Terry David John Pratchett 13 страница

– Справедливости нет, – сказала она. – Жизнь похожа на иссушенный берег. А потом ты умираешь.

И она исчезла.

Ом почувствовал, как возвращается в оболочку своего панциря.

– Брута?

– Да?

– Ты плавать умеешь?

Шар начал вращаться.

– Все. Скоро тронемся, – донеслись до Бруты слова Бедна.

– Скорей бы. – Это был Симони. – К нам направляется какой‑ то корабль.

– Эта лодка идет быстрее, чем любое судно с парусами или веслами.

Брута кинул взгляд в сторону берега. Мимо маяка проходил элегантный омнианский корабль. Он был еще далеко, но Брута смотрел на него с ужасным предчувствием, которое увеличивало лучше, чем любой телескоп.

– Быстро идет, – заметил Симони. – Не понимаю, ветра‑ то нет.

Бедн оглядел гладкое как зеркало море.

– Ерунда какая‑ то. Чтобы там ветер был, а здесь его не было? … – пробормотал он.

– Я спросил, умеешь ли ты плавать? – настойчиво повторила черепашка.

– Не знаю, – честно признался Брута.

– А ты не можешь как‑ нибудь выяснить это, да побыстрее?

Бедн поднял голову.

– Ого, – удивился он.

Над «Лодкой Без Имени» сгущались тучи. Было видно, как они вращаются, словно в гигантском водовороте.

– Как ты можешь не знать таких примитивных вещей? – не выдержал Ом. – Я думал, у тебя идеальная память!

– В деревне мы часто плескались в большой бочке, – ответил Брута. – Это считается или нет?

Поверхность моря подернулась пеленой. В ушах у Бруты что‑ то щелкнуло. А омнианский корабль по‑ прежнему спокойно скользил по волнам.

– Как это называется, когда в одном месте полный штиль, а вокруг ветер? … – спросил Бедн.

– Ураган? – неуверенно предположил Дидактилос.

Из тучи в море ударила молния. Бедн рванул рычаг, который опускал винт в воду. Его глаза сверкали чуть ли не ярче молнии.

– Вот это сила! – воскликнул он. – Обуздать молнию! Мечта всего человечества! Сон наяву!

«Лодка Без Имени» рванулась вперед.

– Неужели? – удивился Дидактилос. – А мне, как правило, снятся другие сны. Будто за мной по полю, засеянному лангустами, гоняется гигантская морковка.

– Я вовсе не те сны имел в виду. Сон наяву – это метафора, – объяснил Бедн.

– А что такое метамфора? – спросил Симони.

– А что такое сон? – спросил Брута.

Зигзаг молнии ударил в туман. Искры засверкали на поверхности вращавшегося шара.

– Того же самого эффекта можно добиться при помощи самой обыкновенной кошки, – заметил пребывавший в философском мире Бедн, хотя в действительности находился в лодке, оставлявшей за собой белый след. – Если кошку погладить эбонитовой палочкой, можно вызвать крошечные молний… Вот если бы я мог усилить их в миллион раз и заключить их в специальные сосуды, тогда все люди разом перестали бы быть рабами и мы бы навсегда распрощались с ночью…

Молния ударила всего в нескольких ярдах от суденышка.

– Мы находимся в лодке, на которой установлен большой медный шар, а вокруг – масса соленой воды, – усмехнулся Дидактилос. – Бедн, большое тебе спасибо.

– И храмы богов получили бы достойное освещение, – быстро добавил Бедн.

Дидактилос постучал тростью по корпусу лодки.

– Великолепная идея, но где ты возьмешь столько кошек?

Волны становились все выше и выше.

– Прыгай в воду! – заорал Ом.

– Зачем? – удивился Брута.

Очередная волна едва не перевернула лодку. Дождь шипел на поверхности шара, и во все стороны летели обжигающие капли.

– Нет времени объяснять! Прыгай за борт! Так будет лучше! Верь мне!

