Терри Пратчетт 9 страница

А затем аркканцлером стал Наверн Чудакулли, который зарекомендовал себя абсолютно неубиваемым и тем самым положил конец вековым традициям. И постепенно все старшие волшебники подстроились под него – в противном случае он сразу начинал орать, – а кроме того, после стольких проведенных в убийственном режиме лет приятно было вкушать еду, не оглядываясь с подозрением на соседа: а не лишился ли он вдруг аппетита? – и отрадно было, просыпаясь, знать, что форма твоего тела по сравнению со вчерашней ничуть не изменилась, разве что добавилось немного жирку.

Зато у казначеевых ног словно бы разверзлась адская преисподняя. Буквально все в Наверне Чудакулли действовало ему на нервы. Если бы люди были едой, то казначей был бы яйцом в мешочек, а Наверн Чудакулли – жирным пудингом с чесночной подливой. Его голос можно было услышать из любого уголка Университета – и аркканцлер вовсе не орал: он так говорил. Он не ходил, а топал. Вечно терял важные документы, а потом заявлял, будто бы в глаза их не видел. Чтобы разогнать скуку, палил из арбалета в стенку. Чудакулли был агрессивно жизнерадостен. Никогда не болея сам, он считал, что и другие тоже не болеют, а ленятся. И, будучи напрочь лишенным всякого чувства юмора, он любил пошутить.

Как ни странно, последнее очень задевало казначея, который тоже не мог похвастаться чувством юмора. Чем отчасти и гордился. Он не принадлежал к числу любителей посмеяться, но, будучи человеком логико‑ механистической профессии, вполне представлял себе внутреннее устройство шутки. Чудакулли же шутил, как лягушка пишет годовые отчеты. Дебет с кредитом никогда не сходились.

В итоге казначей решил переселиться из Университета. В метафизическом смысле этого слова. Куда удобнее жить внутри собственной головы, где клубятся приятные облака и благоухают красивые цветы. И все равно что‑ то, должно быть, просачивалось из внешнего мира. Во время своей прогулки по джунглям, завидев муравья, казначей стрелой бросался вперед и начинал яростно прыгать на несчастном насекомом, по‑ видимому надеясь, что между муравьем и Наверном Чудакулли все же существует хоть и невообразимо далекая, но реальная связь.

Именно в один из таких моментов, в очередной раз пытаясь изменить будущее, казначей увидел странный зеленый шланг, извивающийся по земле.

– Гм‑ м?

Шланг был частично прозрачным и ритмично пульсировал. Приложив к подозрительному стеблю ухо, казначей услышал «бульк».

Несмотря на свое несколько расстроенное состояние, казначей сохранил инстинкты настоящего волшебника, а настоящему волшебнику свойственно случайно забредать во всякие опасные места. Казначей двинулся вдоль пульсирующего стебля.

Ринсвинд очнулся. Когда тебя пинают в ребра, сон, как правило, нейдет.

– Шттккые?

– На тебя чо, ведро воды опрокинуть?

Ринсвинд сразу узнал этот дружелюбный голос.

Разлепил глаза.

– О нет, только не ты! Ты плод моего воображения!

– Может, тебя еще раз пнуть в ребра? – предложил Скрябби.

Ринсвинд с трудом сел. Светало. Он лежал в кустах, сразу за трактиром.

На внутренней стороне век замелькало немое кино воспоминаний.

– Была драка… Безумный выстрелил в… в этого… в этого типа из АРБАЛЕТА!

– Он ему только ногу прострелил, чтоб тот не удрал, пока его будут бить. Вомбаты совсем не умеют пить, и в этом их проблема.

В дымном мраке Ринсвиндова разума ярким фейерверком вспыхнуло еще одно воспоминание.

– Точно, там были ЖИВОТНЫЕ! И они пили!

– И да и нет, – отозвался кенгуру. – Ну сколько раз тебе объяснять…

– Я весь внимание, – произнес Ринсвинд. Вдруг глаза его остекленели. – Нет, не внимание. Мочевой пузырь. Я сейчас.

