Часть вторая 9 страница

Сняв шлем, Андрей нехотя поплелся вслед за Пафнутьевым. Волосы его взмокли, торчали в стороны, но он даже не пытался привести их в какое-то причесанное состояние. Молча прошел через двор, поднялся по ступенькам. Пафнутьев пропустил его вперед, сам вошел следом, и это невинное вроде бы обстоятельство лишило Андрея равновесия. В какой-то момент уже решил было, сбежать — пока этот неповоротливый следователь сообразит в чем дело, он успеет выскочить на мотоцикле со двора. Но Пафнутьев, словно угадав его намерение, взял сзади за локоть, плотно взял, не просто из вежливости.

— Вот мы и пришли, — Пафнутьев распахнул дверь своего кабинета и подтолкнул Андрея сзади. — Садись, а я пока сбегаю в канцелярию за повесткой — он сделал неприметный знак Дубовику — дескать, присмотри за парнишкой. Тот кивнул, а едва Пафнутьев вышел, со скучающим видом поднялся, подошел к шкафу у двери, раскрыл его так, что дверцы полностью перекрыли входную дверь, и принялся что-то искать, заглядывая в какие-то папки. Поняв, что мимо этого длинноносого типа ему никак не проскочить, Андрей решил пока подождать. Он с удивлением смотрел на вещдоки, загромоздившие кабинет, на все эти железки, ружья, с легким ужасом увидел торчавшую из газетного свертка высохшую человеческую ладонь, окровавленный нож, топор в странной стяпке, от одного вида которой хотелось бежать подальше.

— Ну, как тут у нас, — ничего? — спросил Дубовик, не отрываясь от папки.

— Ничего. Жить можно.

— Потому и живем.

А Пафнутьев тем временем с необычайной для него живостью пробежал в конец коридора, постучал в дверь эксперта. Там какое-то время стояла тишина, потом что-то прошелестело. Пафнутьев постучал еще раз. Дверь открылась прищуренная физиономия Худолея.

— А, что ты... Чего ломишься? Снимки печатаю.

— Слушай внимательно...

— Видишь ли, Паша, — начал было Худолей, вынимая сигареты из кармана, но Пафнутьев затолкал сигареты опять в карман его рубашки.

— Заткнись и слушай. Во дворе стоит мотоцикл. Ты должен срочно пройти к нему и посмотреть заднее колесо. Сними на пленку, если увидишь чего необычного. Помнишь тот треугольничек? Через пять минут выйдет хозяин мотоцикла. Он в моем кабинете. Все понял?

— Надо же было предупредить! У меня аппарат не заряжен. Да и пленка...

— Если через пять минут не снимешь колеса, я задушу тебя собственными руками, — прошипел Пафнутьев с яростью и Худолей понял — тот не шутит, что-то похожее может сделать.

— Паша, — он прижал красные ладошки к груди.

— Будет! — заверил Пафнутьев.

— Тогда другое дело, — в движениях эксперта сразу появилась уверенность, неотвратимая кошачья мягкость.

— Ну что, старик, заскучал? — Пафнутьев бодро вошел в кибенетик, отодвинул в сторону Дубовика, который сразу нашел то, что так долго и безуспешно искал. — Тесновато у нас, но ты уж не взыщи... У вас в гараже свободнее, да и конторка побольше нашей, а?

— Не знаю, — увидев, что Пафнутьев достал повестку не из кармана, а из стола, Андрей усмехнулся. — Оказывается, бланки у вас были?

— Старик, а согласовать?! А записать в журнал! А поставить в известность! Лучше скажи — ты слышал что-нибудь об убийстве несколько дней назад в центре города?

— А что я мог слышать... Убили кого-то, а кого, кто, за что...

— Тебе легче, — вздохнул Пафнутьев. — Мне приходится этим делом заниматься с утра до вечера.

— А к нам зачем приезжали?

— Шефа вашего искал, Заварзина.

— Он что... Имеет какое-то отношение?

