Терри Пратчетт 11 страница

– А, ну тады ладно, – облегченно вздохнул стригаль.

– И этот кенгуру все время так, – не успокаивался Ринсвинд. – Я с самого начала понял: с тем пивным плакатом что‑ то не так!

– И с пивом тоже?

– В общем, я сыт по горло всей этой кенгуриной неразберихой. И я направляюсь домой, – заявил Ринсвинд. – Где моя лошадь?

Конь стоял на том же самом месте, где его и оставили. Ринсвинд сурово погрозил ему пальцем.

– И никаких мне разговорчиков! – предупредил он, перекидывая ногу через лошадиную спину.

Что‑ то было неправильно. Ринсвинд опустил глаза. Конь мирно стоял у него между ног.

Откуда‑ то из‑ под нависающей на глаза гривы донесся сдавленный смешок.

– Тебе надо вроде как сесть на него, – подсказал Дагги. – А потом вроде как оторвать ноги от земли.

Ринсвинд последовал его указаниям и почувствовал себя как будто в кресле.

– А это ТОЧНО лошадь?

– Я его выиграл в «брось монетку» у одного типа из Гуляля, – ответил Дагги. – У них там в горах лошадки крепкие. Их специально выводят, особо устойчивая порода. Он сказал, ентот коняга ниоткуда не упадет.

Ринсвинд кивнул. Скакун самого что ни на есть его типа. Спокойный и надежный.

– Так в какой стороне Пугалоу?

Ему ткнули пальцем.

– Отлично. Спасибо. Ну, лошадка… Кстати, а как его зовут?

Дагги призадумался.

– Снежок, – наконец отозвался он.

– Снежок? Довольно странное имя для коня.

– Ну, у меня… у меня раньше был кот, так его Снежок кликали.

– А, понятно. Очень логично. Для вашей местности. Наверное. Ну что ж… Как у вас тут говорится, покедова.

Стригали провожали его взглядами, пока Ринсвинд не исчез из виду. Учитывая скорость движения Снежка, молчаливые проводы длились довольно долго.

– Наконец‑ то спровадили, – облегченно выдохнул Дагги. – С ентаким типом и глазом не успеешь моргнуть, как останешься на одних бобах.

– А почему ты не предупредил его о падучих медведях? – спросил один из стригалей.

– Он ведь волшебник. Сам все узнает.

– Ага, когда медведь свалится ему на голову.

– Точняк. Так он узнает быстрее всего, – согласился Дагги.

– Дагги?

– А?

– Так с каких пор у тебя ентот коняга?

– С давних. Выиграл у одного типа.

– Точняк?

– Точняк.

– Ну да…

– А чо?

– Да так, ничо, но… Полчаса назад он у тебя тоже был с давних пор?

Дагги едва заметно нахмурился. Снял шляпу и вытер лоб рукой. Посмотрел вслед коню, почти превратившемуся в точку на горизонте, потом на овечий загон, на своих товарищей. Несколько раз он уже начинал было говорить, но закрывал рот буквально за мгновение до того, как готово было вылететь первое слово. Потом Дагги закрыл рот окончательно и свирепо огляделся.

– Вы все ЗНАЕТЕ, что ента лошадь у меня с самых что ни на есть чертовых давних пор. А? – угрожающе произнес он.

– Ага.

– Давным‑ давно.

– Ты его выиграл у одного типа.

– Точняк. Ну да. Так оно и было.

Госпожа Герпес сидела на камне и расчесывала волосы. Куст отрастил несколько веточек с рядами тупых, близко расположенных друг к другу шипов как раз в тот момент, когда возникла необходимость в расческе.

Большая, розовая и очень чистая госпожа Герпес пухлой сиреной отдыхала у воды. В ветвях деревьев распевали птицы. Над водой носились блестящие жуки.

Окажись неподалеку главный философ, его пришлось бы соскребать совочком и уносить в ведре.

