Terry David John Pratchett 11 страница

– Все верно, но тут, в трубе, для всадников не хватило бы места.

Звуки были какими‑ то пустыми и ухающими. Словно зачарованный, Два Маленьких Вана следовал за ними, не замечая, что ступает прямо по отполированному специальной щеточкой гравию, за что создатель сада – еще один славящийся своей миролюбивостью правитель – не замедлил бы отрубить ему ноги по колено.

– Слушайте, нельзя ли идти побыстрее? Мне хотелось бы очутиться подальше от котелка, когда он рванет. Кроме того, у меня совсем не было времени поэкспериментировать с запалом.

– Кстати, Проф, насчет котелка я так ничего и не понял.

– Я рассчитываю, что все эти фейерверки пробьют в стене приличных размеров дыру.

– Отлично! Но тогда что мы делаем в этой трубе? Почему мы не там?

– Потому что стражники тут же кинутся на грохот взрыва.

– Шикарно придумано! Разворачиваемся и бежим обратно!

– Нет! Нам надо быть здесь, Коэн. Это называется «отвлечь внимание противника». Это более цивилизованный способ штурмовать города.

Два Маленьких Вана прижался ухом к земле.

– Эй, Проф, а какое наказание полагается за вторжение в Запретный Город?

– Наверное, что‑ нибудь вроде повешения, потрошения и четвертования. Все это в произвольном порядке. Так что нам лучше…

Послышался приглушенный плеск.

– А что это за потрошение? Мы что, курицы, чтобы нас потрошить?

– По‑ моему, это когда из тебя вытаскивают все внутренности и показывают их тебе.

– Зачем?

– А кто его знает. Наверное, чтобы проверить, хорошо ли ты знаешь себя изнутри.

– Что, вроде как: «Ага, это мои почки, ну да, а вот это я ел на завтрак»?

– А что такое четвертование? Это когда все вокруг скидываются тебе по четвертаку?

– Насколько мне известно, скорее это ты скидываешься, пока совсем не закончишься.

На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь плеском от шести пар ног и ритмичным скрипением чего‑ то смахивающего на колесо.

– Ну а подвешивают‑ то известно за что…

– Прошу прощения, не расслышал?

– Ур, ур, ур… извиняюсь, извиняюсь.

Два Маленьких Вана запнулся о двухсотлетний бонсай и больно приложился головой о булыжник, поистине монументальный в своей окаменелости. Через несколько секунд, когда он пришел в чувство, голосов уже не было слышно. А были ли голоса?

Призраки… Расплодились дальше некуда. Надо будет послать сюда садовника с фейерверками, то‑ то они попляшут.

А вообще, подытожил он свои предыдущие размышления, уж лучше всю жизнь искать рифму к слову «всадница», чем быть мастером имперского протокола.

Переулки Гункунга озарились яркими огнями коптящих факелов. Ринсвинд приблизился к стене Запретного Города. За его спиной радостно шушукалась и переговаривалась Красная Армия. Уж кто‑ кто, а Ринсвинд знал точно: ни на какое сознательное волшебство он, Ринсвинд, не способен. Магия у него получалась только благодаря чистой случайности.

Так что, даже если он произнесет какие‑ нибудь волшебные слова и величественно взмахнет рукой, результатом будет только то, что стена станет несколько менее дырявой, чем она есть сейчас.

Конечно, ему очень не хотелось разочаровать Цветок Лотоса – чье тело наводило Ринсвинда на мысли о тарелке соблазнительно изогнутых, хрустящих чипсов, – но она уже не маленькая, пора бы ей знать, что на волшебников полагаться нельзя.

В общем, он скажет что‑ нибудь, взмахнет рукой, ну а потом можно будет удирать. К вящему своему удивлению, он вдруг обнаружил, что ему доставляет удовольствие представлять, как, удирая, он на бегу ткнет Двух Огненных Трав пальцем в глаз. А еще крайне удивительно то, что его, Ринсвинда, до сих пор не вывели на чистую воду.

