Чем все закончилось? 9 страница

– РАБОТАЛ. ПРАВДА НЕ СЛИШКОМ УСПЕШНО.

– Что ты с ним сделал?

– ПОКА ЧТО ИМ НИЧЕГО НЕ УГРОЖАЕТ. И Я РАД, ЧТО ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ. НАЛИЧИЕ РЯДОМ ЛЮДЕЙ НАЧАЛО ОКАЗЫВАТЬ ВЛИЯНИЕ НА МОИ ОЦЕНКИ. ДА, АЛЬБЕРТ…

На краю ковра появился Альберт с чайным подносом в руках.

– ЕЩЕ ОДНУ ЧАШКУ, БУДЬ ДОБР.

Альберт огляделся по сторонам, но Сьюзен не заметил. Если вы способны остаться невидимыми для госпожи Ноно, то с любым другим человеком легко справитесь.

– Как прикажешь, хозяин.

– ИТАК, – сказал Смерть, когда смолкли шаркающие шаги Альберта, – МЕНЯ ПОТЕРЯЛИ. И ТЫ УНАСЛЕДОВАЛА СЕМЕЙНЫЙ БИЗНЕС. ТЫ?

– Я этого совсем не хотела! Меня нашли лошадь и крыса!

– КРЫСА?

– Э… По‑ моему, это еще случится.

– АХ ДА, ПОМНЮ. НО МОЮ РАБОТУ ВЫПОЛНЯЕТ ЧЕЛОВЕК? КОНЕЧНО, С ТЕХНИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЭТО ВОЗМОЖНО… И ВСЕ ЖЕ – ПОЧЕМУ?

– Думаю, Альберт что‑ то знает, но он уходит от ответа.

Снова появился Альберт с чашкой на блюдце в руке. С видом человека, которого разыгрывают и который это понял, он подчеркнуто громко подставил ее на стол перед Смертью.

– Больше ничего не нужно, хозяин?

– СПАСИБО, АЛЬБЕРТ. БОЛЬШЕ НИЧЕГО.

Альберт снова удалился, но медленнее, чем обычно, и постоянно оглядываясь.

– Он совсем не изменился, да? – заметила Сьюзен. – Ну разумеется, в этом и заключается тайна твоего дома…

– А КАК ТЫ ОТНОСИШЬСЯ К КОШКАМ?

– Что‑ что?

– К КОШКАМ. ОНИ ТЕБЕ НРАВЯТСЯ?

– Они… довольно милые, – осторожно ответила Сьюзен. – Но кошка – это всего лишь кошка.

– ШОКОЛАД, – перебил ее Смерть. – ТЫ ЛЮБИШЬ ШОКОЛАД?

– Иногда с ним можно переборщить.

– В ЭТОМ ТЫ НА ИЗАБЕЛЬ СОВСЕМ НЕ ПОХОЖА.

Сьюзен кивнула. Любимым тортом матери был «Шоколадный геноцид».

– А ТВОЯ ПАМЯТЬ? У ТЕБЯ ХОРОШАЯ ПАМЯТЬ?

– Да… я многое помню. Как быть Смертью. Как все должно работать. Послушай, ты сказал, что помнишь о крысе, но это же еще не произош…

Смерть встал и подошел к модели Плоского мира.

– МОРФИЧЕСКИЙ РЕЗОНАНС, – промолвил он, не глядя на Сьюзен, – ПРОКЛЯТЬЕ. ЛЮДИ ЭТОГО ТАК И НЕ ОСОЗНАЛИ. ГАРМОНИКИ ДУШИ. ОТ НИХ ЗАВИСИТ МНОГОЕ.

Сьюзен достала жизнеизмеритель Диона. Голубой дым продолжал струиться из верхней колбы в нижнюю.

– А ты не мог бы объяснить мне вот это?

Смерть резко развернулся.

– Я НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ УДОЧЕРЯТЬ ТВОЮ МАТЬ.

– Но ты ее все‑ таки удочерил.

Смерть пожал плечами.

– ЧТО ЭТО У ТЕБЯ?

Он взял жизнеизмеритель Диона‑ Бадди и поднес к глазам.

– А. ИНТЕРЕСНО.

– Да, дедушка, но что это значит?

– НИ С ЧЕМ ПОДОБНЫМ МНЕ ВСТРЕЧАТЬСЯ НЕ ПРИХОДИЛОСЬ, НО, ДУМАЮ, ТАКОЕ ВОЗМОЖНО. В ОПРЕДЕЛЕННЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ… ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО… В ЕГО ДУШЕ ЖИВЕТ НЕКИЙ РИТМ… ДЕДУШКА?

– Ритм? А я думала, это всего лишь такой оборот, иносказание, что ли. Кстати, что плохого в дедушке?

