Эпилог 20 страница

— А это плохо?

— Конечно же плохо, но не ужасно. Шансов прорваться в здание у них практически никаких. И все же осторожность никогда не помешает.

С этими словами он вышел из комнаты. И снова Зик не услышал щелканья замка. Действительно, дверь можно было запереть изнутри на засов. Но опять-таки у него отняли маску. Далеко ли здесь уйдешь без нее?

— Не особо, — тоскливо заключил он вслух.

И тут же подумал, что за ним могли подсматривать или подслушивать. Захлопнув от греха подальше рот, мальчик направился к сумке с одеждой. Доктор оставил ее возле умывальника вместе с чашей чистой воды.

Не заботясь, как он при этом выглядит, и демонстрируя чудовищную невоспитанность, Зик приник к фарфоровой емкости и пил, пока не осушил полностью. Его поразило, насколько же ему хотелось пить и есть. Все остальное его тоже поражало — дирижабли, крушение, вокзал, доктор, — но он не знал, что из этого принимать на веру. А вот желудок… Ему можно было доверять. И желудок заявлял, что тоскует без пищи несколько дней.

Но сколько же? Сколько времени прошло? Он даже успел два раза поспать: в подвале башни, под обломками, и вот теперь здесь, на вокзале.

Зик подумал о матери. И о том, как чудесно все распланировал: быстренько сделать вылазку в город и вернуться домой, пока мать не начала сходить с ума от беспокойства. Он надеялся, что с ней все хорошо. Что она не наделала глупостей, не свихнулась от страха… но его не оставляло ощущение, что надежды эти напрасны.

В сумке мальчик обнаружил стираные брюки, рубашку и носки без единой прорехи. Он стащил с себя измаранные вещи и переоделся в чистые, непривычно ласкавшие кожу. Даже шерстяные носки оказались гладкими и ничуть не колючими. Только ноги чувствовали себя странно в старой обуви. Там, где в прежних носках красовались дырки, ботинки натерли мозоли. Теперь натирать было нечего.

На полочке над умывальником нашлось зеркало. С его помощью Зик изучил ссадину на голове и многочисленные синяки, которых так просто было не разглядеть.

Из-за зеркала на него глядел чумазый подросток, но все же не такой чумазый, как всегда. Ему это понравилось. Одежда хорошо смотрелась на нем, и даже толстая повязка на руке не портила впечатления.

Яо-цзу беззвучно отворил дверь. Зик чуть не выронил зеркало, когда заметил в уголке искаженное отражение китайца.

— Могли бы и постучать, — произнес он, обернувшись.

— Доктор пожелал, чтобы ты составил ему компанию за ужином. Он полагает, ты мог проголодаться.

— Ну еще бы не полагал! — сказал Зик… и почувствовал себя очень глупо. В уютном убранстве комнаты, в опрятной новой одежде ему отчего-то хотелось лучше себя вести, чище выглядеть и чище разговаривать. Но взять и в один миг измениться он не мог, так что невинно добавил: — Что будем есть?

— Если не ошибаюсь, жареную курицу. Возможно, с картофелем или лапшой.

У Зика потекли слюнки. Он уже и не помнил, когда в последний раз видел жареную курицу, не то что ел.

— Ведите, я за вами! — объявил мальчик с искренним воодушевлением, в котором разом потонули все страхи, копошившиеся на задворках его разума.

Вслед за китайцем он вышел в коридор, и увещевания Анжелины вместе с его личными тревогами сами собой забылись.

За очередной дверью без засовов, украшенной по углам резными фигурами драконов, их встретила комната, похожая на гостиную, только без окон. За ней находилась столовая, достойная какого-нибудь замка.

На всю длину помещения вытянулся узкий стол, накрытый хрустящей белой скатертью; вдоль него были равномерно расставлены стулья с высокими спинками. Сервировка была на двоих. Места располагались не друг напротив дружки — иначе товарища по трапезе было бы просто не разглядеть, — а рядышком, во главе стола.

