Мэгги Стивотер 8 страница

«Бедные печалятся, что они бедны, - как размышлял когда-то Адам, - а оказывается, богатые печалятся, потому что они богаты».

А Ронан говорил: «Эй. Я богат, и это меня не беспокоит».

Вслух Гэнси произнёс:

— Прекрасно. Мы найдём другую хорошую школу. Мы в игре. Мы устроим тебе новую жизнь.

Адам прошёл мимо него за тряпкой и начал вытирать каждый масляный палец.

— Мне надо было бы ещё найти работу. Это не случается за ночь. Ты знаешь, как долго я искал эти?

Он не имел в виду работу под навесом снаружи трейлера своего отца. Это была просто работа на дому. Адам имел три места для труда, самым важным из которых была фабрика по производству трейлеров, правда, за Генриеттой.

— Я мог бы помогать, пока ты не найдёшь что-нибудь.

Повисло очень длительное молчание, в течение которого Адам продолжал вытирать пальцы. Он не взглянул на Гэнси. Это была беседа, которую они уже вели раньше, и целые дни аргументов переигрывались несколькими моментами тишины. Слова говорились достаточно часто, чтобы снова быть сказанными.

Успех ничего не значил для Адама, если только он не добился его сам.

Гэнси изо всех сил старался сдерживать голос, но всё же кое-какая горячность закралась в его фразы:

— Так ты не хочешь уезжать из-за своей гордости? Он убьет тебя.

— Ты смотришь слишком много полицейских сериалов.

— Я смотрю вечерние новости, Адам, — огрызнулся Гэнси. — Почему ты не позволяешь Ронану научить тебя драться? Он предлагал уже дважды. Научить давать сдачи.

С большой заботой Адам свернул тряпку и накрыл ею коробку с инструментами. Под навесом находилось много всякой всячины. Новые стеллажи с инструментами, календари с обнажёнными по пояс женщинами, мощные воздушные компрессоры и другие вещи, которые мистер Пэрриш находил более ценными, чем школьная форма Адама.

— Потому что после он меня убьет.

— Я не догоняю.

Адам пояснил:

— У него есть пистолет.

Гэнси вздохнул:

— Господи.

Кладя руку на голову дворняги, что довело ту до счастливого безумия, Адам высунулся из-под автомобильного навеса и посмотрел на пыльную дорогу. Ему не нужно было объяснять Гэнси, за чем он наблюдал.

— Давай, Адам, — взмолился Гэнси. — Всё получится.

Морщинка пролегла между бровями Адама, когда он перевёл взгляд. Не на сдвоенные трейлеры на переднем плане, а на блёклые бесконечные поля с пучками сухой травы позади позади. Так много всего выживало здесь, не живя по-настоящему. Он продолжил:

— Это значит, я так и не буду своим собственным. Если ты будешь помогать мне деньгами, я твой. Сейчас я его, а тогда стану твоим.

Это ударило Гэнси сильнее, чем могло бы, как он думал. Иногда всё, что держало его на земле, было знание, что дружба между ним и Адамом существовала без влияния на неё денег. Что-нибудь, что говорило бы об обратном, вредило Гэнси больше, чем он мог признать вслух. Он аккуратно поинтересовался:

— Вот что ты обо мне думаешь?

— Ты не понимаешь, Гэнси, — объяснял Адам. — Ты ничего не знаешь про деньги, несмотря на то, что они у тебя есть. Ты не понимаешь, как это заставляет людей смотреть на меня, на тебя. Это всё, что им нужно знать про нас. Они будут думать, что я твоя ручная обезьянка.

Я – это только мои деньги. Это видят все, даже Адам.

Гэнси ответил:

— Думаешь, твои планы всё еще будут в силе, если ты пропускаешь школу и работаешь, потому что позволяешь отцу дубасить тебя? Ты ничуть не лучше её. Ты думаешь, что заслуживаешь этого.

