Чем все закончилось? 5 страница

На вешалке могла заниматься гимнастикой целая команда атлетов, а черные полотенца, сросшиеся с вешалкой, больше походили на терки. Очевидно, тот, кто все же пользовался ванной, вытирался другим полотенцем, бело‑ синим, местами прохудившимся от долгого употребления, с загадочными буквами «МАРПИБШАМ».

Рядом с ванной комнатой располагался туалет, в котором стоял гордый унитаз с фризом из голубовато‑ зеленых цветочков на смывном бачке – еще один яркий пример фаянсового мастерства «Ч. Г. Твалета с Сыном». И опять же, как в случае с ванной и мылом, все говорило о том, что это помещение создал один человек… а потом пришел кто‑ то еще и добавил детали. Кто‑ то действительно разбирающийся в сантехнике. Кто‑ то понимающий, что полотенца должны быть мягкими, что они должны вытирать людей и что мыло должно пениться.

Сьюзен не ожидала увидеть ничего подобного, но когда она это все‑ таки увидела, у нее возникло отчетливое ощущение, будто с чем‑ то похожим она когда‑ то уже сталкивалась.

Лысое полотенце вдруг упало с вешалки и быстро побежало по полу, но, тут же остановившись, явило на свет Смерть Крыс.

– ПИСК!

– Ну, хорошо, хорошо, – устало сказала Сьюзен. – Куда мне идти?

Смерть Крыс протрусил к открытой двери и скрылся в холле.

Сьюзен последовала за ним к очередной двери, повернула очередную ручку.

За дверью оказалась еще одна огромная комната, содержащая в себе комнату поменьше. Далеко в темноте виднелся крошечный участок освещенных плиток, на котором угадывались стол, несколько стульев, кухонный шкаф…

…И еще кто‑ то. За столом сидела сгорбленная фигура. Осторожно приблизившись, Сьюзен услышала, как по тарелке звякают нож и вилка.

Старик ужинал, причем шумно. Отправляя в рот вилку за вилкой, он одновременно разговаривал сам с собой. Наиярчайший пример дурного воспитания и плохих манер.

– Я, что ли, виноват?! – (Брызги изо рта. ) – Я был против с самого начала, но нет, он все равно ушел! – (Поднимает со стола кусок вылетевшей изо рта сосиски. ) – Не может он, видите ли, оставаться в стороне. А я ему и говорю: в какой же ты стороне, ты ж в самой гуще! – (Накалывает на вилку что‑ то непонятное, но жареное. ) – Так нет ведь, это его не устраивает! – (Брызги, размахивание вилкой. ) – Чрезмерные увлечения до добра не доводят, да, да, я ему так и сказал: втянешься, говорю, все, обратной дороги не будет, – (секундный перерыв на создание бутерброда с яичницей и кетчупом), – но нет…

Сьюзен двинулась в обход лежавшего на полу ковра. Старик не обращал на нее никакого внимания.

Смерть Крыс взбежал по ножке стола и устроился на ломтике жареного хлеба.

– А, это ты.

– ПИСК.

Старик торопливо огляделся.

– Где? Где?!

Сьюзен ступила на ковер. Старик вскочил так стремительно, что даже уронил стул.

– А ты кто такая?

– Тыкать в человека беконом невежливо.

– Я задал тебе вопрос, девушка!

– Я – Сьюзен. – Этого ей показалось недостаточно, и она добавила: – Герцогиня Сто Гелитская.

Сморщенное лицо старика сморщилось еще больше, когда он попытался осмыслить услышанное. Наконец до него дошло.

– О нет! – завопил он, вскидывая руки и обращаясь к комнате в целом. – В довершение всех бед только этого не хватало! Последний гвоздь в крышку гроба!

Он ткнул пальцем в Смерть Крыс, который машинально отшатнулся.

– Пронырливый грызун! Твоих лап дело? Чую крысиный запах!

– ПИСК.

Старик перестал грозить пальцем Смерти Крыс и повернулся к Сьюзен.

