Мэгги Стивотер 3 страница

— Ладно, я ушла.

Она задвинула за собой стул. Мора хранила молчание тем способом, который был громче всяких слов. Блу, не торопясь, бросила стаканчик из-под йогурта в мусор, положила ложку в раковину рядом с матерью и повернулась, чтобы подняться за обувью наверх.

— Блу, — наконец, произнесла, Мора. — Я же не должна тебе лишний раз напоминать, чтобы ты никого не целовала, ведь так?

Адам Пэрриш был другом Гэнси вот уже восемнадцать месяцев, и он знал, что опредёленные вещи пришли с этой дружбой. А именно, вера в сверхъестественное, терпимое отношение Гэнси к довольно проблемным взаимоотношениям между Адамом и деньгами и сосуществование с другими друзьями Гэнси. Первые два пункта были проблематичными только тогда, когда они отнимали время у Аглионбая, а последний пункт был проблемой только тогда, когда рядом оказывался Ронан Линч.

Гэнси как-то сказал Адаму, что он боялся большинства людей, которые не знают, как обращаться с Ронаном. А подразумевал под этим: он переживал, что в один прекрасный день кто-то бросится на Ронана и прирежет их.

Порой Адам гадал, что если бы Ронан был тем Ронаном, который существовал до смерти отца братьев Линч. Но тогда его знал только Гэнси. Ну, Гэнси да Деклан, но Деклан, похоже, не в состоянии сейчас справиться со своим братом, и именно поэтому он был очень осторожен с графиком своих посещений, пока Ронан был на занятиях.

Снаружи Монмаут 1136, на втором лестничном пролёте, Адам ждал с Декланом и его девушкой. Его девушка в трепещущем белом шёлке напоминала Брианну или Кайли, или как там звали прошлую подружку Деклана. Все они были блондинками с длинными волосами до плеч и бровями цвета тёмной кожаной обуви Деклана. На Деклане был приличный костюм старшекурсника политической интернатуры, в котором тот выглядел на тридцать. Адам задумался, будет ли он выглядеть также официально в костюме, или его детскость сыграет с ним злую шутку и сделает его смешным.

— Спасибо, что встретился с нами, — сказал Деклан.

— Да без проблем, — ответил Адам.

На самом деле причина, по которой он согласился уйти из Аглионбая с Декланом и его подругой, не имела ничего общего с добротой, а скорее из-за мучительного предчувствия. В последнее время Адам чувствовал, что кто-то будто... наблюдал за их поисками энергетической линии. Он не был уверен в том, как сформулировать свои ощущения. Пристальный взгляд, пойманный боковым зрением, несколько стёртых следов от ботинок перед дверью, которые явно не принадлежали никому из парней, библиотекарь, сообщающий ему, что загадочный текст интересовал кого-то уже сразу после того, как он его вернул. Адам не хотел беспокоить Гэнси, пока не было точной уверенности. Казалось, на Гэнси и так давления достаточно.

Не то чтобы Адам подозревал Деклана в шпионаже за ними. Адам знал, что тот шпионил, но верил, что это связано с Ронаном, а не с энергетической линией. Всё же не помешало бы немного понаблюдать.

В данный момент подруга украдкой оглядывалась вокруг, но это скорее было заметно, чем скрыто. Монмаут 1136 выглядел скудным заводом, разграбленным и с плохой репутацией, заросшим травой почти на этаж. Подсказка в оригинальном предназначении здания была написана с его восточной стороны: ФАБРИКА МОНМАУТ. Но несмотря на все поиски, ни Гэнси, ни Адам так и не смогли выяснить, что же производили на Монмаут. Что-то, что требовало потолков высотой более семи с половиной метров и огромных открытых пространств; что-то, что оставляло влажные следы и полукруглые ложбинки в кирпичных стенах. Что-то, в чём мир больше не нуждался.

