Терри Пратчетт 14 страница

О боги. Теперь он просто УМИРАЛ от жажды.

Прихватив банку, Ринсвинд неровным шагом направился к ближайшим деревьям. У деревьев обычно бывает вода… сначала находишь место, где растут деревья, а потом – не важно, устал ты или нет, – начинаешь копать.

У него ушло не больше получаса, чтобы сделать из банки подобие совка и вырыть яму примерно по пояс глубиной. В земле под ногами начала ощущаться влага.

Еще полчаса – и вот он уже в яме по плечи, а вода достает ему до лодыжек.

Что бы там ни говорили, а коричневое варево было вполне даже ничего. Этакий текучий эквивалент гномьего хлеба. Главное – не верить своему рту, который обзывает то, что ты съел, всякими дурными словами. Главное – есть дальше. Масса питательных витаминов и куча минералов. Так часто бывает: на вкус жуткая мерзость, а на деле…

Выпрямившись, Ринсвинд обнаружил, что со всех сторон окружен овцами. Они скорбно таращились то на Ринсвинда, то на влажную глубину.

– И нечего на меня так смотреть, – сказал он. Но они не обратили на его слова никакого внимания и продолжали смотреть.

– Я ни в чем не виноват, – пробормотал Ринсвинд. – И мне плевать, что там болтают разные кенгуру. Я тут вообще проездом. Да поймите же наконец, ПОГОДА от меня не зависит!

Овцы все смотрели, и наконец он сломался. Практически любой человек сломается раньше овцы. В овце почти нечему ломаться.

– Черт с вами, может, удастся соорудить что‑ нибудь вроде блока с ведрами, – сказал он. – Не скажу, правда, чтобы я был сегодня совершенно свободен, но…

Он снова принялся копать в надежде нагнать стремительно убывающую воду, как вдруг услышал чей‑ то свист.

Подняв голову, Ринсвинд увидел сквозь овечьи ноги человека. Тот полз по высушенному руслу и немелодично свистел. Ринсвинда он даже не заметил, поскольку не отрываясь глядел на толпящихся у ямы овец. Затем, бросив на землю котомку, человек выхватил оттуда мешок, осторожно приблизился к отбившейся от своих подружек овце и прыгнул. Бедняжка не успела даже заблеять.

Человек принялся поспешно заталкивать добычу в мешок.

– Она ведь, наверное, чья‑ нибудь, – вдруг произнес голос.

Человек торопливо огляделся. Похоже, голос исходил от группки овец.

– Будешь вот так воровать овец, ничем хорошим это не закончится. Потом ты сильно пожалеешь. Ведь кому‑ нибудь, наверное, это овца очень дорога. Так что отпусти ее подобру‑ поздорову.

Вор дико заозирался.

– Ну ты сам подумай, – продолжал невидимый собеседник. – Здесь такая чудесная местность, с попугаями и всем прочим – неужели у тебя поднимется рука стащить чью‑ то овцу и тем самым все испортить? Каких трудов, должно быть, стоило ее вырастить! Вряд ли ты хочешь, чтобы о тебе вспоминали как об овцекраде… О.

Человек бросил мешок и пустился наутек.

– И напрасно ты так болезненно реагируешь: я всего лишь взываю к лучшей стороне твоей личности! – крикнул Ринсвинд, рывком подтягиваясь и вылезая из ямы.

Он сложил руки рупором.

– И ты забыл свою котомку! – прокричал он вслед быстро удаляющемуся облаку пыли.

Мешок жалобно заблеял.

Ринсвинд склонился было к мешку, но треснувшаяся сзади сухая ветка заставила его оглянуться. На Ринсвинда гневным взглядом смотрел какой‑ то человек, сидящий верхом на лошади.

И еще трое всадников целились в Ринсвинда из арбалетов. Все в одинаковых шлемах и мундирах, все с характерными неулыбчивыми лицами, на которых громадными буквами было написано: «Стражник».