Госпожа Герпес ощущала себя в полной безопасности. В конце концов, рядом с ней волшебники. Правда, легкое беспокойство вселял тот факт, что служанки за время ее отсутствия совсем распустятся. С другой стороны, можно было предвкушать, какую веселую жизнь она им устроит по возвращении. Мысль, что возвращения может и не случиться, даже не приходила ей в голову.

Госпоже Герпес много чего не приходило в голову. Она давным‑ давно для себя решила, что так гораздо спокойнее.

А еще у нее давным‑ давно сложилось определенное представление о загранице, по крайней мере о той ее части, что начиналась сразу за домом ее сестры в Щеботане, где она, госпожа Герпес, каждый год проводила неделю своего отпуска. За границей жили люди, заслуживающие скорее жалости, нежели порицания, потому что в сущности все они были большими детьми[14]. И к тому же вели себя как настоящие дикари[15].

С другой стороны, вид у округи был такой пасторальный, погода – такой теплой, а запахи – вполне даже приятственными. Госпожа Герпес определенно ощущала положительное, как она это называла, воздействие.

Одним словом (не будем особо на этом концентрироваться), госпожа Герпес расстегнула корсет.

Сооружение, которое главный философ упорно именовал «дынной лодкой», производило весьма внушительное впечатление. Даже декан это признавал.

Сразу под палубой располагалось большое помещение, темное, со стенами в прожилках и декорированное черными гнутыми досками, которые очень напоминали семена подсолнуха.

– Семенники, так сказать, – заметил аркканцлер, известный ботаник. – Неплохой, наверное, балласт. Главный философ, окажи любезность, не ешь стену.

– Э‑ э, я подумал, салон тесноват, стоит его немного расширить, – объяснил главный философ.

– Салон, может, и тесноват, зато моя КАЮТА в самый раз. – И с этими словами Чудакулли тяжеловесно двинулся обратно на палубу.

– Хей, морячок! – крикнул декан, закидывая на борт связку бананов и следом забираясь сам.

– И тебе того же. Но как на этом овоще плыть, а, декан?

– О, Думминг Тупс наверняка разбирается в таких вещах.

– Кстати, где он сам?

– По‑ моему, он тоже пошел за бананами…

Волшебники посмотрели на берег, но увидели там лишь казначея, инвентаризирующего водоросли.

– Вид у него был немного… огорченный, – констатировал Чудакулли.

– С чего бы это?

Чудакулли бросил взгляд на центральную гору. Ее вершина загадочно поблескивала в лучах послеполуденного солнца.

– Надеюсь, он не натворит каких‑ нибудь глупостей, как ты считаешь? – осторожно произнес он.

– Аркканцлер, Думминг Тупс – волшебник, прошедший полный курс обучения!

– Спасибо за столь краткий и емкий ответ, декан, – сказал Чудакулли. Наклонившись, он заглянул в салон‑ каюту. – Главный философ! Мы отправляемся на поиски Тупса. И госпожу Герпес тоже надо прихватить.

Снизу раздался сдавленный крик:

– Госпожа Герпес! Как мы могли про нее забыть!

– В твоем случае, главный философ, это объяснимо лишь купанием в холодной воде.

Ринсвинд скакал домой. Хотя выразиться так, было бы серьезным преувеличением. Снежок передвигался в той невозмутимой, «я‑ могу‑ продолжать‑ в‑ том‑ же‑ духе‑ до‑ вечера» манере, которая ясно показывала: единственный способ заставить эту лошадь двигаться быстрее – это скинуть ее с откоса. У Снежка была забавная манера передвижения: нечто быстрее трусцы, но медленнее галопа. Результатом становились разной силы толчки, умудряющиеся расшевелить все известные органы человеческого организма, из‑ за чего все внутри Ринсвинда колотилось обо все остальное. Кроме того, стоило ему хоть на миг забыться и опустить ноги, как Снежок продолжал путь без него, так что ему приходилось забегать вперед и принимать позу крокетных ворот, дожидаясь, когда Снежок в него попадет.

