Мэгги Стивотер 1 страница

Мэгги Стивотер

Воронята

Глубоко в эту темноту вглядываясь, долго я стоял там, размышляя, опасаясь,

Сомневаясь, снились сны, о которых прежде не смел мечтать ни один смертный...

ЭДГАР АЛЛАН ПО

Видящий сны - это тот, кто может найти свой путь в лунном свете, тот, чье наказание – увидеть рассвет раньше, чем весь остальной мир.

ОСКАР УАЙЛЬД

Пролог

Блу Сарджент уже и забыла, сколько раз ей говорили, что она убьет свою истинную любовь.

Её семья зарабатывала предсказаниями. Однако эти предсказания, как правило, звучали неопределенно. Например, так: «Кое-что ужасное случится с Вами сегодня. Возможно, не обойдётся без цифры шесть». Или: «Деньги на подходе. Откройте для них вашу ладонь». Или: «Вы должны принять важное решение, и оно не решится само собой».

Люди, которые приходили в маленький ярко-синий дом на Фокс Вей 300 не возражали против непостоянной природы их фортуны, неясности их будущей судьбы. Это становилось игрой, вызовом, чтобы понять, в какой точно момент предсказание начинало сбываться. Когда фургончик, перевозящий шестерых человек, въехал в машину клиента спустя два часа после его экстрасенсорного сеанса, он мог кивнуть с удовлетворением и облегчением. Когда сосед предложил купить другой клиентке старую газонокосилку, а она как раз искала дополнительную наличность, то она могла бы вспомнить обещание грядущих денег и продать газонокосилку с мыслью, что сделка была предсказана. Или когда третий клиент слышал, как его жена сказала: «Это решение, которое должно быть принято», он мог вспомнить те же самые слова, сказанные Морой Сарджент после того, как она раскинула карты таро, и предпринять решительные действия.

Но неточная природа случайностей крала некоторые их силы. Предсказания могли быть истолкованы как совпадения, догадки. Они были поводом для хихиканья на стоянке у Волмарта[1] после встречи старого друга, как и было обещано. Дрожью, когда цифра семнадцать появлялась на счете за электричество. Осознанием, что даже если вы узнали будущее, это, на самом деле, не изменило настоящее, в котором вы живёте. Предсказания были правдой, но они не были всей правдой.

— Я должна вас предупредить, — всегда сообщала Мора своим новым клиентам, — что гадание будет точным, но неопределенным.

Так было проще.

Но это не то, что было сказано Блу. Снова и снова ей растопыривали пальцы, изучали ладонь, вытянутые ею карты из колоды с бархатными краями раскидывались по ворсу ковра в гостиной друзей семьи. Большие пальцы прижимали к мистическому невидимому третьему глазу, который, как говорили, находится у всех между бровями. Руны раскладывались, сны толковались, чайные листы тщательно разглядывались, и проводились сеансы.

Все женщины пришли к одному и тому же заключению, прямому и необъяснимо определённому. То, с чем они все согласились, на многих различных ясновидящих языках звучало так:

«Если Блу поцелует свою истинную любовь, то он умрёт».

Долгое время это беспокоило Блу. Предупреждение было определённым, конечно, но похожим на сказку. Оно не говорило, как её истинная любовь умрёт. Оно не говорило, как долго после поцелуя он проживёт. Это должен был быть поцелуй в губы? Целомудренный, лёгкий поцелуй его руки должен был тоже оказаться смертельным?

До одиннадцати лет Блу была убеждена, что она – медленно убивающая инфекция. Одно прикосновение её губ к предполагаемой родственной душе, и тот скончается от чахотки, несмотря на все ухищрения современной медицины. Когда ей было тринадцать, Блу решила, что вместо этого его убьет ревность – её старый парень возникнет в момент этого поцелуя с пистолетом и сердцем, полным обид и разочарований.

Когда ей исполнилось пятнадцать, Блу пришла к выводу, что гадальные карты её матери были всего лишь пачкой игральных карт, и что видения её матери и других ясновидящих женщин подпитывались горячительными напитками, а не пониманием потусторонних сил, а посему предсказание не имело никакого значения.

Всё же, кому как ни ей знать, что предсказания, которые выдавались на Фокс Вей 300, были неопределёнными, но бесспорно верными. Её мать видела во сне, что в первый день школы Блу сломает запястье. Тетя Джими предсказала Море возврат налогов в пределах десяти долларов. Её старшая кузина Орла всегда начинала напевать любимую песню за несколько минут до того, как та звучала по радио.

