Терри Пратчетт 18 страница

Мокрист обожал это «если ты не против». Как будто у дурака был выбор. Темные клерки утащили молодого гнома прочь и вернулись со страшим, и осторожный, методичный допрос продолжился – уже погромче, учитывая, что этот гном был гораздо старше. На этот раз в словах Ваймса содержалось куда больше угрозы, но, тем не менее, он уклончиво обещал, что обстоятельства сложатся гораздо лучше для гнома, если он расскажет абсолютно все, что ему известно о глубинниках, бурильщиках и других заговорщиках, которые обрекли их быть пойманными и брошенными на милость Низкого Короля.

— Да, сэр, судить вас будет Низкий Король, но, как я уже говорил, я замолвлю за вас словечко. На следующей станции я пошлю сообщения, если, конечно, ваши минутные друзья не сожгли башню.

И тут гном вздрогнул. Мокристу стоило усилий удержаться от аплодисментов.

— Фред, - сказал командор, - пожалуйста, попроси их привести сообщника этого джентльмена, чтобы они могли наслаждаться обществом друг друга до конца путешествия.

И когда оба гнома оказались в почтовом вагоне под надежным присмотром темных клерков, Ваймс продолжил.

— Ну, ладно, - по-прежнему дружелюбно сказал он. – Прошу прощения за наручники, но мы же не можем дать вам сбежать, правда? А вы должны помнить – особенно вы, сэр, в вашем возрасте – что могло быть и хуже. И боюсь, я вынужден сказать, что все еще может стать хуже, но, как я уже говорил, я замолвлю словечко. За вами будут присматривать, пока я не смогу организовать вашу высадку под конвоем, так что если вы что-нибудь вспомните, пожалуйста, не стесняйтесь рассказать, и я посмотрю, что можно сделать. Но я уверен, вы согласитесь с тем, что ради безопасности обеих сторон, вам лучше находиться в этом изолированном помещении, где никто не сможет вам навредить. Я лично прослежу, чтобы вас регулярно кормили.

Он повернулся к Мокристу.

— На пару слов, если вы не против.

Вернувшись в вагон охраны, командор достал откуда-то сигару и прикурил ее в нарушение всех существующих железнодорожных правил, а затем уселся на скамью.

— Мистер Губвиг, вы как-то лукаво выглядите. Говорите, не стесняйтесь.

— Ну, командор, я впечатлен тем, как вы запудрили им мозги. Они думают, что вы их друг, что вы хотите им помочь.

В ответ Ваймс выпустил новый клуб дыма.

— Разумеется, я их друг, - ответил он с самым серьезным видом, - и я продолжу быть их другом, пока. Это вы мошенник. А я - нет. О, да, я могу сделать их жизнь невыносимой, или даже хуже. Тот постарше, которого вы так находчиво познакомили с железнодорожными ботинками, он – мозг этой конкретной операции. А малыш – только пешка, идиот, до предела напичканный ложью, возбуждающей ложью о том, что действует во славу Така. Я имею в виду, что он плох даже как трейнспоттер.

Ваймс похлопал себя по карману.

— А теперь у меня есть имена, о, такие имена, такие восхитительные имена. А когда я донесу суровую правду жизни до их обладателей, у меня без сомнения появятся новые имена, и мы увидим, как кролики удирают. Полицейская работа не сводится к выбиванию дверей, знаете ли. Вся штука в том, чтобы докопаться до сути вещей, а когда видишь суть, видишь вершину пирамиды. Вершина-то мне и нужна. Мы скоро остановимся за углем и водой в местечке под названием Клюкавка, а там должны быть семафорные башни.

Он улыбнулся.

— Интересно, что скажет Его Светлость на мой прелестный список имен? Думаю, он пройдет едкий путь от иронии к сардоническому смеху, не успев и дух перевести.

Он снова хлопнул себя по карману.

