Чем все закончилось? 10 страница

Слушая нищего, патриций пробегал взглядом принесенные доклады. Вечер выдался крайне необычным. Бесчинства в «Барабане»… в этом ничего необычного не было, хотя, судя по всему, вчерашний дебош нельзя было назвать типичным, кроме того, он никогда не слышал о танцующих волшебниках. Ему показалось, что он узнает симптомы. Ну а если сбудется еще одно опасение…

– А скажи‑ ка мне, Майкл, как реагировал на происходящее господин Достабль?

– Что, вашчесть?

– Вроде бы я задал тебе достаточно простой вопрос.

Вопрос: «Но я же не говорил, что там был старина Достабль, как вы об этом узнали? » – яростно стучался в гортань Хромоногого Майкла, но, к счастью, нищий дважды, трижды и четырежды подумал насчет разумности задавания вопросов патрицию.

– Он просто сидел и смотрел, вашчесть. С открытым ртом. А потом подпрыгнул и убежал.

– Понятно, ничего себе. Благодарю тебя, Хромоногий Майкл. Можешь быть свободным.

Нищий не уходил.

– Старикашка Рон говорил, вашчесть иногда платит за информацию.

– Правда? Он действительно так сказал? Очень интересно. – Витинари сделал какую‑ то пометку на полях доклада. – Спасибо.

– Э…

– Не смею задерживать.

– Э… да, конечно. Да хранят вас боги, вашчесть, – сказал Хромоногий Майкл и спасся бегством.

Когда шаги нищего стихли, патриций подошел к окну, заложил руки за спину и вздохнул.

Наверное, где‑ то на свете есть города, правителям которых приходится беспокоиться только о всяких мелочах… о нашествиях варваров, к примеру, о вовремя сданном годовом отчете, об извержениях вулканов. В этих городах не живут люди, которые открывают дверь действительности и метафорически произносят: «Привет, заходите, очень рад вас видеть. Какой замечательный у вас топор. Кстати, не могу ли я позаимствовать у вас денег, раз уж вы заглянули? »

О происшествии с господином Хонгом знают все. Но только в общих чертах. А вот что именно с ним произошло – не известно никому.

Ну что за город… Каждую весну приходится выводить реку из берегов, чтобы потушить очередной пожар. Примерно раз в месяц взрывается Гильдия Алхимиков.

Он вернулся к столу и что‑ то записал. Похоже на то, что вскоре кое‑ кого придется убить.

Потом патриций взял третью часть «Прелюдии соль‑ мажор» Фондельсона и углубился в чтение.

Сьюзен свернула в переулок, где некоторое время назад оставила Бинки. Рядом с лошадью на мостовой валялось с полдюжины мужчин, стонавших и сжимавших руками некие части тела. Сьюзен не обратила на них внимания. Любой человек, попытавшийся украсть лошадь Смерти, быстро узнавал, что на самом деле значит выражение «адская боль». Бинки отличалась точностью ударов – боль концентрировалась в очень небольшом и весьма личном месте.

– Это музыка его играла, а не наоборот, – сказала Сьюзен. – По‑ моему, он даже не касался струн.

– ПИСК.

Сьюзен потерла ладонь. У Губошлепа оказалась неожиданно крепкая голова.

– Могу я убить это, не убивая его самого?

– ПИСК.

– Не стоит даже пробовать, – перевел ворон. – Он живет только благодаря музыке.

– Но деду… но он сказал, что в итоге музыка его и убьет!

– Вселенная велика и прекрасна, это точно, – согласился ворон.

– ПИСК.

– Но… послушай, если музыка – паразит или нечто вроде, – сказала Сьюзен, когда Бинки начала подниматься в небо, – зачем ей убивать своего хозяина?

– ПИСК.

– Он сказал, что вот тут ты его поймала. Он не знает, – ответил ворон. – Я сойду над Щеботаном, хорошо?

– Да что такого в этом парне? – недоумевала Сьюзен. – Музыка использует его – но для чего?

