Мэгги Стивотер 5 страница

— Это больше ничего не значит, — произнёс он и открыл дверь Вольво.

Сев на водительское сидение, Деклан обратился к Эшли:

— Я не хочу говорить об этом. — И захлопнул дверь.

Шины Вольво взвизгнули, когда автомобиль тронулся от тротуара, а Гэнси и Ронан остались стоять рядом друг с другом в странном тусклом свете парковки. Через квартал злобно гавкнула собака, три раза. Ронан коснулся мизинцем брови, чтобы проверить, есть ли там кровь, но её не было, просто большой, наливающийся синяк.

— Разберись с этим, — заговорил Гэнси. Он не был целиком уверен, что, независимо от того, что Ронан сделал или хотел, но не смог сделать, это было легко исправить, он точно знал, что это надо исправить. Единственная причина, по которой Ронану разрешили остаться на фабрике Монмаут, это его приемлемые оценки. — Что бы это ни было, не позволяй ему быть правым.

Ронан ответил тихо, только для Гэнси:

— Я хочу уйти.

— Ещё один год.

— Я не хочу делать это ещё один год.

Он запихнул камень под Камаро. Теперь его голос нарастал, но только в свирепости, не в громкости.

— Ещё один год, и меня задушит галстук, как Деклана? Я не чёртов политик, Гэнси. Я не банкир.

Гэнси тоже таким не был, но это не значит, что он хотел уйти из школы. Боль в голосе Ронана утверждала, что друг не мог понять всего, поэтому Гэнси попросил:

— Только окончи школу и делай всё, что хочешь.

Целевые фонды их отцов гарантировали, что никто из них не должен работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь, даже если они не хотели. Они были лишними винтиками в машине под названием «общество», и этот факт по-разному давил на плечи Ронана и Гэнси.

Ронан выглядел сердитым, но он был в настроении выглядеть сердитым, не смотря ни на что.

— Я не знаю, чего хочу. Я не знаю, чёрт возьми, кто я.

Он забрался в Камаро.

— Ты обещал мне, — напомнил Гэнси в открытое окно.

Ронан не поднял глаз.

— Я знаю, что тебе обещал, Гэнси.

— Не забудь.

Когда Ронан хлопнул дверью, это отозвалось по всей парковке эхом, которое усилилось после наступления темноты. Гэнси присоединился к Адаму в его безопасно удалённой точке наблюдения. Адам выглядел опрятным, сдержанным и предельно собранным. Откуда-то он достал резиновый мяч с логотипом Губки Боба и стукнул им по земле с задумчивым выражением лица.

— Я убедил их не звонить в полицию, — сказал Адам.

Он был хорош в улаживании всякого рода происшествий.

Гэнси выдохнул. Сегодня у него не было сил разговаривать с полицией о поведении Ронана.

«Скажи, что я поступил верно с Ронаном. Скажи мне, как отыскать старого Ронана. Скажи, что я не разрушаю его, удерживая вдали от Деклана».

Но Адам уже сообщал Гэнси, что думал, будто Ронану надо учиться подчищать свои собственные неприятности. Это только Гэнси, казалось, боялся, что Ронан научится жить в грязи.

Поэтому он всего-навсего поинтересовался:

— Где Ноа?

— Идёт. Думаю, оставляет чаевые.

Адам бросил мяч и поймал его снова. Он чисто механически сжимал пальцы вокруг мяча, как только тот отскакивал к нему; в один момент его ладонь была открытая и пустая, а в другой – крепко сжималась вокруг мяча.

Отскок. Захват.

Гэнси сказал:

— Итак, Эшли.

— Да, — ответил Адам, будто бы ждал, когда тот заговорит о ней.

— Не сводил с неё глаз. — Это было выражение, которое его отец использовал всё время, фамильная поговорка о ком-нибудь любопытном.

Адам спросил:

— Думаешь, она действительно здесь из-за Деклана?