— Некоторых я знаю. Все могущественные гномы, непоколебимые сторонники Низкого Короля с одной стороны, и услужливые помощники глубинников - с другой. Большое вам спасибо, мистер Губвиг. Вы – огромная потеря для профилактики преступности. Но вы ведь поняли, что происходит, потому что узнали себя, верно? Очень удобно, я тоже так делаю. Знак всегда должен считать вас своим другом, а вы должны быть чем-то вроде опечаленного, но все еще любящего отца. Знак – это щит от пугающей темноты снаружи.

Командор отвернулся и спросил:

— Шнобби, кто дежурит на станции Большой Кочан?

— Сержант Виллард, мистер Ваймс.

Ваймс обратился к Мокристу:

— Это хорошо. Он старый коп, получит свой скоростной вагон и предстанет перед Его Светлостью, не успеем и глазом моргнуть. А пока эти двое в кандалах, у него и проблем никаких не возникнет. Знаете, мне их почти жаль. Глубинники, бурильщики, как бы они там себя ни называли, modus operandi[73] у них один всегда один – найти невинного гнома с правильными связями и объяснить ему, что если он не подчинится требованиям и не сделает то, чего от него хотят, скорее всего, вся его семья просто исчезнет в Гиннунганапе.

Он снова улыбнулся.

— Если уж так посудить, то я делаю то же самое, но я плюшевый мишка в сравнении с ними, и я на правильной стороне.

Ваймс встал и немного размял руки, чтобы восстановить циркуляцию крови.

— А теперь я думаю, мне нужно найти Короля, чтобы поделиться своими захватывающими открытиями. Не беспокойтесь, я расскажу о ваших подвигах. Вы обращаете внимание на людей, а это само по себе заслуга.

Воздух с улицы пропитывал вагоны ароматом Равнины Сто, который состоял всего из одного запаха – капустного, и это был грустный запах, источающий беспомощность и меланхолию. Кстати, капуста сама по себе была отличная, особенно новые сорта.

Город Большой Кочан – теоретически, последнее место, куда захочет отправиться разумный человек, – был тем не менее популярен летом - благодаря аттракционам Капустного Мира и Научно-исследовательскому институту Капусты, студенты которого первыми подняли капусту на высоту пятисот ярдов исключительно на силе ее соков. Никто не спрашивал, что заставило их это сделать. Зато это была популярная наука – среди студентов в том числе.

Как только поезд поравнялся с платформой 2 в Большом Кочане, рядом с вагоном охраны появилось несколько стражников. Мокрист наблюдал за тем, как командор Ваймс высадил пленников, с которыми был так любезен, и как они под конвоем пересели в скоростной вагон.

Когда вагон исчез, Вайм обратился к Мокристу:

— У нас есть имена и адреса их семей, так что их будут круглосуточно охранять, пока вся эта чертова кутерьма не закончится. Я знаю, что Ветинари будет рвать и метать, увидев счет, но когда он этого не делал?

Точно по расписанию поезд отправился из Большого Кочана, оставляя серый смог Анк-Морпорка далеко позади за горизонтом. У Мокриста сложилось ощущение, что он понемногу поднимается в гору, что было, по меньшей мере, сравнительно верно. Все шло по плану, люди устраивались для долгой поездки, и у него появилось время подумать. Теоретически, он знал, что волноваться следует, когда что-то идет не так, но его инстинкт имел тенденцию волноваться, когда все шло слишком хорошо, чтобы быть правдой.

И сейчас в его голове собиралось грозовое облако беспокойства, словно молот богов только ждет момента, чтобы обрушиться на него. Что он упустил? О чем забыл? Нет, все должно быть хорошо.

