Эпилог 12 страница

Последовала неуклюжая возня. Брайар рискнула оглянуться и застала суматоху, какую и ожидала увидеть. Фрэнк, Эд и Аллен с Уиллардом скрылись с глаз. Варни пытался спихнуть в люк подгулявшего Хэнка, помогая ему пинками.

— Сделано! — возвестил пианист, когда пьянчуга ойкнул и рухнул-таки в туннель.

— Замечательно, — сказала Люси. Но в то же мгновение от дверной рамы отлетел целый кусок и в проломе разом заворочались три хваткие смердящие конечности, усердно расшатывая те немногие доски, что еще отделяли их обладателей от опустевшей комнаты. — После вас, миссис Уилкс.

Свакхаммер громко выругался и кинулся к двери у пианино.

— За вами! — крикнул он.

— Мистер Свакхаммер, — откликнулась Брайар, — передо мной их тоже предостаточно!

И выпустила еще одну пулю.

Подбежав к восточной двери, здоровяк навалился на нее всей спиной и намертво уперся ногами в пол. Этот вход продержится не дольше, чем противоположный.

— Надолго нас не хватит! — рявкнул Свакхаммер и стряхнул беспокойные пальцы, которые полезли было ему под броню.

Развернувшись, он взвел курок у каждого револьвера и пальнул по двери — почти не целясь, в отличие от Брайар. От пуль измученной древесине досталось никак не меньше, чем от мертвячьих рук; теперь конструкция держалась на честном слове. Снизу дверь пробила нога и опасно задергалась, словно нащупывая что-то.

— Уходим! — закричала Брайар, затем вскинула винтовку в третий раз и выстрелила в одну из дыр, не выбирая себе цели.

— Вы первая! — отрезала Люси.

— А вы стоите ближе!

— Хорошо!

Барменша оббежала стойку и юркнула в люк. Как только глухой стук знаменовал ее приземление, Брайар обернулась и в каких-то дюймах от себя узрела маску Свакхаммера. Верзила схватил ее за руку и увлек за собой, да так быстро и ретиво, что она его чуть не пристрелила второпях; пришлось волочь винтовку за собой, как воздушного змея, пока саму ее волокли к люку.

Не выдержала одна дверь, потом вторая; с запада и востока в помещение хлынул поток обезображенных, мерзко пахнущих тел.

Брайар видела их урывками, краешком глаза. Скорости она не сбавляла и ни секунды не медлила, но ведь мельком на них взглянуть ей ничего не мешало, правда? А двигались они с проворством, какого едва ли можно было ожидать от трупов, готовых развалиться на части. На одном красовались остатки рубахи. На другом вообще ничего не было, кроме ботинок, — и части тела, которые обычно прикрыты одеждой, успели отвалиться, выставив на обозрение серо-черные кости.

— Вниз! — велел Свакхаммер и положил руку ей на голову.

Она пригнулась, подчиняясь нажиму его ладони. И чуть не повторила печальную судьбу Хэнка, но в последний миг нащупала верхнюю перекладину, схватилась за нее и съехала кое-как по лестнице, стукаясь о стену коленками. Затормозила у самого дна, соскользнула и почувствовала под собой пол, упершись голой рукой. Хорошо бы перчатки были сейчас в карманах пальто. Иначе совсем непонятно, где их искать.

Кто-то потянул ее за локоть. В темноте проступило обеспокоенное лицо Фрэнка.

— Мэм, — проговорил он, — вы как там?

— Нормально, — ответила она, после чего поднялась на ноги и шагнула в сторонку — и правильно сделала, иначе Свакхаммер, с грохотом сверзившийся сверху, приземлился бы прямо на нее.

Он встал во весь рост и взялся за скобы люка:

— Люси.

Пояснений не требовалось — та была уже рядом, сжимая в механической кисти три невесть откуда взявшихся стальных прута. Им предстояло сыграть роль засова. Люси по очереди передавала пруты Свакхаммеру, тот просовывал их через скобы, не забывая второй рукой удерживать люк.

