился в ту сторону, откуда появилась Блу.

Блу заметила ивовый прут в руках Гэнси.

— Он был в машине? Ивовый прут!

Ему не стоило удивляться, что она знала, что это такое. Даже если бы она не была экстрасенсом, её мать была, а технически это инструмент для работы.

— В багажнике.

— Но это значит, что кто-то ещё искал энергетическую линию.

С другой стороны Мустанга Адам провёл пальцами по пыльце на боковой стороне машины. Он выглядел обеспокоенно.

— И они решили, что что-то было важнее их автомобиля.

Гэнси посмотрел на деревья вокруг, а затем снова на дорогой автомобиль. На расстоянии он слышал тихие голоса Ронана и Ноа.

— Думаю, нам лучше уехать. Нам нужно больше информации.

Когда Блу собиралась следующим воскресным утром выйти на улицу, она официально запуталась. Воскресенье было днём выгула собак. Вообще-то, воскресенье и четверг были днями выгула собак, но Блу отпрашивалась предыдущие две недели, чтобы провести это время с парнями, так что у неё возникло такое чувство, что она в последний раз видела своих временных питомцев очень давно. Проблема состояла в том, что её деньги довольно быстро таяли, и, кроме того, над ней уже начинала довлеть вина за неповиновение Море. Это чувство было настолько сильным, что она не могла взглянуть матери в глаза за ужином, но для Блу было уже невозможно представить, что она могла оставить парней. Она должна была найти способ как-нибудь всё урегулировать.

Но сначала она должна погулять с собаками.

Уже на выходе на Виллоу Ридж телефон на кухне зазвонил, и Блу со стаканом яблочного сока в одной руке и шнурками от кроссовок в другой сняла трубку.

— Алло?

— Я бы хотел поговорить с Блу, пожалуйста, если она дома.

Это, без сомнений, был вежливый голос Гэнси, тот, который он использовал, чтобы превратить солому в золото. Естественно он знал, что рискует, звоня сюда, и естественно он был готов говорить с кем-нибудь другим, не с Блу. Несмотря на растущее подозрение, что её скрытность не может дальше продолжаться, она не была уверена, что чувствовала относительно возможности Гэнси её разоблачить.

— Блу собирается сходить погулять с чужими собаками, — сказала она, ставя сок и дёргая кроссовок, телефонная трубка в это время была засунута между ухом и плечом. — И это хорошо, что ты нарвался на неё, а не на кого-нибудь другого.

— Я бы и в этом случае не растерялся. Я был готов к неожиданностям, — сказал Гэнси. Было так странно слышать его голос по телефону, он совсем не соответствовал его внешности. — Тем не менее, я рад, что застал тебя. Как дела? Надеюсь, всё нормально?

«Он не подразумевает снисхождение», - сказала себе Блу. Она повторила это про себя несколько раз.

— Правильно надеешься.

— Блестяще. Слушай. Адам сегодня работает, и Ронан с братьями в церкви, но я бы с удовольствием выбрался куда-нибудь и... ну, знаешь, прогулялся куда-нибудь. — Он быстро добавил: — Не в лес. Я подумал, может быть, в церковь, ну, в ту, что на твоей карте. Не хочешь...

Он запнулся. Гэнси мог запинаться? Блу понадобилось мгновение, чтобы осознать, что он спрашивал её, не хочет ли она пойти с ним. И ей понадобилось ещё одно мгновение, чтобы понять, что она никогда и нигде с ним не была без остальных парней.

— Я должна погулять с собаками.

— О, — мрачно ответил Гэнси, в его голосе сквозило разочарование. — Что ж, тогда ладно.

— Но на это потребуется всего час.

— О, — повторил он, но на пятьдесят оттенков светлее. — Тогда я могу тебя подобрать после?

Блу взглянула через плечо, в сторону гостиной.

— Пожалуй, нет... я… гмм... встречусь с тобой на парковке.

— Блестяще, — сказал он. — Первоклассно. Думаю, будет интересно. Увидимся через час.

Первоклассно? Гэнси без Адама… Блу не очень-то понимала, как всё пройдёт. Несмотря на робкий интерес к ней Адама, парни, казалось, действовали, как единое целое, как одно многоголовое существо. Встречи с каждым по отдельности вызывали чувство настороженности... даже опасности.

Но не было никакой возможности отказаться от прогулки с Гэнси. Она хотела исследовать столько же, сколько и он.

Едва Блу повесила трубку, как услышала своё имя.

— БлуууууууУУУУУУУУУУуууууу, дитя моё, дитя моё, иди-ка сюда!