Брута поднялся на ноги и схватился за поддерживающую шар раму, чтобы сохранить равновесие.

– Сядь! – закричал Бедн.

– Я пойду прогуляюсь, – сказал Брута. – Некоторое время меня, возможно, не будет.

Лодка закачалась, и он полупрыгнул‑ полуупал в бурлящее море.

Молния ударила прямо в медную сферу.

Вынырнув на поверхность, Брута успел разглядеть раскаленный добела шар и «Лодку Без Имени», несущуюся по волнам, точно комета. Винт едва касался воды. Очень быстро суденышко исчезло за стеной дождя и тумана. А еще через мгновение шум бури перекрыл глухой взрыв.

Брута поднял руку. На поверхности, выдувая воду из ноздрей, показался Ом.

– Ты говорил, что так будет лучше! – закричал Брута.

– По крайней мере, мы еще живы! И держи меня повыше над водой! Сухопутные черепахи не умеют плавать!

– Но они могли погибнуть!

– Хочешь к ним присоединиться?

Волна накрыла Бруту с головой. На миг мир заполонила звенящая в ушах темно‑ зеленая пелена.

– Я не могу грести одной рукой! – закричал он, вынырнув на поверхность.

– Мы спасемся! Она не посмеет!

– О чем ты?

Еще одна волна накрыла Бруту, потянув его вниз за рясу.

– Ом?

– Да?

– По‑ моему, я все‑ таки не умею плавать…

Боги не склонны к самоанализу. От этой характерной черты их выживание практически не зависит. Обычно хватает способностей обманывать, угрожать и ужасать. Будучи способным, повинуясь своему случайному капризу сравнять с землей целый город, ты вряд ли станешь тратить время на спокойные размышления и анализ происходящего с точки зрения другого человека.

Однако во всей множественной вселенной тысячи мужчин и женщин, наделенных гениальными способностями и чувством сопереживания, посвятили свои жизни служению божествам, которые не способны переиграть их даже в домино. Например, сестра Сестина Щеботанская прошла по горячим углям только ради того, чтобы обличить местного вздорного королишку и выдвинуть философию разумной этики в честь богини, которую на самом деле интересовали лишь прически. Брат Зефилит Клатчский оставил свои обширные владения и семью, дабы посвятить свою жизнь уходу за сирыми и убогими, – а все в честь невидимого бога Ф'рума, который, согласно общему мнению, был настолько глуп, что собственную задницу и ту не мог отыскать – даже если бы у него была задница и были руки, которыми можно было бы ее нащупать. Сообразительность богам ни к чему, если рядом есть смышленые люди, которые готовы выполнять за них всю умственную работу.

Морская Королева, по мнению своих коллег, тоже особым умом не блистала. Но в ее мыслях, когда она опустилась на глубину, подальше от штормовых волн, чтобы чуть‑ чуть поразмыслить, определенная логика присутствовала. Маленькая лодка была заманчивой целью… однако сейчас появилась другое судно – более крупное, полное людьми и стремящееся прямо в центр бури.

Эта дичь была куда более соблазнительной.

Морская Королева всегда отличалась ветренностью.

Кроме того, в смысле жертвоприношений она сама себя обслуживала. И интересовало ее, в основном, количество.

«Плавник Господа» летел по гребням волн, и ветер рвал его паруса. Капитан, по пояс в воде, трудом добрался до носа, где, схватившись за леер, стоял Ворбис, явно не замечавший того факта, что корабль пребывает уже в полупогруженном состоянии.

– Господин! Нужно убрать паруса! Нам их не обогнать!

Зеленые молнии прыгали по верхушкам мачт. Ворбис повернулся. В адской бездне его глаз плясали дьявольские искры.

– Все это во славу Ома, – изрек он. – Вера – наш парус, а слава – порт назначения.

Терпение капитана иссякло. Насчет религии он ничего не мог сказать, но что касается моря – он вот уже тридцать лет бороздил морские просторы и кое‑ чему выучился.