– Двадцать семь долларов! – воскликнул Чудакулли. – Двадцать семь долларов за то, чтобы вас отпустили! И этот сержант все время ухмылялся! Волшебники арестованы!

Он прошагал вдоль строя упавших духом волшебников.

– Вы вообще слышали, чтобы Стражу в «Барабан» вызывали? Что, по‑ вашему, вы там творили?

– Мамбл‑ мамбл‑ мамбл, – пробормотал декан, уставившись в пол.

– Не понял?

– Мамбл‑ мамбл‑ мытанцевали‑ мамбл.

– Танцевали, – не повышая голоса, повторил Чудакулли и зашагал вдоль строя. – И это вы называете танцами? Всю эту свалку и броски через плечо? Эти кувырки по всему залу? Даже тролли (ничего не имею против троллей, на самом деле отличные ребята, просто отличные) не ведут себя так, но вы же считаетесь волшебниками! Людям полагается смотреть на вас снизу вверх – и вовсе не потому, что вы, кувыркаясь, пролетаете над их головами. Эй, руноложец, не думай, что я не заметил твоего выступления. Честно говоря, выглядело омерзительно. Бедному казначею пришлось даже прилечь отдохнуть. Танцы – это… хороводы, понимаете? Майские деревья и все такое, здоровая кадриль, балы там всякие… Во время танца не размахивают людьми, как боевым топором гнома (кстати, вот она, настоящая соль земли, всегда об этом говорил). Я внятно излагаю?

– Мамбл‑ мамбл‑ мамбл‑ мамбл‑ новсетакделали‑ мамбл, – пробормотал декан, упорно не поднимая взгляда.

– Вот уж не думал, что придется отдавать такой приказ волшебникам старше восемнадцати лет… – покачал головой Чудакулли. – Но начиная с этого самого момента и вплоть до особого распоряжения всем вам запрещается покидать территорию Университета!

Нельзя сказать, что этот запрет был таким уж жестоким наказанием. Волшебники с недоверием относятся к воздуху, который не побыл в помещении хотя бы один день. Большую часть своих жизней волшебники проводят, курсируя между личными покоями и обеденным столом. Но сейчас все они испытали странное чувство…

– Мамбл‑ мамбл‑ непонимаюпочему‑ мамбл, – пробормотал декан.

Потом, значительно позже, когда музыка уже умрет, декан скажет, что скорее всего им двигало то, что на самом деле он никогда не был молодым – вернее, не был молодым, будучи вместе с тем достаточно взрослым, чтобы осознавать свою молодость. Подобно большинству волшебников, он поступил в Университет в столь раннем возрасте, что остроконечная шляпа то и дело падала ему на глаза. Ну а после обучения… после он стал волшебником.

Его снова посетило чувство, будто в своей жизни он пропустил нечто очень важное. И он осознал это всего пару дней назад. Не понял, правда, что именно он пропустил. Ему вдруг отчаянно захотелось что‑ то совершить. Хотя непонятно, что именно. Но свершить как можно быстрее. Ему хотелось… он чувствовал себя жителем тундры, который как‑ то утром проснулся с непреодолимым желанием покататься на водных лыжах. Нет, он не будет сидеть взаперти, пока в воздухе витает эта чудесная музыка…

– Мамбл‑ мамбл‑ мамбл‑ янебудусидетьвзаперти‑ мамбл.

Его охватили неизведанные эмоции. Он не станет повиноваться! Он отрицает все! Включая закон всемирного тяготения. И он не будет аккуратно складывать одежду, перед тем как лечь спать! Чудакулли, конечно, скажет: «О, да у нас тут мятеж?! Ну и против чего же мы протестуем? » И тогда он ответит… произнесет яркую, запоминающуюся речь! Да, именно так он и поступит! Он скажет ему…

Но аркканцлер уже ушел.

– Мамбл‑ мамбл‑ мамбл, – вызывающе пробормотал декан, известный в узких кругах бунтарь.

Сквозь жуткий шум пробился едва слышный стук. Утес осторожно приоткрыл дверь.

