Terry David John Pratchett 5 страница

В ответ волшебники указывали, что Университет стоит на волшебной земле и, соответственно, обложению налогами не подлежит, а кроме того, невозможно обложить налогами знания. Но патриций утверждал, что это очень даже возможно. И налог составляет двести долларов с головы. Ну а если проблема в голове, ее можно легко устранить простым усекновением.

Волшебники говорили, что во всем цивилизованном мире с волшебников не берут налогов. Патриций же уверял, что цивилизованность – это понятие относительное, и даже самого цивилизованного человека можно разозлить.

Волшебники напоминали, что они все‑ таки волшебники, а потому им положены льготы.

Патриций отвечал, что, если бы не эти самые льготы, он бы с ними не разговаривал. Просто потому, что они бы уже не могли говорить.

Волшебники вспоминали, что когда‑ то давным‑ давно, кажется в век Стрекозы, был такой правитель, который пытался диктовать Университету, как нужно себя вести. Патриций может прийти и посмотреть на него, если хочет. Патриций сказал, что так и поступит. Рано или поздно он заглянет полюбоваться на диковинку. Причем его солдатам тоже будет интересно посмотреть.

В конце концов стороны пришли к соглашению, что волшебники, конечно, не должны платить налоги, но будут тем не менее делать пожертвования в городскую казну в размере, скажем, двести долларов с головы – все на сугубо добровольной основе, без обид, ты – мне, я – тебе, деньги будут использованы исключительно в мирных и экологически приемлемых целях.

Это динамичное противостояние двух могущественных блоков делало Анк‑ Морпорк невероятно интересным, возбуждающим и чертовски опасным для жизни местом[9].

Старшие волшебники нечасто бродили по так красочно расписанным в «Дабро пажаловаться в Анк‑ Морпоркъ» оживленным центральным улицам и уединенным переулкам города. Но даже волшебники поняли, что происходит нечто странное. Не то чтобы булыжники никогда не летали по воздуху – просто обычно их кто‑ то бросал. В нормальных условиях камни сами собой в воздух не взмывают.

Распахнулась дверь, и на улицу вышел костюм, сопровождаемый парой пританцовывающих сзади ботинок; в нескольких дюймах над пустым воротником парила шляпа. За костюмом бежал тощий мужчина, пытавшийся прикрыть второпях схваченной фланелькой то, что, как правило, надежно спрятано в штанах.

– А ну назад! – орал он вслед скрывающемуся за углом костюму. – Я еще должен за тебя семь долларов!

На улицу вылетела вторая пара штанов и поспешила за костюмом и его хозяином.

Волшебники сбились в кучу, напоминавшую испуганное животное с пятью остроконечными головами и десятью ногами. Заговорить первым никто не решался.

– Это просто поразительно! – сказал наконец аркканцлер.

– Гм‑ м? – откликнулся декан, подразумевая, что лично он частенько наблюдает куда более поразительные явления и повышенное внимание аркканцлера к самостоятельно бегающей одежде – поведение, недостойное настоящего волшебника.

– Я не о том. Немногие портные добавляют к семидолларовому костюму лишнюю пару штанов.

– О, – поразился декан.

– Если он промчится мимо еще раз, попытайся поставить ему подножку, чтобы я успел рассмотреть ярлычок.

Из верхнего окна появилась простыня и, хлопая краями, взвилась над крышами.

– Знаете, – нарочито спокойным, безучастным тоном произнес профессор современного руносложения. – По‑ моему, магией здесь и не пахнет. Я не чувствую никакого волшебства.

Главный философ копался в бездонных карманах своей мантии. Оттуда доносились лязг, подозрительные шорохи, а иногда чей‑ то хрип. Наконец волшебник выудил темно‑ синий стеклянный кубик с циферблатом на одной из граней.

– И ты носишь это в кармане? – удивился декан. – Такой ценный прибор?

– А что это? – спросил Чудакулли.

– Невероятно Чувствительный Волшебно‑ Измерительный Прибор, – пояснил декан. – Измеряет плотность магического поля. Чудометр.

