Terry David John Pratchett 8 страница

– Правда?

– И ты дал Четыре Большие Сандалии целый кусок мяса, хотя он всего лишь пун.

– Неужели?

– И у тебя есть шляпа.

– Вот шляпа у меня действительно есть.

– И при всем при том, – продолжала девушка? – ты совершенно не похож на Великого Волшебника.

– Гм, видишь ли, тут вышло небольшое… – Девушка казалась хрупкой как цветок. Что не помешало ей, однако, извлечь из складок своего костюма маленький, но очень даже пригодный к употреблению ножик.

С течением жизни у Ринсвинда выработался своего рода инстинкт на подобные знаки. Пожалуй, сейчас не лучший момент, чтобы отрицать свое Великое Волшебничество, решил он.

– Небольшое… – повторил он. – Небольшое… Кстати, а откуда я знаю, что тебе можно доверять?

Девушка ответила ему негодующим взглядом.

– Так ты правда обладаешь удивительной волшебной силой?

– О да! Да! Разумеется! Только…

– Тогда скажи что‑ нибудь на волшебном языке!

– Э‑ э… Стеркус, стеркус, стеркус, моритурус сум, – быстро пробормотал Ринсвинд, не отводя глаз от ножика.

– О экскременты, я сейчас умру?!

– Это, э‑ э… специальная мантра, вызывает прилив магических сил.

Девушка слегка утихла.

– Но это здорово утомляет, в смысле волшебство, – продолжал Ринсвинд. – Все эти полеты на драконах, превращение стариков в воинов… Какое‑ то время ты творишь волшебство направо‑ налево, но потом требуется отдых. Как раз сейчас я очень ослаб – ты не поверишь, какой колоссальный объем магии я недавно потратил.

В ее глазах по‑ прежнему читалось сомнение.

– Все крестьяне верят в неминуемое явление Великого Волшебника, – сказала она. – Но, как говорит великий философ Лай Тинь Видль, «ожидая могучего коня, ты способен отыскать копыта даже у муравья».

Девушка опять оценивающе посмотрела на Ринсвинда.

– Там, на дороге, – продолжила допрос она, – ты пресмыкался перед районным комиссаром Ки. Ты что, не мог испепелить его на месте?

– Ну, я старался выиграть время, оценивал ситуацию, не хотел сразу раскрываться, – забормотал Ринсвинд. – Э‑ э. А если б меня узнали? …

– Значит, этот твой нынешний облик – маскировка?

– Конечно.

– Отличный грим.

– Спасибо, это все потому, что…

– Только поистине великий волшебник решится выглядеть настолько жалко.

– Благодарю. Э‑ э… Но откуда тебе известно про этого комиссара?

– Ты бы уже двадцать раз был мертв, если бы я не говорила тебе, что делать.

– Так ты тот самый голос?

– Нам пришлось действовать очень быстро, чтобы перехватить тебя. Счастье еще, что тебя увидел Четыре Большие Сандалии.

– Вам?

Она проигнорировала его вопрос.

– А эти солдаты, на дороге… Типичные провинциалы. В Гункунге этот номер у меня бы не прошел. Но я могу играть много ролей.

Девушка убрала нож, однако у Ринсвинда возникло стойкое ощущение, что на самом деле он ее не убедил: если она решила его не убивать, это еще не значило, что она ему поверила.

Он предпринял еще одну попытку, о да, это должно было сработать.

– И у меня есть волшебный сундук на ножках, – не без гордости сообщил он. – Он следует за мной повсюду. Сейчас он, правда, куда‑ то задевался, но вообще это совершенно удивительный предмет.

Девушка отреагировала ничего не говорящим взглядом. Затем протянула тонкую, хрупкую ручку и рывком привела волшебника в вертикальное положение.

– Что, такой же, как эти?

Она отдернула занавеску у заднего борта.