Его уже поджидали. Доктор шептался о чем-то с причудливо одетым чернокожим мужчиной с бельмом на левом глазу, но Зик не расслышал, о чем шла речь. Наконец беседа закончилась, Миннерихт отпустил своего подручного и повернулся к Зику:

— Наверное, ты умираешь с голоду. Во всяком случае, вид у тебя истощенный.

— Угу, — буркнул Зик, плюхнувшись на стул.

Почему к ним не присоединился Яо-цзу, его совершенно не заботило. Его не волновало даже, что за тип сидит с ним рядом, — родной отец, прикрывшийся выдуманным именем, или какой-то самозванец. А волновала его одна-единственная вещь — разделанная птичья тушка под золотистой корочкой, истекавшая соком у него на тарелке.

Возле тарелки лежала тканевая салфетка, сложенная в форме лебедя. Не удостоив ее вниманием, мальчик потянулся за куриной ножкой.

Сам доктор вооружился вилкой, но осуждать застольные манеры Зика не стал.

— Матери стоило лучше тебя кормить. Понимаю, на Окраине сейчас непросто живется, но все же. Растущему мальчику необходимо хорошо питаться.

— Да кормит она меня, — отозвался тот, набив рот мясом.

И внезапно что-то в словах доктора смутило его, тонкой птичьей косточкой застряло в зубах. Он хотел попросить разъяснений, как Миннерихт проделал одну необычайную вещь.

Он снял маску.

На это ушло некоторое время, и процедура оказалась довольно замысловатой — сначала еще нужно было совладать с целым сонмом пряжек и застежек. Но вот пала последняя из них, увесистая стальная конструкция легла на стол, и выяснилось, что под ней все-таки скрывалось человеческое лицо.

Красотой это лицо не отличалось, цельностью — тоже. От уха до верхней губы кожа представляла собой сплошной пузырчатый шрам размером с ладонь, намертво запечатавший правую ноздрю и стянувший мышцы вокруг рта. Один глаз открывался и закрывался с трудом, потому что поврежденная кожа вплотную подходила к веку.

Как Зик ни старался, он не мог отвести глаз. Впрочем, прекратить есть он тоже не мог. Желудок захватил над ним власть и управлял руками и ртом по своему усмотрению; оторваться от тарелки было немыслимо.

— Ничего, можешь смотреть, — произнес Миннерихт. — Заодно можешь считать себя польщенным. Без маски я чувствую себя в безопасности всего в двух местах: в этой комнате и в своих личных покоях. Людей, которые видели меня без нее, можно пересчитать по пальцам одной руки.

— Спасибо, — сказал Зик, едва удержавшись от вопросительной интонации, поскольку сомневался, гордиться ему теперь или тревожиться. И солгал: — Да не так уж и страшно-то. На Окраине я видел людей с ожогами от Гнили, у них все хуже.

— Это не от Гнили. Обычный ожог от огня, хотя приятного тоже мало.

Миннерихт с усилием открыл рот и начал есть, откусывая мясо небольшими порциями, в отличие от голодного мальчика, который запихнул бы ножку в рот целиком, если бы на него никто не смотрел. Понаблюдав, как двигаются губы доктора, как натужно раздувается единственная его здоровая ноздря, Зик понял, что лицо его частично парализовано.

И без маски, искажающей голос, сразу стало заметно, что ясность речи дается ему с некоторым напряжением.

— Сын, — промолвил он. Зик поморщился, но решил не спорить. — Боюсь, у меня есть для тебя… огорчительные новости.

Зик сжевывал, что мог, а остальное попросту проглатывал, пока не унесли.

— А именно?

— До моего сведения дошло, что твоя мать проникла в город и разыскивает тебя. На место, куда она заявилась с расспросами, напала шайка трухляков, и теперь ее нигде не могут найти. Здесь, за стеной, с трухляками постоянная головная боль. Кажется, я упоминал, что в данную минуту у нас тоже из-за них небольшие неприятности, так что едва ли в этой встрече стоит винить ее беспечность.

