Терри Пратчетт 16 страница

– И знаешь, – добавил Ринсвинд, сглатывая, – я… я даже… готов… кое‑ что у тебя КУПИТЬ!

– Веревку?

– Нет, не веревку. Только не веревку. Гм‑ м… я понимаю, мой вопрос может показаться весьма эзотеричным, но все‑ таки – что за начинка у тебя в пирогах с мясом?

– Мясо.

– И какое же?

– О, я вижу, ты истинный любитель ДЕЛИКАТЕСНЫХ пирогов с мясом…

– Понятно. Они, стало быть, с деликатесами внутри?

– Точняк.

– И ты можешь сказать, что у них внутри, только после того, как покупатель откусит?

– Ты что, намекаешь, что мои пироги недостаточно высокого качества?

– Выразимся так: я лишь предполагаю подобную возможность. Ладно уж, попробую деликатесный.

– Молодчага. – Достабль пошарился в едва теплой половине лотка и вынул оттуда пирожок.

– Так… что там за мясо? Кошачье?

– Да ты что! Баранина куда дешевле кошатины.

Достабль плюхнул пирожок в миску.

– Что ж, тогда… – Ринсвинд чуть не подавился. – О нет, только не надо лить сверху гороховый суп! Ну почему вечно этот гороховый суп?

– Будь спок, друг. Он отлично обволакивает желудок, – успокоил Достабль, доставая красную бутылку.

– А это что?

– Настоящий кетовый чуп, друг.

– Ты залил мне мясной пирог гороховым супом и думаешь, что я еще буду сдабривать все это… томатным соусом?

– Неплохая цветовая комбинация, а? – просиял Честная Сделка Достабль, вручая Ринсвинду ложку.

Ринсвинд потыкал ею в пирог. Тот мягко ударился о стенку миски.

Что ж, была не была… Он ел сосиски в тесте Себя‑ Режу‑ Без‑ Ножа Достабля и разноцветные древние яйца, которыми торговал Сам‑ Себе‑ Харакири Достаби. И при этом он, Ринсвинд, выжил – хотя некоторое время желал себе смерти. Более того, он ел более чем подозрительный кусь‑ кусь Аль‑ Джиблы, пил кошмарный яковый чай Да‑ Не‑ Достигнуть‑ Мне‑ Никогда‑ Просветления Достабланга, проталкивал себе в горло чудовищный сморгасброд Доста Достаблессонсона, старался глотать, не жуя, куски мороженной гадости, поставляемой исключительно Да‑ Пнут‑ Меня‑ В‑ Заледеневшую‑ Дырку Достабукки (при одном воспоминании об этом желудок вставал на дыбы: в конце концов, одно дело – освежевать выбросившегося на берег дохлого кита, и совсем другое – оставить его там валяться, пока он сам не взорвется). А уж что до зеленого пива, сваренного Подавись‑ Мною‑ Собственные‑ Дети Достабля‑ Стабля…

Все это Ринсвинд ел и пил. В какой бы уголок мира его ни заносило, из туземной первородной глины неизменно вылезал какой‑ нибудь скользкий тип, предлагающий ему местный деликатес. Это ведь не более чем пирог. Ну что такого особого может быть в пироге? Впрочем, нет, сформулируем иначе… Насколько ОСОБЕННЫМ может оказаться пирог?

Ринсвинд откусил.

– Хорош пирожок? – заботливо осведомился Ч. С. Достабль.

– О боги… – выдавил Ринсвинд.

– И это не просто какой‑ нибудь протертый горох, – продолжал Достабль, пытаясь заглянуть в глаза Ринсвинда, которые были устремлены в разверзшуюся перед ними вечность. – Этот горох протирал главный специалист города по протиранию гороха.

– СПАСИТЕ…

– Эй, господин, с тобой все в порядке?

– Он как раз такой… как я и ожидал…

– Вот видишь, стало быть, не так уж и плох!

– Ты точно Достабль!

