Терри Пратчетт 8 страница

– Да твоя служба и плевка не стоит, – прорычал охранник, вырывая из его рук папку.

Он тупо уставился на нее, а Ваймс протянул карандаш.

– Если возникнут проблемы с трудными буквами, дай знать, – с готовностью вызвался он.

Недовольно ворча, охранник накарябал что‑ то на бумаге и вернул папку Ваймсу.

– А теперь отворяй, дорогуша.

– Конечно, – сказал Ваймс, бросив взгляд на расписку. – Но сначала я хотел бы увидеть твои документы, будь добр.

– Чо?

– Дело не во мне, понимаешь? – пояснил Ваймс. – Но когда я вернусь и покажу своему капитану этот клочок бумаги, он скажет мне: «Послушай Ва… Киль, откуда ты знаешь, что это был именно Генри‑ Хомяк? » – и этот вопрос поставит меня… в крайне затруднительное положение. Возможно, я даже приду в замешательство.

– Слышь, мы не расписываемся за арестованных!

– Зато мы расписываемся, Генри, – сказал Ваймс. – Нет подписи – нет арестованных.

– И ты чо, помешаешь нам их забрать? – осведомился Генри‑ Хомяк, делая несколько шагов вперед.

– Если ты коснешься рукой этой двери, – предупредил Ваймс, – я буду вынужден…

– Отрубить ее, да?

– Арестовать тебя, – поправил Ваймс. – Для начала, за создание помех правосудию, а в участке придумаю еще несколько обвинений.

– Арестовать? Меня? Но я такой же стражник, как ты!

– Опять ошибаешься, – сказал Ваймс.

– Так, что здесь происходит?

Маленький тощенький человечек появился в свете факелов. Генри‑ Хомяк отступил на шаг и принял позу величайшего подобострастия.

– Сэр, этот офицер отказывается передавать нам нарушителей комендантского часа, – отрапортовал он.

– Этот самый? – спросил человечек, подскакивая к Ваймсу странно дерганым манером.

– Так точно, сэр.

Ваймс почувствовал на себе холодный и неприкрыто враждебный взгляд отмороженных, как у ручной крысы, глаз бледного человечка.

– А, – сказал человечек, открывая маленькую жестянку и доставая зеленую пастилку для горла. – Ты совершеннослучайно не… Киль? Я уже… слышал отебе.

Голос человечка был таким же нетвердым, как походка. Паузы возникали в совершенно неуместных местах.

– До вас быстро доходят вести, сэр.

– В таких случаях принято отдавать честь, сержант.

– Не вижу кому или чему, сэр, – сказал Ваймс.

– Верноподмечено. Верноподмечено. Ты – новичок, конечно. Но, понимаешьли, мы, особисты… часто находим необходимымходить… в штатском.

«Как же, помню… В резиновом фартуке, например», – подумал Ваймс, а вслух произнес:

– Так точно, сэр.

Хорошая фраза. Может означать все, что угодно, или совсем ничего. Если больше ничего не говорить, она остается не более чем знаком препинания.

– Я – капитан Загорло, – представился человечек. – Цоп Загорло. Если имя кажетсятебе забавным, ухмыльнись… и покончим с этим. Теперь можешь отдать честь.

Ваймс отдал честь. Уголки рта Загорло на мгновение поднялись.

– Хорошо. Твое первое дежурство на тюремном фургоне, сержант?

– Сэр.

– Ты приехал так рано. С полным фургоном. Может быть… взглянем на твоих пассажиров? – Он заглянул в фургон сквозь прутья решетки. – А, добрый вечер, Лада. С подружкой, как я вижу…

– Я занимаюсь макраме!

– …А это, похоже, ночныегуляки. Так‑ так. – Загорло отошел. – Эти твои патрульные такие проказники, сержант. Они ивправду прочесали улицы. А уж какони любят… пошутить.

