Терри Пратчетт 18 страница

Товарищ Робки выглядел озадаченным.

– А башмаки кто делать будет? Я?

– Конечно, но все будет принадлежать народу.

– А кто будет платить? – не унимался господин Робки.

– Все будут платить разумную цену. А тебя перестанут мучить угрызения совести из‑ за того, что ты наживаешься за счет пота и крови пролетариата, – коротко объяснил Редж. – Ну а теперь…

– Это ты про коров, что ли? – уточнил Робки.

– А?

– У нас только коровы да парни в сыромятне… Честно говоря, они просто торчат на лугу весь день, не парни из сыромятни, конечно, но…

– Послушай, – перебил его Редж. – Все будет принадлежать народу, и все сразу заживут куда лучше. Ты понял?

Морщины на лбу башмачника стали еще глубже. Ему явно недоставало уверенности, что он является частью народа.

– Я думал, мы просто не хотим, чтобы на нашу улицу заявились солдаты, всякие погромщики и прочие смутьяны, – пробормотал он.

На лице Реджа проступило затравленное выражение. Он решил поскорее вернуться на проверенную почву.

– Ладно, по крайней мере, со Свободой, Равенством и Братством все согласны.

Присутствующие дружно закивали. Эти три вещи всегда пригодятся. Тем более они ничегошеньки не стоят.

В темноте вспыхнула спичка. Все обернулись и увидели раскуривающего сигару Ваймса.

– Вот скажи, товарищ сержант, тебе бы хотелось Свободы, Равенства, Братства? – воодушевленно вопросил Редж.

– Мне бы сейчас куда больше хотелось яйца вкрутую, – ответил Ваймс, погасив спичку.

Некоторые натянуто засмеялись, а Редж оскорбился.

– В сложившихся обстоятельствах, сержант, мы, как мне кажется, могли бы выше поднять планку требований…

– Конечно могли бы, – согласился Ваймс, спускаясь по ступеням. Он бросил взгляд на лежащие перед Реджем листы бумаги. А этому парню не все равно. Действительно не все равно. И настроен он серьезно. Действительно серьезно. – Послушай, Редж, завтра обязательно взойдет солнце, и, что бы ни случилось, Свободу мы вряд ли обретем. В этом я практически уверен. Никакое Равенство нам тоже не светит, да и брататься друг с другом никто не станет. Но вполне возможно, я получу яйцо вкрутую. Редж, что здесь вообще происходит?

– Народная Республика Улицы Паточной Шахты! – с гордостью объявил Редж. – Мы формируем правительство!

– Здорово, – похвалил Ваймс. – Еще одно правительство. Только его нам и не хватало. А теперь скажите, кто‑ нибудь знает, куда подевались треклятые баррикады?

– Приветики, господин Киль, – раздался вкрадчивый голосок.

Он опустил взгляд и увидел необъятную куртку и не менее огромный шлем. Где‑ то там, в недрах, угадывался Шнобби Шноббс.

– Шнобби, ты как здесь оказался?

– Мама говорит, я тот еще пролаза, – ухмыльнулся Шнобби.

Гофрированный рукав ткнулся в шлем и опустился, и Ваймс догадался, что Шнобби таким образом отдал ему честь.

– Твоя мама абсолютно права, – сказал Ваймс. – Итак, куда…

– Теперь я исполняю обязанности констебля, сержант, – доложил Шнобби. – Господин Колон меня назначил. Дал мне запасной шлем. А еще я вырезаю себе значок из… как называется эта восковая штука, похожая на свечи? Ни фига не съедобная?

– Мыло, Шнобби. Постарайся запомнить это слово.

– Так точно, сержант. Так вот, я вырежу…

– Куда подевались баррикады, Шнобби?

– Это будет стоить…

– Я твой сержант, Шнобби. Все расчеты в прошлом. Просто скажи, куда подевались эти треклятые баррикады!