В Ринсвинде стало нарастать знакомое бездонное чувство – он, похоже, опять ввязался во что‑ то, к чему не имел никакого отношения. И выпутаться ему будет крайне трудно.

Он выдавил улыбку.

– Здоровеньки! – весело поздоровался он. – Будь спок, да? Вы и представить себе не можете, как я рад вас всех видеть!

Думминг Тупс прочистил горло.

– И с чего мне начать? – спросил он. – Может, стоит закончить слона?

– А может, ты займешься слизью?

Стать дизайнером слизи в планы Думминга как‑ то не входило, но каждый должен с чего‑ то начинать.

– Конечно, – согласился он. – Ею и займусь.

– Размножается она простым делением, – произнес бог. Они шли вдоль рядов светящихся, полных жизни кубов. Над головой гудели жуки. – И конечно, не то чтобы за таким способом размножения было большое будущее. Для низших форм жизни этот способ вполне подойдет, но для более сложных существ… получается несколько неприлично, а для лошадей так и вовсе смертельно. Нет, секс, Думминг, станет очень, очень полезной вещью. Благодаря сексу повысится уровень всего. А у нас будет время заняться по‑ настоящему КРУПНЫМ проектом.

Думминг вздохнул. Ну конечно же… он ЗНАЛ, обязательно должен быть большой проект. ГЛАВНЫЙ проект. Бог вряд ли стал бы устраивать ТАКОЕ только ради того, чтобы облегчить жизнь легковоспламеняемым коровам.

– А мне можно принять участие? – спросил он. – Я наверняка смогу быть тебе полезным.

– В самом деле? Мне казалось, животные и птицы больше соответствуют твоему… твоему… – Бог неопределенно махнул рукой. – Там, где ты сейчас находишься. Где пребываешь.

– Возможно, но они ведь существа немного… ограниченные. Тебе не кажется?

Бог просиял. Нет ничего более приятного, чем находиться рядом с богом, когда тот радуется. Возникает такое чувство, как будто ваш мозг принимает горячую ванную.

– Именно! – воскликнул бог. – Ограниченные! Прямо в точку! Обреченные вечно существовать в ограниченном уголке вселенной: в пустыне ли, в джунглях или в горах – не важно! Всегда есть одну и ту же пищу, вечно зависеть от капризов вселенной и вымирать при малейшем изменении климата. Какая чудовищная и бессмысленная трата ресурсов!

– Полностью согласен! – горячо поддержал Думминг. – А нужно существо изобретательное и способное приспосабливаться, верно?

– Как здорово ты это сформулировал, Думминг! Вижу, ты появился очень даже вовремя!

Перед ними распахнулись створки гигантских дверей, открывая круглую комнату с невысокой пирамидальной лестницей посередине. На вершине пирамиды светилось еще одно облако голубоватого тумана. В облаке то зажигались, то гасли огоньки.

Перед внутренним взором Думминга Тупса развернулась величественная панорама будущего. Глаза у него так горели, что даже стекла очков раскалились – захоти он, и смог бы прожигать дырки в бумаге. Вот это ДА… Разве не это предел мечтаний любого истинного философа? Он изучил теорию, а теперь настала пора перейти к практике.

И на сей раз дело будет сделано КАК СЛЕДУЕТ. Плевать на вмешательство в будущее! Именно для этого будущее и существует – чтобы его менять! Верно, он был против, но… тогда вмешательство затевал кто‑ то другой. Теперь же к нему прислушивался сам бог – одним словом, есть надежда, что к задаче создания разума подойдут наконец РАЗУМНО.

Для начала следует сконструировать человеческий мозг таким образом, чтобы в глазах людей борода не ассоциировалась с мудростью. Мудрость должна считаться принадлежностью юных, костлявых и очкастых.

– А оно… уже закончено? – спросил он, поднимаясь вместе с богом по лестнице.

– В общих чертах, – ответил бог. – Это мое самое крупное достижение. Откровенно говоря, слоны по сравнению с этим – мелочь. Но еще столько всего доводить до ума… Хочешь, можешь этим заняться.