– Мне на это обижаться или как?

– Ты кладешь пироги в гороховую похлебку, а сверху поливаешь соусом. Кому‑ то когда‑ то – наверное, в очень глухую полночь – пришла в голову эта дикая идея. Мне ни в жизнь не поверят, что бывает ТАКОЕ. – Ринсвинд бросил взгляд на полузатонувший пирог. – После этого рассказы о гигантских ходячих сливовых пудингах покажутся жалкой выдумкой, можешь поверить моему слову. Не удивительно, что вы тут пьете столько пива[19]…

Безумно потряхивая головой, Ркнсвинд выбрел под неверный фонарный свет.

– Значит, вы тут и вправду едите такие пироги? – скорбно вопросил он караульного, за спиной у которого маячили стражники.

– Это он!

Ринсвинд радостно закивал.

– Здоровеньки! – воскликнул он.

Раздались два звонких хлопка. Это Ринсвинд сбросил сандалии.

Пучина источала пар. Шаровые молнии с шипением падали на поверхность моря, будто капли воды на раскаленный противень.

Волны были слишком велики для волн, но как раз подходящего размера для гор. Думминг осторожно высунул голову из‑ за борта, чтобы посмотреть на море, – и в тот же самый момент лодка заскользила вниз, в гигантский каньон, пролегший меж двух морских валов.

За ногу Думминга отчанно цеплялся декан.

– Слушай, Думминг, ты в таких вещах специалист, – простонал он, когда они достигли дна каньона и начался жуткий, животокрутительный подъем на следующий гребень. – Мы сейчас погибнем?

– Я… я так не думаю, декан…

– Жаль…

К тому моменту, когда Ринсвинд свернул за угол, сзади уже вовсю свистели, но он никогда не допускал, чтобы столь мелкие детали выводили его из равновесия.

Это был город! В городах все гораздо легче. Он был городским созданием. В городах так много мест, где можно…

Теперь засвистели еще и впереди. Толпа неожиданно стала плотнее, очень много людей зачем‑ то двигались в одном направлении. Но Ринсвинду НРАВИЛОСЬ рассекать толпу. Он был преследуемым, а потому преимущества новизны были на его стороне. Это он распихивал плечами ничего не ведающих прохожих, которые потом оборачивались, толкались, выказывали недовольство и вообще всячески демонстрировали свою неприязнь к тем, кто пытался следовать по пятам за беглецом. Бильярдным шаром Ринсвинд прокатился через толпу и ловко вписался в лунку переулка.

Лучше всего бежать под уклон. Поскольку именно в конце всяких уклонов, как правило, располагаются доки.

Так он и бежал, то увертываясь, то подныривая, пока вдруг не вылетел к воде. Неподалеку покачивались лодки – слегка маловаты, но выбирать не…

Из мрака донесся чей‑ то топот. Кто‑ то почти нагнал его!

А эти стражники оказались парнями не промах!

Такого развития событий он не ожидал.

Неужели они захватили его в кольцо? Но ведь это не их дело – думать.

Он побежал в единственном оставшемся направлении: вдоль береговой линии.

Ага, вот здание… По крайней мере… по крайней мере, судя по всему, здание. Да. Потому что таких огромных кораблей просто не делают…

Ринсвинд всегда считал, что здание – это ящик с остроконечной крышкой, цветом более или менее сходный с окружающей грязью. Впрочем, как однажды заметил знаменитый философ Лай Тинь Видль: истинный мудрец, забиваясь в дыру, не смотрит, какого цвета там обои.

Прыжками преодолев ступеньки, Ринсвинд обежал вокруг странного белого сооружения. У него создалось впечатление, что это что‑ то вроде концертного зала. Оперного, судя по доносящимся изнутри звукам, хотя довольно странно давать оперные концерты в здании, которое выглядит так, будто вот‑ вот распустит паруса и снимется с якоря. Но к чему ломать голову? Вот сразу за мусорными баками подходящая дверца, да к тому же открытая…

– Ты из агентства, друг?

