Зомби идет по городу 9 страница

Невродов некоторое время сидел молча, набычившись, исподлобья глядя на Пафнутьева и, наконец, опустил глаза и этим как бы смирился.

— Ладно... Понял. Может, ты и прав. Когда надумаешь, позвони. Моему заму. Ты с ним уже работал. Я его предупрежу. Люди будут наизготовке. Много не дам, но парочку, тройку...

— Вполне достаточно! Спасибо, Валерий Александрович.

— Полчаса дашь им на сборы?

— Полчаса? Дам.

— И то ладно, — просипел Невродов; — И это...

Будь осторожен... Впереди война в городских подворотнях. Иди! — Невродов в прощальном жесте поднял руку.

— До скорой встречи! — с подъемом произнес Пафнутьев, но дались ему эти слова. Из последних сил попрощался.

* * *

Вся Россия, все ее разношерстное народонаселение носится с сумками, чемоданами, авоськами и рюкзаками — вдруг чего-то удасться купить подешевле, вдруг повезет выменять, украсть, обдурить. То ли мешок картошки подвернется, который пьяница выволок из собственного подвала и отдает за бутылку водки, то ли моторчик с завода, то ли пачку пельменей через забор мясокомбината, то ли кусок сала у хохлушки.

А еще многотысячные челноки с безразмерными полосатыми сумками шастали по всему белому свету — в Польшу и Китай, в Арабские Эмираты и в непонятную страну Таиланд, известную маленькими, издалека кажущимися прекрасными и очень недорогими женщинами, которые даже наших мешковатых соотечественников, говорят, готовы приголубить, не замечая их сексуальной пугливости. Маленькие, как детишки, таиландки соглашались не замечать их шахтерских, металлургических, шоферских ухваток, не очень-то ценимых в международных борделях на берегах теплых морей и океанов. Они щебетали птичьими своими голосами, улыбались, струились темными своими тельцами и работали, работали, работали...

Но речь не об этом, речь о польских полосатых сумках, которые в сложенном состоянии помещаются в карман, а в наполненном вмещают неимоверное количество китайских пуховиков, населенных китайскими же косоглазыми блохами, польских и турецких одноразовых свитеров, пересохших и непригодных к употреблению немецких конфет, прочего хлама. Кто-то изловчился даже запихнуть среди этого барахла особенно полюбившуюся таиландку. И ничего, довез, ни одна таможня не обнаружила.

Таскают все это тряпье с международных свалок потные российские мужики, неизбалованные российские бабы, наслаждаясь свободой рыночных отношений...

Ну, да ладно, речь не об этом, речь о польских полосатых сумках, с которыми новые русские осваивают околосолнечное пространство. С такой вот сумкой, но не самого большого, конечно, размера, шел Пафнутьев на операцию — брать берлогу Байрамова на девятнадцатом этаже гостиницы «Интурист», где тот снимал целый этаж. Самого Байрамова в гостинице в данный момент не было — он проводил на телевидении гуманитарную акцию под названием «Коммерсанты — калекам». Из очередной поездки в Германию Байрамов привез никелированную инвалидную коляску и намеревался на глазах у всего города вручить ее какому-то особо выдающемуся инвалиду. Город захлебнулся от восторга и умиления, тогда Байрамов собственноручно выкатил сверкающее сооружение из-за кулис, подтолкнул к человеку, сидевшему на низенькой табуретке с приделанными шарикоподшипниками — на таких колясках разъезжали по стране безногие инвалиды сразу после войны. Оказывается, они до сих пор разъезжали на этих безногих табуретках с шарикоподшипниками по углам. Но вот появился Байрамов и привез нечто совершенно невообразимое. Пафнутьев вышел на операцию в тот момент, когда на экране телевизора Байрамов с широкой золотозубой улыбкой лобызал ошалевшего от счастья калеку.

— Пора, — сказал Пафнутьев и вместе с Андреем вышел в осеннюю дождливую ночь.