Без предупреждения Адам сбросил коробку с гвоздями с уступа рядом с ним. Звук от бетона заставил обоих вздрогнуть.

Адам повернулся к Гэнси, скрестив руки.

— Не притворяйся, что ты знаешь, — произнес он. — Не приходи сюда и не притворяйся, что всё знаешь.

Гэнси говорил себе уйти. Говорить больше ничего. Но всё же добавил:

— Тогда не притворяйся, что тебе есть, чем гордиться.

Как только слова сорвались с губ, Гэнси знал, что это было несправедливо, и даже если и справедливо, то неправильно. Но он не сожалел о том, что сказал.

Он вернулся к Камаро и схватил телефон, чтобы позвонить Ронану, но сигнал полностью отсутствовал, как это часто бывало в Генриетте. Обычно Гэнси принимал это как сигнал, что нечто сверхъестественное воздействовало на энергию вокруг города, перебивая сигнал или даже электричество.

Теперь он думал, что это, вероятно, означало, что он ни с кем не свяжется.

Закрывая глаза, он думал о синяке с мягкими краями на лице Адама, как тот расползался, о красной отметине над носом друга. Он представил, как однажды приедет сюда и обнаружит, что Адама здесь нет, что он в больнице, или еще хуже, что Адам тут, но у него сломана какая-нибудь конечность или сильно повреждены жизненно важные органы.

Даже от этой картины в голове ему стало плохо.

Тут автомобиль пошатнуло, и глаза Гэнси открылись, так как застонала пассажирская дверь.

— Гэнси, подожди, — задыхаясь, сказал Адам. Он согнулся, чтобы заглянуть внутрь автомобиля. Синяк выглядел ужасно. От него его кожу казалась прозрачной. — Не уезжай, будто...

Переместив руки с руля на колени, Гэнси всмотрелся в него. Это была та часть, где Адам собирался попросить не принимать то, что он сказал, лично на себя. Но это чувствовалось личным.

— Я только пытаюсь помочь.

— Я знаю, — произнёс Адам. — Я знаю. Но я не могу поступить вот так. Я не смогу так жить сам с собой.

Гэнси не понимал, но кивнул. Он хотел, чтобы всё закончилось, он хотел, чтобы вернулось вчера, когда он, Ронан и Адам слушали диктофон, и лицо Адама ещё не было разбито. Позади Адама он заметил фигуру миссис Пэрриш, наблюдающую с крыльца.

Адам закрыл глаза на минуту. Гэнси видел, как перемещались его зрачки под кожей век, будто видя сон наяву.

А затем одним простым движением он соскользнул на пассажирское кресло. Рот Гэнси открылся, чтобы сформировать вопрос, который он так и не задал.

— Поехали, — сказал Адам. Он не взглянул на Гэнси. Его мать наблюдала за ними с крыльца, но он не посмотрел на неё. — Планом был экстрасенс, так? Следуем плану.

— Да. Но...

— Мне нужно вернуться к десяти.

Теперь Адам смотрел на Гэнси. Было что-то жёсткое и пугающее в его глазах, то, о чём не говорят вслух, кое-что, как опасался Гэнси, что поглощает полностью. Это, он знал, был компромисс, рискованный подарок, который он мог отклонить.

Момент поколебавшись, Гэнси резко переключил передачу. Адам скатился к окну и схватился за крышу, будто бы ему нужно было держаться.

Когда Камаро медленно выехал на однополосную дорогу, их путь преградил голубой пикап Тойота, приближающийся с другой стороны. Дыхание Адама явно замерло. Через лобовое стекло Гэнси встретился глазами с отцом Адама. Роберт Пэрриш был крупным, бесцветным, как август, выросшим из пыли, покрывающей трейлеры. Его глаза были тёмными и маленькими, и Гэнси ничего не видел от него в Адаме.

Роберт Пэрриш сплюнут в окно. Он не притормозил, чтобы их пропустить. Лицо Адама было повернуто в поле, но Гэнси не отводил взгляд.