– Наш порт назначения – морское дно! – закричал он.

Ворбис пожал плечами.

– А я и не утверждал, что по пути не будет остановок.

Капитан некоторое время пристально смотрел на него, после чего удалился прочь по бешено раскачивавшейся палубе. Весь его опыт свидетельствовал о том, что подобные шторма просто так не возникают. Невозможно за секунду переместиться из штиля в центр ревущего урагана. Море здесь ни при чем. Это что‑ то личное.

В грот‑ мачту ударила молния. Из темноты донесся чей‑ то крик, и на палубу рухнула огромная масса парусов и всяческого такелажа.

Капитан полуподплыл‑ полувскарабкался к штурвалу, у которого маячила тень рулевого, окутанная брызгами и, мрачным сиянием шторма.

– Живым нам не выбраться!

– АБСОЛЮТНО СОГЛАСЕН.

– Нужно оставить корабль!

– НЕТ. ВОЗЬМЕМ ЕГО С СОБОЙ. ОН МНЕ НРАВИТСЯ.

Капитан наклонился ближе к рулевому.

– Боцман Коплей, это ты?

– НЕ УГАДАЛ. ЕЩЕ ОДНА ПОПЫТКА?

Корпус налетел на подводную скалу и громко затрещал. Сразу за этим в единственную оставшуюся мачту вонзилась молния, и «Плавник Господа» сложился, будто бумажный кораблик, слишком долго пробывший в воде. Расщепившись, деревянные брусья фонтаном взлетели в грозовое небо…

Наступила неожиданная бархатная тишина.

Капитан ясно помнил ход последних событий. И связаны они были с водой, звоном в ушах и ощущением холодного огня в легких. Впрочем, воспоминания эти уже отступали. Он подошел к лееру, шаги его гулко раздавались в тишине, и заглянул за борт. Корабль, еще недавно разбитый о скалы, снова был цел и невредим. В некотором роде.

– Э‑ э, – сказал капитан. – Похоже, у нас закончилось море.

– АГА.

– И земля куда‑ то подевалась.

Капитан похлопал по лееру. Тот выглядел серым и несколько прозрачным.

– Э‑ э… Это дерево?

– МОРФОЛОГИЧСКОЕ ВОСПОМИНАНИЕ.

– Извини?

– ТЫ ЖЕ БЫЛ МОРЯКОМ. И НАВЕРНЯКА СЛЫШАЛ, ЧТО ИНОГДА О КОРАБЛЕ ГОВОРЯТ ТАК, БУДТО ОН ЖИВОЙ?

– Да, конечно. Как только ступаешь на борт, сразу чувствуешь что‑ то подобное…

– ВОТ ИМЕННО.

Воспоминание о «Плавнике Господа» плыло в полной тишине. Издалека доносилось дыхание ветра – или воспоминание о ветре. Выдохшиеся трупы былых штормов.

– Э‑ э, – промолвил призрак капитана. – Ты сказал «был»?

– ДА.

– Я так и думал.

Капитан посмотрел вниз. На палубе начала собираться его команда, со всех сторон на капитана были устремлены глаза, в которых читалось беспокойство.

А у ног моряков мельтешили корабельные крысы. Впереди всех стояла крошечная фигурка в плаще с капюшоном.

– ПИСК, – сказала она, заметив взгляд капитана.

«Даже у крыс есть свой Смерть», – подумал он.

Смерть отошел в сторону и поманил капитана к себе.

– СТАНОВИСЬ К ШТУРВАЛУ.

– И… куда мы идем?

– КТО ЗНАЕТ.

Капитан беспомощно взялся за штурвал.

– Но… звезды на небе сплошь незнакомые! И у меня нет карт! Какие здесь ветра? Какие течения?

Смерть пожал плечами.

Капитан повернул колесо. Корабль послушно заскользил по призрачному морю. А потом капитан немножко повеселел. Худшее уже случилось. Удивительно, как прекрасно это осознавать. Если худшее уже позади…

– Так, а где Ворбис? – прорычал он.