Стена Запретного Города лишь изредка прерывалась воротами. Жизнь Гункунга билась о нее, словно мутное море; палатки, прилавки, лотки были повсюду. До сих пор Ринсвинду казалось, что граждане Анк‑ Морпорка почти всю свою жизнь проводят на улицах, но по сравнению с гункунгцами они выглядели форменными агорафобами. Похороны (проходящие под неизменный аккомпанемент фейерверков), свадьбы и религиозные церемонии ничуть не мешали обычным базарным делам, так что трудно было понять, где празднуют свадьбу, где режут скот, а где просто спорят до хрипоты.

Две Огненные Травы указал на отрезок стены со сложенным рядом штабелем дров.

– Вот тут будет нормально, – ухмыльнулся он. – Ты, главное, не перенапрягайся. Небольшой дыры вполне хватит.

– Но вокруг же сотни людей!

– Разве для такого великого волшебника это проблема? Или ты смущаешься, когда на тебя смотрят?

– Лично я нисколько не сомневаюсь, что Великий Волшебник поразит нас до глубины души, – сказала Бабочка.

– Увидев, какой силой обладает Великий Волшебник, люди будут рассказывать об этом своим детям и внукам! – поддержала Цветок Лотоса.

– Еще бы, – пробормотал Ринсвинд. Члены ячейки замолчали, хотя понять это можно было, только посмотрев на их рты. В звуковую дыру, оставленную их молчанием, немедленно хлынул рыночный шум.

Ринсвинд закатал рукава.

Как там начиналось это заклинание, которое используется для расчистки местности? …

Он исполнил неопределенно‑ махательный жест.

– Я бы советовал всем отойти подальше, – обращаясь к Красной Армии и при этом неприятно улыбаясь, произнес Две Огненные Травы.

– Кванти каникула аллегро‑ аллегро? – нерешительно произнес Ринсвинд. – Э‑ э…

Он в отчаянии уставился на стену. Как обычно бывает с людьми в минуты смертельного ужаса, все его чувства обострились до предела. И тут своим обострившимся зрением Ринсвинд увидел странный котелок. Котелок был завален поленьями, и от него шел подозрительно тлеющий шнур.

– Э‑ э, – выдавил он, – тут, похоже…

– Что, какие‑ то проблемы? – противным голосом осведомился Две Огненные Травы.

Ринсвинд гордо вскинул подбородок.

– … – произнес он.

Раздался звук, такой звук издает железо, приземляющееся на тарелку, и все вокруг заволокло белым дымом.

Потом белое превратилось в красное с прожилками черноты, и по ушам Ринсвинда словно хлопнули две гигантские ладони.

Месяцеобразный, алого цвета осколок серпом прошелся по его шляпе, срезав самый кончик, и умчался в сторону ближайшей хижины, которую тут же охватило пламя.

Сильно запахло палеными бровями.

Когда пыль несколько осела, Ринсвинд увидел довольно большую дыру в стене. Кирпичная кладка по краям дыры, раскалившаяся докрасна, постепенно начала остывать, издавая при этом звонкое «глинк‑ глинк».

Ринсвинд перевел взгляд на свои покрытые сажей руки.

– Вот это да, – сказал он. После чего добавил:

– Все в порядке!

– Ну, что вы на это скажете? – торжествующе вопросил он, оглядываясь, но его голос сразу затих, когда стало ясно, что все зрители попадали на землю лицами вниз.

Единственным свидетелем торжества Ринсвинда была утка, сидящая неподалеку в клетке. Частично защищенная прутьями от летящей сажи, утка из белой превратилась в равномерно полосатую.

Он всю жизнь мечтал творить волшебство именно так. И в воображении у него всегда получалось идеально. Вот только в жизни ни одно заклинание почему‑ то не срабатывало…

В проеме показались несколько стражников. Один – судя по звероподобности шлема, офицер – воззрился сначала на обугленную дыру, а потом на Ринсвинда.