— Почему же ещё?

— Глендовер, — тут же нашёлся Адам.

Гэнси засмеялся, но Адам – нет.

— Правда, зачем ещё?

Вместо ответа Адам повернул руку и выпустил резиновый мяч. Он тщательно выбрал траекторию: мяч отпрыгнул от грязного асфальта один раз, ударился в одно из колес Камаро и по дуге поднялся в воздух, исчезая в темноте. Адам шагнул вперед как раз вовремя, чтобы мяч упал к нему в ладонь. Гэнси издал звук одобрения.

Адам произнёс:

— Не думаю, что тебе и дальше стоит рассказывать обо всём людям.

— Это не секрет.

— Возможно, должен им быть.

Беспокойство Адама было заразно, но логически не было ничего в поддержку этих подозрений. На протяжении четырёх лет Гэнси искал Глендовера, свободно открывая этот факт любому, кто проявлял интерес, и он никогда не видел ни малейших доказательств того, что кто-нибудь ещё разделяет его скрупулезный поиск. Но ему пришлось признать, что предположение такой возможности подарило ему исключительно неприятное чувство.

Он сказал:

— Уже не может, Адам. В какой-то степени всё, что я делаю, является публичным. Слишком поздно, чтобы держать это в секрете. Стало поздно очень много лет назад.

— Да ладно, Гэнси, — продолжал Адам с некой горячностью. — Неужели ты не чувствуешь этого? Не чувствуешь?..

— Не чувствую чего? — Гэнси презирал ссоры с Адамом, а, так или иначе, это была своего рода ссора.

Адам изо всех сил, но безуспешно старался облечь свои мысли в слова. Наконец, он ответил:

— Наблюдения.

На той стороне стоянки Ноа, наконец, вышел из «Нино» и спустился к ним. В Камаро силуэт Ронана откинулся на сидении, голова наклонилась, будто он спал. Поблизости Гэнси мог чувствовать запах роз, травы, скошенной в первый раз в этом году, и дальше пахло сырой землёй, приходящей в себя под упавшими в прошлом году листьями, и водой, бегущей среди скал и горных изгибов, где не ступала нога человека. Возможно, Адам был прав. Было что-то полное смысла этой ночью, как он думал, что-то, выпадавшее из поля зрения, открывающее свои глаза.

На этот раз, когда Адам подбросил мяч, рука Гэнси поймала его.

— Думаешь, был бы хоть какой-нибудь смысл шпионить за нами, — сказал Гэнси, — если бы мы не были на верном пути?

К тому времени, как Блу удалось медленно выбраться наружу, её тревогу сменила усталость. Она втянула в себя большую порцию холодного ночного воздуха. Неужели эта ночная прохлада состоит из тех же химических соединений и элементов, что и просачивающийся сквозь вентиляцию «Нино» кондиционированный воздух.

Она откинула голову назад, чтобы посмотреть на звёзды. Здесь, на окраине города, не было достаточного количества уличных фонарей, чтобы те своим светом затмили сияние звёзд. Большая Медведица, Лев, Цефея. С каждым знакомым созвездием, которое она находила на небосклоне, её дыхание становилось ровнее.

Когда Блу снимала цепь со своего велика, открывая замок, та была холодной. По всей стоянке приглушённые разговоры смолкли, как и за её пределами. Где-то за её спиной, очень близко, раздались шаркающие шаги. Даже когда они были тихими, люди – поистине самые шумные животные.

Придет день, и она будет жить в каком-нибудь таком месте, где она смогла бы стоять у своего дома и видеть только звёзды, где нет никаких уличных фонарей, где она могла бы себя чувствовать так близко, насколько это возможно, к тому, чтобы разделить дар своей матери. Когда она смотрела на звёзды, что-то дёрнулось внутри неё, что-то тянуло, нечто, убеждающие видеть больше, чем звёзды, разобраться в хаотическом небосводе, составить из него изображение. Но это никогда не имело смысла. Она видела Льва и Цефею, Скорпиона и Дракона и только. Может быть, ей нужно больше горизонта и меньше города. Но, сказать по правде, она на самом деле не хотела видеть будущее. Ей хотелось увидеть нечто такое, чего больше никто не видел, или она просила больше магии, чем было в этом мире.

