Терри Пратчетт 17 страница

– Двинуть, сержант? Я думал, баррикада – это, так сказать, недвижимое имущество!

– А еще передай Пятаку, что у него есть две минуты на то, чтобы найти мне бутылку бренди, – продолжал Ваймс, не обращая внимания на его слова. – Большую.

– Значит, снова берем закон в свои руки, да, сержант? – ухмыльнулся Колон.

Ваймс пристально смотрел в начало Цепной улицы и чувствовал приятную тяжесть портсигара в кармане.

– Да, Фред, – кивнул он. – И на этот раз мы будем держать его мертвой хваткой.

Двое охранников штаб‑ квартиры особистов с интересом наблюдали, как небольшой отряд стражников строевым шагом промаршировал по улице и остановился прямо перед ними.

– Не, ты только глянь, – восхитился один из охранников. – Целая армия. Че надо?

– Ничего, сэр, – ответил капрал Колон.

– Тогда шагай дальше!

– Не могу, сэр. У меня приказ.

Охранники чуток приблизились. Фред Колон обильно потел, и это было зрелище как раз в их вкусе. Они скучали на дежурстве, завидуя другим «непоминаемым», которым сегодня досталась работенка куда интереснее. Мягких шагов за спиной они не услышали.

– Какой такой приказ? – спросил второй охранник, угрожающе нависнув над Колоном.

За спиной охранника раздался глухой удар и вздох.

– Работать приманкой?.. – пролепетал Колон.

Уцелевший охранник оглянулся и тут же встретился с «Переговорщиком № 5» из лавки госпожи Пособи.

Он рухнул на землю, а Ваймс, морщась, потер ушибленные костяшки пальцев.

– Важный урок, ребята, – сказал он. – Это всегда очень больно, что бы ты ни делал. Вы двое, оттащите этих в какое‑ нибудь темное местечко, пускай отдохнут. Ваймс и Масхерад, за мной.

Как всегда, ключ к победе – это умение сделать вид, будто ты имеешь полное право, нет, просто обязан быть там, где ты есть. Дополнительный плюс, если каждый твой жест говорит, что больше никто не имеет этого самого права – ни на что, нигде, никогда. Для опытного стражника это не так уж и трудно.

Ваймс первым вошел в здание. За каменным барьером, расположенным так, чтобы непрошеные гости сразу попадали в засаду, стояли двое вооруженных до зубов охранников. Увидев Ваймса, они положили руки на эфесы мечей.

– Что там происходит? – спросил один.

– Люди начинают волноваться, – ответил Ваймс. – Говорят, за рекой дела совсем плохи. Поэтому мы пришли за арестантами в камерах.

– Да? И кто вам дал такой приказ?

Ваймс резко поднял арбалет.

– Господа Коренной и Рукисила, – ухмыльнулся он.

Охранники переглянулись.

– А это еще кто такие? – спросил один из них.

Воцарилось молчание. Наконец Ваймс тихо спросил:

– Младший констебль Ваймс?

– Да, сэр?

– Что это за арбалеты?

– Э… «Братья Хайнс», третья модель.

– Не «Коренной‑ и‑ Рукисила»?

– Никогда о таких не слышал, сэр.

«Проклятье. Поторопился лет на пять, – подумал Ваймс. – А могло ведь получиться так остроумно…»

– Ладно, объясню иначе, – обратился Ваймс к охранникам. – Попытаетесь мне помешать – прострелю башку каждому.

Это прозвучало не столь остроумно, зато убедительно, а главное – достаточно доходчиво даже для «непоминаемых».

– Но у тебя только одна стрела, – заметил один из охранников.

Раздался щелчок, и стоявший рядом с Ваймсом Сэм поднял арбалет.

– Теперь две, а учитывая, что мой приятель только учится, его стрела может угодить вам куда угодно, – сказал Ваймс. – Мечи на пол! Выходите через эту дверь и бегите! И никогда не возвращайтесь! Вы‑ пол‑ нять!

После быстрых, прямо‑ таки стремительных раздумий охранники бросились бежать.

