Часть третья 4 страница

Хорошо. Пусть так. Патрон. Заварзин выделил ему на операцию всего один патрон. Этого достаточно, подумал Андрей, если, конечно, не будет осечки.

Патрон был в стволе.

Глушитель навинчен.

Часы показывали без пяти двенадцать. Ну, ничего, в конце концов, в двенадцать операция только начинается, а сколько она продлится, сколько следователь будет сидеть на скамейке, сколько придется ждать трамвая, с его скрежетом... Это все впереди.

С неожиданной резкостью прозвенел телефонный звонок.

— Слушаю, — сказал Андрей.

— Ты на месте, — удовлетворенно сказал голос. Андрей узнал Подгайцева. — Молодец. Белая рубашка, подкатанные рукава, черная папка.

На этом разговор окончился. В трубке зачастили короткие гудки. Андрей вернулся к окну. Не прикасаясь к шторам, осмотрел сквер. Скамейка была пуста. На соседних сидели девушки, рядом пристроились мужички с банкой пива, но на голубой скамейке не было никого. Может быть, потому что она стояла на самом солнцепеке, ее обходили стороной. Он представил, как она разогрелась на солнце, какой зной стоит там среди раскаленных трамвайных рельсов, среди металлических киосков, жестяных крыш и невольно вытер вспотевшие ладони о штаны. В белой рубашке с подкатанными рукавами — вспомнил он и вдруг ясно представил, как по этой рубашке будет растекаться кровавое пятно...

Взглянув в очередной раз на скамейку, Андрей вздрогнул. В самом ее центре сидел плотный человек в белой рубашке с подкатанными рукавами и обмахивался черной папкой. Это был следователь, которого он подвез на своем мотоцикле.

— Так, — проговорил Андрей вслух. — Операция начинается.

Но дальнейшие его действия выглядели странно. Как-то замедленно, словно через силу, словно что-то преодолевая в себе, он прошел в коридор и вернулся с черным тубусом. Открыв его, затолкал внутрь винтовку. Она оказалась слишком длинной. Крышка тубуса не закрывалась. Тогда Андрей свинтил глушитель и, обернув подвернувшейся газетой, затолкал в тубус рядом с прицелом. Теперь крышка захлопнулась. Ему даже удалось захлестнуть петли замочков. Еще раз подошел к окну — следователь сидел на прежнем месте, с любопытством оглядываясь по сторонам. В глубине улицы показался красный трамвай. Через три минуты он будет на остановке. Через пять минут раздастся скрежет, который должен погасить звук выстрела.

Но выстрела не будет.

Андрей оглянулся — не забыл ли чего. Нет, тубус с ним. Винтовка внутри. Патрон, который он вынул из замкового устройства, тоже внутри тубуса.

У двери прислушался. Не услышав никаких звуков на площадке, вышел, закрыл за собой дверь. Ключ оставил в кармане. Спустился на один пролет, взял железную лестницу и приставил ее к провалу в потолке. Взобравшись на самый верх, с усилием открыл люк и протиснулся на чердак. Здесь стояла невероятная духота, но он не заметил ее. Согнувшись так, что свободной рукой приходилось опираться на острые комья шлака, Андрей пробрался к первому подъезду. Самое большее, чего он опасался — люк заперли на замок. Но страхи оказались напрасными. Дверь поддалась и он откинул ее в сторону. На площадке никого не было. Взяв ручку тубуса в зубы, Андрей свесился вниз, повис на руках. Пол площадки был от него в метре. Спрыгнул почти бесшумно. Прислушался. Все было спокойно. Сбежав на первый этаж, выглянул наружу. Приоткрыв дверь, выскользнул из подъезда и скрылся в кустах. Даже если кто-то наблюдал за дверью, в которую он вошел, то вряд ли догадался присматривать и за этим подъездом, в ста метрах от первого.