— Черт его знает! — Пафнутьев искоса глянул на напряженное лицо Андрея. Так бывает — посмотришь на чей-то портрет и видишь куда больше, чем он вроде бы позволяет — настроение человека, его слабость, озлобленность, глупость, доверчивость... И Пафнутьев, взглянув на Андрея, вдруг остро ощутил, что состояние парня никак не соответствует невинному положению, в котором он оказался. Неторопливо и старательно выводя буквы, Пафнутьев выписал повестку, что-то переспросил Андрея, уточнил, над чем-то про себя хмыкнул. И все больше убеждался — тот не просто напряжен, он почти в панике. И тогда взгляд Пафнутьева сам по себе соскользнул с лица Андрея к его левому плечу, по руке вниз и зашарил, зашарил там возле локтевого изгиба.

— Где ты у нас вымазаться успел, — проговорил Пафнутьев самым невинным тоном, на который только был способен в этот момент. И, подойдя к парню, несколько раз с силой стряхнул что-то с его левого рукава. И увидел, все-таки увидел, мелкие проблески древесных занозок. После этого невозмутимо сел за стол, расписался на повестке. Почувствовав перемену в настроении следователя, Андрей забеспокоился.

— А этот, Заварзин... Он подозревается?

— Ну, ты даешь, старик!... — воскликнул Пафнутьев. — Заварзин знаком с начальником управления торговли, а убитый у начальник служил водителем. Может, чего знает, подскажет... Кроме того, он знаком с женой убитого, на красивой своей машине катает ее иногда. Вот и мелькнула у меня шальная мыслишка — может, во всех этих знакомствах и удастся зернышко найти. Как думаешь?

— Не знаю, — Андрей невольно взглянул на левый рукав своей куртки — у него осталось ощущение, что надо бы его почистить.

— Сейчас шлепну печать и все, — Пафнутьев поднялся и вышел, успев бросить выразительный взгляд на Дубовика.

Выйдя на крыльцо, он увидел странную картину. — Худолей лежал на земле, пристраиваясь к заднему колесу мотоцикла. Обернувшись на Пафнутьева, он сделал успокаивающий жест рукой — не беспокойся, все в порядке. Щелкнул еще несколько раз, вскочил и, не отряхиваясь, бросился к крыльцу.

— Паша! — свистяще прошептал Худолей. — Паша, я тебя поздравляю! Это он! Это он, Паша, поверь мне! Я едва взглянул на треугольничек, сразу понял!

— Значит, есть треугольник?

— Есть, Паша! Есть!

— Тот самый?

— Он, Паша!

— Быстро в лабораторию. Мне пора его выпускать.

— Не делай этого, Паша! Его пора брать, а не выпускать! У тебя все доказательства!

— Боюсь, цепочка оборвется. Смотри, не потеряй и эту пленку.

— А я и ту не терял!

— Все! Хватит! Пока!

И Пафнутьев быстро прошел в свой кабинет. Убедившись, что больше ничего интересного не увидит, поднялся с дальней скамейки и Заварзин. С возрастающим ужасом он наблюдал, как суетился вокруг мотоцикла эксперт с фотоаппаратом, как перебросился он несколькими словами с Пафнутьевым, как вместе вошли они в здание. “Загремел парень”, — подумал Заварзин, но в последний момент грохот двери заставил его оглянуться — со ступенек сбежал и направился к своему мотоциклу Андрей.

— Ах, вон ты какой хитрый, — проговорил Заварзин. — Ишь, какой ловкий следователь нам попался!

Через соседний двор он вышел на улицу, как раз к тому месту, где стоял “мерседес”.

Яркое утреннее солнце светило в окно, ветерок проникал в открытую форточку, шевелил штору. Свежий воздух всю ночь втекал в комнату. Лариса проснулась рано и чувствовала себя слабой, но выздоравливающей. Не болела голова, не мучила жажда, в теле была легкость. Появились силы разговаривать, принимать решения, она поняла, что многое зависит от нее и есть люди, которым стоит ее опасаться.