Мальчик забыл про еду:

— Погодите… Что вы сказали? С ней все в порядке? Она пришла сюда, чтобы искать меня?

— Боюсь, это так. Думаю, мы смело можем накинуть ей несколько очков за упорство, хотя и не за исключительные родительские навыки. Ты что, не видел раньше салфетки?

— Я не… где она?

Доктор, похоже, взглянул на ситуацию с новой стороны и поспешно уточнил:

— Мне никто пока не доносил о ее смерти, и нет никаких признаков, что она была укушена и подцепила заразу. Она всего лишь… пропала… после этого события. Возможно, еще где-то объявится.

На тарелке почти ничего не осталось, но у Зика теперь кусок не шел в горло.

— А вы собираетесь ее искать? — спросил он.

Не зная, какой ответ ему хочется услышать, мальчик не решился торопить Миннерихта, когда молчание затянулось.

— Да, несколько моих людей высматривают ее, — сказал тот наконец.

Зику не понравилась нарочитая осторожность этой фразы и сам ее тон.

— И как вас понимать? — С каждым словом он все больше срывался на крик. — Ну да, она не лучшая на свете мама, но и я не лучший на свете сын, так что пока мы квиты. Если она сейчас в беде, то я должен ей помочь! Мне нужно… нужно срочно ее найти, я не могу тут оставаться!

— Абсолютно исключено. — Властные нотки в его голосе не подкреплялись ни единым жестом, словно доктор не был уверен, как вести себя дальше. — Ничего такого ты не сделаешь.

— Это кто сказал? Вы, что ли?

— За пределы вокзала выходить небезопасно. Ты и сам уже это понял, Иезекииль.

— Но она моя мать и оказалась тут по моей вине, и…

Выйдя из оцепенения, Миннерихт встал и отпихнул стул; салфетка слетела на пол.

— Даже если на тебе и есть какая-то вина, я твой отец, и ты останешься здесь, пока я не разрешу тебе уйти!

— Нет!

— Думаешь, не смогу удержать? Ошибаешься, сынок.

— Нет, вы мне не отец. Я думаю, вы все врете. Не пойму только, зачем вам понадобилось внушать остальным, что вы Левитикус Блю, его ведь все ненавидят. — Зик соскочил со стула и попятился, в спешке чуть не угодив рукой в тарелку. — Вы так говорите о моей матери, будто были знакомы с ней, но это ложь. Держу пари, вы даже имени ее не знаете.

Миннерихт взял маску и принялся натягивать ее обратно, будто броню, которая защитит его от любых словесных атак.

— Что за вздор ты несешь. До замужества она звалась Брайар Уилкс, потом — Брайар Блю.

— Это всем известно. А теперь скажите мне ее второе имя! — торжествующе потребовал Зик. — Спорим, вы его не знаете!

— Да при чем тут это? Мы с твоей матерью… столько времени прошло с тех пор. Больше, чем ты на свете живешь!

— Ах, ну что за славное оправдание, доктор, — хмыкнул Зик, и подступившие было слезы растворились без следа в сарказме. — Какого цвета у нее глаза?

— Прекрати. Прекрати немедленно, или это сделаю я.

— Вы ее не знаете. Никогда не знали. И меня тоже.

Наконец шлем с клацаньем сел на место, хотя доктор едва притронулся к еде.

— Это я-то не знаю?! Милый мальчик, да я ее знаю получше твоего. Мне ведомы тайны, которыми она никогда с тобой не…

— А мне без разницы, — заявил Зик. Только от слов его куда сильнее веяло отчаянием, чем ему хотелось бы. — Мне просто надо найти ее.

— Я же сказал, ее ищут мои люди. Это мой город! — с внезапной горячностью добавил Миннерихт. — Мой! И если сейчас она в нем…

Зик перебил его:

— То она тоже принадлежит вам?