Поднявшись на второй этаж, Деклан прошептал все эти сведения на ухо подруге, и та нервно захихикала, как будто это был секрет. Адам заметил, как губа Деклана коснулась мочки уха его девушки, пока он с ней говорил, и тут же отвел взгляд, так как Деклан понял глаза.

Адам был хорош в незаметном наблюдении. Только Гэнси удавалось поймать его за этим занятием.

Подруга указала на разбитое окно немного ниже, Деклан проследил за её взглядом в темноту, сердито усмехнувшись тому, что Гэнси и Ронан ушли делать пончики. Выражение лица Деклана ожесточилось, даже если бы всё это было дело рук Гэнси, он во всем бы обвинил Ронана.

Адам уже стучал, но постучал снова. Один длинный, два коротких – его сигнал.

— У нас там беспорядок, — извинился он.

Это было сказано больше для подруги Деклана, чем для него самого, потому как он отлично знал, в каком состоянии квартира. Адам подозревал, что Деклан каким-то образом находил беспорядок очаровательным для посторонних. Если нужно было, то Деклан тут же становился расчётливым. Его целью было заполучить добродетель Эшли, и каждый шаг, что он сегодня планировал совершить, подразумевал именно это, даже краткая остановка на фабрике Монмаут.

По-прежнему не было ответа.

— Может, мне стоит позвонить? — спросил Деклан.

Адам попробовал дернуть ручку, но оказалось заперто, тогда он взломал дверь при помощи колена, немного сняв ее с петель. Дверь распахнулась. Подруга издала одобряющий звук, но успех взлома больше можно было отнести к недостаткам двери, чем к силе Адама.

Они зашли в квартиру, и подруга задрала голову выше, выше, выше. Над ними парил высокий потолок, который поддерживали металлические балки. Придуманная квартира Гэнси была лабораторией мечтателя. Перед ними раскинулся весь второй этаж на тысячи квадратных метров. Две стены были сделаны из старых окон: дюжины тонких, исцарапанных стекол, за исключением нескольких чистых, которые заменил Гэнси. А две другие стены были покрыты картами: горы Вирджинии, Уэльса, Европы. Линии, проведённые маркером, дугами пересекали каждую из них. На полу стоял телескоп, направленный в небо на запад, в его ногах лежала груда загадочной электроники, предназначавшейся для измерения магнитной активности.

И повсюду, повсюду лежали книги. Неубранные груды интеллектуальных, но провальных попыток воспроизвести учёные труды. Некоторые из книг были не на английском. Другие были словарями тех книг, которые были на иностранных языках. Было и несколько каталогов купальных костюмов с иллюстрациями.

Адам почувствовал знакомую острую боль. Не ревность, нет, просто некое болезненное ощущение. Когда-нибудь у него будет достаточно денег, чтобы приобрести подобное этому своё личное пространство. Место, которое выглядело бы снаружи так, как Адам ощущал себя внутри.

Внутренний голос Адама поинтересовался у него, будет ли он когда-нибудь выглядеть внутри так же грандиозно, или с этим нужно родиться. Гэнси был тем, кем он был, потому что жил с деньгами с самого раннего детства, словно гениальный виртуоз-клавишник, которого посадили за фортепьяно, и тот сел именно так, как присуще только ему. Адам опоздал, он самозванец, всё ещё спотыкающийся о свой генриеттовский акцент и хранящий свою мелочёвку в коробке из-под хлопьев под кроватью.

Рядом с Декланом подруга держала руки у груди в бессознательной реакции на мужскую наготу. В данном случае, нагота была не тела: постель Гэнси, только два матраца на скудном, кое-как сделанном металлическом каркасе, убого стоящем в центре комнаты, была едва заправлена. Каким-то образом это было чем-то интимным при полном отсутствии уединённости.

Сам Гэнси сидел за столом спиной к ним, вглядываясь в обращенное на восток окно и постукивая ручкой. Рядом с ним лежал толстый журнал, в страницы которого были вклеены заметки из книг и вписаны тёмными чернилами примечания. Адам временами поражался тому, насколько Гэнси оставался вне времени: то ли старик в молодом теле, то ли молодой парень с душою старика.