Жужжание мух и широко известный запах привели Ринсвинда к небольшому сараю. Кое‑ кто называет такие заведения «ватерклозетами» – пока не посетит их лично.

Ринсвинд нырнул в сарайчик и тут же, взволнованно подпрыгивая, вынырнул обратно.

– Э‑ э… там на стульчаке паук…

– И чо, ты теперь будешь дожидаться, пока он закончит? Смахни шляпой – и вся недолга!

«И все же странные создания, эти человеческие существа, – думал Ринсвинд, прогоняя паука. – Даже посреди абсолютного ничто, когда в нашем распоряжении все кусты в округе тысячи миль, мы все равно будем мечтать о таком вот благе цивилизации».

– И не вздумай ломиться обратно, – грозно предупредил он паука, сначала убедившись, что тот его точно не слышит.

Поскольку человеческий мозг просто‑ напросто не способен концентрироваться на какой‑ то одной задаче, даже столь механической, очень скоро взгляд Ринсвинда начал блуждать по сторонам. Данный сарай не был исключением из правил, и местные посетители отхожих мест так же любили порисовать на стенах, как и прочие обитатели всей множественной вселенной.

Возможно, злую шутку сыграло освещение, но среди обычных надписей, выражающих тоску одних человеческих существ по другим человеческим существам, и рисунков, сделанных не столько по памяти, сколько под воздействием распалившегося воображения, – так вот, среди всего этого обнаружились довольно отчетливые изображения человечков в остроконечных шляпах.

Весь в задумчивости, Ринсвинд выскользнул из сарайчика и тихонько двинулся прочь через кусты.

– Ну что, будь спок, а? – Голос кенгуру прозвучал так близко, что Ринсвинд весьма порадовался своему предусмотрительному визиту.

– Я не поверил своим глазам!

– Они повсюду и везде. Они проникли в людские мысли и стали частью этого мира. От судьбы не убежишь, друг.

Возражать Ринсвинд не стал.

– Придется тебе с этим разобраться, – продолжал Скрябби. – Ведь причина – это ты.

– Я?! Но это со мной вечно что‑ то происходит, а не наоборот!

– Знаешь, мне достаточно тебя разок лягнуть, чтобы вышибить из тебя весь дух. Хочешь убедиться?

– Гм‑ м… Нет.

– А ты не замечаешь, что своими попытками удрать ты каждый раз только осложняешь ситуацию?

– Да, но от любой ситуации, какой бы сложной она ни была, можно убежать, – возразил Ринсвинд. – В этом и заключена красота системы. Умираешь ты раз и навсегда, а убегать можно вечно.

– А ты не слышал другого изречения: трус умирает тысячу раз, а герой – только однажды?

– Зато его «однажды» смертельнее!

– И не стыдно тебе?

– Нет. Я отправляюсь домой. Найду город под названием Пугалоу, там найму лодку и поплыву домой.

– Пугалоу?

– Только не говори, что такого города нет.

– Ну что ты! Город большой. Так ты туда направляешься?

– И не пытайся меня остановить!

– Вижу, друг, ты уже все для себя решил, – сказал Скрябби.

– Читай по губам! Я ИДУ ДОМОЙ!

– Усы мешают.

– В таком случае читай по бороде!

Кенгуру пожал плечами.

– Что ж, похоже, у меня нет выхода. Придется и дальше тебе помогать.

Ринсвинд приосанился.

– Сам справлюсь, – сказал он.

– Но ты ж не знаешь, куда идти.

– Спрошу у кого‑ нибудь!

– А еда? Ты ведь умрешь от голода.

– А‑ а, вот здесь ты заблуждаешься! – отрезал Ринсвинд. – Я обладаю одной удивительной способностью. Гляди!

Приподняв ближайший камень, он сунул под него руку, достал оттуда свой обед и с аппетитом откусил.