Никто в доме даже не сомневался, что Блу суждено убить свою истинную любовь поцелуем. В этом виделась опасность, однако утратившая свою силу с течением времени. Картина влюбленной шестилетней Блу была чем-то очень далёким, даже для воображения.

И в шестнадцать лет Блу решила, что никогда не влюбится, так что это не имело значения.

Но этой уверенности несколько поубавилось, когда сводная сестра её матери, Нив, появилась в их маленьком городке Генриетта. Нив всегда делала достоянием общественности то, что мать Блу делала тайно, не привлекая всеобщего внимания. Свои предсказания Мора выдавала у себя в гостиной, в основном, для жителей городка и его окрестностей. Нив же занималась предсказаниями на телевидении в пять утра. У неё был свой веб-сайт, со странички которого на зрителя смотрела её старая фотография. Смотрела пристально, дескать, я не ошибаюсь. Четыре книги по сверхъестественной скукоте с её именем на обложке.

Блу никогда не встречалась с Нив, так что знала она о своей тётке, в основном, больше по всяким сайтам из интернета, нежели из личного опыта. Блу точно не знала, почему Нив их не навещает, но она знала о её скором прибытии из постоянных шепотков между Морой и её двумя лучшими подружками, Персефоной и Кайлой, разговоры вроде таких, например, когда они сидели за чашечкой кофе за столом и тут же замолкали, потягивая напиток, когда в комнату входила Блу. Но Блу не особо беспокоило скорое появление Нив; что изменит появление еще одной женщины, которых в этом доме и так полным-полно.

Наконец, Нив появилась одним весенним вечером, когда уже длинные тени гор на западе казались длиннее, чем обычно. Когда Блу открыла ей дверь, то на какое-то мгновение подумала, что Нив была незнакомой старухой, но потом, когда её глаза привыкли к алому свету, тянувшемуся сквозь деревья, девушка увидела, что Нив оказалась едва ли старше её матери, которая была вовсе не старой.

Снаружи, где-то вдали, выли собаки. Блу довольно неплохо были знакомы их голоса; каждую осень охотничий клуб Аглионбая выезжал практически каждые выходные на лошадях и с этими гончими. Блу прекрасно знала, что означали эти вопли: они были на охоте.

— Ты дочь Моры, — сказала Нив и, прежде чем Блу успела ответить, добавила, — в этом году ты влюбишься.

На кладбище было очень холодно ещё до появления мёртвых.

Каждый год Блу и её мать, Мора, приходили в одно и то же место, и каждый год в этот день было холодно. Но в этот раз без Моры ей казалось, что стало ещё холоднее.

Двадцать четвертое апреля, канун праздника в честь Святого Марка. Большинство людей, ходили, гуляли и знать не знали ни про какой день Святого Марка. Он не был днём школьных каникул. Никто не обменивался подарками. Никто не разгуливал в костюмах и не устраивал фестивалей. По случаю дня Святого Марка не было никаких распродаж, на полках в магазинах не появлялось никаких открыток с изображением Святого Марка, по телевизору не показывалось никаких особых передач, которые бы выходили в эфир только один раз в год. Никто не отмечал в своем календаре двадцать пятое апреля. По правде говоря, большинство из живых даже не знали, что канун дня Святого Марка назван в его честь.

Но мёртвые помнили.

Когда Блу сидела, дрожа, на каменной стене, ей подумалось, что, по крайней мере, в этом году не было дождя.

Каждый канун для Святого Марка Мора с Блу отправлялись в уединённую церковь, настолько старую, что уже давно было позабыто её название. Развалины кучковались на заросших лесом холмах Генриетты в нескольких милях от гор. От строения остались только наружные стены, крыша и этажи давно уже обрушились внутрь. Что не сгнило, то спряталось под прожорливыми виноградными лозами и прогоркло пахнущей порослью. Церковь была окружена каменной стеной, прерванной только воротами, достаточно большими, чтобы сквозь них могли пройти носильщики с гробом. Упрямая тропа, которую, казалось, не могли одолеть никакие сорняки, вела к старой церковной двери.

— Ах, — шикнула Нив, пухленькая, но странно изящная, сидя рядом с Блу на стене.