– Почту за честь.

Голубой туман клубился прямо перед ним. Судя по яркости искр, внутри происходило что‑ то очень важное.

– А перед тем как выпустить их в большую жизнь, ты им даешь какие‑ то наставления? – едва дыша, спросил он.

– Только самые простые, – ответил бог. Повинуясь взмаху его морщинистой руки, мерцающий шар начал сжиматься. – По большей части они до всего доходят сами.

– Ну разумеется, – согласился Думминг. – А если они в чем‑ то ошибутся, ты, наверное, в любой момент можешь направить их на путь истинный. С помощью пары‑ другой заповедей.

– Это лишнее, – ответил бог. Тем временем голубой шар растворился, открывая их взорам венец творения. – Я нахожу, что простейших инструкций вполне достаточно. Таких, к примеру, как: «Держись Где Потемнее» – и тому подобных. Узри же! Ну разве он не прекрасен? Просто шедевр! Солнце сгорит, моря обмелеют, а он пребудет, помяни мое… Что такое? Думминг?

Декан послюнил палец и поднял его в воздух.

– Ветер по правому траверсу, – сообщил он.

– И это хорошо? – осторожно полюбопытствовал главный философ.

– Возможно, возможно. Будем надеяться, он пригонит нас к тому континенту, о котором говорил бог. А то всякие острова стали меня нервировать.

Чудакулли в последний раз рубанул по черенку и вышвырнул его за борт.

Похожие на трубы цветки, растущие на вершине зеленой мачты, затрепетали. Большой лист – он же парус – медленно, со скрипом развернулся, встав под углом к ветру.

– Я бы назвал это чудом природы, – сказал декан, – если бы мы не разговаривали только что с тем, кто его сотворил. Это портит все впечатление.

Волшебников не отличала особая любовь к приключениям. Однако они понимали, что ключ к успеху любого крупного предприятия – запасы продовольствия. Именно поэтому лодка теперь оседала куда заметнее, чем прежде.

Декан выбрал естественную сигару поспелее, закурил и скорчил недовольную мину.

– Не самые лучшие, – заметил он. – Еще зеленоваты.

– Довольствуйся тем, что под рукой, – ответил Чудакулли. – А ты чем там занимаешься, главный философ?

– Готовлю подносик того‑ сего для госпожи Герпес. Отбираю что получше.

Взоры волшебников устремились к грубому навесу, сооруженному ближе к носу корабля. Нет, она вовсе не ПРОСИЛА его возводить. Она всего лишь обронила замечание – что‑ то насчет того, как нещадно палит солнце, – и вот уже волшебники сбивают друг друга с ног, наперегонки бегая с разной длины шестами и размахивая пальмовыми ветками. Никогда еще в строительство навеса не вкладывалось столько интеллектуальных усилий – наверное, виной всему была качка.

– А я считал, сейчас МОЯ очередь, – холодно заметил декан.

– Нет, декан, если я не ошибаюсь, ты носил ей лимонад, – ответил главный философ, нарезая сыр полупрозрачными пластинками.

– Всего лишь маленький стаканчик! – парировал декан. – А ты грузишь целый поднос. Даже цветочки в кокос засунул!

– Госпожа Герпес любит такие вещи, – спокойно откликнулся главный философ. – Но она заметила, что даже под навесом чуть‑ чуть жарковато. Так что, пока я чищу для нее виноград, ты можешь пообмахивать ее пальмовой веткой.

– И вновь вынужден указать тебе на откровенную несправедливость, – возразил декан. – Обмахивание пальмовыми листьями по сравнению с чисткой винограда – лакейский вид деятельности, а я, главный философ, по должности старше тебя.

– Да что ты говоришь, декан? И путем каких же умозаключений ты пришел к такому выводу?

– Это не просто мое личное МНЕНИЕ, это указано в штатном расписании!

– В штатном расписании чего?

– Ты что, совсем уже оказначеился? Незримого Университета, разумеется!