Кустами Андрей пробрался в соседний двор, оказался в детском саду, а пройдя задами, вышел к соседней улице. Мотоцикл стоял на месте. Через десять минут он уже выезжал из города. А еще через полчаса лежал на сене во дворе маленького бревенчатого дома. Сено было теплым, свежим, еще не совсем просохшим. Андрей покусывал травинку и еще и еще раз припоминая свои действия за день. Не все ему нравилось, кое в чем он себя упрекнул, чертыхнулся, но главное удалось. И пока он еще был в безопасности.

" Чемоданчик, — вдруг вспомнил он. — Ведь здесь уже два или три дня лежит чемоданчик, который он прихватил в квартире Заварзина”. Андрей вскочил, бросился в дом, сбежал в подвал и за мешками с картошкой увидел завернутый в мешковину прямоугольный предмет. Здесь же в подвале он его и открыл. И разочаровался — чемоданчик был набит бумагами. Но вчитавшись в них, убедился, что они не так уж и бесполезны. Это были накладные, расписки, личные записки с просьбами выдать деньги, выдать продукты, загрузить машину и так далее. На дне чемоданчика Андрей нащупал несколько плотных пачек в почтовых конвертах. Развернув их, увидел доллары. Сотенные купюры были сложены в несколько пакетов и перетянуты резиновыми кольцами. Он не стал их пересчитывать, но про себя прикинул — три пачки по сто штук в каждой... Тридцать тысяч долларов. При нынешнем курсе черного рынка... Пятнадцать миллионов рублей. “Неплохая добыча за вечер”, — криво усмехнулся Андрей. Отделив доллары от бумаг, он завернул их в мешок и запихнул под ссыпанную в углу картошку. Чемоданчик снова поставил в угол на прежнее место, замаскировав мешками.

— Крутой ты парень, Андрюша, — сказал он себе, выбираясь из подвала. Содержимое чемоданчика нисколько его не обрадовало. Наоборот, он ощутил беспокойство, только теперь поняв, какой удар нанес Заварзину и всей его компании. — То ли еще будет, — пробормотал Андрей, падая на сено. — То ли еще будет...

* * *

Подгайцев остановил машину, заглушил мотор и некоторое время сидел без движения, осторожно оглядываясь по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, перешел улицу и поднялся по ступенькам в ресторан. У стеклянных дверей стояла унылая очередь, но он протиснулся сквозь потные тела и была в его движениях та уверенность, которая обычно раздвигает самые плотные толпы.

К стеклу придвинулось массивное красноватое лицо швейцара и двери открылись.

— Спасибо, батя, — Подгайцев опустил в карман старика сотню. Взглянув на часы, остался собой доволен. Он вошел точно в назначенное время. В углу стоял маленький двухместный столик с холодной закуской. Подгайцев сел и спокойно принялся за еду.

Через пять минут от компании в другом конце зала отделился Заварзин, подошел и сел напротив.

— Аппетит, смотрю, у тебя хороший, — сказал он. — А дела?

— А дела плохи.

— Что там опять?

— Клиент пришел вовремя и ждал целый час. Минута в минуту. Но ничего не произошло. Клиент поднялся и ушел.

— Так, — крякнул Заварзин с досадой. — Дальше.

— Наш человек вошел в дом вовремя. За пять минут до срока с ним был разговор. Все по плану. В половине первого звоню ему, чтобы спросить в чем дело...

— А он?

— Не отвечает. Думаю, его там нет.

— Видел, как он выходил?

— Нет, из подъезда Андрей не выходил. А другого выхода нет. Войти в квартиру мы не решились — вдруг продался... И нас бы там взяли. Пошли на маленькую хитрость... Соседу на четвертом этаже я отнес записку и сказал, что, мол, поскольку, друга моего нет, то надо бы ему записку передать. Взял у него телефон. Звоню полчаса назад. Записку передал? Не передал, — отвечает. — В квартире никого нет.

— Но Андрей вошел туда?

— Я сам видел, а потом разговаривал с ним по телефону. Он был на месте. Сказал, что все в порядке, приступает.

— И как все это понимать?