– Кстати, как тебе удалось пройти сквозь стену?

– Что‑ что? – Сьюзен машинально отступила. – Сквозь какую‑ такую стену?

– Сквозь вот эту! Что вот это по‑ твоему? Клатчский мираж? – Старик шлепнул ладонью по воздуху.

Грузно повернулся гиппопотам воспоминаний…

– …Альберт, – неуверенно произнесла Сьюзен. – Тебя ведь зовут Альберт?

Альберт ударил себя по лбу.

– Все хуже и хуже! Что ты ей наговорил?

– Он ничего не говорил, кроме «ПИСК», а я понятия не имею, что это значит. Но… э‑ э… тут ведь нет никакой стены, только…

Альберт рывком выдвинул ящик.

– Смотри! – резко велел он. – Молоток, верно? Гвоздь, верно? Смотри дальше.

Одним ударом он вогнал гвоздь в воздух на высоте около пяти футов от пола, на линии, где заканчивалась кухонная плитка.

– Стена, – констатировал Альберт.

Сьюзен осторожно протянула руку и дотронулась до гвоздя. Тот показался ей немного липким и словно заряженным статическим электричеством.

– Гм, а по‑ моему, на стену совсем не похоже, – сказала она.

– ПИСК.

Альберт бросил молоток на стол. Сьюзен вдруг поняла, что Альберт вовсе не маленький, как сначала ей показалось. Наоборот, он был достаточно высок, правда ходил как‑ то кривобоко, ссутулившись, – примерно так перемещаются лаборанты по имени Игорь, помогающие всяким полусумасшедшим профессорам.

– Все, сдаюсь, – сказал он и снова погрозил пальцем, но теперь уже Сьюзен. – Я предупреждал его, что ничего хорошего из этого не выйдет. Так разве он меня послушал? Фьюить – и нет его, а теперь заявляется какая‑ то стрекозунья‑ попрыга… Эй, ты куда подевалась?

Альберт принялся хватать руками воздух, как будто пытался поймать невидимку, а Сьюзен тем временем направилась к кухонному столу.

На столе стояла табакерка и лежала доска для резки сыра. И связка колбасок. Никаких вам свежих овощей. Госпожа Ноно не раз наставляла девочек, мол, жаренная пища – это вредно, нужно есть побольше овощей, что способствует Укреплению Организма. Многие неприятности она объясняла именно Отсутствием Должного Питания. Альберт выглядел настоящим воплощением всех этих неприятностей, особенно сейчас, когда носился по кухне и хватал руками воздух.

Сьюзен уселась на стул, и Альберт в очередной раз пролетел мимо.

Но сразу остановился, словно его посетила некая мысль, и быстро прикрыл ладонью один глаз. Потом очень медленно повернулся. Видимый глаз отчаянно щурился, обыскивая кухню.

Наконец слезящийся от напряжения глаз сфокусировался на стуле.

– Неплохо, – произнес Альберт едва слышно. – Очень неплохо. Итак, ты здесь. Тебя привели лошадь и крыса. Вот дурни. Неужели они думают, это все решит?

– Решит что? – переспросила Сьюзен. – И кстати, никакая я не эта, прыга… – добавила она.

Альберт молча смотрел на нее.

– Хозяин тоже так умел, – сказал он наконец. – Это было частью его работы. Ты, наверное, уже давно обнаружила в себе эти способности? Не хочешь, чтобы тебя видели, щелк – и никто тебя не замечает! Здорово, правда?

– ПИСК? – встрял Смерть Крыс.

– Что? – не понял Альберт.

– ПИСК.

– Он просил передать, – устало промолвил Альберт, – что стрекозунья‑ попрыга – это ничего обидного не значит, просто присказка. Он решил, что ты могла не так меня понять.

Сьюзен сгорбилась на стуле.

Альберт придвинул другой стул и сел рядом.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Подумать только, – Альберт закатил глаза. – И когда ж тебе исполнилось шестнадцать?