Зато Снежок не кусался, не лягался, не падал на спину и не имел привычки уноситься вдаль безумным галопом, то есть ему были абсолютно не свойственны все те черты, которые Ринсвинд привык ассоциировать с лошадьми. Когда же Ринсвинд решил, что на сегодня хватит и пора сделать привал, Снежок мирно отошел в сторонку и поужинал кустом. Куст был покрыт листьями, толщиной, запахом и вероятной съедобностью очень похожими на линолеум.

Ринсвинд устроился на ночевку на пятачке выжженной солнцем земли с небольшой водной лужицей посередине. Где‑ то, возможно, это назвали бы оазисом. У лужицы весело чирикали, нежась в лучах заходящего солнца, зеленые и синие пташки. Когда Ринсвинд прильнул к лужице и принялся пить, они разлетелись по жидким деревцам и принялись оттуда на него ругаться.

Когда же он напился и снова выпрямился, одна пташка уселась ему прямо на палец.

– А кто это у нас такой симпатичный? – произнес Ринсвинд.

Чириканье умолкло. Птички на ветках переглянулись. В их маленьких головках было не то чтобы очень много места для новых идей, но одна все же нашла себе пристанище.

Солнце стремительно летело к горизонту. Ринсвинд осторожно пошарил в полом бревне и вытащил бутерброд с мясом и тарелку с сосисками.

Волнистые попугайчики на ветке проводили срочное совещание.

– Ахто… – очень тихо произнес один. Растянувшись на спине, Ринсвинд подложил руки под голову. Слегка раздражали мухи, но в целом их активность была на уровне обычной. В кустах зашуршали всякие мелкие твари. Снежок тоже подошел к лужице и принялся шумно втягивать воду. Звук получался сродни хлюпанью полусломанного вакуумного отсоса, которым пытаются вытащить из панциря черепаху.

Но в общем обстановка была мирной и спокойной.

Вдруг Ринсвинд сел как подброшенный. Он знал, что обычно случается, когда кругом такая вот тишь да гладь.

Высоко в темнеющих ветвях чирикали птички.

– …Сим‑ па‑ ти‑ ти?..

Ринсвинд расслабился. Самую малость.

– …Та‑ кой ти‑ ти?..

Вдруг чириканье умолкло. Хрустнула ветка.

И тут упал… падучий медведь.

Он был ближайшим родственником коалы, хотя ничего особенного это не означает. Мало ли кто кому родственник. Ближайший родственник слона обычного, к примеру, размером и формами примерно с кролика. Самой примечательной деталью внешности падучего медведя был его зад – толстый и с хорошей прослойкой, обеспечивающей максимальное сотрясение жертве с минимальным потрясением для медведя. Первый удар оглушал жертву, она падала без сознания, после чего вся честная медвежья компания могла спокойно ужинать. Практикуемый этими медведями метод охоты следует признать поистине изумительным и уникальным – в особенности когда речь идет о животных, в целом не слишком приспособленных, чтобы быть серьезными хищниками. И тем более не повезло этому падучему медведю, что сегодня ему взбрело упасть на человека, на лбу у которого, может, и написано большими буквами: «Жертва», зато на шляпе у него написано: «Валшебник». И шляпа эта помимо всего прочего остроконечная.

Покачиваясь, Ринсвинд встал на ноги и, вцепившись руками в поля шляпы, принялся остервенело рвать ее с себя, стукаясь в процессе о стволы близрастущих деревьев. Наконец стянув шляпу, он в ужасе уставился на медведя – тот ответил ему очень милым и растерянным взглядом, – после чего отодрал звереныша от шляпы и зашвырнул в кусты. Кругом послышались глухие стуки – это другие медведи, дезориентированные столь необычным поворотом событий, дождем сыпались на землю.

Все это время попугайчики в ветках молчали – их мозговые клетки перерабатывали новую идею. Очнувшись, они разом зачирикали: «А хто это у нас т'кой симпатишный? » Мимо глаз Ринсвинда просвистел подпрыгивающий на ухабах падучий медведь.

