Terry David John Pratchett 10 страница

Запретный Город было трудно не заметить. Стена сорок футов высотой доминировала над всей центральной частью Гункунга.

– Тамошние ворота хорошо охраняются, – заметил Коэн.

– Так и должно быть. Ведь внутри спрятано огромное сокровище, – кивнул Профессор Спасли.

Глаза его внимательно изучали мостовую, словно он потерял что‑ то очень ценное.

– Ну и что с того? Налетим неожиданно, перережем всем глотки, – вызывающе предложил Калеб, все еще не пришедший в себя от недавнего потрясения.

– Чиво?

– Ты что, рехнулся? – ответил Коэн. – На это весь день уйдет. К тому же, – добавил он с невольными нотками гордости в голосе, – Проф собирается воспользоваться водяными проводами… Это праздник такой.

Профессор Спасли наконец поднял глаза.

– Эврика! – воскликнул он.

– Это по‑ эфебски, – объяснил Коэн Орде. – Означает: «Где мое полотенце? »

– Ну‑ ну, – отозвался Калеб, который все это время украдкой пытался распутать колтуны в бороде. – И когда ж это ты бывал в Эфебе?

– Я там однажды отлично поохотился.

– На кого?

– По‑ моему, на тебя.

– Ха! Ну и как, нашел меня?

– Черт его знает. Наклони‑ ка голову – упадет или нет?

– Э‑ э, господа, минуточку внимания. Все посмотрите сюда.

Ортопедическая сандалия Профессора Спасли постукивала по украшенному литым орнаментом железному квадрату, вделанному в мостовую.

– Посмотреть куда? – спросил Маздам.

– Чиво?

– Нужно найти другие такие же штуковины. – Профессор Спасли обвел глазами Орду. – А потом останется лишь дождаться темноты.

Кто‑ то с кем‑ то спорил. Кто и с кем, Ринсвинд не видел – на голове у него был очередной мешок, а сам он был привязан к столбу.

– Да он ничуточки не похож на Великого Волшебника!

– Но так написано у него на шляпе, на языке призраков…

– Это ты так говоришь!

– А как насчет свидетельства Четырех Больших Сандалий?

– Он перебарщивает. Просто у него разыгралось воображение.

– Это у меня‑ то?! Клянусь всеми богами, этот человек сгустился из воздуха и летел, как дракон! Он сбил с ног пятерых солдат. Три Максимальных Везения подтвердит мои слова. И не он один. А затем Великий Волшебник освободил того древнего старика и превратил его в могучего воина!

– И он говорит на нашем языке. Об этом тоже сказано в книге.

– Ну хорошо. Предположим, он действительно Великий Волшебник. Что из этого следует? Из этого следует, что его нужно убить не мешкая!

Во мраке мешка Ринсвинд бешено затряс головой.

– Почему?

– Потому что он примет сторону императора.

– Но ведь легенда гласит, что Великий Волшебник повел Красную Армию за собой!

– Да, которая сражалась за императора Одно Солнечное Зеркало. И подавила народное восстание!

– Она расправилась с мятежниками, которые намеревались уничтожить все хорошее! А затем возвела империю!

– Ну и что? Хорошая получилась империя? Преждевременная Кончина Силам Угнетения!

– Но сейчас Красная Армия на стороне народа! Максимально Быстрое Продвижение Вперед С Великим Волшебником Во Главе!

– Великий Волшебник – враг народа!

– Говорю тебе, я видел, насколько велики его силы. Появившись, он сразу сокрушил легион солдат! Причем даже пальцем не шевельнул, а сделал это одним движением воздуха.

Внутри организма Ринсвинда тоже задвигался воздух.

– Если он такой великий волшебник, то почему все еще связан? Почему бы ему не заставить веревки испариться, так чтобы от них остался только зеленый дымок?

– А может, он бережет магическую силу для более важных дел? Веревки? Пустяки! Это все равно что устраивать фейерверк для дождевых червяков.