Сразу за повозкой, поднимая облака пыли, угрюмо ковыляли двое Сундуков. Более потрепанные и подешевле, чем Ринсвиндов Сундук, в общем и целом они принадлежали к тому же виду – разумеется, если слово «вид» применимо к дорожным принадлежностям.

– Э‑ э. Да.

Девушка разжала руку. Голова Ринсвинда снова ударилась об пол.

– Слушай меня, – сказала она. – Кругом творится много плохого. Лично я не верю в великих волшебников, но многие верят, а людям иногда нужно во что‑ то верить. Однако если эти излишне доверчивые люди погибнут из‑ за того, что волшебник, который нам достался, не столь уж велик… В общем, этому волшебнику можно будет только посочувствовать. Вероятно, ты и вправду Великий Волшебник. Если же нет, то советую тебе как следует напрячься и проявить себя с хорошей стороны. Я понятно все объяснила?

– Э‑ э. Да.

Смерть угрожал Ринсвинду множество раз. Обычно в происходящем принимали активное участие всякие грозного вида доспехи и мечи. Но в данном случае опасность предстала перед Ринсвиндом в виде хорошенькой девушки и небольшого ножика, и все же ему почему‑ то казалось, что этот случай можно сразу занести в категорию самых худших. Девушка откинулась на мешки.

– Мы – бродячий театр, – произнесла она. – Это удобно. Беспрепятственно путешествуешь по всей империи. Мы – актеры но.

– Но что? …

– Ты не понял. Мы – актеры но.

– А, я догадался, что ты хочешь сказать. Вообще‑ то, представление было не таким уж плохим и…

– Великий Волшебник, «но» – это вид нереалистического, символического театрального представления с использованием архаичного языка и стилизованной жестикуляции и проходящего под аккомпанемент флейт и барабанов. Твоя способность притворяться глупцом выше всяких похвал. Иногда я даже готова поверить, что ты не играешь.

– Кстати, а как тебя зовут? – спросил Ринсвинд.

– Прекрасная Бабочка.

– Где?

Наградив Ринсвинда испепеляющим взором, девушка скрылась в передней части повозки.

Повозка продолжала мерно трястись. На голову Ринсвинду опять надели пропахший луком мешок, поэтому «Великий Волшебник» пребывал не в лучшем настроении. Периодически он принимался ругаться. Досталось всем. Ринсвинд проклинал женщин с ножами, историю в целом, преподавательский состав Незримого Университета, свой куда‑ то запропастившийся Сундук и население Агатовой империи. Но первым номером в списке его проклятий шел человек, построивший эту повозку. Днище ее устилали грубые, кривые, занозистые доски, словно специально подобранные, будто кто‑ то подумал: «О, вот подходящий материал для того, чтобы люди на нем сидели или, скажем, лежали». Наверное, это был тот же самый умник, который решил, что треугольник – отличненькая форма для колеса.

Сундук нырнул в канаву. За ним с большим интересом наблюдал человек, держащий веревку, к которой был привязан пасущийся вол.

Сундуку было стыдно, он чувствовал себя озадаченным и растерянным. Он чувствовал себя растерянным, потому что все вокруг было таким знакомым. Свет, запахи, мягкость земли… Но ему не хватало самого важного – ощущения принадлежности кому‑ то.

Сундук был сделан из дерева. А дерево очень чувствительно к таким вещам.

Одной из своих многочисленных ножек Сундук провел в пыли длинную линию – случайное, жалкое движение, знакомое любому, кто когда‑ либо стоял перед классом в ожидании выговора учительницы.

Наконец Сундук пришел к тому, что у древесины может считаться самым близким аналогом решения.

Его отдали. Он провел много лет, бродя по чужим странам, встречая экзотические создания и прыгая по ним в ритуальном танце. Но теперь он вернулся в страну, где когда‑ то был деревом. Следовательно, он свободен.

Нельзя сказать, что эту цепочку рассуждений отличала безупречность логики. Однако, следует признать, для того, кто думает дырками от сучков, результат весьма неплох.