– Ну что, убедился?

– Более чем.

– То‑ то!

Скрябби кивнул.

– Впервые вижу, чтоб с таким наслаждением ели скорпиона.

Бог, примостившись на самой верхушке дерева, трудился над особо многообещающим жучком, когда далеко внизу протопал казначей.

НАКОНЕЦ‑ ТО. Один из них нашел его подарок!

Бог довольно долго наблюдал за попытками волшебников построить лодку, но так и не понял, чем они там занимались. Очевидно было одно: особый восторг у них вызывали различные плавучие предметы. Что ж, его подарок умеет плавать…

Он подбросил жучка в воздух. Тот ожил и, ознаменовав начало своей жизни бодрым жужжанием, устремился прочь – яркий радужный мазок на фоне верхушек деревьев.

Бог плавно спустился с дерева и последовал за казначеем.

Он еще не решил, как поступить с этими созданиями, но остров, к величайшему сожалению и вопреки всем тщательно спланированным мерам предосторожности, преподносил сюрприз за сюрпризом. Еще из своих наблюдений за волшебниками бог сделал вывод, что они животные общественные. Каждый индивидуум в их социуме выполнял определенную задачу. Рыжий и волосатый должен был лазить по деревьям, а задумчивый, что так не любил муравьев, должен был в эти деревья врезаться. Вероятно, причины такого распределения ролей вскорости станут более понятны.

– А, казначей! – добродушно поприветствовал декан. – Как насчет небольшого путешествия по лагуне?

Уставившись на еле видное над водой бревно, казначей задумался. Порой, в случае острой необходимости, господину Мозгу удавалось скоординировать свои действия с господином Ртом.

– У меня когда‑ то была лодка, – наконец сообщил он.

– Замечательно! У нас тут как раз есть одна на примете, и ты…

– Зеленая.

– Неужели? Что ж, можно…

– И я нашел еще одну. Тоже зеленую, – продолжал казначей. – Она плавает по воде.

– Ну конечно, конечно плавает, – ласково произнес Чудакулли. – Большая лодка и с множеством парусов. Наверное. А теперь, декан…

– Парус один, – покачал головой казначей. – А спереди большая голая женщина.

Витающий над собеседниками бог неслышно выругался. ЭТУ деталь он даже не планировал. Порой хочется просто бросить все и заплакать.

– Женщина? Голая? – переспросил декан.

– Спокойно, декан, – вмешался главный философ. – Скорее всего, он просто переборщил с пилюлями из сушеных лягушек.

– Она качается на воде, – рассказывал казначей. – Вверх‑ вниз, вверх‑ вниз.

Декан перевел взгляд на собственное творение. Вопреки ожиданиям, оно вверх‑ вниз не качалось. Оно оставалось неподвижным, а вверх‑ вниз колыхалась вода, то захлестывая бревно, то откатываясь.

– Это остров, – произнес он. – Вполне возможно, что кто‑ то сюда приплыл. Так что там за голая женщина? Она смуглокожая?

– Декан!

– Интересуюсь исключительно в научных целях, главный философ. Это ведь очень важная биогеографическая информация.

Казначей выждал, пока его мозг опять включится.

– Она зеленая, – нерешительно сообщил он.

– Для человеческого существа, не важно, одетого или нет, цвет не вполне естественный, – отметил главный философ.

– А может, у нее морская болезнь? – предположил декан.

В его душе зародилось легкое томление, и он никак не хотел расставаться с этим сладким чувством.

– Вверх‑ вниз, вверх‑ вниз, – добавил казначей.

– Думаю, нам стоит взглянуть, – решил декан.

– А госпожа Герпес? Она еще не выходила из шалаша.

– Если хочет, она тоже может пойти с нами, – милостиво разрешил декан.

– Вряд ли госпожа Герпес так обрадуется голой женщине, хотя бы и зеленой, – сказал главный философ.