Впереди стоял мост с обычным троллем на страже. Семьи троллей – железнодорожников относились к мостам – новеньким и сияющим – как к своей собственности. Да, тоннель был для тролля, словно приятная прогулка в парке, но мост, твой собственный мост… особенно с удобствами, любезно предоставленными Гарри Королем, и достаточной площадью, чтобы растить детей… «Тролли», - думал Мокрист. Кто бы мог подумать. Они содержат свои мосты в сверкающей чистоте. На самом деле Эффи даже объявила конкурс на лучшего хранителя моста по всей длине Анк-Морпоркской железной дороги с не больше не меньше, чем двадцатью козлами победителю.

Путешествовать поездом значило видеть мир во всей его переменчивости – деревья, фермы, луга, реки, поселки, о которых Мокрист никогда не слышал до железной дороги, да и сейчас трудом припоминал названия которых – вроде вот этого, Шибко Опоздал, судя по знаку – проносились мимо на железнодорожной скорости. Но кто там живет, и чем они занимаются? – задавался вопросом Мокрист.

Особенный интерес у него вызывали поселки железнодорожников. Их жены, заприметив пассажиров, выбирающихся из поезда на остановках для дозаправки углем и водой, демонстрировали такое понимание коммерческих основ мироздания, которому лорд Ветинари бы аплодировал. Они выстраивались наготове со взбитыми сливками, домашними пирогами, превосходным горячим кофе и даже – в одном памятном случае – маленьким поросенком.

Но даже это затмевала блестящая идея, с которой он столкнулся месяц назад, в глуши далеких Дверубашки, которые считались в Анк-Морпорке несуществующим местом. Две трудолюбивые дамы держали большой плакат: «Спальные одежки для спальных вагонов». Леди, занимавшиеся вязанием, пока их мужья бродят вдоль путей, пытались построить небольшой бизнес на всех тех пассажирах, которые, подобно Мокристу, смеялись и выворачивали карманы. Ему всегда нравилось, что, если насмешить клиента, то его деньги, считай, у тебя в кармане.

Приближался еще один зна, к и он прищурился, чтобы разобрать название на табличке и – ввуууух – он увидел, что они в Монашьем Лишении, или они были там, поскольку ход поезда быстро отбросил это место в прошлое и – ввууух – приближается – ввууух – Верхний Фетросвист, по всей видимости. Но вечнодвижущийся поезд прошел и его, и Мокрист ждал увидеть знак Нижний Фетросвист, но поезд пошел в другую сторону, отправляя неизведанные места в забвение. Диковинные места и диковинные названия, живущие в мгновении победоносного поезда.

С грохотом мимо пронесся другой состав, но откуда? И куда он идет? Мокрист сдался. Злоупотребление путешествиями по железной дороге может превратить тебя в философа, хотя, признал он, и не очень хорошего.

Следующая угольно-водная остановка была в Семи Челках. Название ничего не говорило Мойтсу, и даже Ваймс отрицательно помотал головой. Это было одно из тех мест, сходя в которые из поезда, люди исчезают в глуши и, скорее всего, только налоговые инспекторы и почтальоны знают, кто вообще здесь живет. И тем не менее, население Семи Челок пополнилось четырьмя путевыми обходчиками, их домами и семьями, расположившимися прямо у колеи.

Мокрист разговорился с мужчиной, который управлял водопроводным краном, и спросил:

— А не сложно вам спать здесь, когда поезда постоянно проходят мимо?

— О, благослови вас бог, сэр, но нет, сэр, вовсе нет. О, у нас ушло некоторое время на то, чтобы акклиматизироваться, - и он хихикнул, как человек, который впервые употребил непривычное слово, и теперь ему смешно. – Моя жена спит как младенец. Единственный раз, когда она проснулась, случился на прошлой неделе, когда Летун не смог сюда добраться. Она клянется, что неурочная тишина выбивает ее из колеи.