А теперь Сундук собирался сделать кое что такое, о чем давно мечтал.

– Ну сколько можно, Проф?

– Прости, Чингиз. Как раз заканчиваю… – Коэн вздохнул. Воины Орды воспользовались передышкой, чтобы посидеть в тени деревьев и обменяться очередными враками о прошлых приключениях. Профессор Спасли тем временем стоял на вершине большого валуна, щурясь в окуляры самодельного оптического устройства и что‑ то царапая в своих картах.

В наше время миром правят клочки бумаги, подумал Коэн. Во всяком случае – этой частью мира. А Проф… ну, а Проф правит клочками бумаги. Он сделан из несколько иного материала, чем традиционные герои‑ варвары (несмотря на свое глубокое убеждение, что всех директоров школ следует распять на дверях коровника), но когда дело касается клочков бумаги, тут ему равных нет!

К тому же он говорит по‑ агатски. По крайней мере, лучше, чем Коэн, нахватавшийся ходовых фраз и этим ограничившийся. Сам Профессор Спасли говорил, что выучил язык по старым книгам. А еще он говорил, что из старых книг можно узнать очень много интересных фактов.

Коэн, покряхтывая, взобрался на валун.

– Чем ты тут занимаешься, а, Проф?

Профессор Спасли, прищурившись, вглядывался в бледный силуэт Гункунга, вырисовывающийся на пыльном горизонте.

– Видишь тот холм, сразу за городом? – откликнулся он. – Такая огромная округлая насыпь?

– Здорово смахивает на могильник моего папаши.

– Да, только этот – естественного происхождения. Слишком уж большой. И видишь, на самой его верхушке стоит что‑ то вроде пагоды. Очень любопытная архитектура. И я вот думаю, может, нам стоит рассмотреть ее поближе?

Коэн внимательно изучил большой округлый холм. Это был большой округлый холм. Угрозы в нем никакой не было, и, судя по всему, цены он никакой не представлял. Следовательно, о холме можно было забыть. Сейчас Коэна интересовали другие, более насущные вопросы.

– Люди входят во внешний город и выходят из него, – продолжал Профессор Спасли, – следовательно, осада – это лишь видимость, чтобы показать: мол, мы тут. Так что с проникновением в Гункунг вряд ли возникнут проблемы. Но попасть непосредственно в Запретный Город будет гораздо сложнее.

– А как насчет того, чтобы всех поубивать – предложил Коэн.

– Неплохая идея, но непрактичная, – отклонил предложение Профессор Спасли. – Нет, в моей нынешней методологии я исхожу из факта, что Гункунг находится на значительном расстоянии от реки, а населения в нем – почти миллион.

– Методология – штука важная.

– А для артезианских колодцев местность не совсем характерная.

– Во‑ во, и я о том же подумал.

– И водопроводов тоже не видно, если ты заметил.

– О да, водяные проводы… Эти агатцы любят всякие праздники, – согласился Коэн. – Жаль не успели, погуляли бы от души. Проводили бы, помахали ручкой…

– Что заставляет меня усомниться в правомерности высказывания, будто бы в Запретный Город даже мышь не проскользнет, – в голосе Профессора Спасли прозвучала едва заметная нотка самодовольства. – В том‑ то все и дело, мышь без труда проскользнула бы в Запретный Город, если бы умела задерживать дыхание.

– Но мыши не умеют задерживать дыхание, – обрадовался Коэн, почувствовавший наконец твердую почву под ногами. – А люди умеют.

– Именно.

Повозка остановилась. Мешок сняли. Вместо терки для сыра, которую Ринсвинд ожидал увидеть, его взору предстали два молодых, встревоженных лица. Одно из них тоже принадлежало девушке, но, как Ринсвинд с облегчением удостоверился, не Прекрасной Бабочке. Эта девушка выглядела чуть моложе, и Ринсвинду почему‑ то опять вспомнилась картошка[34].