– А что в этом такого? Уж по крайней мере одну голую женщину она в своей жизни видела. Хотя, разумеется, не зеленую.

Главный философ чопорно выпрямился.

– Я не допущу, чтобы так отзывались о даме!

– Как отзывались? Она ведь наверняка…

Декан осекся. Пальмовые листья на шалаше раздвинулись, и на лужайку шагнула госпожа Герпес.

Ее волосы, похоже, украшал цветок. По‑ видимому, выполняющий роль царственной тиары. Некоторые изменения коснулись и ее одежды.

Начать с того, что одежды стало существенно меньше.

Поскольку название ее нового одеяния происходило от названия острова, на Плоском мире не существующего, волшебники никогда не слышали о бикини. К тому же то, что госпожа Герпес соорудила из своей прежней одежды, было гораздо существеннее бикини. Скорее оно имело отношение к Новой Зеландии, поскольку состояло из двух довольно больших и почтенных половин, разделяемых узким каналом. Оставшиеся части своего бывшего одеяния она обмотала вокруг талии – на манер саронга.

Одним словом, все было вполне прилично. Но странное дело, общее впечатление складывалось совершенно обратное. Похожего эффекта госпожа Герпес достигла бы, прикрывшись фиговым листком шести футов шириной. Он все равно остался бы фиговым листком.

– Йа вот подюмала, здесь так жарко, надо одеться ЧЮТЬ‑ ЧЮТЬ иначе, – сообщила она. – Разюмеется, мне бы и в голову не пришьло одеваться так в Универьситете, но посколькю мы здесь немного задержимься, йа как раз вспомьнила одну чюднюю иконографию королевы Зазумбы Сумтрийской. Как вы дюмаете, где здесь можьно принять ванню?

– Ммяяя, – отозвался главный философ.

Декан прокашлялся.

– В джунглях есть небольшой водоем.

– С кувшинками, – добавил заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Розовыми.

– Ммяяя, – снова выразился главный философ.

– И с водопадом, – уточнил декан.

– Ммяяя.

– И с мыльным кустом, если уж на то пошло.

Они проводили ее взглядом.

– Вверх‑ вниз, вверх‑ вниз, – прокомментировал казначей.

– Прекрасная фигура, – заметил Чудакулли. – Без туфель у нее совсем другая походка – вы не находите? Эй, главный философ, ты как там себя чувствуешь?

– Ммяяя?

– Похоже, ты перегрелся. Рожа у тебя совсем красная.

– Я, ммяяя… мне… проклятье, эта жара и вправду меня доконает. Пожалуй, мне тоже не мешало бы окунуться…

– В лагуне, – с нажимом произнес Чудакулли.

– Но ведь соленая вода очень вредна для кожи, аркканцлер.

– Может, и так. И тем не менее. Или сходишь на водоем после того, как вернется госпожа Герпес.

– Меня это даже как‑ то оскорбляет, аркканцлер. По‑ видимому, ты считаешь, будто я…

– Довольно, – заключил Чудакулли. – Ну что, мы идем смотреть на лодку?

Полчаса спустя волшебники собрались на противоположном берегу.

Она и в самом деле была зеленой. И покачивалась вверх‑ вниз. Но до настоящего корабля суденышко не дотягивало. Казалось, его строитель следовал детальным инструкциям из книги по кораблестроению, в которой не было ни одной иллюстрации. Некоторых важных деталей недоставало – точнее, они были как будто смазаны. Например, резная фигура и в самом деле имела отношение к женскому полу, хотя, к разочарованию декана, детализация исполнения была примерно такой же, как у полураздавленной медузы.

При виде этой фигуры главный философ сразу вспомнил госпожу Герпес, хотя в данный момент камни, деревья, облака и кокосовые орехи также напоминали ему о госпоже Герпес.

И наконец, парус. Которым был огромный лист. Но как только вы осознавали его растительную природу, в голову сразу начинали лезть мысли о средствах передвижения, в назначенный час возвращающихся в свое исходное тыквенное состояние…

Думминг прочистил горло.