– С ДЕДОМ Я БЫ ЕЩЕ СМИРИЛСЯ. НО ДЕДУШКА… А ЧТО ДАЛЬШЕ? ДЕДУСЯ? НО, ВОЗВРАЩАЯСЬ К ЭТОМУ ЖИЗНЕИЗМЕРИТЕЛЮ, Я ПОЛАГАЛ, ТЫ ВЕРИШЬ В ЛОГИКУ. ИНОСКАЗАНИЕ ТОЖЕ МОЖЕТ СООТВЕТСТВОВАТЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ.

Смерть помахал жизнеизмерителем.

– НАПРИМЕР, ЧАСТО ГОВОРЯТ: ТЕМНО ХОТЬ ГЛАЗ КОЛИ. ВИДЕЛ Я ТАКУЮ ТЕМНОТУ. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НИЧЕГО НЕ ВИДИШЬ. НО ЧЕГО Я НЕ МОГУ ВЗЯТЬ В ТОЛК – ЗАЧЕМ ГЛАЗА‑ ТО ВЫКАЛЫВАТЬ? …

Смерть вдруг замолчал.

– СНОВА Я ЗА СВОЕ! – воскликнул он. – КАКОЕ МНЕ ДЕЛО ДО ТОГО, ЧТО ЗНАЧИТ КАКАЯ‑ ТО ФРАЗА? ИЛИ КАК ТЫ МЕНЯ НАЗЫВАЕШЬ? ОБЩЕНИЕ С ЛЮДЬМИ ЗАТУМАНИВАЕТ МЫШЛЕНИЕ, ПОВЕРЬ МНЕ. НИКОГДА НЕ УВЛЕКАЙСЯ ЭТИМ.

– Но я – человек.

– А НИКТО И НЕ ГОВОРИЛ, ЧТО БУДЕТ ЛЕГКО. ПРОСТО НЕ ДУМАЙ. НЕ ЧУВСТВУЙ.

– Ну, тебе лучше знать, – резко ответила Сьюзен.

– ВОЗМОЖНО, В НЕДАВНЕМ ПРОШЛОМ Я ПОЗВОЛИЛ СЕБЕ ИСПЫТАТЬ НЕКИЕ ЧУВСТВА, – продолжал Смерть. – НО Я МОГУ ОТКАЗАТЬСЯ ОТ НИХ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ.

Он снова поднес к глазам жизнеизмеритель.

– ЗАБАВНО… Я ЗАМЕЧАЛ, ЧТО МУЗЫКА, ЯВЛЯЯСЬ ПО СВОЕЙ ПРИРОДЕ БЕССМЕРТНОЙ, СПОСОБНА ПРОДЛИТЬ ЖИЗНЬ ТОМУ, КТО ТЕСНО С НЕЙ СВЯЗАН. НАПРИМЕР, ВСЕ ЗНАМЕНИТЫЕ КОМПОЗИТОРЫ ОТЧАЯННО ЦЕПЛЯЮТСЯ ЗА ЖИЗНЬ. А ВЕДЬ НЕКОТОРЫЕ БЫЛИ ГЛУХИ КАК ПРОБКИ, КОГДА Я ПРИХОДИЛ К НИМ. ВИДИМО, КАКОМУ‑ ТО БОГУ ЭТО ПОКАЗАЛОСЬ ОЧЕНЬ ЗАБАВНЫМ. – Смерть очень неплохо изобразил презрение. – ШУТКА В ИХ СТИЛЕ[15].

Он поставил часы на стол и щелкнул про ним костяным пальцем.

– Вауууммммииии‑ чида‑ чида‑ чида, – пропели часы.

– У НЕГО НЕ ОСТАЛОСЬ ЖИЗНИ. ТОЛЬКО МУЗЫКА.

– Музыка захватила его?

– МОЖНО И ТАК СКАЗАТЬ.

– Продлила ему жизнь?

– ЖИЗНЬ РАСТЯЖИМА. ТАКОЕ СЛУЧАЕТСЯ. НЕ ЧАСТО. И ОБЫЧНО ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ТРАГИЧЕСКИ, НЕСКОЛЬКО ТЕАТРАЛЬНО. НО ЭТО – НЕ ЧЕЛОВЕК. ЭТО – МУЗЫКА.

– Он играл на каком‑ то инструменте со струнами, похожем на гитару…

Смерть резко повернулся к ней.

– ПРАВДА? ГМ…

– Это важно?

– СКОРЕЕ… ИНТЕРЕСНО.

– Я должна что‑ то знать?

– НЕТ. ПРОСТО Я КОЕ‑ ЧТО ВСПОМНИЛ. НИЧЕГО ОСОБЕННОГО… ДРЕВНИЕ МИФЫ. НО ВСЕ РЕШИТСЯ САМО СОБОЙ. МОЖЕШЬ НЕ БЕСПОКОИТЬСЯ.

– Как так само собой?