— Ты не обязан ехать, — сказал Гэнси, потому что он должен был это сказать.

Голос Адама раздался, будто издалека.

— Я еду.

Повернув руль, Гэнси ударил по газам. Свинья бешено помчалась по бездорожью, поднимая облака пыли из-под колёс, перепрыгивая через мелкую канаву. Его сердце заколотилось от нетерпения, риска и желания прокричать всё, что он думал об отце Адама отцу Адама.

Когда они вернулись на дорогу с другой стороны от Тойоты, Гэнси мог чувствовать преследующий их взгляд Роберта Пэрриша.

Тяжесть этого пристального взгляда походила на более существенное обещание будущего, чем что угодно из того, что мог сказать ему экстрасенс.

Ну конечно, у такого парня, как Гэнси, не было времени на какие-то там предсказания. Записывающиеся на гадания приходили и уходили. Но не Гэнси. И что было обиднее всего, никаких звонков от Адама. Блу отодвинула занавески, чтобы выглянуть на улицу, но за окном не было ничего, кроме обычной автомобильной суеты в конце рабочего дня. Мора оправдывалась:

— Может, он записался на неудачное время, — говорила она.

Блу не считала, что он записался на неудачное или неподходящие время.

Спустя ещё десять минут, которые ползли, словно черепаха, Мора сказала:

— Может, у него машина сломалась.

Блу не думала, что у него сломалась машина.

Кайла захватила роман, который уже начала читать, и отправилась наверх. До них долетел сверху её голос.

— Это напомнило мне. Тебе нужно раздобыть тот ремень, который подходит к Форду. Я вижу дыры в твоем будущем. Рядом с подозрительным мебельным магазином. Очень неприятный тип с сотовым остановится и будет очень полезен.

Возможно, она, и в самом деле, видела какие-то дыры в будущем Моры, но также возможно, что она всего лишь сильно преувеличивала. Как бы там ни было, Мора на всякий случай сделала пометку в календаре.

— Может, я случайно назначила ему на завтра после обеда, а не на сегодня, — предположила Мора.

Персефона пробормотала:

— Подобное всегда возможно, — а потом добавила: — А может быть, я испеку пирог.

Блу с тревогой поглядела на Персефону. Процесс приготовления пирога был длителен и очень ею любим, и Персефоне не нравилось, когда её отвлекали от этого занятия. Она бы не затеяла пирог, если бы считала, что Гэнси действительно появится.

Мора также проследила глазами за Персефоной, прежде чем та извлекла из холодильника пакет с жёлтой мякотью тыквы и пачку масла. Теперь Блу знала наверняка, как будет протекать дальнейший день. Персефона испечёт что-нибудь сладкое. Мора сотворит что-нибудь с маслом. В конце концов, Кайла оторвётся от чтения и появится на кухне для того, чтобы изобразить что-нибудь из колбасы или бекона. Так протекали все вечера в этом доме, если ничего не запланировано заранее.

Блу не думала, что Мора записала Гэнси на завтра после обеда вместо сегодня. Она думала, что Гэнси смотрел на часы на приборной панели своего Мерседес-Бенц или Астон Мартина и решил, что гадание мешало его скалолазанию или ракетболу. И затем он забил на это, точно так же, как Адам забил на её телефон. Она не должна была реально удивляться. Они поступили именно так, как она ожидала от воронят.

И когда Блу уже была готова рассердиться, подняться наверх со своим дурным настроением и приступить к домашней работе, Орла завопила из телефонной комнаты, её бессловесный крик в конечном итоге распался на слова:

— Напротив дома появился Камаро 1973 года. Он прямо в цвет моих ногтей.

Последний раз, когда Блу видела ногти Орлы на них был нанесен сложный пейслинский узор[23]. Она не знала наверняка, как выглядел Камаро 1973 года, но если он был раскрашен в пейсли, это, должно быть, выглядело потрясающе. Она была также уверена, что Орла скорее всего зависает на телефоне, иначе она бы уже торчала здесь и строила глазки.