– Гм… Сейчас они, скорее всего, приближаются к Короткой улице, сержант. Тут такая ментафизика, сержант, творится…

Майор Клайв Маунтджой‑ Дубс тупо смотрел на карту, пытаясь высмотреть в ней хоть что‑ то утешительное. Сегодня ему выпала честь остаться за старшего офицера. Командование в полном составе отправилось во дворец на какой‑ то бал, и вся ответственность свалилась на него.

Ваймс допускал возможность того, что некоторые офицеры анк‑ морпоркской армии не совсем дураки. Причем чем выше звание, тем меньше вероятность, что офицер не дурак. Так или иначе, в любой армии есть важные, хотя и не слишком престижные должности, и по какой‑ то странной случайности или же в силу устройства вселенной на этих постах нужны люди, способные думать, составлять списки, договариваться о поставке провианта и поклажи – словом, люди, способные удержать в голове несколько больше, чем может удержаться в голове, допустим, утки. Именно такие люди на самом деле и командуют войсками, оставляя более возвышенные материи на долю высших чинов.

Данный майор был не совсем дураком, хотя и производил противоположное впечатление. Да, он был идеалистом и считал своих подчиненных «славными малыми», несмотря на частые свидетельства обратного, но он хотя бы на полную катушку использовал все свои посредственные умственные способности. В детстве он читал книги о великих военных кампаниях, посещал музеи и с чувством патриотической гордости разглядывал живописные полотна, изображавшие знаменитые кавалерийские атаки, героические обороны или славные победы. Впоследствии, поучаствовав в некоторых из них, он с удивлением обнаружил, что художники почему‑ то забывают изображать внутренности. Может, просто не умеют их рисовать.

Майор ненавидел лежащую перед ним карту. Ради всех богов, это ведь карта города! В городе кавалерии не место. Ничего удивительного, что были понесены потери. Куча раненых и трое убитых. Каска – плохая защита от баллистического булыжника. А одного кавалериста в Сестрах Долли толпа сдернула с лошади и забила до смерти. Все это было трагическими, ужасными и, к сожалению, неминуемыми последствиями дурацкого решения использовать кавалерию в Анк‑ Морпорке, который не город даже, а лабиринт узких переулков.

Майор никогда не считал вышестоящих офицеров дураками, иначе получалось бы, что тот, кто выполняет их приказы, тоже дурак. Он предпочитал уклончивое словечко «неблагоразумность», да и то испытывал угрызения совести всякий раз, когда пользовался им.

Были в войсках и другие, не столь трагические потери. Трое кавалеристов потеряли сознание, ударившись головой о лавочные вывески во время преследования… ну, каких‑ то людей. Кого ж еще? Как в этом дыму и темноте разберешь, противник перед тобой или кто? А эти трое идиотов, очевидно, решили: кто бежит, тот и есть противник. И это были еще не самые невезучие идиоты. Были и те, кто углубился в темные извилистые переулки, которые становились все уже и уже, пока незадачливый всадник не понимал, что вокруг как‑ то подозрительно темно и тихо, а лошади в обратную сторону не развернуться… В общем, этим людям пришлось на собственном опыте выяснить, насколько быстро можно бегать в кавалерийских сапогах.

Майор изучил все рапорты и подвел итоги. Сломанные кости, синяки, один человек пострадал от «дружественного колющего удара» сабли сослуживца…

Он посмотрел поверх походного стола на капитана Тома Препиракля из легкого пехотного полка лорда Силачии. Тот оторвал взгляд от своих бумаг и едва заметно улыбнулся. Они вместе учились в военном училище, и майор знал, что Препиракль намного превосходит его умом.

– А у тебя как дела, Том? – спросил майор.

– Потеряли почти восемьдесят человек, – ответил капитан.

– Что? Какой ужас!