Наверху истлевшие пальцы выискивали щели, но, к своей ярости, не находили: крышка плотно прилегала к полу, а ломик верзила забрал с собой. Для пущей надежности он вдел железяку туда же, куда и пруты, — пускай себе побесятся.

Под топот и скрежет мертвых ног и рук Брайар стала осматриваться по сторонам. Куда же ее занесло? Так глубоко под землей она еще не бывала — в таких сырых, потаенных недрах. Ничего общего с надежными кирпичными туннелями, которыми вел ее Свакхаммер; всего лишь подкоп, проделанный под более устойчивым сооружением. Эта нора угнетала Брайар, потому что напоминала о другой, похожей. О каверне под ее прежним домом, что пробуравила смертоносная машина, когда устремилась во внешний мир и вернулась обратно.

Пахло теперь точно так же — жидкой грязью, мхом и подгнившими опилками. Запах чего-то незавершенного, словно не рожденного еще.

Поежившись, она обхватила себя руками и прижала «спенсер» к телу. Но тепла от винтовки, побывавшей недавно в деле, почти не ощущалось — под пальто оно не проникало. Остальные сбились в тесную кучку возле нее. Их тревога передавалась Брайар; вскоре у нее застучали зубы.

Наконец с люком было сделано все, что только возможно, и рослая тень Свакхаммера застыла, словно никакого шума сверху и не доносилось.

— Люси, а где фонари? У нас тут что-нибудь припрятано?

— Есть вроде, — откликнулась женщина.

Брайар не понравилось, как прозвучало второе слово: оно намекало на какой-то изъян.

— Что с ним не так? — спросила она.

— Да керосина на самом донышке. Не знаю, надолго ли нам его хватит. Но вот он, Иеремия, держи. У тебя ведь искровик при себе?

— Да, мэм.

В руке у него возник предмет размером примерно с яблоко. Толстым пальцам, упрятанным в перчатки, он подчинялся неохотно.

— Ну-ка, — подала голос Брайар. Сняв противогаз, она упрятала его в сумку, потом протянула руку. — Скажите, что с ним сделать.

Свакхаммер передал ей искровик, но заметил:

— Миссис, вы бы маски своей пока не снимали. Нам еще на улицу выходить. — Затем указал на рычажок размером с палец. — Опустите его. Нет, быстрей. Резче. Пальцами помогите.

Она старательно выполняла его команды, и с четвертой или пятой попытки толстый черный фитиль заискрил; язычок пламени осветил их маленькую компанию.

— Что теперь?

— Теперь давайте его мне и надевайте маску, как было велено. Люси, тебе не подсобить?

— Не глупи, паренек. У меня все схвачено, — отозвалась барменша. Выудив из-под юбки сложенную в несколько раз маску, она встряхнула ее и расправила — и все это единственной рукой. Видимо, на лице Брайар застыл немой вопрос, потому что Люси пояснила: — Изобретение Миннерихта. Полегче вашей и защищает прекрасно — только недолго. С такими тощими фильтрами у меня и часа нет. Обычно я ее затыкаю под резинки чулок и берегу для всяких непредвиденных случаев.

— А часа хватит? — поинтересовалась Брайар.

Люси пожала плечами и легким движением натянула маску — от глаз до самого подбородка. Будь у нее вторая рука, и то не вышло бы изящнее.

— Да хватит. У нас неподалеку свечки припрятаны, фонарь потухнуть не успеет.

Завсегдатаи бара один за другим облачались в маски. Брайар решила не отставать и нацепила свою.

— Ненавижу эту штуку, — пожаловалась она.

— А их никто не любит, — заверил Варни.

— Кроме Свакхаммера, — вставил Хэнк. Судя по голосу, хмель из него еще не вполне выветрился, но мужчина пришел, по крайней мере, в себя и стоял на своих двоих — иначе говоря, состояние его заметно улучшилось. — Он свою просто обожает.

Обладатель доспехов повернул к ним голову:

— Еще как. Но давайте признаем: выглядит она шикарно.