– Фред прикроет нас с тыла, – сказал Ваймс. – Пошли…

Все штаб‑ квартиры и участки Стражи похожи друг на друга. Каменные ступени вели в подвал. Ваймс бегом спустился по ним, распахнул дверь…

И замер.

Даже в старые добрые времена в подвалах Стражи так не воняло. Даже в старые добрые времена на каждую камеру полагалось ведро, которое выносилось с частотой, зависящей от настроения Пятака. И даже в самые худшие времена подвалы Стражи никогда не пахли кровью.

Зверь зашевелился.

Здесь стоял большой деревянный стул. Здесь рядом со стулом стоял стеллаж. Стул привинчен к полу. К нему прибиты широкие кожаные ремни. На стеллаже разложены дубинки и молотки. Вот и вся обстановка.

Пол был темным и липким. По всей его длине проходила канавка, ведущая в канализацию.

Маленькое оконце под потолком было заколочено досками. Свет в таком месте считался неуместным. Все стены, как и потолок, были обиты мешками с соломой. И дверь тоже. Очень тщательно оборудованная камера. Отсюда даже звуку было некуда бежать.

Пара факелов не столько разгоняла темноту, сколько пятнала ее мазками света.

Ваймс услышал, за спиной у него вырвало Масхерада.

На полу в свете факелов что‑ то блестело. Как во сне Ваймс пересек камеру и поднял это. Зуб.

Ваймс выпрямился.

Из комнаты дальше вела деревянная дверь, сейчас закрытая, и более широкий коридор, за которым наверняка были камеры. Ваймс снял факел со стены, передал его Сэму и указал на коридор…

За закрытой дверью послышались шаги, звон ключей, снизу стал пробиваться свет.

Зверь насторожился…

Ваймс схватил со стеллажа самую большую дубину и быстро прижался спиной к стене рядом с дверью. Кто‑ то приближался, кто‑ то, знающий о существовании этой комнаты и называющий себя стражником…

Крепко сжав дубину обеими руками, Ваймс размахнулся…

И взгляд его упал на молодого Сэма, стоявшего у дальней стены с блестящим значком на груди и выражением… со странным выражением в глазах.

Ваймс опустил дубину, аккуратно прислонил ее к стене и достал из кармана кистень.

Закованного в кандалы, ничего не понимающего зверя утащили в темноту…

Какой‑ то человек, тихонько насвистывая, вошел в камеру, сделал несколько шагов, увидел молодого Сэма и открыл было рот, чтобы закричать, но вдруг уснул. Мужчина он был крупный, поэтому рухнул на каменный пол, словно набитый куль. Из одежды на нем были только штаны, фартук и наброшенный на голову кожаный капюшон. На поясе висела связка ключей.

Ваймс метнулся за дверь. За поворотом коридора оказалась небольшая, ярко освещенная комната. Ваймс ворвался туда и схватил за грудки сидевшего за столом человечка.

Человечек с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть.

– И что наш папочка делает весь день на работе? – взревел Ваймс.

Коротышка вдруг обрел дар предвидения. Одного взгляда в глаза Ваймса было достаточно для того, чтобы понять, насколько коротким может оказаться его будущее.

– Я простой писарь! Писарь! Только записываю! – заверещал он и показал ручку в подтверждение своих слов.

Ваймс посмотрел на стол. Там были разложены циркули, измерительные приборы геометра – символы безумного здравомыслия Загорло. Также были книги и пухлые от бумаг папки. А еще металлическая линейка длиною в ярд. Ваймс схватил ее свободной рукой и с размаху шлепнул по столу. Звук, изданный тяжелой полосой стали, вполне удовлетворил его.

– И? – Он наклонился так, чтобы его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от глаз отчаянно извивающегося писаря.

– И измеряю людей! По инструкциям капитана! Просто измеряю людей! Я не делал ничего плохого! Я не злой человек!

Еще один удар линейкой по столу. Но на этот раз Ваймс повернул ее так, чтобы кромка вонзилась в дерево.