— Это мы, — сказал Адам.

Когда Гэнси не ответил, Адам направился в сторону своего рассеянного друга. Подружка Деклана издавала различные звуки, все из которых начинались на букву «О».

При помощи коробок из-под хлопьев и различных контейнеров, раскрашенных в виде домов, Гэнси построил посреди комнаты точный макет Генриетты высотой по колено. Трём гостям пришлось продвигаться к столу по главному проспекту. Адам знал правду: эти здания были симптомом бессонницы Гэнси. Каждая новая стена за каждую бессонную ночь.

Адам остановился как раз рядом с Гэнси. Вокруг него сильно пахло листьями мяты, которые тот рассеянно жевал.

Адам вынул наушник из правого уха Гэнси, и его друг вздрогнул.

Гэнси вскочил на ноги.

— Что за... Привет.

Как обычно, на Адама смотрел герой всех американских войн, замаскированный взъерошенными каштановыми волосами, сощуренными летом карими глазами и прямым носом, любезно переданным ему по наследству англосаксами. Все в нём намекало на доблесть, власть и крепкое рукопожатие.

Подруга Деклана так и уставилась на него.

Адам помнил, каким устрашающим нашёл его при первой встрече. Было два Гэнси: один, который жил в этом теле, и другой, который включался по утрам, когда он запихивал бумажник в задний карман летних брюк. Первый был беспокойным и страстным, без заметного для ушей Адама акцента. Второй изобиловал скрытой властью, он приветствовал людей с неясным, значительным акцентом денег старой Вирджинии. Для Адама было загадкой, почему он не мог видеть обе версии Гэнси одновременно.

— Не слышал, чтобы вы стучали, — без необходимости сказал Гэнси.

Он ударил кулаком по кулаку Адама. От Гэнси этот жест смотрелся одновременно очаровательно и настороженно, как фраза, позаимствованная из другого языка.

— Эшли, это Гэнси, — представил Деклан своим приятным, нейтральным голосом. Таким голосом сообщают о повреждениях, вызванных торнадо, и холодных фронтах. Рассказывают о побочных эффектах маленьких синих таблеток. Объясняют технику безопасности на Боинге 747, на котором мы сегодня совершаем полет. И добавил: — Дик Гэнси.

Если Гэнси и считал девушку Деклана расходным, легко заменяемым, ресурсом, то не показал этого. Он всего-навсего поправил немного холодным голосом:

— Как известно Деклану, Дик – это мой отец. Я же просто Гэнси.

Эшли выглядела больше потрясенной, нежели обрадованной.

— Дик?

— Семейное имя, — сказал Гэнси с усталым видом человека, которому уже порядком поднадоела эта шутка. — Я стараюсь игнорировать его.

— Ты же из Аглионбая, верно? Это место просто крышу сносит. Почему бы тебе не жить на территории школы? — спросила Эшли.

— Потому что я владелец этого сарая, — ответил Гэнси. — Всё лучше, чем платить за общагу. Вы же не сможете продать там комнату, когда закончите учебу. И куда тогда уйдут эти деньги? Да в никуда.

Дик Гэнси III терпеть не мог говорить, как Дик Гэнси II, но прямо сейчас он говорил именно так. Они оба могли успешно пустить в ход логику и разыграть эту карту, когда им хотелось.

— Боже, — отпустила замечание Эшли.

Она взглянула на Адама. Взгляд её долго на нём не задержался, но тот всё же вспомнил про небольшую прореху на плече своего форменного свитера.

Не дергайся. Не трогай, оставь плечо в покое. Она даже не смотрит. Никто ничего не замечает.

Адам с усилием заставил себя расправить плечи и постарался выглядеть в школьной форме так же легко и небрежно, как это получалось у Гэнси с Ронаном.