Окно выходило в заросший сквер, но сейчас Лариса была даже рада его запущенности — здесь никого никогда не было, разве что к вечеру собирались мужики распить бутылку-вторую. Лариса прошла на кухню, недоуменно осмотрелась. Немытая посуда, остатки пищи на полу, подсохшая колбаса, корки хлеба... Открыв холодильник, усмехнулась понимающе — там стояло не меньше пяти бутылок водки. Хорошей водки, на “Золотое кольцо” не поскупился Голдобов. “Водкой откупиться решил мужик”, — жестко подумала Лариса и захлопнула холодильник. Пить не хотелось. Более того, одна мысль о выпивке вызывала отвращение.

Не торопясь, продумывая каждое движение, она поставила на газовую плиту турмочку, вылила в нее чашку воды. Подумала, включила газ. Потом взяла баночку с кофе. Так... Газ горит, вода залита, кофе всыпан... Вроде все. Остается подождать, пока закипит вода.

Кофе пила маленькими глотками и чувствовала, что напиток работает. Уходит сон, остатки ночной размеренности, появляется желание что-то делать. Это хорошо. Лариса сидела за загроможденным столом, освободив лишь место для чашки. На грязную посуду смотрела с брезгливостью.

И вдруг вспомнила сегодняшний сон. Снился муж, но как-то странно — он был совсем молоденький, каким встретила его лет десять назад. Николай возникал перед нею в самых разных местах, где бы она ни оказалась. На улице, в какой-то перенаселенной конторе, в бескрайнем поле — он неизменно оказывался рядом, улыбался и молчал. Ни единого слова так и не произнес. Пропадал, снова появлялся и настолько ясно, четко, что у нее на какое-то время появилось жуткое предчувствие — Николай и сейчас, через секунду может возникнуть передний — улыбчивый, молодой и молчащий. Она уже потянулась к холодильнику, чтобы налить себе водки, но остановилась. Да, он что-то хотел сказать ей, что-то давал понять, но не решался произнести вслух... Неожиданно в сознании возникли слова, которые Николай мучительно хотел произнести там, во сне, но так и не решился или же не смог... “Ты знаешь, ты все знаешь... ” Да, именно эти слова были в его глазах.

Раздался телефонный звонок. Трубку она подняла с невозмутимой усталостью:

— Слушаю.

— Здравствуй, Лариса.

— Здравствуй, Илья.

— Как поживаешь?

— Прекрасно.

— Что-нибудь нужно?

— Нет.

— У тебя все в порядке? — Голдобов был растерян ее немногословностью.

— Да.

— Что снилось?

— Николай.

— Прости.

— За что?

— Я подъеду к тебе, — сказал Голдобов, намереваясь положить трубку.

— Не надо, — успела сказать Лариса.

— Почему?

— Не хочу.

— Плохое настроение?

— Ничуть.

— В чем же дело?

— Отвали, Илья.

И положила трубку.

И подумала — он будет здесь через пятнадцать минут. И настолько хорошо его знала, что заранее открыла дверь, чтобы не подниматься, когда он войдет.

Лариса ошиблась — Голдобов приехал через полчаса. Вошел быстро, порывисто, пытаясь как-то расшевелить ее. Лариса все так же сидела за кухонным столом, заканчивая вторую чашку кофе. Голдобов молча подошел, поцеловал в щеку, потянулся было к шее, но она отстранила его.

— Слушай, какая-то ты не в форме, — он присел перед ней на корточки.

— А вчера я была в форме? А позавчера? Когда я валялась пьяная вот на этом полу — ты мне этого не говорил. Что же ты называешь моей формой, Илья? Думаешь, не знаю, зачем ты забил холодильник этим дерьмом, — она распахнула дверцу и показала на ряд бутылок.

— Зачем так, Лариса!

— Я позволяла накачать себя потому, что мне так хотелось, понял? Не потому, что ты такой хитрый и ловкий, нет, Илья. Я позволяла тебе быть таким или казаться таким. Понимай, как тебе приятнее. А ты ведь даже не попытался вытащить меня из запоя. Более того, сделал все, чтобы запой продолжался. Не " понимаю, что тебе мешало прийти однажды, открыть газовые краны и уйти. Я бы умерла, даже не протрезвев. Очень чистая была бы работа. Ты оплошал, Илья.