– Ха!

– И у него была Книга! Он искал нас! Его предназначение повести за собой Красную Армию!

Нет, нет, нет. Ринсвинд отрицательно затряс головой.

– Мы сами можем себя вести!

Да, да, да. Ринсвинд согласно закивал.

– Обойдемся без всяких подозрительных Великих Волшебников, пришедших из воображаемых мест!

Да, да, да.

– Поэтому разумнее будет убить его!

Да, да… нетнетнетнет!

– Ха! Да он сейчас смеется над тобой! Посмотрим, как ты заговоришь, когда он наполнит твои голову огненными змеями!

Да, да, да.

– Пока мы тут спорим, Трех Запряженных Волов подвергают пытке!

– Народная Армия значит больше, чем отдельный человек, Цветок Лотоса!

Ринсвинд скорчил гримасу. У него уже начала развиваться острая антипатия к первому говорящему – естественная реакция на людей, желающих умертвить вас без промедления. А когда подобные типы начинают развивать тему насчет того, что какие‑ то там вещи важнее людей, становится окончательно ясно, что вы угодили в серьезный переплет.

– Не сомневаюсь, что Великий Волшебник мог бы спасти Трех Запряженных Волов, – прозвучало у самого уха Ринсвинда. Голос этот явно принадлежал Бабочке.

– Совершенно верно, ему ничего не стоит спасти Трех Запряженных Волов! – поддержала Цветок Лотоса.

– Очень умно придумано! Но как он попадет в Запретный Город? Это же невозможно! Там его схватят и казнят на месте.

Да, да, да.

– Невозможно – но не для Великого Волшебника! – возразил голос Бабочки.

– Заткнись! – прошипел Ринсвинд.

– Значит, ты предпочитаешь узнать, какого размера мясной нож, который Две Огненные Травы держит в руках? – прошептала Бабочка.

– Нет!

– Он очень большой.

– Но, по его словам, в Запретном Городе меня обязательно схватят и казнят на месте.

– Не обязательно. Это всего лишь вероятность. С другой стороны, могу тебя заверить, если ты еще раз попробуешь убежать от меня, эта вероятность превратится в реальность.

Мешок стащили с его головы.

Лицо, которое он увидел сразу после этого, принадлежало Цветку Лотоса. Впрочем, можно было увидеть куда более худшие вещи. Ее же лицо навело Ринсвинда на мысли о молоке, горах масла и как раз должном количестве соли[36].

В число вещей похуже входило, к примеру, лицо Двух Огненных Трав. Это лицо не наводило на приятные мысли. Оно было жирным и сплющенным, с крошечными глазками‑ буравчиками и служило живым свидетельством того факта, что, хотя людей порой угнетают короли, императоры и всякие мандарины, довольно часто с этой задачей может прекрасно управиться ближайший сосед.

– Великий Волшебник? Ха! – фыркнул в этот момент Две Огненные Травы.

– Он может это сделать! – воскликнула Цветок Лотоса («и сливочный сыр, – подумал Ринсвинд, – и, может, шинкованная капуста в качестве гарнира»). – Он тот самый Великий Волшебник, что наконец возвратился к нам! Разве это не он провел нашего Учителя через земли призраков и вампиров‑ кровососов?

– О, я бы не торопился утверждать, что… – начал Ринсвинд.

– Стало быть, Великий Волшебник допустил, чтобы его сюда приволокли в грязном мешке? – Две Огненные Травы злобно осклабился. – Ну что ж, посмотрим, какие он может творить заклинания…

– По‑ настоящему великий волшебник не станет опускаться до дешевых трюков! – воскликнула Цветок Лотоса.

– Вот это верно, – согласился Ринсвинд. – Не станет, и все тут.

– Позор Огненной Траве за такие предположения!

– Позор, – подтвердил Ринсвинд.