Ваймс, кажется, никогда не покидал вагон охраны, за исключением редких вылазок к Королю и его телохранителям, так что все телеграммы несли туда же. В вагоне охраны все время было полно гоблинов, но на этом их экспансия не останавливалась. Они крутились повсюду – подкручивали гайки, смазывали, паяли и хлопотали. Мокрист спрашивал Симнела об этом еще давно, и услышал в ответ, что они смазывают все, что нужно смазать, и ремонтируют все, что нужно отремонтировать, и вообще – предотвращают любые неисправности.

Конечно, от них исходил запах, но однажды привыкнув, как Ангела привыкла давным-давно, ты никогда после о нем уже не вспоминал. А еще, когда поезд останавливался в стороне от основных направлений, они убегали с поручениями и собирали телеграммы с новостями обо всем, что может иметь отношение к поездке.

Старые добрые телеграммы – стали говорить люди в наши дни. Раньше к ним относились с пренебрежением, но теперь люди стали использовать телеграммы даже чтобы узнать, какая погода ожидает их впереди. Немного удобства, но не такая уж необходимая необходимость.

Тем не менее, в отрыве от телеграмм вы начинали чувствовать себя второсортным гражданином. Шпилька часто рассказывала ему, как бесятся клиенты от своих телеграммных счетов, которые, по его мнению, были не так уж плохи в сложившихся обстоятельствах. Но у людей в голове срабатывала какая-то трещотка: это новинка, значит, она должна быть у меня. Вчера ты еще об это не знал, а послезавтра уже не можешь без этого обойтись. Так работают технологии. Кажется, что ты управляешь ими, но, если подумать, все обстоит с точностью до наоборот.

Насмотревшись на водопроводный кран, Мокрист почувствовал себя неприкаянным и теперь – как он делал каждый раз, когда чувствовал себя неприкаянным, – отправился в вагон охраны. Детрит спал неподалеку, на куче упаковочных коробок, окруженный всем сопутствующим мусором. Складывалось впечатление, что все путешественники, которые не были в собственном смысле пассажирами, облюбовали вагон охраны как временный дом. Возможно, причиной тому была кофеварка. А еще там был Сумрак Тьмы, который варил очень особенный кофе. Мокрист немного подумал, а затем ухмыляющийся гоблин протянул ему кружку с пузырящимся напитком.

— Я все понял. Ты шаман, да?

Ухмылка гоблина стала шире.

— Простите, мистер. Тут вы не угадали. Можете звать меня шамгогом. Звучит, к сожалению, не очень, но нет в мире совершенства.

Мокрист посмотрел на кофе и спросил:

— Пахнет приятно, но что со мной от него будет?

Шамгог ненадолго задумался.

— От него вы будете настороже, деловой человек! Может, волосы на груди вырастут. Небольшая тенденция ходить в туалет почаще.

Он посмотрел на Мокриста так искоса, как может только гоблин и добавил:

— Гарантировано не заставит вас убивать гномов.

Кофе был и правда отменным. Надо было отдать гоблину должное.

Он всматривался в окно. Наверное, это все воображение, но Скундский лес казался все темнее и темнее по мере того, как они приближались к нему. Лес был хуже пустошей. Насколько Мокрист помнил, деревья в Скундском лесу стоят плечом к плечу, а если вы думаете, что у деревьев нет плеч, вы просто не были в Скундском лесу. Это было одно из тех мест, где до сих пор осталось полно магии. И многие страхи и поверья все еще витали вокруг. Никто не совался туда без необходимости – разве что какой-нибудь случайный дровосек, на спор. Это было мрачное место, следящее за тобой через равнину и ожидающее своего часа. Место, которого лучше избегать, если не хочешь, чтобы тебе на голову свалился волшебник. Если бы какому-нибудь пейзажу удалось научиться рычать, это бы был Скундский лес.

Мокрист воспользовался возможностью рассмотреть оснащение вагона. На такое путешествие предусматривалось два охранника, и хотя поездом и нельзя было управлять отсюда, но охранник мог, по крайней мере, остановить его, – полезные сведения.

