Терри Пратчетт 17 страница

– Чересчур опоясывающими, – мрачно уточнил главный философ.

Он посмотрел вперед, на берег, – и не увидел его на прежнем месте.

Берег обнаружился внизу. У подножия сине‑ зеленого холма. Который состоял сплошь из воды. И вздымался все выше и выше.

– Послушайте, – призвал Ринсвинд. – Почему бы вам просто не сказать мне, как ее зовут? Ведь наверное, ее имя весьма известно. Оно написано на афишах, его все знают. Не понимаю, в чем проблема.

Повара переглянулись. Потом один прокашлялся и сказал:

– Ее… ее зовут… Примадонна Нелли… По…

– По?

– Поппа.

Ринсвинд пошевелил губами.

– О! – только и смог вымолвить он. Повара единодушно закивали.

– Послушайте, а Чарли все пиво выпил? – спросил Ринсвинд, опускаясь на какую‑ то табуретку.

– Кстати, вспомнил. По‑ моему, в шкафу, завалялись пара бананов. Посмотри, Рон, хорошо? – попросил второй повар.

Беззвучно шевеля губами, Ринсвинд блуждающим взором обвел помещение.

– А Чарли знает? – наконец спросил он.

– Ага. Узнав это, он и сломался.

За дверью послышался быстрый стук шагов. Один из поваров выглянул в окно.

– А, ерунда, всего‑ навсего стражники. Гоняются, наверное, за каким‑ нибудь придурком…

Ринсвинд слегка задвинулся вглубь комнаты, чтобы его не было видно из окна.

Рон смущенно переступил с ноги на ногу.

– Можно еще сходить к Ленивому Ахмеду и упросить его открыть лавку. У него наверняка найдется…

– Клубничка? – подсказал Ринсвинд.

Повара пожали плечами. Чарли опять зарыдал.

– Всю свою жизнь он ждал этой минуты, – сказал первый повар. – По‑ моему, это чертовски несправедливо. А помните ту малышку‑ сопрано? Она еще бросила театр ради торговца скотом? Босс потом целую неделю убивался.

– Угу. Как не помнить. Лиза Радост, – отозвался Рон. – В средней зоне чуть‑ чуть вихлялась, но все равно многообещающая была девушка.

– Босс на нее, можно сказать, все свои надежды возлагал. Говорил, такое имя ко всему пойдет, хоть к ревеню!

Чарли зарыдал с новой силой.

– А знаете что?.. – медленно и задумчиво произнес Ринсвинд.

– Что?

– Кажется, я нашел выход.

– И КАКОЙ же?

Даже Чарли в надежде поднял голову.

– Знаете, как бывает: иногда нужно только посмотреть свежим взглядом… Значит, так: персики оставляем, потом крем, не помешает немного мороженого и, может, немного бренди… И еще…

– Кокосовая крошка? – подсказал Чарли.

– Почему бы и нет?

– Э‑ э… И немного кетчупа?

– Кетчупу отказать.

– Советую поторопиться: уже середина последнего акта, – сказал Рон.

– Все будете порядке, – заверил Ринсвинд. – Значит, так… разрежьте персики на половинки, разложите их на блюде, украсьте всем остальным, сбрызните бренди – и ВУАЛЯ!

– Что‑ то иностранное? – ворчливо поинтересовался Чарли. – У нас тут съедобных вуалей не делают.

– В таком случае сойдет двойная порция бренди, – сказал Ринсвинд. – И все ГОТОВО!

– Понятно, но как этот десерт НАЗЫВАЕТСЯ?

– Сейчас дойдем и до этого, – успокоил Ринсвинд. – Чарли, будь добр, подай мне блюдо. Спасибо. – Он выставил блюдо на всеобщее обозрение. – Господа… Приглашаю вас отведать… Персиковую НЕЛЛИ.

В какой‑ то из кастрюль на плите что‑ то закипело. Лишь издаваемое крышкой тихое, но очень настырное бряцанье да отдаленные оперные вопли нарушали воцарившуюся тишину.

– Ну, что скажете? – бодро осведомился Ринсвинд.