— Что ж, поглядим, — произнесла Мора, бросив тыкву в раковину.

На кухне нарисовалась Кайла, обменявшись проницательным взглядом с Персефоной.

У Блу душа ушла в пятки.

Гэнси. Это всё, что есть.

Прозвенел дверной звонок.

— Готова? — поинтересовалась Кайла.

Гэнси – это парень, которого она либо убьёт, либо полюбит. Или и то, и другое. К такому невозможно быть готовой. Только было так: Мора открыла дверь.

За дверью оказались трое парней, освещённые вечерним солнцем, как Нив много недель назад. Три комплекта плечей: одни широкие, другие изящные, третьи жилистые.

— Простите, я опоздал, — сказал парень впереди с широкими плечами. Запах мяты окутывал всё вокруг него, в точности как было в церковном дворе. — Это будет проблемой?

Блу узнала этот голос.

Она дотянулась до перил лестницы, чтобы удержать равновесие, пока Президентский Мобильник входил в гостиную.

О, нет. Только не он. Всё это время Блу гадала, как же Гэнси умрёт, а оказалось, что она лично собирается его задушить. В «Нино» рёв музыки заглушил нюансы его голоса, а запах чеснока – аромат мяты.

Но теперь она сложила два и два, всё казалось очевидным.

В их коридоре он выглядел чуть менее по-президентски, но только потому, что из-за жары ему пришлось засучить рукава своей рубашки на пуговицах (а вышло это у него как попало) и снять галстук. Его запылённые каштановые волосы тоже были спутаны, способом, которым это удавалось проделать только зною Вирджинии. Но стража всё ещё не теряла бдительности и была достаточно большой, чтобы выбить грабителей, потому он всё ещё светился своей лощёной красотой. Это свечение означало, что не только он никогда не бедствовал, но и его отец, и отец его отца, и отец отца его отца. Она не могла сказать, был ли он на самом деле потрясающе красив или просто невероятно богат. Возможно, в данном случае можно поставить знак равенства.

Гэнси. Это был Гэнси.

А это значит, журнал принадлежит ему.

Это значит, что Адам принадлежит ему.

— Что ж, — сказала Мора. Было ясно, что её любопытство переписало все правила. — Ещё не слишком поздно. Проходите в гадальную. Могу я узнать ваши имена?

Конечно, потому что Президентский Мобильник притащил с собой большую часть своего отряда из «Нино», всех, за исключением скользкого паренька. Когда они вошли, в прихожей стало не протолкнуться, так или иначе, этим троим, таким громким и мужественным, было так комфортно друг с другом, что они не позволяли всем остальным чувствовать то же самое в их присутствии. Они, словно стайка лоснящихся и холёных животных, вооружённых дорогими часами, обувью и не менее дорогой школьной формой. Даже тату язвительного парня, выглядывающая над воротником, была оружием, которое каким-то образом резало Блу.

— Гэнси, — представился Президентский мобильник, указывая на себя. — Адам. Ронан. Где нам расположиться? Там?

Он указал в направлении гадальной комнаты ровной ладонью, будто он регулировщик.

— Да, там, — согласилась Мора. — Это, кстати, моя дочь. Она будет присутствовать на гадании, если вы не против.

Глаза Гэнси нашли Блу. Он вежливо улыбался, но теперь его лицо застыло в полуулыбке.

— Привет снова, — произнёс он. — Неловко как-то.

— Вы встречались? — Мора бросила ядовитый взгляд на Блу. Блу чувствовала, будто несправедливо наказана.

— Да, — с достоинством ответил Гэнси. — Мы обсуждали альтернативные женские профессии. Я не подозревал, что она ваша дочь. Адам?

Он тут же недовольно взглянул на Адама, глаза которого были широко распахнуты. Адам – единственный, кто не был одет в школьную форму, его ладонь с растопыренными пальцами прижималась к груди, как будто его пальцы могли скрыть выцветшую футболку с логотипом Кока-Кола.