– Подравнять тебя, а, господин?

У коротышки закатились глаза.

– Не надо!

– Отсюда есть другой выход? – Ваймс снова ударил линейкой по столу.

Писарь промолчал, но его быстрый взгляд сообщил Ваймсу достаточно. В обитой деревянными панелями стене, только тщательно присмотревшись, можно было разглядеть хорошо замаскированную дверь.

– Так. Куда эта дверь ведет?

– Э…

Ваймс чуть не ткнулся носом в нос коротышки, который, выражаясь на стражническом жаргоне, пытался оказать помощь следствию.

– Ты здесь совсем один, – сказал Ваймс. – У тебя нет друзей. Ты сидишь тут и делаешь записи для палача, кровавого палача! Но что я вижу? Стол. А в нем выдвигающийся и задвигающийся ящик. Так вот, если ты не хочешь навсегда разучиться держать перо, то немедленно скажешь все, что мне нужно…

– В пакгауз! – прошептал писарь. – В пакгауз по соседству!

– Правильно, сэр. Спасибо, сэр. Вы мне очень помогли, – произнес Ваймс, опуская обмякшее тело на пол. – А теперь, сэр, я пристегну вас к письменному столу. Ради вашей же безопасности.

– От кого?

– От меня. Я убью тебя, если попытаешься сбежать.

Ваймс поспешил вернуться в камеру пыток. Палач еще не пришел в себя. Чтобы поднять его и усадить на стул, пришлось попотеть. Ваймс сдернул капюшон. Лицо оказалось знакомым. Лицо, но не человек. Подобных лиц в Анк‑ Морпорке хватало – круглых, обрюзгших рыл, чьи обладатели никак не могли взять в толк, почему нельзя бить лежащего на земле человека. И не обязательно, что этому палачу нравилось забивать людей до смерти. Такие типы зачастую вообще ни о чем не задумываются. Для них это просто работа.

Ладно, не спрашивать же его об этом. Ваймс привязал палача к стулу, тщательно обездвижив его конечности и голову, и как раз затягивал последний кожаный ремень, когда пыточных дел мастер начал приходить в себя. Он открыл было рот, и Ваймс тут же заткнул его капюшоном.

Взяв связку ключей, запер входную дверь. Это на некоторое время продлит их уединение.

Направившись по тоннелю в сторону камер, он встретил молодого Сэма. Бледность на лице юноши была заметна даже в полумраке.

– Кого‑ нибудь нашел? – спросил Ваймс.

– Ох, сержант…

– Да?

– Ох, сержант… сержант… – Слезы текли по лицу младшего констебля.

Ваймс протянул руку и поддержал самого себя за плечо. Сэм весь обмяк, словно в нем не осталось ни единой косточки. Его трясло.

– Там, в последней камере, женщина, сержант… Ох, сержант…

– Попробуй сделать несколько глубоких вдохов, – посоветовал Ваймс. – Правда, воздух здесь не слишком пригоден для дыхания.

– А в конце есть еще одна комната, сержант… Ох, сержант… Масхерад снова потерял сознание, сержант…

– А ты – нет, – сказал Ваймс, похлопав его по спине.

– Но там…

– Давай спасем тех, кого еще можно спасти.

– Мы ездили на тюремном фургоне, сержант!

– Что? – И тут до него дошло. Ну да, конечно. – Но мы ведь им никого не передавали, или забыл?

– Да, только я ездил на нем и раньше, сержант! Все ребята ездили! Сдавали сюда людей и возвращались в участок выпить какао!

– Ну, вы просто выполняли приказы… – сказал Ваймс, чтобы сказать хоть что‑ нибудь.

– Мы не знали!

«Не совсем так, – подумал Ваймс. – Мы не спрашивали. Запрещали себе думать об этом. Люди попадали сюда через эту дверь, а потом некоторые бедолаги покидали здание через ту потайную дверь, и не всегда в одном ящике…

Те, кто не оправдал ожиданий.

Как и мы».