– Ну, по моим подсчетам, порядка шестидесяти из них – дезертиры. В подобной обстановке обычное дело. Некоторые решили воспользоваться случаем и заскочить повидаться со своей девушкой или матушкой.

– А, дезертиры. У нас тоже несколько человек сбежали. В кавалерии! Как можно назвать человека, который бросил своего боевого коня?

– Пехотинцем? Что же касается остальных, я считаю, только шестерых или семерых из них можно назвать жертвами действий противника. А так… Троих, например, зарезали в темных переулках.

– По‑ моему, вполне так действия противника.

– Конечно, Клайв. Но ты родился в Щеботане.

– Только потому, что моя мать ездила туда навещать тетушку и дилижанс опоздал! – воскликнул, побагровев, майор. – Разруби мою грудь, и ты увидишь там сердце настоящего анкморпоркца!

– Правда? Спасибо, проверять не буду, – усмехнулся Том. – Как бы то ни было, быть убитым в темном переулке – это часть жизни большого города.

– Но они были вооружены! У них были мечи, шлемы…

– Весьма ценные штуковины, Клайв.

– Но я думал, с грабителями должна разбираться Городская Стража…

Том посмотрел на своего друга поверх бумаг.

– Предлагаешь пожаловаться в Стражу? Кстати, от нее мало что осталось. Некоторые стражники примкнули к нам, уж не знаю, на что они надеялись; других разогнали бунтовщики, а прочие сами разбежались.

– Снова дезертирство?

– Клайв, честно говоря, все разбегаются так быстро, что завтра мы можем остаться в горьком одиночестве.

Капрал принес очередную пачку рапортов, и офицеры начали мрачно их просматривать.

– Кажется, стало спокойней, – заметил майор.

– Перерыв на ужин, – предположил капитан.

Майор вскинул руки.

– Это не война! Человек швыряет камень, заходит за угол и превращается в законопослушного гражданина. Тут нет никаких правил!

Капитан кивнул. Этому их действительно не учили. Они изучали карты кампаний на широких простреливающихся равнинах с редкими высотами, которые необходимо было захватывать. Города полагалось либо брать в осаду, либо оборонять. Но не сражаться внутри, где ничего не видно, невозможно перегруппировать войска и нельзя маневрировать, зато твой противник ориентируется на местности, как на собственной кухне. И что вообще хуже всего, он не носит мундиры.

– А чем сейчас занимается твоя светлость?

– Танцует на балу, так же как и твоя.

– И какие приказы ты получил, если не секрет?

– Делать то, что считаю необходимым для достижения исходных целей.

– В письменном виде?

– Нет.

– Жалко. Вот и со мной обошлись точно так же.

Они посмотрели друг на друга.

– Ну… В данный момент никаких волнений нет, – с надеждой сказал Препиракль. – То есть как таковых – нет. Отец рассказывал, в его время тоже случались волнения. Главное, по его словам, не терять самообладания. А еще он говорил, что булыжники тоже когда‑ нибудь кончаются.

– Уже почти десять, – откликнулся майор. – Людям пора ложиться спать, правда?

Лица обоих выражали страстную надежду на то, что все успокоилось. Ни одному человеку в здравом уме не хочется оказаться в положении, когда от него потребуется сделать «все, что он считает необходимым».

– Итак, Клайв, учитывая, что… – начал было капитан.

Снаружи послышался какой‑ то шум, и в палатку вошел человек. Он был основательно перемазан в крови и копоти, лишь струи пота, стекавшие со лба, оставили на его лице несколько относительно чистых полосок. За спиной болтался арбалет, грудь пересекала полная перевязь ножей.

И он был безумен. Майор сразу же это понял. Глаза незнакомца блестели слишком ярко, ухмылка была слишком неподвижной.

– А, вот и вы, – сказал вошедший, снимая с правой руки бронзовый кастет. – Извиняюсь за часового, господа, но он не хотел меня пропускать, хотя я назвал пароль. Вы здесь главные?