— Эш, ты не поверишь, почему из всех мест Гэнси выбрал именно это, — сказал Деклан. — Расскажи ей, Гэнси.

Гэнси не мог удержаться от разговоров о Глендовере[7]. Никогда не мог. Это была его слабость. Он поинтересовался:

— Как много тебе известно о валлийских королях?

Эшли поджала губы, а пальцами пощипывала кожу у основания шеи.

— Ммм. Лливелин[8]? Глендовер? Английские протестующие лорды?

Улыбка на лице Гэнси могла бы осветить угольные шахты. Адам не знал ни о Лливелине, ни о Глендовере, когда впервые встретил Гэнси. Гэнси пришлось описывать, как Оуайн Глиндур – Оуэн Глендовер (как звучит его имя не по-валлийски) – боролся против англичан за свободу Уэльса, а затем, когда взятие в плен было неизбежно, он исчез с острова и из истории.

Но Гэнси никогда не заморачивался пересказом истории. Он говорил о событиях так, будто они произошли буквально только что, щекотал нервы магическими знаками, сопровождающими рождение Глендовера, слухами о его умении быть невидимым, невозможными победами над огромными армиями и, наконец, таинственным спасением. Пока Гэнси говорил, Адам видел зелёные холмы валлийских предгорий, широкую блестящую поверхность реки Ди, беспощадные северные горы, в которых исчез Глендовер. В историях Гэнси он никогда не умирал.

Слушая эту историю сейчас, Адам понял, что Глендовер был больше, чем историческая фигура для Гэнси. Он был таким, каким мечтал быть сам Гэнси: мудрым, храбрым, уверенным в своих действиях, прикоснувшимся к сверхъестественному, всеми уважаемым, пережившим свое наследие.

Гэнси, теперь полностью охваченный своим рассказом, снова очарованный его таинственностью, спросил у Эшли:

— Ты слышала легенды о спящих королях? Легенды о героях, таких как Лливелин, Глендовер и Артур, которые на самом деле не умерли, а вместо это спят в гробницах в ожидании, когда их разбудят?

Эшли вяло моргнула, а затем сказала:

— Похоже на метафору.

Возможно, она была не такой уж и глупой, как они считали.

— Может быть, — ответил Гэнси.

Он сделал грандиозный жест в сторону карт на стене, покрытых энергетическими линиями, по которым, как он верил, путешествовал Глендовер. Сметая журнал позади него, он пролистал карты и страницы с примечаниями как примеры.

— Думаю, тело Глендовера было перевезено в Новый Свет. Точнее, сюда. В Вирджинию. Я хочу найти, где он захоронен.

К облегчению Адама, Гэнси пропустил часть о том, что он верил в легенды, будто Глендовер всё ещё жив, даже столетия спустя. Он пропустил и упоминание о том, что веками спящий Глендовер якобы дарует милость тому, кто его разбудит. Ещё он не рассказал, как его преследовала потребность найти этого давно потерянного короля. Он пропустил полуночные телефонные звонки Адаму, когда не мог заснуть из-за одержимости этим поиском. Микрокарты и музеи, газетные вырезки и металлодетекторы, мили для часто летающих пассажиров и потёртые словари иностранных языков.

И он пропустил часть про магию и энергетическую линию.

— Это сумасшествие, — сказала Эшли. Ее глаза замерли на журнале. — Почему ты думаешь, что он здесь?

Существовало два возможных варианта ответа. Первый был основан на простой истории и подходил для бесконечного общего потребления. Второй добавлял в уравнение элементы предсказаний и магию. Иногда, в некоторые хреновые дни, Адам верил первому варианту и только ему. Но быть другом Гэнси означало чаще надеяться на второй. Тут, к неудовольствию Адама, Ронан был непревзойдён: его вера в сверхъестественное объяснение была непоколебима. Убежденность же Адама была не столь совершенна.