– Правда? И где, интересно, такой университет находится? – поинтересовался главный философ, выкладывая на подносе приятный узорчик из лилий.

– Силы небесные, нет, вы только послушайте, это просто… просто…

Декан махнул рукой в сторону горизонта, и его голос умолк, словно отступив перед неумолимостью времени и пространства.

– Предоставляю тебе разобраться в этом самостоятельно, – произнес главный философ, вставая с колен и почтительно поднимая поднос.

– Я тебе помогу! – воскликнул декан, тоже вскарабкиваясь на ноги.

– Уверяю, поднос очень легкий…

– Нет, ни в коем случае! Я не могу допустить, чтобы ты все делал сам!

Вцепившись в поднос одной рукой, а второй отталкивая соперника, декан и философ, едва не падая и оставляя за собой след из расплескавшегося кокосового молока и лепестков, двинулись к заветному навесу.

Чудакулли закатил глаза. Должно быть, это от жары, подумал он. Он повернулся к заведующему кафедрой беспредметных изысканий – тот возился с каким‑ то ползучим растением, пытаясь прикрутить им короткий брусок к длинной палке.

– Я вот подумал… – начал Чудакулли. – Все словно с цепи сорвались, здравомыслие сохранили лишь я да ты… Кстати, чем это ты занимаешься?

– Я подумал, может, госпожа Герпес будет не против сыграть в крокет? – заговорщицки пошевелил бровями завкафедрой.

Аркканцлер лишь вздохнул и решил прогуляться по своему судну. Библиотекарь превратился в шезлонг – видимо, его организм счел такую форму наиболее функциональной для плавания. На библиотекаре спал казначей.

Гигантский лист слегка шевельнулся. У Чудакулли возникло ощущение, что зеленые трубы на мачте к чему‑ то ПРИНЮХИВАЮТСЯ.

Корабль уже отделяло от берега изрядное расстояние, но вдруг аркканцлер заметил стремительно приближающееся к морю облачко пыли. Достигнув берега, облако осело и превратилось в точку, которая стремительно сиганула в море.

Скрипнув, парус захлопал под усиливающимся ветром.

– Эй, на берегу! – крикнул Чудакулли.

Фигура вдалеке помахала рукой и продолжила плыть к кораблю.

Набив трубку, Чудакулли стал с интересом наблюдать, как Думминг Тупс нагоняет лодку.

– Неплохой рывок, да будет позволено мне заметить, – похвалил он.

– Вы примете меня на борт? – крикнул между яростными взмахами Думминг. – И не могли бы вы бросить мне веревочную лестницу?

– Конечно мог бы.

Аркканцлер продолжал невозмутимо пыхать трубкой, пока молодой волшебник вскарабкивался на борт.

– Знаешь, Тупс, жаль, нам неизвестно расстояние отсюда до берега. Ты, наверное, побил все рекорды в этом заплыве.

– Спасибо, аркканцлер, – буркнул Думминг, с которого ручьями текла вода.

– И позволь поздравить тебя с умением должным образом одеваться. Ты в остроконечной шляпе, что для волшебника на публике – непременнейшее условие, квид про кво и эт сетера в одном лице, так сказать.

– Спасибо, аркканцлер.

– Хорошая шляпа.

– Спасибо, аркканцлер.

– Говорят, волшебник без шляпы – это голый волшебник, господин Тупс.

– Мне знакомо данное высказывание.

– Но, должен заметить, в твоем случае ты хоть и в шляпе, но все равно КРАЙНЕ гол. В буквальном смысле этого слова.

– Я подумал, что в балахоне будет тяжело плыть.

– И я, безусловно, рад тебя видеть – хотя в обычных обстоятельствах я предпочитаю видеть немного МЕНЬШЕ тебя, – однако вынужден спросить: что ты, собственно говоря, здесь делаешь?

– Я внезапно понял, что было бы несправедливо лишать Университет моей помощи, аркканцлер.

– Да ну? Уже замучила ностальгия по альма, так сказать, мутер?