Сквозь прессованный хлопок и угольные фильтры пробился голос Люси:

— И кто там говорил, что мужчины не тщеславны?

— Никогда не говорил такого.

— Вот и славно. Не придется величать тебя вруном. Ох уж эти мужчины с их игрушками.

— Послушайте, — перебила Брайар. Замкнутое пространство действовало ей на нервы, и под одежду просачивался промозглый холод. — Что будем делать теперь? Куда пойдем? Мистер Свакхаммер, вы сказали, нам сейчас наверх, на улицу…

— Верно. Позже надо будет вернуться и зачистить кабачок.

Она нахмурилась… под маской.

— Значит, поведете нас в другое убежище? Ну, в более безопасное. Может, я пойду уже, поищу сына?

— Ни в коем разе. Тут все кишит этими тварями, а вы даже фильтров не поменяли. Меткость меткостью, а шансов у вас никаких. Дойдем до старого хранилища, перегруппируемся. Вот тогда и обсудим, что нам делать наверху и как добраться до банковских кварталов.

— Самодур нашелся, да? — фыркнула Брайар.

— Зато головастый, — отозвался он, нисколько не обидевшись.

Уиллард приподнял фонарь, и Свакхаммер завозился с линзой. Вскоре туннель озарил тусклый оранжевый свет — жидкий, словно сок.

На грубо обработанных стенах поблескивала влага. К потолку уходили опорные столбы, на которых и покоился кабачок, но их присутствие утешало слабо. Вдоль стен стояли без дела лопаты; некоторые порядком уже ушли в грунт, одни черенки торчали между вагонеток. С вагонеток взгляд Брайар переполз на рельсы под их колесами, и до нее наконец дошло, что они не в каком-нибудь там погребе. Туннель вырыли с определенной целью.

— А чем вы тут занимаетесь? — спросила она. — Расчищаете пространство, да?

На сей раз ответила Люси:

— Нам дорога одна, милая, — вглубь. Всегда только вглубь. Сами ведь видите, как бывает… Наверх нам путь закрыт. Для этого у нас ни материалов, ни средств, ни возможностей — слишком опасно. Стены ведь не только для чужаков — они и нас удерживают не хуже. Так что если мы хотим расширяться — устраивать себе новые убежища, прокладывать туннели, — дорога нам только вниз.

Брайар вдохнула во всю грудь, преодолевая сопротивление маски, и сморщилась: вкус у здешнего воздуха был нездоровый, плесневелый.

— А не боитесь? Вы вот копаете, копаете — вдруг все обрушится?

— Миннерихт, — произнес отиравшийся рядом Фрэнк, будто это все объясняло.

Свакхаммер подхватил:

— Он хоть и чудовище, но умен как черт. Это его задумка. Все для нас расчертил, рассказал, как убрать грунт и не повредить зданию. Но месяцев шесть назад мы это дело бросили.

— Почему?

— Долгая история, — отмахнулся он. Кажется, развивать тему в его намерения не входило. — Трогаемся.

— Куда? — уточнила Брайар, послушно шагая за ним.

— К старому хранилищу, я же сказал. Оно вам понравится. Оттуда и до банковских кварталов недалеко. На улицу выйдем, осмотримся. Заодно поглядим, не побывал ли там ваш сынок.

— Недалеко?

— Да впритык, у самого края. Нам нужно попасть в старый Шведский трест — только он и не ушел под землю. Тут дело такое: Костотряс пробуравил фундамент, а в банке была металлическая камера — большая, тяжелая. Пол не выдержал, вот она и просела. И теперь у нас заместо парадного входа. — Повыше подняв фонарь, он взглянул через плечо. — Все в сборе?

— Все, — подтвердила Люси. — Шевелись давай, здоровяга. Мы за тобой.

Местами туннель до того раздавался, что свет от танцующего пламени не в силах был разогнать тьму по его краям, а кое-где становился таким узким, что Свакхаммер мог протиснуться только боком.