Эшли, то ли потому что она была временной, то ли потому что её считали скептиком, получила историческую версию. Своим лучшим профессорским голосом Гэнси объяснил немного о валлийских названиях местности, артефактах пятнадцатого столетия, найденных в земле Вирджинии, и историческом подтверждении раннего, доколумбийского прибытия валлийцев в Америку.

В середине лекции, Ноа – третий затворнический житель фабрики Монмаут – появился из маленькой комнаты рядом с той, на которую Ронан заявлял свои права как на свою спальню. Кровать Ноа делила крохотное пространство с каким-то таинственным оборудованием, Адам считал, это был своего рода печатный станок.

Ноа, ступив дальше в комнату, не столько улыбался Эшли, сколько вытаращил на неё глаза. Он не очень-то был хорош в общении с новыми людьми.

— Это Ноа, — представил его Деклан.

Он произнес это таким тоном, который сразу подтвердил подозрения Адама: фабрика Монмаут и парни, что жили здесь, были туристической остановкой Деклана и Эшли, лишняя тема для беседы за поздним ужином.

Ноа протянул руку.

— Ой! У тебя холодная ладонь. — Эшли прижала пальцы к кофте, чтобы их согреть.

— Я был мёртв семь лет, — сказал Ноа. — Они настолько теплые, насколько получилось.

Ноа, в отличие от его безупречной комнаты, всегда выглядел немного неопрятным. Было что-то неуместное в его одежде, в основном, зачёсанных назад светлых волосах. Его небрежная униформа всегда заставляла Адама чувствовать себя хуже, чем он мог вытерпеть. Было трудно ощущать себя частью Аглионбая, стоя рядом с Гэнси, чья хрустящая-как-Джордж-Вашингтон белая рубашка с воротником стоила больше, чем велосипед Адама (любой, кто утверждал, что нельзя отличить рубашку, купленную в молле, от рубашки, сделанной талантливым итальянцем, никогда не видел последнюю), или даже с Ронаном, который тратил девятьсот долларов на татуировку, только чтобы вывести брата из себя.

Эшли вынужденно захихикала, но была прервана открывшейся дверью спальни Ронана. На лице Деклана появилось такое выражение, будто туча закрыла солнце и всё, светило из-за неё больше никогда не выглянет.

Ронан и Деклан Линчи бесспорно были братьями с одинаковыми тёмно-каштановыми волосами и острыми носами, но Деклан был твёрд там, где Ронан был хрупок. Модная причёска и улыбка Деклана говорили: «Голосуйте за меня». В то время как короткая стрижка Ронана и тонкий рот предупреждал, что эта особь была ядовитой.

— Ронан, — заговорил Деклан. В телефонном разговоре с Адамом ранее он интересовался, когда Ронан будет недоступен. — Я думал, у тебя теннис.

— Был, — ответил тот.

Наступила минута молчания, за которую Деклан решал, что он хотел сказать, чтобы это услышала Эшли, а чего ей не стоило слышать. А Ронан наслаждался эффектом, оказываемым на брата неудобной тишиной. Два старших Линча – а всего в Аглионбае их было трое – имели разногласия столько, сколько Адам их знал. В отличие от большей части мира, Гэнси предпочитал Ронана его старшему брату Деклану, и отношения натянулись. Адам подозревал, что предпочтение Гэнси заслужила искренность Ронана, даже если он был ужасен, ведь с Гэнси честность на все золота.

Деклан передержал паузу, и Ронан скрестил руки на груди.

— Ты отхватила, Эшли, совершенного ухажёра. Тебя ожидает великолепная ночь с ним, а затем, завтра, великолепная ночь ожидает какую-нибудь другую девицу.

Где-то далеко, у них над головами, жужжали и бились в оконное стекло мухи. За Ронаном его дверь, вся увешанная копиями его штрафов за превышение скорости, мгновенно захлопнулась.

Рот Эшли не выдал очередного «О», так как расплылся в поперечном «D». И вот опять после слишком долгой паузы Гэнси стукнул Ронана по руке.