– Это я, Гибискус. Вот ваше пиво. Пейте и выматывайтесь!

– Но как? Как нам отсюда уйти? – поинтересовался Золто. – Стоит нам высунуть нос, как они начинают требовать еще!

Гибискус пожал плечами:

– Мне плевать. Но вы должны мне доллар за пиво и еще двадцать пять за сломанную мебель и…

Утес закрыл дверь.

– Я могу поговорить с ним, – предложил Золто.

– Мы и так на мели, – возразил Бадди.

Они переглянулись.

– Но, – продолжал Бадди, – толпа нас любит. По‑ моему, мы имели успех.

Утес откусил горлышко у бутылки с пивом и вылил содержимое себе на голову[17].

– Ты лучше скажи нам, – откликнулся Золто, – что такое ты вытворял на сцене?

– У‑ ук.

– И откуда, – добавил Утес, раздавив бутылку в ладони, – мы знали, что именно нам нужно играть?

– У‑ ук.

– И еще, – сказал Золто, – что за чушь ты пел?

– Э‑ э…

– «Кончай топтаться на моих новых синих башмаках»? – припомнил Утес.

– У‑ ук.

– «Клевая девица госпожа Поли»? – спросил Золто.

– Э‑ э…

– «Сто Гелитские Кружева»? – поинтересовался Утес.

– У‑ ук?

– Это такие тонкие кружева, которые плетут в Сто Гелите, – пояснил Золто и бросил исподлобья взгляд на Бадди.

– И кстати, что такое «хелло, бэйби»?

– Э‑ э…

– Ты поосторожнее с выражениями… Кое‑ кто может принять это на свой счет.

– Не знаю. Просто эти слова оказались здесь, – попытался объяснить Бадди. – Они были частью музыки, ну я и…

– И двигался ты как‑ то… смешно. Как будто, у тебя со штанами что‑ то случилось, – не успокаивался Золто. – Я не слишком хорошо разбираюсь в людях, но некоторые зрительницы смотрели на тебя так, как гном смотрит на девушку, отцу которой принадлежат большой рудник и несколько богатых жил.

– Ага, – подхватил Утес. – Или когда тролль думает: «Ты только посмотри, ну и формация у этой…»

– Ты уверен, что в тебе нет эльфийской крови? – спросил Золто. – Пару раз мне показалось, что ты ведешь себя как‑ то… по‑ эльфийски.

– Я сам не знаю, что происходит! – воскликнул Бадди.

Гитара застонала. Все оглянулись на нее.

– Нужно взять ее, – предложил Утес, – и выбросить в реку. Все, кто «за», скажите «Да». Или «У‑ ук».

Молчание. Никто не спешил привести приговор в исполнение.

– Но… – неуверенно произнес Золто. – Но ведь мы им действительно нравимся.

Они немного подумали над этим.

– И не могу сказать, что это мне… неприятно, – наконец отозвался Бадди.

– Должен признать… стольких поклонников у меня еще не было, – кивнул Утес.

– У‑ ук.

– Но раз мы такие здоровские, то почему еще не богатые? – поинтересовался Золто.

– Потому что договариваешься ты, – откликнулся Утес. – А если нам еще придется за мебель платить, скоро я буду есть через соломинку.

– Ты хочешь сказать, я не умею договариваться?! – Золто вскочил на ноги.

– В трубу ты дуешь неплохо, но финансовым гением тебя назвать трудно.

– Ха, хотел бы я посмотреть…

Раздался стук в дверь. Утес вздохнул.

– Это снова Гибискус. Дайте‑ ка мне зеркало, попытаюсь выбить с другой стороны.

Бадди открыл дверь. Утес угадал, это был Гибискус, но за ним стоял невысокий человек в длинном балахоне и с широкой улыбкой на лице.

– А, – сказал он, улыбаясь. – Ты – Бадди, верно?

– Э… да.

А потом мужчина, казалось, не сделав ни единого движения, оказался в комнате и захлопнул дверь прямо перед лицом владельца «Барабана».