Загорло положил ладонь на ручку двери фургона, и тут раздался звук – едва слышный, но в повисшей тишине он прогремел, как раскат грома. Звук меча, который частично достали из ножен.

Загорло на мгновение замер как вкопанный, после чего ловко закинул в рот очередную пастилку.

– Ага. Я думаю, эту мелкую рыбешку можно отпустить… обратновреку, чтоскажешь, сержант? Не стоит делать иззакона… посмешище. Увози их, увози.

– Так точно, сэр.

– Одну минуту, сержант. Сделайодолжение… У меня есть… маленькоехобби…

– Сэр?

Загорло пошарил в кармане своего слишком длинного пальто и достал очень большой стальной циркуль. Ваймс поморщился, когда Загорло принялся измерять циркулем ширину его черепа, переносицы и длину бровей. Потом капитан прижал к его уху стальную линейку.

Производя измерения, Загорло что‑ то бормотал себе под нос. Закончив, он со щелчком сложил циркуль и убрал его в карман.

– Должен тебяпоздравить, сержант, – объявил он, – с успешным преодолением врожденных пороков. Ты знаешь, что у тебя глаза серийногоубийцы? В таких вопросах яникогда… не ошибаюсь.

– Никак нет, сэр. Не знаю, сэр. Но впредь постараюсь никогда ими не пользоваться, сэр, – отозвался Ваймс.

Загорло даже не улыбнулся.

– Уверен, когда ты освоишься, твоя дружба с капралом, ага, Хомяком, будет крепнуть неподнямапочасам.

– Не по дням, а по часам. Так точно, сэр.

– Не смею… больше задерживать, сержант Киль.

Ваймс отдал честь. Загорло кивнул, развернулся почти без участия ног, словно на шарнирах, и зашагал в контору. Или, точнее, задрыгал, поправился Ваймс. Человечек двигался так же, как говорил: с неестественно переменной быстротой. Он был весь словно на пружинах – когда он шевелил рукой, первые несколько дюймов были стремительными, едва уловимыми глазом, но по мере того, как рука приближалась к намеченной цели, она двигалась все медленнее. Его речь состояла из скороговорок и пауз. Ему был абсолютно чужд какой‑ либо ритм.

Не обращая внимания на разъяренного капрала, Ваймс забрался на козлы.

– Разворачивайся, младший констебль, – приказал он. – Спокойной ночи, Генри.

Сэм дождался, пока колеса фургона не загрохочут по булыжникам, после чего обернулся к Ваймсу. Глаза у него были большими, как блюдца.

– Вы были готовы обнажить клинок, сэр? – спросил он. – Против него?

– Следи за дорогой, младший констебль.

– Но это же был сам капитан Загорло! А когда вы попросили у охранника доказать, что он действительно Генри‑ Хомяк, я едва не обо… поперхнулся! Сержант, вы ведь знали, что они не станут расписываться! Потому что иначе появится документ, согласно которому они получили людей. И когда кто‑ нибудь захочет выяснить…

– Просто держи вожжи, младший констебль, – перебил его Ваймс.

Впрочем, юноша был прав. «Непоминаемые» одновременно и любили, и ненавидели бумаги. Они плодили их во множестве. Всё записывали. Однако терпеть не могли значиться в документах, составленных другими. Это их нервировало.

– Не могу поверить, что такое сошло нам с рук, сержант!

«Может, и не сошло, – подумал Ваймс. – Впрочем, у Загорло своих проблем хватает. Вряд ли ему есть дело до очередного тупого сержанта».

Он повернулся и постучал по решетке.

– Прошу прощения за доставленные неудобства, дамы и господа, но, судя по всему, «непоминаемые» не желают сегодня работать. Придется нам самим допросить вас. Мы в этом деле не слишком большие мастера, поэтому остается только надеяться, что я как‑ нибудь уж управлюсь. Слушайте меня внимательно. Среди вас есть серьезные заговорщики, задумавшие свергнуть правительство?

Сидевшие в фургоне люди ошеломленно промолчали.