Конечно, затея Пафнутьева выглядела безнравственно, потому что шел он не только против коммерсанта, но и против общее! венного мнения, которое свято относилось к памяти героев войны. Но, погрустив и поколебавшись, Пафнутьев отменять операцию не стал.

Стемнело и в свете уличных фонарей было видно, как сверху сыпется мелкий дождь. Улицы были пусты — все сидели у телевизоров и слушали рассказ Байрамова о том, сколько мужества ему пришлось проявить, когда он тащил эту злополучную коляску через три границы, через три государства, тащил, не жалея ни сил, ни денег. Но пустота на улицах облегчала задачу Пафнутьеву. Он знал, когда передача начнется, знал, когда закончится, знал что в конце опять слово будет предоставлено Байрамову. Значит, и он, и вся его охрана будет на телецентре.

Пафнутьев шел не торопясь, изредка поднимая голову и подставлял лицо под мелкий холодный дождь. Чувствовались близкие холода. Андрей шел рядом и его сегодня невозможно было отличить от преуспевающих киоскеров — кожаная куртка, рябые зеленоватые штаны, мягкие туфли. Все дорого, все достойно и не стесняет движений.

Когда они подошли к машине, их уже ждал Худо-лей с сумкой, наполненной фотоаппаратами, объективами, вспышками.

— Проговорим еще раз, — сказал Пафнутьев, когда все расселись в машине.

— Не надо, Павел Николаевич. — сказал Андрей, трогая с места. — Все ясно. Импровизация — мать успеха.

— А отец успеха — я, — заметил Пафнутьев. — Импровизируйте сколько угодно, но в рамках. А рамки очерчу. Двое, а то и трое телохранителей сейчас на телевидении, мне уже доложили.

— Там есть наши люди? — удивился Худолей.

— Наши люди есть везде, где в этом есть надобность, — заметил Пафнутьев. — Идем дальше... Они пробудут там еще не меньше часа. Кто-то споет, кто-то спляшет, Байрамов расскажет о своих планах по спасению города.. И так далее.

— В гостинице сечь наши? — спросил Андрей.

— Двое. Вся обслуга там наверняка куплена, но горничную и дежурную по этажу наши люди уже блокировали. Задача — проникнуть в номер, устроить хороший шмон и скрыться. Вопросы есть?

— Вопросов нег, приехали, — сказал Андрей, втискиваясь среди других машин, сверкающих влажными крышами, разноцветными отражениями рекламных букв.

Все трое некоторое время стояли прижавшись спинами к машине — мимо проходила стая возбужденных юнцов в кожаных куртках и великоватых штанах. Молодежь сбивалась в стаи, злобно-недовольные всем на свете, поскольку им по телевизору показывали роскошную жизнь на Багамских, Канарских, греческих островах, а у них этой жизни не было. Юнцы воспринимали это как вопиющую несправедливость и отправлялись на улицы сводить счеты с миром.

— Пронесло, — перевел дух Пафнутьев, когда стайка оказалась позади. — Вперед и с песней, — н он первым зашагал к гостинице.

Это было едва ли не самое высокое здание города и с верхних этажей «Интуриста» были видны все окраины до самого леса, до полей и озер. Наверно, Байрамову было приятно обозревать город, которым он намеревался овладеть, его окрестности, вплоть до туманных далей горизонта. Не зря же он выбрал именно девятнадцатый этаж, самый верхний Выше располагались только технические, лифтовые и прочие службы.

— Со мной, — невозмутимо проговорил Пафнутьев преградившему ему путь омоновцу в маскировочном костюме и с укороченным автоматом на груди. Тот отступил, пропуская решительно шагавшую троицу Пафнутьев знал расположение лифтов и сразу направился к кабинкам. Они успели проскочить в последний момент. Кто-то еще бежал к лифту, но Пафнутьев нажал кнопку девятнадцатого этажа и двери захлопнулись. Снаружи раздались вопли возмущения, но сегодня они только позабавили его.

Лифт остановился. Мало кто поднимался на такую высоту, этаж был почти полностью изолированным. Весь его арендовал Байрамов и уже сам распоряжался номерами — кому-то сдавал, кого-то поселял. Администрация гостиницы не вмешивалась, получая деньги, другие знаки уважения и признательности.