– Можно выразиться и так, аркканцлер.

Глаза Чудакулли поблескивали сквозь облако дыма. У Думминга уже не в первый раз возникло подозрение, что этот человек гораздо умнее, чем кажется. Впрочем, если поразмыслить, фокус был нехитрым…

Аркканцлер пожал плечами, вынул изо рта трубку и принялся внимательно рассматривать ее – что такое мешает в ней проходить дыму?

– Где‑ то тут завалялся плавательный костюм главного философа, – сказал он. – На твоем месте я бы его надел. Подозреваю, если ты сейчас чем‑ то заденешь госпожу Герпес, тебе может сильно не поздоровиться. Это понятно? И если ты хочешь что‑ то со мной обсудить, моя дверь всегда открыта.

– Спасибо, аркканцлер.

– Правда, в данный момент, как понимаешь, она очень далеко отсюда.

– Спасибо, аркканцлер.

– И тем не менее она открыта.

– Спасибо, аркканцлер.

В конце концов, размышлял Думминг, с благодарностью скрываясь с глаз долой, волшебники Незримого Университета всего лишь чуточку сумасшедшие. Даже про казначея нельзя сказать, что он абсолютно чокнутый.

Но стоило ему закрыть глаза, как перед его внутренним взором сразу представал бог эволюции, сияющий от счастья при виде первого живого таракана на свете.

Ринсвинд потряс решетку.

– А как же суд? – прокричал он. – Разве меня не положено судить?

Через несколько секунд к окошку приблизился караульный.

– Чиво ищо? Зачем те суд, господин?

– Как это зачем? Может, я и дурак с виду, но я вовсе не хотел воровать ту проклятую овцу. И суд это докажет, понятно? – рявкнул Ринсвинд. – И если хочешь знать, я ее вообще СПАСАЛ. Вы бы лучше выследили настоящего вора, он бы вам подтвердил мои слова!

Прислонившись к стенке, караульный сунул руки за пояс.

– Ага, забавно‑ то как, – лениво произнес он. – Мы его уж обыскались: и объявления везде вешали, и по‑ всякому его звали, – а он, не поверишь, так и не явился! Поневоле разочаруешься в роде человеческом.

– И что теперь со мной будет?

Караульный почесал переносицу.

– Тебя, друг, подвесят за шею. Будешь висеть, пока концы не отдашь. Завтрева.

– А нельзя ли повисеть только до тех пор, пока я не раскаюсь?

– Нельзя, друг. Обязательно нужно, штоб концы отдал.

– Силы небесные, это же была какая‑ то жалкая овца!

Каральный широко ухмыльнулся.

– А, многие до тебя отправились на виселицу с теми же самыми словами, – поделился он. – Правду сказать, на краже овец мы давненько никого не загребали – первый ты, за несколько лет. Толпа соберется ого‑ го какая.

– Ба‑ а!

– Может, и овцы подтянутся, – добавил караульный.

– Кстати, – сказал Ринсвинд, – а что делает в моей камере эта овца?

– Это, друг, вещдок.

Ринсвинд посмотрел на овцу.

– А‑ а! Тогда понятно. Будь спок.

Караульный удалился. Ринсвинд уселся обратно на лавку.

Что ж, попробуем взглянуть на происходящее в положительном свете. Вокруг него наконец‑ то ЦИВИЛИЗАЦИЯ. Он, правда, не слишком много из нее разглядел – когда висишь вверх тормашками привязанным к лошадиной спине, как‑ то не до рассматривания видов, – но кое‑ что он все же заметил, а именно: глубокие колеи и отпечатки лошадиных копыт. Да и воняло прилично, а это одна из самых характерных примет цивилизации. Но утром его повесят. Здание тюрьмы – первое каменное здание, которое он увидел в этой стране. Даже своя стража у них есть. Но утром его повесят. Из окошка под потолком доносился уличный шум, грохот повозок. А утром его повесят.