Произведя крутой разворот на месте, Ринсвинд бросился к Снежку и приземлился ему прямо на спину – точнее, на то самое место, где у обычного коня была бы спина. Снежок, послушно снявшись с места, аритмично затрусил во мрак.

Ринсвинд посмотрел вниз, выругался и кинулся за ним вдогонку.

Вцепившись в гриву, он всем телом приник к Снежку, а тот мерил и мерил копытами землю, и внутри у него словно бы гудел моторчик, и так они… продвигались вперед, оставляя позади падающих и подскакивающих медведей, пока не оказались среди кустов столь низкорослых, что даже Ринсвинду они не доставали до пояса. Только после этого Ринсвинд сполз с лошадиной спины.

Не страна, а сущее бедствие!

Во мраке захлопали крылья. Внезапно ближайший куст оказался усеянным птичками.

– А хто это у нас т'кой симпатишный?

Ринсвинд замахал на них шляпой и прикрикнул – не сердито, а так, для разрядки. Не сработало. Попугайчики сочли, что с ними заигрывают.

– Ат‑ ва‑ ли! – кокетливо зачирикали они.

Наконец Ринсвинд сдался. Он еще пару раз топнул для острастки и завалился спать.

Проснулся он от звука, который могла бы производить распиливаемая напополам обезьяна. Это был ритмичный вопль, полный боли, отчаяния и одиночества, вопль, от которого у остального мира стынет в жилах кровь.

Ринсвинд осторожно высунулся из‑ за куста.

Свежий ветерок вращал вертушку ветряной мельницы. Порывы ветра яростно трепали хвостовой плавник, отчего мельница обращалась то в одну сторону, то в другую.

Пейзаж весь был усеян такими мельницами. «Что ж, если вся вода тут ушла под землю, это неплохое решение проблем», – подумал Ринсвинд.

У подножия ближайшей мельницы толпилось стадо овец. Ринсвинд двинулся к ним. Овцы не пятились, просто внимательно следили за его приближением. И он понял почему. Корыто под насосом было пусто. Лопасти мельницы вращались, производя при этом тот самый душераздирающий скрип, от которого Ринсвинд проснулся, но из трубы вода не поступала.

Изнывающие от жажды овцы с надеждой таращились на него.

– Послушайте… Не стоит так на меня смотреть, – пробормотал он. – Я волшебник, а волшебники не обязаны разбираться в механизмах.

«В механизмах – нет, но в магии обязаны», – осуждающе произнес кто‑ то у него в голове.

– Ладно, взгляну, может, там что разболталось. Или разболталось что‑ то. Одно из двух, – уступил он.

Подталкиваемый слегка осуждающими взглядами шерстяной аудитории, Ринсвинд вскарабкался на скрипучее сооружение и придал себе деловой вид. Неполадок он не обнаружил, разве что пронзительный скрип стал еще более пронзительным.

– Ума не приложу, что…

Вдруг нечто внутри сооружения в конце концов не выдержало пытки и хрустнуло. Вздрогнув, ветряная мельница принялась яростно вращаться, таская за собой сломанный железный штырь и колотя им по основанию.

Ринсвинд полусвалился, полусполз с мельницы.

– Похоже, техническая неисправность, – заключил он. В песок у его ног вонзился внушительный чугунный шмат. – В таких случаях рекомендуется вызывать специалиста. И лучше мне не вмешиваться, а то еще откажутся осуществлять гарантию…

Над головой отчаянно заскрипело и загрохотало. Он стремительно нырнул вперед в поисках укрытия, которым стала весьма удивленная этим фактом овца. Когда грохот слегка стих, Ринсвинд высунул голову. В сторону горизонта через кустарник катилось мельничное колесо. Что же касается остальных пригодных к использованию частей, если они когда‑ то в мельнице и были, теперь от них не осталось ровным счетом ничего.