– Существуют растения, которые разбрасывают семена по воде и таким образом распространяются, – нерешительно начал он. – Взять, к примеру, кокос обычный, так вот он…

– А резная фигура у него на носу тоже имеется? – осведомился Чудакулли.

– Гм‑ м… У одного мангрового подвида действительно наличествует нечто вроде киля, с помощью которого…

– А парус? И там брамс‑ бомсели всякие?

– Гм‑ м… Нет.

– А что ты скажешь по поводу вон тех цветов наверху? – продолжал Чудакулли.

Там, где следовало бы находиться корзине, в которой обычно сидит впередсмотрящий, красовался букет похожих на смесь тромбонов и нарциссов зеленых цветов.

– А не все ли нам равно? – вступил в разговор заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Пускай на самом деле это гигантская тыква, но она ведь сейчас корабль, и там найдется место нам всем. – Его лицо просияло. – Даже если придется набиться как семенам в овощ.

– Появление этого судна представляется весьма загадочным, – пробормотал Чудакулли. – Интересно, откуда оно взялось?

– Я сказал, даже если придется набиться как семенам в овощ, – повторил заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Есть такая загадка: «Без окон, без дверей…»

– Да‑ да, знаю, – перебил Чудакулли, не отводя взгляда от покачивающегося на воде судна.

– Я только хотел пошу…

– Спасибо, завкафедрой, мы очень ценим твой вклад.

– Вообще‑ то, лодка на вид довольно вместительная, – произнес декан, игнорируя обиженное лицо завкафедрой. – Я за то, чтобы погрузить на нее провизию, затем погрузиться самим и отчалить.

– И куда мы поплывем? – поднял бровь Чудакулли.

– Туда, где всякие жуткие рептилии не превращаются ни с того ни с сего в куриц! – отрезал декан.

– А ты предпочитаешь обратный процесс? – осведомился Чудакулли.

Он двинулся вброд к лодке. Зайдя в воду по грудь, аркканцлер постучал посохом по корпусу.

– Как‑ то ты чересчур подозрителен, Наверн, – заметил декан.

– В самом деле? Господин Тупс, сколько видов плотоядных растений тебе известно?

– Под сотню, аркканцлер.

– И они объедают свои жертвы по самые?..

– В случае с сумтрийским деревом цапу даже этих самых не остается, аркканцлер. Кстати, молотобой, что произрастает на Бхангбхангдуке, иной раз также не пренебрегает человеком, если тот зазевался и не разглядел среди листвы кувалду. А уж растений, способных употреблять в пищу всяких мелких тварей типа крысы, – таких хоть пруд пруди. Допустим, пирамидальный душегубный плющ обычно охотится только на своих сородичей, тех, что поглупее, но…

– Лично я считаю это очень подозрительным, – перебил Чудакулли. – Это растение появилось здесь как раз в тот момент, когда нам понадобилась лодка. Шоколадные кокосы – КУДА НИ ШЛО, сигареты с фильтром – ладно! Но корабль с резной фигурой на носу?

– А без резной фигуры какой же это корабль? – заметил главный философ.

– Согласен, но откуда растению‑ то это знать? – возразил Чудакулли, возвращаясь на берег. – В общем, меня на такое не купишь. Кроме того, я хочу разобраться, что здесь происходит.

– ПРОКЛЯТЬЕ!

Все услышали этот голос – тоненький, гнусавый и раздраженный. Он доносился как будто со всех сторон сразу.

Затем в воздухе замелькали белые бледные огоньки. Они завращались, образовали карусель – они крутились все быстрее и быстрее, а потом взорвались.

Бог моргнул. Пытаясь обрести равновесие, покачался вперед‑ назад.

– Проклятье, – произнес он. – Как я выгляжу?

Подняв руку на уровень глаз, он несколько раз согнул и разогнул пальцы.