Ринсвинд вмотрелся в густое облако пара.

– И очень надеюсь, ты умеешь готовить пудинг, а то наш шеф‑ повар уже бьется головой о стены, – сообщила размытая фигура в белом колпаке.

– Будь спок, – как можно убедительнее произнес Ринсвинд. – А это, я вижу, КУХНЯ?

– Ты чо, прикалываешься?

– А то я чуть было не решил, что это опера…

– Это лучшая опера в мире, друг. Ты заходи, заходи…

Кухонька оказалась весьма скромных размеров, и, как и почти во всех виденных Ринсвиндом кухнях, там было полно людей, ожесточенно работающих над достижением самых разных, взаимно противоречащих целей.

– Боссу втемяшилось в башку закатить примадонне пир на весь мир, – объяснял, продираясь сквозь толпу, повар. – А Чарли ни с того ни с сего заклинило на пудинге.

– Ну что ж… – глубокомысленно отозвался Ринсвинд, рассчитывая, что рано или поздно что‑ то прояснится.

– Босс грит, ты, Чарли, должон приготовить для нее пудинг.

– Так прямо и сказал?

– Грит, это должон быть самый зыкинский пудинг в мире, Чарли.

– Будь спок?

– Грит, великий Нунко придумал для госпожи Венди Муссо клубничный мусс, а знаменитый шеф‑ повар Импозо изобрел для госпожи Маргирин Глазурье яблочную глазурь, а твой собственный отец, Чарли, почтил госпожу Джанин Зефирь великолепным апельсиновым зефиром, но вот сейчас, Чарли, настал твой звездный час. – Повар горько покачал головой. Они приблизились к столу, за которым, обхватив голову руками, безутешно рыдал маленький человечек в белом поварском облачении. Перед ним выстроилась батарея пустых пивных банок. – С тех пор бедняга не просыхает, так что в конце концов мы решили: пора кого‑ нибудь вызвать. Сам‑ то я главный по бифштексам и креветкам.

– Стало быть, надо приготовить пудинг? С названием в честь оперной певицы? – уточнил Ринсвинд. – Такова, говоришь, традиция?

– Ага, и ты уж Чарли не подведи, друг. Он же не виноват.

– Ну что ж…

Ринсвинд задумался о пудингах. В общем и целом пудинг – это фрукты со сладким кремом. Ну, еще иногда печеная прослойка. Проблемы, с его точки зрения, не было.

– Будь спок, – утешил он. – Сейчас что‑ нибудь состряпаю.

Внезапно в кухне воцарилась полная тишина. Все повара и поварята, прежде деловито сновавшие каждый по своим делам, замерли и воззрились на него.

– Начнем с начала, – продолжал Ринсвинд. – Что у нас есть из фруктов?

– В такую позднотищу мы, кроме груш, ничего не нашли.

– Будь спок. А как насчет крема?

– Тоже есть, ясен перец.

– Отлично. Так как там зовут эту вашу дамочку?

Над кухней угрюмой пеленой распространилась тишина.

– Она примадонна, – мрачно заявил один повар.

– Хорошо, хорошо. И как ее имя?

– Э‑ э… в этом‑ то, видишь ли, и проблема, – покачал головой другой повар.

– Почему?

Думминг открыл глаза. Воды утихомирились – по крайней мере, сейчас море выглядело спокойнее, чем прежде. Вверху даже проглядывали клочки чистого синего цвета, хотя облака пересекали небо так, будто каждое из них заручилось услугами собственного ветра.

Во рту был такой вкус, словно там совсем недавно плавили олово.

Кое‑ кто из волшебников тем временем сумел приподняться на колени. Декан нахмурился, снял шляпу и выудил из нее крабика.

– …Хорошая лодка. Просто отличная, – пробормотал он.