Желая утереть пот со лба, Ринсвинд снял шляпу, но его опередили. Влажной наждачной бумагой по лбу Ринсвинда прошелся розовый язык.

– Ай! Глянь‑ ка, а вас и вправду прижало! – Он натянул шляпу обратно, для верности – по самые уши. – Сказать по правде, мне и самому бы не помешало промочить горло…

Отпихнув по пути пару‑ тройку овец, он отыскал кусок бывшей мельницы и, преодолевая напор молчаливых тел, продрался к площадке несколько ниже уровнем окружающего кустарника. Деревья тут выглядели несколько свежее остальных.

– Ай! Глянь‑ ка! – заверещали птицы.

Вряд ли вода ушла глубже двух‑ трех футов, думал Ринсвинд, загребая красную почву и отбрасывая ее в сторону. Поразительно все‑ таки: с неба не упадет и капли, а под землей море разливанное. Наверное, весь этот континент буквально плавает в воде.

На глубине трех футов почва была лишь чуть сыроватой. Вздохнув, он продолжил копать.

Яма доходила ему почти до груди, когда пальцами ног он почувствовал влагу. Ринсвинд продолжал выкидывать из ямы сырую землю, а овцы дрались за нее. Лужица, образовавшаяся было у его ног, вдруг снова впиталась в почву.

– Эй, ты куда?!

– Ты ку‑ куда! – повторили птицы.

– Заткнитесь!

– Зат‑ нись! А хто у нас т'кой симпатишный?

В попытках догнать убегающую воду он принялся с бешеной скоростью орудовать своей импровизированной лопатой. Через некоторое время вода опять проступила на поверхности. Отшвыривая влажную землю, он рыл, рыл и рыл, пока не оказался в воде по колено, после чего зачерпнул полную шляпу грязной жижи, подтянувшись, вылез наружу и, шлепая мокрыми ногами, ринулся к лохани, куда и вывернул содержимое шляпы.

Овцы сгрудились вокруг лохани. Каждая молча боролась за право лизнуть влажную пленку.

Прежде чем вода опять ушла, Ринсвинд успел принести к лохани еще две полные шляпы.

Отодрав от поверженной ветряной мельницы небольшую лесенку, он сунул ее в яму, спрыгнул за ней следом и с новыми силами принялся копать. Во все стороны фонтаном полетели мокрые комья, и на каждый выбрасываемый им шмат влажной земли слетались тучи мух и стайки птичек.

Всего он натаскал в лохань шляп двенадцать, прежде чем яма стала слишком велика для лесенки. Тем временем на водопой подтянулись еще овцы, и лохани уже не было видно из‑ за шерстяной массы. А разносящийся над окрестностями звук был такой, словно какой‑ то великан сосал через соломинку самый большой молочный коктейль в мире.

Ринсвинд бросил прощальный взгляд вниз. Как раз в этот самый момент в землю ушла последняя капля воды.

– Странное место, – заключил он и направился к кустарнику, в теньке которого терпеливо дожидался своего хозяина Снежок.

– А ты пить не хочешь? – спросил Ринсвинд.

Всхрапнув, Снежок отрицательно махнул гривой.

– Что ж, хорошо. Наверное, кто‑ то из твоих предков был верблюдом. Мне с самого начала показалось, что ты не совсем лошадь.

Снежок задумчиво шагнул вбок и наступил Ринсвинду на ногу.

К полудню они достигли перекрестка. Вторая дорога была гораздо шире и, судя по отпечаткам копыт и колес, движение на ней было куда оживленнее. Несколько приободрившись, Ринсвинд свернул на более широкую дорогу. Деревьев по обочинам стало больше, и они давали приятную тень.

Вскоре Ринсвинд и Снежок миновали еще одну стонущую мельницу, окруженную молчаливо дожидающейся скотиной.

Кустарник в этой местности был гуще, а земля периодически вставала на дыбы древними осыпающимися холмами оранжевой породы. По крайней мере, здесь есть ветерок, подумал он. А если попросить богов о небольшом дождике, это будет слишком наглая просьба? Не может же быть, чтобы здесь никогда не было дождя. Дождь время от времени идет везде. Прежде чем уйти под землю, сначала вода должна упасть с неба!