– Очень… свежо… – отозвался Чарли. – Тут уж ничего не попишешь.

– Но как‑ то не вполне… ДОСТОПАМЯТНО, – произнес Рон. – Кругом полным‑ полно всяких Нелли.

– А ты посмотри на это с другой стороны. Хотел бы ты, чтобы мир навсегда запомнил твою фамилию? – возразил Ринсвинд. – Хотел бы, чтобы о тебе вспоминали всякий раз, когда речь зайдет о Персиковой По?..

Плечи Чарли опять принялись содрогаться от рыданий.

– Что ж, пожалуй, тут ты прав, – согласился Рон. – Персиковая Нелли… ага.

– Можно то же самое приготовить из бананов, – подсказал Ринсвинд.

Рон беззвучно пошевелил губами.

– He, не пойдет, – заключил он. – Сделаем из персиков.

Ринсвинд засобирался.

– Ну, рад был помочь, – кивнул он. – Подскажите только вот что. Как отсюда лучше выбраться?

– О, сегодня в городе не протолкнуться. Сегодня ж ночью Гала! – отозвался Рон. – Мне лично этого и даром не надо, но гостей изрядно прибыло.

– Угу, а утром еще кого‑ то вешают, – подсказал Чарли.

– Эту часть я предпочитаю пропустить, – сказал Ринсвинд. – Так как, говорите…

– Если хочешь знать мое мнение, лично я желаю ему сбежать, – добавил Чарли.

– Полностью с тобой солидарен, – поддержал Ринсвинд.

За дверью послышались гулкие шаги. Человек в тяжелых башмаках подошел к двери и остановился. Откуда‑ то издалека доносились крики.

– Говорят, он отбился от дюжины стражников, – сообщил Рон.

– Только от трех, – поправил Ринсвинд. – Их было трое. Я слышал. Кто‑ то мне рассказывал. Их было не двенадцать, а всего трое.

– Ха, для такого дерзкого бандита справиться с дюжиной стражников – раз плюнуть! А троих он бы и не заметил! Про этого Ринсо такая слава идет!

– А я слышал, как один тип из Приноситте‑ распивайтте рассказывал про стрижку овец. Так этот Ринсо за пять минут остриг целую сотню!

– Не верю, – возражал упорный Ринсвинд.

– А еще говорят, будто бы он волшебник, но вот в это я не верю, потому что еще ни от одного волшебника проку не было.

– Ну, я не стал бы так категорично утверждать…

– Но охранник из тюрьмы рассказывал, мол, у этого Ринсо есть странное коричневое вещество и оно дает ему необыкновенную силу!

– Это был всего лишь суп из пива! – не выдержал Ринсвинд. – То есть, – поспешил поправиться он, – я так слышал.

Рон покосился на него.

– Кстати, ты слегка смахиваешь на волшебника, – заметил он.

По двери задубасили тяжелые кулаки.

– И одежда на тебе точь‑ в‑ точь волшебничья, – продолжал Рон, не сводя взгляда с Ринсвинда. – Эй, Сид, открой‑ ка им.

Ринсвинд попятился и потянулся к столу за спиной. Его пальцы нащупали рукоять лежавшего там ножа.

Сама идея оружия была ему ненавистна. Стоило на сцене появиться оружию, как дело принимало непредсказуемый оборот. Но если надо произвести впечатление, лучше оружия ничего нет.

Дверь открылась. В кухню всунулись несколько человек, один из них – бывший караульный Ринсвинда.

– Это он!

– Э‑ э, я за себя не отвечаю, – предупредил Ринсвинд, выставляя перед собой руку.

Повара, за исключением самых отчаянных, быстро попрятались под столы.

– Это половник, дружище, – добродушно заметил стражник. – Но ты не трусливого десятка. Молодец. Что скажешь, Чарли?

– Не хочу, чтобы все потом говорили, будто бы отважного бандита повязали на моей кухне, – отозвался Чарли. Он взял в одну руку тесак, а в другую – блюдо с Персиковой Нелли. – Ты, Ринсо, шмыгай вон в ту дверь, а мы тут потолкуем с господами стражниками.