– ОН ВЫЖИЛ.

– Выжил? О боги, где здесь справедливость?!

– СПРАВЕДЛИВОСТИ НЕТ, ЕСТЬ ТОЛЬКО Я.

Смерть исчез.

Капитан снова крутанул колесо – так, для вида. В конце концов, он здесь капитан, и это – его корабль.

– Помощник?

Помощник отдал честь.

– Здесь, капитан!

– Гм. Куда направимся?

Помощник задумчиво почесал затылок.

– Ну, капитан… Я слышал, у этих клатчских язычников есть неплохой рай, с выпивкой там, песнями и молодыми женщинами с колокольчиками на… В общем, вы понимаете… И без всего.

Помощник с надеждой смотрел на капитана.

– Без всего, значит? – задумчиво произнес капитан.

– Я так слышал.

Капитан решил, что заслужил немножко этого самого «без всего».

– Знаешь, как туда попасть?

– Э‑ э, видимо, подробные инструкции нужно получить еще при жизни, – с сомнением откликнулся помощник.

– О.

– А есть еще варвары, живущие ближе к Пупу, – продолжал размышлять помощник. – Которые считают, что они попадают в огромный зал с разной выпивкой и едой.

– И женщинами?

– Непременно.

Капитан нахмурился.

– Интересно, – задумчиво промолвил он. – Почему только язычники и варвары попадают в такие отличные места?

– Сложный вопрос, – ответил помощник. – Может, это наказание за то… что при жизни они ведут такой разгульный образ… э‑ э, жизни…

Лицо его озадаченно вытянулось. В последней фразе явно присутствовала какая‑ то неувязка.

– Но дорогу в этот рай ты тоже не знаешь, да?

– Увы, капитан.

– Впрочем, времени у нас теперь много, можно и поискать чуть‑ чуть.

Капитан посмотрел за борт. Если плыть достаточно долго, обязательно наткнешься на берег. И… почему бы не поискать какой‑ нибудь приличный рай?

Его взгляд привлекло какое‑ то движение. Он улыбнулся. А вот и знак. Может, все еще обернется к лучшему…

В сопровождении призраков дельфинов корабль‑ призрак летел по волнам…

Чайки не отваживаются залетать далеко в пустыню. И эту свободную нишу не замедлили занять скалби – птицы из семейства вороньих, хотя вороны бы первыми отреклись от них и предпочли не разговаривать об этих «родственничках» в приличной компании. Скалби редко летают, предпочитая передвигаться какими‑ то пьяными прыжками. Их характерные крики вызывают ассоциации с расстроенной системой органов пищеварения. И выглядят они так, будто долго плескались в каком‑ нибудь нефтяном пятне, причем получали от этого огромное удовольствие. Никто не ест скалби – кроме других скалби. Сами же скалби способны питаться тем, что даже у стервятников вызывает рвоту. По сути, скалби готовы питаться даже этой самой рвотной массой стервятников. Скалби едят все.

Погожим ясным утром один из скалби бочком перемещался по полному блох песку и бесцельно добил клювом все подряд – в надежде на то, что галька и выкинутые на берег деревяшки за ночь превратились в съедобные. Скалби по личному опыту знали, что практически все становится съедобным – главное, чтоб вылежалось подольше. Птица подскочила к какой‑ то куче, валяющейся у линии прилива, и неуверенно долбанула ее клювом.

Куча застонала.

Скалби поспешно отпрыгнул и обратил свое внимание на куполообразный камень, лежавший рядом с кучей. Птица была абсолютно уверена, еще вчера камня, как и кучи, здесь не было. Скалби прицелился и клюнул.

А камень в ответ высунул голову и произнес:

– Отвали, тварь поганая.

Скалби снова отскочил, а потом, поднапрягшись, исполнил какой‑ то бегущий прыжок на кучу выбеленного солнцем плавника, являвшийся на самом деле самым близким к полету движением, которым когда‑ либо утруждают себя скалби. Ситуация улучшалась. Раз этот каменюка живой, значит, в конце концов он станет мертвым.