Он остановился. Сзади послышался стук множества копыт.

Из‑ за поворота показался несущийся во весь опор табун лошадей, но, как ни странно, ни одного всадника Ринсвинд не увидел. А впереди всех скакал самый стройный на свете конь. Он двигался так, как будто с силой тяжести у него был заключен взаимовыгодный договор. Табун разделился и обтек Ринсвинд а с двух сторон, словно тот был валуном в стремнине. Через мгновение от коней остались лишь затихающий шум да облако красной пыли.

Ноздри Снежка раздувались. Он заметно прибавил скорости, и Ринсвинда затрясло с новой силой.

– И ты туда же? – покачал головой Ринсвинд. – Даже и не думай, дружок. С большими мальчишками тебе играть нельзя. Будь спок.

Не успело облако пыли осесть, как опять застучали копыта, и на этот раз из‑ за поворота вывернули всадники. Они прогалопировали мимо Ринсвинда, не обратив на него ни малейшего внимания, и лишь самый последний всадник соизволил слегка придержать поводья.

– Ты видел табун, друг?

– Видел, друг. Будь спок, будь спок, будь спок.

– А большого гнедого жеребца впереди видел?

– Видел, друг. Будь спок, будь спок.

– Старик Угрыз обещал сотню кальмаров тому, кто его поймает! Только ничего из этого не выйдет: дальше начинаются ущелья!

– Будь спок?

– А на чем это ты едешь? На гладильной доске?

– Э‑ э, прошу прощения, – начал было Ринсвинд, когда его собеседник уже пришпоривал коня, – эта дорога ведет в Пуга…

Ответом ему было взвившееся к небесам облачко пыли.

– И куда только девались прославленные иксианские вежливость с добросердечием? – прокричал Ринсвинд в пустой воздух.

Снежок затрусил средь холмов, из‑ за которых то и дело доносились крики и щелканье кнутов. В какой‑ то момент на дорогу опять вырвался дикий табун. В пылу скачки кони даже не заметили, что по дороге что‑ то движется, и на сей раз Снежок свернул и двинулся вслед за табуном по дорожке из вытоптанного кустарника.

Ринсвинд уже усвоил урок, что если натягивать поводья, то ничего не добьешься, только руки потом будут ныть. Наверное, единственным способом остановить эту лошадку, если она не захочет останавливаться, будет соскочить с нее, забежать вперед и вырыть на ее пути глубокую траншею.

Сзади опять показались всадники. Они прогрохотали мимо, из пастей коней летела пена.

– Прошу прощения. Это дорога ведет в?..

Но всадников уже и след простыл.

Ринсвинд нагнал их десять минут спустя. Кони неуверенно топтались среди низкорослых горных кустиков, а предводитель орал на своих подопечных.

– Э‑ э, никто, случаем, не знает, где?.. – вновь попытался спросить Ринсвинд и осекся.

Он понял, почему они остановились. Кончилось то, куда скакать. Земля резко падала вниз, в каньон, и на почти отвесном склоне колыхались лишь несколько пучков травы да пара‑ тройка кустиков.

Ноздри Снежка опять раздулись. Даже не попытавшись затормозить, он устремился вниз по склону.

Он должен был кубарем скатиться вниз – это было ясно как день. Нет, не скатиться, а просто упасть, ведь склон был почти отвесным. Даже горные козлы преодолевали бы его только в связке. Вокруг прыгали камни, а некоторые – те, что покрупнее, – ударяли сзади в шею, а Снежок все трусил и трусил вперед, поддерживая ту ровную скорость, с которой привык передвигаться по всякой плоской поверхности. В конце концов Ринсвинд решил, что лучшей политикой будет держаться покрепче и вопить.

На полпути вниз он увидел дикий табун. Кони галопом проскакали вдоль каньона, оскальзываясь, обогнули скалы и исчезли в расселине.