Это был голос Моры, а монотонный распев сообщая о повышенной иронии. С замиранием сердца Блу последовала за этим голосом в гостиную, где и обнаружила Мору, Кайлу и Персефону пьющими, как подозревала Блу, отвёртку. Когда она вошла в комнату, все женщины посмотрели на неё с ленивыми улыбками. Прайд львиц.

Блу приподняла брови, заметив коктейли. Утренний свет, проникающий сквозь окна, золотил и искрил полупрозрачную жидкость в бокалах.

— Сейчас только десять утра.

Кайла потянулась пальцами к запястью Блу и подтащила ту на двухместный диван цвета мяты. Её бокал был почти пуст.

— Сегодня воскресенье. Чем нам ещё заниматься?

— Я должна сходить погулять с собаками, — сообщила Блу.

Мора сидела в своем кресле в голубую полоску, потягивая отвертку и скорчив страшное лицо.

— О, Персефона. Похоже, ты добавляешь с них слишком много водки.

— У меня рука постоянно сама соскальзывает, я не виновата, — печально заметила Персефона из плетеного кресла у окна.

Когда Блу начала подниматься с дивана, Мора сказала:

— Посиди с нами минутку, Блу. Поговори с нами о вчера. И позавчера. И позапозавчера. И... ох, давайте просто поговорим о нескольких последних неделях, — за тоном её голоса была скрыта сталь.

Блу поняла, что Мора была в ярости. До этого она видела её в ярости только несколько раз, и то, что ярость матери была направлена на Блу, заставило кожу стать липкой.

— Ну, я была... — Она осеклась. Лгать, похоже, было бессмысленно.

— Я не твоя надзирательница, — перебила Мора. — Я не собираюсь запирать тебя в комнате или посылать тебя в женский монастырь, чтобы ты там рыдала. Так что ты можешь просто прекратить вытворять всё тайком прямо сейчас.

— Я не...

— Ты «да». Я была твоей матерью с самого рождения, и я уверяю, что ты «да». Итак, я понимаю, ты и Гэнси поладили? — Выражение лица Моры было раздражающе знающим.

— Мама.

— Орла сказала мне о его «сильном» автомобиле, — продолжила Мора. Её голос всё ещё был сердитым и фальшиво радостным. Тот факт, что Блу хорошо знала, что заслужила это, делал ещё хуже. — Ты не планируешь поцеловать его, не так ли?

— Мама, этого никогда не случится, — уверила её Блу. — Ты же его видела?

— Я не была уверена, является ли вождение старого, громкого Камаро мужским эквивалентом твоего разрезания футболок и приклеивания картонных деревьев к стенам твоей комнаты.

— Поверь мне, — попросила Блу. — Гэнси и я совсем не похожи друг на друга. И они не картонные. Они из переделанной материи.

— Окружающая среда вздохнула с облегчением, — Мора сделала ещё один глоток своего напитка; сморщив нос, она стрельнула взглядом в Персефону. Персефона выглядела словно мученица. После паузы Мора добавила несколько мягче: — Я совершенно не счастлива, что ты садишься в машину без подушек безопасности.

— У нашей машины нет подушек безопасности, — заметила Блу.

Мора убрала длинный волос Персефоны с края своего стакана.

— Да, но ты всегда ездишь на велосипеде.

Блу встала. Она подозревала, что зелёный пух дивана теперь прилип сзади к её леггинсам.

— Теперь я могу идти? Я в беде?

— Ты в беде. Я говорила тебе держаться от него подальше, а ты не послушалась, — сказала Мора. — Я просто ещё не решила, что с этим делать. Мои чувства задеты. Я консультировалась с людьми, которые говорят, что я вправе чувствовать боль. Подростков всё ещё сажают под домашний арест? Или это было только в восьмидесятых?

— Я буду очень зла, если ты посадишь меня под домашний арест, — заявила Блу, всё ещё на шатких ногах из-за незнакомого недовольства мамы. — Я, наверное, взбунтуюсь и вылезу из окна, сделав верёвку из простыни.

Мама потёрла лицо рукой. Её злость полностью перегорела.

— У тебя всё под контролем, да? Это не продлится долго.

— Если ты не говоришь мне не видеться с ними, я слушаюсь тебя, — предложила Блу.

— Вот что ты получила, Мора, за использование своей ДНК при создании ребёнка, — сказала Кайла.

Мора вздохнула.

— Блу, я знаю, ты не идиотка. Просто иногда умные люди делают тупые вещи.

Кайла проворчала:

— Не будь одной из них.