– Себя чувствуешь хорошо? – она говорила на ломаном, но вполне узнаваемом морпоркском. – Мы очень сожалеем. Ты сейчас лучше? Мы говорим тебе им языке небесного города Анк‑ Мор‑ Пок. Язык свободы и прогресса. Язык Одного Человека, Одного Голоса!

– Ага, – Ринсвинд счел за лучшее не возражать. По морю его памяти проплыл образ анк‑ морпоркского патриция. Один человек, один голос. Ну да. – Я его встречал. Того самого, у которого этот голос. Только…

– Удачи Народному Делу! – воскликнул юноша. – Рассудительно Вперед! – Юноша выглядел так, будто его сложили из кирпичей.

– Прошу прощения, – вставил Ринсвинд, – но почему вы… бумажный светильник для церемоний… кипа хлопка… спасли меня? То есть когда я говорю «спасли», то имею в виду, зачем вы ударили меня по голове, связали и привезли сюда, где бы мы сейчас ни находились? Что такого плохого могло случиться на постоялом дворе? Ну, дали бы мне по уху, что не заплатил…

– Самое худшее, что могло с тобой случиться, – это мучительная смерть, растянутая на несколько лет, – услышал он голос Бабочки.

Девушка появилась из‑ за повозки и мрачно улыбнулась Ринсвинду. Руки она скромно держала в складках кимоно – наверное, прятала там свои ножики.

– О, привет, – откликнулся Ринсвинд.

– Великий Волшебник, – Бабочка поклонилась, – меня ты уже знаешь, а эти двое – Цветок Лотоса и Три Запряженных Вола. Они тоже члены нашей ячейки. Мы были вынуждены доставить тебя сюда таким бесцеремонным образом. Повсюду шпионы.

– Своевременная Кончина Всем Врагам! – сияя, воскликнул юноша.

– Ну да, конечно, – согласился Ринсвинд. – Всем врагам, само собой.

Повозка стояла во дворе. Судя по общему уровню шума по другую сторону высоких стен, они находились в большом городе. В мозгу Ринсвинда оформилось очень мерзкое подозрение.

– Итак, вы привезли меня в Гункунг, – сказал он.

Глаза Цветка Лотоса расширились.

– Значит, это есть правда, – выдохнула она по‑ морпоркски. – И ты действительно есть Великий Волшебник!

– О, мои способности к предвидению порой даже меня самого пугают, – уныло ответил Ринсвинд.

– Вы, двое, позаботьтесь о лошадях, – приказала Бабочка, не отводя глаз от Ринсвинда.

Когда юноша с девушкой, непрестанно оглядываясь, торопливо покинули помещение, Бабочка угрожающе шагнула к Ринсвинду.

– Они верят, – сказала она. – Но у меня по‑ прежнему есть некоторые сомнения. Однако, как говорит великий Лай Тинь Видль, когда нет вола, даже осел сгодится. Лично я всегда считала, что это один из его наименее убедительных афоризмов.

– Благодарю. А чего именно вы ячейка?

– Ты слышал о Красной Армии?

– Нет. Хотя… Я слышал, как кто‑ то кричал что‑ то…

– Согласно легенде, некогда человек по имени Великий Волшебник привел первую Красную Армию к невероятной победе. Разумеется, это случилось тысячи и тысячи лет назад. Но люди верят, что он – то есть ты – вернется и совершит это вновь. Так что… Красная Армия должна ждать и готовиться.

– Ну, за несколько тысяч лет человек слегка меняется…

Внезапно она резко наклонилась к Ринсвинду.

– Лично я считаю, что все это плохо пахнет, – прошипела Бабочка. – Однако ты здесь – и ты будешь Великим Волшебником. Даже если мне придется гнать тебя вперед ударами под зад!

Двое младших членов ячейки вернулись. Бабочка в мгновение ока превратилась из скалящейся тигрицы в скромную лань.

– А теперь тебе надо встретиться с Красной Армией, – сказала она.