– На следующий год после пятнадцати, конечно. Ты что, совсем глупый?

– Подумать только, как быстро летит время, – покачал головой Альберт. – А тебе вообще известно, почему ты здесь оказалась?

– Нет… но, – Сьюзен замялась, – наверное, это как‑ то связано с… с тем, что… я вижу то, что другие люди не видят, а еще я встретила кое‑ кого из детской сказки, и я знаю, я была здесь прежде… и все эти черепа, кости…

Костлявый, похожий на стервятника Альберт склонился над ней.

– Какао хочешь? – спросил он.

Какао очень отличалось от той горячей коричневой воды, которую подавали в школе. В какао Альберта плавало масло. Кроме того, чашку пришлось чуть потрясти, прежде чем она согласилась расстаться с содержимым.

– Твои мама и папа, – сказал Альберт, глядя на Сьюзен, на лице которой выросли роскошные усы, хоть и шоколадные, – они ведь наверняка… что‑ то тебе объясняли?

– Нет, – помотала головой Сьюзен. – Но нам все объясняла госпожа Перекрест. На уроках биологии. Только неправильно.

– Я имел в виду, неужели они ничего не рассказывали тебе про твоего дедушку?

– Я кое‑ что вспоминаю. Но сначала я должна увидеть. Так было с ванной, с тобой…

– Видимо, твои родители решили, что лучше будет оставить все как есть, – задумчиво промолвил Альберт. – Ха! Но все было предначертано! Они боялись, что это случится, и это случилось! И ты вполне созрела, чтобы узнать главное!

– О, все это я уже знаю, – уверила его Сьюзен. – Пестики, тычинки, кролики и так далее.

Некоторое время Альберт тупо смотрел на нее.

– Послушай, я должен рассказать тебе кое о чем, но тут нужен тактичный подход…

Сьюзен вежливо сложила руки на коленях и приготовилась слушать.

– Видишь ли, – сказал Альберт, – твой дедушка – Смерть. Понимаешь? Смерть, такой скелет в черной мантии… Ты каталась на его лошади, и этот дом принадлежит ему. Просто… он ушел. Чтобы все обдумать или еще зачем‑ то. А тебя, насколько я понимаю, засосало сюда вместо него. Это все наследственность. Возникло пустое место, оно должно быть заполнено, а ты уже взрослая и отвечаешь всем требованиям. Кстати, мне это нравится ничуть не больше, чем тебе.

– Смерть, – произнесла Сьюзен без всякого выражения. – Ну, не могу сказать, что я не подозревала об этом. Как Санта‑ Хрякус, Песочный человек и всякие там зубные феи?

– Да.

– ПИСК.

– И ты думаешь, я в это поверю? – спросила Сьюзен, смерив Альберта самым презрительным взглядом из всего своего арсенала.

Альберт в ответ попытался воззриться на нее, но только его арсенал, судя по всему, опустел еще много лет назад.

– Меня совершенно не волнует, во что вы верите, а во что – нет, мадам, – наконец бросил он.

– Ты действительно имеешь в виду ту костлявую фигуру с косой?

– Да.

– Послушай, Альберт, – произнесла Сьюзен тоном, которым обычно обращаются к слабоумным, – даже если «Смерть» существует, хотя достаточно нелепо наделять человеческими качествами одну из функций организма, никто ничего унаследовать от него не может. Я все знаю о наследственности. Она касается рыжих волос и всего такого. Ты получаешь их от других людей. А получить что‑ либо от… всяких сказок и мифов невозможно.

Смерть Крыс вспрыгнул на разделочную доску и попытался миниатюрной косой отрубить себе кусочек сыра.

Альберт откинулся на спинку стула.