Зажатая в середине вереницы, Брайар семенила за ним следом, поглядывая из-под своей убогой маски на блеклый желтый огонек и пляску теней.

— Очнись. Мальчик, очнись. Ты как, жив вообще?

Зик не вполне был уверен, кто с ним говорит. Да и с ним ли.

От подбородка до ушей у него все чесалось — это он отметил в первую очередь. Кожу жгло, словно его угораздило заснуть лицом на кухонной плите. Затем он ощутил, что на живот ему что-то давит — тяжелое, твердое. Последней пришла жалящая боль в спине. Он лежал на каких-то обломках. Возможно, острых.

И некто тряс его за голову, добиваясь от него внимания. В воздухе стоял непонятный запах.

— А ну-ка, давай. Нечего притворяться мертвым, мальчик. Я же вижу, что ты дышишь.

Он никак не мог понять, чей же это голос. Не мамин. И не… Руди. От этого имени его бросило в дрожь; ужаснувшись, Зик заставил себя прийти в чувства. Вспомнить все было не так-то просто и отнюдь не приятно. Наконец он осознал, где находится… приблизительно.

А потом открыл глаза и увидел нависшее над ним лицо. Не то чтобы знакомое.

Хотя возраст сделал его бесполым, принадлежало оно все-таки женщине, решил Иезекииль. Несомненно, она годилась ему в бабушки, но точнее было не сказать — при свете ее фонаря, по крайней мере. Кожа у нее была заметно темнее, чем у Зика, — точно как кисет из хорошей замши или оленья шкура. Судя по тому, как сидела на ней куртка, раньше та принадлежала крупному мужчине; штаны она закатала и подтянула повыше, чтобы не упали. Из-под косматых седых бровей, словно из-под уличных навесов, смотрели глаза безупречного кофейного цвета.

Руки ее двигались как пара крабов — энергичнее и быстрее, чем можно было подумать. Она сжала его лицо в ладонях:

— Ты ведь дышишь, да?

— Да… мэм, — выдавил он.

Он недоумевал, с чего это разлегся тут на спине. И куда пропал Руди. И как он здесь очутился, и сколько пролежал, и как теперь вернуться домой.

Пушистые брови нахмурились.

— А газа ты, случаем, не надышался?

— Не могу знать, мэм.

Он все так же лежал и терялся в догадках. И в полном недоумении смотрел на нее. Самое большее, что было сейчас в его силах, — это отвечать на прямые вопросы.

Незнакомка встала, и Зик запоздало понял, что она стояла возле него на корточках.

— Если бы ты вдохнул хотя бы чуть-чуть, то уже не очухался бы. Так что, сдается мне, все с тобой хорошо, если только не сломал чего-нибудь, чего так просто не разглядишь. Ну как, сломал?

— Не уверен, мэм.

— «Мэм». Ну не потешная ли ты зверюшка.

Это был не вопрос.

— Я не нарочно, — пробормотал он и попытался сесть, но что-то большое и плоское ему мешало. Попытавшись устранить помеху, Зик сообразил, что это дверь. — Откуда на мне дверь?

— Паренек, да эта дверь тебе жизнь спасла. Без шуток. Вместо щита тебе была, пока ты по ступенькам катился. Если бы не она, сразу раздавило бы. Понимаешь ли, в башню врезался дирижабль. Пришвартовался с налету, так сказать. В стену. Будь удар посильнее, он протаранил бы и нижние этажи, с приличным воздухом. И превратился бы ты из живого мальчишки в мертвого, представляешь?

— Наверное, мэм. Мэм?.. — начал он.

— Прекрати называть меня «мэм».

— Хорошо, мэм, — отозвался он — не из упрямства, по привычке. — Простите. Я только хотел узнать, не та ли вы принцесса, которую мы встретили в туннелях. Вы принцесса?

— Называй меня миссис Анжелина. Этого имени вполне достаточно, мальчик.

— Миссис Анжелина, — протянул он. — А я Зик.

