Море и рыбки

Как всегда, неприятности начались с яблока.

На чистом, без единого пятнышка столе матушки Ветровоск лежал кулек тех самых яблок. Красных и круглых, блестящих и сочных. Знай яблоки, что именно с них все начнется, они бы тикали, как маленькие бомбы.

– Это тебе. А себе я еще наберу. Старый Гопкрафт сказал, я могу брать сколько захочу. – Нянюшка Ягг искоса глянула на свою старую подружку и добавила: – Хорошие уродились яблочки. Надо отдать должное, Гопкрафт свое дело знает. Старик, а еще хоть куда…

– Он правда назвал их в честь тебя? Что, вот за просто так? – переспросила матушка. Каждое слово прожигало воздух, как капля кислоты.

– Ага, так и сказал, мол, очень уж эти яблочки напоминают мои румяные щечки, – скромно откликнулась нянюшка. – А еще, помнишь, в том году, когда он с лестницы сверзился, я ему ногу лечила? И то притирание от облысения, я ведь столько с ним возилась…

– Вот только оно ничуточки не помогло, – перебила матушка. – Тот парик, что Гопкрафт сейчас носит… Это ж стыд и позор живому человеку таскать такие волосья!

– Главное – внимание, а не результат.

Матушка Ветровоск не сводила глаз с кулька. Таков уж горный климат: зимой по–настоящему холодно, летом действительно жарко – в общем, всякая овощь от века родится знатная.

Перси Гопкрафт слыл в этих краях первейшим огородником. Ни один из прочих садоводов–любителей не додумается устраивать растениям любовные забавы, взяв в руки кисточку из верблюжьей шерсти.

– У него уже столько заказов на эти яблоньки… – продолжала нянюшка Ягг. – Представь себе, скоро будут пробовать, какова я на вкус. Здорово, правда? Целые тыщи!

– Ты хотела сказать, еще тыщи, – съязвила матушка.

О похождениях нянюшки Ягг ходили легенды, на прослушивание которых дети до шестнадцати не допускались.

– Ну спасибочки, Эсме. – Нянюшка Ягг на миг обиделась, но тут же с притворной жалостью охнула: – Эсме! Да тебя никак завидки берут? Неужто тебе завидно, что твоя давняя подруга наконец купается в лучах честно заслуженной славы?

– Меня? Завидки? С чего бы? Подумаешь, яблоко. Велика важность!

– Вот и я так подумала. Обычный галантный жест, чтобы польстить даме в летах, – кивнула нянюшка. – Ну а у тебя тут как?

– Хорошо. Просто замечательно.

– Дров на зиму припасла сколько надо?

– Почти.

– Славненько, – протянула нянюшка. – Славненько.

Некоторое время они сидели молча. На подоконнике, стремясь вырваться на сентябрьское солнышко, выбивала тихую дробь бабочка, разбуженная неосенним теплом.

– А картошка… Картошку выкопала? – спросила нянюшка.

– Да.

– Урожай нынче богатый.

– Богатый.

– А бобы засолила?

– Да.

– Время–то как летит… На следующей неделе уже Испытания. Ждешь?

– Да.

– Готовишься?

– Нет.

Несмотря на яркое солнце, в углах комнаты скопились тени. Или это нянюшке почудилось? Сам воздух как будто помрачнел. Ведьмины хижины крайне чувствительны к настроению своих хозяек. И тем не менее, молчать нянюшка не могла. Глупцы обычно несутся вперед сломя голову, но они – сущие улитки по сравнению с маленькими старушками, которым уже нечего терять.

– Придешь в воскресенье на ужин?

– А что будет?

– Свинина.

– В яблочном соусе?

– Да…

– Нет.

За спиной нянюшки раздался пронзительный скрип: дверь распахнулась настежь.

Обычный человек, чуждый ведьмовства, непременно нашел бы этому разумное объяснение – простой сквозняк и ничего больше. И нянюшка Ягг с дорогой душой согласилась бы с этим, если бы не маленькая деталь: каким образом сквозняку удалось справиться со щеколдой?

– Ну, пора мне, заболталась, – она проворно поднялась. – В это время года всегда хлопот полон рот, верно?

– Да.

– Так я пошла.

– До свиданья.

Нянюшка торопливо выскочила из дома, и тот же самый сквозняк захлопнул за ее спиной дверь.