– Я помню, как ты в первый раз здесь появилась, – промолвил он. – Он постоянно задавал вопросы, понимаешь? Ему было интересно. Ему нравятся дети. Он достаточно часто их видит, однако не для того, чтобы узнать получше… если ты понимаешь, что я имею в виду. Твои родители были против, но однажды пришли сюда с тобой, на ужин с чаем, поддались на его просьбы. Они, конечно, были против, думали, что ты испугаешься и будешь кричать не переставая. Но ты… ты не стала плакать. Ты смеялась. Своим поведением едва не напугала отца до смерти, прости невольную игру слов. Они приходили еще пару раз, опять‑ таки по его просьбе, но потом испугались последствий, твой папа настоял на своем, и на этом все закончилось. По сути дела, он был единственным человеком, который смел спорить с моим господином. Тебе тогда было годика четыре.

Сьюзен, задумавшись, подняла руку и коснулась бледных полос на щеке.

– Хозяин рассказывал, что тебе дали очень современное воспитание. – Альберт презрительно усмехнулся. – Основанное на строгой логике. Тебя учили, что все старое – глупо. Не знаю… может, твои родители просто пытались уберечь тебя от… всяких дурацких мыслей и поступков…

– Я каталась на огромной лошади, – вдруг сказала Сьюзен. – Потом мылась в ванне в огромной ванной комнате.

– Ты заляпала мылом весь дом, – кивнул Альберт. Его лицо изобразило некое подобие улыбки. – Даже здесь было слышно, как смеялся хозяин. Он сделал тебе качели. По крайней мере, попытался. Не прибегая ко всякому там волшебству, своими руками.

Сьюзен сидела, а в ее голове просыпались, зевали и раскрывались воспоминания.

– Я помню ванную комнату… Память возвращается ко мне.

– Она никуда не уходила. Просто закрылась на время.

– Он ничего не понимал в сантехнике. Кстати, что значит «МАРПИБШАМ»?

– «Молодежная Ассоциация Реформистов – Поклонников Ихор‑ Бел‑ Шамгарота, Анк‑ Морпорк». Я у них останавливаюсь, когда наведываюсь на Плоский мир за чем‑ нибудь вроде мыла.

– Но тебя никак не отнесешь к молодежи, – вырвалось у Сьюзен.

– Знаешь, пока что меня оттуда не выгоняли, – сварливо отрезал Альберт.

Сьюзен почему‑ то не усомнилась в правдивости его ответа. Что‑ то в Альберте говорило о силе и выносливости, а его тело походило на сжатый кулак.

– Он мог создать что угодно, – как будто про себя произнесла Сьюзен, – но некоторых вещей он не понимал. Например, сантехнику.

– Вот именно. Пришлось тащить водопроводчика из Анк‑ Морпорка, ха, тот сначала заявил, что может приступить к работе только в четверг на следующей неделе, но с хозяином так не разговаривают. Кстати, никогда не видел, чтобы водопроводчик работал так быстро. А потом хозяин заставил его все забыть. Он любого мог заставить забыть. Любого, кроме…

Альберт вдруг замолчал и нахмурился.

– Впрочем, с этим придется смириться, – сказал он чуть погодя. – Но, кажется, у тебя есть право. Ты, наверное, устала. Можешь остаться здесь. Комнат хватит.

– Нет, мне нужно туда, обратно! Если к утру я не вернусь в школу, у меня будет куча неприятностей и…

– Здесь существует только то Время, которое приносят с собой люди. События сменяют одно другое. Бинки отвезет тебя именно в тот момент, из которого забрала, если ты того хочешь. А пока можешь погостить у нас.

– Ты сказал, что образовалась дыра и меня в нее засосало. Что ты имел в виду?

– Тебе стоит чуток поспать, – ответил Альберт.

Смены дня и ночи здесь не существовало, и сначала, только появившись здесь, Альберт испытывал некоторое неудобство. Клочок земли, на котором стоял особняк Смерти, заливал яркий свет, однако небо было темным и усеянным звездами. Смерть так и не понял, в чем смысл разбиения Времени на сутки, и устраивал смену дня и ночи, только когда к нему наезжали гости с Плоского мира.

Постепенно Альберт привык и теперь ложился в постель, лишь вспомнив, что неплохо было бы и поспать.