Зеленая мачта уцелела, хотя лист‑ парус заметно потрепало. Однако суденышко продолжало довольно бодро идти против ветра, дующего со стороны…

…Континента. Который возвышался неподалеку красной, поблескивающей под вспышками молний стеной.

Чудакулли, покачиваясь, распрямился и указал на континент.

– Совсем немного осталось! – воскликнул он.

И тут декан не выдержал.

– Я по горло сыт твоей тошнотворной жизнерадостностью! – рявкнул он. – Так что лучше заткнись!

– Вообще‑ то, я твой аркканцлер.

– Это мы еще посмотрим, какой ты аркканцлер!

Думминг заметил, что в глазах декана начал разгораться зловещий огонек.

– Сейчас неподходящее время, декан!

– И вообще, на каком‑ таком основании ты здесь распоряжаешься, а, Чудакулли? И аркканцлером чего именно ты являешься? Незримый Университет даже еще не существует! Скажи ему, главный философ!

– Захочу – скажу, захочу – нет, – презрительно фыркнул тот.

– Как это? Что это значит? – взвился декан.

– Я не считаю себя обязанным выполнять твои указания, декан!

Когда минутой позже на палубу вылез казначей, лодка уже ходила ходуном. Трудно сказать, на сколько именно фракций раскололся преподавательский коллектив (каждый отдельно взятый волшебник уже сам по себе фракция), но в общем и целом волшебники разделились на два противоборствующих, хотя и весьма шатких альянса.

Гораздо позже, когда Думминг Тупс восстанавливал ход событий, его крайне поразил один факт: никто даже не подумал прибегнуть к магии. Волшебники привыкли жить в атмосфере, в которой разящее слово наносит много больше вреда, чем волшебный меч. Они знали, что правильно составленный циркуляр бьет не хуже огненного шара, зато куда дольше. Кроме того, посохов под рукой ни у кого не оказалось, как и подходящих случаю заклинаний. Таким образом, проще было орудовать кулаками, хотя волшебники дерутся весьма своеобразно: демонстративно и яростно размахивая руками и одновременно стараясь держаться от противника как можно дальше.

Вечная улыбка казначея сразу слегка поблекла.

– Мои результаты были на три процента выше твоих!

– И откуда такие сведения, декан?

– Когда тебя назначали аркканцлером, я заглянул в бумаги!

– И решил поднять этот вопрос через сорок лет?

– Экзамен есть экзамен!

– Э‑ э… – начал было казначей.

– Надо ж быть таким мелочным! Но что еще ожидать от студента, у которого отдельная ручка для красных чернил!

– Ха! Зато я не проводил дни в пьянстве и азартных играх! И не прогуливал!

– Ха! А я всем этим занимался, да, и благодаря этому узнал жизнь! И это не помешало мне иметь почти такие же хорошие отметки, как у тебя, несмотря на то что на экзамен я пришел в состоянии первосортного похмелья, ты, раздутый от самомнения мешок сала!

– Что? Как? Мы, значит, перешли на личности?

– Именно, Задница На Два Стула! Самое время перейти на личности! В Университете недаром говорят, что у всякого, кому не повезет идти следом за тобой, начинается морская болезнь!

– Я подумал, может быть… – робко произнес казначей.

Воздух вокруг волшебников трещал. Волшебник в дурном настроении притягивает магию, как переспелое яблоко – мух.

– Как, по‑ твоему, казначей, кто лучший аркканцлер? Я или он? – не сводя глаз с Чудакулли, осведомился декан.

Казначей растерянно заморгал слезящимися глазками.

– Я думаю, э‑ э… вы оба… гм‑ м… в вас обоих много хорошего… гм‑ м… э‑ э… может, пора привести это хорошее к общему знаменателю?

Одно краткое мгновение спорщики обдумывали данное предложение.

– Интересная мысль, – похвалил декан.

– Довольно глубокая, – поддержал Чудакулли.

– Я, знаешь ли, НИКОГДА не питал особой симпатии к профессору современного руносложения…

– От его постоянных ухмылочек просто тошнит, – согласился Чудакулли. – Он абсолютно не умеет работать в коллективе.