– СКОРЕЕ ВСЕГО, В БЛИЖАЙШИЕ ДНИ ОН УМРЕТ.

Сьюзен уставилась на жизнеизмеритель.

– Но это ведь ужасно!

– У ТЕБЯ РОМАНТИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ С ЭТИМ МОЛОДЫМ ЧЕЛОВЕКОМ?

– Что? Нет! Я и видела‑ то его всего один раз!

– И ВАШИ ВЗГЛЯДЫ НЕ ВСТРЕЧАЛИСЬ В ЗАПОЛНЕННОМ ЛЮДЬМИ ЗАЛЕ? НИЧЕГО ПОДОБНОГО НЕ БЫЛО?

– Нет! Конечно нет!

– ТОГДА ПОЧЕМУ ЭТО ТЕБЯ БЕСПОКОИТ?

– Потому что он ва… он – человек, вот почему, – сказала Сьюзен и сама себе удивилась. – Просто я не могу понять… разве можно так обращаться с живыми людьми? – добавила она, запинаясь. – В общем… Не знаю.

Смерть наклонился так, что его череп оказался на уровне ее лица.

– ЛЮДИ ГЛУПЫ И ПОНАПРАСНУ РАСТРАЧИВАЮТ СВОИ ЖИЗНИ. НЕУЖЕЛИ ТЫ ЭТОГО ЕЩЕ НЕ ЗАМЕТИЛА? РАЗВЕ ТЫ НЕ СМОТРЕЛА С ЛОШАДИ НА ГОРОД? ПРАВДА ОН ПОХОЖ НА МУРАВЕЙНИК, ПОЛНЫЙ СЛЕПЫХ СОЗДАНИЙ, КОТОРЫЕ СЧИТАЮТ СВОЙ МЕЛКИЙ ЗЕМНОЙ МИРОК РЕАЛЬНЫМ? ТЫ ВИДИШЬ ОСВЕЩЕННЫЕ ОКНА, И ТЕБЕ ХОЧЕТСЯ ДУМАТЬ, ЧТО ЗА НИМИ СКРЫВАЕТСЯ ВЕЛИКОЕ МНОЖЕСТВО ИНТЕРЕСНЫХ ИСТОРИЙ И СОБЫТИЙ, ХОТЯ ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ТАМ, ЗА ОКНАМИ, НЕТ НИЧЕГО, КРОМЕ МЕЛОЧНЫХ ТУПЫХ ДУШОНОК, ПОЖИРАТЕЛЕЙ ПИЩИ, НАЗЫВАЮЩИХ СВОИ ИНСТИНКТЫ ЧУВСТВАМИ. ОНИ ДУМАЮТ, ИХ НИЧТОЖНЫЕ ЖИЗНИ БОЛЕЕ ЗНАЧИМЫ, ЧЕМ ДУНОВЕНИЕ ВЕТЕРКА.

В глазах Смерти ярко полыхал синий огонь. Ей показалось, что ее поглощает какая‑ то бездна.

– Нет, – прошептала Сьюзен. – Нет… Я никогда так не думала.

Смерть резко выпрямился и отвернулся.

– НО ВООБЩЕ ЭТО ПОМОГАЕТ.

– Но в том, как люди умирают, нет никакого смысла! – воскликнула Сьюзен. – Это же хаос! Где справедливость?!

– ХА.

– А ты? Ты ведь вмешался! Спас моего отца!

– Я ПОСТУПИЛ ГЛУПО. ИЗМЕНЕНИЕ СУДЬБЫ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА СПОСОБНО ИЗМЕНИТЬ ВЕСЬ МИР. Я ПОМНЮ ЭТО. ЗАПОМНИ И ТЫ.

Смерть по‑ прежнему не поворачивался к Сьюзен.

– Не понимаю, почему мы не имеем права вмешиваться?! Ведь мир станет от этого только лучше!

– ХА.

– Или ты боишься изменить мир?

Смерть повернулся. И, взглянув на него, Сьюзен попятилась.

Он медленно направился к ней, а голос его превратился в шипение:

– И ТЫ ПОСМЕЛА СКАЗАТЬ ЭТО МНЕ? ТЫ, НАРЯДИВШАЯСЯ В КРАСИВОЕ ПЛАТЬЕ, ПОСМЕЛА СКАЗАТЬ ЭТО МНЕ? ТЫ? ТЫ ЛЕПЕЧЕШЬ ОБ ИЗМЕНЕНИИ МИРА? ЧТО, НЕ МОЖЕШЬ НАЙТИ В СЕБЕ СМЕЛОСТЬ И ПРИНЯТЬ ВСЕ КАК ЕСТЬ? ЗНАТЬ, КАК СЛЕДУЕТ ПОСТУПИТЬ, И ПОСТУПАТЬ СООТВЕТСТВЕННО, НЕВЗИРАЯ НИ НА ЧТО… ДА ЕСТЬ ЛИ ХОТЬ ОДИН ЧЕЛОВЕК В ЭТОМ МИРЕ, КОТОРЫЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОНИМАЕТ, ЧТО ТАКОЕ ДОЛГ?