Сейчас он сидел у свечи и смотрел в пространство.

– Она помнит ванную, – пробормотал он. – Знает о том, чего видеть не могла. И рассказать ей об этом никто не мог. Ей передалась его память. Она созрела.

– ПИСК, – заявил Смерть Крыс. По ночам ему нравилось сидеть у огня.

– Когда в прошлый раз он ушел, было много проблем. Люди перестали умирать, – сказал Альберт. – А в этот раз они умирать не перестали. И лошадь сама пошла за ней. Пустое место было заполнено.

Альберт смотрел в темноту. В возбужденном состоянии он непрестанно что‑ то пережевывал или посасывал, словно пытался достать засевший кусочек пищи из дупла зуба. Вот и сейчас он издавал звуки, будто испорченный парикмахерский фен.

Он уже и не помнил свою молодость. Много тысяч лет прошло, а ему до сих пор семьдесят девять. Время в доме Смерти было ресурсом многократного использования.

Впрочем, он смутно осознавал, что детство – достаточно хлопотный период жизни, особенно в последней своей части. Лезут всякие неприятные прыщики, тело будто бы живет собственной жизнью. И. о. Смерти – не лучшая должность для этого возраста.

Но суть, ужасная и неотвратимая, состояла в том, что кто‑ то должен был исполнять эту работу.

Смерть – это общественная должность. Нельзя быть Смертью от сих до сих. Тут все как при монархии.

Если ты – подданный монарха, стало быть, твоей жизнью управляет монарх. Все время, то есть постоянно. Спишь ты или бодрствуешь. Чем бы вы (ты и монарх) ни занимались.

Таковы общие условия ситуации, правила игры, если хотите. Королева не приходит в твое жилище, не хватает стул и пульт дистанционного управления телевизором и не сообщает тебе, что у ее величества пересохло в горле и неплохо бы ее величеству выпить чайку. Нет, монархия – это как гравитация. Единственная разница – при монархии кто‑ то должен сидеть на самом верху. Особо напряженной работы тут не требуется. Но этот кто‑ то должен там быть. Просто быть.

– Она? – спросил Альберт.

– ПИСК.

– Сомневаюсь, – покачал головой Альберт. – Я думаю, она сломается. Точно сломается. Нельзя быть смертным и бессмертным одновременно. Это противоречие разорвет тебя пополам. Мне почти жаль ее.

– ПИСК, – согласился Смерть Крыс.

– А ведь это еще не самое плохое, – продолжал Альберт. – Подожди, вот когда к ней действительно вернется память…

– ПИСК.

– Слушай, – сказал Альберт. – Отправляйся‑ ка ты на поиски. Причем немедленно.

Сьюзен проснулась и огляделась по сторонам. Интересно, сколько времени?

Рядом с кроватью стояли часы, потому что Смерть знал, что они должны там стоять. Часы были щедро изукрашены всякими черепами, костями, омегами – и не работали. Работающих часов в доме не было, за исключением тех, что стояли в холле. Остальные, оказываясь в царстве Смерти, мгновенно впадали в уныние и останавливались, либо у них мгновенно кончался завод.

Комната Сьюзен выглядела так, словно в ней еще вчера кто‑ то жил. На туалетном столике лежали расчески и какие‑ то разрозненные предметы косметики. На вешалке за дверью висел халат с кроликом на кармане. Однако впечатление было бы куда более приятным, если бы это был действительно кролик, а не его скелет.

Сьюзен покопалась в ящиках. Вероятно, эта комната принадлежала ее матери. Тут было слишком много вещей розового цвета. Сьюзен ничего не имела против розового цвета в умеренных количествах, но здесь его было просто засилье, поэтому она надела старое школьное платье.

Она решила, что самое главное сохранять спокойствие. Логическое объяснение всегда найдется, даже если его придется придумать.

– ПИШК.

Скребнув когтями, на туалетный столик приземлился Смерть Крыс. Потом он вытащил из челюстей крошечную косу.