– Меня зовут Достабль, – представился он, все так же широко улыбаясь. – С. Р. Б. Н. Достабль. Смею предположить, вы обо мне слышали.

– У‑ ук!

– Я разговариваю не с тобой, а с этими ребятами.

– Нет, – ответил Бадди. – Вроде не слышали.

Улыбка человечка стала еще шире.

– По‑ моему, ребята, у вас возникли неприятности, – продолжил Достабль. – Сломанная мебель и все такое…

– Нам даже не заплатят, – пожаловался Утес, свирепо глядя на Золто.

– Ну, – развел руками Достабль, – в этом я смогу вам помочь. Я – прирожденный бизнесмен. Занимаюсь бизнесом. А вы, как вижу, музыканты. Играете музыку. Вам не следует занимать свои светлые головы мыслями о деньгах. Это мешает творческому процессу. Как насчет того, чтобы предоставить все переговоры мне?

– Ха! – хмыкнул Золто, все еще помнивший оскорбления по поводу своей деловой хватки. – А что ты умеешь?

– Для начала, – сказал Достабль, – я могу устроить, чтобы с вами сполна рассчитались за сегодняшнее выступление.

– А как же мебель? – спросил Бадди.

– Ее ломают здесь каждый вечер, – небрежно заметил Достабль. – Гибискус просто решил отыграться на вас. С ним я договорюсь. Скажу по секрету, вам следует опасаться подобных людей.

Он наклонился ближе, широкая улыбка светилась на его лице. Если бы Достабль улыбнулся еще шире, верхняя часть головы просто свалилась бы на пол.

– Ребята, – сказал он, – этот город – настоящие джунгли.

– Если с нами рассчитаются, я ему поверю, – заявил Золто.

– Вот так просто? – удивился Утес.

– Я верю всем, кто дает мне деньги.

Бадди бросил взгляд на стол. Непонятно почему, но он чувствовал, что, если бы они сейчас совершали ошибку, гитара должна была бы как‑ то отреагировать, может, крайне неблагозвучно взвыть, но она лишь тихонько мурлыкала какой‑ то мотивчик.

– Ну, хорошо, – кивнул Утес. – Я согласен. Мне надоело выбивать себе зубы.

– Договорились, – ответил Бадди.

– Отлично! Грандиозно! Вместе мы сделаем отличную музыку, по крайней мере вы, ребята!

Достабль достал лист бумаги и карандаш. В глазах у Себя‑ Режу возбужденно ревел лев.

А высоко над Овцепикскими горами Сьюзен перелетала на Бинки через облачную гряду.

– Как он может так говорить?! – воскликнула она. – Сам вертит человеческими жизнями как хочет, а потом рассуждает о каком‑ то там долге!

В Гильдии Музыкантов были зажжены все свечи.

Горлышко бутылки с джином выбивало звучную дробь о край стакана. Наконец Губошлеп с глухим стуком поставил бутылку на стол.

– Кто‑ нибудь знает, что это за типы? – спросил господин Клеть, когда Губошлепу удалось‑ таки со второй попытки взять стакан. – Должен же хоть кто‑ то их знать!

– О мальчишке ничего не известно, – откликнулся Губошлеп. – Прежде его никто не видел. А… а… тролль, сам знаешь, по Анк‑ Морпорку их целые стаи шатаются, да и кроме того…

– Одним из них вполне определенно был университетский библиотекарь, – сообщил Герберт Туес по кличке Господин Клавесин, библиотекарь Гильдии Музыкантов.

– Его, пожалуй, лучше пока не трогать, – сказал Клеть.

Остальные согласно кивнули. Кому захочется связываться с библиотекарем, когда можно поколотить кого‑ нибудь размером поменьше?

– А что гном?

– Да, кстати, что гном?

– По некоторым данным, это Золто Золтссон, живет где‑ то на Федрской улице…

Клеть недовольно заворчал.