– Это ты сделал? – осведомился он.

– Держись подальше! – прокричал Ринсвинд, опьяневший от сознания собственного могущества. – Я Великий Волшебник, вот кто я такой! Видишь палец? Не вынуждай меня его попользовать!

Офицер кивнул своим людям:

– Взять его. Ринсвинд попятился.

– Предупреждаю тебя! Всякий, кто меня коснется, до конца жизни будет жрать мух и прыгать с кочки на кочку!

Стражники уставились на него с решимостью людей, готовых рискнуть. Неопределенные магические угрозы страшили их куда меньше, чем вполне определенная перспектива подвергнуться пыткам за неповиновение приказу.

– Назад! Я сейчас ка‑ ак! … Ну ладно, вы меня сами вынудили…

Он взмахнул рукой. Несколько раз щелкнул пальцами.

– Э‑ э…

Стражники, на всякий случай ощупав себя и убедившись, что в их облике ничего не изменилось, схватили Ринсвинда.

– Некоторые заклинания действуют не сразу, – предостерег он, почувствовав, как на запястьях сомкнулись цепкие пальцы.

– А может, я познакомлю вас с одним известным высказыванием? – в отчаянии вопросил он. Его ноги оторвались от земли. – Уверяю, это очень интересно…

Ринсвинда, растерянно перебирающего ногами в воздухе, доставили к офицеру.

– На колени, мятежник! – приказал офицер.

– Я бы не против, но…

– Я видел, что ты сделал с капитаном Четыре Белые Лисицы!

– С кем? С какими лисицами?

– Отведите… его… к императору. Ринсвинда потащили прочь. Последнее, что он заметил, это как из проема в стене появились новые стражники и решительным шагом направились к Красной Армии. Мечи их ярко сверкали на солнце…

Железный кругляш, подпрыгнув, грохнулся на пол.

– Осторожнее, ты!

– Я не привык к осторожности! Брюсу‑ Гуну было плевать…

– Слушай, ты уже всех достал со своим Брюсом!

– И тебя я тоже любил!

– Чиво?

– Эй, есть тут кто‑ нибудь?

Коэн высунул голову из трубы. Помещение было темным и влажным, а еще в нем было полным‑ полно всяческих труб и стоков. Деловито журчала вода, питающая многочисленные фонтаны и цистерны Гункунга.

– Никого, – разочарованно прокомментировал Коэн.

– Отлично. Все вылезают из трубы.

Послышались гулкие, порождающие богатое эхо ругательства. После чего раздался противный скрежет. Это в подвал путем сложных маневров втаскивали инвалидное кресло Хэмиша.

Профессор Спасли чиркнул спичкой. Орда рассыпалась в разные стороны и принялась обследовать обстановку.

– Поздравляю, господа, – сказал он. – Похоже, мы действительно попали во дворец.

– Ага, – отозвался Маздам. – Мы одержали славную победу над этой ё… столь любимой мной трубой. И что теперь?

– Ну, можно ее изнасиловать, – с надеждой в голосе произнес Калеб.

– Эй, гля, эта штуковина с колесом вращается…

– Кстати, чем тебе так приглянулась труба?

– Слушайте, а что делает этот рычаг?

– Чиво?

– А что, если разыскать дверь, ломануться я наружу и всех поубивать?

Профессор Спасли закрыл глаза. Во всей ситуации было что‑ то знакомое, и только сейчас он понял, что именно. Однажды он устроил классу экскурсию в городской арсенал. В сырую погоду правая нога до сих пор ноет.

– Нет, нет, нет, – воскликнул он. – Допустим, мы, как ты выражаешься, ломанемся наружу и что? Какой в этом толк? Малыш Вили, пожалуйста, не надо тянуть за этот рычаг.