— Вам кого:

— поднялась дежурная с готовой улыбкой, поскольку сюда поднимались только добрые знакомые Байрамова, его люди.

Пафнутьев осмотрелся — в креслах развалились два человека в серых костюмах, — невродовские ребята. Они знали свою задачу — никто не должен покинуть этаж, пока Пафнутьев будет в номере Байрамова, никто не должен позвонить отсюда и, конечно же, никто не должен помешать Пафнутьеву заниматься своим делом.

— Байрамов у себя? — спросил Пафнутьев.

— Его нет... Что-нибудь передать? — дежурная мужественно перекрыла вход в коридор собственной грудью, неплохой грудью, как успел заметить Пафнутьев, явно предназначенной для других надобностей.

— Ничего не надо передавать. Кто у него в номере?

— Не знаю... Дело в том, что... А вы, собственно, кто? — спросила дежурная уже с холодком.

— Госбезопасность, — Пафнутьев вынул красную книжечку и, развернув, показал ее дежурной. И тут же снова сунул в карман, не дожидаясь, пока она прочтет там хотя бы слово. — Покажите его номер, — Пафнутьев легонько взял дежурную под локоток и подтолкнул в коридор. — Попросите открыть... Ясно?

— Извините, но я не могу...

— Придет Байрамов и мы все ему объясним. Эта дверь? Стучите.

Побледневшая дежурная с крашеными волосами и вздыбленной грудью была в растерянности. Она посмотрела на Пафнутьева, хотела было отступить от двери, но наткнулась на Андрея. Как ни странно, но наибольшее впечатление произвели на нее слова Худолея.

— Давай, цыпонька, давай, — проговорил он шепотом.

Женщина капризно передернула полноватыми плечами, поправила форменный пиджак и, помедлив еще секунду-вторую, постучала.

— Кто? — послышалось из номера.

— Это я... Вера.

— А... Входи, дорогая, — дверь распахнулась и Пафнутьев увидел перед собой Амона. У того реакция оказалась быстрее и пока Пафнутьев справился с неожиданностью, тот попытался снова захлопнуть дверь и наверняка захлопнул бы ее, если бы не Андрей — тот успел подставить ногу. Вдвоем с Пафнутьевым они налегли на дверь и сумели оттеснить Амона. Тогда тот бросился в глубину номера, скрылся в другой комнате и выскочил оттуда через секунду уже с пистолетом в руке. Но Андрей рассчитал, что не было у Амона времени передернуть затвор. Бросившись вперед, он в прыжке свалил Амона на пол, вывернув вверх руку с пистолетом. Амон хрипел, извивался всем телом, из груди его вырывались гортанные звуки, похожие на клекот горного орла.

Обернувшись, Пафнутьев увидел прижавшуюся к стене дежурную, у распахнутой двери в коридоре стояли невродовские ребята. Он осторожно вывел дежурную из номера, передал ее на попечение оперативникам и закрыл дверь.

— Побудьте с женщиной, — сказал он им на прощание.

Амон лежал на ковре, дыхание его было частым, прерывистым, глаза смотрели в потолок, но он не поднимался, хотя Андрей уже оставил его в покое.

— С ним все в порядке? — спросил Пафнутьев.

— Да, он молодец... Крепкий мужчина. Настоящий джигит.

— Начинаем, — произнес Пафнутьев, разворачивая полосатую сумку. — Похоже, кабинет у него дальше, — и Пафнутьев шагнул в следующую комнату. — Ты присматривай за ним, — обернулся он к Андрею. — И ты начинай, — эти слова относились уже к Худолею, который после схватки Андрея с Амоном все еще пребывал в некоторой растерянности.

Войдя в кабинет Байрамова, Пафнутьев осмотрелся. У окна стоял большой письменный стол из черного дерева, у стены шкаф с аккуратно разложенными папками. И он, не медля больше, все папки, блокноты, записные книжки, отдельные листки бумаги начал сваливать в свою сумку. Покончив с ящиками стола, перешел к шкафу, опустошив его полки, взялся за подоконник, па котором тоже были сложены какие-то доку меты.