— Хочешь сказать... — начал Голдобов, но Лариса перебила.

— Оплошал, не отказывайся... И пожалеешь об этом. Неужели не приходило в голову такое простое решение?

— Приходило, — кивнул он.

— Мне тоже, — сказала она. — Не знаю, как и удержалась. Думаю, ты не открыл краники, полагая, что я это сделаю сама. Видишь, не оправдала твоих надежд. Опять не оправдала.

— Что ты несешь?! — воскликнул он, пытаясь заглянуть ей в глаза. — Как ты можешь, Лариса?!

— А почему нет? Я теперь все могу. Мне теперь все можно. И думать, и говорить, и поступать.

— Это с каких же пор?

— С тех пор, Илья, как ты убрал Николай. Мы так не договаривались. Мы не договаривались с тобой об убийстве. А ты, Илья, совершил убийство. Нарушил договоренность.

— Лариса, послушай меня внимательно. Я сам был вне себя от горя! Прервал отпуск и примчался сюда, как только узнал о случившимся. Произошло дикое недоразумение. Я просил ребят поговорить с ним, припугнуть, если уж на то пошло, но так... Ты даже представить не можешь, что я с ними сделал!

— Почему же не могу, очень даже хорошо могу представить, — она передернула плечом. — Ты строго постучал пальцем по столу. И заплатил больше, чем полагалось. Вот и все.

— Послушай, Лариса... Кто-то сбил тебя с толку!

— Илья... Ты отчаянный человек, энергичный, честолюбивый.. Этого у тебя не отнимешь. " Но ты не очень умный человек, Илья. Ты дурак. Потому что только человек невысоких умственных способностей может других считать такими недоумками. Если бы твои костоправы подстерегли Николая ночью, избили, слегка не рассчитали удары... Все могло быть. Но то, что произошло, то, как произошло... Иначе и не могло кончиться. Убийство было предусмотрено, Илья. Я видела Николая в морге, меня возили на опознание, оказывается это очень нужное дело — опознание. Так вот, у него на месте груди яма. Провал. А ты говоришь, что ребята погорячились.. Не надо, Илья.

— У нас неприятности.

— Уже? — спросила она без интереса.

— А ты знала, что они будут? — спросил Голдобов с подозрением.

— Конечно. Ты думал, что убийство — это конец? Нет, только начало. Не знаю, кто из вас уцелеет, не знаю.

— Ты уцелеешь, — обронил он.

— Боюсь, что после этого разговора и мне не выжить.

— За кого ты меня принимаешь? Лариса!

— Мне кажется, Илья, ты сам до конца не знаешь о своих способностях. Ты не один раз говорил, что тебя ничто не остановит. В тех или иных случаях... Я поверила. И теперь еще раз убедилась, ты говорил правду. Тебя ничто не остановит. Ты доказал это. Поэтому я вполне отдаю себе отчет в том, что мне грозит за такие непочтительные речи.

Голдобов подошел к холодильнику, вынул бутылку водки, с хрустом свинтил пробку, налил в первый попавшийся стакан и выпил.

— Тебе налить? — спросил у Ларисы.

— Конечно, нет.

— Как хочешь. Что намерена делать?

— Не знаю... Не решила. Думаю.

— Тебе нужно уехать. Подальше и надолго. Так будет лучше для всех нас.

— Особенно для тебя, — криво усмехнулась Лариса.

— Нет, Лариса, — зло сказал он. — Особенно для тебя. Ты ведь тоже слегка замарана. В том, что случилось с Николаем, есть и твоя вина.

— Есть, Илья... Тут ты прав... Вина есть. Но убийца — ты.

— Нет, — улыбнулся он, показав редковатые зубы. — Я просил ребят поговорить с Николаем, не более. Он рассылал разоблачительные письма, и ты знаешь, почему это делал — ты изменять ему начала направо и налево.