– Ну давайте, давайте, – подбодрил их Ваймс. – Я не собираюсь тратить на вас всю ночь. Кто‑ нибудь из вас замышлял свергнуть лорда Ветруна?

– Да вроде… нет? – раздался голос Рози Лады.

– А может, кто‑ нибудь замышлял его пришить?

– Я все слышу! – взвизгнул другой пронзительный женский голосок.

– Что, никто? Какая досада, – сказал Ваймс. – Меня это вполне устраивает. А тебя, младший констебль?

– Э… Конечно, сержант.

– Ну, раз такое дело, мы высадим вас по пути домой, и мой обаятельный помощник Ваймс взыщет с каждого из вас, скажем, по полдоллара за проезд, причем каждому выпишет квитанцию. Спасибо за то, что были с нами, надеюсь, вы вспомните про тюремный фургон, когда решите в очередной раз нарушить комендантский час.

Ваймс услышал за спиной удивленное перешептывание. То, что он собирался сделать, в эти дни считалось совершенно невозможным.

– Сержант, – позвал младший констебль Ваймс.

– Да?

– У вас действительно глаза серийного убийцы?

– Да, только я их забыл в кармане другого костюма.

– Ха. – Сэм помолчал, а когда заговорил, стало ясно, что у него в голове возникли новые мысли. – Э… сержант?

– Да, юноша?

– А что такой двухпенсовая перепышка?

– Это такой особенный пончик с джемом, юноша. Разве твоя мама никогда не делала такие?

– Делала… Сержант?

– Да, юноша?

– Думаю, это означает еще и кое‑ что другое, – сказал Сэм и хихикнул. – Что‑ то более неприличное…

– Век живи – век учись, младший констебль.

Через десять минут они остановили фургон во дворе, и к этому времени Ваймс уже знал, что по городу стремительно распространяется новый слух. Молодой Сэм успел шепотом сообщить обо всем другим офицерам, когда высаживал нарушителей комендантского часа, а по части сплетен стражникам нет равных. Им не нравились «непоминаемые». Подобно всем мелким жуликам, стражники гордились тем, что у их падения хотя бы были пределы. Должен же быть кто‑ то ниже тебя, пусть даже копошащиеся в придонном иле черви.

Рози Лада заперла дверь в свою комнатку, прислонилась к стене и пристально посмотрела на Сандру.

– Кто он такой? – спросила Сандра, бросив корзинку на стол. Внутри что‑ то звякнуло. – Он на нашей стороне?

– Ты сама все слышала! – рявкнула Рози. – Никаких взяток! А потом он притаскивает нас к подонкам Загорло, после чего не сдает нас! Ух, так бы и убила его! Вытащила из канавы, уговорила Лишая заштопать, а теперь он затеял играть со мной во всякие дурацкие игры!

– Кстати, а что такое двухпенсовая перепышка? – вдруг вспомнила Сандра.

Рози помолчала. Ей нравилось общество Сандры; кроме того, та платила за комнату, а деньги лишними не бывают. Но иногда Рози задумывалась о том, не пора ли а) серьезно поговорить с девушкой или б) потихоньку‑ полегоньку наладить ее. Честно говоря, она склонялась ко второму варианту, потому что Сандра последнее время зарабатывала больше, чем она сама. Это начинало действовать на нервы.

– Пончик с джемом, – ответила Рози. – А теперь ступай и спрячь…

Кто‑ то постучался в дверь за ее спиной. Она жестом приказала Сандре спрятаться за шторой из бус, помедлила, собираясь с мыслями, и приоткрыла дверь.

В коридоре стоял очень маленький старичок.

Все в нем безнадежно клонилось вниз. Седые усы он словно одолжил у моржа или гончей, которой сообщили очень плохие новости. Плечи были безвольно опущены. Даже некоторые части лица, казалось, проигрывали битву с силой притяжения.

Старик нервно мял в руках кепку.

– Да? – сказала Рози.