— Простите меня, гм, мисс... привет.

Голос был осторожный, мужской и местный; все гласные проглочены. Блу повернулась с равнодушным выражением лица.

К её удивлению, это был Элегантный паренёк с худым лицом, и в свете далеких уличных фонарей он выглядел старше. Никаких признаков Президентского Мобильника, чумазого типа или их враждебного дружка. Одной рукой он придерживал свой велик. Другую спрятал в карман. Его неуверенная поза не очень-то сочеталась со свитером с эмблемой ворона на груди, и она мельком увидела потрёпанный шов на плече, прежде чем он дернул плечом, как будто ему было холодно.

— Привет, — ответила Блу мягче, чем она сама ожидала, если бы не заметила прореху. Она понятия не имела, что за аглионбайский парень наденет свитер с чужого плеча. — Адам, верно?

Он нелепо и смущенно кивнул. Блу взглянула на его велик. Мда, Блу также понятия не имела, что за зглионбайский парень будет ездить на велосипеде, вместо того, чтобы рассекать всюду на своей тачке.

— Я как раз был уже на пути домой, — сказал Адам, — и мне показалось, что я узнал тебя. Я хотел извиниться. За то, что случилось ранее. Я не говорил ему что делать, и мне хотелось, чтобы ты это знала.

От Блу не ускользнуло, что его голос с лёгким акцентом был так же хорош, как и его внешность. В Генриетте догорал закат: раскалённые качели, холодные стаканы чая со льдом и стрекочущие цикады, слышные лучше, чем собственные мысли в голове. Он глянул через плечо, затем его привлек звук автомобиля на тихой улице. Когда он повернулся снова к ней, на его лице было по-прежнему настороженное выражение, и Блу стало понятно, что подобное выражение – морщинка меж бровей и напряженно сжатый рот – было обычным для него делом. Это очень шло его чертам лица, прекрасно сочеталось с каждой морщинкой и складочкой вокруг рта и глаз.

«А этот аглионбайский паренёк не так уж часто бывает счастлив», - подумала она.

— Ну, это очень мило с твоей стороны, — сказала она. — Но не ты должен извиняться.

Адам возразил:

— Я не могу позволить ему взять на себя всю вину. Я имею в виду, он был прав. Я, правда, хотел заговорить с тобой. Но я не хотел просто... подцепить тебя.

Вот здесь бы она должна бы отшить его. Но она была загнана в угол, когда он покраснел за столом, его таким честным выражением лица, его неискушенностью, неуверенной улыбкой. Его лицо было таким необычным, что ей просто хотелось продолжать смотреть на него.

На самом деле, она никогда не флиртовала с кем-нибудь, с кем бы ей хотелось добиться успеха.

«Не делай этого! » - предупредил Блу её внутренний голос.

Но она спросила:

— И что же ты хотел сделать?

— Поболтать, — сказал он. Благодаря его местному акценту, это слово получилось растянутым и, казалось, меньше походило на синоним слову «поговорить», а скорее на «исповедоваться». Она не могла отвести взгляда от тонких симпатичных складочек вокруг его рта. А он добавил: — Наверное, можно было избежать недопонимания, если бы я сам подошёл с тобой поговорить. Идеи других людей, похоже, всегда вовлекают меня во всяческие неприятности.