Сэм вдруг издал низкий утробный звук – заметил палача, привязанного к стулу. Вырвавшись из рук Ваймса, юноша подбежал к полкам и схватил дубину.

Ваймс ждал этого. Он поймал Сэма, развернул лицом к себе и вырвал оружие из его рук, прежде чем совершилось убийство.

– Нет! Только не так! Сейчас не время! Сдерживай себя! Держись! Не трать силы! Отзови своего зверя! Он вернется, когда будет нужно!

– Это ведь все он! – закричал Сэм, лягая Ваймса в лодыжки. – Ты говорил, мы должны взять закон в свои руки!

«Да, – подумал Ваймс. – Но сейчас не самое подходящее время читать длинную лекцию по теории и практике правосудия. Придется прибегнуть к сокращенному варианту».

– Нельзя просто так взять и вышибить мозги человеку, привязанному к стулу!

– Правда? А чем он тут занимался?!

– Ты – не он!

– Но они…

– Младший констебль, смир‑ на! – рявкнул Ваймс.

Обитый соломой потолок впитал и приглушил его крик. Сэм заморгал покрасневшими глазами.

– Ладно, сержант, но…

– Весь день будешь сопли распускать? Забудь и соберись. Надо спасать живых!

– Живых? Будет нелегко определить, кто из них… – промямлил Сэм, вытирая нос.

– За дело! Следуй за мной!

Ваймс знал, что увидит в темных тоннелях темницы, но легче от этого не становилось. Некоторые еще могли ходить, ну, или прыгать. Другие были сильно избиты, но не настолько, чтобы не воспринимать доносящиеся извне звуки. Они сжимались от страха, когда открывалась дверь, и хныкали при прикосновении. Неудивительно, что Загорло всегда получал те свидетельства, которые ему требовались.

И были мертвые. И были… остальные. Пусть не мертвые, но спрятавшиеся где‑ то в собственных головах, потому что возвращаться им было некуда. Пыточное кресло ломало их снова и снова. Им уже никто и ничто не поможет.

Не ощущая ни малейшей вины, Ваймс достал нож и… сделал то единственное, что мог сделать. Никто даже не дернулся, не вздохнул.

Он поднялся на ноги. В голове клубились черно‑ красные тучи.

Он еще мог в чем‑ то понять грабителя или убийцу, простого, как кулак, уличного разбойника, который делает то, что считает нормальным, потому что это приносит деньги. Но Загорло не был ни глупым, ни ограниченным…

Кто на самом деле знает, какое зло таится в сердцах людей?

– Я.

Кто вообще знает, на что способен человек в здравом уме и твердой памяти?

– БОЮСЬ, ТОЖЕ Я.

Ваймс посмотрел на дверь последней камеры. Нет, он не войдет туда еще раз. Неудивительно, что там жутко воняло.

– ТЫ НЕ СЛЫШИШЬ МЕНЯ, ДА? ГМ, ЗНАЧИТ, ПРОСТО ПОКАЗАЛОСЬ, – сказал Смерть и стал ждать.

Ваймс помог молодому Сэму привести Масхерада в чувство. Потом они занялись оставшимися в живых арестантами – кого вывели, кого вынесли по коридору в пакгауз. Аккуратно разложив их на полу, они вернулись и выволокли из подвала писаря, фамилия которого, как выяснилось, была Требилкок. Ваймс популярно объяснил ему, какую выгоду он сможет получить, изобличив своих сообщников. Выгода была, прямо скажем, никакая, но по сравнению с тем, что ждало писаря в случае отказа, выглядела весьма соблазнительно.

Затем Ваймс вышел на улицу. Вечер только начинался. Колон и остальные стражники замерли в ожидании. На все про все ушло не больше двадцати минут.

Капрал отдал честь и тут же поморщился.

– Да, от нас воняет, – согласился Ваймс, расстегнул пояс с мечом, сбросил нагрудник и снял кольчужную рубашку.

Грязь, казалось, пропитала его насквозь.