— А черт его знает! Как бы инструмент не унес... Заварзин некоторое время сидел, подперев щеки кулаками и глядя на закуску, которую Подгайцев сначала несмело, а потом все охотнее снова принялся поглощать, торопясь покончить с ней до завершения разговора. Время от времени он виновато взглядывал на Заварзина, дескать, дела делами, а подкрепиться надо, ты уж прости великодушно.

— Хватит жрать, — наконец произнес тот. — Нет времени. Работа ждет.

— Какая? — поперхнулся Подгайцев.

— Девочка. Очень рад был повидаться, дорогой друг, извини, больше не могу уделить тебе времени, — он тяжело поднялся, оперевшись о стол так, что скатерть съехала в сторону и Подгайцев в последний момент успел подхватить падающий фужер. — Расплатиться не забудь, — сказал на прощание Заварзин и, чуть покачиваясь, пошел к оставленной компании.

Подгайцев успел еще что-то бросить в рот, выпил стакан воды, в целлофановый пакет запихнул остатки трапезы, оставил под рюмкой деньги и, не задерживаясь, вышел из ресторана.

* * *

Когда раздался звонок. Света насторожилась — так никто не звонил. Длинный, уверенный, какой-то нахальный звонок, словно человек заранее был уверен, что его ждут. Подойдя к двери, она увидела в глазок искаженное лицо незнакомого парня. Короткая стрижка, кожаная куртка, смотрел в сторону, словно для него не очень было и важно — откроют ему или же дома никого не окажется. Света продолжала наблюдать за ним, когда раздался второй звонок, еще более длинный, но теперь он звонил у нее над самым ухом и она не выдержала.

— Кто там?

— Свои, — послышался ответ.

— Кто свои?

— Я от Андрея... Он просил подойти...

— А почему сам не пришел?

— У него неприятности...

Света накинула цепочку на дверь и осторожно приоткрыла ее. Парень не делал никаких попыток раскрыть дверь пошире, просто переместился на площадке, чтобы она могла его лучше видеть.

— Он тут недалеко, в машине... Сам не может подойти... У него ранение.

— Какое ранение?! — ужаснулась Света.

— Только вы не переживайте, ничего страшного. Можете подойти к окну, там видно...

Света бросилась в глубину квартиры, выбежала на — балкон. На противоположной стороне улицы действительно стояла машина, зеленый “жигуленок”. На заднем сидении сквозь опущенное стекло она увидела человека с перевязанной головой. Заметив ее, тот помахал приветственно рукой, как бы узнавая, как бы приглашая к себе. Не колеблясь больше, Света выбежала на площадку. Парень еле поспевал за ней, стараясь не отставать. Дверца была предусмотрительно открыта, Света, не задумываясь, наклонилась, и в этот момент парень, который, бежал сзади, с силой подтолкнул ее, человек с перевязанной головой, схватив за руки, втащил в машину, дверца захлопнулась, и она оказалась на заднем сидении, зажатой с двух сторон.

— А теперь, цыпа, веди себя хорошо, — сказал стриженый и она увидела щелкнувшее в его руке лезвие ножа. — Жалко будет такую рубашку испачкать...

— Кровь не отмывается, — подтвердил с ухмылкой человек с перебинтованной головой. Он небрежно стянул с головы бинты, и она увидела толстомордого детину.

Машина резко рванула с места и уже через несколько минут они были далеко от дома. Света попыталась осмотреться. За рулем сидел тощеватый парень с длинными волосами, сиденье рядом с ним было свободно.

— Куда вы меня везете? Что происходит? Где Андрей?

— Значит, так, — заговорил, не оборачиваясь, водитель, и Света встретилась с его взглядом в зеркале. Больше всего ее поразили неживые глаза, смотрящие со стеклянной поверхности зеркала. Не было лица, в воздухе над нею вздрагивали на ухабах только вот эти глаза. — Значит так, дорогуша... Послушай... Я отвечу, на все твои вопросы отвечу, и даже больше... Прежде всего успокойся. Ничего тебе не угрожает... Пока. Твой парниша повел себя с нами не очень хорошо. А мы его предупреждали, мы сказали ему... Андрюша, если ты поведешь себя плохо, то твоей девочке будет тоже плохо... Видишь, как он с тобой поступил... Не пожалел. А напрасно. Я бы такую девочку пожалел... Ну, ничего, может быть, мне еще представится такая возможность...