Осыпаемый дождем гравия, Снежок достиг дна, где и остановился.

Ринсвинд рискнул открыть глаза. Его жеребец, раздувая ноздри, смотрел вглубь узкого каньона. Снежок, словно в нерешительности, несколько раз ударил в землю копытом, после чего нацелился на высокую и абсолютно отвесную стену, которая высилась всего в нескольких шагах от них.

– О нет, только не это, – взмолился Ринсвинд. – Пожалуйста, не надо…

Он хотел высвободить ноги, но они намертво сцепились прямо под лошадиным животом и наотрез отказывались расцепляться.

«Он ТОЧНО проделывает какие‑ то манипуляции с силой тяготения», – думал Ринсвинд, пока Снежок трусил вверх по отвесной стене с таким видом, будто это не стена вовсе, а какой‑ нибудь своего рода вертикальный пол. Пробки, свисающие с полей шляпы, весело стукали по носу Ринсвинда.

А впереди… то есть над ними… нависал выступ…

– Не надо, ПОЖАЛУЙСТА, не надо…

Он зажмурился. Ощутив, что Снежок остановился, Ринсвинд с облегчением вздохнул. Наконец он собрался с духом и глянул вниз: гигантские копыта и впрямь стояли на твердом плоском камне.

Только пробок что‑ то больше не видно.

В состоянии медленно нарастающего ужаса Ринсвинд обратил взор туда, где, как он всегда считал, находится верх.

Там тоже оказалась каменная поверхность. Только эта каменная поверхность тянулась далеко вверх – или вниз. И там же покачивались пробки – или стояли дыбом.

Снежок удобно расположился на обращенной к земле стороне выступа и, судя по всему, наслаждался открывающимся взору зрелищем. Ноздри у него опять раздувалась, и он довольно тряс гривой.

«Он свалится, – подумал Ринсвинд. – Вот сейчас до него дойдет, что он стоит вверх ногами, и он полетит вниз, а упав с такой высоты, разобьется в ЛЕПЕШКУ… Но сначала разобьюсь в лепешку я, а потом меня накроет этим сумасшедшим конем…»

Что‑ то про себя решив, Снежок двинулся вдоль изгибающегося выступа.

Пробки рывком вернулись на свое привычное место и заколотили Ринсвинда по носу. И зеленые верхушки деревьев теперь смотрели в правильную сторону, а именно – вверх, вот только теперь они были не зелеными, а черно‑ белыми.

Взгляд Ринсвинда, преодолев пропасть, уперся во всадников.

– Здоровеньки! – прокричал он, размахивая шляпой и начиная трястись из стороны в сторону, поскольку Снежок возобновил движение. – У меня, по‑ моему началась цветная горячка! – добавил он, и его вырвало.

– Эй, друг, ты меня слыш? – прокричали в ответ.

– Да?

– Это было зыкински!

– Отлично! Будь спок!

Оказалось, выбранная Снежком дорога представляла собой не более чем узкую полоску между двумя каньонами. Впереди ждал очередной вертикальный спуск – или подъем. Но Снежок, к величайшему облегчению Ринсвинда, отвернулся от обрыва и затрусил по его краю.

– О нет, прошу тебя, не надо…

Через бездну лежало рухнувшее дерево, этакий узенький и крайне ненадежный мостик. Снежок повернул к нему, даже не снизив скорости.

Дерево обоими своими концами принялось выбивать дробь о кромки склонов. Посыпались мелкие камешки. Снежок шариком преодолел образовавшийся разрыв и приземлился на противоположной стороне ровно за секунду до того, как ствол, ударившись о лежащие внизу валуны, разлетелся в щепки.

– Пожалуйста…

На противоположной стороне их ждала не очередная отвесная скала, а длинный, покрытый камнями склон. Застыв, Снежок снова принялся раздувать ноздри – и вдруг прямо на глазах у Ринсвинда каменистая осыпь пришла в движение.