– А ты кто такой? – спросил майор, грозно поднимаясь из‑ за стола.

Незваного гостя это ничуть не смутило.

– Карцер. Сержант Карцер, – представился он.

– Сержант? В таком случае тебе лучше…

– С Цепной улицы, – добавил Карцер.

Майор задумался. Оба армейских офицера знали, кто такие «непоминаемые», хотя, если бы их спросили, они вряд ли смогли бы внятно объяснить, что именно им известно. «Непоминаемые» работают тайно, так сказать, за сценой. Они больше чем стражники. Отчитываются только перед самим патрицием, обладают большим влиянием. С ними лучше не связываться. И противоречить им не стоит. Не важно, что этот человек всего лишь сержант. Он – «непоминаемый».

И что самое гадкое, это существо знало, о чем сейчас думает майор. Знало и наслаждалось произведенным впечатлением.

– Да, – кивнул Карцер. – Все правильно. И тебе повезло, что я здесь оказался, мой маленький солдат.

«Мой маленький солдат… – повторил про себя майор. – Подчиненные обязательно услышат это и запомнят. Маленький солдат».

– В чем же мое везение? – спросил он.

– Пока ты и твои надраенные до блеска парни гарцевали и гонялись за прачками, – сказал Карцер, придвигая к себе единственный свободный стул в палатке и опускаясь на него, – на улице Паточной Шахты случилась настоящая беда. Тебе об этом известно?

– О чем ты говоришь? У нас нет ни одного рапорта о беспорядках на этой улице!

– Правильно, нет. А тебе это не показалось странным?

Майор медлил с ответом. Улица Паточной Шахты… Он что‑ то слышал о ней недавно, но вспомнить никак не удавалось. Капитан хмыкнул и передал ему через стол лист бумаги. Маунтджой‑ Дубс взглянул на документ и сразу все вспомнил.

– Один из моих капитанов был там сегодня и доложил, что все под контролем.

– Правда? Под чьим же? – спросил Карцер.

Он откинулся на спинку стула и забросил ноги на стол.

Майор гневно уставился на его грязные башмаки, но те ничуть не смутились.

– Убери ноги с моего стола, – велел Маунтджой‑ Дубс.

Глаза Карцера сузились.

– Это кто говорит? – спросил он.

– Мое оружие, если угодно…

Майор посмотрел Карцеру в глаза и пожалел об этом. Ему приходилось видеть такие глаза на поле боя.

Очень медленно и с подчеркнутой осторожностью Карцер убрал ноги со стола. Потом достал заскорузлый от неведомых телесных жидкостей платок, театрально плюнул на стол и принялся усердно его вытирать.

– Прошу извинить меня, препокорнейше прошу, – сказал он. – Но пока вы, господа, печетесь тут о чистоте своего стола, язва, как говорится, разъедает самое сердце города. Кто‑ нибудь говорил вам, что участок на Цепной улице сожжен дотла? При пожаре, как мы предполагаем, погиб бедный капитан Загорло и по меньшей мере один из наших… технических специалистов.

– Загорло?! Не может быть… – покачал головой капитан Препиракль.

– Вот прямо так я тогда и сказал. На улице Паточной Шахты собрались все подонки, которых вы, парни, вышвырнули из Сестер Долли и прочих змеиных гнезд.

Майор посмотрел на рапорт.

– Но наш патруль сообщает, что никаких беспорядков нет, присутствие Стражи заметно на улицах, люди размахивают флагами и распевают национальный гимн.

– И до вас по‑ прежнему не доходит? – ухмыльнулся Карцер. – Майор, ты когда‑ нибудь распевал на улице национальный гимн?

– Ну, нет…

– Кого туда назначил его сиятельство? – спросил Препиракль.

Майор Клайв Маунтджой‑ Дубс перебрал лежащие на столе бумаги. Обнаружив нужную запись, он даже побледнел.

– Ржава, – ответил он.