Великий Бог Ом подполз к Бруте и принялся толкать его в голову панцирем. Юноша снова застонал.

– Просыпайся, парень. Солнце уже высоко. Ать‑ два. Все уже на берегу, кто хотел на нем оказаться.

Брута открыл один глаз.

– Что случилось? – спросил он.

– Ты жив, вот что случилось, – ответил Ом.

«Жизнь похожа на иссушенный берег, – вспомнил он. – А потом ты умираешь».

Брута поднялся на колени.

Есть берега, которые немыслимы без ярких зонтиков.

Есть берега, которые подчеркивают величие моря.

Но это берег нисколечко не походил на них. Это была лишь голая кромка, на которой земля встречается с океаном. На линии прилива валялись выбеленные солнцем и ветром кучи плавника. Воздух вибрировал тучами неприятных насекомых. Запах предполагал, что где‑ то что‑ то давно сгнило – причем даже скалби не смогли это отыскать. В общем, берег был не из приятных.

– О Боже…

– Это все лучше, чем утонуть, – подбодрил его Ом.

– Не знаю. – Брута осмотрел берег. – Здесь есть питьевая вода?

– Вряд ли, – ответил Ом.

– Урн в главе V, стих 3, говорит, что даже из самой сухой пустыни ты умеешь извлечь живительную влагу, – вспомнил Брута.

– Это своего рода художественная вольность.

– Так ты этого не можешь?

– Нет.

Брута снова поднял взгляд на пустыню. За линией плавника и редкими кочками травы, которая, казалось, умирала в процессе своего роста, громоздились бесконечные барханы.

– В какой стороне Омния? – спросил Брута.

– А нам нужно в Омнию? – усомнился Ом.

Брута пристально посмотрел на черепашку, после чего решительно поднял ее с земли.

– Кажется, туда, – сказал он.

Ом отчаянно задрыгал лапками.

– Тебе так хочется в Омнию? Зачем?

– Не хочется. Но я все равно пойду туда.

* * *

Солнце висело высоко над побережьем.

А может, и не висело.

Содержащиеся в его голове свитки продолжали протекать, и из них Брута почерпнул кое‑ какую информацию о небесном светиле. Эфебы всегда интересовались астрономией. Эксплетий доказал, что диаметр Диска составляет десять тысяч миль. Фебрий отобрал рабов, у которых голоса погромче, и, расставив их по всей стране, доказал, что свет распространяется примерно с такой же скоростью, что и звук. Ну а Дидактилос сделал вывод, что в таком случае солнцу, для того чтобы пройти между слонами, необходимо преодолевать тридцать пять тысяч миль каждый день, или, говоря другими словами, скорость светила должна вдвое превышать скорость его света. Это означало, что человек видит то место, где солнце некогда было, – за исключением двух раз в день, когда оно само себя догоняет, что, в свою очередь, означает, что солнце по своей сути является сверхсветовой частицей – тахионом, или, как обычно называл его сам Дидактилос, сволочью.

Было по‑ прежнему очень жарко. Над безжизненным морем повисла рябящая дымка.

В прибое, накатывающем на берег, бултыхались куски дерева.

Брута устало тащился вперед, по направлению к какому‑ то черному пятну, которое смутно вырисовывалось в дрожащем воздухе, – единственная тень на сотни и сотни миль. Даже Ом перестал жаловаться. Было слишком жарко.

Юноша упрямо шел вперед, не сводя глаз со странного феномена – из‑ за жуткой жары голова напрочь отказывалась работать. Для него это пятно, то сужающееся, то расширяющееся в вибрирующей дымке, было не более чем ориентиром в мире оранжевой жары.

Однако, когда он подошел чуть ближе, пятно приняло очертания Ворбиса.

Мысль об этом довольно долго просачивалась в разум Бруты.

Ворбис.