Его пальцы конвульсивно сжимались и разжимались.

– Я ВЕЛЕЛ ТЕБЕ ЗАПОМНИТЬ… ДЛЯ НАС ВРЕМЯ – ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ МЕСТО. ОНО РАССРЕДОТОЧЕНО. ЕСТЬ ТО, ЧТО ЕСТЬ, И ТО, ЧТО БУДЕТ. ИЗМЕНЯЯ ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ, ТЫ НЕСЕШЬ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ВНЕСЕННЫЕ ТОБОЙ ИЗМЕНЕНИЯ, А ОНА СЛИШКОМ ТЯЖЕЛА.

– Это всего лишь оправдание!

Она долго смотрела на высокую фигуру, после чего развернулась и зашагала из комнаты прочь.

– СЬЮЗЕН?

На полпути она остановилась, но оборачиваться не стала.

– Да?

– У МЕНЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО… КОСТЛЯВЫЕ КОЛЕНИ?

– Да!

Вероятно, это был первый на Плоском мире чехол для пианино, и сделали его из ковровой дорожки. Утес легко забросил инструмент на плечо, а в другую руку взял мешок с камнями.

– Не тяжело? – спросил Бадди.

Утес покачал пианино, словно взвешивая его.

– Немного, – ответил он. Под ним заскрипели половицы. – А обязательно было вытаскивать из него все эти части?

– Так нужно, – вмешался в разговор Золто. – Это как… с каретой. Чем больше частей снимаешь, тем быстрее она едет. Пошли.

Они вышли из дома. Бадди старался не привлекать к себе внимание – насколько может не привлекать к себе внимание человек в компании с гномом, приматом и троллем, тащившим в мешке рояль.

– Это как карета, – повторял Утес, пока они шли в «Барабан». – Большая черная карета с ливером.

– С ливером? – переспросил Бадди. Он уже начинал привыкать к своему новому имени.

– Ну, со щитами и всем таким.

– А, с ливреей.

– И с этим тоже.

– А вот если бы у тебя была куча золота, Золто, что бы ты сделал? – спросил Бадди.

Гитара в чехле едва слышно отзывалась на звуки его голоса.

Золто задумался. Он хотел сказать, что для гнома весь смысл обладания кучей золота заключается в обладании кучей золота. Причем это золото не должно «работать», как иногда говорится; для полного гномьего счастья достаточно, чтобы оно было самым обычным золотым золотом.

– Не знаю, – откликнулся он наконец. – Никогда не думал, что у меня может появиться куча золота. А ты? Чего ты хочешь?

– Готов поклясться, я бы стал самым знаменитым музыкантом в мире.

– Такие клятвы опасны, – заметил Утес.

– У‑ ук.

– Но разве не того же хочет каждый артист?

– Знаю из личного опыта и могу поделиться им с вами, – встрял Золто, – что каждый настоящий артист хочет, действительно хочет, чтобы ему заплатили.

– И стать знаменитым, – не сдавался Бадди.

– Вот насчет этого не скажу, – пожал плечами Золто. – Трудно быть знаменитым и живым. Лично я хочу играть музыку каждый день, а в конце дня слышать: «Спасибо, было очень здорово, возьмите деньги, как насчет завтра, в это же время? »

– И все?

– Мне вполне достаточно. Мне хотелось бы, чтобы люди говорили: «Нам нужен хороший трубач, эй, найдите‑ ка Золто Золтссона! »

– По‑ моему, скучно.

– А мне нравится, когда скучно, потому что это бывает долго.

Они подошли к боковому входу в «Барабан» и вскоре очутились в комнатушке, в которой воняло крысами и уже выпитым пивом. Из бара доносились приглушенные голоса.

– Похоже, народу собралось немало, – заметил Золто.

К ним трусцой подбежал Гибискус:

– Так, ребята, вы готовы?

– Погоди, – сказал Утес. – Мы еще не обсудили гонорар.

– Я же сказал «шесть долларов», а вы чего ожидали? Вы – не из Гильдии, восемь долларов – это ставка Гильдии.

– Мы и не собирались просить у тебя восемь долларов, – возразил Золто.

– Вот и хорошо.

– Мы согласны на шестнадцать.

– Шестнадцать? С ума сошли! Это же двойная ставка Гильдии!

– Но там собралась целая толпа, – указал Золто. – Уверен, ты продашь много пива. Впрочем, мы можем вернуться домой.

– Эй, эй, давай все обсудим, – засуетился Гибискус и, обняв Золто за плечи, отвел его в угол.