Блу снова была поражена, как и в первую встречу с Нив, её чудно прекрасными руками. Пышные запястья переходили в мягкие, будто у ребенка, ладони и тонкие пальцы с овальными ногтями.

— Ах, — снова пробормотала Нив. — Сегодня ночью.

В тот момент, когда она произнесла «сегодня ночью», Блу ощутила, как по её коже пробежали мурашки. Блу сидела вот так и наблюдала со своей матерью последние десять канунов дня Святого Марка, но сегодня ощущения были другими.

Сегодня была особенная ночь.

В этом году в первый раз и по причинам, которых Блу не понимала, Мора послала Нив наблюдать за церковью вместо себя. Мать спросила Блу, пойдет ли она, как обычно. Но вопросом-то это было нельзя назвать. Блу всегда ходила, и она пошла бы и теперь. Не то чтобы у неё были планы на канун дня Святого Марка. Но у неё должны были спросить. Когда-то, ещё до рождения Блу, Мора решила, что приказывать детям – варварство, так что Блу выросла в окружении повелительных вопросительных знаков.

Блу разжала и сжала замёрзшие кулаки. Верхние края её беспалых перчаток износились. Она не очень-то старалась, когда вязала их в прошлом году, зато теперь они были несомненно модными. Если бы Блу не была такой глупой, то могла бы носить скучные, но функциональные перчатки, которые ей подарили на Рождество. Но она была глупой, так что носила свои поношенные перчатки без пальцев, бесконечно продуваемые, отчего более холодные, и никто не увидит их, кроме Нив и мёртвых.

Апрельские деньки в Генриетте обычно были ясными, нежными, уговаривающими распускаться спящие деревья и биться в окна безумных от любви божьих коровок. Но не сегодня. Сегодня ощущалась зима.

Блу взглянула на часы. Без нескольких минут одиннадцать. Старые легенды рекомендовали наблюдать за церквями в полночь, но мёртвые плохо соблюдали время, особенно, когда не было луны.

В отличие от Блу, которая не славилась терпением, Нив была царственной статуей на старой церковной стене: руки сложены на груди, лодыжки скрещены под длинной шерстяной юбкой. Блу, сжавшаяся так, что стала короче и тоньше, напоминала беспокойную слепую горгулью. Это не была ночь для таких, как она, с её обыкновенными глазами. Это была ночь для провидцев, экстрасенсов и медиумов.

Другими словами, для остальных членов её семьи.

Помолчав, Нив спросила:

— Слышишь что-нибудь?

Её глаза сверкнули в темноте.

— Нет, — ответила Блу, потому что ничего не слышала. Она гадала, неужели Нив спросила, потому что сама что-то услышала.

Нив одарила её тем самым взглядом, которым она смотрела со всех фотографий со своего веб-сайта: нарочно нервирующим, таинственным пристальным взглядом, который продлился несколько дольше, чтобы Блу почувствовала себя неуютно. Спустя несколько дней после приезда Нив Блу была достаточно обеспокоена, чтобы упомянуть об этом Море. Они обе втиснулись в единственную ванную, чтобы Блу подготовилась к школе, а Мора – к работе.

Блу, пытаясь закрепить различные пряди своих тёмных волос в хиленький конский хвост, спросила:

— Ей обязательно надо на меня так пялиться?

Её мать протёрла пар на стеклянной двери. Она выдержала паузу, чтобы просмеяться, её кожа мелькнула в длинных перекрестных линиях, которые она нарисовала на двери, и она протянула:

— О, это просто у Нив такая фишка.

Блу тогда подумала, что, было что-то, о чём, возможно, лучше знать.

На церковном погосте Нив загадочно произнесла:

— Здесь многое можно услышать.

Всё дело в том, что нельзя. Летом предгорья были заселены гудящими насекомыми, пересмешниками, проносящимися туда-сюда, воронами, кричащими на машины. Но сегодня было слишком холодно, чтобы кто-нибудь проснулся.

— Я не слышу ничего такого, — сказала Блу, немного удивившись, что Нив не в курсе.

В чрезвычайно ясновидящей семье Блу она была неудачей, посторонней в оживлённых разговорах её матери, теть, кузин, связанных с миром, скрытым от большинства людей. Единственное, что в ней было особенным, она не могла объяснить даже самой себе.

— Я слышу так много разговоров, словно телефон. Я просто делаю их громче для всех остальных.