— Где Андрей? — выкрикнула Света, не в силах больше слышать этот размеренный голос.

— Не надо кричать... Иначе мы заткнем твой очаровательный ротик. Мы не знаем, где Андрей... Ищем... И надеемся на твою помощь. Ты спросила, что происходит... Отвечаю — похищение. Оно удалось, как видишь. Мы едем по городу, и ты можешь спокойно смотреть по сторонам... А через некоторое время на голову, ты, конечно, должна нас понять... Что-нибудь наденем. Видишь ли, нам бы не хотелось, чтобы ты знала, куда едем. Иначе, что это за похищение, правда? Приступайте, ребята...

Света рванулась, успела дотянуться рукой до двери, но ее с силой наклонили и натянули на голову плотный мешок. Она попыталась закричать, но один из парней сквозь ткань мешка сунул ей в рот рукоятку ножа и она захлебнулась от отвращения — мешок чем-то нестерпимо вонял.

— Потерпи, дорогуша, — услышала она размеренный голос водителя. — Через полчаса будем на месте. Это недалеко. И место приличное... Потерпи.

Света чувствовала себя сдавленной, голова ее лежала на коленях одного из парней, воздуха не хватало. Казалось, они едут уже не первый час, и она с облегчением услышала, что наконец-то машина остановилась. Громыхнули ворота, ее вывели, не снимая мешка с головы. С двух сторон ее держали за руки. Поднялись по ступенькам, прошли по коридору, Света услышала звяканье ключа в замке, скрип двери. После этого с нее сдернули мешок.

— С благополучным прибытием! — приветствовал ее толстяк с потным лицом. Впрочем, потная была и его рубаха.

— Добрались, — проговорил второй, тот, который так ловко обманул ее, выманив из квартиры.

Света осмотрелась. Это была большая комната с высоким потолком. Окно задернуто плотной шторой, сквозь щель виднелись ставни. В углу стоял диван, тут же был журнальный столик, уставленный бутылками, и два кресла.

Вошел сутулый парень с длинными волосами. Быстро осмотрел всех, налил себе стакан водки, выпил, постоял, прижав ладонь к губам. Потом вздохнул облегченно и сел в кресло.

— Приехали, — проговорил он. Света невольно сдвинулась в сторону, присела на край дивана, исподлобья глядя на своих похитителей.

— Во! — ухмыльнулся толстяк. — Девочку уже в постельку потянуло. Хорошую мы девочку привезли.

— Правильную, — согласился длинноволосый. — А теперь, рыжая, слушай меня... Бежать тебе некуда. Окно закрыто, там дубовые ставни. Если выскользнешь за эту дверь, дальше все равно перекрыто. И пытаться не надо. Потому что мы будем нервничать и кто знает, как себя поведем... Усекла? Кричать тоже не надо, место уединенное. Тут и не такие кричали... Опять же, мебель вокруг дорогая... Ее надо беречь. Не пачкать, не рвать, не резать... Тебе в машине ребята сказали — кровь не отстирывается. Мы здесь люди временные, помещение должны вернуть в сохранности. Питанием обеспечим, в туалет будем водить... Хотя ты к этому и не привыкла. Выпить захочешь — пожалуйста, сколько угодно. А выпить ты захочешь, можешь быть уверена... Что еще... Насчет опасностей... Кроме того, что предусмотрено природой, тебе ничего не грозит. Никаких членовредительств, избиений, истязаний... Упаси, Боже! Но что природой предусмотрено — извини, тут мы над собой не властны. Да ты, наверно, и сама не властна, а? А пока отдыхай. Нам надо немного посекретничать, кой-куда позвонить, кой-кому доложить, — Подгайцев тяжело поднялся из кресла. — Набирайся сил, дорогая.