– Это уже никуда не годится, – фыркнул стражник. – Ну разве такой должна быть последняя битва? Какая‑ то жалкая стычка на кухне… Давай договоримся так: мы досчитаем до десяти, а ты пока сваливай…

Ринсвинда опять посетило странное ощущение, что он попал в какую‑ то чужую пьесу. Во всяком случае, сценарий ему выдали явно не тот.

– Как это? Вы загнали меня в угол, а арестовывать не собираетесь?

– Ну, слуш', разве кто будет сочинять об этом балладу? – протянул стражник. – Не, такими вещами пренебрегать нельзя. – Он прислонился к косяку. – Значит, так. На Груртской улице есть здание старой почты. Если там засесть, дня два ты точно продержишься, а то и три. Потом ты выбегаешь, мы тебя нашпиговываем стрелами, а ты произносишь последнее слово повеличественней… Бьюсь об заклад, лет через сто о тебе будут рассказывать детишкам в школах. И слушай, ну как ты выглядишь, только посмотри на себя… – Игнорируя смертоносный половник, он сделал шаг вперед и ткнул Ринсвинда в балахон. – Тебя ж первой стрелой убьет!

– Да вы все с ума посходили!

Чарли покачал головой.

– Здесь любят настоящих воинов, друг. Таково иксианское мировоззрение. Умри, сражаясь! Это твой билет в большую жизнь после смерти.

– Мы слышали, как ты уделал ту шайку, – вступил в разговор другой стражник. – Бах, бах – и все лежат! Не, такого человека повесить нельзя, такой парень будет драться до последнего. Он умрет с гордо поднятой головой!

К этому времени кухня была битком набита стражниками. Зато дверной проем был свободен.

– А о Последнем, Самом Знаменитом Побеге вы когда‑ нибудь слышали? – поинтересовался Ринсвинд.

– Нет. А что, такой был?

– Будь спок!

Все прибавляя и прибавляя скорость, он мчался вдоль кромки воды, когда за его спиной раздались крики:

– Эй, друг, ты куда! Мы ведь должны сосчитать до десяти!

Ринсвинд на бегу поднял глаза и увидел, что вывеска над пивоварней погрузилась во тьму. И вдруг до него дошло, что позади него кто‑ то прыгает.

– О нет! Только не ТЫ!

– Здоровеньки, – поприветствовал, поравнявшись с ним, Скрябби.

– Только посмотри, во что ты меня впутал!

– А во что? Да, тебя чуть было не повесили, но теперь ты наслаждаешься пробежкой на свежем воздухе по пересеченной местности этой благословленной богами страны.

– Меня пообещали нашпиговать стрелами!

– Ну и что? От стрел можно УВЕРНУТЬСЯ. Этой стране нужны герои. Лучший стригаль, дорожный воин, бандит, овцекрад, наездник… Остается только преуспеть в какой‑ нибудь еще не изобретенной игре с мячом, да построить на взятые взаймы деньги пару‑ тройку зданий повыше. И все, прикуп твой! Не, тебя так просто убивать не будут.

– Очень утешает. Значит, мне припасут что‑ то особенное. И все равно, я не делал ничего из того, что ты сказал… То есть ДЕЛАЛ, но…

– Важно не то, что было на самом деле, а то, что думают люди. А сейчас они думают, что ты играючи выбрался из тюремной камеры.

– Но я всего‑ навсего…

– Это не имеет значения! Учитывая, сколько караульных теперь мечтают пожать тебе руку, тебя не повесят аж до самого обеда.

– Слушай, ты, гигантская прыгучая крыса, я уже добрался до доков! И я бегаю быстрее всех этих стражников, вместе взятых! А еще я умею прятаться! И мне не впервой будет незаметно проникнуть на корабль! Там я затаюсь, потом, когда он выйдет в море, начну блевать, меня найдут, вышвырнут за борт, я два дня буду плавать в гнилой бочке и ловить бородой планктон, но затем доберусь до какого‑ нибудь атолла, заговорю зубы кораллам, проберусь внутрь и буду жить там припеваючи, питаясь одними бататами!