Главный философ с гордостью поднял кубик и нажал кнопку на боковой грани.

Стрелка на циферблате вздрогнула, но тут же опять замерла.

– Видите? – спросил главный философ. – Обычный естественный фон, не представляющий для людей никакой опасности.

– Говори громче, – попросил аркканцлер. – Из‑ за шума тебя почти не слышно.

Из всех домов, что шли по обеим сторонам улицы, доносились грохот и панические вопли.

Госпожа Эвадна Торт была медиумом. Некоторые, конечно, сомневались в ее способностях, но главное – она сама в них верила. Работа была непыльной. Не слишком много покойников в Анк‑ Морпорке изъявляли желание поболтать с живыми родственниками. Мертвые души Анк‑ Морпорка старались придерживаться следующего девиза: «Как можно больше измерений между вами и нами». Параллельно с выполнением обязанностей медиума госпожа Торт занималась пошивом одежды и подрабатывала в церквах. В церквах ее хорошо знали. Дело в том, что госпожа Торт страстно увлекалась религией.

Эвадна Торт была настоящим мастером своего медиумского дела, а потому никогда не прибегала к всяким дешевым штучкам типа волшебных бусинок, колышущихся занавесей и ладана. Ладан она вообще терпеть не могла, но даже не в этом дело. А дело все в том, что хороший фокусник способен поразить вас с помощью простого коробка спичек и обычной колоды карт – «господа, вы все можете проверить и убедиться: это самая что ни на есть обычная колода…» Ему в отличие от менее ловких фокусников не нужны складывающиеся‑ раскладывающиеся столики и крайне сложные по своей конструкции цилиндры. О нет, в таком реквизите госпожа Торт не нуждалась. Даже хрустальный шар фабричного производства был приобретен только ради клиентов. Будущее госпожа Торт легко определяла по миске с кашей. Или по сковороде с жареным беконом[10]. Всю свою жизнь она общалась с миром духов, хотя в данном случае «общалась» – не совсем точное определение. Госпожа Торт не относилась к тем людям, которые «общаются» или «вежливо просят». Скорее, она пинком ноги распахивала дверь в мир духов и требовала встречи с директором.

Голоса она услышала, когда готовила завтрак себе и корм для Людмиллы.

Кто‑ то что‑ то тихо говорил. И не где‑ то там на улице или в доме, нет. Услышанные ею голоса обычное ухо воспринять не в силах. Они раздавались прямо в голове госпожи Торт.

– …Что ты делаешь… где я… перестань толкаться…

Потом голоса стихли.

В соседней комнате раздался странный скрежет. Госпожа Торт отвлеклась от вареного яйца и раздвинула занавеску из бусинок. Из‑ под обычной холстины, которой был накрыт ее хрустальный шар, – шелковыми платками с рунами пользуются всякие обманщики, но только не госпожа Торт, – доносились подозрительные шорохи.

Вернувшись на кухню, Эвадна выбрала сковороду потяжелее. Пару раз взмахнула ею, привыкая к весу, и тихонько подкралась к закрытому холстиной кристаллу.

Подняв сковороду, так чтобы сразу прихлопнуть мерзкую тварь, госпожа Торт откинула холстину.

Шар медленно вращался на подставке.

Некоторое время Эвадна наблюдала за ним, затем задернула шторы, тяжело опустилась в кресло и глубоко вздохнула.

– Ну, здесь есть кто‑ нибудь? – устало поинтересовалась она.

Потолок рухнул прямо ей на голову. Через несколько минут отчаянной борьбы госпоже Торт удалось выплюнуть изо рта куски мела.

– Людмилла!

Хлопнула дверь, ведущая на задний двор, из коридора донеслись мягкие шаги. Появившееся существо, если судить по формам, было молодой, достаточно привлекательной женщиной в простом платье. Но одновременно оно страдало от чрезмерной волосатости, справиться с которой не смогли бы все женские бритвенные станки в мире. К тому же в этом сезоне явно были в моде длинные зубы и когти. По идее, существо должно было зарычать, но, вопреки всем ожиданиям, голос его оказался довольно приятным и определенно человеческим.