– Ну и ну, какой удар.

– Думаю, он уже мертв, – сказал Карцер, и майор с трудом сдержался, чтобы ничем не выдать свою радость. – Человек, взявший на себя командование, называет себя Джоном Килем. Но он самозванец. Настоящий Киль лежит в покойницкой.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил майор.

– Мы в Особом отделе умеем добывать сведения, – хмыкнул Карцер.

– Да уж, я слышал, – пробормотал капитан.

– В городе военное положение, господа, а значит, военные должны оказывать содействие гражданской власти, – продолжал Карцер. – То есть мне. И вы окажете его мне немедленно. Конечно, вы можете послать на бал пару гонцов, но вряд ли это будет мудро с точки зрения карьеры. Поэтому я прошу, чтобы ваши люди помогли нам осуществить… небольшое хирургическое вмешательство.

Майор молча смотрел на него. Карцер вызывал у него беспредельное отвращение. Но Маунтджой‑ Дубс совсем недавно стал майором и, как все только что произведенные в чин офицеры, надеялся оставаться в своем нынешнем положении достаточно долго для того, чтобы нашивки потускнели.

Он заставил себя улыбнуться.

– У тебя и твоих людей был трудный день, сержант, – промолвил он. – Почему бы тебе не пройти в палатку офицерской столовой, пока я переговорю с другими офицерами?

Карцер встал так резко, что майор даже вздрогнул. Потом наклонился, опершись костяшками пальцев на стол.

– Да, сынок, ты уж с ними переговори… – сказал он.

И, одарив майора ухмылкой столь же малоприятной, как зубья ржавой пилы, развернулся и вышел из палатки.

Тишину нарушил Препиракль.

– Он есть в списке офицеров, который Загорло прислал нам вчера, и, боюсь, формально он прав.

– Хочешь сказать, мы должны выполнять его приказы?

– Нет. Но он имеет права попросить у тебя помощи.

– А я имею право ему отказать?

– Да, конечно, но…

– …мне придется объяснить его светлости, почему я это сделал?

– Вот именно.

– Но этот человек – злобная тварь! Ты не раз видел таких, как он. Мародеров, подонков, убийц. Таких, как он, мы вешаем, чтоб другим неповадно было.

– Гм…

– Что еще?

– Он прав в одном. Я просмотрел рапорты, и это действительно странно. Слишком спокойно на этой улице Паточной Шахты.

– А разве это плохо?

– Это невозможно, Клайв. Учитывая все факты. Сам посмотри, вот тут написано, что на тамошний участок Стражи никто даже не нападал. Э… Кстати, твой капитан Бернс, который видел этого Киля или того, кто называется себя Килем, говорит, что если этот человек – сержант Стражи, то он, Бернс, – дядя обезьяны. По его словам, этот человек привык командовать всерьез. И сказать по чести, мне даже показалось, что тот тип глянулся твоему Бернсу.

– О боги, Том, помоги мне выкрутиться! – взмолился майор.

– Немедленно пошли туда несколько человек. Как бы в неофициальный патруль. Попытайся добыть достоверную информацию. Полчаса мы можем себе позволить.

– Правильно! Правильно! Отличная идея! – воскликнул майор, сияя от облегчения. – Займешься этим?

Торопливо отдав необходимые приказы, он откинулся на спинку стула и снова уставился на карту. По крайней мере, в общей картине наблюдалась некая закономерность. Все баррикады строились от центра. Люди как будто отгораживались от дворца и центра города. Нападения извне никто не опасался. Если бы возникла необходимость захватить окраины города, это можно было бы сделать, просто войдя через городские ворота. Скорее всего, они не охранялись совсем.

– Том?

– Да, Клайв?

– Ты когда‑ нибудь пел национальный гимн?

– О, много раз.

– Я имею в виду, неофициально.

– Из патриотизма? Хвала богам, нет. Все бы решили, что я сбрендил, – усмехнулся капитан.