Ринсвинд осмотрелся. Похоже, строители по совершенно непонятной причине забыли снабдить камеру столь уместной в данной ситуации скрытой лазейкой.

Лазейки, люки… Вот о люках сейчас лучше не думать…

Ему доводилось бывать в местах и похуже. Гораздо, гораздо хуже. И от этого делалось только тяжелее, потому что тогда против него выступали всякие мерзкие твари и странные, волшебные силы, но сейчас он был заперт в обычной каменной коробке, а наутро очень милые люди, с которыми он, весьма вероятно, с удовольствием побеседовал бы за кружечкой пива, выведут его наружу, поставят на крайне ненадежную подставку, наденут очень тугой воротничок и…

– Ба‑ а!

– Заткнись.

– Ба‑ а?

– Слушай, ты что, не могла сначала принять ванну? Или хотя бы морду ополоснуть? Не камера, а какой‑ то скотный двор.

Теперь, когда глаза привыкли к мраку, Ринсвинд увидел, что стены сплошь исписаны всякими каракулями. Зачастую каракули перемежались черточками – с помощью таких засечек узники, как правило, ведут счет дням. Но завтра утром его повесят, так что об этом можно не беспокоиться… Заткнись, замолчи, хватит.

Приглядевшись повнимательнее, Ринсвинд заметил, что прежние обитатели камеры тут подолгу не засиживались. Одна засечка, и все.

Он лег и закрыл глаза. Разумеется, спасение придет, оно ВСЕГДА приходит. Хотя, следует заметить, обычно оно является в такой форме, что невольно делаешь вывод: в темнице‑ то, пожалуй, побезопаснее было…

Признаться честно, Ринсвинд повидал достаточно тюремных камер и знал, как в подобных случаях следует себя вести. Самое важное – не ходить вокруг да около, а прямо выражать свои пожелания. Он встал и затряс решетку, и тряс до тех пор, пока по коридору не загромыхали тяжелые шаги караульного.

– Ну, чо те, друг?

– Я просто хочу внести ясность, – сказал Ринсвинд. – Я так понимаю, лишнего времени у меня нет?

– И чо?

– А не может ли случиться такое, что ты уснешь на стуле прямо напротив этой камеры, а ключи оставишь валяться на столе?

Оба посмотрели на пустой коридор.

– Придется просить кого, штоб помогли затащить сюда стол, – с сомнением в голосе ответил караульный. – Ума не приложу, как такое может случиться. Уж прости.

– Ну что ж. Отлично. – Ринсвинд на мгновение задумался. – В таком случае… А не должна ли меня посетить какая‑ нибудь юная дама? Ну, с ужином? И не принесет ли она его – и это очень важно – на подносе, закрытом салфеткой?

– Не‑ а, потому как готовлю здесь я.

– Ага.

– Хлеб и вода – это блюдо у меня лучше всего получается.

– Понятно, я просто хотел уточнить.

– Кстати, друг, та клейкая коричневая размазня, что была в банке, за которую ты так цеплялся… Клевая штука, если на хлеб намазать.

– Угощайся.

– Витамины и минералы всякие так во мне и бурлят теперь.

– Будь спок. А еще… ну да. Стирка. Не принято ли у вас класть грязное белье в корзины, после чего спускать их по специальному желобу во внешний мир?

– Прости, друг. За корзинами приходит пожилая прачка.

– Ага! – Ринсвинд просиял. – Пожилая прачка, говоришь? Крупная такая женщина, в пышном платье, носит, вероятно, капюшон, из‑ под которого не видно лица?

– Угу, похоже.

– И когда она должна…

– Это моя мамаша, – уточнил караульный.

– Отлично, замечательно…

Они переглянулись.

– Похоже, я все перечислил, – заключил Ринсвинд. – Надеюсь, я не слишком надоел тебе своими вопросами.

– Ну что ты, рад помочь. Будь спок! А ты уже решил, каково будет твое последнее слово? Сочинители баллад интересовались.

– Сочинители баллад?