* * *

Жара спала, зажглись фонари, город приобрел нарядный вид. Истомившись в бетонных конторах и квартирах, люди вышли на улицу, и прохожих в этот вечер было как никогда много. Андрей на своем мотоцикле потратил не более десяти минут, чтобы добраться до центра. Он забрызгал грязью номер, постарался как-то изменить шлем — наклеил несколько цветных полос. Из предосторожности выбрал дорогу, которой не ездил никогда. Благодушный, разморенный вид города нисколько не сбивал Андрея с толку, он знал, что объявлена охота, что ищут его и заварзинские ребята, и следователь. Причем, примерно с одной и той же целью. И попасться одинаково опасно как в одни руки, так и в другие.

Поставив мотоцикл во дворе дома, среди машин и колясок, Андрей, прихватив шлем и тубус, направился к торцу дома. Войдя в кусты и постояв там минут пять, он убедился, что слежки нет, что можно приступать к задуманному. Железные перекладины подъемника были еще теплыми после дневной жары, и когда он забирался наверх, руки прилипали к уголкам — ремонтники, конечно, все перемазали смолой.

По крыше Андрей прошел к трубе и сел у основания. Он хотел отдышаться, привыкнуть к новому месту и убедиться, что никто в этот вечер больше не воспользовался краном — ни мальчишки, жаждущие приключений, ни влюбленные в срамных своих игрищах. Но все было тихо. Доносились снизу голоса, гудки машин, гремела из окон соседнего общежития музыка. Андрей только радовался этим звукам, понимая, что они ему не помеха, более того, чем громче музыка, тем чаще гудят машины на соседней улице, тем лучше.

Андрей поднялся, пригнувшись прошел в противоположный конец крыши и лег на горячий, залитый старой смолой, рубероид. Отсюда хорошо были видны окна на противоположной стороне улицы. Он быстро нашел окно, которое его интересовало — оно светилось. Красные шторы с золотыми полосками подтвердили — это именно та квартира.

Сосредоточенно и неторопливо Андрей откинул крышку тубуса, достал винтовку, привинтил глушитель, вставил в ствол единственный патрон. Тубус положил перед собой — на него надежно улегся ствол винтовки.

Он знал невинную привычку хозяина квартиры — выпускать дым сигареты в открытую форточку. У окна стояла невысокая табуретка, хозяин взбирался на нее, отодвигая шторы в сторону, распахивал форточку и, затянувшись, выпускал дым на улицу, чтобы в квартире воздух оставался чистым. На этой его любви к свежему воздуху строились все расчеты Андрея. Он был готов лежать всю ночь, даже не одну ночь, пока тот захочет покурить.

Наблюдая за окном, Андрей понял, что в доме кто-то есть, но задернутые шторы не позволяли ничего видеть. Приникнув к прицелу, он хорошо рассмотрел ту самую форточку, которая должна рано или поздно открыться.

Постепенно стихали городские шумы, людей на улицах становилось все меньше, но гром музыки из окон женского общежития, казалось, только набирал силу.

Прошел, наверно, час, потом еще один. В комнате за шторами явно появился еще один человек — тени стали мелькать чаще, причем, и за кухонным столом, и в комнате. И наконец наступили те недолгие пять-десять секунд, ради которых он готов был лежать здесь всю ночь.

Сначала на шторе возник смутный контур человеческой фигуры, потом она как бы подросла на полметра — человек становился на табуретку. Вот штора колыхнулась, легонько пошла в сторону и Андрей в прицел увидел глаза человека совсем рядом, настолько, что в какой-то момент его охватила уверенность — тот тоже его видит. Но сообразив, что из залитой светом комнаты вряд ли можно что-то рассмотреть в темноте, тем более на черной, погруженной в ночь крыше, он взят себя в руки. И начал медленно совмещать прицел. В тот момент, когда человек выдохнул облако дыма, как показалось Андрею, прямо ему в лицо, он даже почувствовал запах хороших сигарет, перекрестие нитей легло на его переносицу. Андрей начал осторожно спускать курок, помня слова наставника: винтовка сама решит, когда надо выстрелить.