Бадди смотрел, как библиотекарь изучает пианино. Никогда прежде он не видел, чтобы музыкант пробовал инструмент на вкус. Потом орангутан открыл крышку и принялся осматривать клавиши. Потом ударил по нескольким из них.

Довольно потирая руки, вернулся Золто.

– Ну все, я договорился, – объявил он. – Ха!

– Сколько? – спросил Утес.

– Шесть долларов! – ответил Золто.

Все промолчали.

– Извини, – наконец промолвил Бадди. – Мы ждали, что ты нам назовешь какое‑ нибудь число с окончанием «надцать».

– Я оставался твердым и непреклонным, – гордо сказал Золто. – Он понижал ставку не больше чем по два доллара за раз.

Согласно некоторым религиозным учениям, вселенная началась со слова, песни, танца или музыкальной пьесы. Знаменитые Слушающие монахи Овцепикских гор, настолько отточившие свой слух, что легко определяли значение карты по звуку, с которым она ложилась на стол, – эти монахи поставили перед собой очень трудную задачу: отделить от всяких едва уловимых вселенских шумов и окаменелого эха самые первые звуки.

Так вот, согласно их уверениям, в самом Начале Всего Сущего было очень шумно.

Однако люди с наиболее чутким слухом (те, кто чаще других выигрывает в покер), умеющие расслышать эхо, что гуляет в аммонитах и янтаре, клялись и божились, будто бы они слышали звуки, возникшие много раньше.

Эти звуки были словами: «Раз, два, три, четыре».

Но самый лучший слушальщик, посвятивший всю свою жизнь исследованию базальта, заявил, что ему удалось расслышать то, что было еще до этого.

На вопрос о том, что же это были за звуки, он ответил, что, ему кажется, в самом‑ самом Начале Всего Сущего кто‑ то произнес: «Раз, два».

Никто никогда не интересовался, что потом произошло со звуком, давшим рождение вселенной, – если такой звук, конечно, существовал. Это – мифология, и тут неуместно задавать подобные вопросы.

Ну а Чудакулли верил, что все возникло случайно или, как в случае с деканом, назло.

Старшие волшебники еще ни разу не посещали «Залатанный Барабан», будучи, как говорится, при исполнении. В тот день все они осознавали, что находятся здесь в не вполне понятном официальном качестве, а потому вели себя сдержанно. Вокруг них образовалось свободное пространство, но не слишком большое, так как в «Барабане» было необычно многолюдно.

– Тяжелая здесь атмосфера, – заметил Чудакулли, оглядевшись. – О, вижу, тут снова подают «Настоящий Эль». Принесите‑ ка пинту «действительно странного турботского».

Волшебники напряженно наблюдали за тем, как он осушает бокал. Анк‑ морпоркское пиво обладало собственным, неповторимым вкусом, который, вероятно, придавала ему местная вода. Некоторые люди считали его похожим на мясной бульон, но были неправы. Мясной бульон обычно холоднее.

Чудакулли с довольным видом облизнул губы.

– Мы‑ то точно знаем, из чего делается настоящее анк‑ морпоркское пиво, – сказал он.

Волшебники дружно кивнули. Они это точно знали и потому предпочитали пить джин с тоником.

Чудакулли огляделся. Обычно в это время в «Барабане» уже начиналась парочка драк или по меньшей мере легкая поножовщина. Сейчас же со всех сторон слышались только тихие разговоры; все посетители не сводили глаз с небольшой сцены в дальнем конце помещения, на которой, впрочем, ничего особенного не происходило. Теоретически сцену закрывал занавес, на самом деле являвшийся старой простыней. Из‑ за которой доносились глухие удары.

Волшебники сидели довольно близко к сцене. Волшебникам вообще, как правило, достаются самые хорошие места. Чудакулли показалось, что до него доносятся приглушенные голоса. Неясные тени, виднеющиеся за простыней, что‑ то яростно обсуждали.

– Он спросил, как нас зовут.

– Утес, Бадди, Золто и библиотекарь. Я думал, он знает.

– Да нет, нам нужно придумать общее название.

– А это обязательно?

– Что‑ нибудь типа «Веселых Трубадуров».

– У‑ ук!

– «Золто и Золтоетки»?

– Да? А может, «Утес и Утесетки»?

– У‑ у‑ ук, у‑ ук. У‑ у‑ ук у‑ ук?

– Нет, нам нужно другое название. Музыкальное.

– Как насчет «Золота»? Хорошее гномье название.

– Не годится. Нужно другое.

– Тогда «Серебро».

– У‑ ук!

– Вряд ли нам стоит называться именами, которые ассоциируются у людей с тяжелым металлом, Золто.

– Да что мы так головы‑ то ломаем? Мы просто группа людей, которые играют музыку.

– Нет, название – это очень важно.

– У нас особенная гитара. Может, назовемся «Группой, В Которой На Гитаре Играет Бадди»?