Сгребя в сумку все бумаги, которые только были в номере, Пафнутьев оглянулся. Взгляд его упал на небольшой сейф, стоявший в самом углу. Пафнутьев попробовал сдвинуть сейф с места — он оказался незакрепленным. Тогда, крякнув, поднял сейф и выволок в большую комнату, где все еще лежал Амон, разбросав руки в стороны.

— Пора сворачиваться, — Пафнутьев только сейчас обратил внимание на метавшегося по номеру Худолея. Тот фотографировал все, что попадалось на глаза — разметавшегося на ковре Амона, письменный стол, сейф, даже в туалет заглянул, хотя в этом и не было большой надобности. Но беспорядочные метания Худолея неожиданно принесли богатый улов — отогнув угол ковра, он увидел с десяток плоских конвертов с документами. К ним тут же устремился Пафнутьев, обрадовавшись находке. И вдруг Худо-лей, стоявший на коленях с фотоаппаратом, почувствовал сокрушительный удар по голове — это изловчился Амон. Он попытался даже было встать, но Андрею пришлось опять выключить Амона на некоторое время. После этого он отволок обмякшее тело Худолея н ванную и подставил его голову под струю холодной воды. Через некоторое время Худолей застонал.

— Оживаешь? — удовлетворенно спросил Андрей.

— Ожить-то я ожил, но боюсь, ребята, это вам дорого обойдется.

— Рассчитаемся, — Пафнутьев сразу понял, что имеет в виду Худолей.

— И сегодня же, — продолжал тот чуть окрепшим голосом.

— Если выберемся отсюда.

Ладно, довершайте свое дело, а я уж как-нибудь очухаюсь, — и Худолей с трудом поднялся на подгибающихся ногах.

В какой-то момент обернувшись на лежащего Амона, Пафнутьев вдруг увидел, что тот внимательно наблюдает за ним сквозь прижмуренные веки. Значит, он уже пришел в себя, но не подает вида. И шальная мысль пришла Пафнутьеву в голову.

— Ты по добил его совсем? — спросил он у Андрея и незаметно подмигнул, давая понять, что разговор имеет и второй смысл.

— Выживет, — Ответил Андрей.

— Через час придет в себя?

— Настоящий джигит... Может и раньше...

— Надо бы позвонить прямо отсюда, как ты смотришь?

— Можно и отсюда, — ответил Андрей, не понимая, что затеял Пафнутьев.

Пафнутьев подошел к диковинному телефону, стоявшее на столике у стены. Он знал хитрости этого аппарата, — он записывал номера, по которым звонят сюда, по которым звонят отсюда, вообще записывает все разговоры, " которые состоялись в течение дня. Следовательно, и о его звонке, и весь разговор до последнего слова Байрамов будет знать не более чем через час.

— Кому звонить собираешься? — спросил Худолей, появившись из ванной с мокрыми волосами, с которых еще стекали тонкие струйки воды. Спросил, не зная даже того, что своим вопросом подыграл Пафнутьеву.

— Заказчику, — Пафнутьев пожал плечами. — Задание выполнили, с делом справились, пусть готовит звезду.

— На звезду надеешься? — спросил Худолей. И этот его вопрос оказался кстати.

— Обещал, — ответил Пафнутьев. — Сам сказал — сделаете все как надо, изымите все, что надо, звезда за мной. — и Пафнутьев набрал номер приемной генерала Колова, подождал, пока секретарша возьмет трубку. — Зоя? Привет! Пафнутьев тебя тревожит!

— Я тебе уже говорила, Пафнутьев, что ты меня никогда не тревожил. Опять за свое?

— Ладно, разберемся... Геннадий Борисович у себя? — Пафнутьев знал, что Колов уехал на дачу не менее двух часов назад. — Нет? Мы же договорились, что он будет ждать моего звонка... Ну, ладно, что же делать... Будь добра, передай ему, что звонил Пафнутьев. Скажи, что задание выполнено, что у меня все в порядке. Дело сделано. Добычу передам ему завтра.