– Думаю, – медленно произнесла Сьюзен, – мне пора возвращаться домой, но все равно спасибо.

Смерть Крыс кивнул и снова прыгнул.

Опустился он на самом краю розового ковра и быстро побежал по темному полу.

Когда Сьюзен сошла с ковра, грызун остановился и одобрительно кивнул. Ей снова показалось, будто бы она выдержала какое‑ то очередное испытание.

Она последовала за Смертью Крыс в холл, оттуда – в дымную пещеру кухни. Там, склонившись над плитой, стоял Альберт.

– Доброе утро, – сказал он скорее по привычке, чем в качестве подтверждения времени суток. – Хочешь жареного хлеба с колбасой? Потом будет каша.

Сьюзен посмотрела на шипевшую в огромной сковороде массу. Это было зрелище не для пустого желудка, хотя оно вполне могло сделать его таковым. А трагическая судьба яиц, попадавших в руки Альберта, заставляла слезы наворачиваться на глаза.

– А у тебя мюсли нет? – спросила она.

– Это такой сорт колбасы? – ожидая подвоха, спросил Альберт.

– Это орехи и крупа.

– А в них есть жир?

– Нет, насколько мне известно.

– Как же тогда их жарить?

– Их и не надо жарить.

– И это ты называешь завтраком!

– Завтрак не обязательно должен быть жареным, – нравоучительно промолвила Сьюзен. – Вот ты упомянул кашу, ее ведь тоже не нужно жарить…

– Почему нет?

– А вареное яйцо?

– Кипячение убивает не всех микробов и…

– СВАРИ МНЕ ЯЙЦО, АЛЬБЕРТ.

Вскоре эхо от ее слов стихло. «Ничего себе у меня голосок появился», – подумала Сьюзен.

Половник выпал из руки Альберта и со звоном упал на плиточный пол.

– Пожалуйста, – добавила Сьюзен.

– Ты говоришь, совсем как он.

– Впрочем, не трудись. – У нее заболела челюсть. Новый голос испугал ее сильнее, чем Альберта. В конце концов, это ведь был ее рот. – Я хочу домой. Мне пора возвращаться.

– Ты и так дома, – возразил Альберт.

– Здесь? Но это не мой дом!

– Да? А что написано на больших часах?

– «Слишком Поздна», – машинально ответила Сьюзен.

– А где находятся ульи?

– В саду.

– Сколько у нас тарелок?

– Семь, – вырвалось у Сьюзен, прежде чем она успела заткнуть себе рот.

– Видишь? По крайней мере часть тебя находит этот дом знакомым.

– Послушай… – Сьюзен попыталась воззвать к благоразумию, надеясь в этот раз на больший успех. – Возможно, он действительно существует… ну, этот, ты понимаешь, но во мне нет ничего особенного… То есть…

– Да? А почему лошадь тебя знает?

– Пусть знает, я – нормальная девушка…

– Нормальные девочки не получают в подарок на трехлетие набор «Барби катается на Бинки»! – рявкнул Альберт. – Но твой отец не позволил тебе в него играть, чем очень расстроил хозяина. А он так старался.

– Я имею в виду, что я – обычный ребенок и…

– Послушай, обычные дети получают на день рождения ксилофон. А не просят дедушку снять рубашку!

– Ну и что с того?! Я же не виновата, что у меня такой дед! Это нечестно!

– Правда? Да что ты говоришь? – произнес Альберт мрачно. – Ну, иди, пожалуйся кому‑ нибудь! Скажи вселенной, что это нечестно, а то вдруг она не знает. Она наверняка тебя поймет. «О? – скажет она. – Что ж, хорошо, извини, что побеспокоила, ты свободна».

– Это сарказм! Как ты смеешь так со мной разговаривать? Ты – простой слуга.

– Правильно. Как и ты. Поэтому на твоем месте я бы приступил к работе. Грызун тебе поможет. Он в основном занимается крысами, но принцип тот же.