Блу собралась было поведать, каким образом идеи Орлы аукаются неприятностями и для всех её домочадцев, но тут она осознала, что он на это что-нибудь ответит, а потом и она ещё что-нибудь скажет, и они могут застрять здесь на всю ночь. Что-то в Адаме подсказывало ей, что именно с этим парнем у неё как раз и могла бы сложиться беседа. И тут вдруг, словно из ниоткуда в голове Блу раздался голос Моры: «Я же не должна тебе лишний раз напоминать, чтобы ты ни кого не целовала, ведь так? »

И вот так просто Блу пошла на попятную. Она была, как подметила Нив, разумной девушкой. Даже самый лучший результат здесь может закончиться только мучениями. Она тяжело вздохнула.

— Короче, дело было не в том, что он сказал о тебе. А в том, что он предложил мне денег, — сказала она, поставив ногу на педаль велосипеда.

Дело даже не в том, что она не могла себе представить, как это, остаться и поболтать. Когда у Блу не хватало на что-то денег, худшей вещью на свете, было представлять, как бы всё могло быть, если бы это что-то у неё было.

Адам вздохнул, как будто понял, что она решила отступить.

— Он не понимает. В вопросах денег он тупит.

— А ты нет?

Он встретился глазами с её очень пристальным взглядом. Здесь не было места для дурачества.

Блу запрокинула голову и уставилась на звёзды. Было так странно представлять, как этим сгусткам газа удавалось так быстро кружиться в небе: пересечение огромного пространства, где-то слишком далеко, чтобы это можно было обнаружить. Лев, Малый Лев, Пояс Ориона. Если уж её мать или её тетушки, или кузины, гадали по звёздам, может ли и она увидеть, что сказать Адаму?

Она спросила:

— Ты ещё заглянешь в «Нино»?

— Это приглашение?

В ответ она улыбнулась. Этот жест – улыбка – похоже, был очень опасным, чем-то таким, что Мора вряд ли одобрит.

У Блу было два правила: держаться подальше от парней, потому что от них сплошные неприятности, и держаться подальше от воронят, потому что те редкостные сволочи.

Но, казалось, эти два железных правила не были применимы к Адаму. Пошарив в кармане, она достала салфетку и написала на ней своё имя и номер телефона на Фокс Вей 300. Сердце колотилось, она сложила салфетку и протянула ему.

Адам сказал только:

— Я рад, что вернулся.

Медленно развернувшись, он начал толкать впереди себя уныло скрипящий велик и двинулся в том направлении, откуда пришел.

Блу прижала свои пальцы к лицу.

Я дала парню свой номер. Я дала воронёнку номер своего телефона.

Обняв себя руками, она уже представляла будущий спор с матерью. Давать кому-то свой номер не означает, что ты собираешься его целовать.

Блу подпрыгнула, когда со скрипом открылась задняя дверь ресторана. Но это был всего лишь Донни, его лицо прояснилось, когда он увидел её. В руке у него лежала в высшей степени толстая, в кожаном переплёте книга, Блу мгновенно её узнала. Она видела её в руках у Президентского Мобильника.

Донни поинтересовался:

— Ты не знаешь, кто это забыл? Это не твое?

Встретив его на полпути к парковке, Блу взяла у него журнал и открыла его. Журнал всё никак не мог выбрать страницу, на которой открыться; он был под завязку заполнен всякой вклеенной всячиной, так что каждая страница претендовала на то, чтобы начали именно с неё. В итоге, журнал открылся на середине, повинуясь силе тяжести.

Страница, на которой открылась книга, была мешаниной из пожелтевших газетных и книжных вырезок. Красным фломастером подчеркнуто несколько фраз, на полях добавлены комментарии (Лурейские пещеры считаются спиритическим местом? - ворОны = вОроны? ), и дописан аккуратный список, очерченный рамкой, с заголовком «Валлийское влияние на географические названия рядом с Генриеттой». Блу узнала большинство названий городов. Валлийские холмы, Глен Бауэр, Харлек, Мачинлет.

— Я, вообще-то, его совсем не читал, — начал оправдываться Донни. — Я только хотел посмотреть, может, там подписана фамилия, чтобы вернуть. Но потом я увидел, что это... ну, что это по твоей части.