— Скажу, почему не сказать... Он, кстати, сегодня действительно задержался, — невольно подыграла Пафнутьеву и Зоя. Везло, везло в этот вечер Павлу Николаевичу, авантюристу и правонарушителю.

— Все правильно, он ждал моего звонка, — подхватил Пафнутьев неожиданную подачу. — Скажи, что с него причитается. Он мне кое-что обещал.

— Обещанного три года ждут.

— Да нет, обещал пораньше... Ладно, Зоя... До скорой встречи, — и Пафнутьев поспешно положил трубку, опасаясь, что Зоя неосторожным словом разрушит его хитроумный план. Бросив взгляд в сторону Амона, Пафнутьев убедился, что тот действительно пришел в себя и слышал каждое его слово. — Уходим, ребята. Уходим, а то генерал задаст мне трепки, если нас здесь застанут, — и Пафнутьев первым вышел в коридор. Он нес сумку с бумагами, Андрей поднял на плечо сейф, Худолей на ходу застегивал сумку с фотопрннадлежностями.

Дежурной на месте не было, не увидел Пафнутьев и невродовских ребят — видимо, успокаивали женщину в служебной комнате. Только проходя мимо стойки Пафнутьев увидел одного из оперативников в глубоком кресле — тот сидел перед мелькающим экраном телевизора, на котором бесновались полуголые мужики, орали хриплыми голосами и дергались так, будто трахали какую-то живность. Бросив взгляд на Пафнутьева, человек в кресле еле заметно кивнул и снова повернулся к телевизору.

С лифтом повезло — он подошел через минуту, распахнул железные створки и без помех доставил разбойную компанию в вестибюль. Омоновский пост и на этот раз не обратил на них внимания и только тогда Пафнутьев догадался — Невродов помог. Пробежав под дождем к машине, они погрузили в нее всю свою добычу и, не теряя больше ни секунды, отъехали.

— Сколько мы потратили времени? — спросил Пафнутьев.

— Двадцать семь минут, — ответил Андрей.

— Неплохой показатель, — заметил Худолей. — Если не считать понесенных жертв. Но при победе не принято считать жертвы, — добавил он бесконечно печальным голосом.

— Куда едем? — спросил Андрей.

— Да вот забросим нашу жертву домой... Пусть его там молоком отпаивают.

— Ни фига, ребята! — с неожиданным напором произнес эксперт. — Молоком не отделаетесь? Моей жизни грозила опасность, а вы мне молоко?! Мы так не договаривались!

— Успокойся, — проворчал Пафнутьев. — Береги силы. Очень много слов произносишь. Так и быть, заедем куда-нибудь по дороге, возьмем пару бутылок...

— На каждого! — успел вставить Худолей.

— Андрей не пьет.

— А я его и не имел в виду, — сказал Худолей, вскидывая голову на спинку сидения — силы у него все-таки были на исходе.

— Надо было бы все-таки взять этого Амона.

— По правилам — да. Но тогда вылезла бы вся незаконность кашей операции.

— Так наш налет незаконный? — встрепенулся Худолей. — Ты же говорил, что у тебя есть ордер на обыск?

— Говорил.

— Значит, врал?

— Да есть ордер, есть... Но я не могу его нигде предъявить. Ордер внутреннего потребления.

— Это как? — продолжал допытываться Худолей.

— Ну... Например, внутри этой машины, — усмехнулся Пафнутьев. — Тебе я могу предъявить этот ордер, Андрею, сам могу на него полюбоваться...

— Он что, ненастоящий? Поддельный? Фальшивый?

— Заткнись. — устало проговорил Пафнутьев. — Если замолчишь, возьмем три бутылки.

— На каждого, — уточнил Худолей и снова потерял сознание.