Без рясы. Которую, наверное, сорвало. В одной фуфайке. Сплошь утыканной гвоздями. Одна нога. Вся в крови. Вся изодранная. Ворбис.

Ворбис.

Брута упал на колени. На линии прилива гнусно каркнул скалби.

– Он еще… жив, – прошептал Брута.

– Очень жаль, – сказал Ом.

– Мы должны помочь… ему.

– Ты абсолютно прав, – согласился Ом. – Отыщи камень побольше и проломи ему голову.

– Нельзя же его здесь бросить.

– Еще как можно, сам увидишь.

– Нет.

Брута подсунул под дьякона руку и поднял Ворбиса. С несколько заторможенным удивлением юноша осознал, что Ворбис почти ничего не весит. Ряса дьякона скрывала тело, которое на самом деле представляло собой обтянутый кожей скелет. Брута мог бы сломать его голыми руками.

– А как же я? – заныл Ом.

Брута забросил Ворбиса на плечо.

– У тебя целых четыре ноги.

– Но я – твой Бог!

– Знаю.

Брута потащился по берегу дальше.

– Ты что такое удумал?!

– Дотащу его до Омнии, – еле ворочая языком, ответил Брута. – Люди должны знать, что он натворил.

– Ты рехнулся! Точно сбрендил. И ты рассчитываешь добраться до Омнии? С ним на плече?

– Ничего я не рассчитываю, но попробую.

– Ты! Ты! – Ом яростно замолотил лапкой по песку. – В этом мире живут миллионы людей, и угораздило же меня связаться именно с тобой! Болван! Тупица!

Брута постепенно превращался в призрачный силуэт…

– Все! – орал Ом. – Не нужен ты мне. Думаешь, я так в тебе нуждаюсь? Размечтался! Я найду себе другого верующего! Нет проблем!

Брута исчез.

– Я бегать за тобой не буду! – крикнул Ом.

Брута тупо смотрел, как по очереди передвигаются его ноги.

Думать он уже не мог. В его прожаренном знании мелькали только бессвязные образы и отрывки воспоминаний.

Сны. Картинки в голове. Коакс написал о них целый свиток. Суеверные люди считали сны посланиями самого Господа, а на самом деле их создавал человеческий мозг, отрыгивал в процессе сортировки и запоминания пережитого за день. Брута никогда не видел снов. Разве что иногда случались временные провалы, пока мозг запоминал. Брута запомнил свитки. Знания без учения…

Сны…

Бог. Богу нужны люди. Вера – это пища богов. Но еще богам нужна форма. И боги становились такими, какими их представляли люди. Вот почему Богиня Мудрости носила пингвина. Подобное могло случиться с любым богом. Хотя должна была быть сова. И все об этом знали. Но плохой скульптор, который никогда не видел сову, загробил статую. Однако веру не остановишь – вот и вышло так, что в товарищах у Богини Мудрости оказалась птица, которая постоянно ходит в вечернем туалете и воняет рыбой.

Ты придаешь богу форму, словно лепишь его из глины.

Как утверждал Абраксас Агностик, боги частенько заменяют вам отца. Бог становится огромной бородой в небе, потому что именно так выглядел ваш отец, когда вам было три годика.

Абраксас жив‑ здоров… Эта мысль резко и отчетливо проявилась в той части мозга, которую Брута все еще мог считать своей. Боги только поощряют атеистов – если, конечно, ваш атеизм основательный, горячий, пламенный, такой, как у Симони. Настоящий атеист посвящает неверию всего себя без остатка, всю свою жизнь он люто ненавидит богов за то, что они не существуют. Твердокаменный атеизм, сравнимый со скалой. Это все равно что вера…

Песок. Основная составляющая пустыни. Кристаллы камня, из которых вылеплены барханы. Гордо Цортский утверждал, что песок – это останки гор, однако Ирекс доказал, что песчаник – это камень, состоящий из спрессованного песка, значит, песчинки на самом деле прародители гор…

Каждая песчинка – маленький кристалл. Она растет…

Растет…

Брута наконец перестал падать и замер на песке.