– Мама?

– Фдесь я…

Грозная Людмилла без особых усилий подняла и отбросила в сторону огромную балку.

– Что случилось? Забыла включить свое предвидение?

– Отключила его, чтобы поговорить с пекарем, а потом… Боги, ну и перепугалась же я.

– Налить тебе чашку чая?

– Не ерунди, каждый раз, когда приближается твое Время, ты мне колотишь всю посуду.

– У меня уже получается контролировать свою силу.

– Умница девочка, но лучше я сама, спасибо. Поднявшись, госпожа Торт отряхнула передник от мела.

– Они как заорут! – сказала она. – Причем все одновременно!

Университетский садовник Модо как раз пропалывал клумбу роз, когда древняя, покрытая бархатными цветами лужайка вдруг вспучилась и родила на свет неубиваемого Ветром Сдумса. Старый волшебник поднял голову и прищурился. Свет явно резал ему глаза.

– Это ты, Модо?

– Именно так, господин Сдумс, – ответил гном. – Помочь выбраться?

– Думаю, сам справлюсь, спасибо.

– Если надо, у меня в сарае есть лопата.

– Нет, все в порядке. – Сдумс выпутался из шипастых стеблей и стряхнул землю с остатков мантии. – Прошу прощения за лужайку, – сказал он, поглядев на дыру в земле.

– Все в порядке, господин Сдумс.

– И много нужно времени, чтобы создать такую прекрасную лужайку?

– Лет пятьсот, наверное.

– Вот проклятье. Ты уж извини, я пытался попасть в подвалы, но, видно, сбился с курса.

– Не стоит волноваться, господин Сдумс, – весело успокоил его гном. – Все растет с такой бешеной скоростью. Я зарою яму, посажу семена, а пятьсот лет пролетят быстро, вот увидите.

– М‑ да, судя по всему, увижу… – уныло согласился Сдумс и огляделся. – Аркканцлер здесь?

– Вроде бы все ушли во дворец патриция.

– Тогда, пожалуй, я приму ванну и сменю одежду. Не хочу никому мешать.

– Я слышал, вы не только умерли, но вас уже и похоронили, – крикнул садовник, когда Сдумс заковылял прочь.

– Все верно.

– Значит, правильно говорят: хорошего человека в земле не удержишь…

Сдумс обернулся:

– Кстати, а где находится улица Вязов? Модо почесал за ухом:

– Уж не та ли это улочка, что отходит от улицы Паточной Шахты?

– Да, да, теперь я и сам вспомнил.

Модо снова занялся прополкой.

Круговорот Сдумса в природе не сильно беспокоил гнома. В конце концов, деревья зимой тоже выглядят мертвыми, а весной они оживают. Высохшие старые семена попадают в землю, и появляются свежие побеги. Природа не знает, кто такой Смерть. Взять, к примеру, компост…

Модо верил в компост с той же страстностью, с какой некоторые люди верят в богов. Его компостные кучи бродили, вспучивались и тускло светились в темноте – возможно, из‑ за таинственных и, вероятно, запрещенных добавок, вносимых самим Модо, хотя доказано это не было, поскольку никто не собирался копаться в этом дерьме, чтобы выяснить, из чего именно оно состоит.

Мертвая материя – и одновременно живая. Ведь из нее появляются розы. Главный философ сказал как‑ то, что розы Модо вырастают такими большими, поскольку само мироздание прикладывает к этому свою руку, это, мол, и называется чудом мироздания. Но лично Модо считал, что здесь опять‑ таки дело в компосте. Никто не любит сидеть по уши в дерьме, а цветы – тем более, вот и растут.

Сегодня компостные кучи ждало угощение. Сорняки уродились на славу. Он никогда не видел, чтобы растения росли так быстро и пышно. «А все благодаря компосту», – с удовлетворением подумал Модо.

