Терри Пратчетт 13 страница

– А вот и ви‑ и‑ и‑ и! Так вот ви где, госьпода!

В пещеру вплыла госпожа Герпес. Волшебники внезапно затихли, почувствовав своим волшебным чутьем, что появление госпожи Герпес именно в этот момент равносильно включению нагревательной спирали в плавательном бассейне жизни.

– О, еще один представитель вашего вида, – жизнерадостно заметил бог. Он пригляделся. – Или другого?

Думминг почувствовал, что настало время что‑ то сказать. Госпожа Герпес устремила на него взгляд.

– Госпожа, э‑ э, Герпес, э‑ э… дама, – объяснил он.

– Ага, так и запишем, – кивнул бог. – И чем же знамениты ДАМЫ?

– Они, гм, принадлежат к тому же виду, что и, гм, мы, – заметался Думминг. – Гм… они… гм…

– Слабый пол, – подсказал Чудакулли.

– Прошу прощения, не совсем понял. Слабый – то есть ненадежный? – уточнил бог.

– Э‑ э… она, гм, э‑ э… видишь ли, она как бы самочных наклонностей, – завершил Думминг.

– О, как кстати, – довольно улыбнулся бог.

– Прошюженяизьвинить, – произнесла госпожа Герпес тоном максимальной строгости, порой весьма уместной, как она считала, при общении с волшебниками, – но быть может, кто‑ нибудь удосюжится предьставить мне этого госьподина?

– О, разумеется, – заторопился Чудакулли. – Прошу прощения. Бог, это госпожа Герпес. Госпожа Герпес, это бог. Местный бог. Бог этого острова. Э…

– Йа очарована, – промурлыкала госпожа Герпес.

Согласно понятиям госпожи Герпес, боги были существами социально приемлемыми – по крайней мере, если у них наличествовала человеческая голова и они были одеты. Боги котировались чуть выше первосвященников и примерно наравне с герцогами.

– Следует ли мне пасть ниц? – кокетливо спросила она.

– Ммяяя, – простонал главный философ.

– Коленопреклонение любого вида не обязательно, – отозвался бог.

– Он хочет сказать, нет, – перевел Думминг.

– Как вам будет угодно, – с этими словами госпожа Герпес протянула руку.

Бог сразу схватил ее и принялся гнуть туда‑ сюда большой палец.

– Очень практично, – одобрил он. – Палец, как я вижу, противопоставлен. Пожалуй, надо записать. Кстати, а две ноги – это по привычке? О, вижу, твои брови поползли вверх. Это какой‑ то сигнал? Кроме того, я заметил, что формой тела ты отличаешься от остальных представителей своего вида и у тебя нет бороды. Наверное, это означает, что мудрости у тебя значительно меньше?

Думминг заметил, что глаза госпожи Герпес сузились, а ноздри раздулись.

– У вас тют возьникли сложьности, господа? – произнесла она. – Йа следовала по вашим следам до той смешной лодки, а от нее – досюда и…

– Мы говорили о сексе, – с энтузиазмом проинформировал ее бог. – Необыкновенно волнующая тема, тебе не кажется?

Волшебники затаили дыхание. По сравнению с этим простыни декана могли показаться цветочками.

– Это не та тема, которюю я осьмелюсь обьсюждать, – осторожно ответила госпожа Герпес.

– Ммяяя, – пискнул главный философ.

– У меня такое впечатление, что от меня что‑ то скрывают, – раздраженно произнес бог.

Его палец испустил искру, которая, врезавшись в пол, прожгла там небольшой кратер. По лицу бога было видно, что он поражен не меньше волшебников.

– О боги, что вы теперь обо мне подумаете? Я искренне прошу прощения! – воскликнул он. – Боюсь, это своего рода непроизвольная реакция на… некоторые раздражители.

Все посмотрели на кратер. У самой ноги Думминга пузырился камень, но отодвинуться Думминг не решался, поскольку боялся упасть в обморок.