– Вообще‑ то, я только что с дороги, мне бы… – заметив выражение лица Бабочки, Ринсвинд умолк на полуслове.

– Очевидно, что первая Красная Армия не более чем красивая легенда, – произнесла она на быстром и безупречном анк‑ морпоркском. – Однако в легендах есть своя польза. И тебе… х‑ м, Великий Волшебник, стоит с ней познакомиться. Итак, когда Одно Солнечное Зеркало боролся со всеми армиями мира, ему на помощь пришел некий Великий Волшебник. И тогда сама земля встала на защиту новой империи. Да, чуть не забыла, там еще были задействованы молнии. Воины армии были сделаны из земли, но каким‑ то образом приводились в действие молнией. Молния, конечно, может убить – однако, боюсь, ей недостает дисциплины. И земля не может сражаться. На мой взгляд, эта армия земли и неба была не чем иным, как крестьянским восстанием. Ну а теперь у нас новая армия с гордым, древним именем, способным воспламенить воображение. И Великий Волшебник у нас тоже есть. Я не верю в легенды. Но я верю, что другие люди в них верят.

Более юная девушка, которая все это время пыталась следовать за нитью разговора, шагнула вперед и взяла Ринсвинда за руку.

– Ты своим зрением сейчас увидишь Красную Армию, – пообещала она.

– Вперед Вместе С Массами! – выкрикнув это, юноша взял Ринсвинда за другую руку.

– Он что, всегда так разговаривает? – спросил Ринсвинд, чувствуя, что его мягко подталкивают к двери.

– Три Запряженных Вола нигде не учился, – объяснила девушка.

– Больше Успеха Нашим Вождям!

– Два Пенса Ведро Хорошо Утоптанного! – поддержал его Ринсвинд.

– Больше Прав Собственности На Средства Производства!

– Новое Мыло Твоей Бабушке!

Три Запряженных Вола просиял.

Бабочка отворила дверь и с чем‑ то замешкалась в доме. Ринсвинда вывели во двор.

– Очень полезные лозунги, – похвалил он, украдкой оглядываясь по сторонам. – Но мне хотелось бы привлечь ваше внимание к широко известному высказыванию Великого Волшебника Ринсвинда.

– Воистину, я вся открытая, – вежливо ответила Цветок Лотоса.

– Ринсвинд, бывало, говаривал… Счастливо оставаааааааааааааа…

Сандалии скользили по булыжнику, мешая развить приличную скорость, но воротца в заборе оказались сделанными из бамбука, поэтому разлетелись в щепки от легкого удара плечом.

По другую сторону стены оказался уличный базар. Его образ очень ярко запечатлелся в памяти Ринсвинда. Стоило образоваться клочку пространства, любому, даже самому маленькому, клочку, – оттого ли, что прошел, раздвигая толпу, мул, или оттого, что проехала повозка, как образовавшийся пятачок сразу заполнялся людьми, во всю глотку спорящими из‑ за цены на какую‑ нибудь утку. Утка, как правило, вносила достойную лепту в окружающий шум, поскольку яростно крякала, недовольная, что ее держат вверх ногами.

Ринсвинд угодил ногой в плетеную клетку с курами, но не снизил скорости, а все так же несся вперед, раскидывая людей и товар. В Анк‑ Морпорке подобное поведение вызвало бы соответствующую реакцию, однако здесь, где все вопили друг на дружку, Ринсвинд со своей кудахтающей ногой, полубегущий, полухромающий мимо бесконечных лотков, очень гармонично вписывался в пейзаж.

За спиной у него людской поток плотно смыкался. Если кто‑ то и крикнул что‑ нибудь вроде «Держи вора! », то его возглас быстро потонул в общем гаме.

Высмотрев укромную нишу между прилавком с певчими птицами и лотком, продающим нечто булькающее в тазах, Ринсвинд затормозил. Нога его издала радостное кукареканье.