– Так, – сказал он, когда ощущение, будто он стоит в сточной канаве, чуть рассеялось. – Двое охраняют вход в пакгауз, двое с дубинками заходят сзади, остальные остаются здесь в полной боевой готовности. Как учили, понятно? Сначала дубиной по башке, потом уже арестовываешь.

– Понятно, сэр, – кивнул Колон.

Стражники разошлись в стороны.

– А теперь дай мне бренди, – попросил Ваймс.

Сняв шейный платок, он пропитал его алкоголем и обернул вокруг горлышка бутылки. Рядом мрачно ворчали стражники, глядя, как Сэм и Масхерад выводят арестантов.

– Остальные еще хуже, поверьте, – сказал Ваймс. – Фред, верхнее окно посредине.

– Есть, сержант, – отозвался Фред Колон, с трудом отрываясь от жуткого зрелища.

Вскинув арбалет, он аккуратно выбил два стекла и горбылек оконного переплета.

Ваймс нащупал свой портсигар, извлек сигару и прикурил. Поднеся спичку к пропитанному бренди платку, он подождал, пока огонь разгорится, и швырнул бутылку в окно.

Раздался звон, с глухим хлопком вспыхнул спирт, в окне появились и стали быстро расти языки пламени.

– Точный бросок, сержант, – похвалил Фред. – Не знаю, может, я лезу не в свое дело, сержант, но мы захватили еще одну бутылку…

– Правда, Фред? И как ты предлагаешь с ней поступить?

Фред Колон бросил взгляд на арестантов.

– Использовать по назначению, – сказал он.

Эта бутылка отправилась в одно из окон первого этажа. Из‑ под свеса крыши уже валил клубами дым.

– Никто не входил и не выходил. Те первые охранники были единственными, кого мы видели, – доложил Фред, глядя на пламя. – Вряд ли в здании сейчас много людей.

– Ну хоть гнездо уничтожим… – откликнулся Ваймс.

Входная дверь приоткрылась, пламя на сквозняке заплясало веселее. Кто‑ то проверял, что происходит на улице.

– Дождутся последней минуты, а потом станут прорываться с боем, – предупредил Ваймс.

– Отлично, сержант, – мрачно откликнулся Колон. – Как раз темнеет.

Он снял с ремня дубинку.

Ваймс обошел дом сзади, кивнул стоявшим там стражникам и воспользовался ключами палача, чтобы запереть дверь. Да и все равно она была очень узкой. Те, кто оставался внутри, наверняка предпочтут воспользоваться более широкой парадной дверью, чтобы быстрее рассредоточиться и начать отбиваться.

Он проверил пакгауз. Этим выходом они вряд ли воспользуются по тем же причинам. Кроме того, он ведь запер дверь в подвал, верно?

Молодой Сэм широко ухмыльнулся ему.

– Вы поэтому оставили палача связанным, да, сержант?

Проклятье! О палаче он и не подумал. Так разозлился на писаря, что совсем забыл о том мерзавце, привязанном к стулу.

Ваймс решился не сразу. Но смерть в огне слишком страшна и мучительна. Он потянулся было к ножу, но потом вспомнил, что тот, как и меч, остался на перевязи. Дым уже валил по коридору в пакгауз.

– Сэм, дай‑ ка мне свой кинжал, – велел Ваймс. – Пойду… проверю, как там он.

Младший констебль неохотно протянул ему нож.

– Что вы задумали, сержант?

– Просто делай свою работу, младший констебль, а я буду делать свою…

Ваймс проскользнул в коридор. «Перережу один ремень, – подумал он. – Расстегивать пряжки слишком канительно. У него будет шанс, даже несмотря на дым. У тех, в подвале, и такого шанса не было».

Через контору писаря он пробрался в камеру пыток.

Один факел все еще горел, но его пламя было не более чем ореолом в желтоватой полумгле. Палач пытался раскачать стул, однако тот был слишком крепко привинчен к полу.

Стул был сделан весьма хитроумно, чтобы было почти невозможно дотянуться до пряжек на ремнях. Даже если бы жертва высвободила одну руку, причем еще не испытавшую на себе профессионализм палача, быстро покинуть стул все равно не удалось бы.