– Э… На вывеске написано «белошвейка», – пробормотал старик. – Понимаешь, с тех пор, как умерла жена, то одно, то другое, а я так и не научился делать это сам…

Он наградил Рози взглядом, полным беспомощного смущения.

Она опустила глаза на мешок у ног, после чего наклонилась и подняла его. Мешок был набит очень чистыми, но очень старыми носками. На каждом зияли дыры – на носке и пятке.

– Сандра, – окликнула она. – Твой клиент…

Было так рано‑ рано утром, что «поздно‑ поздно ночью» еще даже не вполне закончилось. Белый туман окутывал улицы и оседал перламутровыми капельками на рубашке Ваймса, который как раз собирался нарушить закон.

Если встать на крышу сортира за штаб‑ квартирой и подтянуться на водосточной трубе, можно открыть одно из окон верхнего этажа, ударив по стеклу ладонью в правильном месте.

Весьма полезная информация, возможно, ее стоит передать молодому Сэму. Каждый честный стражник должен знать, как тайно проникнуть в собственную штаб‑ квартиру.

Мякиш давно уковылял домой, так что Ваймс быстро обыскал его кабинет и, к своему глубокому удовлетворению, не обнаружил именно того, чего и не ожидал найти. На нижнем этаже несколько самых добросовестных стражников расписывались в журнале, прежде чем отправиться восвояси. Он подождал в темноте, пока в последний раз дверь не хлопнула, потом выждал еще несколько минут, чтобы уж наверняка. Ничьих шагов не было слышно. Тогда Ваймс спустился по лестнице и вошел в раздевалку.

Ему выдали ключ от шкафчика, но прежде чем открыть дверцу, Ваймс смазал ее петли маслом из небольшой масленки. Сам он не успел ничего положить в свой шкафчик, однако на нижней полке обнаружился помятый мешок. Ваймс поднял его…

Ай, молодцы.

Внутри лежала серебряная чернильница капитана Мякиша.

Ваймс выпрямился, окинул взглядом шкафчики с вырезанными древними инициалами и редкими отметинами от ударов ножом. Достал из кармана небольшой сверток черной ткани, который чуть раньше изъял из шкафа с уликами. Когда он развернул ткань, в тусклом свете блеснули стальные отмычки. Ваймс не был специалистом по взлому, но открыть дешевые расхлябанные замки на дверях ему не составило труда.

Все просто, главное – выбрать правильный инструмент.

Еще чуть позже он шагал домой по окутанным туманом улицам.

И вдруг он с ужасом осознал, что так хорошо ему давно не было. Тем самым он как будто предавал Сибиллу, будущую Стражу и даже себя самого, его светлость сэра Сэмюеля Ваймса, обязанного думать о политике в далеких странах, о нехватке личного состава и о том, как поднять со дна реки эту треклятую лодку, которую вечно топят олухи из Речной Стражи. При этом он хотел вернуться назад… или вперед, или вбок, или как там его. Действительно хотел. Так хотел снова очутиться в своем времени, что почти ощущал его вкус. Конечно хотел. Но не мог, по крайней мере пока, и потому вынужден был оставаться здесь и, как сказал доктор Газон, делать ту работу, что была прямо перед его носом. В настоящий момент эта работа заключалась в том, чтобы остаться в живых и выйти победителем из игры с Тупыми Подлюгами, а Ваймс умел выходить победителем из таких игр, еще как умел. Он любил эти игры. Такова уж природа зверя.

От раздумий его отвлекли какие‑ то люди, выскочившие из темного переулка.

Первый получил удар ногой в живот, потому что зверь не привык драться честно. Ваймс отскочил в сторону и схватил второго. Почувствовал, как нож скользнул по нагруднику, наклонил голову и нанес удар шлемом.

Нападавший аккуратно свернулся калачиком на мостовой.

Ваймс быстро повернулся к первому драчуну, который корчился от боли и задыхался, но тем не менее не выпустил из рук нож и размахивал им перед собой, будто талисманом. Острие описывало в воздухе неровные восьмерки.