– Так это было просто… от раздражения? – спросил Чудакулли.

– Возможно, не только. Еще к нему примешивалась… пожалуй, небольшая растерянность, – объяснил бог. – Ничего не могу с этим поделать, типичный божественный рефлекс. Боюсь, мы как… вид не очень‑ то умеем мириться, когда… нам возражают, назовем это так. Я правда извиняюсь. Очень. – Высморкавшись, бог уселся на полузаконченного панду. – Ну вот. Сейчас опять… – С его пальца снова сорвалась крохотная молния. По пещере прокатился тихий раскат грома. – Надеюсь, второго Квинта не случится. Вам, разумеется, известно, что там произошло…

– Первый раз слышу о таком городе, – признался Думминг.

– Действительно, что это я, откуда вам знать о Квинте, – согласился бог. – В этом‑ то все и дело. Города как такового было совсем немного. Так, поселение, большей частью слепленное из грязи. Как я это называю. А потом она, конечно, превратилась в керамику. – Он обратил к слушателям сокрушенное лицо. – У вас, думаю, такое тоже бывает… Ну, дни, когда кидаешься на всех подряд.

Краем глаза Думминг заметил, что волшебники в редком порыве единодушия начали тихонько перемещаться в сторону выхода.

Удар грома – гораздо громче предыдущего – проделал прямо у двери пещеры глубокую расселину.

– Стыдно‑ то как! Не знаю, куда глаза девать! – воскликнул бог. – Боюсь, это все мое подсознание.

– Может, тебе стоить пройти курс лечения от преждевременного огнеизвержения?

– Декан! Сейчас неподходящий момент!

– Прошу прощения, аркканцлер.

– И мне было слегка обидно за моих легковоспламеняемых коров. – Борода у бога так и трещала от искр. – Да, согласен, в жаркие дни, при какой‑ то очень редкой комбинации обстоятельств они самопроизвольно возгорались, в результате чего сгорала вся деревня. И что? Разве это повод для неблагодарности?

Все это время госпожа Герпес холодно взирала на бога.

– А что именно ви желаете зьнать? – спросила она.

– Ха? – крякнул Чудакулли.

– Йа никого не хочю обидеть, но йа, видите ли, желаю выйти отьсюда целой и неподожженной, – величественно произнесла домоправительница.

Бог оторвался от своих размышлений.

– Концепция деления на самцов и самок выглядит весьма перспективной, – сморкаясь, признал он. – Но почему‑ то никто не хочет объяснить мне поподробнее…

– Ах, ви об ЭТОМ. – Госпожа Герпес слегка махнула рукой. Бросив взгляд на волшебников, она легким, но уверенным рывком поставила бога на ноги и потянула за собой. – Господа, прошю прощения…

Волшебники смотрели им вслед в состоянии еще более глубокого потрясения, чем то, в которое их повергло зрелище испускаемых божьими пальцами молний. Затем заведующий кафедрой беспредметных изысканий натянул шляпу на глаза.

– Нет, я даже смотреть боюсь, – сказал он и добавил: – Чем они там занимаются?

– Э‑ э… просто разговаривают… – отозвался Думминг.

– Разговаривают?

– И она… как бы… размахивает руками…

– Ммяяя! – возопил главный философ.

– Кто‑ нибудь, быстро, обмахните его чем‑ нибудь, – приказал Чудакулли. – А сейчас она что, СМЕЕТСЯ?

Домоправительница и бог одновременно посмотрели на волшебников. Госпожа Герпес кивнула, словно заверяя собеседника, что все ею сказанное – чистая правда, после чего оба снова рассмеялись.

– Это больше смахивает на хихиканье, – строго отметил декан.

– Не уверен, что одобряю данное поведение, – надменно произнес Чудакулли. – Боги и смертные женщины. Знаем мы эти истории. Наслышаны.

– Когда боги превращаются в быков, – подсказал декан.