Ваймс наклонился перерезать ремень, но тут в замке лязгнул ключ, и ему пришлось спешно отступить в темный угол.

Дверь открылась, впустив в пыточную камеру далекие крики и треск горящего дерева. Судя по шуму, «непоминаемые» предприняли попытку вырваться на свежий воздух.

Цоп Загорло осторожно вошел в камеру и закрыл за собой дверь. Увидев привязанного к стулу палача, он остановился и внимательно оглядел его. Потом прошел по коридору и заглянул в контору писаря. Прищурившись, бросил взгляд в сторону камер, но Ваймс уже успел бесшумно спрятаться за углом.

Он услышал, как капитан вздохнул. Потом раздался знакомый звук клинка, выскальзывающего из ножен, за которым последовал шум явно органического происхождения и кашель.

Ваймс машинально потянулся за своим мечом. Ах да, меч ведь тоже остался на улице…

В его голове снова зазвучала песня, еще громче прежнего… Аккомпанементом ей, как всегда, служил ритмичный лязг металла. Как взмывают ангелы дружно в ряд, дружно в ряд, дружно в ряд…

Он тряхнул головой, прогоняя воспоминания. Нужно сосредоточиться. Ваймс ворвался в комнату и прыгнул.

Такое впечатление, что летел он целую вечность. Он успел увидеть палача с окровавленной грудью. Загорло, убирающего клинок в трость. Себя со стороны, зависшего в воздухе и вооруженного одним ножом.

«Я должен остаться в живых, – подумал он. – Потому что помню. Помню, как Киль вышел и объявил, что все закончилось.

Но это был настоящий Киль. Не я. Со мной все может быть иначе ».

Продемонстрировав поразительную прыть, Загорло отскочил в сторону и вновь обнажил лезвие. Ваймс по инерции влетел в обитую мешками стену, но тут же предусмотрительно откатился в сторону. Там, где он только что был, лезвие вспороло мешковину, на пол посыпалась солома.

Он считал Загорло плохим фехтовальщиком. На эту мысль наводила дурацкая трость. Но, как оказалось, Загорло в совершенстве владел навыками уличного фехтования: никаких изящных движений, никаких хитроумных финтов, просто умение быстро и точно вонзить клинок туда, где ему меньше всего обрадуются.

Потолок в углу затрещал и вспыхнул. Горящий спирт или просто жар наконец проникли сквозь толстые доски. Пара мешков тут же расцвела клубами густого белого дыма, над головами Ваймса и Загорло поплыли волнистые облака.

Ваймс стал обходить стул, не сводя глаз с противника.

– Мнекажется, ты совершаешь непростительную ошибку, – сказал Загорло.

Ваймс сосредоточился на том, чтобы не попасть под удар клинка.

– Тяжелые времена требуют неменеетяжелых мер. Каждый вождь знает это… – продолжал Загорло.

Ваймс уклонился от удара, продолжая двигаться в обход пыточного стула.

– История нуждается не только в пастырях, но и в мясниках, сержант.

Загорло сделал выпад, но Ваймс смотрел ему в глаза и успел увернуться. Этот человек не пытался оправдать свои поступки. Он даже не понимал, в чем нужно оправдываться. Но он видел лицо Ваймса. Лицо, на котором не отражалось ни гнева, ни ненависти – ровным счетом ничего.

– Тыведьпонимаешь, когда положение становится угрожающим, нет времени соблюдать такназываемыеправа.

Ваймс метнулся в сторону и кинулся по коридору, где уже вовсю клубился дым, в контору писаря. Загорло побежал за ним, двигаясь все в той же своей дерганой манере. Лезвие полоснуло Ваймса по ноге; он споткнулся, повалился спиной на стол и выронил нож.

Загорло стал обходить его, чтобы нанести последний удар. Он взмахнул тростью, лезвие метнулось вниз…

И встретилось с железной линейкой, взлетевшей ему навстречу. Прочная стальная полоса плашмя ударила по трости, выбив ее из рук Загорло.