По мере наступления темноты храп Детрита стихал от чего-то, приблизительно напоминающего боевой клич бобров, сражающихся насмерть, до низкого гула, от которого резонировал весь вагон. Было что-то удивительное в виде мощной груди, сделанной из камня. Не в первый раз Мокрист вспомнил: «Из камня сделаны они, и сказано было, что камень живой». И снова его мысли вернулись к Железной Герде. И, к своему восторгу, он совершенно перестал волноваться: лошади, големы, механизмы – отлично, и в чем тут подвох?

Он посмотрел вокруг. За исключением спящего Детрита, вагон охраны вмиг опустел. Остальные обитатели поезда устраивались на ночь где-то еще, занятые собственные делами; командор Ваймс делал обход вагонов.

Мокрист двигался быстро, неспособный больше сопротивляться бесенку внутри себя. В конце концов, уговаривал он себя, он достаточно долго ждал, а другого шанса может не представиться. Он открыл дверь вагона и, уцепившись за край, взобрался наверх, толчком захлопнул дверь и вылез на крышу. Очутившись там, он позабыл обо всякой осторожности, и стал танцевать по крыше поезда, перепрыгивая с вагона на вагон, прислушиваясь к ритму колес, подстраиваясь под него, чувствуя паровоз и всю тональность железной дороги, пока ему не начало казаться, что он его понимает. Это было как благословение, как дар. Что-то, чего стоит добиваться, но что, тем не менее, не потерпит фамильярности. Совершенно увлеченный он думал о том, что пар не стоит недооценивать.

Один раз он услышал «Ой» снизу, и это «ой» было ему знакомо. Он наклонился и произнес:

— Мокрист фон Губвиг. Кое-что проверяю.

Он услышал, как голос, произнесший «ой», ворчит, и оставил его ворчать себе сколько угодно, потому что он делал то, что хотел сделать с тех самых пор, как впервые увидел Летуна.

Опьяненный восторгом езды, Мокрист проскользнул обратно в вагон охраны, в котором по-прежнему не было никого, кроме Детрита. Он пригладил волосы, вытер сажу с лица, и вышел из вагона, все еще улыбаясь.

Вниз по ходу поезда погас свет, когда командор Ваймс появился из своей последней вылазки и отправился за кофе.

— Король и его военные советники строят планы, - сообщил он. – Ваши последние телеграммные отчеты и то, что я слышал от… скажем так – наблюдателей на местности, позволяет мне предположить, что строительство дороги идет довольно успешно.

Он хитро взглянул на Мокриста.

— Кажется, скоро, ваши слова подтвердятся делами. Да, еще кое-что. Телеграмма от вашей жены. Даже несмотря на распространяющиеся известия о перевороте в Шмальцберге, на башни вне Убервальда напали всего пару раз.

Мокрист был захвачен врасплох.

— Ну… это хорошие новости.

Ваймс только поморщился.

— Рано радоваться. Держу пари, там еще остались те, кто готов свалить башню, даже если будет видеть Така наверху. Понимаете, вот в чем проблема. Если столько времени питаться одной ненавистью, выплюнуть ее будет очень сложно.

Мокрист с самого начала убедился, что – о, радость – у него будет отдельное купе. Правда в отличие от купе первого класса, его было более утилитарным, и пользоваться им было занятием, подходящим людям со страстью к округлым кубикам и прочим печально известным игрушкам.

Там была раскладная кровать, разложившаяся ему по голове, и ванна, в которую могла поместиться разве что его зубная щетка. Но к ванне прилагалась мочалка, и, поскольку он был достаточно гибок, он постарался найти ей применение. Закончил умывание он если не чистым, то всяко не грязнее, чем был. И, боги, он так устал. Но, что бы ни заставляло его всерьез нуждаться во сне, ум его был врагом его, и чем старательнее он старался уснуть под убаюкивающий стук колес, тем обильнее распускалось в его голове целое облако пустячных мыслей.