И наступил час, когда Андрей ясно понял, что хочет видеть Вику. Он набрал ее номер, но никто не ответил. Через полчаса снова позвонил и снова в ответ раздались лишь долгие протяжные гудки. Их размеренность и безответность создавали ощущение несчастья. Может быть, у кого-то другого они создали бы другое настроение, более радостное, но жизнь в последнее время приучила Андрея ждать беды. Это состояние было тягостным, но он привык к нему, как к чему-то естественному. Так люди привыкают к бедности, к зависимости, привыкают к затяжной болезни — и избавиться от нее не удается, и не добивает до конца.

Андрей прошелся по квартире, постоял у окна, вернулся к телефону — в квартире Вики никто не поднимал трубку.

— Что-нибудь случилось? — спросила мать, заметив его нервозность, которая проявлялась довольно, — своеобразно — движения Андрея делались замедленными, в них появлялась тягучесть, ленца.

— Не должно, — ответил он невпопад. Он опасался произносить что-то определенное, отвергающее или утверждающее. Мягкая манера поведения, замедленность в движениях вызывали невнятность и неопределенность в словах. Он ни на чем не настаивал, ничего не отрицал, ограничиваясь незначащими словами, которые можно было истолковать как угодно.

— Что-то эта девушка... Вика ее зовут? Перестала звонить... Вы не поссорились?

— Мало ли, — ответил Андрей, и непонятно было, относились эти слова к нему самому, к Вике ли, или к каким-то неведомым обстоятельствам.

Тревога в душе Андрея росла и он снова позвонил. Телефон молчал. Набрал прямой номер Пафнутьева — тоже никакого ответа. Тогда, не колеблясь больше, прошел в прихожую, нащупал в полумраке куртку, наощупь взял с крючка шлем, перчатки. Все это он проделал не торопясь, но в медлительности таилась неотвратимость. Он представлял собой запущенный механизм, остановить который уже невозможно. Андрей понимал, что поспешность даст выигрыш в минуту-вторую, но она же грозила и неприятностью куда большей — что-то забыть, упустить, не предусмотреть. Андрей остановился, подумал, не взять ли какое оружие... Но нет, ничего не взял, решил, что так будет лучше. Без оружия он неуязвимее. Только он сам, его руки, ноги, его мотоцикл и решимость.

— Далеко, Андрюша? — спросила мать, остановившись в дверях. Она тоже усвоила манеру общения с сыном, которая сводилась к таким вот коротким вопросам, коротким ответам.

— К Вике заскочу.

— А позвонить?

— Не отвечает.

— В это время она бывает дома...

— Бывала, — поправил Андрей.

— Что-то случилось?

— Я ненадолго, — Андрей оглянулся на мать, махнул рукой. — Узнаю, что там.

И на мотоцикл он садился, не торопясь, с замедленной основательностью. Поерзал на сидении, подвигал плечами, стараясь лучше влиться в куртку и, наконец, включил мотор. И начиная с этого момента больше не сдерживал себя. Скорость набрал на первых же пятидесяти метрах, шутихой выскочил на проспект, так что от него в разные стороны шарахнулись два слабонервных «жигуленка».

У дома Вики он был через пять минут. Где-то позади остались визги тормозив, свистки гаишников, проклятия прохожих, отшатывающихся при виде бешеного мотоцикла. Все это сейчас не имело для Андрея никакого значения. Он уже испытывал нечто похожее, когда надо было вот так же носиться по городу и окрестностям в отчаянной надежде успеть изменить, спасти. И вот все повторяется, все начинается сначала. Прежний опыт подсказывал, что и сейчас он не сможет ничего изменить.

Поздно, поздно, поздно, — стучало в висках. Но это нисколько не влияло ни на его планы, ни на поведение. Он просто отрабатывал вариант, независимо от того, каков будет результат. Во двор Андрей въехал спокойно, так что даже у случайной старушки, вышедшей с мусорным ведром, не возникло желания затаиться, переждать опасность. В подъезд вошел, не торопясь, все с той же ленивой тягучестью. Со стороны могло показаться, что он никуда не спешит. Но сейчас уже ничто не могло его остановить. И что бы ни произошло, он продолжал бы вот так же вроде бы неторопливо, но не теряя ни секунды отрабатывать свой вариант, который можно было бы назвать одним словом — «Вика».