— Я тоже не знал! — сообщил Адам.

Если бы Блу знала, что он придёт, она бы не одела свой детский голубой топ с перьями на воротнике, на который пялился Адам.

— Я не знал, клянусь, — теперь он уже обратился к Блу.

— Что случилось с твоим лицом? — поинтересовалась она.

Адам с сожалением пожал плечами. Либо он, либо Ронан пахли гаражом. Его голос был самокритичным.

— Думаешь, так я выгляжу по-хулигански?

Чего бы он там ни делал, но это скорее заставило его выглядеть ранимым и грязным, каким-то образом напоминать чайную чашку, найденную в земле, но Блу этого не сказала.

Ронан влез:

— Так ты выглядишь лузером.

— Ронан, — одёрнул его Гэнси.

— Мне нужно, чтобы вы все сели! — рявкнула Мора.

Её окрик был такой настораживающий, что почти все сделали то, что им было велено, расселись в гадальной по несочетающейся мебели. Адам потёр ладонью скулу, как будто мог стереть синяк со щеки. Гэнси сел в кресло во главе стола, сложив руки, словно председатель совета директоров, приподняв одну бровь, когда увидел фотографию Стива Мартина в рамке.

Только Кайла и Ронан остались стоять, поглядывая друг на друга с опаской.

По-прежнему ощущалось, будто в этом доме никогда не собиралось столько народу, что, конечно же, было не так. Возможно, и верно, в этом доме никогда не собиралось одновременно столько мужчин. Но абсолютно точно здесь доме никогда не было такого количества воронят.

Блу почувствовала, будто само их присутствие отняло у неё что-то. Только одно их появление запачкало её семью.

— Мда, — вздохнула Мора, — чертовски шумно стало.

И то, как она это сообщила, держа палец на пульсе под подбородком, сказало Блу, что громкими были совсем не их голоса. Шумно стало от чего-то, что она слышала у себя в голове. Персефона тоже морщилась.

— Мне уйти? — спросила Блу, хотя это было последнее, чего ей хотелось.

Гэнси непонимающе тут же поинтересовался:

— Почему тебе надо уйти?

— Она заставляет вещи звучать громче, — сказала Мора. Она на всех нахмурилась, будто пыталась предать этому значимости. — А вы трое и так уже... громче некуда.

Кожа Блу была горячей. Она могла представить себя электрическим проводником, искры сыпались из неё ото всюду. Что может двигаться под кожей этих воронят, что это оглушает её мать? Были ли это все они в сочетании, или просто Гэнси, его энергия, кричащая об обратном отсчете до его смерти?

— Что вы имеете в виду под «громче некуда»? — задал вопрос Гэнси.

Блу решила, что он был определенно вожаком этой маленькой стаи. Они продолжали смотреть на него, следя за его сигналами, как интерпретировать ситуацию.

— Я имею в виду, есть в вашей энергетике что-то очень... — Мора замолчала, потеряв интерес к собственному объяснению. Она повернулась к Персефоне. Блу узнала взгляд, которым они обменялись. Он означал: что происходит? — Как же нам это сделать?

От того, как она задала этот вопрос, отвлечённо и неопределённо, у Блу тревожно засосало под ложечкой. Её мать была не готова. Во второй раз гадание, казалось, толкало ей мать туда, где той было очень неуютно.

— По одному за раз? — предложила Персефона, её голосок был едва слышен.

Кайла высказалась:

— И только единичное гадание. Так надо, или кому-то из них придётся уйти. Они слишком шумные.

Адам с Гэнси переглянулись. Ронан приподнял кожаные ремешки, обёрнутые вокруг его запястья.

— Что значит «единичное»? — переспросил Гэнси. — Как это отличается от обычного?

Кайла продолжала обращаться к Море, как будто он ничего и не говорил.