– Немедленно пошли туда ребят. Пусть они им растолкуют, кто в этом городе главная скрипка. Хат‑ хат‑ хат!

«Рок‑ Группа» поспешно удалялась в ночь, оставив позади шум и гам «Залатанного Барабана».

– Какой приятный человек, не правда ли? – спросил Золто. – Не только рассчитался с нами за концерт, но и проявил такой интерес, что добавил двадцать монет из своего кармана!

– Кажется, – возразил Утес, – он сказал, что дает нам эти двадцать долларов под проценты.

– Ай, это одно и то же. А еще он сказал, что обеспечит нас работой. Ты контракт читал?

– А ты?

– Там очень мелкий шрифт, – пожал плечами Золто и тут же повеселел. – Зато его много. Должно быть, хороший контракт, раз в нем столько всяких слов.

– А библиотекарь сбежал, – вставил Бадди. – Сначала долго‑ долго у‑ укал, а потом сбежал.

– Ха! – ухмыльнулся Золто. – Попомните мои слова, он еще жалеть об этом будет! Вот спросят его, ну, как оно было, – и что он ответит? «Я расстался с ними до того, как они стали знаменитыми»?

– А по‑ моему, он ответит только «у‑ ук».

– Как бы то ни было, рояль придется чинить.

– Ага, – согласился Утес. – Но я знаю одного парня, он собирает всякие замысловатые штуки из спичек. Он его починит.

В «Садах Карри» два доллара превратились в две порции кормы барашка и виндалу из уранинита, а также в бутылку вина, настолько химического, что его могли пить даже тролли.

– А еще, – сказал Золто, когда они расположились за столиком в ожидании заказа, – нам нужно подыскать себе другое место для ночлега.

– Но что плохого в твоей комнате?

– Сквозняки, – ответил Золто. – Видите ли, в двери появилась дыра, напоминающая по форме пианино.

– Конечно, ты же сам ее и прорубил.

– Ну и что?

– А домовладелец возражать не будет?

– Конечно, будет. Зачем еще нужны домовладельцы? Ничего, ребята, мы на подъеме. Нутром чую.

– А мне казалось, ты такой счастливый потому, что нам заплатили, – усмехнулся Бадди.

– Конечно. Но я буду еще счастливее, если мне заплатят много.

Гитара едва слышно мурлыкала. Бадди взял ее и тронул струну.

Золто выронил нож.

– Она звучит точь‑ в‑ точь как пианино! – воскликнул он.

– По‑ моему, она может звучать как любой инструмент, – пожал плечами Бадди. – А теперь она узнала, как звучит пианино.

– Волшебство, – покачал головой Утес.

– Конечно волшебство, – согласился Золто. – А я о чем вам говорил? Странный старинный инструмент, найденный в пыльной старой лавке в темную грозовую ночь…

– Никакой грозы тогда не было, – перебил его Утес.

– Но она могла быть… Ладно, ладно, но дождик‑ то накрапывал! И было в этой ночи что‑ то особенное. Готов поспорить, если мы вернемся туда, лавки на месте не окажется. Вот вам доказательство! У любого спроси, все знают, что предметы, приобретенные в лавках, которые на следующий же день исчезают, являются таинственными орудиями самой Судьбы. И Судьба нам улыбается… Может быть.

– Что‑ то она с нами явно делает, – признал Утес. – Надеюсь, это улыбка.

– И господин Достабль пообещал, что завтра мы будем выступать в особенном месте, действительно особенном.

– Это хорошо, – сказал Бадди. – Мы должны играть.

– А люди должны слушать нашу музыку.

– Конечно. – Утес выглядел несколько озадаченным. – Хорошо. Согласен. Именно этого мы и хотим. А еще – немножко денег.

– Господин Достабль нам поможет, – уверил его Золто, слишком поглощенный своими мыслями, чтобы заметить странные нотки в голосе Бадди. – Должно быть, он очень успешен в своих делах. У него офис на Саторской площади, а это может себе позволить только настоящий воротила.

Наступал новый день.