– Я поистине восхищаюсь твоими талантами. – Кенгуру одним прыжком перемахнул через корабельный трос. – Хоть они здесь и не совсем к месту. Много ли иксианских кораблей ты видел в Анк‑ Морпорке? В самом оживленном порту в мире?

Ринсвинд невольно сбавил темп.

– Ну…

– Это из‑ за течений. Удалишься миль на десять, и все, можешь попрощаться с Диском. Тебя утащит и вынесет к самому Краепаду. Поэтому местные корабли стараются держаться как можно ближе к берегу.

Ринсвинд остановился как вкопанный.

– Так что, весь этот континент – одна большая ТЮРЬМА!

– Угу. Правда, сами иксиане утверждают, что это лучшее место в мире, – поэтому зачем куда‑ то плыть?

Сзади снова послышались крики. Местным стражникам, чтобы сосчитать до десяти, потребовалось гораздо меньше времени, чем большинству их коллег.

– И что ты намерен делать? – осведомился Ринсвинд.

Кенгуру как сквозь землю провалился.

Ринсвинд нырнул в боковую улочку и убедился, что путь полностью перекрыт. Улица оказалась сплошь забита повозками – весело украшенными повозками.

Ринсвинд резко затормозил. Он всегда считал, что главное – бежать не куда, а откуда. Он так набил в этом руку (точнее, ногу), что мог бы написать мемуары под заглавием «Побег из Откуда». И все же иногда интуитивный, тоненький голосок намекал ему, что не помешало бы подумать и про «куда».

Начать следовало с того, что многие из стоящих у повозок и весело болтающих людей были одеты в кожу.

Разумеется, можно привести массу доводов в пользу кожаной одежды. Она ноская, практичная, не требует большого ухода. Некоторые, вроде Коэна‑ варвара, настолько ценили эти ее свойства, что впоследствии, чтобы снять набедренную повязку, были вынуждены прибегать к услугам кузнеца. Но, судя по всему, люди возле повозок видели в одежде несколько иное. Скорее можно было подумать, что, присматривая себе обновку, они спрашивали у продавца, к примеру: «А сколько здесь заклепок? », или «А оно сильно блестит? », или «Как насчет прорезей в необычных местах? »

Однако одно из основополагающих правил выживания везде, на любой планете, гласит, что людей, одетых в черную кожу, лучше не раздражать[20].

Ринсвинд принялся вежливо протискиваться сквозь толпу. Замечая, что кто‑ то на него смотрит, он дружелюбно улыбался и приветственно помахивал рукой, но это почему‑ то привлекало еще больше внимания.

Женщины тут тоже встречались. Впрочем, все разумно: если на ИксИксеИксИксе мужчина может ходить с высоко поднятой головой, почему того же нельзя женщине? Некоторые дамочки были весьма хорошенькими, правда усики шли не всем. Но Ринсвинд ничему не удивлялся. Он повидал свет и знал, что в сельской местности растительность бывает весьма буйной.

Блесток было больше чем обычно. И перьев тоже.

И тут до него дошло. Его захлестнула волна облегчения.

– О, так это КАРНАВАЛ? – воскликнул он. – Та самая Гала, о которой все говорят?

– Прошу прощения? – отозвалась дама в платье чисто‑ синего цвета. Она как раз меняла колесо на фиолетовой повозке.

– Это ведь карнавальные повозки? – спросил Ринсвинд.

Женщина скрипнула зубами, вмолотила колесо на место и отпустила ось. Повозка запрыгала на булыжной мостовой.

– Черт, ноготь сломала, – поморщилась она и бросила взгляд на Ринсвинда. – Нуда, карнавал. А ты ничего, только платье мог бы выбрать и поновее. И очень неплохие усы, а вот бородку не помешало бы подкрасить.

Ринсвинд оглянулся в сторону доков. С берега его вроде не видать, но и медлить тоже не стоит.