И, выбрав момент, она легонько дернулась в руках. Звука выстрела Андрей не услышал. Но хорошо видел, как, падая, отшатнулся от окна Заварзин, как захлопнулась за ним форточка и, колыхнувшись, снова закрыла окно штора.

И только тогда Андрей остро ощутил запах асфальта, ночную прохладу, увидел луну, зависшую над городом с какой-то бестолковой значительностью, себя, устроившегося в лунной тени от трубы, почувствовал нервную легкость в теле. Он старался не смотреть на окно, от которого так долго не отрывал взгляда, хотя краешком взгляда замечал, что в окне все осталось без изменения. Посмотрел вниз — и там было все, как обычно, никто не мчался к нему, не сбегались люди, не показывали пальцем в его сторону. Это его немного удивило и, продолжая прислушиваться к себе, Андрей понял, что удивление было приятным. Он не торопился побыстрее свинтить глушитель, запихнуть винтовку в тубус, подобрать отскочившую в сторону горячую гильзу. Все это Андрей проделал основательно, стараясь ничего не забыть. Обернувшись, чуть не вскрикнул от досады — на месте, где он лежал, остался шлем, тускло поблескивая в лунном свете. Андрей настолько устал за эти два часа, что у него не было сил прятаться. Он открыто прошел по крыше, спустился по крану вниз, нашел свой мотоцикл, прикрепил тубус, надел шлем. Со стороны его движения казались даже ленивыми и потому не вызывали подозрений.

* * *

Пафнутьев молча сидел в углу дивана и наблюдал за действиями оперативников. Заварзин лежал, раскинув руки, посреди комнаты и лицо его было почти таким же, каким видел Пафнутьев несколько дней назад. Вот только небольшая ранка с запекшейся кровью под правым глазом. На затылке рана была побольше, гораздо больше. Ковер был испачкан, видимо Заварзин бился в агонии на ковре. По его позе определить, где он находился в момент выстрела... Этого сделать было нельзя.

Еще раз окинув комнату взглядом, Пафнутьев вздохнул. Он не понимал происшедшего. Квартира на третьем этаже. Балкона нет. Шторы задернуты. С улицы заглянуть в квартиру невозможно. Красивая девушка, которая в данный момент рыдает в истерике на кухне, утверждает, что они были вдвоем. Не верить нет оснований — она сама позвонила и в скорую помощь, и в милицию. Никаких стреляющих предметов в доме не обнаружено. Самоубийцы не стреляют себе в щеку. Кроме того, самоубийством не кончают с собой такие люди, как Заварзин.

Третий труп, — повторил про себя Пафнутьев и не мог не вспомнить предупреждения Аркаши, — тот говорил, что жертвы еще будут. Сколько же у них там миллионов, если это уже третье убийство, — озадаченно подумал Пафнутьев. — И вообще — что на кону?

Поставив на колени телефон, Пафнутьев медленно набрал домашний номер Голдобова. Тот оказался на месте.

— Илья Матвеевич? Добрый вечер. Звонит Пафнутьев.

— Кто? — растерянно спросил Голдобов, но тут же, совладав с собой, воскликнул уже другим голосом. — Неужели вы когда-нибудь оставите меня?

— Боюсь, не скоро. Погиб ваш друг...

— Поймите, не был он мне другом! Он работал у меня и только!

— Вы кого имеете в виду, Илья Матвеевич?

— То есть, как кого?! Пахомова.

— А я — Заварзина, — негромко, но внятно произнес Пафнутьев.

— Не понял? — произнес Голдобов, но голос его дрогнул, он боялся поверить в то, что услышал. Именно это Пафнутьеву и нужно было узнать — известно ли Голдобову о смерти Заварзина. — Простите... Вы не оговорились?

— Нет.

— Что с ним?

— Разбираемся.

— Где он?

— У себя в квартире, — Пафнутьев не мог не отметить четкость вопросов, которые задавал Голдобов. Среди них не было пустых. Все по делу.

— Я могу приехать?

— Вы хотите?

— Если не возражаете.

— Не стоит, Илья Матвеевич. Наши хлопоты... Они еще продлятся какое-то время. Да и зрелище не из приятных...