На площадке стояли мужчина и женщина. Когда лифт подошел, Андрей невозмутимо отвел рукой мужчину в сторону, вошел в кабину и захлопнул за собой дверь. Мужчина от такой наглости онемел, вопросительно посмотрел на женщину — ты, мол, понимаешь что-нибудь?

— Ни фига себе, — пробормотала она рассеянно. — И такое, оказывается, уже бывает.

На девятом этаже Андреи вышел из лиф га, оставив дверь открытой. Подошел к квартире Вики и удовлетворенно кивнул, увидев, что замок взломан. Толкнул дверь — она со скрипом подалась. Медленно, стараясь ступать бесшумно, вошел в квартиру. Ни единого шороха он не услышал, не почувствовал и чужого дыхания-. Дыхание в таких случаях, особенно сдерживаемое дыхание, он улавливал хорошо, он просто его чувствовал. В комнате он увидел разбросанные вещи, сдвинутую в сторону кровать, осколки стекла на полу. Обойдя всю квартиру, Андрей убедился, что каких-то явных признаков, позволяющих понять, что именно произошло, не было. Разве что кровать... На светлом покрывале отпечатались четкие следы грязных подошв — кто-то прошелся прямо по покрывалу...

— Так, — это было единственное слово, которое произнес Андрей. Бросив от дверей внимательный взгляд на квартиру, он вышел и притворил за собой дверь, из которой торчали вывороченные внутренности замка. Дверь в лифт все еще была раскрыта и снизу доносились гулкие удары. Внизу все еще стояли мужчина и женщина. — Извините, — сказал Андрей. — Иначе было нельзя.

Через семь минут он шел по коридору прокуратуры. Кабинет Пафнутьева был заперт. Он постучал, зная привычку хозяина иногда запираться. Никто не ответил. Пафнутьева в кабинете не было, это ясно.

— На совещании у областного прокурора, — пояснила секретарша. — Будет часа через два. Если вообще будет, — она взглянула на часы. — Скорее всего, сразу домой поедет.

— Его можно позвать к телефону?

— С совещания? — удивилась секретарша. — Вряд ли, не принято.

— А если попробовать?

— Лучше поехать туда... Из приемной и вызовете.

— А если произошло что-то чрезвычайное?

— Он узнает об этом не от меня, — улыбнулась девушка.

— Тогда от меня, — проворчал Андрей себе под нос уже в коридоре.

Снова мокрая дорога, лужи, скорость. В приемной областного прокурора он не застал ни единой души. Зная, что совещания не бывают короткими, секретари ша ушла. Андрея охватило состояние, которое бывало у него очень редко — он почувствовал, что нет сил, приличий, обстоятельств, которые могли бы его остановить. Он сделает то, что требуется в данный момент.

Подойдя к обитой черным дерматином двери, он открыл ее, вошел в тамбур, толкнул следующую дверь и шагнул на алую ковровую дорожку, которая вела к столу прокурора Невродова. В кабинете было полно людей. При его появлении все смолкли и повернулись к Андрею, ожидая, что он скажет. Где-то среди всего этого обилия лиц он увидел и физиономию Пафнутьева, совершенно невозмутимую.

— Что, Андрюша? — Пафнутьев сам пришел ему на помощь.

— Простите... Павел Николаевич... Я должен сообщить вам нечто важное.

— Говорите всем, — просипел Невродов, — Вы все здесь любопытные.

— Павел Николаевич, — повторил Андрей.

Невродов развел руками, Пафнутьев поднялся и вслед за Андреем вышел в приемную.

— Вика пропала, — сказал Андрей. — Телефон молчит, квартира взломана, все в беспорядке...

Пафнутьев некоторое время молча смотрел на Андрея, потом опустился на первый попавшийся стул, рядом присел Андрея, — Ты сам видел?

— Я только что от нее... Вернее, из ее квартиры.

— И ни милочки, ни записочки?