– Э‑ э… госпожа, не могла бы ты мне помочь? – решился он. – Видишь ли… за мной гонится Стража.

– С них станется!

– Возникло небольшое недоразумение. Из‑ за овцы.

– Случается сплошь и рядом. – Собеседница смерила Ринсвинда взглядом. – Однако ты не похож на деревенского паренька.

– Я? Да меня при виде какой‑ нибудь косы сразу начинает трясти.

Она пристально смотрела на него.

– Ты… ты ведь здесь недавно, а? Кстати, как тебя зовут‑ то?

– Ринсвинд, госпожа.

– Ну, что ж, забирайся в повозку, господин Ринсвинд. А меня зовут Летиция.

И она протянула ему довольно крупную руку. Пальцы Ринсвинда как будто сдавило прессом. Украдкой тряся рукой и дуя на пальцы, Ринсвинд последовал за Летицией.

Фиолетовую повозку украшали огромные розовые и лавандовые полосы, а также некие бумажные цветы, смахивающие на розочки. В центре на манер помоста возвышались коробки, обтянутые разноцветной материей.

– Ну, что скажешь? – спросила Летиция. – Девочки весь день украшали.

На вкус Ринсвинда, цветовая гамма грешила некоторой чрезмерной женственностью, но воспитание не позволяло ему проявить невежливость.

– Очень мило, – сказал он, забиваясь в уголок. – Веселенькие цвета.

– Рада, что ты одобряешь.

Где‑ то впереди заиграла музыка. Вокруг засуетились – кто‑ то кинулся к своим наряженным повозкам, кто‑ то выстроился в подобие очереди. Ринсвинд почувствовал, как повозка качнулась, и, подняв голову увидел двух дамочек в длинных перчатках и сплошь в блестках. Дамочки, вытаращив глаза, уставились на Ринсвинда.

– Какого… – начала одна.

– Дорогуша, надо поговорить, – окликнула с передка Летиция.

Женщины сгрудились в плотную кучку. Время от времени то одна, то другая поднимала голову и смотрела на Ринсвинда, словно чтобы удостовериться, что он никуда не сбежал.

«Однако забавные у них тут девушки, – подумал он. – Крупные такие. Интересно, где они покупают туфли? »

Ринсвинд был не слишком большим специалистам по женщинам. Существенная часть его жизни – за минусом того времени, когда он куда‑ то бежал, падал или плыл – прошла в стенах Незримого Университета. А там женщин помещали в одну категорию с обоями и музыкальными инструментами, считая их явлением хоть и по‑ своему интересным, а также важным для поддержания общего равновесия цивилизованной структуры, но все же, если смотреть в корень, не столь уж необходимым.

Ну а в тех редких случаях, когда он оказывался наедине с женщиной, ему либо пытались отрезать голову, либо прикладывали немало сил, дабы убедить его совершить поступок, в результате которого голову ему отрежет кто‑ то другой. В общем и целом отношения с женщинами у него не складывались.

Однако сейчас некий давно и успешно игнорируемый инстинкт подсказывал ему, что что‑ то не так, но что именно, Ринсвинд понять не мог.

Та дамочка, которую Летиция назвала Дорогушей, повернулась и направилась к волшебнику. Вид у нее был решительный и весьма агрессивный. Ринсвинд почтительно снял шляпу.

– Ты, похоже, пытаешься вешать нам на уши креветок! – рявкнула она.

– Я? Что ты, госпожа. Никаких креветок. Я всего лишь прошу немножко проехаться в вашей повозке, пару‑ другую улиц, не больше. Моей благодарности не будет границ! А больше мне ничего не надо.

– Но ты ведь знаешь, что здесь происходит?

– Конечно, госпожа. Карнавал. – Ринсвинд сглотнул. – Будь спок. Переодевания – это так здорово.

– Не хочешь ли ты сказать, что… Ну, мы ведь… Что ты так уставился на мои волосы?

– Э‑ э… просто я подумал, они у тебя так сверкают, как, интересно, тебе это удалось? Ты, наверное, актриса?