Пальцы потрогали лицо, лысую голову, задержались на длинной белой бороде.

– А это что? – спросил он.

– Э‑ э… Ты о бороде? – переспросил Думминг.

Бог перевел взгляд вниз, на свое долгополое белое одеяние.

– О, патриаршьи одежды? Что ж… Гм, ладно…

Приняв более‑ менее грозный вид, он сосредоточил взгляд на Чудакулли. Огромные белые брови сошлись в одной точке, будто рассерженные гусеницы.

– Иззыдите Немедля, Не То Изведаете На Себе Мой Гнев! – напыщенно воскликнул он.

– Почему?

Вид у бога стал ошарашенный.

– Почему?! В этой ситуации не положено задавать подобных вопросов!

– Почему?

На лице бога отразилась легкая паника.

– Ну, потому что… Иззыдите, Не То Приду Я К Вам с Мечом Огненным!

– По‑ моему, это уж слишком, – пожал плечами Чудакулли. – Я бы предпочел бутылочку винца.

Бог задумался.

– Что‑ что? – переспросил он.

– Или торт, – поддержал декан. – Когда идешь к кому‑ то в гости, никогда не помешает захватить с собой тортик.

– Это смотря какой торт, – возразил главный философ. – В бисквите, как мне кажется, есть что‑ то оскорбительное. Предпочтительнее что‑ нибудь с марципаном.

– Иззыди, не то я приду к тебе с тортом? – неуверенно произнес бог.

– Все лучше, чем с какой‑ то огненной палкой, – ответил Чудакулли.

– Если только торт не бисквитный, – уточнил главный философ.

Проблема состояла в том, что бог никогда раньше волшебников не встречал, тогда как волшебники еще в студенческие времена более‑ менее еженедельно встречались с собеседниками, которые только и делали, что грозили им всякими ужасами. Огонь и меч кажутся детскими игрушками по сравнению с угрозами всяких демонов оторвать вам голову и проделать с ней крайне неприятные вещи.

– Послушайте! – воскликнул бог. – Я, видите ли, здесь бог. Вы это понимаете? По сути, я всемогущий!

– А я всегда любил такие торты, ну, знаете, с розовыми и белыми квадратиками… – бубнил главный философ. Ну какой из тебя волшебник, если ты не доводишь свою мысль до логического завершения?

– По‑ моему, ты слегка маловат, – заметил декан.

– Сбоку сахарные марципанчики, о‑ о, пальчики оближешь…

Бог наконец понял, что еще его беспокоит. Никогда не следует забывать о масштабе. Если ты три фута ростом, вряд ли к тебе проявят большое почтение.

– Проклятье! – опять воскликнул он. – Почему я такой маленький?

– Размер значения не имеет, – откликнулся Чудакулли. – Но почему‑ то люди, произнося эту фразу, всегда очень противно ухмыляются. Интересно, почему бы это?

– И ты абсолютно прав! – воскликнул бог, немало воодушевленный этой новой мыслью, которую подкинул ему Чудакулли. – Вот посмотри на амеб! Отвлечемся от того, что по причине их крайне малого размера ты этого сделать не сможешь… Отлично приспосабливающиеся, эффективно функционирующие и практически бессмертные организмы. Чудесные создания, эти амебы. – Глазки бога увлажнились. – День, когда я их сотворил, был одним из самых удачных моих дней.

– Прошу прощения, но КАКОЙ ИМЕННО ты бог? – полюбопытствовал Думминг.

– И вообще, где торт? – добавил главный философ.

Бог внимательно посмотрел на обоих.

– Я имел в виду, ЧЕГО ИМЕННО ты божество? – уточнил Думминг.

– А я имел в виду, где торт, с которым ты должен был к нам прийти?

– Главный философ?

– Да, аркканцлер?

– Торт сейчас не главное.

– Но он ведь сам сказал…

– Твои ценные комментарии приняты на борт, главный философ. И будут вышвырнуты за оный немедленно по выходу из гавани. Эй, бог, не обращай на него внимания, продолжай.