К его удивлению, доктор не стал возражать, лишь бросил сухо:

— Да. Как и ты.

— Я тут не останусь.

— У тебя нет выбора. Точнее, выбор есть, но не очень приятный. Можешь остаться здесь и разместиться со всеми удобствами, пока другие разыскивают твою своенравную мать. А можешь без маски вылезть на поверхность и задохнуться, или подцепить заразу, или умереть еще какой-нибудь ужасной смертью. И все. Других вариантов пока не предвидится, так что почему бы тебе не пойти в твою комнату и не устроиться поуютнее?

— Ни за что. Так или иначе я отсюда выберусь.

— Не будь кретином! — прошипел доктор. — Я готов дать тебе все, в чем она тебе отказывала с самого детства. Я готов сделать тебя наследником. Стань мне сыном — и увидишь, какой властью будешь обладать — вопреки закоснелым слухам и предрассудкам, вопреки неурядицам между мной и этим городом.

В голове Зика быстро и бестолково проносились мысли. Ему нужна маска, тут и гадать нечего. Миннерихт не ошибся: без нее он обречен.

— Я не желаю… — начал было он, но так и не придумал, как закончить мысль. И попробовал еще раз — без всякого пыла, подражая тупой бесстрастности докторской маски: — Я не желаю сидеть у себя в комнате.

Почуяв близость компромисса, Миннерихт успокоился:

— Наверх тебе подниматься нельзя.

— Угу, — согласился мальчик. — Понимаю. Но я хочу знать, где моя мама.

— Поверь, я хочу этого не меньше тебя. Если я дам тебе слово, ты обещаешь вести себя как подобает цивилизованному молодому человеку?

— Может быть.

— Хорошо, тогда я рискну. Даю тебе слово, что если мы найдем твою мать, то в целости и сохранности доставим сюда и ты сможешь с ней увидеться, а потом вы оба можете уйти, если вам будет угодно. Ну что, все по-честному?

Вот это как раз и смущало. Все было слишком по-честному.

— В чем подвох?

— Ни в чем, сынок. А если от кого и ждать подвоха, то от твоей матери. Если она и вправду о тебе заботится, а не делает вид, то уговорит тебя остаться. Ты мальчик смышленый, и мы, я считаю, многому могли бы друг у друга научиться. Я могу обеспечить тебе намного более достойные условия жизни, чем она, и если уж на то…

— А, понял. Вы собираетесь заплатить ей, чтобы ушла.

— Не глупи.

— Ну а разве не так? — спросил Зик. Он больше не сердился. Он был удивлен, разочарован и сбит с толку. Зато ему дали обещание. Сдержат его или нет, но уже было с чего начинать. — Хотя мне без разницы. Сами разберетесь. Мое дело сторона. Я хочу лишь одного: знать, что с ней все нормально.

— Ну видишь, можем ведь договориться! Я разыщу ее и приведу сюда. Детали обсудим позже. Что же до первой попытки отужинать в семейном кругу… Давай считать ее законченной, — сказал он, глядя мимо Зика — на мужчину, стоявшего в дверном проеме.

Это был все тот же чернокожий с бельмом. Требуя внимания доктора, он многозначительно повел подбородком.

— Хочу маску, — вставил Зик, пока момент еще не окончательно был упущен и Миннерихт его слушал.

— Нельзя.

— Вы просите, чтобы я вам доверял. Но как, если вы даже вот столечко не доверяете мне в ответ? — пожаловался мальчик.

— А ты и в самом деле умен. Рад это видеть. Однако маска тебе нужна с единственной целью — сбежать отсюда, а я пока не готов принять на веру твои заверения, что ты останешься здесь по собственной воле. Так что, боюсь, не в моей власти удовлетворить сию разумнейшую петицию.

— Что это значит? — буркнул Зик. Умные слова всегда его бесили.