Однако он еще не успел наступить до конца, когда Чудакулли стрелой пронесся по покрытым росой университетским лужайкам и яростно забарабанил в дверь факультета высокоэнергетической магии.

Обычно он обходил это место стороной. Вовсе не потому, что не понимал, чем именно занимаются там молодые волшебники, – просто аркканцлер не без оснований подозревал, что они сами этого не понимают. Казалось, наибольшее удовольствие они получали от ниспровержения всяческих истин. За обедом они только и говорили о своих очередных достижениях: «Ого! Мы только что опровергли теорию Мозгового о невесомости чара! Поразительно! » Словно этой беспардонной выходкой стоило гордиться…

А еще они постоянно намекали на возможность расщепления самой мелкой магической частицы – чара. Вот этого аркканцлер вообще не мог понять. Ну разлетятся осколки чара по всем углам. Какая от этого польза? Вселенная и так достаточно нестабильна, чтобы ее еще на прочность испытывать.

Дверь приоткрылась.

– А, это ты, аркканцлер.

Чудакулли просунул в щель башмак и отжал дверь немного шире.

– Доброе утро, Думминг, рад видеть тебя в добром здравии в столь ранний час.

Самый молодой преподаватель Университета Думминг Тупс прищурился от яркого света.

– Что, уже утро? – удивился он.

Чудакулли протиснулся в помещение факультета высокоэнергетической магии. С точки зрения всякого придерживающегося традиций волшебника, обстановка тут была несколько необычной. Здесь не было ни черепов, ни заплывших воском свечей. Комната выглядела как лаборатория алхимика, приземлившаяся после очередного взрыва в мастерской кузнеца.

И мантия Думминга тоже оставляла желать лучшего. Длина была правильной, но цвет! Выцветший серо‑ зеленый! Плюс множество карманов и непонятных рукоятей, а капюшон оторочен кроличьим мехом. Где блестки, где старые добрые мистические символы? Только расплывшееся пятно от протекшей ручки.

– Ты последнее время никуда не выходил? – осведомился Чудакулли.

– Что? Нет. А должен был? Этот прибор, Увеличатель, все мое время отнимает. Я тебе его как‑ то демонстрировал…[18]

– Да, да, помню, – произнес Чудакулли, озираясь. – А здесь еще кто‑ нибудь работает?

– Ну… я работаю, а еще Тез Кошмарный, Сказз… и Чокнутый Дронго, кажется…

Чудакулли мигнул.

– Кто‑ кто? – спросил он, а потом из глубин памяти на поверхность всплыл ужасный ответ. Только существа определенного вида могли носить такие имена. – Это что, студенты?

– Гм… да. – Думминг отступил на шаг. – Но им же можно. То есть, аркканцлер, это же университет и…

Чудакулли почесал за ухом. Конечно, Думминг был прав. Эти чертовы студенты вечно под ногами путаются, шагу некуда ступить. Лично он всячески избегал встреч с ними, насколько это было возможно; так же поступали и другие преподаватели, предпочитавшие спасаться бегством или отсиживаться за закрытыми дверями кабинетов. Профессор современного руносложения, например, прятался в шкафу, чтобы не вести занятия.

– Позови‑ ка их, – приказал Чудакулли. – Кажется, я лишился всего преподавательского состава.

– Но что это даст, аркканцлер? – вежливо спросил Думминг Тупс.

– Даст что?

– Простите?

Они непонимающе уставились друг на друга. Два разума, столкнувшись на узкой улочке, остановились и стали ждать, кто первым включит задний ход.

– Профессора, – первым не выдержал Чудакулли. – Декан и все остальные. Окончательно сбрендили. Всю ночь бренчали на гитарах. А декан сшил себе мантию из кожи.

– Ну, кожа очень практичный и функциональный материал…

– Вот он ее и практикует, – мрачно заявил Чудакулли.

(…Декан отошел в сторону. Манекен он позаимствовал у домоправительницы, госпожи Герпес.