– Или в лебедей, – добавил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

– А иногда в золотой дождь, – продолжал декан.

– Да уж, – согласился завкафедрой и после небольшой паузы добавил: – Кстати, над последним превращением – ну, тем, что ты упомянул, – я не раз ломал голову…

– Интересно, какой этап она ему сейчас описывает?

– Откровенно говоря, я предпочел бы не знать.

– Послушайте, кто‑ нибудь, сделайте же что‑ нибудь с главным философом! – призвал Чудакулли. – Расстегните ему пуговицы, что ли, развяжите галстук!

– КУДА‑ КУДА? – донесся до них изумленный вопрос бога.

Госпожа Герпес, бросив на волшебников беглый взгляд, понизила голос.

– А кто‑ нибудь когда‑ нибудь встречался с господином Герпесом? – полюбопытствовал аркканцлер.

– Гм‑ м… Нет, – ответил декан. – На моей памяти – нет. Наверное, все мы полагали, что он умер.

– А кому‑ нибудь известно, от чего он умер? – спросил Чудакулли. – Тихо, тихо… Они идут.

Бог, приближаясь, весело улыбался.

– Ну, с ЭТИМ мы разобрались. – Бог довольно потер руки. – Жду не дождусь возможности увидеть, как это происходит в жизни. Знаете, даже если бы я сидел здесь сто лет и думал, то никогда бы не додумался… Да и кто всерьез поверит… что… – Вид застывших лиц волшебников его явно веселил. Бог захихикал. – Ну, то место, где он… а потом она… Чтобы кто‑ нибудь удерживался от смеха так долго?.. Но главное, теперь мне понятно, как все работает. И кроме того, это открывает двери для массы весьма интересных вариаций…

Госпожа Герпес старательно изучала потолок. Лишь благодаря чему‑ то неуловимому в выражении ее лица и тому, как подрагивал ее весьма выразительный бюст, можно было понять, что она едва сдерживается, чтобы не рассмеяться. Это сбивало с толку. На свете было очень мало вещей, способных заставить рассмеяться госпожу Герпес.

– А? О? – произнес Чудакулли, бочком продвигаясь к выходу. – Да что ты говоришь? В таком случае прекрасно. Наверное, мы тебе больше не нужны? А то мы торопимся на корабль…

– Да, теперь все в порядке, не смею вас больше задерживать. – Бог сделал неопределенно‑ прощальный жест. – Кстати, чем больше я думаю, тем яснее вижу: с помощью этого «секса» замечательным образом решаются практически все мои проблемы.

– Не всякий может этим похвастаться, – глубокомысленно отозвался Чудакулли. – Э‑ э… Госпожа Герпес, вы с нами?

– Разюмеется, аркканцлер.

– Э‑ э… Замечательно. Прекрасно. Гм‑ гм. И ты, господин Тупс, тоже шевели ногами…

Бог вернулся к своему рабочему столу и принялся копаться в ящиках. Воздух мерцал. Думминг посмотрел на кита. Кит был, безусловно, живым… но не в данный момент времени. Взгляд Думминга метнулся к слону‑ в‑ процессе‑ производства, к загадочным подставкам и лесам органического вида, воздвигнутым вокруг пока еще неузнаваемых, озаренных мерцающим голубым светом объектов. Впрочем, нет, в одном из объектов он узнал половинку коровы.

Думминг осторожно извлек из уха одержимого духом исследований жучка. Если он сейчас уйдет, то никогда не узнает…

– Я, пожалуй, остаюсь, – произнес он.

– Ты, похоже, способный молодой… э‑ э… – начал, не оборачиваясь, бог.

– Человек, – подсказал Думминг.

– Молодой человек, – повторил бог.

– Ты УВЕРЕН! – спросил Чудакулли.

– До сих пор я ни разу не брал отпуск, – ответил Думминг. – И теперь я хочу взять все свои неиспользованные отпуска и посвятить это время научным исследованиям.