Во дворце, когда волшебники наконец добрались туда, царил полный беспорядок. Под потолком порхали обломки мебели. Столовые приборы стайкой серебристых пескарей скользнули мимо аркканцлера и скрылись за углом. Создавалось впечатление, что дворец оказался во власти избирательно действующего и упорядоченно мыслящего урагана.

К тому времени во дворце собралось много народа. Одна группа, стоящая в сторонке, была одета почти точь‑ в‑ точь как волшебники – разницу мог заметить только тренированный глаз.

– Жрецы? – воскликнул декан. – Здесь? Нас опередили!

Группа волшебников и группа жрецов начали занимать позиции поудобнее. В воздухе ощутимо запахло магией.

– Да что они могут, эти жрецы? – презрительно фыркнул главный философ.

Метафорическая температура разом упала.

Мимо, извиваясь, пролетел ковер.

Аркканцлер скрестил взгляды со старшим жрецом Слепого Ио. Этот тучный человек, выступающий в качестве старшего жреца самого старшего бога в беспорядочном божественном пантеоне Плоского мира, считался главной религиозной фигурой Анк‑ Морпорка.

– Легковерные глупцы, – пробормотал главный философ.

– Безбожные халтурщики! – выкрикнул маленький прислужник, выглядывавший из‑ за огромной туши старшего жреца.

– Доверчивые идиоты!

– Атеистические подонки!

– Раболепные безумцы!

– Инфантильные колдуны!

– Кровожадные жрецы!

– Назойливые фокусники!

Чудакулли вопросительно поднял бровь. Старший жрец едва заметно кивнул. Они оставили своих подчиненных осыпать друг друга проклятиями и незаметно удалились в относительно тихую часть зала. Там, за статуей одного из предшественников патриция, они смогли спокойно побеседовать.

– Ну, – усмехнулся Чудакулли, – как обстоят дела в богодокучливом бизнесе?

– Стараемся изо всех наших скромных сил. А как продвигается сование носа в тайны, которые человеку понимать не дано?

– Достаточно неплохо, достаточно неплохо. – Чудакулли снял шляпу и запустил в нее руку. – Могу я предложить капельку горячительного?

– Алкоголь есть искушение духа. Сигарету не желаешь? Насколько я знаю, вы, волшебники, позволяете себе эту слабость.

– Только не я. Если б ты знал, что это дерьмо делает с легкими…

Чудакулли открутил кончик шляпы и налил туда солидную порцию бренди.

– Ну, что творится?

– В одном из храмов алтарь взлетел в воздух, а потом грохнулся прямо на нас.

– А у нас люстра сама отвинтилась. Мир трещит по швам, развинчивается и левитирует. А когда я шел сюда, мимо меня пробежал костюм. С двумя парами штанов. И это всего за семь долларов!

– Гм‑ м. Ты ярлык не разглядел?

– Все вокруг как‑ то странно пульсирует. Ты заметил, как все пульсирует?

– Мы думали, это ваших рук дело.

– Нет, магия здесь ни при чем. Ну а боги как? Они, конечно, всегда чем‑ то недовольны, но, может, вы их наконец достали?

– Да нет вроде.

Волшебники и жрецы начали сходиться борода к бороде.

Старший жрец придвинулся чуть ближе.

– Думаю, с небольшим искушением духа я справлюсь, – намекнул он. – Последний раз я так чувствовал себя, когда к моей пастве присоединилась госпожа Торт.

– Госпожа Торт? Какая госпожа Торт?

– Ну, понимаешь… Вот у вас есть эти, отвратительные Твари из Подземельных Измерений – если не ошибаюсь, так их зовут? И они составляют неизбежный риск вашей небогоугодной профессии.

– Точно.

– Вот. А у нас есть некто по имени госпожа Торт.

Чудакулли вопросительно посмотрел на него.

– Даже не спрашивай, – сказал жрец, поеживаясь. – Скажи спасибо, что тебе никогда не придется встретиться с ней.