– Неужели? – особенно мерзко ухмыльнулся профессор современного руносложения. – Зато отметки у меня были получше ваших. И я не такой толстый, как декан! Хотя куда более великий! Скажи им, Тупс!

– ГОСПОДИН Тупс, ты, жирная бочка! – услышал Думминг и с изумлением осознал, что этот голос – его собственный.

Думминг чувствовал себя так, словно на него наложили чары. С другой стороны, он мог бы ничего и не говорить, просто ему хотелось в кои‑ то веки выложить все начистоту.

– Прошу прощения, я только хотел, э‑ э, сказать… – предпринял еще одну робкую попытку казначей.

– Да заткнешься ты наконец, казначей! – рыкнул Чудакулли.

– Прошу прощения, прошу прощения, прошу прощения…

Чудакулли погрозил декану пальцем.

– А теперь слушай меня…

С его руки сорвалась алая искра и, оставив у самого уха декана дымный след, врезалась в мачту, которая тут же взорвалась.

Декан сделал глубокий вдох, а когда декан делал глубокий вдох, содержание воздуха в атмосфере резко уменьшалось. Обратно воздух вышел вместе с ревом:

– ТЫ СМЕЕШЬ ШВЫРЯТЬСЯ В МЕНЯ МАГИЕЙ?!

Чудакулли остолбенело смотрел на собственную руку.

– Но я… мне…

Зубы упрямо не желали разжиматься, однако Думмингу все же удалось выдавить сквозь них несколько слов:

– Нми првляит мкия!

– Что? Что ты там бубнишь? – осведомился профессор современного руносложения.

– Ну я тебе покажу МАГИЮ, надутый клоун! – завопил, размахивая руками, декан.

– Это все магия! – хватая его за руку, ухитрился достаточно отчетливо проговорить Думминг. – Декан, ты же разнесешь аркканцлера на мелкие кусочки!

– Ага, именно это я сейчас и сделаю!

– Прошю прощения, не хотела вам мешать, но…

Из люка показалась голова госпожи Герпес.

– Да, госпожа Герпес? Что такое? – заорал Думминг, одновременно уклоняясь от вспышки, слетевшей с руки декана.

– Йа понимаю, ви заняты важьными универьситетскими делами, но там, внизю, и должно быть столько трещин? Из них течет вода…

Думминг заглянул в люк. Там плескалась вода.

– Мы тонем! – воскликнул он. – Вы, старые жирные ду… – Он прикусил язык. – Корабль трещит по швам! Вместе с нами! Смотрите, он желтеет!

Палуба стремительно теряла свой зеленый оттенок, как будто сверху на корабль надвигалась гигантская темная туча.

– Это все он виноват! – заорал декан. Думминг бросился к поручням. Со всех сторон доносился оглушительный треск.

Самое важное сейчас – сохранять спокойствие. Надо подумать о чем‑ нибудь хорошем и приятном, к примеру о синем небе, о пушистых котятах. Но не о тех, которых вот‑ вот утопят.

– Послушайте! – выкрикнул он. – Если мы не одолеем наши разногласия, они одолеют нас, понятно? Корабль… он как будто отзревает! А мы очень далеко от суши! И поблизости могут быть акулы!

Он посмотрел вниз. Потом вверх.

– АКУЛЫ! – крикнул он.

Волшебники бросились к нему. Судно накренилось.

– Ты уверен, что это именно акулы? – спросил Чудакулли.

– Может, это тунцы? – поддержал декан.

Сзади на палубу облетали останки паруса.

– А как вообще отличить акулу от тунца? – послышался голос главного философа.

– Можно по пути в пищевод попробовать пересчитать зубы, – пожал плечами Думминг.

По крайней мере, они перестали швыряться друг в друга магией. Можно изъять волшебников из Незримого Университета, но изъять Незримый Университет из волшебников невозможно.