Согнув ноги, он сбросил с себя дверь и присел, а потом и встал — с помощью женщины. И не будь этой помощи, рухнул бы обратно. Перед глазами вспыхнули звезды; мальчик ничего не видел, кроме ослепительного черного сияния в своей голове. Искры пульсировали в такт жилке на виске.

Овладев собой, Зик подумал, что так, наверное, и падают в обморок и что таким сильным рукам, как у принцессы, позавидовали бы почти все мужчины, каких он только встречал.

Поставив его на ноги и прислонив к стене, она сказала:

— Не знаю, что сталось с твоим дезертиром. Видно, он и от тебя дезертировал.

— Руди… Он мне говорил, что не убегал с фронта.

— Ну да, он ведь еще и врун. Вот, возьми маску. Воздух тут не очень; наверху разбилось несколько окон, и в башню просачивается газ. Ты сейчас в подвале; тут получше, чем в других местах, но на изоляцию надежды уже нет.

— Маска… У меня все фильтры забитые.

— А вот и нет. Я тебе вставила парочку своих. На какое-то время хватит, а тебе только и нужно сейчас, что из города выбраться.

Он запротестовал:

— Рано мне уходить. Я ведь зачем сюда пришел — чтобы на Денни-Хилл попасть.

— Мальчик, Денни-Хилл совсем в другой стороне. Я ведь что тебе в туннеле на Раф-Энде втолковать пыталась: старый Остеруд не домой тебя вел. Он тащил тебя к дьяволу, которого они называют Миннерихтом. И Бог знает, что стало бы с тобой потом… а я не Бог. Зик, — проговорила она немного мягче, — за стеной тебя ждет мама, и, если ты к ней не вернешься, она добеспокоится до чего-нибудь ужасного. Не надо с ней так. Ни к чему ей думать, что потеряла ребенка.

Ее лицо исказила вспышка страдания; на миг оно превратилось в камень.

— Мэм?

Камень расплавился и сгинул.

— Никуда это не годится, поступать так с матерью. Тебе нужно домой. Тебя не было целый день, да что там, целые сутки, а ночь уже опять на исходе, почти утро. Пойдем со мной, хорошо? — Она протянула ему руку, и Зик ее принял, не особо представляя, что еще теперь делать. — Кажется, мне удалось договориться — тебя быстренько подкинут до Окраины.

— Может, оно и к лучшему, — произнес он. — Я ведь всегда могу вернуться, правда?

— Ну да, если хочешь умереть не своей смертью. Между прочим, я пытаюсь оказать тебе услугу.

— Знаю, и спасибо вам за это, — сказал Зик. — Только я не хочу уходить, пока не повидаю старый дом.

— Сейчас тебе такие подвиги не по зубам, юноша. Забудь. Да ты посмотри на себя: голова в шишках, одежда разодрана. Повезло еще, что жив остался. И что я пришла отбить тебя у этого старого черта с его огнедышащей тростью.

— А мне его трость понравилась, — заметил он, без особой охоты принимая маску из ее рук. — Штучка что надо. При ходьбе ему помогает, ну и защищаться. Его ведь на войне ранило…

Принцесса перебила его:

— Ни на какой войне его не ранило. Остеруд так быстро оттуда сбежал, что никакой снаряд не догнал бы. А бедро он себе повредил пару лет назад — свалился по пьяной лавочке с дома. И сосет с тех пор то опиум, то виски, то желтуху, чтобы болело не так сильно. Уясни себе, мальчик: он тебе не друг. Ну или не был твоим другом; может, при столкновении его убило. Не знаю, я его найти не смогла.

— Так мы в подвале? — сменил тему Зик.

— Да, как я тебе и говорила. Когда дирижабль налетел на башню, ты скатился на самое дно. Это я тоже говорила.

— На башню налетел? А зачем? — спросил он.

— Ну не нарочно же, дурачок. Да я и не особо представляю, с чего бы… Бринк хороший капитан, чертовски хороший, но корабля этого я не припомню. Новый, наверное, — может, капитан еще не освоился. Видно, что-то там у них не задалось, всего и делов. Сейчас они наверху, чинят поломку. Иначе в воздух не подняться.