Под «твоей частью», он подразумевал то, что ожидал от дочери медиума.

— Кажется, я знаю, чьё это, — сказала Блу. У неё не было ни одной другой мысли, кроме желания провести больше времени, перелистывая страницы. — Я возьму.

После того, как Донни вернулся обратно в ресторан, она вновь открыла журнал. Теперь у неё было достаточно времени, чтобы поразиться, до чего же в нём было много всего. Даже если она и не сразу поняла его содержание, она чувствовала, что эта вещь стоящая. Здесь было столько вырезок, что журнал не смог бы сохранить свою форму, если бы не кожаный переплёт, который связывался ремешками. Страницы за страницами с любовью обклеены вырезками, и невозможно было отрицать, что на ощупь листать их было очень приятно. Блу провела пальцами по разнообразной бумажной поверхности. Кремовая, плотная бумага для рисования с утончённым, изящным шрифтом. Тонкая, обёрточная бумага с небрежным шрифтом. Гладкая и скользкая калька, исписанная незамысловатым и современным типом шрифта. Жёлтые газетные вырезки с рваными краями.

Тут были примечания, сделанные полдюжиной разных ручек и маркеров, но все в одной и той же манере, одной и той же рукой. Они кружили, подчёркивали и указывали. Они оставляли маркированные списки и нетерпеливые восклицательные знаки в краях. Они противоречили друг другу и упомянали друг друга в третьем лице. Линии переходили в штриховку, которая каракулями перетекала в горы, которые переходили в замысловатые линии, похожие, на первый взгляд, на астрологические.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в том, чем журнал был на самом деле. Здесь были разделы, хоть и не очень явные, но было ясно, кто бы ни создал эту книгу, он уже исчерпал всё её пространство и позже начнёт другую. Здесь был раздел о силовых линиях, невидимых энергетических линиях, которые связывали места, обладающие некой спиритической силой. Был раздел и об Оуэне Глендовере, Короле-Вороне. Был и раздел с легендами о спящих рыцарях, которые дожидались у подножья гор, когда же их найдут и пробудят ото сна для новой жизни. Блу обнаружила раздел со странными преданиями, в которых рассказывалось о принесённых в жертву королях и древних речных богинях, и всяких древних штуках, в которых встречались вороны.

Больше, чем что-либо, журнал испытывал потребность вместить в себя больше, чем это было возможно, чем можно было описать словами, больше, чем можно было проиллюстрировать графиками и диаграммами. Тоска так и рвалась наружу с каждой страницы, из каждой неистовой линии, каждого лихорадочного эскиза и отпечатанного чёрным какого-то определения. Во всём этом была какая-то боль и грусть.

На фоне остальных каракуль и чёрточек, выделялся уже знакомый знак. Три пересекающиеся линии: длинный, крючковатый, похожий на птичий клюв, треугольник. Точно такой же знак, который Нив нарисовала на церковной пыли. Точно такой же её мать нарисовала на запотевшей двери душа.

Блу разгладила страницу, чтобы лучше рассмотреть. Раздел посвящен был энергетическим линиям: «Мистическая энергия дорог, которые соединяют спиритические места». Всюду по журналу писатель рассеянно рисовал эти три линии снова и снова, наряду с болезненно выглядящим Стоунхенджем, странно удлиненной лошадью и эскизом могильного холма. Но нигде не встречалось объяснение этого символа.

Это не могло быть совпадением.

Так же как и не могло быть, чтобы этот журнал принадлежал президентскому воронёнку. Должно быть, ему его кто-то одолжил.

«Может быть, - подумала она, - он принадлежит Адаму».

От общения с Адамом она испытала те же ощущения, что и от перелистывания журнала: ощущение магии, возможности, тревожной опасности. То же чувство, когда Нив сообщила, что дух коснулся её волос.