– Ага. Их уже сейчас аж трое вокруг крутится, а к завтрему наберется штук десять, не меньше.

Ринсвинд закатил глаза.

– И сколько из них вставили в припев «ту‑ ра‑ ла, ту‑ ра‑ ла а‑ ди‑ ти»? – спросил он.

– Все до одного.

– О боги…

– Ты ведь не станешь возражать, если они изменят твое имя? Для благозвучия. А то «Ринсвинд» не ложится в строку. «Спою я о бандите, и звали его… Ринсвинд». Видишь, выпадает из ритма. Лучше что‑ нибудь односложное.

– Что ж, извини. В таком случае, может, имеет смысл вообще меня отпустить?

– Ха, какой умный. Но если хочешь моего совета, лучше не рассусоливай там, на виселице, – сказал караульный. – Самые Лучшие Последние Слова – они всегда краткие. Как говорится, краткость – сестра таланта. И не перебарщивай с проклятиями.

– Послушай, я всего лишь украл овцу! И даже этого я не делал! Из‑ за чего такой сыр‑ бор? – отчаянно воскликнул Ринсвинд.

– О, кража овец – преступление известное, – с готовностью пустился в объяснения караульный. – Задевает за живое. Маленький человек в борьбе против жестокой власти. Людям это нравится. Память о тебе будет увековечена в легендах и песнях, особенно если ты не опростоволосишься с Последним Словом. – Караульный подтянул пояс. – Сказать по правде, в наши дни не всякий и знает, как выглядят эти чертовы овцы, так что когда люди слышат, что кто‑ то ухитрился одну из них спереть, то сразу начинают гордиться, ведь они тоже родились иксианами. Да что говорить! В моей камере содержится самый настоящий преступник, а не эти придурочные политики. Очень полезно для моей карьеры.

Ринсвинд опять уселся на лавку и обхватил голову руками.

– Конечно, лихой побег почти ничем не хуже смерти на виселице, – сказал караульный тоном человека, желающего морально поддержать своего соседа в трудную минуту.

– Неужели? – уныло отозвался Ринсвинд.

– Ты, кстати, забыл спросить про вон тот небольшой, с решеткой, люк в полу. Уж не ведет ли он в канализацию? – подсказал караульный.

Ринсвинд сквозь пальцы посмотрел на собеседника.

– А что, ведет?

– У нас нет канализации.

– Спасибо. Ты очень мне помог.

Караульный, насвистывая, двинулся прочь по коридору.

Ринсвинд растянулся на лавке и прикрыл глаза.

– Ба‑ а!

– Заткнись!

– Эй, господин… Прошу прощения!

Застонав, Ринсвинд вновь сел. На сей раз голос доносился из маленького, забранного решеткой окошка под самым потолком.

– Да, что такое?

– Ты, случаем, не помнишь, как это было? Ну, когда тебя поймали?

– Ну, помню. И что?

– Э‑ э… а под каким деревом ты в тот момент стоял?

Ринсвинд вгляделся в узкие синие полоски, которые узники называют небом.

– Что за идиотский вопрос! Какая разница, под каким деревом я стоял?

– Это для баллады, понимаешь? Лучше всего было бы, если бы ты стоял под чем‑ нибудь из трех слогов…

– Да откуда мне знать, какое это было дерево? Я ведь не ботаникой там занимался!

– Ну конечно, разумеется, я понимаю, – тут же затараторил невидимый собеседник. – А не мог бы ты сказать, что ты делал непосредственно перед тем, как украсть овцу?

– Я не крал эту овцу!

– Ну конечно, разумеется… Тогда что ты делал непосредственно перед тем, как не украсть овцу?

– Откуда мне знать?! Я не запоминаю каждый свой шаг!

– Может, ты варил билли?

– Я этого не говорил! И вообще, люди, ну, что у вас за словечки?! «Варить билли» – это же может означать что угодно!

– Я имел в виду, может, ты что готовил в банке на костре?

– А. Да. Готовил. Было дело.