Постепенно глаза Зика приноровились к свету фонаря — и с некоторым трудом до него дошло, что в руках у нее не обычная керосиновая лампа, а нечто более странное.

— Что это такое?

— Фонарь?

— Что за фонарь?

— Хороший и яркий, такому и дождь нипочем, — ответила она. — А теперь давай-ка соберись, мальчуган. Нам с тобой еще топать на самую верхушку башни, к дирижаблю. Хотя какой там дирижабль — хлам пиратский, из чего только не скроенный. Называют его «Клементиной». И да, к твоему сведению, — она понизила голос, — если у капитана новый корабль, это еще не означает, что его недавно построили. Очень даже может быть, что капитан его украл.

— Ага, и вы так вот просто оставите меня с этим человеком? — проворчал Зик. — Не по нутру мне, чтобы меня пираты через стену возили.

Принцесса стояла на своем:

— Они тебя не тронут. Я их с потрохами купила, к тому же они неплохо меня знают и, коли дали слово, навредить тебе не рискнут. Нянчиться не станут, но и страшного ничего не сделают — уж не страшнее, чем тебе уже досталось. — Чередуя материнские замашки с генеральскими, она вывела его на захламленную лестницу и объявила: — Ну все, пойдем. На самом деле, путь наверх вполне сносный. Все обломки скатились в подвал, совсем как ты.

И шустро полезла вверх, огибая завалы. Зик, так и не разобравшийся в своих чувствах, тронулся за ней. Вокруг не было и намека на свет, кроме фонаря Анжелины с его странноватым белым свечением. Через несколько пролетов они вышли на один из пустых этажей, оставшихся недостроенными. По ту сторону окон чернела непроглядная ночь — то ли уже очень поздно, то ли еще очень рано.

— Я оставил матери записку, но… она меня убьет.

— Уж как момент подгадаешь, — заметила принцесса. — Тут хитрость в чем: нужно, чтобы тебя не было достаточно долго; тогда она перестанет злиться и начнет беспокоиться… но с беспокойством тоже лучше не перебарщивать, иначе ее качнет обратно и она снова разозлится.

Он улыбнулся, позабыв про маску:

— У вас, наверное, у самой дети.

Ответной улыбки не было. Зик был в этом уверен, потому что женщина застыла на миг перед очередной заваленной ступенькой, а шелеста расплывшихся губ не последовало. Она просто зашагала дальше.

— У меня была когда-то дочь. Давно.

Что-то в ее тоне подсказало, что приставать с дальнейшими расспросами не стоит.

Он с кряхтеньем карабкался наверх, поражаясь ее энергии и силе; на ум лезли и другие неуместные мысли, которые лучше было придержать при себе. Жутко хотелось спросить, сколько ей лет; чтобы не проговориться, Зик спросил:

— А почему вы одеваетесь как мужчина?

— Потому что охота.

— Чудн о как-то, — сказал он.

— Ну и что ж с того, — откликнулась она. Затем продолжила: — Можешь задать и другой вопрос, если желаешь. Я же вижу, тебе интересно. Так интересно, что мне и без слов все слыхать. Вот так же вороны на улице молчат.

Зик понятия не имел, об одном ли и том же они говорят. Спросить как на духу, сколько лет она топчет землю, он не отваживался, так что решил зайти издалека:

— А почему тут нет молодых?

— Молодых?

— Ну, Руди мне в отцы годится, если не больше. Еще я видел китайцев, но почти все они были того же возраста… или даже старше. А теперь вот… вы. Что, в подполье все такие…

— Старые? — закончила она. — Хоть у меня и тебя представления о старости разные, подметил ты все-таки верно. И да, тому есть причина. И довольно простая. Можешь и сам догадаться, коли поразмыслишь хорошенько.

Он отпихнул в сторону балку, перегородившую дорогу.

— Вообще-то, мне сейчас думать некогда.