– Ну, мне было бы приятно, это во‑ первых, – отозвался Коэн. – За целый день никого не убил. Стражник не считается, делов‑ то – стражника убить…

– Не забывай, мы здесь, чтобы красть, а не убивать, – напомнил Профессор Спасли. – А теперь попрошу всех снять с себя эти древние кожаные лохмотья и надеть прекрасную новую одежду.

– Лично я против, – пробурчал Коэн, неохотно натягивая рубаху. – Как теперь люди поймут, кто я такой?

– Во‑ во, – поддержал Малыш Вилли. – Без кожи и кольчуг все будут думать, что мы всего лишь кучка жалких стариков.

– Вот именно, – кивнул Профессор Спасли. – Это подводная часть нашего Плана.

– Ага, – догадался Коэн. – Это что‑ то связанное с теми самыми водяными проводами?

– Примерно.

– Какие‑ то подводные планы… Нет, мне это определенно не нравится, – подал голос Старик Винсент. – Предположим, мы победим? Ну и какую песню сложат менестрели о людях, которые вторглись в город по трубе?

– Гулкую, с эхом, – отозвался Малыш Вилли.

– Ничего подобного, – решительно заявил Коэн. – Хорошенько платишь менестрелю, и он поет о тебе только то, что ты пожелаешь.

Отсыревший лестничный пролет вел к двери. Профессор Спасли тихонько поднялся наверх и приложил ухо к доскам, внимательно прислушиваясь.

– Верно, – согласился Калеб. – Как говорится, кто водопроводчику платит, тот эхо и заказывает.

– Однако, господа, – глаза Профессора Спасли блестели, – кто держит у горла водопроводчика нож, тот пишет саму музыку.

Наемный убийца медленно передвигался по покоям лорда Хона.

Он был одним из лучших в небольшой, но очень элитарной гильдии Гункунга, и он определенно не был мятежником. Мятежников он сам не любил. Все мятежники, как правило, бедняки, а стало быть, заказчики из них никакие.

Способ его передвижения отличали необычность и осторожность. Облаченная в черное фигура ни разу не ступила на половицы; все знали, что в палатах лорда Хона паркет специальным образом настроен. Поэтому убийца активно использовал мебель и декоративные ширмы, а время от времени – и сам потолок.

Получалось это у него превосходно. Когда в помещение через дальнюю дверь вошел слуга, убийца на мгновение застыл, чуточку выждал и двинулся дальше, подстроившись под ритм шарких шагов слуги.

Лорд Хон ковал очередной меч. Накаливание, ковка, потом опять накаливание, потом снова ковка – все эти операции способствовали необыкновенной ясности мышления. Мозги вредно перетруждать. Лорд Хон любил иногда поработать руками.

Погрузив меч в жерло печи, он несколько раз качнул мехи.

– Да? – произнес он.

Распростертый на полу слуга поднял голову.

– Хорошие вести, о господин. Мы захватили Красную Армию!

– Что ж, это действительно хорошая новость. – Лорд Хон внимательно следил за раскаленным лезвием, постепенно меняющим свой цвет. – И так называемого Великого Волшебника тоже взяли?

– Воистину! Однако он не такой уж великий, о господин, – ответил слуга.

Но радость его несколько поблекла, когда лорд Хон насмешливо поднял бровь.

– В самом деле? Я же, напротив, полагаю, что в его власти – огромные, могущественные силы.

– Разумеется, о господин. Я вовсе не имел в виду…

– Проследи, чтобы мятежников заперли в надежную камеру. И пошли сообщение капитану стражи. Пусть приступает к выполнению приказов, которые я дал ему сегодня.

– Слушаюсь, о господин!

– А теперь встань!

Трепеща, слуга поднялся на ноги. Натянув толстую перчатку, лорд Хон взялся за рукоятку меча. Печь взревела.

– Выше подбородок!

– О господин! …

– А теперь открой пошире глаза!