— Он мертв?

— Да.

— Как это случилось?

— Выстрел в лицо. Навылет. Стон, раздавшийся из трубки, еще раз убедил Пафнутьева — Голдобов не играет, он действительно в ужасе.

— Илья Матвеевич, если позволите, один вопрос... Есть такой человек... Женщина. Назвала себя Дашей... Именно она сообщила о происшествии. Она тоже здесь. Ей немножко плохо... Вы ее знаете?

— Красивая, крупная, светлая, загорелая? — спросил Голдобов.

— Да, именно такая.

— Последнее время Заварзин часто виделся с ней. Можно сказать, что он виделся только с ней.

— Ее стоит подозревать?

— Послушайте, вы же сами сказали, что она вас вызвала!

— И все-таки! — настаивал Пафнутьев.

— Я бы не стал ее подозревать... У них слишком далеко все зашло и... И все, как бы это сказать... Простите, я сбиваюсь... У них все было безоблачно. Нет, оставьте ее в покое. А что, разве больше некого подозревать?

— Найдем, Илья Матвеевич, — сказал Пафнутьев. — Всего доброго. Утром буду у вас.

Пафнутьев озадаченно крутнул головой и, поставив телефон на диван, прошел на кухню. Светловолосая девушка сидела на слишком маленькой для нее кухонной табуретке и неотрывно смотрела в стенку прямо перед собой.

— Опять я, — сказал Пафнутьев, присаживаясь рядом. — Даша, не думайте, что я вас не понимаю. Но я обязан что-то делать, вы уж простите. Просто я обязан куда-то мчаться, ловить, хватать... Поднатужьтесь, пожалуйста, ответьте на два-три вопроса, и я уйду. Идет время, Даша, и злодей уходит все дальше. И поймать его все труднее... Задам вопрос, ладно?

Девушка кивнула и только по этому ее жесту он убедился, что она его слышит.

— Сколько вас было в квартире?

— Двое.

— И никого больше, ни единой души?

— Только двое.

— Кто-то входил, уходил, посещал вас... Почтальон, слесарь, милиционер... Обычно эти люди не вспоминаются..

— Никого не было.

— Вы что-то затевали на этот вечер?

— Ужин... — она беспомощно махнула рукой. — Ужин... — Даша обвела глазами кухню, где все стояло в неприкосновенности — тушка кролика и две бутылки сухого вина.

— Заварзин никуда не торопился?

— Нет... У нас долго не получалось встретиться, он все время был занят, а сегодня сам позвонил... Давай, говорит, повидаемся... Давай, говорю... Он сказал, что у него все есть, брать ничего не надо... И действительно — вино, мясо, сыр, рыба...

— А почему вино не в холодильнике? — спросил Пафнутьев. — Белому вину положено быть в холодильнике. Тем более в такую жару...

— Оно и было в холодильнике... Я его вынула, уже на стол собиралась поставить... И слышу — в комнате грохот...

— Грохот?

— Ну, да... Такой, когда, знаете, падает человек... Я бросилась в комнату, а он катается... И это... умирает, — она обхватила лицо руками.

— А выстрел? Выстрел не слышали?

— Не было выстрела.

— Да, — Пафнутьев был явно озадачен. — Может быть, тихий... Вроде щелчка... А?

— Не слышала... А вот грохот был... Я бросилась к нему, думала, что он упал и ударился, но когда перевернулся лицом вниз, я увидела затылок... Там сплошная дыра...

Пафнутьев помолчал, давая возможность Даше справиться с рыданиями, прошел в комнату, еще раз все осмотрел, и взгляд его упал на опрокинутую табуретку. Он только сейчас увидел ее. Табуретка была явно лишней в этой ухоженной дорогой квартире. Мягкая мебель, полированные поверхности, золотистые шторы, видеотехника... И табуретка. Он подошел к ней, присел на корточки и, не прикасаясь, начал рассматривать. Нет, ничего особенного он на ней не увидел.