Некоторое время Сьюзен сидела с широко открытым ртом.

– Я ухожу, – выпалила она наконец.

– А я тебя и не задерживаю.

Сьюзен выбежала через черный ход, преодолела громадный двор, пронеслась мимо жернова – и оказалась в саду.

– Ха! – воскликнула она.

Если бы кто‑ нибудь посмел сказать Сьюзен, что у Смерти есть дом, она бы назвала такого человека сумасшедшим или, того хуже, идиотом. Но если бы ей предложили вообразить, как должен выглядеть подобный дом, то соответствующим ситуации черным карандашом она нарисовала бы нечто высокое, с башнями и бойницами, похожее на готический замок. Дом выглядел бы зловещим, ему бы подходил целый ряд слов, заканчивающихся на «щий», типа «нависающий» и «ужас наводящий». Она представила бы тысячи окон. Заполнила бы небо летучими мышами. Добилась бы величественности.

Чего бы она не могла себе представить, так это обычного коттеджа. С таким безвкусным садом. И лежащим у входной двери ковриком с надписью «Дабро Пожаловаться».

Сьюзен всегда окружала себя неприступными стенами здравого смысла. Однако сейчас эти стены начали таять, как соль на мокром ветру, и ее это злило.

У нее был другой старый дедушка, его звали Лезек, и он жил на ферме, настолько бедной, что даже тамошним воробьям приходилось ползать на коленях в поисках какой‑ нибудь завалящей крошки. Насколько она помнила, Лезек был приятным стариканом, правда несколько робким, особенно в присутствии ее отца.

А мать про своего отца рассказывала, что тот…

Почему‑ то Сьюзен никак не могла вспомнить, что именно рассказывала ей мать. С родителями вечно так – произнося кучу слов, они умудряются ничего толком не сообщить. Иногда у нее даже складывалось впечатление, что отца у матери просто нет.

А сейчас Сьюзен предлагали поверить, что он знаменит именно тем, что был всегда.

Она словно бы обрела очень полезного родственника.

Вот если бы, скажем, он был богом… Леди Одилия Жолоб из пятого класса постоянно хвастала тем, что ее прапрабабушку некогда соблазнил сам Слепой Ио, принявший вид вазы с маргаритками, что делало саму Одилию чем‑ то‑ вроде‑ как‑ бы‑ частично‑ полубогиней. А еще Одилия говорила, что ее мать частенько пользовалась этим, чтобы заполучить столик в каком‑ нибудь ресторане. Но заявление о том, что ты являешься близкой родственницей Смерти, вряд ли произведет должное впечатление. Скорее всего, тебе не дадут места даже рядом с кухней.

Но если происходящее с ней – это всего‑ навсего сон, то чем она рискует? Ведь рано или поздно она проснется и… Впрочем, в это она тоже не верила. Сны такими не бывают.

Дорожка шла мимо конюшни, огибала огород, чуть ныряла вниз, а дальше начинался сад, в котором росли деревья с черными листьями. На ветках висели блестящие черные яблоки. Немного в сторонке стояли несколько белых ульев.

И все это она уже видела. Раньше.

Одна яблоня очень, очень отличалась от всех остальных.

Сьюзен остановилась, чтобы разглядеть дерево повнимательнее, и тут на нее нахлынули воспоминания.

Она вспомнила… Тогда она была уже достаточно взрослой, чтобы понять, насколько глупой с точки зрения логики была сама затея, а он стоял рядом и, переминаясь с ноги на ногу, ждал, как она отреагирует…

Старые уверенности уходили, на смену им приходили новые.

Теперь она по‑ настоящему осознала, кто у нее дедушка.

Посетители «Залатанного Барабана» в основном увлекались традиционными играми, такими как домино, дротики, а также «Оглуши‑ Ограбь». Новый владелец решил поднять престиж заведения. Впрочем, «вверх» было единственно возможным направлением развития, поскольку ниже падать было некуда.