— Ну ты и чудак. Думать ему некогда. Да в таких случаях надо думать шустрее всего! Иначе протянешь здесь не дольше, чем блоха на песьей шкуре. — На очередной площадке она остановилась и подождала его, потом подняла фонарь и посмотрела вверх и вниз. — Так, я уже слышу матросов. Конечно, они там все не подарок, какого ни возьми… но думаю, с тобой все обойдется. Ну как, хотел бы ты соображать пошустрее?

— Да, мэм.

— Ну тогда скажи мне, пока мы еще не пришли: почему здесь нет детишек вроде тебя?

— Потому что… — Ему вспомнилось, что Руди рассказывал о китайцах и как они остались без женщин. — Потому что здесь нет женщин. А о детях обычно заботятся женщины.

Принцесса притворилась обиженной:

— Нет женщин? А я, по-твоему, кто? Есть у нас женщины.

— Да я же имел в виду молодых женщин, — пролепетал он, но сразу же понял, какую глупость сморозил. — В смысле, не таких старых, как… ну, у которых еще могут быть дети. У китайцев-то женщин нет, это я точно знаю. Так Руди сказал.

— Да что ты можешь знать? Но хоть в чем-то Руди тебе не солгал. Китаянок в городе нет, а если и есть, то я их не видела. Но послушай-ка: в подполье живет еще по меньшей мере одна женщина — однорукая барменша, звать ее Люси О'Ганнинг. И пусть рука у нее одна, устоять перед ней не могут ни двери, ни мужчины, ни трухляки. Крепкая баба, — добавила Анжелина не без восхищения. — Но сказала одно, скажу и другое: по возрасту она могла бы быть мне дочкой. А тебе матерью, если не бабушкой. Так что думай дальше, мальчик. Отчего здесь одни старики?

— Дайте подсказку, — взмолился он, одолевая очередной марш, заваленный пылью и всяким хламом.

Сколько их осталось позади, Зик не знал, но успел порядком выдохнуться и продолжения не хотел. Только это ничего не меняло. Принцесса не сбавляла ходу — и фонарь был у нее, так что он хвостом тащился за ней.

— Подсказку так подсказку. Давно ли у нас построили стену?

— Пятнадцать лет назад, — выпалил он. — Месяцем больше, месяцем меньше… Мама говорила, строительство закончилось в день моего рождения.

— Серьезно?

— Так я слышал.

А ведь пятнадцать лет — это немало, подумал Зик. Если ты не кроха, конечно. Сколько тогда было его матери? Да только-только двадцать стукнуло… И он потихоньку заговорил, отвоевывая у маски и усталости право на дыхание:

— А вот местные, большинство… они ведь здесь с самого начала?

— Угу, большинство.

— То есть если все они были уже взрослыми мужчинами… и женщинами, — поспешно добавил он, — лет по двадцать-тридцать… теперь им, самое меньшее, за тридцать-сорок.

Она развернулась на месте, чудом не заехав ему фонарем по лбу.

— Ну вот, видишь! Умница. Отлично же соображаешь, хоть и пыхтишь, как щенок. — После недолгих раздумий она продолжила: — До меня доходили слухи, что в китайском квартале есть пара-тройка ребятишек — то ли с отцами приехали, то ли с дядьями. Или вообще сироты, не знаю. А Миннерихт — он ведь так себя называет… изредка он зазывает сюда ребят помоложе, водится за ним такое. Только нужно понимать: те люди, которые начинали не здесь… они просто не могут привыкнуть. И надолго не остаются. Я их не виню.

— Я тоже, — поддакнул мальчик. Чего ему сейчас не хватало, так это исполнителя желаний — и, будь вселенная так любезна, он первым делом пожелал бы перенестись домой. Он был измотан до предела, от фильтрованного воздуха и вони уже мутило, кожа по краям лица воспалилась. Стоило ему закрыть глаза, перед внутренним взором вставал убитый китаец. Зику не хотелось находиться за одной стеной с этим трупом.

— Скоро, — пообещала Анжелина.

— Что-что?

— Скоро ты будешь на пути домой.

Он прищурился:

— Вы что, читаете мысли?