Впрочем, это приказание было излишним. Лорд Хон вперил взгляд в расширившиеся от ужаса глаза слуги, уловил в них некое движение, кивнул, после чего почти балетным по своей отточенности движением выдернул плюющееся пламенем лезвие из печи, повернулся, сделал выпад…

Последовал очень краткий вопль, сменившийся довольно долгим шипением.

Лорд Хон выждал, когда убийца осядет, после чего рывком высвободил меч и внимательно осмотрел окутанное паром лезвие.

– Гм‑ м, – промолвил он, – любопытно…

Вдруг он заметил слугу.

– Ты все еще здесь?

– Нет, мой господин!

– Я так и подумал.

Лорд Хон повернул меч, ловя отблеск лампы, и тщательно изучил режущую кромку.

– Может, э‑ э, прислать слуг, чтобы убрали, э‑ э, тело?

– Что? – Лорд Хон целиком ушел в свои мысли.

– Тело, лорд Хон.

– Какое тело? Ах да. Проследи, чтобы его убрали.

Стены были украшены изысканной росписью. Ринсвинд успел заметить это, хотя картинки проносились мимо него с такой скоростью, что сливались в одно размытое пятно. Дивные птицы сменялись горами, горы – цветущими деревьями. Одним‑ двумя мазками кисти достигалось точное и детальное изображение каждого листика, каждого бутона.

На мраморных пьедесталах сидели керамические львы. Вдоль коридоров выстроились вазы размером больше самого Ринсвинда.

Лакированные двери услужливо распахивались перед стражниками и тут же снова захлопывались. Ринсвинда несли через длинную анфиладу огромных, богато украшенных и абсолютно пустых залов.

Наконец, миновав еще один комплект дверей, стражники остановились и бесцеремонно швырнули Ринсвинда на пол.

В своих путешествиях Ринсвинд успел поднабраться кое‑ какого опыта, поэтому знал: в подобных обстоятельствах лучше не смотреть наверх, пока тебе этого не прикажут.

В конце концов официозный голос произнес:

– Ну и как ты можешь оправдаться, жалкая блоха?

– Э‑ э, я…

– Молчать!

Ага. Значит, собеседование будет такого рода.

– А где великий… визирь? – едва слышно прозвучал второй голос, надтреснутый, принадлежащий кому‑ то очень старому.

– Удалился в свои покои, о наивысочайший. Сказал, что у него очень разболелась голова.

– Вызови его сей… час же.

– Разумеется, о наивысочайший.

Ринсвинд, чей нос был плотно прижат к полу, продвинулся в своих умозаключениях еще на пару шагов. Когда поминают великого визиря, это плохой признак, обычно следом за этим переходят на разговоры о диких лошадях и раскаленных докрасна цепях. А обращения типа «о наивысочайший» почти наверняка означают, что пересмотра вашего дела не будет.

– Это… мятежник? – фраза была не столько произнесена, сколько астматически выхриплена.

– Воистину так, о наивысочайший.

– Пожалуй, я присмотрюсь к нему по… внимательнее.

По залу прокатилась волна бормотания, долженствующая выражать большое удивление со стороны собравшихся, после чего что‑ то загремело, как будто передвигали мебель.

Ринсвинду показалось, что боковым зрением он увидел одеяло. Кто‑ то катил по полу кровать на колесиках…

– Заставьте это… встать.

Паузу посреди фразы заполнило бульканье, наводившее на мысль о последних каплях, с шумом всасывающихся в сливное отверстие. Как будто некая пенистая волна отхлынула от берега.

Чья‑ то нога пихнула Ринсвинда в область почек. На эсперанто жестокости это могло означать только одно требование. Ринсвинд поднялся.

Перед ним и в самом деле стояла кровать, причем самая большая из всех когда‑ либо им виденных. На кровати, запеленутый в парчу и почти утонувший в подушках, лежал старик. Ринсвинд ни разу не встречал человека, который выглядел бы настолько больным. Бледное лицо старца отдавало зеленью, вены на его руках выпирали, будто гигантские, длинные червяки.