Чудакулли молча протянул ему бренди.

– Строго между нами, – шепнул жрец, – у тебя есть какие‑ нибудь мысли относительно происходящего? Стражники пытаются вызволить его светлость. Он наверняка потребует ответа, а я даже не знаю, в чем состоит вопрос.

– Это не магия и не боги, – задумался Чудакулли. – М‑ м, могу я попросить назад этот сосуд искушений? Спасибо. Значит, не магия и не боги. Честно говоря, с вариантами у нас плоховато.

– Может, это какой‑ нибудь неизвестный вид магии?

– Если так, мы о нем не знаем.

– Достаточно откровенно.

– А ты уверен, что это не боги? Ну, решили чуточку поразвлечься, побезбожничать на стороне… – предположил Чудакулли, хватаясь за последнюю соломинку. – Очередные интриги, заговоры… Снова принялись валять дурака с золотыми яблоками?

– На божественном фронте все спокойно, – ответил старший жрец. Его глаза остекленели, словно он читал некий текст внутри головы. – Богиня туфель Гиперопия считает, что Сандельфон, покровитель коридоров, является давно пропавшим близнецом Грюня, бога незрелых фруктов. Но кто подложил козла в постель Бога‑ Крокодила Оффлера? Заключит ли Оффлер союз с Секом Семируким? А тем временем Шутник‑ Хоки взялся за старое…

– Все, все, достаточно, – прервал Чудакулли. – Честно говоря, меня эти ваши божественные интриги никогда не интересовали.

За их спинами декан пытался помешать профессору современного руносложения превратить жреца Бога‑ Крокодила Оффлера в комплект дорожных чемоданов. Из казначеева носа ручьем хлестала кровь – последствия меткого удара кадилом.

– Пожалуй, нам стоит выступить единым фронтом, – сказал Чудакулли. – А ты как считаешь?

– Согласен, – произнес старший жрец.

– На том и договоримся. Но это только временная мера.

Мимо них, извиваясь, как змея, пролетел небольшой коврик. Старший жрец вернул аркканцлеру бутылку с бренди.

– Кстати, мама жаловалась, ты совсем не пишешь.

– Да… – Другие волшебники были бы поражены тем раскаянием, что проступило на лице аркканцлера. – Я был занят. Ну, знаешь, как бывает…

– Просила напомнить, что ждет нас обоих на обед в День Всех Пустых.

– Ладно, ладно, я все помню, – мрачно пробормотал Чудакулли. – Жду не дождусь этого дня.

Он повернулся к свалке:

– Эй, ребята, заканчивайте там!

– Братия мои! Воздержитесь же! – заорал старший жрец.

Главный философ отпустил голову жреца культа Хинки. Пара викариев перестала пинать казначея. Все, смущенно покашливая, принялись поправлять одежду и искать свои головные уборы.

– Так‑ то лучше, – кивнул Чудакулли. – Подводя итоги, скажу, что его высокопреосвященство старший жрец и я решили…

Декан сердито уставился на невысокого, плюгавенького епископа.

– Он меня лягнул! Ты лягнул меня!

– О! Уверяю, сын мой, я этого не делал.

– Делал, делал, – прошипел декан. – Сбоку, чтобы они не видели.

– …Мы решили, – повторил Чудакулли, поедая взглядом декана, – искать решение текущих проблем в духе братства и доброжелательности, это и тебя касается, главный философ!

– Извини, не сдержался. Он меня толкнул!

– Увы мне! Да прощены будут грехи твои! – смиренно ответствовал архидиакон Трума.

Где‑ то наверху раздался треск. По лестнице кубарем скатился шезлонг и, выбив двери зала, унесся вглубь дворца.

– Полагаю, стражники все еще пытаются освободить патриция, – заметил старший жрец. – Вероятно, двери его секретных проходов тоже заперлись.

– Думаешь? А я считал, этот изворотливый тип сможет выбраться из любой ловушки, – пожал плечами Чудакулли.