— Персефона? — спросила Мора.

Своим тихим голоском Персефона сообщила:

— Мне нечего добавить. — Однако, подумав мгновение, она произнесла: — Если ты собираешься ударить кого-нибудь, не зажимай большой палец внутри кулака. Было бы позорно его сломать.

— Хорошо, — поспешила Блу. — Я ушла.

— Могла бы, по крайней мере, извиниться, — вздохнула Мора. — Притвориться, что у меня есть хоть какая-то власть над тобой.

Блу не была уверена, как на это ответить. Мора всеми способами контролировала Блу, но обычно эти способы не включали в себя ультиматумы или комендантский час. Так что она просто сказала:

— Извини. Мне следовало сказать тебе, что я собираюсь делать то, что ты не хотела, чтобы я делала.

Мора произнесла:

— Это было не настолько удовлетворяюще, насколько я себе представляла.

Кайла поймала Блу за запястье снова, и на мгновение Блу испугалась, что Кайла могла бы почувствовать уровень странности, который окружал поиски Гэнси. Но та просто сделала последний глоток своего напитка и промурлыкала:

— Несмотря на свои прогулки, не забудь про нашу ночь кино в пятницу, Блу.

— Наша... ночь... кино... — повторила Блу.

Брови Кайлы застыли.

— Ты обещала.

Один беспорядочный момент Блу пыталась припомнить, когда она вообще говорила про ночь кино с Кайлой, а затем до неё дошло, о чём на самом деле шла речь: беседа несколько дней назад. О том, чтобы обыскать комнату Нив.

— Я забыла, что мы решили на этой неделе, — ответила Блу.

Мора крутила свой бокал, который выглядел почти полным. Она всегда больше предпочитала смотреть, как пьют другие, чем пить самой.

— Какое кино?

— «Даже гномы начинают с мелкого», — тут же ответила Кайла. — Оригинальное немецкое название: «Auch Zwerge haben klein angefangen».

Мора вздрогнула, Блу не могла сказать, было ли это от названия фильма или от акцента Кайлы. Она сказала:

— Тем лучше. Нив и я уйдём в этот вечер.

Кайла подняла бровь, а Персефона перебирала подвязку на своих кружевных чулках.

— Что будете делать? — спросила Блу. Искать моего отца? Гадать на водоёмах?

Мора прекратила вращать свой напиток.

— Не тусуйся с Гэнси.

По крайней мере, Блу могла всё ещё быть уверена, что мама никогда бы не стала ей лгать.

Она бы просто вообще ничего не сказала.

— Почему церковь? — спросила Блу с пассажирского сидения Камаро. Прежде она никогда не ездила впереди, а здесь ощущение того, что автомобиль – это тысячи деталей, которые летят вместе в ненадёжной конструкции, было более выраженным.

Гэнси, удобно устроившийся за рулём в дорогих солнцезащитных очках и топ-сайдерах, не спешил с ответом.

— Я не знаю. Потому что она на энергетической линии, но это не... чем бы этот Энергетический пузырь не был. Я должен узнать больше о нём, прежде чем мы вернёмся.

— Просто, мы как будто идём в чей-то дом, — Блу попыталась не смотреть на ботинки Гэнси; она думала о нём лучше, как о человеке, если притворялась, что он их не носит.

— Точно! Ощущение именно такое! — Он указал на неё так, как указывал на Адама, когда тот отпускал комментарий, который он одобрял. Затем положил руку обратно на коробку передач, чтобы остановить её грохот.

Блу находила эту идею захватывающей: деревья – разумные существа, которые могут говорить. Которые знают её.

— Поверни здесь! — скомандовала Блу, когда Гэнси почти пропустил поворот к разрушенной церкви.

С широкой улыбкой он резко крутанул руль и сбросил скорость. С небольшим протестующим шумом резины они съехали на заросшую дорогу. После чего открылся бардачок, и его содержимое вываливалось Блу на колени.

— Почему у тебя эта машина? — спросила Блу.

Гэнси заглушил двигатель, но она всё ещё чувствовала, как её ноги вибрируют ему в такт.

— Потому что это классика, — чопорно ответил он. — Потому что она уникальна.

— Но это кусок хлама. Разве они не делают уникальную классику, которая не... — Блу продемонстрировала свою точку зрения, несколько раз толкнув дверцу бардачка, которая так и не закрылась. Когда она засунула содержимое обратно и хлопнула дверцей, всё снова вывалилось ей на ноги.