– Кроме того, чтобы проникнуть в Запретный Город, ему понадобится вся его магическая сила, – добавила Бабочка.

Ринсвинд отметил про себя, что потихоньку начинает ненавидеть звук ее голоса.

– Запретный Город… – пробормотал он.

– Всякому известно, что земля там буквально напичкана ужасными капканами и ловушками и на каждом шагу стражники.

– Капканы, ловушки…

– Так что же, он должен истратить всю свою волшебную силу на фокусы для Двух Огненных Трав, а потом терпеть, когда его будут медленно резать на мельчайшие кусочки в самой глубокой темнице?

– На кусочки? Э‑ э… И насколько мелкие? …

– Огромный позор тебе, Две Огненные Травы! Ринсвинд болезненно улыбнулся Цветку Лотоса.

– По правде говоря, выдавил он, – я не настолько велик. Да, чуть‑ чуть я великий, – поторопился добавить он, заметив, что Бабочка нахмурилась, – но не очень.

– В писаниях Учителя сказано, что ты поразил многих могучих волшебников и решительно преуспел во всех опасных ситуациях.

Ринсвинд уныло кивнул. Это более или менее соответствовало действительности. Но в большинстве случаев все это получалось ненамеренно. Тем временем Запретный Город выглядит… как бы это сказать… очень даже запретно. Тебя туда явно не зовут. И не похоже, чтобы там торговали открытками. И наверное, единственный сувенир, который можно оттуда вынести, это собственные зубы. Упакованными в мешочек.

– Э‑ э… Я так понял, этот ваш воловий друг сейчас томится в какой‑ то глубокой темнице?

– В самой глубокой, – подтвердил Две Огненные Травы.

– А… кто‑ нибудь когда‑ нибудь оттуда выходил? В смысле из самой глубокой темницы?

– Как правило выходят оттуда только частично, – ответила Цветок Лотоса.

– Большей частью в виде голов, – уточнил Две Огненные Травы. – Которые насаживают на кол и выставляют над воротами.

– Но с Тремя Запряженными Волами этого не случится! – твердо заявила Цветок Лотоса. – Таково слово Великого Волшебника!

– Вообще‑ то, ничего подобного я не обещал…

– Обещал, – решительно оборвала его Бабочка.

Глаза Ринсвинда наконец привыкли к полумраку, и он разглядел, что находится в каком‑ то помещении вроде склада или подвала. Городской шум, сильно приглушенный, проникал через зарешеченное окошечко под потолком. Склад был битком набит какими‑ то бочонками и вязанками, и практически на каждом предмете кто‑ то сидел. На него, Ринсвинда, смотрели горящими глазами, с явным восхищением, но выражение лиц было не единственным, что объединяло собравшихся здесь.

Ринсвинд оглянулся по сторонам.

– Кто эти дети? – удивился он.

– Это, – объяснила Цветок Лотоса, – гункунгская ячейка Красной Армии.

Две Огненные Травы фыркнул.

– Ну и зачем ты сказала ему это? – спросил он. – Теперь его точно придется убить.

– Но ведь… все они такие юные!

– Может, лет им слегка недостает, – ответил Две Огненные Травы, – но по мужеству своему и чести они способны сравниться с великими древними воинами.

– И, наверное, они так же опытны в рукопашной? – хмыкнул Ринсвинд. – Я что‑ то не заметил за местными стражниками особой любви к детям. Это я к тому… А хотя бы какое‑ нибудь оружие у вас имеется?

– То оружие, которое нам понадобится, мы голыми руками отнимем у наших врагов! – провозгласил Две Огненные Травы.

Ответом ему был хор одобрительных восклицаний.

– В самом деле? И как же вы заставите их выпустить из рук оружие? – осведомился Ринсвинд.

Он указал на очень маленькую девочку, которая уклонилась от его указательного пальца, будто от заряженного ружья. На вид девочке было лет семь. В руках она держала игрушечного кролика.