– Наверное, он все‑ таки попался, – сказал старший жрец. – Нет на свете совершенства.

– Почти нет, – раздался чей‑ то голос позади них.

Тон Чудакулли практически не изменился, просто в него добавилось чуточку сиропа.

Фигура, казалось, появилась прямо из стены. Она выглядела вполне человеческой – но только в общих своих чертах. Чудакулли, к примеру, считал, что тощий бледный патриций в своей вечно пыльной черной одежде скорее напоминает фламинго. Черного фламинго с глазами, как два серых камешка.

– А, лорд Витинари! – воскликнул он. – Очень рад, что вы целы и невредимы.

– Жду вас, господа, в Продолговатом кабинете, – промолвил патриций.

За его спиной бесшумно скользнула в сторону стенная панель.

– Кажется, – неуверенно произнес старший жрец, – несколько стражников наверху пытаются кого‑ то освободить…

Патриций небрежно махнул рукой:

– Не будем им мешать. Во‑ первых, им ведь нужно чем‑ то заниматься, а во‑ вторых, так они чувствуют свою полезность. В противном случае стояли бы весь день со свирепым видом и пытались совладать с мочевыми пузырями. Прошу сюда.

Главы Гильдий Анк‑ Морпорка прибывали по одному и парами. Постепенно комната заполнилась людьми. Патриций с мрачным видом сидел за столом, поедая взглядом горы бумаг и краем уха прислушиваясь к ругани.

– Это не мы, – сразу заявил глава алхимиков.

– Вокруг вас вечно что‑ нибудь взлетает на воздух, – возразил аркканцлер.

– Да, но то виноваты непредвиденные экзотермические реакции, – пояснил алхимик.

– У некоторых растворов есть свойство взрываться, – перевел заместитель главы алхимиков, продолжая смотреть в пол.

– Всякое случается. – Глава Гильдии Алхимиков сердито посмотрел на своего заместителя. – Но все всегда падает вниз. Стулья и столы не порхают вокруг, как бабочки, и винты не откручиваются. Думаете, нам сейчас легко? У меня в цехе царит полный бардак! Все носится и кружится! Буквально перед моим уходом вдребезги разлетелся очень большой и дорогой перегонный куб!

– Наверное, перегнать кого‑ то пытался, – произнес чей‑ то гнусный голосок.

Толпа раздвинулась, пропуская вперед генерального секретаря и Главную Задницу Гильдии Шутовских Дел и Баламутства. Человечек в шутовском колпаке съежился и прыгнул в сторону, впрочем, он всегда так реагировал, когда на него обращали внимание, – особенность ремесла. А вообще, генеральный секретарь Гильдии Шутовских Дел выглядел как человек, лицо которого слишком часто служило мишенью для заварных тортов, штаны которого слишком часто заливали краской и нервная система которого обещала навсегда отказать после следующего же неожиданного шороха. Главы других Гильдий старались вести себя тактично по отношению к нему – так, как правило, обращаются с людьми, балансирующими на карнизе очень высокого здания.

– Джеффри, ты что‑ то сказал? – ласково переспросил Чудакулли.

Старший шут судорожно сглотнул.

– Понимаете, – промямлил он. – Ну, куб‑ то перегонный, вот он и пытался кого‑ то там перегнать – и перегнал ведь, коли разбился. Ну, его ведь не успели подхватить… Это каламбур, что‑ то вроде остроумного ответа, понимаете? Игра слов, правда, не слишком удачная, да?

Некоторое время аркканцлер внимательно вглядывался в похожие на жидкие яйца глаза.

– А, каламбур, – произнес он наконец. – Конечно. Хо‑ хо‑ хо. – Он махнул рукой остальным.

– Хо‑ хо‑ хо, – сказал старший жрец.

– Хо‑ хо‑ хо, – повторил за ним глава Гильдии Наемных Убийц.

– Хо‑ хо‑ хо, – отозвался эхом старший алхимик. – А что самое смешное, это был дорогой перегонный куб.