Корабль накренился еще больше – это к группе присоединилась госпожа Герпес.

– А что бюдет, если ми выпадем за борт? – полюбопытствовала она.

– Нужно разработать план, – объявил Чудакулли. – Декан, будь любезен сформировать комитет для разработки плана выживания в неизвестных, населенных акулами водах.

– А может, поплывем к берегю? – предложила госпожа Герпес. – В йуности йа хорошо плавала.

Лицо Чудакулли озарилось теплой улыбкой.

– Всему свое время, госпожа Герпес, – ответил он. – Но ваше предложение принято к рассмотрению.

– На данный момент оно единственное, – заметил Думминг.

– А в чем именно будет заключаться ТВОЯ роль, аркканцлер? – оскалился декан.

– Я лишь очерчиваю стратегические цели, – сообщил Чудакулли. – Обдумывать способы их достижения – ваша задача.

– В таком случае, – произнес декан, – я за то, чтобы покинуть корабль.

– Зачем? – поинтересовался заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Чтобы поближе познакомиться с акулами?

– Это вторая проблема, – ответил декан.

– И то верно, – поддержал Думминг. – В случае чего всегда можно будет проголосовать за то, чтобы покинуть акулу.

Внезапно судно накренилось особенно сильно. Главный философ мгновенно принял героическую позу.

– Я спасу вас, госпожа Герпес! – крикнул он и сбил ее с ног.

По крайней мере, предпринял такую попытку. Но главный философ для волшебника был довольно субтильным, а госпожа Герпес – весьма фигуристой. Также дело осложнялось тем, что лишь к очень немногим областям госпожи Герпес он осмеливался прикоснуться. Оперируя с некоторыми периферическими регионами, он сделал все, что мог, и слегка ее приподнял. В результате к весу волшебника добавился вес домоправительницы, а все это, в свою очередь, навалилось на маленькие ножки главного философа, которые и прорезали палубу, словно два стальных штыря.

Корабль, к этому моменту уже сухой, как трут, и мягкий, как гнилушка, величаво распался надвое.

Вода была чрезвычайно холодной. Поднимая тучи брызг, волшебники молотили руками. Схлопотав по голове каким‑ то шальным обломком, Думминг на некоторое время ушел в глубокую синеву, прорезаемую необычным «глонг‑ глонг».

Выплыв наконец на поверхность, он обнаружил, что источником необычных звуков является очередная свара. В очередной раз верх взяла закалка, получаемая в Незримом Университете. Бурные, кишащие акулами воды представляли несомненную опасность, но куда большую опасность для всякого волшебника представляет его собрат по ремеслу.

– Только не надо валить все на меня! Он… он вообще, по‑ моему, спал!

– По‑ твоему?

– Он был матрасом! Рыжим!

– Он наш единственный библиотекарь! Как ты мог проявить такое чудовищное легкомыслие? – кипел Чудакулли.

Набрав полную грудь воздуха, он ушел под воду.

– Я за то, чтобы покинуть море! – жизнерадостно предложил казначей.

Думминг задрожал всем телом: что‑ то большое, черное и обтекаемое выпрыгнуло из воды прямо перед ним, перевернулось в воздухе и со шлепком вновь ушло в пенные волны.

Вокруг бешено гребущих волшебников из воды выскакивали все новые и новые акулы.

Декан похлопал одну по спине.

– А на вид они вовсе не такие страшные, как я думал, – сообщил он.

– Это же лодочные семена! – догадался Думминг. – Седлайте их, быстро!

Он отчетливо ощутил, как что‑ то, проплывающее мимо, задело его по ноге. В подобных экстремальных обстоятельствах в людях часто пробуждается неожиданное проворство. Даже декан ухитрился вкарабкаться на «шлюпку» – правда, после краткой схватки, во время которой человек и семя яростно сражались за превосходство.

В облаке водной пыли вынырнул Чудакулли.

– Бесполезно! – отплевываясь, крикнул он. – Я нырнул, насколько смог. Его нет и следа!