– Но мы ведь заблудились в прошлом!

– В таком случае это будут очень фундаментальные исследования, – твердо возразил Думминг. – Аркканцлер, разве вы не видите, сколько всего здесь можно узнать?!

– В самом деле?

– Только оглянитесь вокруг!

– Вижу, ты уже принял решение, – сказал аркканцлер. – Но на зарплату даже не рассчитывай.

– Не припомню, чтобы мне ее когда‑ нибудь выплачивали, – ответил Думминг.

Декан подтолкнул Чудакулли под локоть и что‑ то зашептал ему на ухо.

– А как мы без тебя разберемся с лодкой? Кто ею будет управлять? – воскликнул Чудакулли.

– Лодкой? О, не беспокойтесь, проблем тут возникнуть не должно, – сказал, высунувшись из‑ за своего верстака, бог. – Она сама найдет место с иными, отличными от нынешних биогеографическими характеристиками. Она будет плыть сама собой. Зачем возвращаться туда, откуда вы начали свой путь? – Он помахал в воздухе жучиной лапкой. – Неподалеку отсюда по вращению Диска как раз поднимается новый континент. Почуяв таких размеров сушу, лодка двинется прямиком туда.

– Новый континент? – переспросил Чудакулли.

– Ну да. Сам я никогда такими вещами не интересовался, но с той стороны доносится такой грохот! Судя по всему, строительство идет большое.

– Тупс, ты по‑ прежнему уверен, что желаешь остаться? – многозначительно произнес декан.

– Э‑ э, да…

– Что ж, надеюсь, господин Тупс не посрамит славные традиции нашего Университета! – с чувством произнес Чудакулли.

Думминг, знавший эти славные традиции вдоль и поперек, вяло кивнул. Зато сердце у него так и колотилось. Ничего подобного он не испытывал даже в тот момент, когда придумал для Гекса первую программу.

Наконец‑ то он нашел свое место в этом мире. Будущее манило и звало.

Когда волшебники спустились обратно к подножию горы, как раз занимался рассвет.

– Очень даже неплохой бог, – нарушил молчание главный философ. – То есть для бога.

– И кофе неплохой варит, – поддержал заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

– И кстати, вы заметили, насколько быстро он вырастил кофейный куст, когда мы ему наконец объяснили, что такое кофе? – добавил профессор современного руносложения.

Некоторое время они молча продолжали путь. Госпожа Герпес, негромко напевая, шла немного впереди. Волшебники старались держаться от нее на почтительном расстоянии. Они ощущали, что каким‑ то неведомым образом она взяла над ними верх, хотя и не могли сказать, в какой именно игре она победила.

– Забавно, что молодой Думминг решил остаться, – произнес главный философ, отчаянно пытаясь думать о чем угодно, но не о розовом видении.

– А бога его решение порадовало, – отметил профессор современного руносложения. – И он сказал, что внедрение секса потребует коренной переработки всего остального.

– В детстве я любил делать из глины змеек, – радостным голосом вставил казначей.

– Прекрасно, казначей.

– Больше всего возни было с лапками.

– И все же меня не оставляет мысль: по‑ моему, мы что‑ то… напортачили, аркканцлер. В этом самом прошлом, – сказал главный философ.

– Каким, интересно, образом? – возразил Чудакулли. – В конце концов, прошлое происходило и до нашего появления здесь.

– Верно, но теперь мы здесь, и мы его изменили.

– Значит, мы изменяли его и раньше.

И этой фразой он, по всеобщему мнению, прекрасно подытожил сказанное. Очень легко запутаться в хитросплетениях временных парадоксов, однако ничто так эффективно не разрешает все проблемы, как хорошее большое эго.

– И все же чертовски радостно думать, что выходец из Университета примет участие в разработке совершенно нового подхода к созданию форм жизни! – воскликнул заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

– Что верно, то верно, – кивнул декан. – У кого после этого повернется язык сказать, мол, образование – это плохо, а?