— Он сожалеет, — сказал Гэнси.

Рот Эшли медленно закрылся. Она перевела взгляд с карты Уэльса на Ронана. Он верно выбрал оружие: только правда, несмягчённая добротой.

— Мой братец... — начал было Деклан, но не закончил фразу.

Ему просто нечего было добавить. Ронан и так проявил себя во всей красе, и уже всем доказал, что хотел. Поэтому Деклан сообщил:

— Мы сейчас же уходим. Ронан, мне кажется, ты должен пересмотреть своё...

Но он опять не закончил фразу, потому как не нашёл подходящих слов. Его брат позаимствовал у него все броские эпитеты. Деклан поймал Эшли за руку, привлекая внимание девушки, и потащил её к двери.

— Деклан, — окликнул Гэнси.

— Даже не пытайся как-то всё исправить, — предупредил Деклан.

Когда он уже вытащил Эшли на крошечную лестничную площадку, а потом повёл вниз по лестнице, Адам слышал, как Деклан начинал проводить антикризисные меры:

— У него проблемы, я же тебе говорил, я старался так подгадать, чтобы его здесь не было. Он обнаружил отца, и у него всё пошло кувырком. Давай пойдем перекусим морепродуктами. Тебе не кажется, что мы и сами сегодня выглядим, как омары? Да, так и выглядим.

В тот момент, когда дверь закрылась, Гэнси выдохнул:

— Да ладно, Ронан.

Выражение лица Ронана говорило о том, что он всё ещё не успокоился и с удовольствием бы продолжил быть возмутителем спокойствия. В его кодексе чести не было места ни для измен, ни для случайных связей. Не то чтобы он не мог их оправдать, он просто не мог их принять.

— Ну, так он же шлюха только мужского пола. И это не твоя проблема, — сказал Гэнси.

Вообще-то, по мнению Адама, Ронан тоже не был проблемой Гэнси, но у них уже был такой спор ранее.

Одна из бровей Ронана приподнялась, острая, как бритва.

Гэнси закрыл свой журнал и завязал на нём ремешки.

— Со мной это не прокатит. У неё нет ничего общего с тобой и Декланом.

Он произнес «с тобой и Декланом», как будто это был физический объект, нечто такое, что можно поднять и рассмотреть со всех сторон.

— Ты паршиво к ней отнёсся. Ты и нас заставил выглядеть паршиво.

Ронан выглядел виноватым. Но Адам не купился на это, он прекрасно знал, что Ронану не стыдно за своё поведение. Единственное, за что тому было неудобно, что при его перепалке с братом присутствовал Гэнси и видел его таким. То, что жило между братьями Линч, было достаточно мрачным, чтобы вовлекать ещё чьи-либо чувства.

Но Гэнси, безусловно, всё это знал, так же, как и Адам. Он провел большим пальцам туда-сюда по своей нижней губе. Привычка, которую он, казалось, не замечал, а Адам так и не удосужился ему на неё указать. Перехватив взгляд Адама, он сказал:

— Господи, теперь я чувствую себя грязным. Пошли в «Нино». Закажем пиццы, и я позвоню медиуму, а весь проклятый мир пусть катится к чёрту.

Именно поэтому Адам мог простить эту поверхностную глянцевую версию Гэнси, с которой он поначалу познакомился. Из-за его денег, славного имени его семьи, из-за того, что у него такая красивая улыбка, и из-за того, что он так легко мог рассмеяться, что он нравился людям (несмотря на его опасения, что всё совсем наоборот), и они отвечали ему взаимностью, Гэнси мог бы подружиться с кем угодно, если бы захотел. А вместо этого он выбрал их троих, трёх парней, которые по трём различным причинам могли бы так и остаться одинокими, без друзей.

— Я не иду, — сообщил Ноа.

— Требуется побыть в одиночестве? — поинтересовался Ронан.