Пока им везло – они столкнулись всего с двумя шпионами глубинников, и к тому же весьма посредственными шпионами, но шила в мешке не утаишь, и рано или поздно, глубинники узнают, что Рис в поезде. Вся надежда Симнела зиждилась на том, что они едут на Железной Герде. Но была ли она на самом деле такой особенной, если учесть, что большую часть времени она катала детишек вокруг фабрики? Но, думал Мокрист, когда он впервые ее увидел, она была такой маленькой, что он сомневался, сможет ли она доехать даже до Сто Лата. Теперь же она кажется такой мощной. А Симнел столько возился с ней и уделял ей столько внимания, как будто, если она перестанет быть королевой фабрики, случится конец света. Она никогда не спит – все время издает какое-то шипение, металлический звон, механический шепот, независимо от того, работает она или нет.

Мокрист думал о том, кто проник на фабрику, чтобы уничтожить ее, а уничтожил себя. Дикий пар из поезда, который стоит на месте. Земля, огонь, ветер и дождь слились в один элемент – скорость. И понемногу Мокрист уснул, хотя часть его продолжала прислушиваться к стуку колес, прислушиваться во сне так же, как моряк прислушивается к шепоту моря.

Пока Мокрист спал, поезд несся сквозь ночь, как очень медленная комета, взбирался на Карракские горы. Луна ушла куда-то за тучи, и единственным огоньком, видным в этой ночи, был лобовой прожектор локомотива да зарево печи, когда ее открывали, чтобы докинуть еще угля.

Кочегары Гигиенической Железной дороги были отчаянными людьми: неразговорчивыми, постоянно мрачными, удостаивающими парой слов только машинистов. В неписанной иерархии железнодорожников машинисты, разумеется, занимали первое место, но за ними шли кочегары, а за кочегарами – обходчики и сцепщики: низшие существа, признаваемые, тем не менее, полезными. Временами оказывалось, что кочегары считают себя самым важным компонентом железной дороги – хранителями ее души в собственном смысле. После смены они собирались вместе, ворча, пыхтя дрянными трубками и разговаривая исключительно друг с другом. Но круглосуточное ворочание лопатой делало мышцы железными, так что кочегары были сильными и подтянутыми людьми, и иногда между сменами - под бурные приветствия товарищей – проводили спарринг-матчи на лопатах.

На самом деле, один из кочегаров этого поезда был чем-то вроде легенды, если верить остальным, хотя Мокрист его еще не встречал. Говорили, что если задеть Кочегара Блэка, он превращается в ходячую смерть. Другие кочегары были свирепыми бойцами, но утверждалось, что ни одному из них не удалось и пальцем тронуть Кочегара Блэка. Лопата кочегара, используемая не по назначению, была наглядной иллюстрацией сентенции командора Ваймса о том, что любое орудие труда в умелых руках может причинить стражнику серьезную головную боль.

Так что кочегары смеялись, плясали, устраивали бои на лопатах и напивались – но только когда не должны были работать у печи. На счет этого им не нужно было указывать.

Сегодня вечером, закутанный от холодного ветра, носившегося вокруг кабины, кочегар Джим обратился к машинисту:

— Вот твой кофе, Мик. Хочешь жаркого?

Мик кивнул, не отводя глаз от дороги. Кочегар Джим осторожно выбрался наружу и поджарил пару яиц на тыльной стороне своей лопаты, что было дополнительным плюсом работы с раскаленной печью.

Дома, второпях построенные для железнодорожников, располагались поблизости от водопроводных кранов и угольных хранилищ, чтобы можно было постоянно присматривать за драгоценными запасами воды и угля. Они были довольно небольшими, что приводило к определенным сложностям в расселении, если в семье были дети и старики, но все говорили, что такое жилье все равно в два раза лучше, чем то, которое они могли бы найти в городе. Кроме того, ты все время был на свежем воздухе. По крайней мере, пока мимо не проходил поезд.