Блу подумалось: «Как бы мне хотелось, чтобы ты был Гэнси». Но как только она об этом подумала, она уже знала, что это неправда. Потому что кем бы Гэнси ни был, жить ему оставалось не долго.

Гэнси проснулся посреди ночи, обнаружив, что его лицо заливает полная луна и звонит его мобильник.

Он возился, отыскивая зарытый в простыни телефон. Плохо видящий без очков или контактных линз, он должен был приблизить экран к глазам, чтобы прочесть имя звонившего: МЭЛОРИ Р. Тут Гэнси понял причудливый выбор времени для звонка. Доктор Роджер Мэлори жил в Суссексе[13] с пятичасовой разницей во времени по сравнению с Генриеттой. Полночь в Генриетте означала пять утра для рано встающего Мэлори. Мэлори был одним из главных авторитетов в британских энергетических линиях. У него за спиной было восемьдесят, сто или сто двадцать лет жизни, три написанные книги по теме, вся классика в этой (очень ограниченной) области. Они встретились с Гэнси летом, когда второй разрывался между Уэльсом и Лондоном. Мэлори был первым, кто принял пятнадцатилетнего Гэнси всерьез и покровительствовал ему, за что Гэнси не скоро перестанет быть благодарным.

— Гэнси, — тепло поприветствовал Мэлори, зная, что лучше не называть его полным именем.

Без дальнейшей преамбулы Мэлори начал одностороннюю беседу о погоде, последних четырёх встречах исторического общества и о том, как был разочарован его сосед в собаке колли. Гэнси улавливал только три четверти монолога. Прожив почти год в Великобритании, Гэнси не имел проблем с акцентом, но ситуация с Мэлори усложнялась сочетанием проглоченных и прожёванных слов, чрезвычайного возраста, плохих манер и отвратительной телефонной связи.

Встав с кровати и присев у своей модели Генриетты, Гэнси вполуха вежливо слушал двадцать минут, прежде чем осторожно перебить:

— Приятно, что вы позвонили.

— Я нашёл очень интересный текстовый источник, — сказал Мэлори.

Раздался звук, будто бы он что-то жевал или заворачивал что-то в целлофан. Гэнси видел его квартиру, поэтому знал, что, возможно, он делал и то, и другое.

— Кто бы мог предположить, что энергетические линии могут находиться в состоянии покоя. В спячке. Знакомо звучит?

— Как Глендовер! И что же это значит?

— Это могло бы объяснить, почему их так трудно определить ивовым прутом. Если они присутствуют, но неактивны, то энергия могла бы быть слишком слабая и нерегулярная. В Сюррее я следовал по линии... четырнадцать миль в испорченную погоду под каплями дождя... как болван. И потом она просто исчезла.

Доставая тюбик клея и какие-то картонки, Гэнси, используя яркий лунный свет, работал над крышей, пока Мэлори рассказывал про дождь. Он спросил:

— Ваш источник говорит что-нибудь о том, как разбудить энергетические линии? Если Глендовер может быть разбужен, то и линии тоже, верно?

— В этом-то и мысль.

— Но всё, что нужно, чтобы разбудить Глендовера, это найти его. А люди гуляют по энергетическим линиями.

— О нет, мистер Гэнси, вот тут вы ошибаетесь. Дороги духов под землей. Даже если не всегда были, сейчас они покрыты метрами грязи, накопленной за века, — сказал Мэлори. — Никто на самом деле не трогал их столетиями. Вы и я не гуляем по линиям. Мы только следуем за эхом.

Гэнси припомнил, как след, казалось, появлялся и исчезал без причин, пока он и Адам прутом выискивали линии. Теория Мэлори выглядела правдоподобной, и, в действительности, это всё, в чём он нуждался. Он не хотел ничего больше, чем начать рыскать по книгам для дальнейшей поддержки этой новой идеи, учебный день катился к чёрту. Внезапно накатило чувство негодования при мысли, что он подросток и привязан к Аглионбаю. Может, именно это всё время ощущал Ронан.