— Неважно, чего они хотят. Всё так, как есть. Бери, что дают, или проваливай.

Палец Моры был всё ещё прижат к коже под подбородком. Она сказала Гэнси:

— Единичное гадание, это значит, что каждый достанет всего одну карту таро, и мы её истолкуем.

Глаза Гэнси и Адама вели какой-то личный разговор. Подобные беседы Блу наблюдала между её матерью и Персефоной или Кайлой, и она не считала, что на такие «разговоры» ещё кто-то способен. Увиденное отчего-то вызвало странное чувство ревности; ей хотелось чего-нибудь подобного, такую сильную связь, которой не требовались слова.

Голова Адама дёрнулась в кивке. Он соглашался со всем, что бы там Гэнси ни выражал молча, а Гэнси озвучил:

— Всё, что угодно, лишь бы вам было удобно.

Персефона с Морой на мгновение замешкались, однако, похоже, в данный момент им не могло стать удобно.

— Подожди, — сказала Персефона, пока Мора доставала свою колоду карт. — Пусть Блу сделает это.

Такое было не впервые, чтобы Блу предложили сдавать карты. Иногда, при самых трудных и важных гаданиях, женщины хотели, чтобы сначала Блу коснулась колоды карт, делая яснее все послания, которые карты могли содержать. На сей раз она чрезмерно осознавала мужское внимание, когда забирала карты у матери. Ради того, чтобы помочь парням, она перетасовала колоду в несколько театральной манере, перемещая её из одной руки в другую. Она была очень хороша в карточных фокусах, для которых не требовалось никаких экстрасенсорных способностей. Пока парни, находясь под впечатлением, увлечённо наблюдали, как карты в её руках летали туда и обратно, Блу решила, что из неё выйдет первоклассный фальшивый экстрасенс.

Никто не вызвался добровольцем, поэтому первому она предложила колоду Адаму. Он встретился с её взглядом и какое-то мгновение не отводил глаз. Было что-то решительное и преднамеренное в этом жесте, более агрессивное, чем накануне ночью, когда он к ней подошёл.

Выбрав карту, Адам отдал её Море.

— Два меча, — произнесла та. Блу была хорошо осведомлена о генриеттовском акценте её матери, вдруг зазвучавшем по-деревенски и необразованно для её уха. Неужели так говорит и сама Блу?

Мора продолжила:

— Ты избегаешь делать нелегкий выбор. Действуешь, не действуя. Ты амбициозен, но чувствуешь, будто кто-то просит что-то у тебя, что ты не готов дать. Просит поступиться своими принципами. Думаю, кто-то близкий тебе. Отец?

— Я думаю, брат, — закончила Персефона.

— У меня нет брата, мадам, — возразил Адам. Но Блу видела, как его глаза метнулись к Гэнси.

— Ты хочешь задать вопрос? — поинтересовалась Мора.

Адам обдумывал.

— Каков правильный выбор?

Мора и Персефона посовещались. Мора ответила:

— Не существует одного правильного. Есть один, с которым ты сможешь жить. Может существовать и третий вариант, который подойдет тебе лучше, но прямо сейчас ты его не видишь, потому что ты очень увлечён другими двумя. Думаю, из того, что я вижу, любой путь приведёт тебя куда-то вне двух других вариантов и заставит сделать свой личный выбор. Я также ощущаю, что у тебя очень аналитический склад ума. Ты проводишь много времени, тренируясь игнорировать свои эмоции, но не думаю, что сейчас для этого время.

— Спасибо, — сказал Адам. Это было не совсем правильное слово, но оно и не было абсолютно не верным. Блу нравилось, каким вежливым он был. Это выглядело иначе, чем вежливость Гэнси. Когда Гэнси был вежлив, это делало его сильным. Когда вежливым был Адам, он отдавал свою силу.