– Бросай нож, – велел Ваймс. – Повторять не буду.

Вздохнув, он сунул руку в задний карман. Достал кожаный чулок, набитый дробью. Он запретил офицерам своей Стражи носить такое оружие, но знал, что некоторые все равно его не послушались. Что ж, если у стражника есть голова на плечах, на подобное ослушание можно и сквозь пальцы посмотреть. Иногда нужно закончить спор быстро, а чулок с дробью далеко не самый плохой аргумент.

Он опустил кистень на руку нападавшего, тщательно рассчитав силу удара, чтобы не переборщить. Человек взвыл, и нож со звоном упал на булыжники.

– Твоего приятеля оставим здесь, сам очухается, – сказал Ваймс. – А тебе, Генри, придется обратиться к врачу. Пойдешь сам или как?

Через несколько минут доктор Газон открыл заднюю дверь и впустил в дом Ваймса с телом на плече.

– Ты оказываешь помощь всем, верно? – спросил Ваймс.

– В разумных пределах, но…

– Это один из «непоминаемых», – перебил его Ваймс. – Пытался убить меня. Нуждается в помощи.

– А почему он без сознания? – поинтересовался лекарь.

На нем был огромный резиновый фартук и резиновые же сапоги.

– Лечиться не хотел.

Газон вздохнул и махнул шваброй, приглашая Ваймса пройти.

– Неси его прямо в операционную, – сказал он. – Боюсь, приемную после господина Каустика мне еще долго убирать.

– А что он натворил?

– Взорвался.

Ваймс, подавив природную любознательность, потащил тело в святилище Газона. Ему показалось, что с прошлого раза комната несколько изменилась; впрочем, тогда ему было не до деталей. Здесь стоял стол, рядом – верстак; вдоль одной стены протянулся стеллаж с бутылками, среди которых не нашлось бы и двух одинаковых. В паре бутылок что‑ то плавало.

Вдоль противоположной стены были разложены инструменты.

– Когда я умру, – сказал Газон, осматривая пациента, – повесь на моей могильной плите колокольчик. В кои‑ то веки смогу с чистой совестью лежать и не дергаться, когда звонят. Опусти его. Похоже на сотрясение мозга.

– Это я, – услужливо подсказал Ваймс.

– А руку сломал тоже ты?

– Верно.

– И сделал это очень аккуратно. Легко вправить и наложить гипс. Что‑ нибудь не так?

Ваймс разглядывал инструменты.

– Ты всем этим орудуешь, когда лечишь? – спросил он.

– Да. Хотя некоторые из них еще не прошли апробацию, – ответил Газон, подготавливая стол.

– Да, не хотелось бы мне, чтобы ты использовал на мне вот это, – хмыкнул Ваймс, взяв в руки странный инструмент, похожий на две соединенные струной лопатки.

Газон вздохнул.

– Сержант, не могу представить себе обстоятельства, в которых мне пришлось бы применять сие приспособление на тебе, – сказал он, быстро работая руками. – Это для… женщин.

– Для белошвеек? – поинтересовался Ваймс, поспешно бросая щипцы на стол.

– Эти? Нет, в наше время ночные дамы гордятся тем, что никогда не прибегают к подобным услугам. Я с ними все больше профилактикой занимаюсь.

– Учишь их пользоваться наперстками и все такое? – спросил Ваймс.

– Что‑ то вроде. Поразительно, до каких пределов можно развить метафору, не правда ли?

Ваймс потрогал пальцем лопатки. Почему‑ то они вызывали у него чувство тревоги.

– Ты женат, сержант? – спросил Газон. – Рози была права?

– Э… Да. Хотя моя жена далеко отсюда.

Он снова взял инструмент в руки, но тут же выронил его. Лопатки со звоном упали на стол.

– Что ж, ты все равно должен понимать: ребенка родить – это тебе не горох лущить.