– У‑ у‑ ук.

– Нет, как‑ то глупо.

– Э… «Группа, В Музыке Которой Слышится Глас Рока»?

– Это уже лучше, а короче?

Вселенная затаила дыхание.

– «Рок‑ Группа»?

– Мне нравится. Коротко и грязновато, точь‑ в‑ точь я.

– У‑ ук.

– Но мы должны дать название музыке.

– Рано или поздно она сама назовется.

Чудакулли оглядел бар.

В противоположном конце зала бродил Себя‑ Режу‑ Без‑ Ножа Достабль – самый выдающийся бизнесмен‑ неудачник Анк‑ Морпорка. Он злонамеренно пытался продать кому‑ то сосиску в тесте, что было явным признаком краха очередного стопроцентно верного и выгодного коммерческого предприятия. Достабль возвращался к сосискам только в том случае, если во всех остальных своих начинаниях терпел неудачу[16].

Достабль бесплатно помахал Чудакулли рукой.

За соседним столиком сидел один из вербовщиков Гильдии Музыкантов Губошлеп Шпиц в сопровождении пары коллег, чьи познания в музыке ограничивались исполнением партии ударных инструментов на человеческих черепах. Выражение решимости на его лице говорило о том, что он пришел сюда не ради собственного удовольствия; скорее, судя по злобному виду Шпица и его коллег из Гильдии, они пришли сюда ради удовольствия других людей, за которое тем придется хорошенько заплатить.

Чудакулли заметно повеселел. Вечер обещал быть более веселым, чем он ожидал.

Рядом со сценой стоял еще один столик. Сначала взгляд аркканцлера безразлично скользнул по нему, но, тут же затормозив, вернулся.

За столиком сидела девушка, одна. Конечно, в «Барабане» часто можно было увидеть девушек. В том числе одиноких. Обычно они приходили сюда, чтобы перестать быть одинокими.

Странным было другое. Вокруг этой девушки никого не было, несмотря на то, что скамейки рядом были битком забиты посетителями. «А она довольно привлекательна. Если, конечно, вам нравятся тощенькие… – подумал Чудакулли. – Как же таких называют? Сорванками – что‑ то вроде…» Девушка была одета в черное, модного чахоточного фасона платье с кружевами. На плече у девушки сидел ворон.

Почувствовав на себе взгляд Чудакулли, она повернула голову – и исчезла.

Более или менее.

Но он же, в конце концов, был волшебником. У него даже глаза заслезились от того, как она то появлялась, то исчезала.

Ах да, краем уха он слышал, что в городе видели зубных фей. Это, видимо, одна из них. Феи тоже люди, должны же быть у них выходные.

Тут его внимание отвлекло какое‑ то движение на столе. Мимо промчался Смерть Крыс, тащивший чашку арахиса.

Чудакулли повернулся к волшебникам. Декан так и не снял свою остроконечную шляпу, лицо его как‑ то странно блестело.

– Декан, тебе, похоже, жарко, – заметил Чудакулли.

– Уверяю, аркканцлер, мне приятно и прохладно, – возразил декан, в то время как с его бровей начал моросить мелкий дождик.

Профессор современного руносложения подозрительно принюхался.

– Тут кто‑ то жарит бекон? – осведомился он.

– Сними шляпу, декан, – посоветовал Чудакулли. – Сразу полегчает.

– Этот запах напоминает мне о Доме Взаимного Удовлетворения, что содержит госпожа Лада, – заметил главный философ.

Все с удивлением воззрились на него.

– Просто однажды проходил мимо, – быстро добавил философ.

– Эй, руноплет, сними‑ ка с декана шляпу, – велел Чудакулли.

– Уверяю…

Шляпа слетела с головы декана. Из‑ под нее вывалилось что‑ то высокое, жирное и такое же остроконечное.

– Декан, – произнес после долгой паузы Чудакулли, – что ты сделал со своими волосами? Они похожи на пику спереди и на утиную zhopa, простите мой клатчский, сзади. И все это к тому же блестит.

– Мамблмамблмамбллавандамамбл, – угрюмо пробормотал декан.

– Что‑ что?

– Я сказал, что это – лавандовое масло, – громко произнес декан. – Кстати, некоторые из нас считают такой стиль сейчас очень модным. Твоя основная проблема, аркканцлер, состоит в том, что ты совсем, совсем не понимаешь людей нашего возраста!

– Ты имеешь в виду… всех тех, кто на семь месяцев старше меня?

На сей раз декан замялся.

– А я о чем? – наконец выдавил он.

– Кстати, старина, ты случаем пилюли из сушеных лягушек не принимаешь? – поинтересовался Чудакулли.

– Конечно нет, они же для душевнобольных! – воскликнул декан.

– Ага, вот и я говорю…

Занавес поднялся, вернее, рывками сдвинулся в сторону.