— О, делают, — сказал Гэнси, и она подумала, что уловила, как его голос слегка сорвался. Не до настоящего гнева, но до иронии. Он положил листья мяты в рот и вылез из машины.

Блу вернула на место свидетельство о регистрации автомобиля, упаковку полосок древней говядины, а потом рассмотрела другой объект, который упал на её колени. Это был Эпинефрин – шприц, предназначенный для перезагрузки сердца в случае тяжёлой аллергической реакции. В отличие от вяленой говядины, срок его действия не истёк.

— Чьё это? — поинтересовалась она.

Гэнси уже был снаружи, он держал электромагнитный частотометр и потягивался, как если бы сидел за рулём несколько часов, а не тридцать минут. Она обратила внимание на его внушительные мышцы рук, что вероятно, было связано с наклейкой команды Аглионбая по гребле, которую она заметила на бардачке. Глядя на неё через плечо, он пренебрежительно ответил:

— Моё. Если повернёшь защёлку вправо, то закроется.

Она сделала, как он посоветовал, и, конечно же, бардачок закрылся, Эпинефрин благополучно остался внутри.

С другой стороны автомобиля Гэнси поднял голову, чтобы посмотреть на тучи: живые существа, движущиеся башни. С такого большого расстояния они были почти такого же цвета, как синие края гор. Дорога, по которой они шли, пестрила сине-зелёными пятнами реки, заворачивающей обратно в город. Непрямой свет солнца был специфическим: почти жёлтым, густым и влажным. Кроме птиц, не было никакого звука, но медленное, далёкое рычание грома усиливалось.

— Я надеюсь, погода удержится, — отметил он.

Он подошел к разрушенной церкви. Вот, как обнаружила Блу, Гэнси попадал куда бы то ни было – широко шагая. Прогулки были для обычных людей.

Стоя рядом с ним, Блу поняла, что церковь выглядела при дневном свете так же жутко, как она всегда считала. Растущая среди разрушенных стен и между обломков крыши трава высотой по колено и высокие деревья стремились к солнечному свету. Не было никаких доказательств, что здесь когда-либо располагались скамьи или проводились служения. Было в этом что-то холодное и бессмысленное: смерть без загробной жизни.

Она вспомнила, как стояла здесь с Нив недели назад. Она задавалась вопросом: действительно ли та ищет её отца, если да, то что намерена сделать с ним, когда найдёт. Она подумала о духе Гэнси, входящем в церковь, и задалась вопросом, если Гэнси...

Гэнси сказал:

— У меня такое ощущение, будто я здесь уже был.

Блу даже не знала, что ответить. Она уже сказала ему половину правды о кануне дня Святого Марка и не была уверена, что было бы правильно выдать ему остальную часть. Более того, она не была уверена, что это правда. Стоя рядом с ним в таком очень живом состоянии, она не могла представить, что он умрёт в течение года. Он был одет в бирюзовую рубашку-поло, и казалось невозможным, что кто-то в бирюзовой рубашке-поло может погибнуть от чего-то, кроме болезни сердца в возрасте восьмидесяти шести, возможно, на матче по игре в поло.

Блу спросила:

— Что твой магияметр делает сейчас?

Гэнси повернулся к ней. Его суставы были бледными, кости виднелись через кожу. На датчике вспыхнул красный свет.

Он сказал:

— Он ориентирует. Так же, как в лесу.

Блу осмотрелась. По всей вероятности, всё это было частной собственностью, даже земля, на которой стояла церковь, но область за церковью выглядела более отчуждённой.

— Если мы пойдём там, то меньше вероятности, что нас застрелят за нарушение границ. У нас не получится быть малозаметными из-за твоей рубашки.

— Аквамарин – замечательный цвет, и я не стану расстраиваться из-за того, что надел его, — заявил Гэнси. Но его голос был немного слабым, он снова оглянулся на церковь. Именно тогда он выглядел моложе, чем она его когда-либо видела: глаза прищурены, волосы взъерошены, выражение лица непринужденное. Молодой и, как ни странно, напуганный.

Блу подумала: «Я не могу ему сказать. Я никогда не смогу ему сказать. Я просто должна попытаться всё предотвратить».

Тогда Гэнси неожиданно снова стал очаровательным, щёлкнул пальцами в направлении её фиолетовой туники, и выдал:

— Веди, баклажан.

Она нашла палку и стала стучать ею по тропинке, отпугивая возможных змей, перед тем, как они отправились в траву. Ветер пах дождём, земля грохотала вместе с громом, но погода держалась. Датчик, который светился красным, начал мигать оранжевым, когда они отошли слишком далеко от невидимой линии.