– Очень советую взобраться на семя, аркканцлер, – сказал главный философ.

Чудакулли сделал агрессивный жест в сторону проплывающей акулы.

– Если сильно шуметь и брызгаться, они не нападают, – заявил он.

– А мне казалось, именно такие действия и побуждают их к атаке, – возразил Думминг.

– Какой интересный практический эксперимент, – заметил декан, свешиваясь со своего семени, чтобы было лучше видно.

Чудакулли рывком взлетел на семечко.

– Ну и беспорядок. Однако очень надеюсь, что таким способом нам удастся достичь суши, – сказал он. – Э‑ э… господа, а где госпожа Герпес?

Все принялись оглядываться.

– О нет, только не это… – простонал главный философ. – Она плывет к берегу…

Проследив за его взглядом, они увидели вдали пышную прическу. Перемещаясь неравномерными, но решительными бросками, домоправительница продвигалась к берегу стилем, который Чудакулли определил как грудной брасс.

– Вряд ли можно назвать это практичным поступком, – заметил декан.

– А как там акулы?

– Они, как я заметил, снуют под НАМИ, – покачиваясь вместе с семенем, сообщил главный философ.

Думминг посмотрел вниз.

– Кажется, теперь, когда наши ноги больше не болтаются в воде, они утратили к нам интерес, – произнес он. – Они уплывают, направляясь… также к берегу.

– Что ж, устраиваясь на эту работу, она знала, на что идет, – философски заметил декан.

– Что? – воскликнул главный философ. – Ты хочешь сказать, что, нанимаясь на работу домоправительницой, следует принимать во внимание вероятность быть съеденной акулой у берегов неведомого континента за много тысяч лет до того, как ты появилась на свет?

– Одно я могу утверждать с уверенностью: на собеседовании она задавала не слишком много вопросов. Мне это точно известно.

– Прошу обратить внимание на тот факт, что наше беспокойство не вполне оправданно, – вступил в разговор заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Акулы совсем не заслужили своей репутации чудовищ‑ людоедов. Что бы ни говорили, документально не зафиксировано ни одного случая нападения акулы на кого бы то ни было. Акулы – мирные существа с тонкой душевной организацией и богатыми семейными традициями, бесконечно далекие не только от того, чтобы быть зловещими предвестниками рока, но и вообще от всякой враждебности. Известны многочисленные случаи, когда акулы завязывали дружеские отношения с затерянным в море путешественником. Разумеется, охотники они блестящие: взрослая акула может свалить даже лося с помощью своих… э‑ э…

Он растерянно умолк.

– Э‑ э… Наверное, я перепутал их с волками, – пробормотал он. – Как вы думаете?

Все единодушно закивали.

– Э‑ э… А акулы другие? – продолжал он. – Злобные, безжалостные морские убийцы, не утруждающие себя даже тем, чтобы как следует прожевать добычу?

Ответом опять стало единодушное кивание.

– О боги. От стыда я готов залезть под стол…

– Смотри, не залезь в брюхо акуле, – посоветовал Чудакулли. – Ну что же вы, господа? Это ведь наша домоправительница! Вы что, хотите в будущем сами заправлять постели? Думаю, следует опять прибегнуть к огненным шарам.

– Она слишком далеко заплыла…

Из пучины, в двух шагах от Чудакулли, снарядом вылетело что‑ то рыжее, завилось спиралью и вновь, как лезвие, рассекающее шелк, ушло под воду.

– Что такое? Чьих это рук дело? – всполошился аркканцлер.

Большая покатая волна, мощно взрывая воду, летела прямо в скопление хищных треугольных плавников, словно шар – в кегли боулинга. А потом море взорвалось.

– Вы только посмотрите, как оно разделывается с акулами!

– Это какое‑ то чудовище?

– Скорее всего, дельфин…

– С рыжей шерстью?