– А как насчет флага?

– Я каждый день отдаю ему честь.

– Но ты им не размахиваешь, верно? – не сдавался майор.

– В детстве размахивал бумажным, причем частенько. В дни рождения патриция, кажется. Стояли на улицах, он проезжал мимо, и мы кричали «Ура! ».

– А с тех пор?

– Ни разу, Клайв, – несколько смущенно признался капитан. – И вообще я бы заподозрил неладное, увидев человека, размахивающего флагом и распевающего национальный гимн. Так обычно поступают только какие‑ нибудь иноземцы.

– Правда? Почему?

– Ну, нам ведь нет нужды доказывать свой патриотизм. Это же Анк‑ Морпорк. Зачем нам кричать о том, что мы лучшие? Это и ежу понятно.

Эта соблазнительная теория легко могла возникнуть в голове Букли или Дрынна и даже в не особо тренированном мозгу Фреда Колона. И насколько понимал Ваймс, заключалась теория примерно в следующем:

1. Предположим, за баррикадами оказалась большая область, чем перед баррикадами. Так?

2. Типа за ними куда больше людей и самого города, чем перед ними. Понимаешь, о чем я?

3. Тогда поправь меня, сержант, если я ошибаюсь, но выходит, что мы как бы стоим перед баррикадами, ну типа напротив них, верно?

4. Тогда нас уже нельзя назвать бунтовщиками, правильно? Потому что нас больше, а большинство не может бунтовать, это же логично.

5. Таким образом получается, что мы – хорошие парни. Конечно, хорошими мы были всегда, а сейчас стали официально. Типа математически, да?

6. Поэтому мы тут подумали: можно продвинуться до Короткой улицы, потом, тихонько так, по Колиглазной, перебраться на тот берег и…

7. Сержант, у нас что, из‑ за этого будут неприятности?

8. Ты как‑ то странно на меня смотришь, сержант.

9. Извини, сержант.

Вот над этим Ваймс и размышлял. Перед ним стоял все больше беспокоящийся Фред Колон, а вокруг застыли остальные защитники баррикад, имевшие такой вид, словно их застали за незаконной игрой «Постучи в дверь и дай деру». И все смотрели на Ваймса с опаской, словно боялись, что он вот‑ вот взорвется.

Во всей идее просматривалась некая странная логика, правда исключающая такие факторы, как «реальная жизнь» и «здравый смысл».

Они потрудились на славу. Перегородить городскую улицу нетрудно. Достаточно сколотить две повозки и набросать на них побольше мебели и прочего хлама. Именно так они обходились с главными улицами. А если навалиться всем скопом, такие баррикады можно перемещать с места на место.

Остальное еще проще. По городу было настроено великое множество мелких баррикад, и их защитники начали потихоньку присоединяться. Так, почти незаметно для всех, Народная Республика Улицы Паточной Шахты заняла почти четверть города.

Ваймс сделал несколько глубоких вдохов.

– Фред? – позвал он.

– Да, сержант?

– Я приказывал это делать?

– Никак нет, сержант.

– Слишком много переулков, Фред. Слишком много людей.

Колон повеселел.

– Но и стражников тоже больше, сержант. Многим ребятам удалось добраться до нас. Хорошим парням. А сержант Дикинс, он еще помнит, как все было в прошлый раз, и знает, что делать. И он уже попросил собраться всех крепких мужчин, способных держать в руках оружие. Их оказалось до черта, сержант. У нас есть армия!

«Вот так и рушится мир, – подумал Ваймс. – Я был молодым и глупым и не понимал, что происходит. Я думал, Киль был вождем революции. А что думал об этом он сам?

Я всего‑ то хотел уберечь несколько улиц от беспорядков. Защитить горстку глупых добропорядочных обывателей от озверевших толп и фанатичных мятежников, от тупой солдатни. И я ведь правда надеялся, что все обойдется.