— Это значит «нет». Маски ты не получишь. Впрочем, в комнате тебе сидеть не обязательно. Гуляй где вздумается. Далеко тут не уйдешь. И поверь мне на слово: в пределах моего королевства нет такого места, где я не смогу тебя найти. Понял?

— Понял, — ответил мальчик и угрюмо ссутулился.

— Яо-цзу тебя… Черт подери, Лестер, где Яо-цзу?

— Не могу знать, сэр, — отозвался Лестер, хотя вряд ли это было правдой, скорее он не желал говорить при постороннем.

— Прекрасно. Просто замечательно. Уйти в такой момент, чтобы… Ну и пусть. Ты. Идем со мной, — бросил он Лестеру. — А ты, сын, чувствуй себя как дома. Осмотрись. Займись чем хочешь. Только я бы советовал тебе оставаться на этом этаже. Когда я найду твою мать, то сразу приведу к тебе. И как бы ты ни относился ко мне, что бы там себе ни нафантазировал, имей в виду, что, даже если ты как-то выберешься на поверхность и начнешь собственные поиски, я все равно найду ее первым. Если не хочешь разминуться с ней, держись поближе к дому.

— Тоже мне «дом»! — проворчал Зик. — Сказал же — понял я все.

— Отлично, — произнес Миннерихт.

Это было не столько утверждение, сколько приказ оставить его. Однако первым из комнаты вышел он сам, чуть ли не волоком таща за собой Лестера.

Когда они ушли, столовая оказалась в распоряжении Зика. Походив туда-сюда, он вернулся к своей тарелке, но садиться не стал. Мальчику нужно было подумать, а лучше всего ему думалось на полный желудок и на ходу, так что он сгреб остатки курицы и обгладывал их, пока на косточках не осталось ни следа мяса; тогда настала очередь порции, не доеденной доктором.

Очистив его тарелку и задумавшись мимоходом, где тут размещалась кухня, Зик испустил могучую отрыжку и еще немного поразмыслил о респираторах.

У доктора Миннерихта — Зик отказывался думать о нем как обо отце — где-то должен быть запас. Очевидно, его собственная маска была сделана в единственном экземпляре — для него одного, но ведь здесь жили и другие люди. Взять хотя бы Яо-цзу и одноглазого негра. А еще ведь тут столько комнат, с замками и без замков, — за ними тоже кто-то должен присматривать. Сверху доносился звук шагов — тяжелых, ходили явно в сапогах. Иногда это была скучающая поступь часового, иногда — топот бегущих людей.

Кто бы ни были эти неизвестные, они не сидели безвылазно под землей. Они сновали взад и вперед. Где-то у них наверняка была большая кладовка, и если бы Зик нашел ее, то не побрезговал бы стянуть оттуда маску.

Если бы.

Однако же, послонявшись какое-то время по округе, он не обнаружил ни тайника с противогазами, ни людей. Вокзальный подвал словно вымер, если не считать топота ног, что долетал временами издалека, еле слышных обрывков разговоров и шипения труб в стенах, перегонявших воду и пар.

Безусловно, кто-то должен был обслуживать гостевые комнаты; кто-то приготовил для них с доктором еду и позже явится, чтобы прибрать. Во всяком случае так говорил себе Зик, блуждая по дозволенным хозяином этажам.

Наконец чутье вывело его к кухне; порывшись в буфете, мальчик стал обладателем нескольких шматков вяленого мяса, завернутых в вощеную бумагу, пары блестящих яблок и горстки сушеных вишен, оказавшихся на вкус послаще конфет. Откуда взялись свежие продукты, которые подавали им за ужином, оставалось неясным, однако он был рад своему улову и утащил все с собой, на случай если вечером или ночью захочется перекусить.

Зик не нашел того, что искал, но потребность что-нибудь этакое умыкнуть и припрятать была на время утолена. Он вернулся к себе в комнату и присел на краешек кровати, с вялой тревогой размышляя о дальнейших своих действиях. В желудке приятным теплым грузом лежала жареная курица. Вскоре сытость навалилась на него всем весом и опрокинула на матрас, все дальше увлекая в объятия неги. В конце концов она заманила мальчика под одеяло — и тот, желая лишь прикрыть глаза на минутку, не просыпался уже до самого утра.