Нив всё ещё не отводила взгляд.

— Поэтому Мора настаивала, чтобы ты пошла? Ты присутствуешь на всех ее гаданиях?

Блу задрожала от этой мысли. Большей частью клиентов, приходящих на Фокс Вей 300, были несчастные женщины, надеющиеся, что Мора увидит любовь и деньги в их будущем. Идея быть запертой в доме с этим на весь день была мучительной. Блу знала, что её присутствие очень заманчиво для матери, оно делает её сильнее. Когда она была младше, она не ценила, насколько редко Мора обращалась к ней с просьбой присутствовать на предсказаниях, но сейчас, когда Блу поняла, как хорошо она оттачивала чужие таланты, она была впечатлена сдержанностью Моры.

— Нет, только на очень важных, — ответила она.

Взгляд Нив продвинулся к черте между смущающим и зловещим. Она сказала:

— Знаешь, этим следует гордиться. Делать чьи-то экстрасенсорные способности сильнее – это редкий и ценный дар.

— Угу, — фыркнула Блу, но не грубо.

Она хотела, чтобы это вышло забавно. У неё было шестнадцать лет, чтобы привыкнуть к мысли, что её не посвятили в сверхъестественное. Она не хотела, чтобы Нив думала, будто бы у Блу кризис самоопределения по этой причине. Она дёрнула с усилием нитку на перчатке.

— И у тебя много времени, чтобы взрастить собственные интуитивные таланты, — добавила Нив.

Её взгляд казался пожирающим.

Блу не ответила. Ей было неинтересно рассказывать о будущем других людей. Её интересовало, как определить и найти своё собственное.

Нив, наконец, отвела взгляд, опустив глаза. Водя пальцем между грязными камнями, она произнесла,

— По пути в город, я прошла мимо Академии Аглионбай. Ты в неё ходишь?

Глаза Блу расширились от комичности этого вопроса. Ну, разумеется, Нив, нездешняя, откуда ей было знать. Хотя, она, безусловно, могла догадаться по массивным каменным воротам огромного зала и большой парковке, заполненной автомобилями, урчащими немецкими двигателями, что эта Академия была не из тех школ, которую они могли себе позволить.

— Эта школа только для мальчиков. Для сыновей политиков, отпрысков нефтяных баронов и… — Блу напряженно соображала, кто еще может быть настолько богат, чтобы отправить своё чадо в Аглионбай. — …сыновей любовниц, живущих на содержании.

Нив, не глядя, приподняла свои брови.

— Нет, серьезно, они просто ужасны, — подвела итог Блу.

Апрель был плохим временем для парней из Аглионбая; становилось теплее, появлялись кабриолеты, которые возили парней в шортах, таких аляповатых, какие могут себе позволить надеть только богачи. В течение учебной недели, они все были одеты в школьную форму Академии: штаны, цвета хаки и в свитер с V-образным вырезом с эмблемой ворона на груди. Это был самый просто способ идентифицировать продвигающуюся армию. Воронята.

Блу продолжила:

— Они считают себя лучше нас, и будто мы все здесь сохнем по ним, они напиваются до беспамятства каждые выходные и заливают аэрозольной краской вывеску Генриетты на выезде из города.

Академия Аглионбай была причиной номер один, почему Блу сформулировала два правила:

Первое – держаться подальше от парней, потому что они одна сплошная неприятность.

И второе – держаться подальше от парней из Аглионбая, потому что они редкостные сволочи.

— Ты кажешься очень разумным подростком, — сказала Нив, чем безумно вывела Блу из себя, потому как она и без того знала, что была очень разумным подростком.

Когда у вас столько же количество денег, что и у семьи Сарджент, разумность во всех вопросах впитывалась с молоком матери.

В окружающем их свете почти полной луны Блу разглядела знак, нарисованный Нив на грязной поверхности камней. Она спросила,

— Что это? Мама нарисовала недавно точно такой же.

— Неужели? — уточнила Нив.

Они изучающе смотрели на рисунок. Это были три изогнутых линии, пересекающиеся между собой, образуя округлый треугольник.

— Она сказала тебе, что это означает?

— Она рисовала это на двери душа. Я не спрашивала.

— Он приснился мне, — ответила Нив ровным голосом, от которого у Блу на шее забегали неприятные мурашки. — Хотела посмотреть, как это будет выглядеть, если нарисовать. — Она провела ладонью по рисунку, а потом резко вскинула красивую руку. И сообщила: — Кажется, идут.