— В основном, налево. С тобой, Илья. Я знаю, все понимаю и все помню. Но от всех вас я отличаюсь. Есть маленькое различие...

— Ну?

— Я не хочу спасаться.

— Да? — он раздумчиво посмотрел на нее, налил себе еще водки, медленно выпил, не спуская глаз с Ларисы, задержался взглядом на распахнувшемся халате, она сознательно не хотела его поправлять и сидела, закинув ногу на ногу — единственное, что сделала, чтобы прикрыть наготы.

— Тебе надо уехать. Я позабочусь об этом, — Голдобов сдвинул стакан в грязную посуду на столе.

— Никуда не поеду.

— Поедешь, Лариса. Я тебе обещаю. Все. Пока. Убрала бы на кухне... Воняет, — сказал уже из коридора и вышел, с силой захлопнув дверь.

— Воняет ему, — усмехнулась Лариса. — Привыкай, дорогой. Баланды похлебаешь — не к тому привыкнешь. Запахи ему здесь не нравятся, скажите, пожалуйста!

* * *

Анцыферов смотрел на сидящую перед ним Ларису и не столько слушал ее, сколько рассматривал. Ну что ж, думал, Голдобова можно понять, с такой и я бы не отказался... пообщаться в ночное время, впрочем, не только в ночное. Но вскоре он оставил свои шаловливые мысли и с ужасом слушал Ларису. А она открытым текстом говорила об убийстве мужа, о том что оплатил убийство Голдобов, она складывала на столе черновики писем, которые муж рассылал во все правовые службы, включая и эту вот прокуратуру.

— Вы утверждаете, что Голдобов организовал убийство, находясь в тысяче километров отсюда?

— А разве это столь уж невозможно? Разве имеет большое значение — находится он тысяче метров от убийства или в тысяче километров?

— Да, действительно, — растерянно ответил Анцыферов.

— Чтобы оплатить убийство, разве обязательно присутствовать при нем?

— Возможно, вы и правы... Но дело в том, что нужны основания... Голдобов — уважаемый человек, известный в городе, кормилец наш, можно сказать, поскольку является начальником управления торговли. И вот с бухты-барахты...

Лариса иронически смотрела на прокурора и поняла — пришла зря.

— Разрешите, — в дверь заглянул Пафнутьев.

— Потом, Паша, потом, — отмахнулся Анцыферев, но Пафнутьев оказался не столь хорошо воспитан, как хотелось бы прокурору. Увидев Ларису и лишь в коридоре вспомнив, кто это, он снова вошел.

— Лариса Анатольевна, если не ошибаюсь? — радостно улыбнулся Пафнутьев. — Здравствуйте, Лариса Анатольевна! Как вы себя чувствуете?

— Павел Николаевич, о самочувствии поговорите, когда она выйдет из этого кабинета, хорошо? — Анцыферов мог иногда говорить настолько холодно, что неподготовленного человека пробирал мороз.

— Вы полагаете, выйдет?

— А что ей может помешать?

— Вы полагаете, ничто не помешает?

— Ну, не запру же я ее в шкафу! — возмутился Анцыферов.

— Вы полагаете, не найдется кому это сделать? — Пафнутьев улыбнулся широко и беспечно.

— Здравствуйте, — наконец произнесла Лариса. — Я узнала вас. Вы ведете следствие по убийству Николая. Может быть, ему тоже интересно узнать то, что я рассказываю? — повернулась она к Анцыферову. — Уж коли он ищет убийцу, а я прямо его называю, настаиваю на том, что это сделал Голдобов... А?

— Видите ли, Лариса Анатольевна, — значительно проговорил Анцыферов, — вы пришли к прокурору города. И позвольте мне решать, кого пригласить к нашей беседе, а с кем повременить. Согласны?

— Извините, я думала...