Показалось правильным оставить Гэнси напоследок, посему Блу перешла к Ронану, хотя она его слегка и побаивалась. Что-то в нём источало яд, хотя он даже и рта не открывал. Хуже всего, по мнению Блу, что в его враждебности было нечто такое, что заставляло её желать отыскать его расположения, заслужить его одобрение. Одобрение кого-то такого, как он, кто явно ни о ком не заботился, казалось более ценным.

Для того чтобы предложить колоду Ронану, Блу пришлось встать, потому как он по-прежнему стоял в дверях рядом с Кайлой. Они выглядели готовыми начать боксёрский поединок.

Когда Блу поднесла колоду к нему, развернув карты веером, он оглядел женщин в комнате и сказал:

— Я не возьму ни одной. Сначала скажите мне что-нибудь правдивое.

— Прошу прощения?! — сухо сказала Кайла, адресуя реплику Море.

Голос Ронана был подобен стеклу, холодный и раздражённый.

— Всё, что вы сказали ему, можно применить к любому. Любому, у кого есть пульс и сомнения. Кто угодно живой ругается со своим отцом или братом. Скажите мне что-нибудь, что ещё никто не смог сказать. Не метайте в меня игральные карты и не кормите меня из ложки юнговской фигней. Скажите что-нибудь оригинальное.

Глаза Блу сузились. Персефона слегка высунула язык, привычка, родившаяся из-за неуверенности, а не от наглости. Мора раздраженно передвинулась.

— Мы не делаем ничего оригинал...

Кайла перебила:

— Секрет убил твоего отца, и ты знаешь какой.

Комната погрузилась в мёртвую тишину. Обе, Персефона и Мора уставились на Кайлу. Гэнси и Адам уставились на Ронана. А Блу смотрела на руку Кайлы.

Мора часто обращалась к Кайле, чтобы устроить совместные толкования карт таро, а Персефона иногда звала её, чтобы разгадать её сны, но очень редко кто-либо просил Кайлу использовать один из её странных даров: психометрию. У Кайлы была уникальная способность дотрагиваться до объекта и ощущать его историю, чувствовать его мысли и видеть места, где он бывал.

Теперь Кайла одёрнула руку; она потянулась, чтобы коснуться тату Ронана, прямо там, где та встречалась с воротником. Его лицо было немного повёрнуто, он смотрел туда, где были её пальцы.

Должно быть, в комнате находились только Ронан и Кайла. Он был на голову её выше, но рядом с ней выглядел моложе, как долговязый дикий кот, не набравший веса. Она же была львицей.

Она прошептала:

— Что ты такое?

Улыбка Ронана заморозила Блу. Было в ней что-то пустое.

— Ронан? — озабоченно спросил Гэнси.

— Я жду в машине.

Без дальнейших комментариев Ронан ушёл, хлопнув дверью так сильно, что загремела посуда на кухне.

Гэнси одарил Кайлу обвиняющим взглядом.

— Его отец мёртв.

— Я знаю, — сказала она. Её глаза сощурились.

Голос Гэнси был достаточно глубокий, чтобы перейти прямо от вежливости к грубости.

— Я не знаю, как вы это обнаружили, но это довольно паршивая хрень, чтобы бросать её в ребенка.

— В змею, ты имеешь в виду, — прорычала ему Кайла. — И для чего вы тогда приехали, если не верили, что мы можем сделать то, за что берёмся? Он просил что-нибудь оригинальное. Я дала ему оригинальное. Сожалею, что это были не щеночки.

— Кайла, — шикнула Мора в тот же самый момент, когда Адам произнес:

— Гэнси.

Адам пробормотал что-то прямо в ухо Гэнси и отклонился назад. Кость сдвинулась на подбородке Гэнси. Блу видела, как он снова становится Президентским Мобильником, она не знала раньше, что он был кем-то иным. Теперь она хотела бы обращать больше внимания, чтобы понять, что в нём было другого.

Гэнси сказал:

— Извините. Ронан – болван, и ему было неудобно идти сюда с самого начала. Я не пытался намекать, что вы меньше, чем настоящие. Мы можем продолжить?