Глаза божества уже метали молнии, обещая местных масштабов ураган, но потом бог вдруг как‑ то осел. Он бессильно опустился на ближайший валун.

– Мои угрозы просто смешны, правда? – мрачно спросил он. – И не надо меня утешать. Я сам все понимаю. Я и в самом деле мог бы устроить вам тут легкую истерику с громом и молниями. Но какой в этом смысл? Дома потом все равно отстраивают, а у людей на душе остается неприятный осадок. И сказать по правде, я в некотором роде атеист.

– Я тебя правильно понял? – переспросил Чудакулли. – Ты бог‑ атеист!

Бог обвел взглядом лица собеседников.

– Знаю, знаю, – сказал он. – Не похоже, да? – Он погладил свою белую бороду. – Надо же, какая длинная отросла…

– Что, забыл сегодня побриться? – сочувственно предположил Чудакулли.

– Вообще‑ то, я хотел появиться перед вами в виде, который вы, люди, считаете божественным, – объяснил бог. – А длинная борода и ночная рубашка считаются в таких случаях непременными атрибутами. Неужели какая‑ то растительность на лице должна внушать почтение? Не говоря уже о ночной рубашке…

– Борода – это символ мудрости, – заметил Чудакулли.

– Так говорят, – уточнил Думминг, который, как ни пытался, так и не смог вырастить даже самую жидкую бородку.

– Мудрость: прозрение, знания, образование, – задумчиво перечислил бог. – А! То есть длинные волосы улучшают познавательные способности? Выступают в роли антенн?

– Никогда об этом не задумывался, – признался Чудакулли.

– Или борода должна расти по мере накопления мудрости?

– Не уверен, что в данном случае мы имеем дело с проявлением причинно‑ следственного закона, – произнес Думминг.

– Боюсь, я не так хорошо ориентируюсь в ситуации, как хотелось бы, – печально откликнулся бог. – Откровенно говоря, в общем и целом религия мне противна. – Он тяжело вздохнул и от этого словно бы еще уменьшился. – О, я стараюсь изо всех сил, но в иные дни все как будто из рук валится… Прощу прощения, из моих дыхательных трубок, по‑ моему, истекает некая жидкость…

– Может, тебе высморкаться? – предложил Думминг.

– Как‑ как? – Бог с ужасом принялся оглядываться по сторонам.

– Ты просто берешь… Слушай, вот мой носовой платок, бери его, прикладывай к носу и… вроде как выдыхай прямо в него.

– Выдыхать? – повторил бог. – Любопытно. И какой странный белый лист.

– Это не лист, это носовой платок. Из хлопка, – объяснил Думминг. – Он не вырос… а сделан.

Думминг осекся. Он знал, что носовые платки делают, каким‑ то образом обрабатывая хлопок, и что‑ то смутно припоминал про ткацкие станки, но когда доходит до дела, все сводится к посещению какой‑ нибудь лавки, куда приходишь и говоришь: «Дюжину белых двойных, пожалуйста, и сколько стоит вышить в уголках инициалы? »

– В смысле… создан? – Внезапно в голосе бога прозвучала подозрительность. – Вы что, тоже боги?

Рядом с его ногой из земли вырвался побег и принялся быстро расти.

– Нет, что ты, – замахал руками Думминг. – Надо просто… гм‑ м… взять хлопок, потом… потом, наверное, его отбивают специальным молотком… и носовой платок готов.

– А‑ а, понятно, вы существа, использующие орудия.

Бог слегка расслабился. Побег уже вымахал ему по пояс и дал почки, из которых пробивались листики.

Бог громогласно высморкался.

Волшебники сгрудились в кучку. Богов они, разумеется, не боялись, но все же следовало принимать во внимание, что боги непредсказуемы и переменчивы, а посему лучше держаться от них подальше. И вообще, трудно по‑ настоящему бояться того, кто на глазах у тебя оглушительно сморкается.