— О, да вы и документы принесли! — воскликнул Пафнутьев так, словно ничего не слышал. — Я смотрю, там не меньше двадцати страниц, — говорил он, стоя на пороге и тем выполняя пожелание начальства — не входить в кабинет. — С таким количеством доказательств мы найдем убийцу к вечеру. И, разумеется, задержим его! Да, там не меньше двадцати страниц...

— Двадцать две, я посчитала, — Лариса доверчиво обернулась к Пафнутьеву. — Вы меня простите, пожалуйста, — обернулась она к Анцыферову, — но прошлый раз, когда этот товарищ приходил ко мне, я была... Как бы это сказать...

— Немного уставшая, — подсказал Пафнутьев, вкрадчиво приближаясь к столу.

— Да, — она благодарно улыбнулась следователю. — И мы не смогли поговорить подробно.

— Павел Николаевич! — Анцыферов обрел наконец твердость. — Я приглашу вас, когда это будет необходимо.

— Прошу прощения, — Пафнутьев опять попятился к двери, но успел, успел из коридора заговорщически подмигнуть Анцыферову — дескать, мы-то знаем, как себя вести, мы-то всегда договоримся, уважаемый Леонард Леонидович.

Когда дверь за Пафнутьевым закрылась, Анцыферов некоторое время барабанил пальцами по полированной поверхности стола, словно пытаясь забыть о грубом вторжении, которое позволил себе подчиненный.

— Знаете, Лариса Анатольевна, — грустно проговорил Анцыферов, решив, видимо, что грусть наиболее уместна для продолжения разговора, — разумеется, вы имеете право на любые подозрения... — Анцыферов встал, прошелся в задумчивости по кабинету, показывая поджарую фигуру, костюм-тройку, озабоченность судьбой этой красивой несчастной женщины. Лариса внимательно смотрела на него, ожидая, что прокурор как-то закончит свою мысль, но, не дождавшись, решила продолжить сама.

— Разве я что-то говорила о подозрениях?

— А разве...

— Я говорила о том, что знаю. Но не о том, в чем сомневаюсь.

— Но, насколько мне известно... Вы с Голдобовым вместе...

— Если вам интересно, что именно мы с Голдобовым делали вместе, то могу сказать, — волна неуправляемой злости подкатила к ее груди. — Мы вместе работали. Ездили в командировки. Спали в одной кровати. Могу поделиться подробностями, если это интересно. Но тем более вы должны доверять моим словам...

— А не вызваны ли они личными отношениями? — усмехнулся Анцыферов, обрадовавшись подсказке, которую Лариса дала сама. — Обычно после того, как люди побывали в одной постели, отношения между ними могут развиваться в самом неожиданном направлении. Поверьте, Лариса Анатольевна, мне с этим приходится сталкиваться едва ли не каждый день.

Лариса сидела, глядя в пол, и, казалось, ничего не видела вокруг, но когда Анцыферов мягкими шагами подошел к ней сзади и протянулся к листкам бумаги, которые она принесла, Лариса быстро положила на них руку.

— Простите? — удивился Анцыферов. — Мне показалось, что вы приносили их для ознакомления.

— Но ведь вы с ними ознакомились?

— Я должен иметь документы под рукой, их необходимо зарегистрировать...

— Мне хочется поговорить со следователем, который занимается убийством. Если вы не возражаете.

— Разумеется! Он знает об этом куда больше меня. А знаете, не поступить ли нам таким образом... Пафнутьев прекрасный человек, и отличный следователь... Но, боюсь, у него не хватит сил, чтобы совладать с Голдобовым, если вдруг ваши слова подтвердятся. Голдобов вхож во все советы, исполкомы, комитеты... Он депутат, неприкосновенная личность. А я помогу вам встретиться с начальником милиции, с генералом Кодовым.

— Какой в этом смысл?

— Милиция располагает оперативными данными. И потом... Генерал Колов очень влиятельный человек в нашем городе. Это не Пафнутьев.

— Значит, вы советуете...

— Это не совет. Это разумное предложение. Если вы не против, я прямо сейчас с ним свяжусь?