Он принялся колотить ею о мостовую и колотил до тех пор, пока клетка не треснула. Петушок, опьяненный воздухом свободы, клюнул Ринсвинда в колено и, хлопая крыльями, поскакал прочь.

Погони слышно не было, однако расслабляться не следовало: на обычном гункунгском базаре даже батальон троллей, марширующих в свинцовых башмаках, остался бы незамеченным.

Однако Ринсвинд все же позволил себе перевести дух.

Итак, он опять принадлежал самому себе. Однако благодаря Красной Армии он находился в столице Агатовой империи, куда совсем не стремился попасть. Стало быть, очередная неприятность – вопрос только времени. Впрочем, пока что ему ничто не грозило, а все, что ему требовалось сейчас, – это пять минут, чтобы сориентироваться в окружающей обстановке. И тогда он отряхнет со своих ног прах этого города. Или грязь. Тут было навалом и того, и другого.

Значит, это и есть Гункунг…

Улицы – в привычном Ринсвинду смысле этого слова – отсутствовали как класс. Одни переулки переходили в другие, такие же узкие, а теснящиеся вдоль стен домов лотки делали их еще уже. Животное население этого бесконечного базара было весьма многочисленным и разнообразным. Большинство лотков торговали цыплятами в клетках, утками в мешках и странными извивающимися штуками в чашках. В одной из лавок черепаха, венчающая собой лениво шевелящуюся гору других черепах («3 р. за штуку, очень полезно для яна»), смерила Ринсвинда печальным взглядом, словно бы говоря: «Ты думаешь, твои проблемы – это проблемы? ».

Трудно было даже сказать, где кончаются лавки и начинаются дома. Нечто сморщенное, болтающееся на веревке с равным успехом могло быть как диковинным товаром, так и чьим‑ то бельем – а может, и обедом на следующую неделю.

Гункугцы не производили впечатления домоседов. Судя по всему, большую часть времени они проводили на улице и при этом орали во всю глотку.

Продвижение вперед осуществлялось путем распихивания локтями окружающих, пока те не убирались с дороги. Стоять же и говорить: «Э‑ э, прошу прощения, можно пройти? » – стоило только в том случае, если в ваши намерения входило провести весь день – и, наверное, всю ночь на одном месте.

Однако, когда вдруг послышались удары в гонг и последовательность громких хлопков, толпа слегка расступилась. Мимо Ринсвинда, приплясывая, проследовали странные люди в белых балахонах. Они разбрасывали фейерверки и что было сил колотили в гонги, кастрюли, а также в прочую утварь, способную издать хоть какой‑ то звук. Надо признать, создаваемый процессией грохот отчасти заглушил уличный шум, хотя на это была потрачена масса усилий.

Время от времени какой‑ нибудь местный житель, отвлекшись от своих воплей, чтобы немножко перевести дух, замечал Ринсвинда и окидывал его озадаченным взором. «Пожалуй, самое время слиться с окружением», – решил Ринсвинд.

– Неплохо, а? – проорал он, обращаясь к стоявшей рядом женщине.

Женщина, маленькая старушка в соломенной шляпе, воззрилась на него с явным отвращением.

– Это похороны господина Фу, – отрезала она и поспешила удалиться.

Неподалеку от ниши, где прятался Ринсвинд, стояли двое стражников. Происходи дело в Анк‑ Морпорке, стражники стреляли бы самокрутки и старались не замечать ничего, что могло бы помешать им наслаждаться жизнью. Но у этих вид был настороженный.

Ринсвинд шмыгнул в переулок. В этом городе незнакомый с местными обычаями человек мог попасть в весьма затруднительное положение.

В переулке было потише. Дальним своим концом он выходил на что‑ то гораздо более широкое и с виду очень даже пустынное. Исходя из предпосылки «меньше людей – меньше проблем», Ринсвинд бодро зашагал вперед.