– Девочки, пора двигаться, – окликнула спереди Летиция. – И не забывайте про улыбки. Оставь его в покое, Дорогуша. Ты даже не подозреваешь, что ему довелось пережить.

Третья дамочка, которую звали Найлетта, с любопытством разглядывала Ринсвинда. Его все не покидало ощущение, что с ней что‑ то не совсем в порядке. Не то чтобы ее волосы выглядели паклей, вовсе нет, очень даже неплохие волосы – если, конечно, не сравнивать с прическами подруг. И накрашена она была не так сильно, как они. Одним словом, создавалось впечатление, что тут она слегка не на своем месте.

Заметив впереди стражника, Ринсвинд стремительно метнулся на пол, прячась за бортом повозки. Сквозь прорехи в досках представлялся неплохой обзор на собравшуюся по сторонам улицы толпу.

Ринсвинд посетил изрядное число карнавалов – как правило, пробегая мимо. Ему даже повезло поучаствовать в орлейском Жирном Полднике, который принято считать самым большим карнавалом в мире, – Ринсвинд висел тогда вверх ногами под днищем повозки, скрываясь таким способом от преследователей. Он уже даже забыл, кто и почему за ним гнался, а вспоминать как‑ то не хотелось. Хотя Ринсвинд на протяжении своей бурной жизни изрядно поколесил по Диску, воспоминания о местах, где он побывал, всегда были примерно одинаковыми: что‑ то сильно смазанное. Не потому, что он был таким забывчивым, а из‑ за высокой скорости передвижения.

Люди как люди, ничего необычного. Широко распахнутые двери трактиров только добавляли происходящему спонтанности. Слышались приветственные крики, кто‑ то свистел, кто‑ то хлопал в ладоши или приплясывал. Чуть дальше дули в рог. В свою щелку Ринсвинд увидел, как мимо повозки в бешеной пляске пронеслись танцоры.

Оторвавшись от созерцания карнавала, он накинул на голову кусок тафты. На подобных мероприятиях Стража всегда занята по уши – вылавливанием карманных воришек и прочими важными делами в том же роде. Он дождется, пока повозка не доедет до какого‑ нибудь пустыря – такие шествия всегда заканчиваются на пустыре, – и, никем не замеченный, тихонько свалит.

Он опустил глаза.

Его спутницы, видимо, большие любительницы обуви.

Сотни пар обуви, аккуратно выстроенные, выглядывали из‑ под груды женской одежды. Ринсвинд стыдливо отвел глаза. Все‑ таки есть что‑ то морально неправильное в том, чтобы смотреть на одежду женщины, когда женщины в ней нет.

И все же некая мысль терзала его. Он снова повернулся и посмотрел на туфли. Так и есть, положение некоторых из них ИЗМЕНИЛОСЬ…

У самой его головы разбилась бутылка. Дождем посыпались осколки стекла. Где‑ то высоко над ним Дорогуша произнесла слово, которое он никак не ожидал услышать из уст девушки.

Ринсвинд осторожно приподнял голову. В шляпу ударилась еще одна бутылка.

– Весельчаки развлекаются, – сквозь зубы процедила Дорогуша. – Всегда найдется какой‑ нибудь шутник…

– Эй, как насчет поцелуйчика, друг? – спросил какой‑ то юноша, вспрыгивая на край повозки и весело размахивая пивной банкой.

Ринсвинду пару раз довелось наблюдать за работой известных бойцов Плоского мира, и подобный удар сделал бы честь любому из них. Дорогуша прищурилась, и ее кулак, нарисовав в воздухе идеальный полукруг, смачно врезался в челюсть забияки. Ринсвинд проводил взглядом летящее тело – причем, когда оно скрылось из виду, верхняя точка дуги еще не была достигнута.

– Вот черт! – воскликнула Дорогуша, размахивая кулаком перед носом Ринсвинда. – Мои вечерние перчатки! Они стоили целое состояние!!! В клочья! И все из‑ за этой сволочи! – Мимо ее уха просвистела пивная банка. – Ты заметил, кто это бросил? Заметил? Эй, засранец, я тебя вижу! Ну держись, ща я те штаны через глотку вытащу!