– Как тебя зовут?

– Одна Любимая Жемчужина, о Великий Волшебник!

– И что ты делаешь в Красной Армии?

– Меня наградили медалью за развешивание листовок, о Великий Волшебник!

– С надписями типа: «Пожалуйста, Да Постигнут Наших Врагов Легкие Неприятности»?

– Э‑ э… – девочка вопросительно посмотрела на Бабочку.

– Восстание дается нам нелегко, – объяснила та. – У нас нет… опыта.

– Так вот, я здесь для того, чтобы сообщить вам: распевая песни, расклеивая листовки и сражаясь голыми руками с вооруженными стражниками, ничего не добьешься, – сказал Ринсвинд. – Если вы идете против реальных людей с реальным оружием, это не сработает. Вам надо…

Его голос постепенно стих. Ринсвинд вдруг заметил, как пристально смотрят на него сто пар глаз и как внимательно вслушиваются в его слова двести ушей.

В эхо‑ камере своей головы он еще раз проиграл сказанную речь. Итак, он сказал: «Я здесь для того, чтобы сообщить вам…»

Вскинув руки, он бешено замахал ими со стороны в сторону.

– …То есть, конечно, не мне учить вас, – поспешно начал он.

– А вот это правильно, – одобрил Две Огненные Травы. – Мы победим потому, что на нашей стороне сама история.

– Мы победим потому, что на нашей сторонне сам Великий Волшебник, – резко парировала Бабочка.

– А я вот что вам скажу! – прокричал Ринсвинд. – Я бы предпочел полагаться на себя, а не на историю! О черт, что я несу?

– Значит, ты поможешь Трем Запряженным Волам? – уточнила Бабочка.

– Пожалуйста! – поддержала Цветок Лотоса.

Ринсвинд посмотрел на девушку, на слезы в уголках ее глаз и на кучку подростков с разинутыми от восторга ртами, детей, которые верят, что, распевая зажигательные песни, можно и в самом деле победить армию.

Так что, если подумать, выход у него только один.

Он, Ринсвинд, подыграет этой Красной Армии, но при первой же возможности возьмет ноги в руки и смоется отсюда подальше. Гнев Бабочки – куда более предпочтительная альтернатива, чем кол. Конечно, какое‑ то время придется пожить в шкуре лицемера и обманщика, но это все же лучше, чем некоторое время пожить на острие кола.

В мире и так слишком много героев. Тогда как Ринсвинд на Диске только один, и его святая обязанность перед окружающим миром заключается в том, чтобы охранять и оберегать этот редкий вид, постоянно балансирующий на грани вымирания.

Придорожная гостиница. Двор. Стойло для Сундуков.

В стойле гигантские сундуки, способные вместить все, что нужно целой семье на две недели. Рядом стоят скромные сундучки торговцев‑ коммивояжеров с образчиками товара, простые квадратные ящики на грубо обточенных ножках. Тут же расположились аккуратные небольшие дорожные сумки, какие берут с собой на одну ночевку.

В багажном стойле жизнь не прекращается ни на секунду: то чья‑ то ручка загрохочет, то какая‑ нибудь старая петля заскрипит. Периодически резко хлопает крышка и раздается приглушенное топ‑ топ‑ топ – это багаж поменьше торопливо разбегается в стороны, подальше от неприятностей.

Три здоровенных Сундука, обтянутые грубо выделанной кожей, с виду относились к той категории дорожных принадлежностей, которые обычно болтаются поблизости от дешевых отелей и бросают непристойные предложения дамским сумочкам.

Но на сей раз объектом их пристального внимания стал небольших размеров Сундучок с незапертой крышкой и изящными ножками. Бедняга, пытаясь избегнуть наглых взглядов, тут же забился в самый дальний угол стойла.

Пару раз на попытку больших Сундуков приблизиться шипастая крышка Сундучка с угрожающим скрипом приотворялась.