Наконец он снова оказался на открытом пространстве. Даже весьма открытом. Это была вымощенная булыжником площадь, достаточно большая, чтобы на ней могла расположиться пара‑ другая армий. По периметру площадь обрамляли вишневые деревья. Однако, если вспомнить толпы народа повсюду, поражало полное отсутствие кого бы то ни было…

– Эй, ты!

…Не считая стражников.

Они вдруг появились из‑ за каждого дерева и каждой статуи.

Ринсвинд попытался было ретироваться обратно в переулок, но не успел, поскольку за спиной у него тоже внезапно возник стражник.

К его лицу приблизилась ужасающая маска, принадлежащая человеку в латах.

– Крестьянин! Тебе известно, что это Имперская площадь?

– Прошу прощения, а слово «имперская» пишется с большой или с маленькой буквы? – вежливо осведомился Ринсвинд.

– Вопросы здесь задаю я!

– Ага. Стало быть, с большой. Значит, забрел в какое‑ то очень важное место. Что ж, извините, не знал, ухожу‑ ухожу…

– А ну стоять!

Что особенно поразило Ринсвинда в поведении стражников, схватить его никто даже не пытался. И лишь потом он осознал, что этого, наверное, просто не требовалось. Люди в империи послушно выполняли то, что им приказывали.

Это похуже плеток будет, говорил Коэн.

Ринсвинд вдруг вспомнил, что вообще‑ то ему полагается пасть на колени. Он поспешно присел на корточки и уперся в мостовую руками.

– Я вот думаю, – бодро спросил он, занимая стартовую позицию, – не пора ли познакомить вас с одним известным высказыванием?

Коэн хорошо разбирался в городских воротах. Он ломал их таранами, катапультами, а один раз – даже собственной головой.

Однако ворота Гункунга оказались чертовски хорошими. Совсем не такими, как ворота Анк‑ Морпорка. Те обычно были распахнуты настежь, дабы привлечь покупателя с толстым кошельком. В качестве единственной защиты выступала надпись: «Спасибо, Што Не Нападайте На Наш Город. Приятнова Времяправажденья». Эти же ворота были большими и тяжелыми, сделанными из железа. Возле них торчали караульная башня и взвод довольно неприятных личностей в черных латах.

– Проф?

– Да, Коэн?

– Что мы тут делаем? Водяные проводы уже закончились, все разошлись. Может, как‑ нибудь через стену?

Профессор Спасли погрозил ему пальцем.

– Лазать через стену – только привлекать лишнее внимание. Мы пройдем как обычные люди. А уже внутри поищем водопровод, по которому и проникнем в Запретный Город. Но сейчас давайте еще раз вспомним, чему я вас учил, – сказал он. – Очень важно, что вы все усвоили, как надо себя вести в большом городе.

– Свою маму поучи, – проскрипел Маздам. – Кому‑ кому, а нам это известно. Грабь, насилуй, тащи добычу, а перед уходом подожги все к чертовой матери. Все так же, как в маленьких городах, только времени больше уходит.

– Это, разумеется, правильно, но только если ты проходишь через город, – принялся терпеливо, как маленькому ребенку, растолковывать Профессор Спасли. – А что, если тебе потребуется вернуться туда на следующий день?

– На следующий день там уже делать нечего, Проф.

– Господа! Прошу минуточку внимания. Я преподам вам основы цивилизованного поведения!

Однако люди не просто проходили через ворота. К караулке выстроилась длинная очередь. Стражники угрожающе нависали над съеживающимися от страха агатцами и тщательно проверяли бумаги всех, кто намеревался войти в город.

И вот настала очередь Коэна.

– Твои бумаги, старик!

С довольным кивком Коэн вручил капитану стражников клочок бумаги, на котором красивым почерком Профессора Спасли было написано:

«МЫ БРАДЯЩИЕ СУМАСШЕДШЫЕ

И БУМАГ У НАС НЕТУ. ИЗВИНИТЕ».

Стражник поднял глаза и узрел веселую улыбку Коэна.

– Ну надо же, – мерзким тоном процедил он. – А что, разговаривать ты разучился, дедуль?