Вот почему Блу и Нив находились здесь. Каждый год Мора сидела на стене, подтянув колени к подбородку, уставившись в никуда, и перечисляла Блу имена. Для Блу церковный двор был пуст, но для Моры он был полон мертвецов. Не тех, кто мёртв к настоящему моменту, а тех, кто умрет в ближайшие двенадцать месяцев. Для Блу, это всегда было так, будто она слышит только одну половину разговора. Иногда её мать не узнавала духов, и ей часто приходилось наклоняться вперёд, чтобы спросить, как тех зовут. Мора как-то объяснила, что, если бы с ней рядом не было Блу, то она бы не смогла убедить их ей ответить, и мёртвые не смогли бы увидеть Мору без Блу.

Блу никогда особо не утомляло ощущение своей необходимости, но порой ей хотелось быть необходимой в несколько ином смысле, чем синоним полезной.

Церковное наблюдение было одной из самых необычных услуг. Пока клиенты жили в этом регионе, она гарантированно могла им сообщить, если они или кто-то из их близких непременно умрут в ближайшие двенадцать месяцев. Кто бы не раскошелился ради такой новости? Что ж, правильный ответ был: большинство в мире, так как большинство людей не верит в экстрасенсов.

— Видишь что-нибудь? — спросила Блу.

Она потерла друг о друга свои онемевшие от холода руки, прежде чем схватить со стены блокнот с ручкой.

Нив была очень тиха.

— Нечто только что коснулось моих волос.

И снова мурашки побежали по рукам Блу,

— Один из них?

Нив произнесла хриплым голосом:

— Будущие покойники должны следовать по дороге мёртвых через ворота. Этот, вероятно, другой… дух, вызванный твоей энергией. Я не понимаю, что за эффект ты оказываешь.

Мора никогда не упоминала о будущих покойниках, которых бы привлекла сама Блу. Возможно, она просто не хотела её пугать. Или, может, Мора их просто не видела, может, она была вроде как слепой по отношению к этим другим духам, как Блу ко всем.

Блу было неприятно осознавать прикосновение легкого ветерка к ее лицу, колышущего локоны Нив. Невидимые мирные духи пока еще не мертвых людей – это одно. А призраки, которых не принуждали оставаться на тропе – это другое.

— Они... — начала Блу.

— Кто вы? Роберт Ньюман, — перебила Нив. — Как вас зовут? Рут Верт. Как вас зовут? Фрэнсис Пауэлл.

Царапая быстро вслед за голосом, Блу записывала имена на слух, как того требовала Нив. Время от времени она поднимала глаза к тропе, стараясь мельком увидеть хоть что-то. Но как всегда, там были лишь заросшие ползучими сорняками и от того едва заметные дубы. Чёрная пасть церкви принимала невидимых духов.

Ничего не слышать, ничего не видеть. Никаких доказательств существования мертвых, за исключением их имен, написанных в блокноте её рукой.

Может, Нив была права. Может, у Блу действительно был своего рода кризис самоопределения. Иногда, и правда, казалось несправедливым, что все чудеса и вся сила, которые окружали её семью, передавались Блу в виде записей на бумаге.

«По крайней мере, я всё ещё могу быть частью этого», - мрачно думала Блу, чувствуя себя при этом, словно собака-поводырь. Она держала блокнот у лица, близко-близко-близко, так, что могла читать в темноте. Походило на список имён, популярных семьдесят или восемьдесят лет назад: Дороти, Ральф, Клеренс, Герберт, Мелвин. Много таких же фамилий. Долина была во власти нескольких старых семей, которые если и не были властны, то были огромны по численности.

Где-то за пределами мыслей Блу тон Нив стал более решительным.

— Как вас зовут? — спросила она. — Извините. Как вас зовут?

Было непривычно видеть сосредоточенное выражение на её лице. По привычке Блу проследила за взглядом Нив в центр двора.

И она кого-то увидела.

Сердце Блу стучало, словно кулак по рёбрам. По другую сторону пульса всё ещё был он. Там, где не должно было быть никого, стоял человек.

— Я вижу его, — сказала Блу. — Нив, я вижу его.