– Ты и в самом деле местный бог? – недоверчиво спросил Чудакулли.

Бог вздохнул.

– Увы, – ответил он. – Я думал, это будет легко. Всего‑ то один островок. Но, может, стоит начать сначала? Сделать все КАК ПОЛОЖЕНО. Потому что сейчас все идет из рук вон плохо.

На бойком растении распустился неприметный беленький цветочек.

– Начать сначала?

– Да. Знаешь, есть такая штука… божественность. – Бог махнул рукой в сторону Пупа. – Я раньше там работал, – признался он. – Обыкновенная божественная работа. Да ты, наверное, и сам в курсе: это когда лепишь людей из глины, обрезков ногтей и прочего в том же роде. А потом сидишь на вершине горы и швыряешь в них молнии. Хотя, должен признаться, – склонившись поближе, бог несколько понизил голос, – лишь немногие боги на такое способны.

– Правда? – зачарованно переспросил Чудакулли.

– Это очень нелегко – создать молнию. Гораздо проще выждать, когда она сама ударит в какого‑ нибудь бедолагу, а потом грозно так, громоподобным голосом сказать из облаков: мол, сам виноват, ибо как грешник. Наверняка он хоть раз в жизни да провинился… – Бог опять высморкался. – На самом деле все это очень угнетает. Но, думаю, началось все с того, когда я попытался вывести легковоспламеняемую корову.

Он обвел взглядом озадаченные лица собеседников.

– Огненные жертвоприношения. Люди приносили нам жертвоприношения. А коровы, видишь ли, не очень‑ то хорошо горят. По природе они довольно сырые создания. Никаких дров не напасешься.

Волшебники все так же вопросительно смотрели на него. Бог предпринял еще одну попытку объясниться.

– Честно сказать, я никогда не мог взять в толк, зачем все это надо. Все эти вопли из облаков, кары небесные… Ну и чего этим можно добиться? А хуже всего… Знаете, что было самое худшее? Стоило только ПРЕКРАТИТЬ яриться и насылать небесные кары, как люди уходили от тебя и начинали молиться другому богу. Не верится, правда? «Вот когда было больше небесных кар, жизнь была куда лучше», – говорили они. Или: «Будь побольше небесных кар, на улицах было бы куда безопаснее». А попадала какая‑ нибудь случайная молния в беднягу‑ пастуха, оказавшегося не в том месте не в то время, так священнослужители сразу оживлялись: «И поделом этим пастухам, уж мы‑ то их давно подозревали, наконец‑ то боги по‑ настоящему разгневались, надо бы построить храм побольше, спаси, господи, и сохрани».

– Эти священнослужители, они все такие, – фыркнул декан.

– Но зачастую они ИСКРЕННЕ в это верили! – почти простонал бог. – Это так угнетает. Думаю, когда мы создавали человека, то с самого начала совершили какую‑ то ошибку. Грозовой фронт, некстати оказавшиеся на улице пастухи – не успеешь и глазом моргнуть, как повсюду расставлены жертвенные алтари, а дыма столько, что глаза слезятся. – Бог еще раз высморкался в последний сухой клочок платка Думминга. – Я так от этого устал! Бог ведает, я старался изо всех сил, а поскольку бог – это я, уж я‑ то знаю, о чем говорю. «Да Услышишь Ты Громовы Звуки, Да Приникнешь Немедля К Земле Сырой», – советовал я. – «Да Устраивай Ямы Помойны От Колодца Подале». Не говоря уж: «Да Не Собачься С Близкими Своими, Проживешь Дольше».

– И как, помогло?

– Не уверен. Очень скоро всех моих подопечных перерезали последователи бога из соседней долины. Он, видите ли, велел им убивать всякого, кто в него не верил. Мерзкий тип.

– А как же горючие коровы?

– Горючие кто? – переспросил погруженный в глубокое уныние бог.