– Да уж надеюсь, черт возьми!

– Кстати, повитухи крайне неохотно посвящают меня в свои тайны. Говорят, мужчина не должен совать нос не в свое дело. Словно мы до сих пор живем в пещерах.

Газон посмотрел на пациента.

– Итак, как говорил прародитель нашего ремесла, великий философ Скептий: «А мне за это заплатят? »

Ваймс проверил содержимое кошелька на поясе жертвы.

– Шести долларов хватит?

– Зачем «непоминаемым» понадобилось нападать на тебя, сержант? Ты ведь стражник.

– Я‑ то стражник, а вот они – нет. Знаешь, кто они такие?

– Приходилось заштопывать некоторых их гостей, – ответил Газон, и Ваймс уловил нотки тревоги в его голосе. В этом городе вредно знать слишком много. – У одних были занятные вывихи, у других – ожоги от горячего воска… Всякое такое…

– Ночью я немного повздорил с капитаном Загорло, – пояснил Ваймс. – Он вел себя подчеркнуто вежливо, но я готов поспорить на собственные башмаки, он знает, что этот парень с приятелем отправились проучить меня. Это было бы вполне в его стиле. Вероятно, решил посмотреть, как я справлюсь.

– Не только он тобой интересуется, – сказал Газон. – Мне сообщили, что Рози Лада хочет с тобой поговорить. То есть я думаю, что под «неблагодарной сволочью» она подразумевала именно тебя.

– Похоже, я ей должен, – кивнул Ваймс. – Но понятия не имею сколько.

– Меня не спрашивай, – пожал плечами Газон, разглаживая ладонью гипс. – Обычно она сама называет цену.

– Я имел в виду вознаграждение нашедшему, или как оно там называется!

– Понимаю, но, боюсь, ничем не могу помочь, – сказал Газон.

Ваймс наблюдал за тем, как работает лекарь.

– Что можешь сказать об этой девице, Батье? – спросил он.

– Белошвейке? Она недавно здесь появилась.

– Она и в правду белошвейка?

– Лучше называть ее рукодельницей, во избежание путаницы. Хотя признаю, звучит тоже достаточно двусмысленно. Услышала, наверное, что в большом городе много работы для белошвеек, приехала сюда. Пару раз попала в неловкое положение, прежде чем кто‑ то объяснил ей, что к чему. На прошлой неделе, к примеру, мне пришлось извлекать вязальный крючок из уха одного бедолаги. Но ничего, прижилась. Общается с остальными девушками.

– Прижилась? Как это?

– Благодаря бешеным деньгам, которые стала зарабатывать, – усмехнулся лекарь. – Сержант, тебе никогда не приходило в голову, что иногда люди приходят в массажный салон только ради массажа? В городе масса дамочек работает под скромными вывесками типа «Ремонт штанов в присутствии клиента», и иногда, хотя не так уж и редко, к ним стучатся клиенты, совершившие ту же ошибку, что и Сандра. Множество мужчин приехали сюда на заработки, оставив своих жен дома, и порой у них возникают… желания. Например, надеть носки без дырок или рубашку, на которой больше одной пуговицы. Дамы передают работу ей. Очевидно, в этом городе крайне трудно найти хорошую рукодельницу. Многих отпугивает то, что их постоянно путают с, э‑ э, белошвейками.

– Просто интересно, зачем она болталась по улицам после наступления комендантского часа с огромной корзиной для рукоделия…

Газон пожал плечами.

– Здесь я ничем не могу помочь. Все, с этим господином я закончил. Будет лучше, если некоторое время он полежит неподвижно. – Он кивнул на стеллажи с бутылками. – На какое время мне его отключить?

– А ты и это можешь?

– Конечно. Официальная медицина Анк‑ Морпорка считает такой метод ненаучным, но, думаю, он не будет возражать, потому что официально признанный местный способ – это треснуть его по голове киянкой.