– Понятия не имею, – поднял брови Чудакулли. – У кого?

– Не важно. Но если у кого и повернется, то мы с полным правом можем указать на Думминга и возразить: вот, посмотрите на него, работал, не жалел сил, прислушивался к руководителям, а теперь он сидит одесную бога.

– Какое замечательное выражение. Оно означает… – начал было профессор современного руносложения, но декан опередил его.

– Оно означает, что Думминг сидит с правой стороны от бога, – объяснил он. – Из чего следует, что он с технической точки зрения ангел.

– Никакой он не ангел. Думминг боится высоты. Не говоря уже о том, что состоит он из плоти и крови, а ангелы, они должны быть из… из света или чего‑ то в том же духе. Хотя за святого он вполне бы сошел.

– Он что, может творить чудеса?

– Точно не знаю. Когда мы уходили, они с богом как раз обсуждали, как изменить задницу бабуина, чтобы сделать ее крайне привлекательной для самок.

Воцарилось задумчивое молчание.

– По МОИМ понятиям, это вполне тянет на чудо, – наконец признался Чудакулли.

– Не могу, однако, сказать, что счел бы такое времяпрепровождение очень приятным, – задумчиво произнес главный философ.

– Со слов бога, все это делается для того, чтобы вызвать в живых существах ЖЕЛАНИЕ предаться… заняться… увлечься процессом создания нового поколения, вместо того чтобы посвящать время какому‑ нибудь другому, более… интересному виду деятельности. Очевидно, чтобы достигнуть этой цели, многих животных придется полностью перестроить.

– И перестройку следует начать прямо с нижнего, ха‑ ха‑ ха, этажа.

– Чрезвычайно ценное замечание, декан.

– И как же именно это должно работать? – поинтересовался главный философ. – Самка бабуина видит самца и говорит: «Мама дорогая, какая неподражаемая задница, не заняться ли нам… брачными танцами? »

– Признаюсь, я и сам частенько задумывался над подобными вопросами, – согласился профессор современного руносложения. – Возьмем, к примеру, лягушек. Если бы я, скажем, был лягушкой и искал себе мужа, я бы, разумеется, пожелал узнать, какой длины у кандидата ноги, насколько хорошо он ловит мух…

– И насколько длинный у него язык, – добавил Чудакулли. – Декан, БУДЬ ТАК ЛЮБЕЗЕН, прими что‑ нибудь от своего жуткого кашля!

– Верно, – согласился профессор современного руносложения. – И есть ли у него хороший пруд. Ну, и так далее. Не могу сказать, что мое решение определялось бы его способность раздувать зоб до размеров брюха и издавать «кролик‑ кролик‑ кро‑ о‑ олик».

– Мне кажется, это скорее «ква‑ ква‑ ква‑ а‑ ак‑ лик».

– Ты уверен?

– Вполне.

– А кто же тогда издает «кролик‑ кролик‑ кро‑ о‑ олик»?

– Наверное, кролики.

– А. Ну да. По‑ моему, они беспрерывно издают нечто подобное.

– Лично мне всегда казалось, что секс – довольно безвкусный способ самовоспроизведения видов, – заметил заведующий кафедрой беспредметных изысканий, когда волшебники вышли на пляж. – Наверняка должен быть способ и получше. А этот… очень уж старомоден. И требует непомерных энергетических затрат.

– Я, допустим, с тобой согласен, но что ты предлагаешь взамен? – спросил Чудакулли.

– Бридж, – твердо заявил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

– Бридж? Как это?

– Ты о карточной игре? – уточнил декан.

– А почему бы и нет? Бридж может быть очень волнующим занятием, подразумевающим интенсивное общение. К тому же никакого специального оснащения не нужно.

– Но для партии требуются ЧЕТВЕРО участников, – указал Чудакулли.