Император удовлетворял всем требованиям, предъявляемым обычно к трупу, – кроме, пожалуй, одного, самого главного.

– Итак… это и есть тот самый Великий Волшебник, о ко… тором мы так много чи… тали?

Каждый раз, когда раздавалось громкое бульканье, которым то и дело прерывались его фразы, придворные дружно задерживали дыхание, видимо надеясь, что этот «бульк» будет последним.

– Я… – начал Ринсвинд.

– Молчать! – проревел камергер. Ринсвинд пожал плечами.

Он не знал, чего можно ожидать от встречи с императором, но почему‑ то тот рисовался Ринсвинду огромным жирным боровом с перстнями на каждом пальце. Разговор же с этим человеком был сродни некромантии.

– Ну что ж, продемонстрируй нам… свое волшебство, Великий Волшебник.

Ринсвинд посмотрел на камергера.

– Я…

– Молчать!

Император неопределенно махнул рукой, с усилием побулькал и опять вопрошающе посмотрел на Ринсвинда. Ринсвинд решил рискнуть.

– Пожалуй, я могу кое‑ что исполнить, – сказал он. – Фокус с исчезновением.

– Ну? …

– Только прикажите открыть все двери и повернуться всем спиной.

Выражение лица императора не изменилось. Двор замолк. Затем послышался звук – как будто душили десятка два кроликов.

Император засмеялся. Как только с этим определилось, все остальные придворные тоже засмеялись. Нельзя смеяться раньше человека которому казнить вас – все равно что сходить в уборную.

– Как же нам пос… тупить с тобой? – отсмеявшись, наконец спросил император. – Кстати, где ве… ликий визирь?

Толпа расступилась.

Ринсвинд рискнул бросить в сторону косой взгляд. Стоит попасть в руки великому визирю – и ты покойник. Каждый великий визирь – это патологический интриган с манией величия. Наверное, это входит в их функциональные обязанности. «Итак, насколько я понял, вы абсолютный безумец, предатель и интриган? Прекрасно, вы приняты. Вы будете моим ближайшим и пользующимся наибольшим доверием министром».

– А, лорд… Хон, – прохрипел император.

– Э‑ э… прошу помилования, – подал голос Ринсвинд.

– Молчать! – завопил камергер.

– Посоветуй, лорд… Хон, – произнес старик‑ император. – Как мне наказать… чужеземца, вторгнувшегося… в Запретный Город?

– Лишите его всех конечностей, отрежьте уши, выколите глаза и отпустите на все четыре стороны, – мгновенно ответил лорд Хон.

Ринсвинд поднял руку.

– А если это мое первое правонарушение? – поинтересовался он.

– Молчать!

– Вот и отлично. Шанса совершить второе у тебя уже не будет, – ответил лорд Хон. – Кто он такой?

– А мне он нравится, – сказал император. – Пожалуй, я… оставлю его здесь. Он сме… шит меня.

Ринсвинд опять открыл рот.

– Молчать! – завопил камергер несколько не к месту, учитывая изменившиеся обстоятельства.

– Э‑ э… а нельзя ли сделать так, чтобы он перестал затыкать мне рот всякий раз, когда я пытаюсь сказать хоть что‑ то в свое оправдание? – спросил Ринсвинд.

– Разумеется… Великий Волшебник. – Император кивнул стражникам. – Уведите камергера и… отрежьте ему… губы.

– О наивысочайший, я…

– И уши… тоже.

Несчастного уволокли. Лакированные двери захлопнулись. Придворные зааплодировали.

– Не хочешь ли… посмотреть… как он… будет их есть? – Император улыбался счастливой улыбкой. – Это необы… чайно забавно.

– Ха‑ ха, – откликнулся Ринсвинд.

– Очень мудрое решение, мой повелитель, – кивнул лорд Хон.

А затем, повернувшись к Ринсвинду, украдкой подмигнул ему – к огромному удивлению и некоторому ужасу волшебника.