На следующее утро Зик проснулся с намерением воплотить вчерашний план. Набив карманы припасенной снедью (за вычетом того, что пошло на завтрак), он выбрался в коридор и отыскал лифт. Решетка была задвинута, но легко поддалась. Зайдя в корзину, мальчик растерялся. С проволочного каркаса, заменявшего ей потолок, свисало целых четыре рукояти, и одна из них вполне могла включать сигнал тревоги.

Здесь должна быть лестница.

Обязана просто.

А еще здесь должны быть люди. Он как раз думал об этом, когда из-за угла дружно вылетели двое взбудораженных типов — замечательно долговязый китаец и замечательно низенький белый. Завидев Зика, они прервали разговор и с любопытством уставились на него.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — откликнулся кругленький белый тип. Он был одного роста с Зиком, зато в обхвате — шире в три-четыре раза. Его талию экватором огибал ремень, поверх разросшейся шевелюры красовалась фуражка военного образца. — Ты сынишка Блю?

— Я Зик, — уклончиво ответил он. — А вы кто?

Ему тоже отвечать не торопились.

— Куда это ты собрался? Наверху полно трухляков, малец. Если у тебя в черепушке есть хоть капелька мозгов, оставайся здесь. А то тебе несдобровать.

— Никуда я не собрался, просто гуляю. Доктор разрешил.

— Неужели?

— Ну да.

Высокий худой китаец наклонился, чтобы получше его рассмотреть, и резким хриплым голосом спросил:

— А где Яо-цзу? Не наша это работа — за детишками приглядывать.

— А что, это его работа?

— Наверное, ему нравится быть у доктора на подхвате, — проронил коротышка. — А может, и нет, не знаю. Но терпит как-то.

Кивнув, Зик взял услышанное на заметку — на случай, если это важно.

— Ладно. Я вот еще что хотел спросить. Как мне наверх попасть? Внизу я все уже осмотрел, скучно.

— Ты вообще меня слушал? Небось и шума тоже не слышишь? Там трухляки, мальчик. Я даже отсюда слышу.

Рослый азиат с узкими карими глазами поддержал его:

— На верхнем этаже опасно. Трухляки и Дохлые — скверная смесь.

— Ну серьезно, ребята, — заискивающе начал Зик, чувствуя, что они готовы махнуть на него рукой и убежать по своему срочному делу. — Трудно помочь, что ли? Я просто хочу осмотреть свой новый дом.

После краткого обмена жестами высокий удалился. Его низкорослый товарищ покачал головой:

— Нет, не выйдет. И не ходи наверх, коли сам себе не враг. Там сейчас неспокойно. В здание со всех сторон лезут трухляки, будто их нарочно кто подпускает. И это еще не все проблемы.

— А что еще-то?

— А то, что у папаши твоего не особо много друзей за стенами вокзала и временами местные поднимают бучу. Тебе в это влезать ни к чему. А мне ни к чему, чтобы на меня потом все свалили.

— Если вдруг меня наверху убьют, обещаю никому не рассказывать, что ты мне помог. Договорились?

Рассмеявшись, толстячок заложил большие пальцы за ремень:

— Уел, уел. Что ж, план толковый. Управляться с лифтом я тебя не научу — не мое это дело, да и не люблю я дергать за всякие там шнуры. Но если свернешь вон за тот угол и до конца пройдешь налево, то увидишь лестницу. Только если кто-нибудь спросит, то я тебе ничего не говорил. И если вдруг задержишься здесь, не забывай, кто оказал тебе услугу.

— Спасибо! — просиял Зик. — Не забуду, будь спок. Ты настоящий друг.

— А то! — хмыкнул коротышка.