– Ах да. Я и забыл. Ты прав, могут возникнуть проблемы. Ну… А что ты скажешь насчет… крокета? В крокет можно играть вдвоем. Да что там вдвоем! Если уж на то пошло, я частенько сам с собой играю.

Чудакулли незаметно увеличил дистанцию между собой и заведующим кафедрой беспредметных изысканий.

– Не совсем понятно, каким образом это можно увязать с увеличением численности себе подобных, – тщательно обдумывая каждое слово, произнес аркканцлер. – Развлечение – да, тут все понятно. С увеличением же численности проблема. Как, по‑ твоему, она будет решаться?

– Я здесь, что ли, бог? – пожал плечами заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Всякие детали – это его задача.

– Но не думаешь ли ты, что женщина захочет прожить с человеком всю жизнь только потому, что у него хороший удар клюшкой? – усмехнулся декан.

– Вообще, если задуматься, то клюшка в человеке не… – Чудакулли осекся на полуслове. – Думаю, лучше сменить тему, – заключил он.

– Я с ним играл в крокет. Не далее чем на прошлой неделе, – прошептал декан на ухо Чудакулли, едва завкафедрой немного отошел. – И теперь мне очень хочется принять ванну!

– Будь уверен, как только мы вернемся, я незамедлительно прикажу запереть все клюшки в чулане, – шепнул в ответ Чудакулли.

– Кстати, тебе известно, что у него комната под потолок забита всякими книжками о крокете? Некоторые даже с ЦВЕТНЫМИ ИЛЛЮСТРАЦИЯМИ!

– И что на них изображено?

– Сцены знаменитых крокетных ударов, – сказал декан. – И у него такая большая клюшка. Нам надо быть с ним поосторожнее.

– По этому вопросу мы почти сходимся во мнениях, декан. Практически сходимся, – произнес Чудакулли.

В один прекрасный день некий относительно волшебник расположился на отдых у высохшего русла водоема, в тени раскидистого дерева, назвать которое он не смог бы ни за что на свете. Безуспешно колотя банкой с пивом о камень, он яростно ругался.

– О боги, ну какой идиот догадался поместить пиво вот в это?

Когда наконец он сумел пробить в банке дырку, пиво немедленно рванулось наружу, щедро орошая окрестности. Однако, следует признать, кое‑ что перепало и волшебнику.

Если не считать этой маленькой неприятности, дела обстояли весьма неплохо. Ринсвинд осмотрел деревья на предмет возможной угрозы и не обнаружил ни одного падучего медведя. И Скрябби тоже куда‑ то задевался, что не могло не радовать.

Вскрыв – на этот раз более умело – еще одну банку, он принялся задумчиво потягивать пиво.

Ну и местечко! Все не такое, каким должно быть, – даже птицы говорят, по крайней мере пытаются. К тому же здесь никогда не шел дождь. При этом под землей воды хоть залейся, а выкачивают ее насосами на ветряных мельницах.

Выбравшись из каньонной местности, он почти сразу наткнулся на еще одну мельницу. Ее усилиями в лохань едва‑ едва сочилась тонкая струйка воды. Но буквально на глазах струйка превратилась в редкие капли, а потом и вовсе пересохла.

Проклятье! Ну, почему, помогая тем овцам, он не догадался набрать немного воды себе?

Ринсвинд проверил содержимое мешка. Там обнаружился хлеб, весом и размерами напоминающий пушечное ядро, и немного овощей. По крайней мере, овощи выглядели знакомо. Он даже вроде бы узнал картошку.

Взяв одну картофелину в руку, он поднял ее к закатному небу.

Ринсвинду довелось питаться во многих странах Плоского мира, и несколько раз он даже успевал закончить еду до того, как надо было подхватываться и убегать. Но во всех этих трапезах всегда чего‑ то недоставало. Нет, не то чтобы еда была пресной. Совсем напротив: чужеземные повара проявляли чудеса кулинарного искусства, добавляли специи, маслины, рис – да чего только не добавляли! Но ему всегда недоставало ее – скромной картошки.