«Рок‑ Группа» прищурилась в свете факелов.

Никто не аплодировал. С другой стороны, никто ничего не бросал, что по стандартам «Барабана» являлось сердечным приветствием.

Чудакулли увидел высокого кудрявого юношу, сжимавшего в руках нечто похожее на недоделанную гитару или побывавшее в жестокой схватке банджо. Рядом стоял гном с трубой, похожей на боевой рог. Позади, за кучей камней, сидел тролль с молотками в руках. Библиотекарь стоял возле – Чудакулли наклонился вперед – скелета рояля, установленного на пивные бочки.

Юноша, казалось, был парализован вниманием собравшихся.

– Привет… э‑ э… Анк‑ Морпорк… – неуверенно произнес он.

Эта долгая беседа, видимо, полностью его вымотала, и он начал играть.

Ритм был незамысловатым, на улице такой бы и не заметили, но затем последовала серия потрясающих аккордов, и… и Чудакулли вдруг понял, что аккорды ни за чем не следовали, потому что ритм никуда не исчезал. Но это невозможно! На гитаре так не играют!

Гном выдувал какие‑ то звуки из своей трубы. Библиотекарь опустил руки и явно наобум пробежался пальцами по клавишам.

Такого грохота Чудакулли слышать еще не приходилось.

А потом… потом… грохот перестал быть грохотом.

Это было похоже на ту чепуху о белом свете, которую постоянно несли молодые волшебники с факультета высокоэнергетической магии. Они говорили, что если смешать все цвета, то в результате получится белый, – полная чушь, по мнению Чудакулли, потому что каждый дурак знает: если смешать все оказавшиеся под рукой цвета, то получится зелено‑ коричневая грязь, даже отдаленно не напоминающая белый цвет. Но теперь он смутно начинал понимать, что они имели в виду.

Вся эта музыкальная грязь вдруг выстроилась, лишилась шума, и внутри ее возникла новая музыка.

Гребень декана задрожал.

Толпа пришла в движение.

Чудакулли внезапно почувствовал, что его нога притоптывает, и тут же наступил на нее второй ногой.

Волшебники подпрыгивали на стульях и выбрасывали в воздух почему‑ то только два пальца.

Чудакулли наклонился к казначею и что‑ то крикнул ему в ухо.

– Что? – не понял казначей.

– Я говорю, все сошли с ума, кроме тебя и меня!

– Что?

– Эта музыка!

– Да! Грандиозно! – Казначей замахал тощими лапками.

– Впрочем, по поводу тебя я не совсем уверен!

Чудакулли откинулся на спинку стула и достал чудометр. Стрелка дрожала как сумасшедшая, словно прибор не мог точно определить, есть ли в зале волшебство или нет.

Аркканцлер резко ткнул казначея локтем в бок.

– Это не волшебство! Это нечто совсем иное!

– Ты абсолютно прав!

Чудакулли вдруг показалось, что они говорят на разных языках.

– Я имею в виду, это слишком!

– О да!

Чудакулли тяжело вдохнул.

– Тебе не пора принять пилюлю из сушеных лягушек?

Из рояля повалил дым. Пальцы библиотекаря бегали по клавишам, как Казанунда по женскому монастырю.

Чудакулли обвел взглядом зал. Он чувствовал себя страшно одиноким.

Впрочем, был еще кое‑ кто, кого музыка не захватила. Губошлеп встал. Следом за ним поднялись его коллеги.

А потом они достали какие‑ то шипастые дубинки. Чудакулли знал законы Гильдий, а за соблюдением законов нужно следить. Иначе вся система управления городом рухнет. Эта музыка совершенно точно была незаконной – если на свете вообще существует незаконная музыка, то вот она. Тем не менее… аркканцлер закатал рукав и на всякий случай приготовил шаровую молнию.

Один из стражей Гильдии вдруг выронил дубинку и схватился за ногу. Второй закрутился на месте, словно получил удар по уху. На шляпе Губошлепа появилась вмятина, словно его треснули по голове.

Один слезящийся глаз Чудакулли все же сумел разглядеть, как зубная фея что было сил врезала Губошлепу по башке ручкой косы.

Аркканцлер был очень неглупым человеком, просто иногда он не успевал следить за событиями. Например, сейчас он никак не мог взять в толк, зачем зубной фее коса, – разве на зубах растет трава? Но потом молния вдруг обожгла ему пальцы, он сунул их в рот – и внезапно понял, что звучавшая музыка обрела новое качество. Очень странное качество.

– О нет, – пробормотал он. Шаровая молния выпала у него из рук и подожгла башмаки казначея. – Она ведь живая.

Чудакулли схватил пивную кружку, одним глотком осушил ее и поставил мимо стола.