– Замечательно! – Ринсвинду показалось, что он услышал скрип пера по бумаге. – Жаль, ты еще не умер, но тебя ведь так и так повесят, а значит, все в порядке. А еще я такую мелодию придумал – закачаешься. Вся округа будет завтра насвистывать… Ну, кроме тебя, конечно. Будь спок.

– Вот спасибо тебе.

– Думаю, друг, ты будешь так же знаменит, как Луженый Нед.

– Неужели? – Ринсвинд опять улегся на свою лавку.

– Угу. Когда‑ то он сидел в этой самой камере. И не раз, потому что всегда сбегал. Как – никому не ведомо, ведь замки здесь крепкие, а решетки он не перепиливал и не гнул. Но, говаривал он, не построили еще такую тюрьму, которая бы его удержала.

– Он, наверное, был тощий?

– Да нет, что ты.

– Значит, у него имелся ключ или отмычка.

– Тоже нет. Ну, мне пора, друг. Ах да, чуть не забыл. Как считаешь, когда люди будут проходить твой биллибонг, им будет слышаться тоскливый вой твоего призрака?

– Что?

– Было бы здорово. Для завершающего двустишия лучшее не придумаешь. Высший класс.

– Откуда мне знать, что они будут слышать, а что – нет! Тем более у моего биллибонга!

– Ну, я напишу, что будут, – не возражаешь? Проверить‑ то все равно никто не сможет.

– Тогда не обращай на меня никакого внимания.

– Блеск! Я позабочусь, чтобы к началу повешения текст напечатали. Будь спок.

– Спасибо, друг.

Ринсвинд закинул руки за голову. Луженый Нед… Наверняка какая‑ то злая шутка. Хотят поиздеваться над ним, сообщив, будто бы отсюда уже кто‑ то сбежал. Им хочется, чтобы он метался по камере, тряс решетки, кидался на стены, но даже дураку ясно: эти решетки держатся крепче некуда, а замок – он вообще размером с голову…

Предаваясь невеселым мыслям, Ринсвинд лежал, пока опять не появился караульный.

На этот раз его сопровождали два человека. Вернее… Ринсвинд был почти на все сто уверен, что в этой местности тролли не водятся: во‑ первых, из‑ за слишком жаркого климата, к которому они просто не приспособлены, а во‑ вторых, тролля ни одно бревно не выдержит (и на чем бы тогда плыли верблюды? ). Тем не менее, судя по челюстям и общему виду, вошедшей парочке на собеседовании при принятии на работу задали один‑ единственный вопрос: «Как тебя зовут? » И даже сквозь него они продрались с третьей попытки.

Караульный улыбался во весь рот, а в руках держал поднос.

– Вот, принес тебе ужин, – сообщил он.

– Я ничего вам не скажу, сколько бы вы меня ни кормили! – предупредил Ринсвинд.

– Тебе понравится. – Ободряюще подмигнув, караульный поставил поднос на стол. На подносе стояла прикрытая салфеткой миска. – Специально для тебя старался. Наш местный деликатес, ДРУГ.

– Ты, кажется, говорил, что лучше всего тебе удаются хлеб и вода.

– Это, конечно, верно… но я все равно рискнул.

Ринсвинд мрачно наблюдал, как караульный поднимает салфетку[17].

С виду содержимое миски было довольно безобидно – впрочем, так часто бывает. А вообще блюдо сильно напоминало…

– Гороховый суп? – спросил он.

– Ага.

– Это такое бобовое растение? Растет в стручках?

– Точняк.

– Просто я подумал, лучше проверить.

– Будь спок.

Ринсвинд принялся с подозрением разглядывать бугристую зеленую поверхность. Неужели произошло чудо и кто‑ то изобрел местный деликатес, который годится в еду?

И в этот момент из суповых глубин что‑ то поднялось. Какое‑ то мгновение Ринсвинд думал, что это маленькая акула. Плеснув по поверхности, нечто опять ушло в глубину, и суповые волны с бульканьем сомкнулись.