Может, правы монахи. Пытаться изменить историю – все равно что строить запруду на реке. Вода всегда найдет выход».

Среди людей он заметил Сэма – тот так и сиял от восторга. Блеск геройской славы, подумал Ваймс. Стоит им залюбоваться, и ничего больше уже не замечаешь.

– Проблемы есть? – спросил он у Колона.

– Вряд ли вообще кто‑ то понимает, что сейчас творится в городе, сержант. В Сестрах Долли дела совсем плохи, да и в других местах тоже. Людей штурмует кавалерия, а еще… Стоп, кажется, есть новости.

Стражник, дежуривший на гребне баррикады, махал рукой, стараясь привлечь их внимание. По ту сторону заграждения что‑ то происходило.

– Похоже, еще народ из Сестер Долли подтянулся, – сообщил Колон. – Что с ними делать, сержант?

«Не пускать, – подумал Ваймс. – Мы не знаем, что это за люди. Нельзя пропускать всех подряд, иначе сюда обязательно просочатся какие‑ нибудь подонки.

Но я‑ то как раз знаю, что там творится. Город превратился в маленький филиал ада, и безопасных мест не осталось.

И я знаю, какое решение сейчас приму, потому что я принимал его на своих собственных глазах.

Свихнуться можно. Вот он я, стою рядом – пацан с чистым, розовым лицом, еще не растерявший веру в идеалы. Стою и смотрю на себя как на героя. И у меня не хватит духу не стать этим героем. Я сделаю глупость, потому что не хочу, чтобы я во мне разочаровался. Поди попробуй объяснить это кому‑ нибудь без стакана‑ другого».

– Ладно, пропусти их, – велел он. – Но никакого оружия. Это приказ.

– Мы должны отбирать у людей оружие? – изумился Колон.

– Подумай сам, Фред. Нам не нужны здесь «непоминаемые» или переодетые солдаты, верно? Прежде чем человек получит право носить оружие, надо, чтобы кто‑ нибудь из наших за него поручился. Не хватало еще, чтобы нас били и спереди, и в спину. Да, Фред… Не знаю, имею ли я на это право и надолго ли это, но отныне считай себя произведенным в сержанты. Если у кого‑ то появятся вопросы по поводу твоей лишней нашивки, пусть идет ко мне.

Фред Колон сразу выпятил грудь. Это было бы более впечатляюще, если бы она уже не начала заплывать жирком.

– Слушаюсь, сержант… Э… Но подчиняюсь я по‑ прежнему тебе? Понял. Ну да. Понял. Я по‑ прежнему выполняю твои приказы. Все понял.

– Не двигайте больше баррикады. Перегородите переулки. Будем держаться здесь. Ваймс, пойдешь со мной, мне нужен посыльный.

– Я хороший посыльный, сержант, – вызвался Шнобби откуда‑ то из‑ за спины Ваймса.

– Раз так, тогда вот что, Шнобби: тайком проберись на ту сторону и выясни, что там сейчас творится.

Сержант Дикинс выглядел моложе, чем помнилось Ваймсу. Хотя все равно было заметно, что до пенсии ему осталось недолго. Однако он по‑ прежнему щеголял пышными сержантскими усами, нафабренными на концах и явно подкрашенными, а также соответствующей званию осанкой, из‑ за которой казалось, будто он носит невидимый корсет. Ваймс вспомнил, что Дикинс долгое время служил в анк‑ морпоркской армии, хотя и был уроженцем Лламедоса. Слухи об этом разошлись среди стражников, потому что он был приверженцем какой‑ то друидской религии, настолько строгой и серьезной, что они даже свои друидские камни в полях не ставили. И еще эта вера категорически запрещала Дикинсу ругаться, что могло бы стать серьезной помехой в его сержантском деле. Но сержанты на то и сержанты, чтобы выкручиваться в любых обстоятельствах.