– Но ведь лекарь вроде не должен причинять вред пациенту?

– Разве что в результате естественной некомпетентности. Однако я с удовольствием отправлю твоего друга в страну снов минут на двадцать. Конечно, я не смогу тебя остановить, если ты решишь треснуть его по башке киянкой. У последнего гостя Загорло, которого я лечил, некоторые пальцы на руках смотрели не в ту сторону. Поэтому, если ты возжелаешь хорошенько отдубасить его на дорожку, я могу показать наиболее чувствительные места на теле…

– Нет, спасибо. Я просто вынесу его через заднюю дверь и брошу в каком‑ нибудь темном переулке.

– И все?

– Нет. Потом… я напишу свое имя на гипсе. Чтобы он увидел его, когда очнется. Огромными буквами, чтобы не стерлись.

– Вот это я и называю чувствительным местом, – одобрил Газон. – Интересный ты человек, сержант. Настоящий мастер по части наживания врагов.

– Знаешь, я никогда не увлекался рукоделием… – прокряхтел Ваймс, взваливая тело на плечо. – Что носят рукодельницы в корзинах, как ты думаешь?

– Ну, не знаю… Иголки, нитки, ножницы, пряжу… Все такое прочее, – ответил Лишай Газон.

– То есть ничего тяжелого?

– Конечно. А почему ты спрашиваешь?

– Так просто, – ответил Ваймс, намотав услышанное на ус. – Интересно… Ладно, вынесу‑ ка я нашего приятеля, пока туман не рассеялся.

– Отлично. А к тому времени, как ты вернешься, я как раз разогрею завтрак. Сегодня печенка. Телячья.

Зверь помнит. На этот раз Ваймс спал крепко.

Он всегда считал, что днем спать лучше. Двадцать пять лет ночных дежурств приучили мозг к ночному образу жизни. В темноте ему почему‑ то было проще. Он мог стоять совершенно неподвижно, – а таким талантом обладают немногие, – умел растворяться во мраке. Умел сидеть в засаде и все видеть, оставаясь невидимым.

Он помнил Цопа Загорло. Многое вошло в историю. Люди все равно взбунтовались бы, с ним или без него, но он был, если угодно, гноем на верхушке нарыва.

Обучение он прошел в Гильдии Наемных Убийц, и его ни в коем случае нельзя было принимать в Стражу. Для стражника он был слишком башковитым. Точнее, в башке у него было не совсем то, что требуется для стражника. Но своими теориями Загорло произвел впечатление на Ветруна, был принят в Стражу в звании сержанта и немедленно повышен до капитана. Ваймс так и не узнал, почему; возможно, чувства остальных офицеров оскорбляла его, гм, утонченность, рядом с которой они себя чувствовали тупыми амбалами. Кроме того, у него были слабые легкие или еще какой‑ то недуг.

Ваймс ничего не имел против интеллекта. В старые времена любой, у кого хватало сообразительности повернуть дверную ручку, мог стать грозой улиц, но, чтобы получить звание выше сержанта, требовался мешок хитрости, коварства и уличной смекалки, что, впрочем, при плохом освещении вполне могло сойти за интеллект.

Загорло начал свою службу иначе. Не стал присматриваться, наблюдать и учиться, чтобы потом сказать: «Ага, значит, вот люди какие, ну и как нам с ними быть? » Нет, он сел и решил: «Итак, люди должны быть вот такими, ну и как нам их изменить? » Мысль, достаточно разумная для священнослужителя, но отнюдь не для стражника. Загорло взялся за работу с редкой въедливостью и упорством, но перевернул ее с ног на голову.

Например, этот закон об оружии. Оружие замешано в подавляющем большинстве преступлений, и Загорло логично предположил, что если оружия станет меньше, то и преступления будут совершаться не столь часто.

Интересно, порой размышлял Ваймс, как все было? Он проснулся среди ночи и поздравил себя с гениальной идеей, пришедшей ему во сне? Конфисковать все оружие, и уровень преступности снизится. Да, логично. Так бы и произошло, будь стражников побольше. Скажем, по трое на каждого штатского.