— Нет. Просто неплохо понимаю людей.

Тут до его ушей донесся отдаленный шум — откуда-то слева и сверху: стук инструментов по стальной обшивке, хмурая ругань мужчин в респираторах. Время от времени здание сотрясали удары, словно история с дирижаблем повторялась; Зик вынужден был цепляться за стену, чтобы не упасть. В двух вещах Руди не ошибся: ни женщин в китайском квартале, ни перил в недостроенной башне не имелось.

— Миссис Анжелина? — позвал он.

То ли зрение его обманывало, то ли за очередным поворотом стало немного светлее.

— Что такое? — откликнулась она. — Почти пришли. Видишь? Окон тут побилось без счету, вот лунный свет и сочится. Мы совсем рядом с местом крушения.

— Это радует. Я тут просто подумал… Руди мне говорить не хотел, а вы как-то не упоминали — кто такой этот Миннерихт, о котором вы оба толкуете?

Принцесса не то чтобы встала как вкопанная — дернулась и вздрогнула всем телом, словно наткнулась на убийцу или призрака. В осанке ее проглянуло что-то пружинистое, настороженное. Она была похожа на будильник, который слишком туго завели… и который вот-вот сломается.

Она проговорила:

— Его зовут совсем не так.

И обернулась, чуть снова не угодив ему фонарем по голове, — не сообразила, как близко к ней он шел. Даже маска не могла скрыть суровый рельеф ее лица с его хребтами и ущельями; крючковатый, как у ястреба, нос и глубоко посаженные глаза с косым разрезом складывались в карту ярости.

Ухватив свободной рукой Зика за плечо, она притянула его к себе — до того близко, что белый свет фонаря начал обжигать. Встряхнула, прижала еще крепче и промолвила:

— Если что-то не заладится, то тебе, наверное, лучше знать: мы сейчас на его территории. Если все пойдет насмарку, наперекосяк и псу под хвост, и ты не попадешь на дирижабль или же упадешь на землю, и он тебя найдет — лучше встретить его во всеоружии.

Матросы наверху забранились зычнее прежнего — на английском, расцвеченном акцентами со всех концов света. Зик не хотел их слышать, не хотел видеть морщин, глубоко прорезавших суровое лицо принцессы. Но гнев Анжелины пригвоздил его к месту, и он не мог шевельнуться, даже взгляда отвести.

— Никакой он не доктор и не немец, хотя и взял себе такое имя. Не гессенец[17] и не иностранец, но и не из местных. Так он утверждает. — И принцесса снова вздрогнула, словно ее посетила какая-то ужасная мысль. Глаза ее запылали огнем, и она прошипела: — Как бы он тебя ни уверял, что бы ни говорил, он здесь чужак и вовсе не тот, за кого выдает себя. Правды он тебе никогда не скажет, потому что ему выгодно лгать. И если ты ему попадешься, то он захочет тебя оставить — и чем больше я об этом думаю, тем больше мне сдается, что так и будет. Но ты не услышишь от него ни слова правды. Запомни это и тогда, быть может, переживешь встречу с ним. Только…

Она отстранилась, и захлестнувший ее лицо ужас стих, вернулся бурлить в свой котелок.

— Только мы постараемся, чтобы этого не произошло, — произнесла она и потрепала Зика по голове, взъерошив ему волосы и сдвинув ремешки, которые не замедлили впиться в воспаленную кожу. — Так что давай-ка пошли наверх, посадим тебя на корабль.

Улыбаясь как ни в чем не бывало, принцесса отпустила его и начала восхождение по бесконечному лестничному маршу — какому уже по счету?.. И вдруг они очутились на вершине, и в башенный колодец хлынул свежий воздух.

Иезекииль поневоле напомнил себе, что не такой уж он и свежий. Просто холодный. И веет с улицы. Но это еще ничего не означает — в особенности того, что можно сорвать маску… хотя за это он отдал бы что угодно. Тирада Анжелины потрясла его, а матросы с их грубыми криками внушали опасения.