– Отвали, тебе говорят!

Скалби не обратил на гневный окрик ни малейшего внимания. Это было интересно. Ему предстояло увидеть новые участки песка, которые он никогда не видел прежде, а кроме того, была перспектива, вернее даже уверенность, что в конце пути его ждет сытная еда.

Он поудобнее устроился на панцире Ома.

Ом полз по песку, периодически останавливаясь, чтобы в очередной раз рявкнуть на непрошенного пассажира.

Брута прошел здесь.

Но впереди, как остров из моря, из песка торчала скала, протянувшаяся до самой кромки воды. Мальчишка вряд ли смог бы перелезть через нее. И правда, следы на песке повернули вглубь суши, в пустыню.

– Идиот!

Ом карабкался по склону бархана, глубоко зарываясь лапами в песок, чтобы не соскользнуть вниз. На противоположном склоне следы превратились в длинную борозду. Здесь Брута, очевидно упал. Ом втянул лапы и покатился, как на санях, вниз.

Следы опять повернули. Вероятно, он подумал, что, обойдя следующий бархан, он окажется другую сторону скалы. Ом хорошо знал пустыню и знал также то, что подобное логическое мышление применяли тысячи выбеленных солнцем, затерянных в пустыне скелетов.

Тем не менее он двинулся по следу, ободренный кратким промежутком тени от бархана, который скрыл садившееся солнце.

Он обогнул бархан – и точно, здесь следы нескладным зигзагом пошли вверх, отклонившись градусов на девяносто от нужного курса. Все верно. В пустынях иначе не бывает. У них свой центр тяжести. Они засасывают тебя в самый центр.

Брута снова тащился вперед, одной ослабевшей рукой придерживая Ворбиса. Остановиться он не смел. Иначе бабушка обязательно выпорет его. А тут еще в очередной раз возник брат Нюмрод, который то появлялся, то исчезал в его сознании.

– Я в тебе разочаровался, Брута. М‑ м‑ м?

– Хочу… воды…

– …Воды, – повторил брат Нюмрод. – Верь в Великого Бога!

Брута сосредоточился. Нюмрод исчез.

– Великий Бог? – позвал он.

Где‑ то должна быть тень. Не может же пустыня тянуться вечно.

Солнце быстро село. Ом знал, что еще какое‑ то время песок будет излучать тепло и черепаший панцирь будет это тепло сохранять, но потом наступит горькая ночь в пустыне.

Когда он нашел Бруту, на небе уже начинали появляться звезды. Ворбис валялся чуть раньше.

Ом подполз к уху Бруты:

– Эй!

Ни звука, ни движения. Ом осторожно толкнул панцирем голову Бруты, а потом посмотрел на потрескавшиеся губы. Сзади донеслось щелканье клюва.

Это скалби исследовал пальцы ног Бруты, но вынужден был прекратить это занятие, поскольку на его лапе сомкнулись черепашьи челюсти.

– Я же гофорил тебе отфалить!

Скалби в панике что‑ то проорал и попытался улететь, но в его лапу вцепилась полная решимости довести дело до конца черепаха. Ома проволокло несколько футов по песку, прежде чем он наконец разжал челюсти.

Ом попытался сплюнуть, да только черепашья пасть не предназначена для такого занятия.

– Эти птицы! Ненавижу! Всех до одной! – сказал он ночному воздуху.

Скалби укоризненно взирал на него с гребня бархана. Он взъерошил те несколько сальных перьев, что у него были, с таким видом, будто готов был ждать всю ночь. Да и вообще сколько потребуется.

Ом подполз к Бруте. По крайней мере, парень еще дышит.

Вода…

Бог обдумал проблему. Можно выжать воду из камня. Это один из способов. Заставить ее течь сюда… нет проблем. Дело только в молекулах и векторах. Вода имеет врожденную тенденцию течь. Главное – позаботиться о том, чтобы она текла сюда, а не туда. Никаких проблем для бога, пребывающего в хорошей форме.