Толпа одобрительно‑ насмешливо заревела. Ринсвинд заметил впереди шлемы стражников, пробивающихся к повозке.

– Э‑ э… – замычал он.

– Эй, это же он! Ринсо‑ разбойник! – прокричал кто‑ то, указывая на Ринсвинда.

– Я не разбойник! Это была всего‑ навсего овца!

«Интересно, кто произнес последнюю фразу? » – задумался Ринсвинд и вдруг понял, что это был он сам.

Бежать было некуда. Стражники смотрели прямо на него. А бежать и в самом деле было некуда. Улица битком забита народом и повозками. Чуть дальше, ближе к голове процессии, разгорается еще одна свара. И ни одного переулка поблизости, готового принять в свои объятия несчастного беглеца. А стражники пробиваются к нему через толпу, правда с большим трудом. А толпа вовсю оттягивается. И надо всем этим полощется на ветру гигантский плакат с изображением улыбающегося кенгуру, держащего в лапе банку пива.

Стало быть, настало время. Время для Знаменитой Последней Схватки.

– Ну уж нет! – воскликнул он вслух. – Знаменитая Последняя Схватка всегда может подождать!

Он повернулся к Петиции.

– Большое спасибо, что пытались помочь мне, – сказал он. – Первый раз встречаю настоящих дам. Приятно было познакомиться.

Дамы переглянулись.

– А нам‑ то было как приятно, – откликнулась Летиция. – Настоящие мужчины сейчас такая редкость – верно, девочки?

Ногой, обтянутой чулком‑ сеткой, Дорогуша пнула еще одного забияку, желавшего вскарабкаться на повозку. Удар каблуком‑ шпилькой моментально обеспечил эффект, для достижения которого, как правило, требуется пару недель пить чай с бромом.

– А то, мля, – кивнула Дорогуша.

Ринсвинд соскочил с повозки, приземлился на чье‑ то плечо и тут же совершил еще один прыжок, завершившийся посадкой у кого‑ то на голове. Получилось. Теперь главное – не останавливаться. Пару раз его чуть было не схватили, да раз‑ другой швырнулись вслед пивной банкой, но были и одобрительные крики навроде «Зыкински, парень! » и «Так держать! ».

Наконец он завидел неподалеку переулок. Спрыгнув с последнего услужливо подставленного плеча, Ринсвинд переключил ножную передачу и на всех парах влетел в узкую щель меж домами, на противоположном конце которой его жда… ждал тупик. И несколько стражников, забредших сюда, чтобы в тишине выкурить самокрутку‑ другую.

Стражники наградили его теми особыми стражничьими взглядами, которые недвусмысленно сообщали: всякий человек, нарушивший покой их краткого перекура, непременно В ЧЕМ‑ ТО да виноват. Вдруг лицо сержанта просияло:

– Да это же он!

И в тот же самый момент со стороны улицы опять донеслись вопли, только на сей раз веселостью в них и не пахло. Судя по крикам, там, на улице, кому‑ то было очень больно. Да и все равно пути назад не было – выход из переулка закрывали плотно сомкнутые спины.

– Я все объясню, – начал Ринсвинд, краем уха прислушиваясь к нарастающему позади шуму. – Ну… почти все. Кое‑ что уж точно. К примеру, насчет овцы…

Что‑ то сверкающее пролетело над его головой и приземлилось на булыжники между ним и стражниками.

Предмет походил на стол в вечернем платье, и у него были сотни ножек.

На высоких каблуках.

Ринсвинд свернулся в комок и закрыл голову руками. Плотно прижимая ладони к ушам, он стал ждать, когда утихнет шум.

У самой кромки воды вспенился прилив, волны лизнули берег. Отхлынув, приливная волна обтекала расщепленное бревно.

Прячущиеся за бревном крабы и песочные блошки, выждав пару мгновений, покинули свое убежище и заторопились к берегу, стремясь успеть до следующей волны.