Но дальше отходить уже было некуда. Задние ноги Сундучка уперлись в ограду стойла.

Из‑ за стены, отделяющей двор от улицы, вдруг донесся громкий топот. Стремительно приблизившись, топот неожиданно оборвался.

После чего раздался приглушенный «плюх», как будто некий тяжелый объект приземлился на туго натянутую матерчатую крышу фургона.

Какой‑ то квадратный предмет исполнил медленное сальто‑ мортале на фоне восходящей луны.

Затем этот предмет тяжело приземлился прямо перед тремя большими Сундуками и, не долго думая, бросился в атаку.

Вскоре, разбуженные шумом, из гостиницы повыскакивали встревоженные постояльцы. Двор устилала изорванная и втоптанная в землю одежда. Три больших Сундука, изрядно потрепанные и напуганные, были обнаружены на крыше. Они долго не позволяли к себе приблизиться, лишь яростно щелкали крышками, скребли ножками по черепице и пихались друг с другом, пытаясь забраться как можно выше. Остальной багаж, запаниковав, проломил стену, окружающую постоялый двор, и умчался в бескрайние поля.

В конце концов весь багаж отыскался. Кроме одного Сундука.

В этот вечер, усаживаясь ужинать, члены Орды так и раздувались от гордости. «Ну точь‑ в‑ точь мальчишки, вылезшие из коротких шортиков и надевшие свою первую пару настоящих, взрослых штанов», – усмехнувшись, подумал Профессор Спасли.

Что отчасти соответствовало действительности. Каждый ордынец стал гордым владельцем пары мешковатых шаровар и длинного серого халата.

– Мы ходили по магазинам, – с гордостью в голосе произнес Калеб. – И платили за покупки деньгами. И мы одеты как самые настоящие цивилизованные люди.

– Что есть, то есть, – откликнулся Профессор Спасли тоном, каким обычно хвалят детишек.

Он очень надеялся, что Орда не поймет, какого именно типа одежда на них надета и к какому именно типу цивилизованных людей они теперь относятся. Единственная проблема – бороды. Цивилизованные люди, носящие данного типа одежду, бородатостыо не отличаются. Более того, они прямо‑ таки славятся своей безбородостью. Но куда больше они славятся тем, что не имеют кое‑ чего еще, намного более важного.

Коэн поерзал.

– Чешется, – пожаловался он. – Это и есть штаны? Никогда их раньше не носил. И рубах тоже. Что толку в рубахе, если она не кольчуга?

– А все‑ таки здорово у нас получается, – заметил Калеб.

Калеб‑ Потрошитель даже побрился. Брадобрей, первый раз в жизни столкнувшийся с настолько запущенным случаем, вынужден был прибегнуть к помощи стамески. Сейчас Калеб все время потирал внезапно оголившийся подбородок, сверкающий розовой, как у младенца, кожей.

– Ага, мы теперь по‑ настоящему цивилизованные, – согласился Старик Винсент.

– Если не считать момента, когда ты подпалил ту лавку, – подал голос Малыш Вилли.

– Да я так, чуточку, она даже не совсем сгорела.

– Чиво?

– Проф?

– Да, Коэн?

– А почему ты сказал тому торговцу фейерверками, что все, кого ты знал, умерли внезапной смертью?

Профессор Спасли осторожно постучал кончиком башмака по большому свертку под столом, лежащему рядом с красивым новым котелком.

– Чтобы он молчал о моих покупках, – откликнулся он.

– Но зачем тебе понадобились пять тысяч фейерверков?

– Чиво?

Профессор Спасли пожал плечами.

– Кстати, я рассказывал вам, что, после того как преподавал географию в Гильдии Убийц и Гильдии Ассенизаторов, я в течение нескольких семестров преподавал ее и в Гильдии Алхимиков?

– Алхимики? Вот уж чокнутые типы, все до одного, – выразил свое мнение Маздам.