Далеко внизу, на входе в узкий каньон появился летящий во весь опор табун.

Тем временем, разбрасывая во все стороны камешки, Снежок невозмутимо спускался по своему личному оползню. Первые камни ударились о дно каньона всего лишь через мгновение после того, как туда проскакала замыкающая табун лошадь.

Одеревеневший от ужаса и тряски Ринсвинд вгляделся вперед. Каньон заканчивался тупиком, то есть очередной отвесной стеной.

А камни все падали и падали, образуя подобие грубой стены. И когда скатился последний валун, Снежок грациозно приземлился прямо на него.

После чего посмотрел вниз – на запертый в каньоне, сбившийся в кучу табун. Ноздри у Снежка раздувались. Ринсвинд был почти уверен, что лошади не умеют хихикать, но Снежок, похоже, надрывался со смеху.

Всадники показались лишь десять минут спустя. К тому времени табун почти присмирел.

Всадники посмотрели на лошадей. Потом на Ринсвинда, который в ответ выдавил дрожащую улыбку.

– Будь спок, – пробормотал он.

И все‑ таки Ринсвинд не свалился со Снежка. Медленно‑ медленно, крепко сцепив ноги под лошадиным животом, он раскачивался из стороны в сторону, все увеличивая амплитуду колебаний, пока в конце концов не ударился головой о землю.

– Отлично ездишь верхом, друг!

– Не поможет ли мне кто‑ нибудь расцепить ноги? У меня такое чувство, что они там завязались мертвым узлом.

Двое всадников спешились и после некоторых усилий расцепили его лодыжки.

Предводитель пристально посмотрел на Ринсвинда.

– Назови свою цену за этого резвого скакуна, друг! – воскликнул он.

– Э‑ э… как насчет трех… э‑ э… кальмаров? – еще не совсем придя в себя, предложил Ринсвинд.

– Ты в своем уме? Три кальмара за этого выносливого дьяволенка? Да он тянет по крайней мере на двести!

– У меня с собой только три…

– Его, кажется, камнем ушибло, – сказал один из тех всадников, что помогли Ринсвинду расцепиться и теперь держали его на весу.

– Объясняю, друг, я хочу КУПИТЬ его у тя, – терпеливо разъяснил Угрыз. – Я те так скажу: двести чертовских кальмаров, мешок чертовской еды, а еще мы выведем тя на дорогу… Куда там он намыливался, а, Клэнси?

– В Пугалоу, – промямлил Ринсвинд.

– Э‑ э, послушай старика Угрыза, не надо те в Пугалоу, – отозвался Угрыз. – Нет там ничего интересного, а живут одни придурошные чмошники.

– А мне нравятся попугаи, – промямлил Ринсвинд. Ему очень хотелось, чтобы его опустили на землю. – Э‑ э… а как по‑ иксиански описать человека, который ослаб так, что вот‑ вот чокнется от усталости?

Всадники переглянулись.

– Может, «отлямзенный, как вомбачий хвост»?

– Не‑ е‑ ет, «отлямзенный» – это когда «раза словил», – возразил Клэнси.

– Точняк, что нет. После раза это ж… когда тебе… ну, когда ты… ну да, когда нос у тебя… Нет, это называется «свернуть кран».

– Э‑ э… – Ринсвинд схватился за голову.

– Да что ты мелешь? «Свернуть кран» – это когда «заглушки текут». А это когда ты нырнул и в уши тебе вода попала. – Несколько мгновений Клэнси неуверенно смотрел себе под ноги, словно что‑ то припоминая. Потом решительно кивнул. – Ну да, точняк!

– Не‑ е, друг, это называется «словить на грудь опоссума».

– Прошу прощения, – попытался напомнить о себе Ринсвинд.

– Фигня. «Словить опоссума» – это когда ты обтрехался по самое не балуй. А когда у тебя уши заложены, что чайник тети Маджи после недели сплошных пятниц, это называется «уйти в запор, как мул Моргана».