Дождевые струи яростно колотили по пляжу и, стекая в море, прорывали в песке миниатюрные песочные каньоны. По ним‑ то и карабкались крабы, этакие золотоискатели, спешащие забить себе участок на бескрайнем, девственном берегу.

Двигаясь вдоль просоленной, усеянной водорослями и ракушками полосы прибоя, крабики толкались и лезли друг через друга, ведь там, впереди, их ждал сладкий песок свободы, где всякий краб может ходить с гордо поднятым панцирем.

Быстро исследовав серую, насквозь промокшую и опутанную водорослями остроконечную шляпу, крабики поспешили дальше, к выглядевшей куда более перспективно груде одежды, полной многообещающих дыр и складок.

Один крабик – самый предприимчивый – попытался залезть Думмингу Тупсу в нос, но был бесцеремонно вычихнут.

Думминг открыл глаз. Осторожно повертел головой – вода в ушах громко забулькала.

История последних нескольких минут была крайне запутанной. К примеру, он помнил, как его несло по трубе из зеленой воды, – но может ли такое быть? Также в памяти отпечатались несколько моментов, когда воздух, море и сам Думминг очень тесно переплелись. Сейчас он чувствовал себя так, будто кто‑ то тщательно прошелся по его телу молотком, не пропустив ни единого клочка кожи.

– Пошел вон!

Думминг извлек из уха очередного краба. Только тут до него дошло, что очки куда‑ то потерялись. Наверное, катаются сейчас где‑ нибудь на дне морском, пугая омаров, подумал Думминг. Итак, подытожим ситуацию. Он жив, но лежит на каком‑ то неведомом, чужом берегу. И перспективы вырисовываются достаточно четко, невзирая на то что все остальное видится каким‑ то размытым…

– Все? Надеюсь, теперь‑ то я умер? – донесся откуда‑ то неподалеку голос декана.

– Ты ПОКА жив, – сообщил Думминг.

– Проклятье. А ты в этом уверен?

Послышалось еще несколько стонов. Валяющиеся неподалеку кучи водорослей на поверку оказались волшебниками.

– Ну, мы все здесь? – спросил Чудакулли, пытаясь встать ноги.

– Я точно не весь, – простонал декан.

– А где… госпожа Герпес? – осведомился Чудакулли. – И казначея тоже не видно…

Думминг сел на песке.

– Вон там… О боги… Только посмотрите туда… Там казначей…

В море набирала силу гигантская волна. Нависая, загораживая небо, она становилась все выше и выше. И на самой ее верхушке сидел казначей.

– Казначей! – завопил Чудакулли. Крохотная фигурка встала на семечко и замахала руками.

– Он стоит, – констатировал Чудакулли. – Но разве на семенах можно стоять? Он ведь не должен на нем стоять, верно? Бьюсь об заклад, он не должен там стоять. ТАМ НЕЛЬЗЯ СТОЯТЬ, КАЗНАЧЕЙ! Но как… Этого ведь не может быть?!

Волна завилась барашком, но казначей уже скользил вниз, катился, подпрыгивая, по гигантской водной зеленой стене, словно лыжник по горному склону.

Чудакулли повернулся к остальным волшебникам.

– Но это невозможно! Он нагло разгуливает по волне, как по Университету. Как это может быть? Волна закручивается, а он скользит по… О нет…

Пенящийся гребень накрыл набирающего скорость волшебника.

– Вот и все, – произнес Чудакулли.

– Э‑ э… нет… – возразил Думминг.

Казначей вылетел из водной трубы, как стрела из лука, а вслед за этим на берег яростно обрушилась волна, словно хотела отомстить пляжу за некое нанесенное им оскорбление.

Семечко повернуло, поплавало немного по медленно утихомиривающимся водам и застряло в песке.

Казначей ступил на берег.

– Ура! – произнес он. – А вот и я. Что за прелестный лесок! Самое время выпить чаю.

Подняв семечко, он всадил его острым концом в песок и двинулся прочь.

– Как ему это удалось? – воскликнул Чудакулли. – Я про то, что… Он ведь чокнутый, как дурностай! Хотя казначей, надо признать, отменный.