Но Зик уже удалялся от него трусцой, переходящей в бег. Через несколько мгновений он отыскал лестницу и с новообретенной уверенностью понесся по ступенькам. Даже если на верхнем этаже и творится что-то неладное, там могут быть люди в респираторах. Не важно, какого типа, неважно, у кого придется красть. — Зик раздобудет маску даже ценою жизни.

Освещение на лестничной клетке отсутствовало, и никаких способов разогнать потемки ему на ум не приходило, но преодолеть нужно было всего один пролет, а не умолкавший наверху шум служил прекрасным ориентиром.

Судя по звукам, по вокзалу взад-вперед бегали здоровенные мужики. В общей какофонии выделялись крики. Спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу, Зик поднимался все выше, пока здание не сотряс взрыв. Мальчик беспомощно замахал руками, пытаясь ухватиться за перила или еще какую-нибудь опору, однако потерпел неудачу и упал на четвереньки.

Когда затихли последние отголоски, Зик поднялся на ноги, вытер пыль о штаны и на ощупь двинулся вдоль стены. Вскоре на уровне пола возникла полоска белого света — очевидно, щель под дверью. Не отыскав ничего похожего на ручку, Зик изо всех сил налег на панель. Тем временем суматоха снаружи разгоралась пуще прежнего, и у него стали появляться сомнения, так ли уж сильно ему туда надо.

К воплям и топоту добавился узнаваемый грохот выстрелов.

Зик прекратил мучить дверь и замер. Встревоженный пальбой, он готов был пойти на попятную. Похоже, там кипела настоящая война — ничего похожего на тишину и роскошь покоев, пустовавших этажом ниже. Не о том ли Лестер нашептывал Миннерихту на ухо?

Он ни разу еще не видел вблизи настоящего, голодного трухляка. И уж тем более — целой своры.

В иррациональном порыве любопытства Зик принялся искать ручку вновь.

Чуть выше, чем ей положено было находиться, его пальцы нашарили какую-то штуку вроде рычага. Он схватился за нее и дернул. Ничего не произошло. Навалившись всем весом, мальчик потянул с удвоенной силой, однако дверь не сдвинулась с места.

И тут ее вышибли с другой стороны.

От мощнейшего удара дверь распахнулась, припечатав Зика к стенке. Из груди выбило дыхание, и он рухнул на пол, сжимая голову, хотя прикрывать ее было уже поздно. Разинув рот, он надсадно глотал воздух, от которого несло Гнилью и пороховой вонью. В горле появилось ощущение чего-то клейкого, и его чуть не вырвало. Звук вышел сдавленный и слабый — на фоне тарарама, царившего за дверным проемом, его нельзя было услышать.

И все-таки услышали.

Кто-то заглянул за дверь и обнаружил за ней мальчишку, бесформенной грудой осевшего на пол и спрятавшего лицо в ладонях. Этот кто-то отбрасывал очень широкую тень. Даже сквозь пальцы Зику было видно, что темная громада перегораживает весь проем.

— Эй, ты! Что здесь делаешь? Вставай, — выговорил мужчина через некое приспособление, превращавшее голос в механический гул. Казалось, каждое его слово пропущено через металлическое сито.

— Я… э-э-э… закройте дверь, а?

Зику было страшно: все больше пуль сновало между стенами, кошмарное громыхание выстрелов раздавалось совсем рядом. Щурясь, он отвел руки от лица и всмотрелся в силуэт, обрисовавшийся на фоне проема, но ничего не разглядел, кроме общих очертаний — не вполне человеческих. Силуэт принадлежал мужчине, облаченному в броню или костюм со стальными вставками, а также маску, напоминавшую формой бычью голову.

В течение нескольких секунд незнакомец хранил молчание; свистели пули, с лязгом отскакивая от наплечников. Наконец он вымолвил:

— Детям тут не место, слишком опасно. Что ты делаешь здесь?

Говорил он медленно, словно от ответа зависело очень и очень многое.