Блу подумала, что он звучал таким взрослым. Настолько формально по сравнению с другими парнями, которых с собой привёл. Было в нём что-то, приводящее в сильное замешательство, сродни тому, как она чувствовала себя обязанной произвести впечатление на Ронана. Что-то в Гэнси заставляло её ощущать абсолютно другое, будто она охраняла свои эмоции от него. Он мог ей не нравиться, или что там было с этими тремя парнями, что заглушало сверхъестественные способности её матери и наполняло комнату через край, ошеломляя её.

— С тобой всё в порядке, — заметила Мора, хотя Кайла с негодованием смотрела на неё за эти слова.

Пока Блу двигалась туда, где сидел Гэнси, она поймала проблеск его машины у обочины: вспышка невозможно оранжевого, типа того оранжевого, которым, наверное, Орла красит ногти. Она ожидала, что аглионбайский парень будет водить точно не такое – они любили новые блестящие вещи, а это была старая блестящая вещь – но, тем не менее, это была точно машина воронёнка. И только тогда Блу ощутила, что всё происходит слишком быстро, чтобы она могла это постичь. Было что-то странное и сложное во всех этих парнях, как думала Блу, такое странное и сложное, каким странным и сложным был журнал. Их жизни были в каком-то смысле паутиной, и ей каким-то образом удалось сделать что-то, чтобы завязнуть на самом краю. Сделала ли она это что-то в прошлом или сделает в будущем, казалось, неважно. В этой комнате с Морой, Кайлой и Персефоной, время казалось цикличным.

Она встала напротив Гэнси. Так близко она снова смогла поймать его запах, и это заставило сердце Блу забиться неровно.

Гэнси смотрел вниз на перемешиваемую ею колоду карт. Когда она видела его таким, видела изгиб его плеч, затылок, она пронзительно вспомнила его дух, мальчика, в которого она боялась влюбиться. Та тень не имела ни легкости, ни свежей уверенности этого воронёнка.

«Что с тобой происходит, Гэнси? – задалась она вопросом. – Когда ты станешь тем человеком? »

Гэнси поднял на неё глаза, между бровей у него пролегла складка.

— Не знаю, как выбирать. Ты не могла бы вытянуть карту для меня? Так получится?

Боковым зрением Блу видела, как Адам заёрзал на стуле, хмурясь.

Персефона ответила позади Блу:

— Если хочешь.

— Это о намерении, — добавила Мора.

— Я хочу, чтобы ты это сделала, — произнёс он. — Пожалуйста.

Блу веером разложила карты на столе, они свободно скользили до самого конца. Она позволила пальцам порхать над ними. Однажды Мора сказала ей, что правильные карты иногда кажутся тёплыми или колются, когда подносишь к ним пальцы. Для Блу, конечно, все карты были схожи. Тем не менее, одна выдвинулась дальше остальных, и она её выбрала.

Когда она её перевернула, то позволила себе беспомощно рассмеяться.

На Блу смотрела картинка с чашами с её собственным лицом. Такое чувство, будто кто-то смеялся над ней, но ей некого было винить за выбор карты, кроме себя самой.

Как только Мора увидела это, её голос стал тихим и отдалённым.

— Не эту. Выбери другую.

— Мора, — мягко возразила Персефона, но Мора просто махнула рукой, заставляя замолчать.

— Другую, — настаивала она.

— Что не так с этой? — поинтересовался Гэнси.

— На ней энергия Блу, — сказала Мора. — Значит, она не может быть твоей. Тебе нужно выбрать самому.

Персефона двигала губами, но так ничего и не сказала. Блу заменила карту и перетасовала колоду на столе с меньшей драмой, чем до этого.

Когда она предложила карты ему, Гэнси отвернулся, будто вытягивал выигрышный билет в лотерее. Его пальцы задумчиво перебирали края. Он выбрал одну, затем перевернул её, чтобы показать присутствующим в комнате.