– Итак, – сказал патриций, когда заботливые люди увели старшего шута прочь, – вы все заявляете, что ответственность за последние события лежит на ком‑ то другом?

Он многозначительно посмотрел на аркканцлера. Аркканцлер собрался было ответить, но тут его внимание привлекло какое‑ то движение на столе патриция. Это был маленький макет дворца в стеклянном шаре, а рядом лежал нож для бумаг. Лезвие ножа медленно изгибалось.

– Итак? – повторил патриций.

– Это не мы, – глухим голосом ответил Чудакулли.

Патриций проследил за его взглядом. Нож по своей форме уже напоминал туго натянутый лук. Патриций оглядел оробевшую толпу и нашел там капитана Докси из дневного отделения Городской Стражи.

– Ты можешь что‑ нибудь сделать?

– Э‑ э, с чем, сир? С ножом? Э… Ну, в принципе, его можно арестовать за непочтительное сгибание в присутствии…

Лорд Витинари в отчаянии развел руками:

– Итак! Это не волшебство! Это не боги! Это не люди! Но что это тогда?! Кто все это остановит? И к кому мне обратиться?

Через полчаса маленький шар исчез. Однако никто этого не заметил. Этого никто не замечает.

Зато госпожа Торт знала, к кому прежде всего следует обратиться.

– Ты здесь, Один‑ Человек‑ Ведро? – спросила она.

И пригнулась – так, на всякий случай.

– где ты пропала? Один‑ Человек‑ Ведро не может шевелиться здесь! – просочился из ниоткуда раздраженный пронзительный голос.

Госпожа Торт прикусила губу. Такой прямой ответ означал, что ее проводник в мире духов крайне обеспокоен. Если его ничто не беспокоило, он обычно минут пять трепался о любимых бизонах и не менее любимой огненной воде. Кроме того, он всегда вставлял в разговор «да» и «хау».

– Что ты имеешь в виду?

– катастрофа произошла или еще что‑ нибудь? да? стремительная десятисекундная чума?

– Да нет, вроде ничего подобного не было.

– ты понимаешь, здесь все так давит… что‑ то как схватит и не отпускает, не отпускает…

– Что ты имеешь в виду?

– заткнитесьзаткнитесьзаткнитесь, Один‑ Человек‑ Ведро разговаривает с дамой! тише, не шумите! ах так! это ты Одному‑ Человеку‑ Ведру говоришь! …

Госпожа Торт ощутила другие голоса, пытающиеся заглушить ее проводника.

– значит, Один‑ Человек‑ Ведро – безбожный язычник! а ты знаешь, что тебе отвечает этот безбожный язычник! да! хау, Один‑ Человек‑ Ведро здесь сто лет! и Один‑ Человек‑ Ведро не будет слушать всяких едва остывших! да, да, именно так, ты…

Голос постепенно затих. Госпожа Торт стиснула зубы. Голос вернулся.

– неужели! да ну! друг, быть может, ты был крут при жизни, но сейчас ты есть всего лишь дырявая простыня! да! а, и тебе тоже Один‑ Человек‑ Ведро не нравится…

– Мам, он снова затеял драку, – сказала Людмилла, свернувшаяся клубком у кухонной плиты. – Он всегда называет кого‑ нибудь другом, прежде чем пустить в ход кулаки.

Госпожа Торт вздохнула.

– Судя по всему, он собирается драться с целой толпой, – заметила Людмилла.

– Ладно, ладно… Принеси мне вазу, только подешевле.

Многие полагают, но наверняка не знает никто, что у каждого есть сопутствующая духовная форма, которая после кончины существует некоторое время в продуваемом насквозь промежутке между мирами живых и мертвых. Это очень важный факт.

– Нет, не эту. Эта ваза принадлежала твоей бабушке.

Сей промежуток призрачного выживания длится не слишком долго, ибо сознанием не поддерживается, но все зависит от того, что вы задумали…

– Ага, эта подойдет. Мне никогда не нравился ее узор.

Госпожа Торт взяла из лап дочери оранжевую вазу с рисунком из розовых пионов.