– Однако к географии испытывают большой интерес, – заметил Профессор Спасли. – Иногда крайне важно правильно определить, где именно ты приземлился. Ешьте досыта, господа. Не исключено, что ночь выдастся длинная.

– А что это за штуковина? – Маздам ткнул палочкой в свою тарелку.

– Э‑ э. Чау‑ чау, – ответил Профессор Спасли.

– Я почему‑ то так сразу и подумал. Но что такое чау‑ чау?

– Такая порода… э‑ э… собак.

Взоры Орды дружно устремились на него.

– В этом нет ничего плохого, – поспешил заверить он со всей искренностью человека, который для себя заказал бамбуковые стебли и бобовые лепешки.

– Я ел все на свете, – нахмурился Маздам, – Но собаку есть не стану. У меня однажды был пес. Пиратом звали.

– Как же, помню, – отозвался Коэн. – Это тот самый, с шипованным ошейником? Который еще людей жрал?

– Говори что хочешь, а мне он был другом, – Маздам оттолкнул тарелку с мясом.

– Зато всем остальным – смертью от бешенства. Я съем твою порцию. Закажи ему цыпленка, Проф.

– А я однажды съел человека, – пробормотал Хэмиш Стукнутый. – Во время осады, вот так вот.

– Что, в самом деле съел? – спросил Профессор Спасли, одновременно подавая знак официанту.

– Не целиком, только ногу.

– Это ужасно!

– Да нет, с горчицей нормально. «Стоило мне только подумать, будто я их знаю…» Профессор Спасли покачал головой и потянулся за бокалом с вином. Ордынцы, внимательно следя за каждым его движением, нерешительно взяли свои кубки.

– Господа, у меня родился тост, – произнес он. – Да, кстати, не забывайте, пить нужно небольшими глотками, а не вливать сразу все вино себе в глотку. Иначе можно подавиться. Ну, за Цивилизацию!

Орда присоединилась со своими собственными тостами.

– Пчарнь'ков! [37]

– Все мордами на пол, и никто не пострадает!

– Чтоб жил ты на интересном стрёме!

– Как там эта волшебная фраза? … Ах да, гони все, да поживее!

– Смерть большинству тиранов!

– Чиво?

– Стены Запретного Города поднимаются в высоту на сорок футов, – сказала Бабочка. – Ворота сделаны из бронзы. А сам город охраняют сотни стражников. Но ведь с нами Великий Волшебник!

– Кто‑ кто?

– Ты.

– Прошу прощения, иногда я об этом забываю.

– Ничего страшного.

Бабочка смерила его долгим, удивленно‑ уважительным взглядом. Ринсвинду припомнилось, что преподаватели иногда смотрели на него точно так же – когда он получал высокие оценки (согласно закону вероятности, иногда вы просто угадываете правильные ответы).

Он поспешно перевел глаза обратно на кривую, нарисованную углем схему, которую начертила Цветок Лотоса.

«Кто‑ кто, а Коэн знал бы, что делать, – подумал Ринсвинд. – Он бы просто взял и перерезал всех на своем пути. Ему даже в голову не приходит, что можно чего‑ то бояться. Вот кто пришелся бы сейчас как нельзя кстати…»

– О да, стена очень крепкая, но ты наверняка знаешь заклинания, которые разнесут ее на мелкие кусочки, – благоговейно произнесла Цветок Лотоса.

Ринсвинд опять задумался – а что с ним сделают, когда выяснится, что он таких заклинаний не знает? «Если я возьму с места в карьер, – решил он, – то, скорее всего, ничего». Ну, проклянут вслед, обзовут как‑ нибудь, но к этому он был привычен. «Словом шкуру не испортишь», есть, кажется, такая пословица. Ринсвинд всегда очень трепетно относился к собственному кожному покрову.