Коэн, по‑ прежнему ухмыляясь, перевел вопросительный взгляд на Профессора Спасли. На этот случай реплики они не отрепетировали.

– Вот старый болван, – хмыкнул стражник. Тут Профессор Спасли не выдержал.

– Мне казалось, вы должны оказывать особое внимание психически неполноценным людям! – воскликнул он.

– Нельзя быть психически неполноценным, если у тебя нет бумаг, в которых сказано, что ты психически неполноценен, – логично возразил стражник.

– Ну все, я сыт по горло, – вмешался Коэн. – Я ведь говорил, что ничего не получится. Стражники все такие тупые.

– Наглый крестьянин!

– Я еще не такой наглый, как мои друзья, – ответил Коэн.

Орда утвердительно закивала.

– Это мы, дурачина!

– Тебя и твою мать.

– Чиво?

– Полный придурок.

– Чиво?

Капитан стражников опешил. Свою привычку к повиновению жители Агатовой империи впитывают с молоком матери. Но поклонение предкам и уважение к старикам это еще более древняя и славная традиция. Капитану ни разу не доводилось видеть людей, настолько старых и в то же время способных сохранять вертикальное положение. Эти старики были такими древними, что, по сути дела, их можно было назвать предками. А от того, что сидел в кресле на коленках, даже пахло как от настоящего предка.

– В караулку их! – закричал он.

Воины Орды позволили грубо увести себя, и получилось это у них весьма неплохо. Профессор Спасли потратил многие часы, отрабатывая этот очень сложный трюк. Он не жалел времени, поскольку знал, что имеет дело с людьми, которые в ответ на самый обычный хлопок по плечу поворачиваются и отрубают наглецу руку.

Когда в караулку набились все – и Орда, и стражники, и Хэмиш Стукнутый в своем кресле с колесиками, – там стало не протолкнуться. Один из стражников обратил внимание на Хэмиша, который злобно зыркал из‑ под одеяла.

– Что это у тебя там, а, дедуль?

Меч проткнул ткань и вонзился стражнику в бедро.

– Чиво? Чиво? Это он чиво сказал?

– Он сказал «Аргх! », – объяснил Коэн, выхватывая из‑ за пояса нож.

Одним движением костлявых рук он зажал капитана в замок и приставил клинок к его горлу.

– Чиво?

– «Аргх! » – говорю.

– Чиво? Скажи ему, сам такой.

Коэн надавил на шею капитана чуть сильнее.

– Итак, дружок, – начал он, – все может кончиться хорошо, а может – очень печально. Все зависит от тебя.

– Коварный негодяй! И это ты называешь «хорошо»?

– Ну, ты еще не знаешь, что тебя ждет в будущем.

– Чтоб жил ты в интересные времена! Я скорее умру, чем предам императора!

– Хорошо, это твое право.

Главе стражников понадобилось не больше доли секунды, чтобы осознать, что Коэн, будучи сам человеком слова, исходит в своих действиях из предположения, что другие люди тоже словами зря не разбрасываются. Будь у капитана времени побольше, он мог бы поразмыслить на тему «насилие и цивилизация»: в то время как нормальный цивилизованный человек прибегает к насилию как к последнему средству, для варвара оно является самым первым, предпочитаемым и наиболее приятным образом действий. Но времени на подобные философствования уже не было. Капитан безжизненно рухнул на пол.

– Лично я всегда жил в интересные времена, – ответил Коэн удовлетворенным тоном человека, который немало постарался для того, чтобы сделать свою эпоху как можно более интересной.

Он направил нож на остальных стражников. Профессор Спасли в ужасе открыл рот.

– Конечно, стоило бы тут чуть убраться, – продолжал Коэн. – Но зачем трудиться, если скоро опять станет грязно? Что касается лично меня, то, чем возиться тут с вами, мне проще было бы вас прикончить, но вот Проф говорит, что цивилизованные люди так не поступают.