— Хорошо. Таким образом, мы идём за ними под землю. Может, пещеры?

— Ох, пещеры наводят ужас, — забеспокоился Мэлори. — Ты знаешь, сколько людей ежегодно гибнут в пещерах?

Гэнси ответил, что он уверен, с ним такого не случится.

— Тысячи, — уверял его Мэлори. — Они как слоновьи кладбища. Намного лучше оставаться над землей. Спелеология более опасна, чем гонки на мотоциклах. Нет, мой источник говорит о ритуальном пути разбудить дороги духов с поверхности, позволяя энергетической линии знать о вашем присутствии. Вы символически накладываете руки на энергию там, в Марианне.

— Генриетте.

— Техас?

Когда бы Гэнси ни беседовал с британцами об Америке, они, казалось, всегда думали, что он имеет в виду Техас. Он поправил:

— Вирджиния.

— Верно, — тепло согласился Мэлори. — Подумай, как легко было бы следовать по дороге духов к Глендоверу, если бы она кричала, а не шептала. Ты найдёшь её, проведя ритуал, и пойдёшь по ней к своему королю.

Когда Мэлори произнес это, в словах слышалась неизбежность.

Пойдёшь по ней к своему королю.

Гэнси закрыл глаза, замедляя пульс. Он смутно видел серое изображение отдыхающего короля, руки сложены на груди, меч по правую руку, кубок по левую. Эта дремлющая фигура была чем-то головокружительно важна для Гэнси, он не мог понять или определить чем. Чем-то значительным, чем-то большим, чем-то стоящим. Чем-то бесценным. Чем-то заслуженным.

— Теперь о тексте, не совсем понятно, как проводить обряд, — признал Мэлори. Он топтался вокруг причудливых исторических документов, и Гэнси уделял этому немного внимания, пока он не закончил словами: — Я собираюсь попробовать это на трассе Локъер. Я сообщу тебе, как все прошло.

— Потрясающе, — сказал Гэнси. — Я не смогу в достаточной мере отблагодарить вас.

— Передай привет своей матери.

— Пере...

— Ты счастливчик, что в твоём возрасте она у тебя ещё есть. Когда мне было где-то столько же, мою мать убила британская система здравоохранения. Она была совершенно здорова, пока не попала к врачам после небольшого кашля...

Гэнси вполуха слушал часто повторяемую историю Мэлори о том, как правительство отказалось вылечить рак горла его матери. Мэлори звучал почти бодро к моменту, когда телефон замолчал.

Теперь Гэнси чувствовал себя заражённым охотой, ему нужно было с кем-нибудь поговорить, пока незавершённое чувство поиска приключений не съело его изнутри. Адам был бы лучшей кандидатурой, но велики были шансы, что Ронан, метавшийся между бессонницей и гиперсонливостью, будет бодрствовать.

Он прошёл только половину пути к комнате Ронана, когда его ударило понимание, что та была пуста. Стоя в дверном проёме, Гэнси прошептал имя Ронана, а затем, когда не получил ответа, повторил вслух.

В комнату Ронана нельзя было вторгаться, но Гэнси всё равно это сделал. Положив руки на постель, он обнаружил, что она разобранная и холодная, одеяла брошены в сторону, что говорило о скорости, с которой Ронан уходил. Гэнси ударил кулаком закрытую дверь Ноа, а второй рукой набирал номер Ронана. Прошло два гудка, а затем ответила голосовая почта: «Ронан Линч».

Гэнси отключил записанный голос на середине слова, его пульс зашкаливал. В течение долгого времени он решался, а затем набрал другой номер. На этот раз раздался заспанный и осторожный голос Адама:

— Гэнси?

— Ронан пропал.

Адам был тих. Ронан не просто исчез, он исчез после драки с Декланом. Но было не так уж просто покинуть дом Пэрришей в середине ночи. Последствия, если его поймают, могли оставить физические доказательства, а сейчас слишком тепло для длинных рукавов. Гэнси чувствовал себя скверно, прося его об этом.