Поспешность прокурора насторожила Ларису, она видела и его растерянность. Но чем это было вызвано, не догадывалась. Беспомощность? Нежелание связываться со сложным делом? Вступать в конфликт с сильным человеком? Неверие? Сомнения в ее искренности?

— Ну что ж, — сказала Лариса. — Пусть так.

— Конечно! — обрадовался Анцыферов. — Как я сразу не подумал! Ведь он может очень быстро навести справки.

— Мне всегда казалось, что именно прокуратура...

— Да! — вскричал, Анцыферов. — Совершенно правильно! Но! Когда речь идет о рядовом преступнике, о чем-то очевидном и заурядном! Но когда убийцей вы называете одного из самых известных людей города...

Простите, Лариса Анатольевна, но все мы ходим под Богом, — он быстро набрал номер. — Геннадий Борисович? Анцыферов. У меня в кабинете Лариса Анатольевна Пахомова... Да, жена погибшего. Представляете, она утверждает, что убийство организовал и оплатил... Илья Матвеевич Голдобов.

— А почему ты решил впутать в это дело меня? — спросил Колов.

— Есть основания. И я вас с ними познакомлю. У Ларисы Анатольевны с собой документы. Она достаточно близко знает Голдобова, давно с ним работает, они вместе выезжали в командировки...

— Ты прокурор — вот и возись.

Анцыферов с опаской посмотрел на гостью, но, вспомнив, что она не слышит слов генерала, решил продолжить.

— Мне кажется, будет лучше, если вы пришлете за ней машину. И через пятнадцать минут она будет у вас. Предстоит большая работа. Есть я другие соображения, при встрече поговорим подробнее. Я очень прошу, Геннадий Борисович! Дело серьезное и... Чреватое для всех нас, — решил наконец Анцыферов произнести главное.

— Хорошо. Машина будет через десять минут. Прокурор положил трубку, побарабанил пальцами по столу, потом взгляд его наткнулся на письма, которые принесла Лариса, Достав из стола большой конверт, он все их сложил туда, заклеил лентой и подвинул Ларисе, словно в них было что-то взрывоопасное, от чего лучше бы поскорее избавиться, — Может быть, мне зайти к следователю? — спросила Лариса.

— Пока не надо. Пафнутьев — исполнитель, и прежде чем его подключать к делу, мы должны определиться, выработать линию поведения.

— А разве он не подключен?

— К исполнению того или иного поручения — да. Но не более.

— Извините... Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось странным, что вы не проявили никакого интереса к этим документам.

— Я не проявил праздного любопытства, — отрезал Анцыферов. — Тут вы правы. Но я уделил вам больше часа времени, выслушал внимательно и углубленно. Связался с начальником милиции города. Он ждет вас вместе с документами. Я уверен, что генерал уже посоветовался с Большим домом, — Анцыферов значительно поднял указательный палец вверх. И после этого вы упрекаете меня в невнимании? — прокурор смотрел на Ларису несколько соболезнующе, как на человека, который не понимает очевидного.

— Простите, — Лариса поднялась.

— Сидите. Когда подойдет машина, я увижу ее в окно. А вот и она... Ни о чем не беспокойтесь — у генерала Колова мертвая хватка. Если Голдобов действительно в чем-то виноват, от наказания ему не уйти — можете мне поверить. Пойдемте, я вас провожу, а то у нас в коридоре иногда собирается странная публика.

Убедившись, что Лариса села в “Волгу”, Анцыферов почти бегом вернулся в свой кабинет и тут же набрал номер Колова.

— Она отъехала, — сказал он, запыхавшись.

— Тогда объясни, что произошло... Как понимать? Ведь по закону я не должен вмешиваться.

— Должен. В исключительных случаях не возбраняется начальнику милиции выслушать заявление гражданки, которая сообщает об организованном убийстве. Поверь прокурору — здесь все в порядке.

— Она...

— Слушай и не перебивай. Она открытым текстом шпарит, что организатор убийства — Голдобов.

— Кто еще знает о ее визите к тебе?

— Никто... Хотя нет... Пафнутьев.