Словно во сне, Ваймс приподнялся на столе, продолжая замах.

Отошли его назад, в темноту, до тех пор, пока в нем не появится нужда…

Он рубанул линейкой под углом и вниз, повернув ее узкой кромкой. Сталь со свистом рассекла воздух, оставляя за собой крошечные дымные вихри, угол линейки полоснул Загорло точно по шее.

За спиной Ваймса из коридора вырвались густые клубы белого дыма – в пыточной камере обвалился потолок.

Ваймс не двинулся с места, внимательно глядя на Загорло и не позволяя ни одному чувству отразиться у себя на лице. Капитан вскинул руки вверх, кровь хлынула между пальцами. Он пошатнулся, попытался сделать вдох, но безуспешно и упал навзничь.

Ваймс швырнул линейку на труп и захромал прочь.

С улицы доносился грохот двигающихся баррикад.

Загорло открыл глаза. Мир вокруг был сплошь серым, если не считать стоявшей перед ним фигуры в черном плаще.

По привычке он попытался применить свой любимый метод.

– Гм… твои глаза… э… нос… подбородок… – Загорло наконец понял, что задача ему не по плечу.

– ДА, – сказал Смерть. – Я НАСТОЯЩАЯ ЗАГАДКА. ПРОШУ СЮДА, ГОСПОДИН ЗАГОРЛО.

«Лорд Ветрун, – думал Витинари, – впечатляющий параноик. Он выставил охранника даже на крыше винокурни, возвышающейся над дворцовым парком. Точнее, двух охранников».

Один из них сразу бросался в глаза любому, кто, прежде чем залезть на крышу, дал бы себе труд осмотреть ее, выглянув из‑ за парапета. А вот второй притаился в тени, между печных труб.

Покойный Кровопуск заметил только первого.

Витинари равнодушно наблюдал за тем, как уносят тело юноши. Для того, кто выбрал ремесло наемного убийцы, смерть становится неотъемлемой, а точнее, самой последней частью работы. Так что никаких сожалений быть не может. Зато благодаря Кровопуску остался всего один охранник, потому что второй спускал вниз тело незадачливого убийцы, с которым обошлись в полном соответствии с его фамилией.

Кровопуск был весь в черном. Все наемные убийцы так одевались. Черный цвет считался модным; кроме того, это уже стало традицией. Но черная одежда уместна только в темном подвале в полночь. В других случаях Витинари предпочитал темно‑ зеленый цвет или различные оттенки темно‑ серого. Если одеться правильно и замереть в верной позе, можно стать по‑ настоящему невидимым. И людские глаза тебе в этом только помогут. Смотрящий сам вычеркнет тебя из списка видимых объектов, причислив к фону.

Если бы в Гильдии узнали, как Витинари одевается, ему грозило бы неминуемое исключение. Но он предпочитал рисковать быть исключенным из Гильдии, чем из мира дышащих и прямоходящих. Лучше прикрыть глаза на традиции, чем зажмуриться навсегда.

Охранник, стоящий всего в трех футах от него, беспечно закурил сигаретку.

Этот лорд Уинстэнли Гревиль‑ Дуду был настоящий гений. Какая наблюдательность! Хэвлок с удовольствием познакомился бы с ним лично или хотя бы посетил место его последнего упокоения, однако, к несчастью, Гревиль‑ Дуду упокоился, по всей видимости, в желудке тигра, которого, невзирая на свою знаменитую наблюдательность, заметил слишком поздно.

Впрочем, Витинари все же нашел способ воздать лорду должное: он отыскал и расплавил печатные формы «Заметок об искусстве маскировки».

Кроме того, он разыскал все четыре сохранившихся экземпляра самой книги, однако сжечь их у него рука не поднялась. Вместо этого Витинари переплел четыре тонких томика вместе и вытиснил на обложке название «Анекдоты великих счетоводов, том 3». Он полагал, что лорд Уинстэнли Гревиль‑ Дуду одобрил бы такой выбор.

Витинари лежал на плоской крыше, терпеливо, как кошка, наблюдая за дворцовым парком внизу.