Как ни странно, жители не торопились сдавать оружие. Загорло не учел одну маленькую тонкость: преступники законам не подчиняются. Это в некотором роде одна из их профессиональных характеристик. Они не заинтересованы в том, чтобы сделать улицы города более безопасными, их интересуют только собственные шкуры. Поэтому, когда вышел закон, они поверить не могли своему счастью. Прям Свячельник каждый день.

Похоже, что‑ то пошло не так, – вполне разумно заподозрили некоторые горожане, – раз теперь вооруженными остались только плохие парни. При этом честной народ постоянно хватали и бросали за решетку. Средний стражник, которому надоело постоянно получать промеж, кхм, глаз и который имеет веские основания считать, что начальству по большому счету все равно, по вполне понятным причинам предпочитает арестовывать людей, не пытающихся его прирезать, особенно если они ведут себя по‑ хамски и одеты более богато, чем он сам может себе позволить. Кривая арестов резко пошла вверх, и Загорло был очень доволен.

Большинство задержанных были виновны только в ношении оружия после наступления темноты. Впрочем, кое‑ кто оказывался за решеткой по другой причине: разгневанные горожане начали в ответ нападать на стражников. Однако это считалось Оскорблением При Исполнении, наиболее гнусным и подлым преступлением – очень, очень тяжелым, не то что какие‑ то заурядные кражи, которые происходят каждый день.

И нельзя сказать, что в городе царило беззаконие. Законов было много. Мало было возможностей не нарушать их. Загорло так и не смог уяснить идею, что система должна ловить преступников и при помощи достаточно грубых, но действенных способов заставлять их становиться честными людьми. Вместо этого он ловил честных людей и превращал их в преступников. А Стражу – в еще одну банду.

А потом, когда дела приняли совсем дурной оборот, он изобрел краниометрию.

У плохих стражников всегда были свои методы выяснить, виновен человек или нет. В те далекие старые времена, то есть, ха‑ ха, сейчас, тиски для пальцев, молотки, маленькие заостренные палочки и, конечно, обычный ящик письменного стола всегда были к услугам стражника, спешащего закрыть дело. Загорло ни в чем подобном не нуждался. Он мог определить твою виновность, просто посмотрев на твои брови.

Он измерял людей. Использовал для этого циркуль и стальную линейку. Тихо записывал результаты и производил расчеты, например, делил длину носа на окружность головы и умножал полученное число на расстояние между глазами. На основании полученных значений он мог с абсолютной точностью заключить, что ты изворотливый, неблагонадежный тип или даже прирожденный преступник. И что поразительно, подчиненные Загорло всякий раз подтверждали его правоту. Все, что им требовалось, – это двадцать минут наедине с подозреваемым и некоторые простейшие инструменты.

Каждый в чем‑ то виновен. Ваймс знал это. Все стражники это знают. Это позволяло поддерживать авторитет власти – любой человек, разговаривая со стражником, в душе боялся, что доказательства его вины написаны прямо у него лбу, открытые взгляду закона. Конечно, ничего там не написано. Но это еще не повод хватать человека на улице и плющить ему пальцы молотком до тех пор, пока он не скажет, в чем состоит его преступление.

Загорло, скорее всего, закончил бы свои дни в каком‑ нибудь темном переулке, если бы Ветрун не считал его весьма полезным орудием. Загорло обладал несравненным чутьем на заговорщиков. Поэтому его сделали начальником особистов, рядом с которыми сержант Тук выглядел Лучшим Стражником Месяца. Ваймс давно ломал голову над тем, как Загорло удавалось держать своих живодеров в узде. Должно быть, эти кровожадные звери нутром чуяли в нем существо, пришедшее к кровожадности долгим кружным путем и потому во имя здравости способное изобрести такое издевательство, какое не снилось даже самому сумасшедшему психу.