— Опять Пафнутьев! Где ты его выкопал? Ведь была договоренность!

— Кто знал, что этот сонный тюлень проснется!

— Отстраняй. Возьми и отстрани от дела, как неоправдавшего.

— Придется так и сделать. Но это завтра. Я отправил ее к тебе только для того, чтобы исключить вмешательство Пафнутьева. Понял? Нет у меня документов, нет заявления, нет заявителя. И Пафнутьев с носом.

— Похоже, ты его опасаешься, Анцышка?

— Подожди... Он не все мне говорит, но, кажется, взял след.

— Не может быть!

— Взял.

— Илья знает?

— Боюсь, что нет.

— Надо сказать.

— А стоит ли?

— Но что-то делать необходимо, — медленно проговорил Колов. — А если поступить просто?

— Слишком часто последнее время мы поступаем просто.

— Разберусь, — сказал Колов и положил трубку.

* * *

Анцыферов заглянул в кабинет следователей и, увидев дремавшего за столом Пафнутьева, подождал, пока тот заметит его. И поманил пальцем. Зайди, дескать. Когда Пафнутьев зашел к прокурору, тот сидел за столом, положив руки на свободную полированную поверхность. Руки отражались, двоились, и казалось, что у него их гораздо больше, чем две. Пафнутьев закрыл дверь, прошел к столу и плотно сел, словно готовясь к длинному и тяжелому разговору.

— Как успехи, Паша?

— Ничего. Потихоньку.

— Так... Я только что разговаривал с Кодовым.

— Да? И как он? Здоров? Весел?

— Получил взбучку от Первого. А я взбучку иду получать завтра.

— За что, если не секрет?

— Плохо расследуем дела.

— Какие? — поинтересовался Пафнутьев.

— Перестань, Паша, притворяться кретином. Сам знаешь какие. То самое дело, в котором ты барахтаешься, как щенок в луже! Ты это хотел услышать? Получай. Единственное, что могу завтра сказать на ковре, это об отстранении тебя от дела и передаче расследования другому, более опытному.

— Я отстранен? — тихо спросил Пафнутьев.

— Да. Я вынужден это сделать. Передашь дела Дубовику. У меня все. Можешь идти.

— Круто.

— Пойми, Паша, и ты меня... Мне некуда деваться. Нечего положить на стол. У тебя пропадают документы, фотографии, ты не можешь дать задания операм, которые тебе выделены? Это кошмар какой-то! Иду сегодня на работу, а они сидят на скамейке и щелкают семечки. Где Пафнутьев? — спрашиваю. Пожимают плечами. Я прихожу...

— Остановись, — обронил Пафнутьев.

— Что? — не понял Анцыферов.

— Я просил тебя остановиться. Если хочешь, могу попросить заткнуться.

— Послушайте, Пафнутьев!

— Заткнись. И слушай. Убийцу я знаю. Сегодня с ним разговаривал. В своем кабинете.

— И не задержал?!

— Леонард, заткнись и слушай. Хватит кривляться. Убийцу я знаю. Знаю, почему именно мне поручено расследование, за что хочешь отстранить меня от дела. Я много чего знаю, Леонард. Почему ты вытолкал меня, когда здесь была Похомова? Почему не показал документы, которые она принесла? Почему поспешил отправить ее до того, как я Смог задать пару вопросов? На кого работаешь, Леонард?

— Продолжай.

— Продолжу. Не надо меня отстранять от дела. Хотя, возможно, кое-кому ты уже пообещал это сделать. Объясни как-нибудь... Ты сумеешь. Скажи, что сделаешь завтра, послезавтра... Мне нужно еще несколько дней.

Анцыферов подошел к окну, принял красивую и озабоченную позу, постоял, ожидая пока Пафнутьев посмотрит на него, увидит, как он хорош и как печален у золотистой шторы на фоне зелени, освещенной вечерним солнцем.

— Ты сказал, что знаешь убийцу?

— Знаю.

— Почему отпустил?

— Зачем он мне? Кроме него есть другие, более значительные фигуры. Тебе их назвать?