А Ваймс лежал лицом вниз на столе в караулке, вздрагивая от боли.

– Прошу тебя, не дергайся, – сказал доктор Газон. – Я почти закончил. Я бы посоветовал тебе расслабиться, но, думаю, ты на это только рассмеешься.

– Ха. Ха. Ой!

– Всего лишь поверхностная царапина, но пару дней тебе стоит провести вне работы.

– Ха. Ха.

– Да, понимаю, тебе предстоит трудная ночь. Впрочем, как и мне, вероятно.

– Все будет в порядке, если мы перенесли баррикады на перекресток с Легкой улицей, – пробормотал Ваймс.

В ответ раздалась весьма выразительная тишина.

Он сел на столе, который Газон использовал в качестве операционного.

– Их ведь перенесли? – уточнил он.

– Если верить последнему, что я слышал, да, – ответил лекарь.

– Последнему?

– Ну, строго говоря, не совсем последнему, – признался Газон. – Все, так сказать, зашло немного дальше, Джон. На самом деле последнее, что я слышал, это: «А зачем останавливаться на Легкой? »

– Черт возьми…

– Да, я тоже так подумал.

Ваймс натянул штаны, застегнул ремень и, прихрамывая, вышел на улицу, где как раз кипели дебаты.

Участвовали Рози Лада, Сандра, Редж Башмак и еще с полдюжины горожан, рассевшихся вокруг стола, который кто‑ то поставил прямо посреди улицы. Когда Ваймс перешагнул порог участка и вдохнул свежий вечерний воздух, чей‑ то жалобный голос как раз произнес:

– «Любовь по разумным расценкам»? Почему нельзя написать просто «Любовь»?

– Потому что если первые три пункта будут распределяться даром, того же самого потребуют и от четвертого! – ответила Рози. – Записывай так, как сказала, если хочешь, чтобы я и остальные девушки к вам присоединились.

– Ну хорошо, – согласился Редж, сделав пометку на клочке бумаги. – Против Свободы, Равенства, Братства никто ничего не имеет?

– Добавь Нормальную Канализацию. – Это был голос госпожи Резерфорд. – И чтоб крыс протравили.

– Мне кажется, мы должны думать о более возвышенных материях, товарищ госпожа Резерфорд, – сказал Редж.

– Я тебе не товарищ, господин Башмак, и господин Резерфорд – тоже, – отрезала госпожа Резерфорд. – Мы с кем попало не приятельствуем. Верно, Сидни?

– У меня есть вопрос, – сказал кто‑ то из толпы. – Меня зовут Гарри Робки. У меня сапожная мастерская на улице Новых Сапожников…

Редж воспользовался удобной возможностью, чтобы свернуть дискуссию с госпожой Резерфорд. Молодой революции очень вредно встречаться с такими людьми, как госпожа Резерфорд.

– Да, товарищ Робки?

– И никакая мы не бомжуазия, – гнула свое госпожа Резерфорд.

– Э… буржуазия, – поправил ее Редж. – Наш манифест относится к буржуазии. Говорю по слогам. Бур… э… жуа… э… зия.

– Буржуазия, буржуазия, – повертела на языке новое слово госпожа Резерфорд. – Звучит неплохо. А чем она занимается?

– Здесь, в статье семь на этой вашей бумажке… – попытался снова привлечь к себе внимание господин Робки.

– То есть в Народной Декларации Победоносного Двадцать Четвертого Мая, – подсказал Редж.

– Да‑ да, верно… Так вот, здесь говорится, что мы завладеем средствами производства, типа того… Я хотел бы знать, а как будет с моей сапожной мастерской? Ну, то есть она же и так моя, верно? Да и не влезут туда все. Там места только мне, моему сынку Гарбуту и, ну, может, еще клиенту…

Ваймс улыбнулся в темноте. Редж еще не понял, какую кашу заварил.

– Да, однако после революции все имущество будет принадлежать народу… То есть не только тебе, но и всем остальным тоже, понимаешь?