— Ронан, — отрезал Гэнси, — спрячь оружие в ножны. Ноа, мы не станем заставлять тебя есть. Адам?

Адам поднял отвлечённый взгляд. Его разум блуждал где-то между плохим поведением Ронана и интересом Эшли, проявленным к журналу, и он задался вопросом, было ли это больше, чем просто человеческое любопытство, возникающее при встрече с Гэнси и его маниакальными прибамбасами. Он знал, что Гэнси решит, будто он чрезмерно подозрителен и проявляет излишнее собственничество в поисках, которые Гэнси был бы рад разделить с большинством людей.

Но Гэнси и Адам искали Глендовера по разным причинам. Гэнси жаждал его, как Артур жаждал Грааль, влекомый отчаянной, но туманной необходимостью быть полезным для мира, уверенностью, что его жизнь значила что-то вне вечеринок с шампанским и белых воротничков, осложнённой страстным желанием уладить борьбу с самим собой.

А Адам, с другой стороны, нуждался в королевской милости.

А это означало, что они должны были быть теми, кто разбудит Глендовера. Они должны были найти его первыми.

— Пэрриш, — повторил Гэнси. — Пошли.

Адам поморщился. Он нутром чувствовал, чтобы улучшить настроение Ронана одной пиццей им не обойтись.

Но Гэнси уже схватил ключи от Свиньи и обходил свою миниатюрную Генриетту. Несмотря на то, что Ронан ворчал, Ноа вздыхал, а Адам колебался, он даже не обернулся, чтобы убедиться, что друзья идут за ним. Он был уверен, что они последовали его примеру. Ему пришлось в течение дней, недель или даже месяцев тремя различными способами заслужить их доверие, и теперь, когда оно у него было, они пойдут за ним куда угодно.

— Excelsior [9], — сказал Гэнси, и захлопнул за ними дверь.

Беррингтон Велк чувствовал себя не слишком бодро, когда спустился в холл Дома Уитмена, административного здания Аглионбая. Пять вечера, учебный день закончен, и он только что покинул свою квартиру, чтобы забрать домашнюю работу, которая должна быть проверена и оценена к следующему дню. Слева от него в высоких мозаичный окнах переливалось послеобеденное солнце, справа раздавался гул голосов из кабинета. В это время суток эти старые здания напоминали музеи.

— Беррингтон, я думал, у тебя сегодня выходной. Выглядишь ужасно. Заболел?

Велк не смог сразу найти ответ. Для всех желаний и целей он всё ещё был вне досягаемости. Вопрос задавал Джона[10] Мило, мило проигнорированный учитель английского одиннадцатых и двенадцатых классов. Не смотря на схожесть шотландки и вельветовых штанов, Мило не был невыносимым, но Велк не собирался с ним обсуждать своё утреннее отсутствие на уроке. Канун дня Святого Марка для него начинал превращаться в красивую традицию, по которой следовало напиться в хлам и заснуть на кухонном полу прямо перед рассветом. В этом году он предусмотрел попросить выходной на день Святого Марка. Обучение мальчиков из Аглионбая латыни – и так достаточно тяжёлая работа. А обучать их с похмельем – пытка.

Наконец, Велк просто показал неаккуратную стопку написанных вручную домашних работ в ответ. Мило вытаращил глаза на имя, написанное на верхнем листе бумаги.

— Ронан Линч! Это его домашнее задание?

Перевернув пачку, чтобы взглянуть на имя сверху, Велк согласился, это его работа. Пока он это делал, несколько парней по пути на практику толкнули его в Мило. Студенты обычно даже не понимали, что проявляли неуважение. Велк был едва ли старше них, и его существенно крупное телосложение делало его моложе. И было легко принять его за одного из студентов.

Мило выпутался из хватки Велка.

— Как ты заставил его посещать твои уроки?