– Да уж, вряд ли…

Мимо главного философа брюхом вверх проплыла бесчувственная акула. И сразу за нею вода опять взорвалась – огромной рыжей улыбкой единственного дельфина на свете с кожистым рылом и рыжими волосами по всему телу.

– И‑ ик? – осведомился библиотекарь.

– Отлично, дружище! – прокричал в ответ Чудакулли. – Я всегда говорил, что в трудную минуту на тебя можно положиться!

– Осмелюсь возразить, аркканцлер, на самом деле вы говорили, что, по вашему мнению… – сказал Думминг.

– И выбор внешнего облика также достоин всяческих похвал, – продолжал, не снижая громкости, Чудакулли. – А теперь будет очень здорово, если ты соберешь нас всех в кучу и подтолкнешь к берегу. Все здесь? Где казначей?

Казначей к тому времени превратился в далекую точку. Он мечтательно греб в сторону континента.

– Что ж, вижу, он и сам прекрасно доберется, – констатировал Чудакулли. – Вперед, друзья, будем пробиваться к суше.

– Это море… – нервно произнес главный философ, неотрывно глядя вперед, пока семена, точно связку перегруженных шлюпок, посредством умелых маневров направляли к берегу. – Оно такое… Как по‑ вашему, оно вполне опоясывающе выглядит?

– Море, безусловно, очень БОЛЬШОЕ, – отозвался профессор современного руносложения. – И знаешь, я сильно сомневаюсь, что этот рев, который мы слышим, производится одним только дождем. Скорее всего, где‑ то впереди располагается полоса прилива.

– Ну, прокатимся на паре‑ тройке высоких волн, от нас не убудет, – пожал плечами Чудакулли. – Вода, по крайней мере, мягкая.

Думминг ощутил, как плоское семечко под ним, повинуясь волне, плавно поднялось и опустилось. Странная форма для семени, не мог не признать он. Разумеется, природа уделила немалое внимание семенам, снабдила их и крылышками, и парусами, и флотационными камерами, и множеством других приспособлений, призванных дать им преимущество в борьбе за выживание со всеми прочими семенами. Но эти представляли собой не что иное, как плоские версии нового облика библиотекаря. Наверное, по воде они должны просто летать…

– Э‑ э… – произнес он, обращаясь к мирозданию в целом.

Что означало: «Интересно, как эти семечки можно приспособить? »

– Скал впереди не видно, – прищурился декан.

– Море, опоясывающее сушу… – задумчиво произнес философ, видимо пребывая в некоем филологическом трансе. – В этой фразе определенно есть что‑ то таинственное и загадочное…

Думмингу вдруг пришло в голову, что вода не такая уж и мягкая. В детстве он не особо увлекался спортивными играми, хотя играл с другими ребятами и принимал активное участие во всех их играх, таких как «толкни‑ тупса‑ в‑ крапиву» или «привяжем‑ думминга‑ к‑ дереву‑ а‑ сами‑ пойдем‑ по‑ домам». Так вот, однажды его сбросили с обрыва прямо в пруд… Тогда он ОЧЕНЬ больно ушибся о воду.

Постепенно флотилия нагнала госпожу Герпес. Одной рукой домоправительница цеплялась за какое‑ то бревно, а другой гребла. Впрочем, у бревна были и другие пассажиры: птицы, ящерицы, а также неизвестно как сюда попавший верблюжонок, забившийся в остатки бывшей зеленой кроны.

Волны усилились. Из‑ за шума дождя доносилось непрерывное гулкое уханье.

– Ах, вот и вы, госпожа Герпес, – поприветствовал главный философ. – И что за симпатичное деревце. Посмотрите‑ ка, даже листочки кое‑ где остались.

– Мы прибыли вас спасать, – отважно сообщил декан.

– Полагаю, госпоже Герпес стоит перебраться на какое‑ нибудь из семечек, – порекомендовал Думминг. – Точнее, я даже уверен, что это будет правильнее всего. Мне представляется, волны… волны могут стать… слегка большими…