Было, впрочем, время, когда он в любой момент мог получить целую тарелку пюре или чипсов. Надо было лишь зайти на кухню и попросить. В Незримом Университете, следует отдать должное этому заведению, еду выдавали по первому требованию, даже если данное требование высказывалось с набитым ртом. И самое смешное, Ринсвинд этой привилегией почти никогда не пользовался. На общих обедах, когда передавали блюдо с картофелем, он иной раз накладывал себе ложечку – а иной раз и нет! И блюдо… уплывало… дальше… Вместо картофеля он брал рис. Рис! Нет, рис, конечно, по‑ своему питательный продукт, но если посмотреть в суть вопроса, то выращивают рис только там, где картофель плавал бы на поверхности.

Ринсвинда частенько посещали воспоминания о тех легкомысленных минутах. Обычно это происходило во сне, и с воплем: «Мне! Мне картошку, пожалуйста! » – он просыпался.

А иногда ему снилось тающее в картошке масло. То были особо плохие ночи.

Почтительно водрузив картофелину на пригорок, Ринсвинд снова заглянул в мешок. Луковица, пара морковок. Коробочка с… чаем, судя по запаху, и спичечный коробок с солью.

Озарение было настолько ярким и сильным, насколько яркими и сильными всегда бывают озарения, сопровождаемые солидной порцией пива.

Суп! Питательно и просто! Надо сварить все вместе! Ну конечно! В качестве кастрюльки сойдет пустая банка из‑ под пива, остается лишь развести костерок да порубить овощи, а влажное пятно вон там означает, что под землей есть вода…

Слегка покачиваясь, Ринсвинд подошел к пятну. Да, углубление в форме большого круга явственно показывает, что когда‑ то здесь был пруд. И растительность выглядит свежее, чем везде… Однако воды как таковой не было, а Ринсвинд слишком устал, чтобы копать яму.

И тут со скоростью пива налетело другое озарение. Пиво! По сути это ведь вода, просто в нее еще что‑ то добавлено. А из добавок там по большей части дрожжи – практически лекарство, но главным образом питательное вещество, то есть еда. Если уж на то пошло, пиво – это текучий хлеб. Да уж если совсем на то пошло, суп вообще лучше варить на пиве, а не на воде! Пивной суп! Что может быть лучше? Некоторые одинокие мозговые клетки выразили сомнение, но выскочек быстро ухватили за воротник и прохрипели: «А курицу разве не готовят в вине? Ну вот и заткнись! »

Некоторое время ушло на отдирание от банки верхней ее части, но в итоге банка с плавающими в пене овощами все‑ таки оказалась на огне. На этой стадии сомнение опять нанесло Ринсвинду визит, но его грубо оттолкнули в сторону, а когда от поднимающегося из импровизированной кастрюльки запаха у Ринсвинда потекли слюнки и когда он вскрыл очередную банку, дабы применить содержимое в качестве предобеденного аперитива, о всяких сомнениях и вовсе забыли.

Чуть выждав, он потыкал овощи палочкой. Твердоваты, а пиво между тем заметно выкипело. Может, он что‑ то упустил?

Соль! Вот оно! Соль, дивное вещество! Где‑ то он читал, что если не поешь соли две недели, то можно и с катушек слететь. Наверное, из‑ за этого он чувствует себя как‑ то странно – сказывается недостаток соли. Пошарив в мешке, он нашел соль и щедро сыпанул в варево.

Соль – это ведь медицинская трава. Разве ею не лечат раны? А если вернуться назад, в прошлое – только в очень‑ очень далекое, – разве солдатам не платили жалованье солью? То есть соль была основой жизни. И не отсюда ли пошло выражение «В этом‑ то вся и соль»? СЛАВНОЕ, наверное, было время. Целую неделю корячишься, совершаешь марш‑ бросок, возводишь по пути переправы, потом сражаешься с взбунтовавшимися разрисованными дикарями из какого‑ нибудь племени вексати, затем марш‑ бросок обратно, а в пятницу войско встречает центурион с мешком и приветствует: «Отличная работа, парни! Вот вам ваша соль! »

Нет, какой он все‑ таки умный! И какая на удивление ясная у него сейчас голова!