Клатчскую пустыню, в том числе и ту ее область, через которую шла пунктирная линия, ярко озаряла луна. Лунного света доставалось поровну обеим сторонам, но людей, подобных управляющему делами Гильдии Музыкантов, такое положение дел не устраивает.

Сержант пересек утоптанный песок плаца. Наконец он остановился, присел и, сунув в зубы сигару, чиркнул спичкой обо что‑ то, торчавшее из песка.

– ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, – произнесло что‑ то.

– Ну как, солдат, довольно? – спросил сержант.

– ДОВОЛЬНО ЧЕГО, СЕРЖАНТ?

– Два дня на солнце, без пищи, без воды… Ты, должно быть, обезумел от жажды, готов молить, чтобы тебя откопали, верно?

– ДА, ПРИЗНАТЬСЯ, ТУТ СКУЧНОВАТО.

– Скучновато?

– БОЮСЬ, ЧТО ДА.

– Скучновато?! Тут не скучают! Это же знаменитая Яма! Она должна быть ужасной физической и душевной пыткой! Через день ты должен превратиться в… – Сержант незаметно заглянул в шпаргалку на запястье. – В неистового безумца! Я весь день наблюдал за тобой! Но ты ни разу не застонал! Я не мог оставаться в своем… этом, как его, таком месте, где обычно сидишь с бумагами и всем прочим…

– В КАБИНЕТЕ.

– …И спокойно работать, пока ты находишься здесь! Даже я не мог этого вынести!

Костлявый Билл поднял взгляд. Он понял, что пришло время проявить некоторую вежливость.

– МИЛОСЕРДИЯ… УМОЛЯЮ… – пробормотал он.

Сержант облегченно расслабился.

– А ЭТО ОБЫЧНО ПОМОГАЕТ ЛЮДЯМ ЗАБЫВАТЬ?

– Забывать? Да человек обо всем забывает, когда его сажают в… в эту, э‑ э…

– В ЯМУ.

– Да! Вот именно!

– СЕРЖАНТ, МОГУ Я ОБРАТИТЬСЯ К ТЕБЕ С НЕБОЛЬШОЙ ПРОСЬБОЙ?

– Да?

– ТЫ НЕ ПРОТИВ, ЕСЛИ Я ПОСИЖУ ЗДЕСЬ ЕЩЕ ПАРУ ДЕНЬКОВ?

Сержант открыл было рот, чтобы ответить, но тут из‑ за ближайшей дюны налетели д'рыги.

– Музыка? – переспросил патриций. – Ну‑ ка, расскажи поподробнее.

Он откинулся на спинку кресла и принял позу, подразумевающую внимательное слушание. Что‑ что, а слушать он умел. Патриций создавал своего рода ментальную дыру, жадно засасывающую в себя каждое слово. Человек готов был рассказать ему что угодно, лишь бы нарушить эту жуткую тишину.

Кроме того, верховный правитель Анк‑ Морпорка лорд Витинари любил музыку.

Вот вы, наверное, гадаете сейчас, какая музыка может понравиться такому человеку?

Возможно, высоко формализованная камерная музыка или громоподобная оперная.

Но на самом деле патрицию нравилась музыка, которую не играли. Как считал лично он, всяческие издевательства посредством высушенных кож, частей дохлых кошек и кусков металла в форме струн или труб – весь этот кошмар только разрушает музыку. Музыка должна оставаться на бумаге в виде точек и крючочков, нанесенных на аккуратные линии. Только в таком виде сохраняется ее первозданная чистота. А стоит к музыке прикоснуться человеку, ее сразу отравляет гниль. Куда лучше сидеть в тихой комнате и читать нотные листы, когда от разума композитора тебя отделяют лишь чернила на бумаге. При одной мысли о том, что музыку играют какие‑ то жирные, потные типы, люди с волосами в ушах, как слюна капает с их подбородков… одно это способно вызвать содрогание. Впрочем, содрогался патриций несильно, так как никогда не доходил в проявлении своих чувств до крайности.

– И что потом?

– А потом он начал петь, вашчесть, – ответил лицензированный нищий и неформальный информатор Хромоногий Майкл. – Песню об огромных огненных, этих… яйцах.

Патриций удивленно поднял бровь.

– Что‑ что?

– По‑ моему, там о чем‑ то таком шла речь. Слова я толком разобрать не успел, потому что рояль взорвался.

– О? Полагаю, это несколько нарушило ход событий?

– Нет, обезьяна продолжала играть на том, что осталось, а люди повскакивали со своих мест, принялись орать, подпрыгивать и топать ногами, словно нашествие тараканов случилось.

– Ты сказал, что во время этой музыки пострадали люди из Гильдии Музыкантов?

– О да, вашчесть. Причем совершенно странным образом. Они побелели как простыня. По крайней мере… – Хромоногий Майкл, вероятно, вспомнил о состоянии собственного постельного белья. – Как некоторые простыни.