— Выбраться пытаюсь! У меня внизу отняли маску. Я думал…

В ход его мыслей грубо вмешался грохот, огласивший полумрак у верзилы за спиной, — такой громкий и раскатистый, что револьверы тут были явно ни при чем.

— Что это? — чуть ли не взвизгнул Зик.

Зашатавшись под силой взрыва, мужчина широко расставил ручищи и уперся в дверную раму, чтобы удержаться на ногах.

— Это Ударный Звукомет доктора Миннерихта. Он… он стреляет в людей звуком, не хуже настоящей пушки. — Судя по всему, он хотел добавить еще каких-то подробностей, но передумал и сказал: — А насчет выбраться — хорошая мысль. Только не отсюда. Лучше тебе не… — И произнес вдруг: — Иезекииль. Тебя ведь так зовут, да?

— А вы кто? И какая вам разница?

— Я знаю одного человека, который тебя разыскивает, — пояснил незнакомец, но мальчика такой ответ не успокоил.

Первым делом Зику вспомнилось лицо великана, дирижабль которого рухнул во дворе форта.

А этому типу хватало природных габаритов, чтобы наглухо перегородить проход, так что он мог быть капитану роднёй, а то и хуже — членом экипажа или наемником. В списке интересующих Зика занятий возвращение к человеку, у которого каждая ладонь была величиной с ведро, занимало последнее место. Еще его тревожило, что незнакомцу в маске известно его имя, — это осложняло дело, ведь теперь воздушный пират знал, кого ищет, и высылал за беглецом подручных.

— Нет, — разом ответил Зик на все вопросы. — Оставим это. Отпустите меня.

Мужчина покачал головой; маска заскребла по металлическим наплечникам, поскрипывая на стыках.

— Можешь идти, только сюда не суйся. Погибнешь.

— Мне нужна маска!

— А знаешь что? — Бросив взгляд через плечо, здоровяк приметил что-то любопытное. — Подожди-ка здесь, я сам тебе принесу.

Обойти его не вышло бы при всем старании — совсем как крепостной ров. Но если он отлучится на пару секунд, то у Зика появляется время на бросок…

— Хорошо, — шепнул он и кивнул.

— Обещаешь никуда не уходить? Дождешься?

— Да, сэр, — заверил его Зик.

— Отлично. Через минуту вернусь.

Но едва громила, бряцая доспехами, отвернулся, Зик юркнул мимо него и кинулся в сторону, подальше от очага схватки.

Стоять на месте было слишком жутко и отнюдь не безопасно, так что он пригнулся и скользнул к ближайшему укрытию — штабелю ящиков, которые таяли потихоньку от ударов пуль, выбивавших из них щепку за щепкой. По спине обжигающей кистью мазнул раскаленный кусок металла, продырявив рубашку.

Он попытался дотянуться рукой до саднящей полоски кожи между лопатками, но не смог и бросил это занятие, рассудив, что еще не умер и даже не умирает. Если уж на то пошло, голова у него болела куда сильнее, сильнее даже рассаженной руки.

Зик забился в угол, с ужасом глядя на открывшуюся глазам сцену.

Все помещение было поделено между враждующими сторонами. Заслышанные еще внизу звуки не обманули — здесь действительно кипела война. Только вот, вопреки заявлениям доктора и других, мальчик не увидел никаких трухляков — сопящих, подволакивающих ноги мертвецов, каких ему описывали. Он видел лишь вооруженных людей, ожесточенно паливших друг по другу. Между ними раскинулась блестящая гладь мраморного пола, который некогда был красивым, а теперь пестрел щербинами. С одной стороны засели три китайца в компании пары типов, одетых примерно как матросы с «Клементины». С другой — Лестер и горстка парней, явно прибывших на место боя из вокзальных подвалов.

С потолка сталактитами свисали каскады сияющих ламп, заливая светом затянутые паутиной и пылью закоулки, где разворачивались ужасные события.