— Спасибо, что пошла, Джейн, — сказал Гэнси.

Блу стрельнула в него неодобрительным взглядом.

— Не за что, Дик.

Он выглядел обиженно.

— Пожалуйста, не надо.

Это искреннее выражение лица отняло всю радость от использования его настоящего имени. Она продолжила шагать.

— Ты единственная, кого это не беспокоит, — продолжил он через мгновение. — Не то чтобы я привык, но я натыкался и раньше на кое-какие необычные вещи и думаю, я просто... но Ронан, Адам и Ноа, они кажутся... оторопелыми.

Блу сделала вид, что знает, что означало «оторопелые».

— Я живу с этим. Я имею в виду, моя мама – экстрасенс. Все её друзья – экстрасенсы. Это... ну, не то чтобы это нормально. Но это, как я всегда думала, то, как чувствовать себя ими. Ну, знаешь, видеть то, что не видят другие.

— Я потратил годы на это, — признался Гэнси. Было что-то в его голосе, что удивило Блу. Только когда он заговорил снова, она поняла, что он использовал этот тон с Адамом. — Я провёл восемнадцать месяцев, пытаясь найти линию Генриетты.

— Это было то, что ты ожидал?

— Я не знаю, чего я ожидал. Я прочитал всё об эффектах энергетических линий, но я никогда не думал, что всё будет так отчётливо. Так... я никак не ожидал деревьев. Я не ожидал, что это случится так быстро. Я привык получать одну подсказку в месяц, а затем забивать насмерть лошадь, пока не придёт другая. Не так. — Он замолчал, его улыбка стала широкой и доброжелательной. — Это всё из-за тебя. Ты привела нас, наконец-то, к энергетической линии. Я мог бы тебя расцеловать.

Хоть он абсолютно точно шутил, Блу отшатнулась.

— Что это было?

Она спросила:

— Ты веришь в экстрасенсов?

— Ну, я же ходил к одним, не так ли?

— Это ничего не значит. Многие люди ходят к экстрасенсам просто для смеха.

— Я пошёл, потому что верю. Ну, я верю в тех, кто хорош в том, что делает. Я просто думаю, что есть много ерунды, через которую надо пройти, чтобы пробраться к ним. А что?

Блу со злостью ударила по земле своей палкой для отпугивания змей.

— Потому что моя мама твердит мне с самого рождения, что, если я поцелую свою истинную любовь, он умрёт.

Гэнси засмеялся.

— Не смейся, ты... — Она собиралась сказать «ублюдок», но это слово показалось ей слишком сильным, так что она оробела.

— Ну, просто это ведь очень предохранительно звучащая штука? Не ходи на свидание или ослепнешь. Поцелуй свою истинную любовь, и он покусает тебя.

— Дело не только в ней! — запротестовала Блу. — Каждый экстрасенс или медиум, которого я когда-либо встречала, говорит одно и то же. Кроме того, моя мама не такая. Она бы не стала играть чем-то подобным. Это не притворство.

— Извини, — сказал Гэнси, понимая, что она была искренне им раздосадована. — Я снова придурок. Тебе известно, как предположительно умрёт этот невезучий?

Блу пожала плечами.

— Ааа, полагаю, к дьяволу детали. Итак, ты в предохранительных целях никого не целуешь? — Он наблюдал, как она кивнула. — Кажется, это жестоко, Джейн. Не буду врать.

Она снова пожала плечами.

— Я не говорю обычно об этом людям. Не знаю, почему рассказала тебе. Не говори Адаму.

Брови Гэнси полезли на лоб.

— Вот оно как?

Её лицо немедленно обдало жаром.

— Нет. Я имею в виду... Нет. Нет. Просто потому что это не... Потому что я не знаю... Я бы предпочла избежать риска.

Блу мечтала, чтобы всё началось заново: они вышли из машины, и она, вместо этого, завела бы беседу о погоде или о том, какие занятия он посещает. Казалось, её лицо никогда не перестанет гореть.

Голос Гэнси, когда он ответил, был немного грубоват.

— Ну, если ты убьешь Адама, я весьма расстроюсь.

— Я сделаю всё, чтобы такого не произошло.

На мгновение тишина была неправильной и неудобной, а затем он произнёс своим более обычным голосом:

— Спасибо, что рассказала мне. Я имею в виду, доверила мне что-то такое.

Блу ответила с облегчением:

— Ну, ты же рассказал мне о своих чувствах к Ронану и Адаму и о том, что они оторопелые. Только я всё ещё хочу знать... Почему ты ищешь? Ищешь Глендовера?