Простое упоминание Ронана Линча царапнуло что-то внутри Велка. Но это не был Ронан сам по себе, это был Ронан как часть неразлучной троицы: Ронан Линч, Ричард Гэнси и Адам Пэрриш. Все мальчики из класса были богатенькие, самоуверенные, заносчивые, но именно эти трое больше остальных напоминали ему о том, что он потерял.

Велк силился вспомнить, пропускал ли Ронан когда-нибудь его занятия. Дни учебного года смазывались в один долгий, бесконечный день, который начинался так: Велк парковал свою паршивенькую машину рядом с красивыми автомобилями Аглионбая, далее проталкивался через смеющихся, беспечных парней, вставал перед толпой студентов, которые, в лучшем случае, смотрели на него стеклянными глазами, а в худшем – насмехались. И в конце дня Велк, одинокий и загнанный, никогда, никогда не был в состоянии забыть, что когда-то был одним из них.

Когда это стало моей жизнью?

Велк пожал плечами:

— Не помню, чтобы он пропускал.

— У тебя ведь был и Гэнси? — спросил Мило. — Это всё объясняет. Эти двое не разлей вода.

Это было странное старое выражение, которое Велк не слышал со времён, когда сам был не разлей вода со своим соседом по комнате в Аглионбае, Жерни. Он чувствовал пустоту внутри, будто был голоден, будто следовало остаться дома и напиваться сильнее, чтобы отметить этот жалкий день.

Он вынырнул обратно в настоящее, глядя на лист посещаемости, который ему передал заменявший его преподаватель.

— Ронан был сегодня на занятии, а Гэнси не было. По крайней мере, на моём.

— О, наверное, из-за шумихи вокруг этого дня Святого Марка, о котором он говорил, — заявил Мило.

Это привлекло снимание Велка. Никто не знал, что сегодня был день Святого Марка. Никто не праздновал день Святого Марка, даже мать Святого Марка. Только Велка и Жерни, охотников за сокровищами и возмутителей спокойствия, заботило его существование.

Велк произнёс:

— Прошу прощения?

— Я не знаю, что происходит, — ответил Мило. Тот или иной преподаватель говорил ему «привет», уходя из рабочего кабинета, и Мило оборачивался через плечо и отвечал. Велк представил, как хватает руку Мило, возвращая его внимание. Но вместо этого все его силы ушли на то, чтобы просто ждать. Повернувшись назад, Мило, казалось, ощутил интерес Велка, потому что добавил: — Он не говорил тебе об этом? Вчера он был просто не в состоянии заткнуться. Что-то по поводу энергетической линии, на которой он помешан.

Энергетическая линия.

Если никто не знал о дне Святого Марка, то точно никто не знал об энергетической линии. Конечно, никто в Генриетте, штат Вирджиния. Конечно, никто из богатейших учеников Аглионбая. И, несомненно, не в связи с днем Святого Марка. Это был квест Велка. Его сокровище. Его подростковые годы, почему Ричард Гэнси III говорил об этом?

Со словами, сказанными вслух об энергетической линии, в памяти воскресло: Велк в густом лесу, пот собрался над его верхней губой. Он был семнадцатилетним дрожащим подростком. Каждый удар сердца сопровождался мелькающими в уголках глаз красными линиями, деревья темнели с его пульсом. Из-за этого казалось, что все листья двигались, хотя не было ветра. Жерни был на земле. Не мёртвый, но умирающий. Его ноги всё продолжали нажимать на педали на неровной поверхности рядом с его красной машиной, заставляя упавшие листья собираться в кучи позади него. Его лицо было просто... кончено. В голове Велка неземные голоса шипели и шептали слова, расплывчатые и растянутые.

— Своего рода источник энергии или что-то вроде того, — закончил Мило.

Велк внезапно испугался, что Мило мог видеть его воспоминания, мог слышать необъяснимые голоса в его голове, непостижимый, но всё же подарок с того самого неудачного дня.

Велк сдерживал свои эмоции, хотя на самом деле он думал: «Если кто-то ещё ищет здесь, я, должно быть, был прав. Она должна быть здесь».