Даже Сундук бросил его. Нельзя сказать, чтобы Сундук был таким уж большим светлым пятном в Ринсвиндовой жизни, но иногда бодрого топота его ножек как‑ то не хватало…

– Однако, прежде чем мы приступим к делу, – сказал он, – думаю, вам стоит исполнить какую‑ нибудь воодушевляющую революционную песню.

Революционерам эта идея понравилась. Под шумок Ринсвинд бочком пододвинулся к Бабочке. Та улыбнулась ему понимающей улыбкой.

– Ты же прекрасно знаешь, я не смогу разрушить эту стену! – прошипел он.

– Учитель пишет, что тебя отличала необыкновенная изобретательность.

– Моей магией даже маленькую дырку не пробьешь!

– Не сомневаюсь, ты что‑ нибудь придумаешь. И, Великий Волшебник? …

– Да, что?

– Помнишь Любимую Жемчужину, ту девочку с игрушечным кроликом…

– И что?

– Наша ячейка – это все, что у нее есть. То же самое можно сказать и о многих других здесь присутствующих. Когда вельможи дерутся, народ гибнет. Родители гибнут. Понятно? Я одной из первых прочла «КАК Я ПРОВЕЛ ОТПУСК», и лично я считаю, что там изображен никакой не Великий Волшебник, а просто глупец, которому почему‑ то всегда везет. И я очень надеюсь, что твоего везения хватит на всех нас. Ты уж позаботься об этом.

Во дворах императорского дворца тихонько звенели фонтаны. Периодически издавали призывный клич павлины – человек, никогда не слышавший их криков, ни за что на свете не поверил бы, что столь прекрасная птица способна так мерзко орать. Декоративные деревья отбрасывали декоративные тени.

Сады располагались в самом сердце города, поэтому порой сюда проникал приглушенный шум извне – приглушенный благодаря соломе, которой ежедневно выстилали близлежащие улицы, а также потому, что любой звук, подпадавший под категорию слишком громкого, гарантировал неосмотрительному горожанину очень недолгое, но весьма насыщенное пребывание в темнице.

Из всех садов наиболее эстетически приятным был сад, разбитый Одним Солнечным Зеркалом, первым императором Агатовой империи. Сад был целиком устлан гравием и булыжниками, столь мастерски обточенными и изысканно уложенными, что создавалось впечатление, будто бы сюда сошла горная лавина, обладающая крайне утонченным художественным вкусом. Именно в этот сад Одно Солнечное Зеркало, правлению которого Агатовая империя обязана своим объединением, а Великая Стена – строительством, приходил, дабы исполниться сил и поразмышлять об изначальном единстве всего сущего, попивая вино из черепа своего врага (или садовника, который недостаточно ловко управлялся с граблями).

Тогда как сейчас в садике находился Два Маленьких Вана, мастер императорского протокола. Он пришел сюда потому, что пребывание в садике помогало успокоить нервы.

В своих бедах он всегда винил число «два», которое считалось в империи крайне несчастливым и рождаться под которым очень не рекомендовалось. Ну а то, что его назвали Маленьким Ваном, это не более чем недостаток вежливости, капля голубиного помета рядом с огромной кучей воловьих экскрементов, вываленных Небесами на его гороскоп. И даже то, что Два Маленьких Вана стал у императора мастером протокола, ничуть не меняло общую ситуацию.

Хотя некогда это казалось такой хорошей идеей. Он осторожно продвигался по служебной лестнице Агатовой империи, овладевая навыками практического управления и администрирования (в частности, такими как каллиграфия, оригами, икебана и Пять Прекрасных Форм Поэзии). Добросовестно выполнял поручения и как‑ то даже не обращал внимания, что число высокопоставленных чиновников вокруг него медленно, но верно сокращается. А потом настал день, когда высокие мандарины (большинство из них, как он осознал чуть позже, гораздо старше его самого) вдруг бросились к нему в тот самый момент, когда он пытался подыскать рифму к слову «всадница», и принялись поздравлять с тем, что теперь он их новый господин.