Этой ночью миссис Пламридж – мать Джека Пламриджа, путевого обходчика, поняла, что ее ночной горшок полон, и отругала себя за то, что не опорожнила его до темноты. Она не доверяла блестящему фарфору в уборных. Всю свою жизнь она ходила в специально отведенное место в саду, строго придерживаясь заведенного графика, так что она почувствовала себя несколько сосудообразной, когда прямо перед ней выскочил гном и с криком «Смерть железной дороге! » попытался что-то бросить в нее.

В ответ миссис Пламридж метнула ночной горшок с силой, которой сложно ожидать от старой женщины, которая, если верить ее сыну, сделана из тика. Горшок был очень большой и оставался прискорбно полным, а крик разбудил всех соседей. Так что когда злоумышленный бурильщик пришел в сознание, он обнаружил себя связанным и направляющимся в Анк-Морпоркский суд.

Железнодорожники и их бабушки были простыми людьми – можно сказать людьми от сохи, так что они не позволили бурильщику даже помыться, что в указанных обстоятельствах было равносильно катастрофе.

Когда Мокрист проснулся на следующее утро, он понял, что очень голоден, и был приятно удивлен, обнаружив завтрак (круглосуточный завтрак, как выяснилось) в вагоне-ресторане.

Кроме него, там были только Башфул Башфулссон и Низкий Король. Они сидели и болтали, словно бизнесмены, обсуждающие сделку и наслаждающиеся доставшимся им изобилием.

Король негромко поприветствовал Мокриста и сказал:

— Я так и не осмотрел поезд, мистер Губвиг. Мы с Башфулссоном и другими были заняты планированием с тех пор, как сели. Составите нам компанию?

Когда Мокрист уселся, Башфулссон обратился к нему, будто ища поддержки:

— Я пытаюсь уговорить Риса рассказать нам, что он намеревается предпринять.

Король только улыбнулся в ответ.

— Я намерен захватить Шмальцберг, дорогой друг Башфулссон, и сделать это с наименьшими потерями. Поверь мне, как это ни обидно, но я Король над моими врагами так же, как и над моими друзьями. И, видишь ли, есть определенное noblesse oblige [74]. Плох тот король, который убивает своих подданных. Я предпочитаю увидеть их скорее раздавленными, чем мертвыми.

Башфулссон сказал:

— Серьезно? После всего, что они сделали? И всего, что они спровоцировали? Они находили молодых гномов и забивали им голову дурацкими откровениями…

— У меня есть имена, - перебил его Король, - имена лидеров, имена приспешников. О, да, их ожидает расплата. Но не аутодафе.

— Боюсь, вы проявляли к ним слишком много понимания в последнее время, сэр, - Башфулссон аккуратно подбирал слова. – Как ни прискорбно это признавать, но я пришел к выводу, что если вы продолжите подставлять им другую щеку, они так и будут бить вас по лицу. Думаю, нам ничего не остается, кроме как ворваться и перебить всех. Нет смысла стучать в дверь и вежливо спрашивать, не будут ли они так любезны вернуть вам вашу Каменную Лепешку.

К удивлению Мокриста Король ответил:

— Как бы мы ни презирали слово «политика», одним из наиболее полезных ее аспектов является прекращение кровопролития. О да, кровопролитие произойдет. Но поколения сменяют друга друга, люди меняются, и однажды то, что казалось совершенно невозможным, становится обыденным. Мало того – неотъемлемым. Вот как железная дорога, например. И к слову говоря, мистер Губвиг, как движется дело? Как там ваша логистика?

— Первоклассно, сэр. Это такое железнодорожное словечко, означает, что все хорошо.

Король одарил Мокриста взглядом. Не таким уж и тяжелым - по общим меркам взглядов, но это был королевский взгляд, и выглядел он оценивающе.