– О наивысочайший, – пухлый придворный упал на колени и пару раз, словно мячик, слегка отскочил от пола, после чего нервно подполз к императору, – но, может, это не вполне разумно проявлять такое милосердие к какому‑ то чужеземному дья…

Император опустил глаза. Ринсвинд готов был поклясться, что при этом с век его посыпалась пыль.

В толпе возникло легкое шевеление. Вроде бы все остались на прежних местах, во всяком случае никаких движений, связанных, например, с активизацией ног, Ринсвинд не зафиксировал. Тем не менее вокруг коленопреклоненного придворного очень быстро образовалось пустое пространство.

А потом император улыбнулся.

– Я оценил… твою заботу, – произнес он. Придворный рискнул выдавить облегченную улыбочку. – Но не твою самонадеянность, – добавил император. – Убейте его медленно… в течение нескольких… дней.

– А‑ аргх!

– И… не жалейте… кипящего масла!

– Отличная идея, мой повелитель, – кивнул лорд Хон.

Император вновь повернулся к Ринсвинду.

– Не сомневаюсь… Великий Волшебник питает ко мне… исключительно дружественные чувства, – пробулькал он.

– Ха‑ ха, – не стал спорить Ринсвинд.

Ринсвинд и раньше попадал в похожие переплеты, боги не дадут соврать. Но обычно угрожал ему кто‑ нибудь вроде лорда Хона, а никак не полутруп с настолько поехавшей крышей, что состояние здравого рассудка не привидится ему даже в самом бредовом сне.

– Мы так… повеселимся, – проговорил император. – Я много… о тебе читал.

– Ха‑ ха, – поддержал беседу Ринсвинд. Император махнул рукой придворным.

– А теперь я… удаляюсь на отдых, – сказал он.

Ответом на что стала шумная общая зевота. Видимо, когда император удалялся на покой, всем остальным полагалось следовать его примеру.

– Император, – послышался утомленный голос лорда Хона, – а как прикажете поступить с этим вашим Великим Волшебником?

Старик смерил Ринсвинда взглядом, которым обычно смотрят на игрушку, у которой сели батарейки.

– Бросьте его в специальную… темницу, – распорядился он. – Пусть… там пока посидит.

– Слушаюсь, император, – ответил лорд Хон и кивнул стражникам.

Ринсвинда поволокли прочь из залы, однако он все же успел бросить взгляд через плечо. Император уже лежал на своей постели, с виду совершенно безразличный к окружающему миру.

– Он что, совсем чокнутый? – спросил Ринсвинд.

– Молчать!

Ринсвинд посмотрел на стражника, который это сказал.

– С твоим языком здесь можно угодить в серьезную переделку, – пробормотал он.

Лорда Хона всегда удручало общее состояние человеческого рода. Человек – крайне ущербное существо. Ему недостает концентрации. Взять, к примеру, Красную Армию. Будь мятежником лорд Хон, императора убили бы еще много месяцев назад и вся страна уже пылала бы, охваченная пламенем гражданской войны (разумеется, кроме тех ее частей, которые, как ни старайся, ни за что не подожжешь, настолько они отсырели). А эти революционеры? Столько сил уже потрачено, а они по‑ прежнему считают, что истинный революционер – это тот, кто расклеивает на улицах листовки с лозунгами типа: «Причиним Некоторое Неудобство Угнетателям, Не Нарушая Общественного Спокойствия! »

Правда, один раз они попытались устроить пожар в бараках, где размещалась стража. Это неплохо. Почти революционный поступок – если не считать того, что предварительно они всех оповестили о своих намерениях, чтобы никто случайно не погиб. Лорду Хону приходилось прилагать немалые усилия, чтобы создать впечатление, будто Красная Армия хоть чем‑ то страшна.