— Грохот, — проворчал он вслух, — надо же, она услышала грохот... Если я сейчас упаду, никакого грохота не будет... Упадет мешок с травой и только... Грохот может произвести табуретка, если ее хорошо грохнуть об пол... Или человек. Если, опять же, грохнется с высоты... Виталий, — обратился он к Худолею, — сделай, будь добр, снимочек от двери к окну, только, понимаешь, чтобы захватить всю комнату, я знаю, есть у тебя такой широкозахватный объектив.

— Будет чуть искривлено... Не страшно?

— Ничего... Главное, чтоб все на одном снимке. Усек?

Пафнутьев снова прошел на кухню. Дашу он застал в той же позе — она сидела, закрыв лицо ладонями.

— Опять я, — сказал он, присаживаясь, — Даша, милая... Простите за настырность... Вот вы мне сказали, что, дескать, первая ваша мысль была, что он упал и ударился...

— Мне так показалось.

— А откуда он мог упасть?

— Не знаю... — она первый раз посмотрела на Пафнутьева заплаканными глазами. — Почему-то подумалось.

— И вы не поссорились?

— Нет, — она покачала головой. — Когда долго не видишься, какие ссоры...

— Долго — это сколько?

— Наверно, больше недели не виделись.

— Давно знакомы?

— Около года... Мы на корте познакомились... Но... Как вам сказать... Это было мимолетное знакомство. И только месяц назад мы стали...

— Понимаю. А замуж он вам не предлагал?

— Нет, но... Разговоры о будущем были. Хорошо бы туда поехать, хорошо бы вдвоем по Средиземному морю...

— Это было всерьез?

— Думаю, да.

— А как вы думаете, Даша, что произошло? Как это могло случиться? Ведь ни в какие же ворота!

— Понятия не имею! Ничего не могу понять!

— Вы уверены, что ни к чему в комнате не прикасались до нашего приезда?

— Что вы имеете в виду? — она повернулась к нему.

— Ну... Например, окно было распахнуто, но когда все это случилось, вы закрыли окно, задернули штору...

— Нет-нет! Чтобы пройти к окну, чтобы пройти в комнату, мне пришлось бы переступить через него... А я как увидела, так сразу сюда...

— А как же позвонили? Ведь телефон в глубине комнаты?

Даша молча показала на неприметный телефончик в виде подвесной трубки с кнопками.

— Понятно, — несколько смущенно кивнул Пафнутьев. А про себя опять подумал: “Третий труп. Неужели не последний? "

В кабинете Первого находился журналист, их разговор затягивался и Голдобов нутром чувствовал, что это плохо. Уж коли он шастает не по правовым коридорам, не в прокуратуре и в милиции, а сидит здесь, то хорошего здесь мало. Значит замах не на плохое ведение следствия, значит, замах покрупнее...

В приемную входили люди, о чем-то договаривались с секретаршей, но Голдобов их не слышал. Барабаня пальцами по чемоданчику, он еще и еще раз просчитывал задуманное. Не все казалось ему надежным, но отказаться тоже было нельзя. Уже нельзя. И потом, в атаке ему всегда везло.

Открылась дверь и из кабинета вышел Фырнин. Голдобов остро глянул на него и успокоился. Существует такое испытание для шахматистов — им дают взглянуть на шахматную доску в течение одной секунды и после этого предлагают оценить позицию. Так вот, этой секунды бывает вполне достаточно, чтобы уверенно сказать о преимуществе черных или белых фигур. Потом, при изучении позиции игроки найдут и скрытые возможности, и тайные замыслы, и коварные ходы, но первое впечатление, секундное, всегда оказывается верным. Голдобов смотрел на Фырнина не более секунды и вывод сделал — безопасный, управляемый или уж, во всяком случае, покупаемый человек. Простодушная улыбка, румянец от волнения — как же, пообщался с первым человеком края. Голдобов с улыбкой наблюдал, как Фырнин подошел к столу секретаря, суматошно шарил по карманам в поисках командировочного удостоверения, которое надо отметить, иначе ему в редакции не выдадут суточных, как заискивал, прося отметить не сегодняшним днем, а завтрашним...