Но как решить эту проблему, если ты – черепаха?

Черепашка сползла к подножию бархана и некоторое время ползала там взад‑ вперед. Наконец она нашла нужное место и принялась рыть песок.

* * *

Как все нелепо. Только что было обжигающе жарко, а теперь он замерзал.

Брута открыл глаза. На него смотрели ослепительно белые звезды пустыни. Язык, казалось, заполнил весь рот. О чем он думал, перед тем как? …

Вода.

Он перевернулся. Сначала голоса звучали внутри его головы. Теперь они раздавались где‑ то вовне. Они были едва слышны, но тем не менее эхом отзывались в залитых звездным светом песках.

Брута с трудом подполз к подножию бархана. Там он увидел какую‑ то кучку, вернее, несколько кучек, из‑ под одной из которых доносился чей‑ то приглушенный голос. Он подполз ближе.

И увидел дыру в куче песка. Глубоко под землей кто‑ то ругался. Слов было не разобрать, так как звук отражался от стенок тоннеля, но ошибиться в их смысле было невозможно.

Брута прижался к земле и стал наблюдать.

Через несколько минут из дыры показался Ом, заляпанный тем, что Брута назвал бы грязью – если бы они не находились посреди пустыни.

– А, это ты, – сказала черепашка. – Оторви‑ ка кусок рясы и дай мне.

Брута, будто бы во сне, повиновался.

– Позволь заметить, – продолжил Ом, – ковыряться там – это тебе не пикник.

Зажав кусок ткани челюстями, он попятился и исчез в дыре. Через пару минут он вновь появился на поверхности, все с той же тряпкой во рту.

Ткань была пропитана водой. Брута направил капли живительной влаги в рот. У нее был вкус грязи, песка и дешевого коричневого красителя, на он готов был выпить целый галлон. Он готов был нырять и плавать в луже такой воды.

Он оторвал еще один кусок рясы и передал Ому.

Когда Ом опять вылез из дыры, Брута стоял на коленях рядом с Ворбисом.

– Шестнадцать футов, черт побери! Целых шестнадцать проклятых футов! – закричал Ом. – Не трать на него воду! Он разве еще не издох?

– У него жар.

– Избавь его от страданий.

– Мы должны доставить его в Омнию.

– Думаешь, нам это удастся? Без еды? И без воды?

– Но ты нашел воду. Воду в пустыне.

– Никакого чуда в этом нет, – фыркнул Ом. – Здесь, у берега, иногда выпадают дожди. Ливневые паводки. Высохшие русла рек. Водоносные пласты, наконец.

– А мне это кажется чудом, – прохрипел Брута. – И не перестает таковым быть – даже несмотря на то, что у тебя есть ему объяснение.

– Но еды тут точно нет, можешь мне поверить, – рявкнул Ом. – Жрать здесь абсолютно нечего. Даже в море, если мы, конечно, сможем его найти. Кто‑ кто, а я‑ то знаю, что такое пустыня. Гряды скал, которые заставляют тебя сбиться с пути. Барханы, перемещающиеся в ночи… львы… и прочие твари…

…Например, боги.

– И что ты предлагаешь? – спросил Брута. – Сам говорил, что лучше быть живым, чем мертвым. Хочешь вернуться в Эфеб? Думаешь, нас там с радостью примут?

Ом промолчал.

Брута кивнул:

– Тогда принеси еще воды.

Идти ночью, пусть даже с Ворбисом на плече и Омом под мышкой, было куда проще.

В это время года…

…Свечение в небе являлось не чем иным, как центральным сиянием – таким образом магическое поле Плоского мира через вершины Кори Челести, центральной горы на Диске, скидывало накопившееся напряжение. В это время года солнце встает над пустыней в Эфебе, а в Омнии – над морем, поэтому огни Пупа должны быть слева, а закат солнца – позади…