Он даже вызвал им Великого Волшебника, в которого они так искренне верили. Теперь отступать им некуда. Кстати, лорд Хон нисколько не обманулся в своих ожиданиях: Великий Волшебник оказался малодушным, бездарным проходимцем. Любая армия под его предводительством либо побежит, либо будет разбита наголову. Так или иначе, почва для контрреволюции будет подготовлена.

А уж контрреволюция… Она принесет реальные плоды. Об этом лорд Хон позаботится.

Однако двигаться надо поэтапно. Враги повсюду. Враги, исполненные подозрительности. Путь честолюбивого человека усыпан терниями. Кругом подстерегают ловушки. Один неверный шаг и его песенка спета. Ну кто бы мог подумать, что Великий Волшебник так ловко обращается с замками? А в эту ночь темницу охраняют люди лорда Тана. Разумеется, если Красная Армия совершит побег, никому даже в голову не придет винить в этом лорда Тана…

Широким шагом направляясь в свои покои, лорд Хон не удержался от легкого смешка. Улики – вот что самое опасное. Улик быть не должно. Но скоро… скоро можно будет не таиться. Ничто не объединяет людей вернее, чем угроза страшной, кровавой войны. И тот факт, что Великий Волшебник (он же предводитель ужасной армии мятежников) является злобным, кровожадным дьяволом, явившимся из‑ за Великой Стены, послужит искрой, от которой вспыхнет фейерверк.

А потом Анк‑ Морпорк [38].

Гункунг стар. Его культура основывается на заскорузлых обычаях, воловьем пищеварительном тракте и грязном вероломстве. Лорд Хон ничего не имел против этих трех вещей, но они вряд ли помогут достичь мирового господства, к которому лорд Хон относился крайне благожелательно – при условии, что данное господство достигнуто самим лордом Хоном.

«Будь я обычным великим визирем, – подумал он, усаживаясь за чайный столик, – я бы сейчас потирал руки и злобно хихикал».

Вместо этого он лишь едва заметно улыбнулся.

Его ждал тот самый заветный ящичек, однако лорд Хон решил еще немножко повременить. В некоторых случаях ожидание только обостряет удовольствие, которое испытываешь потом.

На скрип инвалидного кресла Хэмиша Стукнутого несколько голов повернулись, однако никаких комментариев не последовало. В Гункунге излишнее любопытство не способствует выживанию. Не обращая внимания на группку варваров, слуги прилежно исполняли свою ежедневную работу, заключавшуюся, по всей видимости, в бесконечном перетаскивании взад‑ вперед кип бумаги.

Коэн посмотрел на предмет, зажатый в его руке. За свою жизнь чем только он не сражался, какое только оружие не перебывало в его руках: и луки, и копья, и дубинки, и… Если задуматься, то получится, что дрался он почти всем.

Кроме вот этого…

– Я чувствую себя полным идиотом, – буркнул Маздам. – И что мне делать с этой бумажкой?

– Просто держи ее, – сказал Профессор Спасли. – Делай вид, будто несешь ее куда‑ то. И тебя никто ни о чем не спросит.

– Почему?

– Чиво?

– Это… вроде как такое волшебство.

– Я чувствовал бы себя куда спокойнее, если бы это было что‑ нибудь увесистое и острое.

– Порой бумажный листок может стать самым могущественным оружием.

– Кстати, эти листки ужасно острые. Я только что порезался о свой, – Малыш Вилли принялся сосать пораненный палец.

– Чиво?

– Хорошо, господа, предлагаю взглянуть на ситуацию с другой стороны, – сказал Профессор Спасли. – Мы проникли в Запретный Город, по сути дела, без жертв.

– То‑ то и оно. В ж… в сад такую жизнь! – откликнулся Маздам.

Профессор Спасли вздохнул. Как оказывается, слова не так уж важны, важна интонация. Какие бы слова Маздам ни использовал, вы все равно слышали то, что он на самом деле имел в виду. Ему достаточно было произнести слово «носки», как воздух сразу приобретал специфический аромат.