В фасон, возникший в его воспаленном воображении, он внес некоторые изменения. Во‑ первых, любой волшебник по своей природе не способен носить одежду, которая не доходит ему по крайней мере до лодыжек, поэтому кожи ушло много. Зато для заклепок места хоть отбавляй.

Сначала он сделал слово «ДЕКАН».

Смотрелось оно как‑ то куце. Чуть подумав, он добавил «РАЖДЕН, ШТОБ», а дальше оставил пустое место, потому что сам не был уверен, для чего именно он был рожден. «РАЖДЕН, ШТОБ ЖРАТЬ» не звучало.

После некоторых раздумий он написал: «ЖИВИ ВСЛАСТЯХ, УМРИ МОЛО МЫД». Тут он допустил ошибку. Перевернул материал, чтобы пробить дырки под заклепки, и перепутал направление, в котором нужно было двигаться.

Впрочем, направление тут неважно, главное ведь движение. Именно об этом говорит музыка, в которой звучит глас Рока…)

– …Профессор современного руносложения стучит в своей комнате в барабаны, все остальные обзавелись гитарами, но это еще ничего, ты бы посмотрел, что сотворил казначей со своей мантией! – продолжал Чудакулли. – А библиотекарь бродит повсюду и что‑ то напевает, и никто не обращает внимания на мои слова!

Он оглядел студентов. Нельзя сказать, что это зрелище успокаивало. И дело было не только во внешнем виде студентов. Весь высший состав Университета свихнулся на какой‑ то странной музыке, а эти люди добровольно торчали взаперти потому, что работали.

– И чем же вы здесь занимаетесь? – вопросил он. – Вот ты… как тебя зовут?

Студент, на которого указал острый палец Чудакулли, смущенно поежился.

– Э‑ э… Гм… Чокнутый Дронго, – ответил он, судорожно сжимая в руках поля шляпы.

– Чокнутый. Дронго, – повторил Чудакулли. – Именно так тебя и зовут? Именно этот ярлычок нашит на всех твоих майках?

– Гм… Нет, аркканцлер.

– Итак, на самом деле тебя зовут? …

– Адриан Турнепс, аркканцлер.

– Почему же ты называешь себя Чокнутым Дронго, господин Турнепс?

– Гм… ну…

– Однажды он выпил целую пинту шэнди, – подсказал Думминг, у которого хватило совести слегка смутиться.

Чудакулли посмотрел на него ничего не выражающим взглядом. «Ладно, другого выхода все равно нет…»

– Ну, хорошо, ребята, – устало промолвил он. – Посмотрим, что вы скажете вот на это…

Он достал из‑ под мантии пивную кружку, вынесенную из «Залатанного Барабана» и закрытую картонной подставкой. Подставку держала крепко примотанная веревка.

– Что там, аркканцлер? – спросил Думминг Тупс.

– Немного музыки, парень.

– Музыки? Но музыку… ее нельзя поймать.

– Как бы мне хотелось стать таким умником, как ты, знающим ответы на все вопросы, – отрезал Чудакулли. – Вон та большая колба подойдет… Эй, ты, Чокнутый Адриан, сними с нее крышку и будь готов закрыть ее, как только я скажу. Готов, Чокнутый Адриан? … Начали!

Чудакулли быстро открыл отозвавшуюся сердитым аккордом кружку и перевернул ее над колбой. Чокнутый Дронго‑ Адриан, до смерти запуганный аркканцлером, тут же захлопнул крышку.

А потом они услышали его – настойчивый ритм, отскакивающий от стеклянных стенок.

Студенты дружно уставились на колбу.

Внутри колбы что‑ то двигалось. Что‑ то неопределенное.

– Поймал ее вчера вечером в «Барабане».

– Но это невозможно! – возразил Тупс. – Музыку нельзя поймать.

– А это что перед тобой, юноша? Ожившее пиво?

– И она со вчерашнего вечера сидела в кружке? – спросил Тупс.

– Да.

– Но это невозможно!

Думминг выглядел совершенно удрученным. Есть люди, которые с рождения верят, что все‑ все тайны вселенной могут быть раскрыты.