Блу всегда представляла, что шествие духов было упорядоченно, но этот призрак заблудился, сомневался. Это был молодой парень в строгих брюках и свитере, с взъерошенными волосами. Он не был совершенно прозрачным, но и не очень четким. Его фигура была мутная, как грязная вода, а лицо слегка расплывалось. Никаких опознавательных черт, кроме молодости.

Он был так молод – к этому было сложнее всего привыкнуть.

Блу наблюдала, как он остановился и положил свои пальцы на нос и висок. Такой странный, живой жест, что Блу немного затошнило. Затем он подался вперед, будто его толкнули сзади.

— Узнай его имя, — прошипела ей Нив. — Он мне не ответит, а мне нужно еще разобраться с остальными!

— Я? — переспросила Блу, но уже соскользнула со стены. Сердце всё ещё бешено билось в грудной клетке. Она поинтересовалась, чувствуя себя слегка глупо: — Как тебя зовут?

Он, казалось, не слышал её. Без каких-либо признаков понимания происходящего, он начал двигаться вновь, медленно, недоумевая, в направлении церковной двери.

Блу задалась вопросом: вот так мы держим свой путь к смерти? Постепенное исчезновение вместо осознанного финала?

Пока Нив снова начала задавать вопросы другим духам, Блу двинулась к юному скитальцу.

— Кто ты? — попыталась она ещё раз она с безопасного расстояния, когда он закрыл лоб руками. Теперь она видела, что его силуэт совсем не имел очертаний, и лицо было лишено характерных черт. Не было ничего, что делало бы его человеком, но, тем не менее, она видела парня. Что-то говорило ее разуму, что он был настоящим, даже если глаза отказывались это подтверждать.

То, что она его видела, не вызывало сильного волнения, как она считала раньше. Всё, о чём она могла думать, это, что он умрёт в течение года. Как Мора переносила подобные муки?

Блу подошла ближе. Достаточно близко, чтобы дотронуться до него, когда он начал снова двигаться, но он всё ещё не подавал никакого признака, что заметил её.

Здесь, близко к нему, её руки превратились в лед. Её сердце превратилось в лёд. Невидимые духи не имели собственного тепла и высасывали её энергию, от чего руки покрывались гусиной кожей.

Молодой человек стоял на пороге церкви, и Блу знала, просто знала, что, если он войдет туда, то она потеряет шанс узнать его имя.

— Пожалуйста, — попросила Блу мягче, чем прежде. Она протянула руку и коснулась самого края его несуществующего на самом деле свитера. Холод затопил её, как и страх. Она попыталась привести себя в порядок, прибегнув к помощи того, о чём всегда слышала: духи тянут энергию из окружающей среды. Она чувствовала, как он использует её, чтобы остаться видимым.

Но страх всё равно оставался.

Она поинтересовалась:

— Ты скажешь мне, как тебя зовут?

Он посмотрел на неё, и она неожиданно поняла, что он был одет в школьный свитер Аглионбая.

— Гэнси, — ответил он.

Хотя его голос и был тихим, он не шептал. Будто настоящий голос, говорящий откуда-то издалека.

Блу не могла прекратить пялиться на беспорядок в его волосах, намёк на пристальный взгляд, ворона на его свитере. Его плечи намокли, и остальная его одежда была забрызгана дождём, который ещё не пролился. С этого расстояния она могла чувствовать запах чего-то мятного, она точно не знала, это был его уникальных запах или запах, присущий призракам.

Он был таким настоящим. Когда это, наконец, случилось, когда она, наконец, увидела его, всё совсем не было похоже на волшебство. Сродни тому, как заглядывать в могилу и видеть, что на неё смотрят в ответ.

— Это всё? — прошептала она.

Гэнси закрыл глаза.

— Это всё, что есть.

Он упал на колени – беззвучный жест для мальчика без настоящего тела. Одна рука растянулась по грязи, пальцы сжали землю. Блу видела черноту церкви чётче, чем изгиб его плеча.

— Нив, — позвала Блу. — Нив, он... умирает.

Нив стала позади нее. Она ответила:

— Нет пока.

Гэнси почти исчез, растворяясь в церкви, или церковь растворялась в нём.

Голос Блу звучал взволнованней, чем ей хотелось бы:

— Почему... почему я могу его видеть?

Нив обернулась через плечо, то ли потому что там были ещё духи, то ли потому что их там не было, Блу не могла сказать. Когда она повернулась обратно, Гэнси практически исчез. Блу теперь чувствовала кожей возвращающееся тепло, но что-то где-то позади легких всё ещё оставалось заледенелым. Опасная, засасывающая грусть, казалось, открывается внутри неё: скорбь или раскаяние.