Это случилось три месяца назад. И из всех мыслей, которые посетили его за эти три месяца, наиболее постыдной была следующая: Два Маленьких Вана пришел к твердому убеждению, что на самом деле Император‑ Солнце никакой не Повелитель Небес, никакой не Столп, Подпирающий Все Сущее, и не Великая Река Благословений, а всего лишь злобный безумец, которому давным‑ давно следовало бы сойти в могилу. Мысль эта была поистине ужасной. С равным успехом можно ненавидеть материнство, сырую рыбу или, допустим, возражать против солнечного света. Большинство людей обретают свое так называемое общественное сознание еще в молодом возрасте, во время краткого периода между окончанием школы и моментом, когда человек приходит к выводу, что несправедливость самая обычная вещь и не всегда ее следует осуждать. Но человека в возрасте шестидесяти лет подобное откровение способно ввергнуть в серьезный шок.

Не то чтобы Два Маленьких Вана выступал против Золотых Правил. Отрубить руки человеку, имеющему склонность к воровству, вполне логично. Таким образом вы не даете ему повторить свой проступок и тем самым уберегаете его от возможности еще больше запятнать душу. Крестьянина, который не может уплатить налоги, следует казнить, чтобы он окончательно не разленился, тем более что, как известно, все общественные беспорядки происходят от лени. И поскольку империю создали сами Небеса как единственный истинный и правильный мир для обитания человеческих существ, а все остальное вокруг – земля призраков, то вполне нормально казнить тех, кто сомневается в справедливости такого порядка вещей.

Но Два Маленьких Вана чувствовал, что неправильно сопровождать казни довольным смехом. Нет ничего приятного в том, что эти ужасные вещи должны происходить – они не более чем необходимость.

Издалека донеслись вопли. Император опять играет в шахматы. Он предпочитал играть живыми фигурами.

Знание тяготит. А ведь раньше все было не так. Лучше. Теперь Два Маленьких Вана был абсолютно уверен в этом. Не всегда дела обстояли так, как сейчас. Нынешний же император – это жестокий клоун, находиться рядом с которым примерно так же безопасно, как купаться в реке в самый разгар крокодильего брачного сезона. Кроме того, раньше даже речи не могло идти о каких‑ то там гражданских войнах. Вельможи знали свое место. У людей были не только обязанности, но и права.

Но однажды в правомерности притязаний очередного императорского наследника усомнились. Разгорелась война, и с тех пор все поменялось.

Скоро император умрет – чем скорее, тем лучше. В преисподней его, наверное, заждались. Начнется обычная свара, на трон воссядет новый император, и Двум Маленьким Ванам очень повезет, если его просто обезглавят – именно эта участь обычно ждала людей, достигших высокого положения при предыдущем правителе. А что, по современным стандартам, очень даже неплохой конец карьеры. О чем тут говорить, если голову отрубают за случайное нарушение тишины или за то, что встал не на то место?

В этот момент своих размышлений Два Маленьких Вана и услышал голоса, принадлежащие не иначе как призракам.

Голоса доносились из‑ под самых его ног.

Кроме того, призраки общались на незнакомом языке, так что для Двух Маленьких Ванов их речь звучала как простая последовательность звуков. Говорили же они следующее:

– Куда мы, черт побери, забрались?

– По‑ моему, мы где‑ то под дворцом. Смотри, еще одна дыра в потолке…

– Чиво?

– Меня уже за… заколебало толкать это чертово инвалидное кресло!

– Я потом целую неделю ноги буду отпаривать.

– И ты называешь это достойным способом войти в город? Вот так вот? По пояс в воде? Да мы ни в один… любимый кем‑ то город так не входили! Помню, когда мы с Брюсом‑ Гуном входили в какой‑ нибудь город – вот это было да! Тысяча всадников несется во весь опор, сметая всех и вся, вот как надо брать города! …