Чудакулли ободряюще похлопал его по плечу.

– Ну‑ ну, быть волшебником не так легко, правда? – сказал он.

Некоторое время Тупс смотрел на кружку, а потом решительно сжал губы.

– Хорошо! Мы с этим разберемся! Должно быть, тут дело в частоте! Не иначе! Тез Кошмарный, тащи хрустальный шар! Сказз, разыщи моток стальной проволоки! Мы докажем, что это все частота!

«Рок‑ Группа» провела ночь на постоялом дворе для одиноких мужчин, что в переулке рядом с Тусклой улицей. Этот факт наверняка заинтересовал бы четырех вышибал из Гильдии Музыкантов, которые всю ночь тупо просидели возле дыры, напоминавшей по форме пианино, в доме на Федрской улице.

Кипя от ярости, Сьюзен шагала по комнатам Смерти. Легкий страх только усиливал бурлящий внутри гнев.

Что за упаднические мысли? Неужели можно довольствоваться тем, что являешься олицетворением слепой силы? Нет, тут все нужно менять…

Ее отец пытался начать эти самые перемены. Но, честно говоря, ему несколько мешала сентиментальность.

Титул герцога ему присвоила Кели, королева Сто Лата. «Герцог» означает «военачальник», но отец Сьюзен никогда ни с кем не сражался. Всю свою жизнь он мотался по равнине Сто, от одного жалкого городишки к другому, и вел дипломатические беседы, пытался убедить одних людей поговорить с другими. Насколько было известно Сьюзен, он не убил ни одного человека, хотя, быть может, заговорил до смерти нескольких политиков. Не слишком‑ то подходящая работа для военачальника. Да, стоит признать, мелких, личных войн стало меньше, чем раньше, но… вряд ли этой заслугой можно гордится. Разве это масштаб?

Она прошла по комнате с жизнеизмерителями. Даже те часы, что стояли на самых верхних полках, вздрагивали от ее тяжелой поступи.

Она будет спасать жизни. Хороших людей следует пощадить, плохие могут умирать молодыми. Это, кроме того, позволит сохранить равновесие. Она ему покажет. А что касается ответственности… люди всегда стремятся к переменам. В конце концов, это – основа человеческой натуры.

Сьюзен открыла еще одну дверь и вошла в библиотеку.

Это помещение было даже больше, чем комната с жизнеизмерителями. Книжные шкафы уходили вверх подобно утесам, потолок был затянут дымкой.

«Конечно, – сказала она себе, – наивным было бы полагать, что ты сможешь пройти по миру, размахивая косой на манер волшебной палочки, и всего за одну ночь изменить его к лучшему. Потребуется время. Начать нужно с малого и развить успех».

Она протянула руку.

– Я вовсе не собираюсь говорить громким, гулким голосом. Лично я считаю это ненужной драмой и вообще довольно глупым. Мне всего‑ навсего нужна книга Диона Селина. Большое спасибо.

Библиотека вокруг нее продолжала трудиться. Миллионы книг писали сами себя, издавая легкий, похожий на тараканий, шорох.

Она вспомнила, как сидела у него на коленях, вернее, на подушке, положенной на его колени, потому что сидеть на самих коленях было невозможно. Как смотрела на костяной палец, следовавший за появлявшимися на странице буквами. Она училась читать собственную жизнь…

– Я жду, – многозначительно произнесла Сьюзен.

А потом сжала кулаки.

– ДИОН СЕЛИН.

Перед ней мгновенно появилась книга. Она едва успела поймать ее, прежде чем та упала на пол.

– Спасибо.

Сьюзен быстро перелистала страницы его жизни, пока не дошла до самой последней. После чего торопливо вернулась на несколько страниц назад и увидела смерть в «Барабане», аккуратно записанную и документально зафиксированную. Все было здесь – и все было неправдой. Он не умер. Книга лгала. Или – наверное, это будет наиболее точным описанием происходившего – книга говорила правду, а лгала действительность.