При входе в таверну был установлен Замечатель Правды – трехтонное чудовище с водяным приводом; принцип действия прибора основывался на последнем изобретении Леонарда Щеботанского. Впрочем, идея оказалась не слишком удачной. Капитан Моркоу из Городской Стражи, за открытым улыбчивым лицом которого скрывался острый как игла ум, тайком заменил старые вопросы новыми, например такими: «Где вы находились вечером пятнадцатого, уж не рядом ли со складом бриллиантов Вортинга? » или «Кто был третьим соучастником ограбления винокурни Джимкина Пивомеса на прошлой неделе? », и успел арестовать троих посетителей, прежде чем люди поняли, в чем, собственно, дело.

Владелец пообещал поставить взамен другую машину, которая якобы будет играть песенки, если в нее бросишь монетку. Библиотекарь, один из завсегдатаев таверны, уже запасался мелочью.

В глубине таверны находилась небольшая сцена. Владелец как‑ то попробовал выпустить на нее стриптизершу, но лишь однажды. Увидев в первом ряду невинно улыбавшегося огромного орангутана с кошельком, полным однопенсовых монет, в одной руке и бананом – в другой, бедная девушка предпочла спастись бегством. Еще одна Гильдия, работающая в сфере развлечений, занесла «Барабан» в свой черный список.

Нового владельца звали Гибискус Дунельм (в чем он виноват не был). И он честно пытался сделать из «Барабана» классное веселое заведение. Даже поставил рядом с входом полосатые зонтики.

Он опустил взгляд на Золто.

– Так вас всего трое?

– Да.

– Я же плачу целых пять долларов! Ты сказал, у тебя большая группа.

– Лава, поздоровайся с хозяином таверны.

– Согласен, – Дунельм машинально попятился, – группа действительно большая. Что ж, начинайте. Думаю, стоит исполнить несколько песенок, известных каждому. Чтобы создать атмосферу.

– Атмосферу?

Дион оглядел «Барабан». Это слово было ему знакомо, но в подобном заведении оно сначала теряло смысл, а потом терялось само. В столь ранний час в таверне было всего три или четыре посетителя, и, судя по всему, музыка их не интересовала.

Пока Лава расставлял свои камни, Дион рассматривал задник сцены. Тот явно пережил некие бурные события.

– Ерунда, немного сочных фруктов, пара‑ другая залежавшихся яиц, – пытался подбодрить их Золто. – Людям иногда хочется немного пошалить. По‑ моему, волноваться из‑ за этого не стоит.

– А я из‑ за этого и не волнуюсь, – откликнулся Дион.

– Я так и думал.

– Я волнуюсь из‑ за вот этих следов. От топоров и стрел. Золто, мы ведь даже не репетировали! По крайней мере, как надо!

– Но ты умеешь играть на гитаре?

– Да, вроде да.

Он пробовал. Играть на гитаре было нетрудно. На самом деле на ней было невозможно играть плохо. Каких бы струн он ни касался, гитара в точности повторяла мелодию, звучавшую у него в голове. Она была материальным воплощением мечты начинающего музыканта – инструментом, на котором не надо было учиться играть. Он помнил, как впервые коснулся струн арфы, надеясь услышать такие же звуки, какие обычно извлекали старые барды. А в ответ послышалось нестройное бренчание. О таком инструменте, как эта гитара, он мог только мечтать…

– Значит, так, – сказал гном. – Репертуар только самый известный. «Посох волшебника», «Песенка про ежика». Все такое. Людям нравятся игривые стишки.

Дион осмотрел таверну. Посетителей прибавилось. Но внимание его привлек огромный орангутан, который придвинул свой стул поближе к сцене и положил перед собой мешок с фруктами.

– Золто, – сказал он. – За нами наблюдает обезьяна.

– Ну и что? – не понял Золто.

– Это же обезьяна.

– Запомни на будущее: это ПРИМАТ. А мы в Анк‑ Морпорке, здесь и не такое бывает.

Золто снял шлем и достал из него что‑ то наподобие котомки.