— Замок вывернут и болтается на одном шурупе.

— Так серьезные люди не работают... Если дверь взломана так бездарно, то...

— То что? — не выдержал Андрей.

— В этом видится нечто обнадеживающее.

— А мне ничего хорошего в этом не видится!

— Она звонила мне час назад. Мы нормально поговорили. У нее все было в порядке.

— А мне она не звонила! — Андрей если и не сорвался, то был совсем близок к этому.

— Значит, не заслужил, — рассудительно заметил Пафнутьев.

— Как быть?

— Она собиралась в общежитие... К однокурсникам... Может быть, стоит заглянуть?

— Павел Николаевич! — заорал Андрей уже не сдерживаясь. — У нее взломана дверь. Там следы схватки. Кто-то в ботинках топтался по кровати! А вы говорите о каких-то однокурсниках!

Пафнутьев помолчал, глядя в пол и, словно приняв для себя решение, произнес негромко:

— Значит так... Я должен вернуться на совещание.

— Какое совещание?! Павел Николаевич!

— Андрей, — Пафнутьев положил ему руку на плечо. — Слушай меня внимательно... Сейчас я вернусь на совещание. Долго там не задержусь. Команду о квартире дам. Сам подъеду. Через десять минут там будет опергруппа. То есть, работа начнется немедленно. Тебе лучше дождаться меня здесь.

Андрей смотрел на Пафнутьева с удивлением, словно не понимая даже, что он говорит. И когда дверь за Пафнутьевым закрылась, продолжал сидеть в полной растерянности — он не ожидал, что Пафнутьев отнесется к его сообщению так спокойно. Андрей порывисто встал и вышел из приемной. Уже сидя в кабинете Пафнутьев услышал, как взревел мотоцикл но дворе прокуратуры. И удовлетворенно кивнул — все так и должно быть. Нечто похожее уже происходило с Андреем в прошлом году. Похоже, что и сейчас результат будет тот же. Да, Пафнутьев знал — результат для Андрея будет тот же. Хорошо это или плохо, печально или не очень...

— Что там? — спросил Невродов шепотом.

— Человек пропал.

— Кто?

— Женщина. Молодая, красивая женщина.

— С ними это случается, — пробормотал Невродов.

— Со всеми такое случается, — чуть слышно ответил Пафнутьев не то Невродову, не то на собственные невнятные мысли. — То с тем, то с другим... А если с кем не случалось, то обязательно случится...

Не сегодня, так завтра, — продолжал бормотать Пафнутьев, рисуя на листе бумаги квадратики, кружочки, треугольнички...

— Надо уйти? — спросил Невродов.

— Побуду немного, — ответил Пафнутьев, не отрываясь от бумаги.

— А то смотри... Ничего нового ты уже не услышишь... А там, глядишь, и... — Невродов умолк.

— Я уже там, — ответил Пафнутьев.

* * *

В город Андрей вернулся поздним вечером, объехав три базы отдыха университета. Вики нигде не было и никто не знал, где она может быть. После того, как цены на бензин подскочили в сотни раз, на дорогах стало свободнее, почти пустынно, и Андрей без помех сделал чуть ли не полтысячи километров. По городу, по тихим ночным улицам он ехал, уже соблюдая все правила движения, даже те, которыми мог бы и пренебречь.

Усталости не чувствовал, но была внутри какая-то выжженность. Словно живописное место, которое долго радовало и тешило душу, вдруг за один день выгорело и теперь гуляют, струятся по нему только тонкие смерчи, гибкие и прозрачные, смерчи из пепла и умерших желаний. Андрей направлялся к Пафнутьеву — может быть, тому удалось что-то предпринять. Но не мог он не проехать и мимо дома Вики, а проезжая, бросил взгляд на верхний, девятый этаж. Он уже собирался было свернуть, но что-то остановило его. Снова посмотрел вверх — в окнах Викиной квартиры был свет Андрей остановил мотоцикл, взглянул вверх внимательнее — и лоджия освещены и кухонное окно теплилось знакомым розовым светом абажура.