— Есть только две причины, по которым невидящие могут видеть духов в канун дня Святого Марка. Либо ты его настоящая любовь, — сказала Нив, — либо ты убила его.

— Это я, — сказал Гэнси.

Он обернулся лицом к своей машине. Ярко-оранжевый капот Камаро был поднят больше как символ поражения, чем в каких-то практических целях. Адам, друг автомобилей повсюду, возможно, мог бы определить, что не так с машиной на этот раз, но Гэнси, конечно, не мог. Ему удалось докатиться до остановки, приблизительно четыре фута от автомагистрали, связывающей штаты, и теперь толстые шины были то здесь, то там, обляпаны пучками травы. Грузовик ревел без остановок, и Камаро качался в оставленном им следе.

По ту сторону телефонной трубки ответил его сосед по комнате, Ронан Линч,

— Ты пропустил Всемирную Историю. Я думал, ты шею себе свернул в какой-нибудь канаве.

Гэнси взмахнул запястьем и взглянул на часы. Он пропустил гораздо больше чем Всемирную Историю. Было одиннадцать утра, и прохлада прошлой ночи казалась невероятной. Комар увяз в поту на коже рядом с ремешком от часов, и он смахнул его. Гэнси ходил в поход однажды, когда был младше. В поход включались палатки. Спальные мешки. Бездействующий Рендж Ровер, припаркованный неподалеку на случай, если он и его отец потеряют интерес. Прошлой ночью он не испытал ничего подобного тому опыту, что он получил в походе.

Он спросил:

— Ты записал для меня лекции?

— Нет, — ответил Ронан. — Я же сказал, думал, ты умер где-нибудь в канаве.

Гэнси сдул песок с губ и приспособил телефон к щеке. Он бы записывал лекции для Ронана.

— Свинья заглохла. Приедь за мной.

Седан, проезжающий мимо, замедлил ход, и пассажиры уставились из окон. Гэнси неплохо выглядел, и Камаро не резал глаз, но это внимание вызывала в меньшей степени привлекательность и в большей степени новизна парня из Аглионбая с поломанной нахально оранжевой машиной на обочине. Гэнси хорошо знал, что в маленькой Генриетте, штата Вирджиния, не было ничего предпочтительнее наблюдения унизительных происшествий с парнями из Аглионбая, за исключением случаев, когда эти унизительные происшествия случались с их семьями.

Ронан вздохнул:

— Да ладно, чувак.

— Не похоже, чтобы ты собирался на занятия. Знаешь что, давай в обеденный перерыв. — И затем он небрежно добавил: — Пожалуйста.

Ронан был тих довольно долго. Он был хорош в паузах, это заставляло людей чувствовать себя неудобно. Но у Гэнси был иммунитет к такому воздействию. Он наклонился к машине посмотреть, есть ли у него какая еда в бардачке, чтобы скоротать время, когда Ронан соизволит заговорить. Рядом со шприц-ручкой с Эпинефрином[2] лежал кусок вяленой говядины, но, похоже, ее срок годности истек пару лет назад. Возможно, она валялась там ещё с тех пор, когда он купил машину.

— Где ты? — наконец, спросил Ронан.

— Рядом с вывеской «Генриетта» на шестьдесят четвёртом шоссе. Захвати мне бургер. И несколько галлонов бензина.

Автомобиль ещё не исчерпал запасы топлива, но оно бы не повредило.

Голос Ронана был кислым.

— Гэнси.

— Прихвати и Адама.

Ронан повесил трубку. Гэнси снял свитер и бросил его на заднее сиденье Камаро. Крошечное заднее сиденье машины было захламлено кучей повседневных вещей – тетрадью по химии, блокнотом с пятнами от фраппучино, полузастёгнутым чехлом для дисков с голыми дисками, разбросанными по сидению – и предметами, которые он приобрёл в течение одиннадцати месяцев в Генриетте: потрепанными картами, распечатками с компьютера, неразлучным журналом, фонариком, битой. Когда Гэнси достал из беспорядка цифровой диктофон, квитанция на пиццу (одна большая, половина с сосисками, половина с авокадо) полетела на сидение, присоединяясь к полудюжине таких же квитанций, отличающихся только датой.