Снаружи кричала полуночная птица, высоко и проникновенно. Небольшая точная копия Генриетты была жуткой в полутьме, отлитые автомобили, припаркованные на улицах, казались только что остановившимися. Гэнси всегда думал, что в темноте чувствовалось, будто должно что-то случиться. Ночью Генриетта ощущала магию, и ночью казалось, что магия может быть ужасной штукой.

— Я проверю парк, — наконец, прошептал Адам, — и, хмм, думаю, мост.

Адам положил трубку так мягко, что Гэнси понадобилось время, чтобы понять, что связь оборвалась. Он нажал пальцами на глаза, в таком положении его нашёл Ноа.

— Собираешься искать его? — спросил он. Он выглядел бледным и нереальным в жёлтом свете глубокой ночи в комнате позади, его кожа под глазами была темнее всего остального. Он меньше походил на Ноа, больше лишь намекал на него. — Проверь церковь.

Ноа не сказал, что присоединится, и Гэнси не просил его об этом. Шесть месяцев назад, единственный раз, когда это имело значение, Ноа нашёл Ронана в луже собственной крови, так что он был освобождён от обязанности видеть это снова. Ноа не пошёл с Гэнси в больницу после, и Адама поймали, когда тот пытался удрать, так что с Ронаном, когда зашивали его кожу, был только Гэнси. Это было давным-давно, но также это было вне времени.

Иногда Гэнси ловил себя на мысли, что его жизнь была составлена из десятков часов, которые нельзя было забыть.

Надевая пиджак, он направился на освещённую зеленоватым светом зябкую парковку. Капот БМВ Ронана был холодный, так что её давно не заводили. Куда бы он ни отправился, он пошёл пешком. Церковь (её шпиль в сумрачном жёлтом свете), была на расстоянии пешей прогулки. Как и «Нино». Как и старый мост с быстрым течением под ним.

Он начал идти. Мозг работал логично, но сердце ёкало от удара к удару. Он не был наивным, он не испытывал иллюзий, что когда-нибудь вернёт Ронана Линча, которого знал до смерти Найла. Но он не хотел терять Ронана Линча, который был у него сейчас.

Несмотря на яркий лунный свет, вход в церковь Святой Агнесс находился в полной темноте. Немного дрожа, Гэнси положил руку на огромное металлическое кольцо и потянул за него, чтобы открыть церковную дверь, неуверенный, что та открыта. Он был в церкви Святой Агнесс однажды на Пасху, потому что младший брат Ронана, Меттью, попросил их пойти. У него не было и мысли, что кто-то вроде Ронана пойдет в это место среди ночи, но, с другой стороны, он вообще не считал Ронана набожным. Но всё равно все братья Линч ходили в церковь Святой Агнесс каждое воскресенье. В течение часа им удавалось сидеть рядом друг с другом на церковной скамье, в то время, как они не могли встретиться глазами за одним столиком в ресторане.

Ступая под чёрной входной аркой, Гэнси думал, что Ноа хорош в поиске. Он надеялся, что Ноа был прав относительно Ронана.

Церковь окутала Гэнси ароматизированным ладаном воздухом, достаточно редкий запах, который тут же всколыхнул дюжину воспоминаний о семейных свадьбах, похоронах и крестинах, что-нибудь такое бывало каждое лето. Как странно, что сезон должен быть связан с одним глотком спёртого воздуха.

— Ронан?

Слово поглотило пустое пространство. Оно отозвалось эхом от невидимого потолка высоко над головой, так что, в итоге, ответил ему только собственный голос

Мягкий свет в рядах кресел делал тени арок заострёнными. Темнота и неуверенность сдавили ребра Гэнси так туго, словно в кулак, лишившиеся воздуха легкие напомнили ему ещё один далёкий летний день, когда он впервые осознал, что в мире есть такая вещь, как магия.