В настоящее время сержант Дикинс находился на Желанно‑ Мыльной улице, представлявшей собой продолжение Цепной. Там же была и его армия.

Так себе армия, кстати. Все были вооружены чем попало, причем не все из того, что попало, было оружием. При виде этих людей перед внутренним взором Ваймса пронеслись все бытовые драки, которые ему довелось (или еще доведется) видеть за годы службы. Когда на тебя наступают с как бы оружием, ты знаешь, чего ждать. Но страшнее всего «как бы не оружие». Именно оно способно испугать неопытного стражника до нервного поноса. Например, мясницкие топоры, привязанные к шестам. Или длинные заостренные колья. Или крюки для туш.

В этой части города жили в основном мелкие лавочники, грузчики, мясники и докеры. И сейчас в неровном строю перед Ваймсом стояли люди, привыкшие каждый день мирно и законно орудовать тесаками и кольями, по сравнению с которыми настоящий меч кажется шляпной булавкой.

Конечно, было тут и оружие в традиционном понимании. Уволившись из армии, люди частенько привозили домой трофейные мечи и алебарды. Оружие? О боги, сэр, конечно нет! Это же сувенир! Меч потом использовали вместо кочерги, чтобы мешать уголь в очаге, а алебарда торчала, воткнутая в землю посреди двора, и хозяйка привязывала к ней бельевые веревки. Постепенно изначальное предназначение этих вещей забывалось…

Но только до поры до времени.

Повсюду, куда ни глянь, блестел металл. Чтобы победить, этому войску достаточно было стоять на месте. Если враг бросится в лобовую атаку, то вылетит с другой стороны строя в виде фарша.

– Некоторые из них стражники в отставке, шеф, – прошептал Дикинс. – Многие в свое время в армии служили. Есть, конечно, и молодые, которым не терпится в бой, сам знаешь, как это бывает. Ну, что думаешь?

– Честно говоря, это страшное зрелище, – как на духу признался Ваймс. По крайней мере у каждого четвертого были седые волосы, и для многих из собравшихся тут воинов зловещее оружие служило элементарным средством опоры. – Не хотел бы я вести их в бой. Если скомандовать этой толпе «Кругом! », на землю градом посыплются конечности.

– Они полны решимости, шеф.

– Понимаю, но война мне не нужна.

– О, до этого не дойдет, шеф, – заверил его Дикинс. – Мне уже доводилось стоять на баррикадах. Обычно все заканчивается мирно. К власти приходит новый человек, людям становится скучно, и все расходятся по домам, понимаешь?

– Но Ветрун – псих, – напомнил Ваймс.

– Назови хотя бы одного, который им не был, шеф, – ухмыльнулся Дикинс.

«Если не „сэр“, то хотя бы „шеф“, – отметил Ваймс. – А ведь он старше меня. Что же, придется соответствовать».

– Сержант, – сказал он, – я хочу, чтобы ты отобрал лучших из тех, кто участвовал в боях. Двадцать человек. Кому доверяешь как себе. Пусть идут к Расхлябанным воротам и будут наготове.

Дикинс непонимающе уставился на него.

– Но те ворота заперты, шеф. И они ж прямо за нами. Я думал, может…

– К воротам, сержант, – повторил Ваймс. – И пусть следят за тем, чтобы никто не подкрался и не отпер их. И надо усилить охрану мостов. Установить противоконные ежи, натянуть проволоку… Я хочу, чтобы любой, кто попытается атаковать нас со стороны моста, получил хорошую трепку, понятно?

– Ты что‑ то знаешь, шеф? – спросил Дикинс, склонив голову набок.

– Скажем так: я пытаюсь рассуждать как противник. Ясно? – Ваймс подошел ближе и понизил голос: – Ты знаешь историю, Дей. Никто, у кого есть хотя бы капля здравого смысла, не пойдет в лоб на баррикады. Значит, они будут искать наше слабое место.