– Эй, Один‑ Человек‑ Ведро, ты еще здесь? – спросила она.

– хау, Один‑ Человек‑ Ведро заставит тебя пожалеть о том, что ты умер, о скулящий…

– Лови.

Она бросила вазу на печь. Ваза разбилась.

Спустя мгновение с Другой Стороны донесся странный звук. Как раз такой, как если бы один мятежный дух ударил другого призраком вазы.

– вот так! – возопил Один‑ Человек‑ Ведро. – если хочешь, получишь еще, понял! да!

Торты, мама и ее волосатая дочка, кивнули друг другу.

Вскоре опять послышался звенящий от удовлетворения голос Одного‑ Человека‑ Ведра.

– небольшая размолвка по поводу старшинства, – пояснил дух. – не разделили личное пространство, здесь много‑ много проблем, госпожа Торт, настоящий зал ожидания…

Послышались пронзительные бесплотные крики:

– вы не могли бы передать господину…

– скажите ей, что мешок с монетами лежит на полочке в дымоходе…

– Агнес не имела права на серебро после того, что она сказала о нашей Молли…

– у меня не было времени покормить кошку, может, кто‑ нибудь…

– заткнитесьзаткнитесь – это снова завопил Один‑ Человек‑ Ведро. – вы ничего не понимаете, да! да! и это говорят духи? покормить кошку! «Я здесь очень счастлив и жду, когда ты ко мне присоединишься», – вот чего от вас ждут, а вы…

– послушайте, если сюда еще кто‑ нибудь явится, мы будем стоять друг у друга на головах…

– не в этом дело, не в этом, слушайте Одного‑ Человека‑ Ведро. Нужно знать, что говорить, когда становишься духом. хау! Госпожа Торт?

– Да?

– вы должны рассказать людям о том, что здесь творится.

Госпожа Торт кивнула.

– А теперь все убирайтесь, – сказала она. – У меня от вас голова разболелась.

Хрустальный шар замер.

– Здорово! – воскликнула Людмилла.

– Жрецам ни словечка не скажу, – твердо заявила госпожа Торт.

Не то чтобы госпожа Торт не была религиозной женщиной, скорее наоборот, как уже упоминалось, она была крайне религиозной особой. Не было в городе храма, церкви, мечети или груды камней, которые бы не посетила госпожа Торт. А потому ее боялись больше, чем грядущего Просвещения, и один вид ее пышных телес на пороге мог прервать на полуслове молитву любого жреца.

Мертвые. Причина была в них. Все религии придерживаются твердых взглядов на общение с мертвыми. Взгляды госпожи Торт были также невероятно тверды. Жрецы считали такое общение грехом, а госпожа Торт – простой вежливостью. И обычно это приводило к жарким церковным спорам, в результате которых госпожа Торт делилась со старшими жрецами тем, что она называла «частичкой своего разумения». По всему городу было разбросано уже столько таких «частичек», что все удивлялись – и как это госпожа Торт совсем не лишилась своего разума. Самое странное, эти «частички» нисколько не оскудевали, наоборот, сил у госпожи Торт только прибавлялось, и каждый раз в спор она вступала все с большим пылом.

К тому же существовала проблема Людмиллы, причем достаточно сложная. Покойный господин Торт, да‑ упокоится‑ душа‑ его‑ с‑ миром, ни разу даже мусор в полнолуние не выкинул, не говоря уж о том, чтобы превращаться в кого‑ нибудь, поэтому госпожу Торт терзали смутные подозрения, что в Людмилле проявились черты далеких предков, живших в горах, или что она в детстве подцепила какую‑ нибудь заразную генетическую болезнь. Мать госпожи Торт как‑ то осторожно заметила, что двоюродный дядя Эразмус иногда ел под столом, и эти слова запали Эвадне в душу. Как бы то ни было, каждые три недели из четырех Людмилла была воспитанной, скромной девушкой, а все оставшееся время месяца – примерной, умной, мохнатой волчицей.