Некоторое время Ринсвинд не отрываясь смотрел на соль, потом пожал плечами и высыпал в банку весь коробок. Стоит только задуматься, и сразу делается ясно: соль – поразительно полезное питательное вещество. А он уже не одну неделю как без нее – поэтому, наверное, у него и случилось что‑ то со зрением, да и с ногами, кстати, тоже, поскольку он их совсем не чувствует.

Одним глотком он прикончил пиво.

Затем Ринсвинд лег на землю, подложив под голову камень. Главное – держаться подальше от всяких неприятностей и ни во что не ввязываться. Это самое главное. Взять, к примеру, звезды: висят себе, и делать им совершенно нечего, кроме как висеть и сиять. И никто никогда этим везунчикам не приказывает: сделай то, сделай это…

Он очнулся, вздрогнув от ужаса. Что‑ то мерзкое заползло к нему в рот, но когда он понял, что это его собственный язык, легче не стало. Было холодно, а вид горизонта наводил на мысль, что уже светает.

В качестве звукового сопровождения выступал жалкий сосущий звук.

Ночью на его стоянку вторглись овцы. Одна безуспешно пыталась вылизать пустую пивную банку. Заметив, что Ринсвинд проснулся, овца оставила банку и слегка попятилась, но именно что слегка. При этом она пронзала его обвинительным взглядом домашнего животного, напоминающего «одомашнивателю» о заключенном некогда договоре.

Голова у Ринсвинда раскалывалась.

Где‑ то должна быть вода… Встав на нетвердые ноги, он несколько секунд, щурясь, изучал горизонт. Там были… ветряные мельницы и всякое прочее. Ему припомнились вчерашние порушенные мельницы. Нет, что бы там ни говорили, здесь обязательно должна быть вода. Где‑ то. Где‑ нибудь. Силы небесные, он УМИРАЕТ ОТ ЖАЖДЫ.

Его мутный взгляд упал на результаты вчерашнего кулинарного эксперимента. Овощной суп на дрожжах – что за БЛЕСТЯЩАЯ идея! Из тех, что кажутся блестящими исключительно часа в два ночи, после того как хорошенько наберешься.

Когда он вспомнил другие порождения столь же насыщенных ночей, его передернуло. Один раз это были спагетти с горчицей. Жареный горох тоже оставил массу незабываемых впечатлений. А однажды ему показалось, что нет ничего лучше, чем съесть муку с дрожжами и запить теплой водичкой. Тогда у него как раз кончился хлеб. В конце концов, желудок ведь все равно расщепляет продукты на составляющие? В такие моменты все кажется чрезвычайно разумным. В полночной кулинарии присутствует своя неоспоримая логика. Просто эта логика не дневная.

Однако потребность что‑ то съесть никуда не делась, а темно‑ коричневая масса, размазанная по стенкам банки, была единственной едой в округе. Во всяком случае, у этой еды было куда меньше шести ног. Мысль о баранине у Ринсвинда даже не возникла. Как можно хладнокровно есть кого‑ то, кто смотрит на тебя столь жалобными глазами?

Он потыкал палкой в вязкую массу. Палка сразу схватилась, будто ее окунули в мгновенно застывающий клей.

– Оттпппссти же!

После краткой борьбы палка с большой каплей на конце вылетела наружу. Ринсвинд осторожно попробовал. Все‑ таки есть же какая‑ то вероятность, что, смешав забродившее пиво и овощи, получишь…

Нет, такой вероятности нет. Ты получишь соленую, отдающую пивом коричневую массу.

И все же странное существо – человек. Он способен есть самую омерзительную гадость.