— Посмотрим, молодой человек, посмотрим.

После завтрака не оставалось ничего другого, кроме как смотреть из окна на вьющуюся ленту горного пейзажа: деревья, скалы, еще деревья, скалы побольше, снова деревья, то, что могло быть поляной, на которой работают лесорубы, короткая темнота, когда они достигли скал, достаточно больших, чтобы требовать постройки тоннеля, и все заново. Мокрист думал о том, что за всеми этими деревьями, скалами и утесами есть дома, маленькие деревеньки, о которых мы еще не знаем, и значит, однажды нам придется остановиться здесь… и здесь…. И здесь. А потом однажды какой-нибудь паренек из селения на вершине последней гряды сядет на поезд и окажется в Анк-Морпорке, полный надежд. Почему нет? Станция за станцией они меняют мир. И он позволил себе небольшую искру гордости.

За исключением Водопадов[75], единственным более-менее знакомым местом в Земфисе было Сокращенное Аббатство. Теперь оно было в руинах, монахи давно покинули его. В наши дни там был скорее базар, медина, передвижной рынок, который напомнил Мокристу Анк-Морпоркские Тени в праздники. Ничто не оставалось на месте надолго, тишина была сродни благословению. Каждый что-то продавал, и казалось, что рано или поздно, все и вся может быть продано или куплено. Или украдено, если понадобится.

Боярышниковая Дорога выделялась среди других торговых путей в Земфисе, по которым караваны верблюдов проходили, чтобы принести на своих подметках людям Равнины маленькие незначительные штучки, без которых жизнь станет невыносимой и довольно опасной. Там были специи из Клатча[76], ткани с Противовесного континента, приплывшие сюда на тихоходных баржах, загадочные деликатесы и прискорбно много способов в мгновение ока стать очень счастливым и очень мертвым чуть погодя. Судя по тому, что некоторые торговцы нежились в каком-то полулегальном интерьере, наряду с законным товаром, продававшимся с прилавков, наличествовало некоторое количество контрабанды. В черных комнатах некоторых недобросовестных лавок стояли клетки с одичавшими демонами, а после темноты редкие верблюды выскальзывали из города, нагруженные бочками необработанной патоки.

И хотя большинство здравомыслящих людей, которым была дорога их частная собственность, а также жизнь, обычно прислушивалось к советам тех, кто уже побывал в Земфисе и с тех пор старался избегать этих мест всеми возможными способами, всегда находились отчаянные туристы, прибывавшие в Земфис по пути к Сосцам Сциллы – зубчатой горной цепи, которая предоставляла каждому отдельному альпинисту широчайший ассортимент способов быть найденным висящим на одной ноге вниз головой над бурлящим потоком, напоминающим праматерь всех кофемолок. Всего было восемь вершин – острых и неприступных, и если бы кто-то составил гид по засадам, эти вершины, определенно, вошли бы в тройку победителей.

Наблюдая Сосцы с сидения, удобно установленного жителями Земфиса в качестве смотровой площадки для любителей видов, Мокрист обдумывал, что вскоре их поезду придется проезжать как раз через эти вершины. На карте они выглядели неплохо, но вблизи и при личном знакомстве были просто ужасны. У Сциллы было восемь поводов для гордости.

Над зеленью висел туман, цепляясь за крутые предгорья Сосцов. Рельеф выглядел полностью непреодолимым для поезда, но симнеловские ребята с логарифмическими линейками сумели найти подходящий путь. Колею проложили, и Мокрист знал, что всю неделю ее будут охранять слоняющиеся вокруг тролли.

В этот момент он услышал крик командора:

— Губвиг! Ложись!

Мокрист упал, а что-то, замеченное командором, по косой пронеслось сверху. Он уже собирался подняться, когда Ваймс толкнул его обратно на землю, и снаряд просвистел обратно, прежде чем наконец упасть где-то недалеко от них.