Возможно, она чуток переборщила.

Но лишь чуток.

В ремесле ведьмы основной недостаток (вернее, кое–кто полагает это недостатком) состоит в том, что всю жизнь приходится торчать где–нибудь в глуши. Нянюшку, однако, это ни капельки не удручало. Ей всего хватало. Правда, в юности пару раз случалось, что заканчивались мужчины, но она и это пережила. Всякие Заграницы – глянуть на них, конечно, занятно, но ежели смотреть в корень, кому они нужны? Занятная новая выпивка и диковинный харч – ну, разок попробовал, и все. Заграницы – это места, куда ездишь делать важные дела, но потом все равно возвращаешься домой, туда, где тебя ждут.

Нянюшке Ягг нравились маленькие, тихие царства.

Пересекая полянку, она аж залюбовалась видом, что открывался перед ней. Ее собственный домик стоял посреди Ланкра, там из окошка ничего похожего не увидишь, а вот матушка могла вволю наслаждаться лесом, долинами и громадным округлым горизонтом Плоского мира.

«Подобный вид, – подумала нянюшка, – способен пленить… и дороги назад уже не найдешь. »

В свое время ей объяснили: мир на самом деле круглый и плоский – вполне логичный вывод, если посмотреть по сторонам. А еще он покоится на спинах четырех слонов, которые стоят на панцире огромной черепахи, – что совсем не логично. Но поскольку все это происходило Где–то Там, Далеко, против такого устройства вселенной нянюшка не возражала. Пока у нее был ее личный портативный мирок радиусом примерно миль в десять, все прочее нянюшку не интересовало.

Но Эсме Ветровоск такое крохотное царство не устраивало. Она была из других ведьм.

Нянюшка считала своим священным долгом не давать матушке Ветровоск заскучать. Яблоки, если разобраться, мелочь, ничтожная шпилька, такими штучками Эсме не проймешь. И тем не менее в ней проснулись легкая досада и ревность, стало быть, теперь ее очередь подстроить нянюшке мелкую пакость, такую, чтоб о ней знали только они вдвоем. И вот тогда день Эсме Ветровоск будет прожит не зря.

Нянюшка легко справилась бы с гневом подруги. Но не со скукой. От скуки ведьма способна на все.

Выражение «всякий развлекается как может» обычно произносят так, словно тут есть чем гордиться. Но хуже нет, когда со скуки ведьма в самом деле начнет развлекаться как может. Потому как у ведьм на редкость превратные представления о развлечениях. А такой могущественной ведьмы, как Эсме Ветровоск, здешние горы, без сомнения, не видели уже много поколений.

Впрочем, близились Испытания. Ближайшие несколько недель Эсме будет чем заняться. Она кидалась на всякий вызов, как форель – на блесну.

Нянюшка Ягг ждала Испытаний с неменьшим нетерпением. Цельный день веселишься на открытом воздухе, а вечером – большой костер. Испытания без доброго жаркого костра – слыханное ли дело!

А потом, когда костер прогорит, в золе можно печь картошку.

День плавно перетек в вечер. Из углов, из–под столов и табуреток радостно выползли тени.

Тьма окутала матушку, которая тихо покачивалась в своем кресле. На лице матушки Ветровоск застыла глубокая сосредоточенность.

Поленья в камине прогорели и превратились в угольки, гаснущие один за другим.

Ночь спустилась на Плоский мир.

Старые каминные часы мерно отсчитывали секунды. Лишь их тиканье нарушало царившую в доме тишину.

Потом послышался слабый шорох. Бумажный кулек на столе шевельнулся и медленно скукожился, точно воздушный шарик, из которого выпустили воздух. По комнате разлился тяжелый запах гнили.

Чуть погодя из кулька выполз первый червяк.

Нянюшка Ягг вернулась домой и только–только успела налить себе добрую кружку пива, когда в дверь постучали. Она со вздохом поставила кружку на стол и пошла открывать.

– Кого я вижу! И что это вас занесло в наши края? Тем более вечера нынче холодные, уже не погуляешь…

Нянюшка, пятясь, возвратилась в комнату. Следом за ней порог переступили сразу три ведьмы – все в черных мантиях и остроконечных шляпах, традиционной ведьмовской спецодежде. Правда, ни одна уважающая себя ведьма никогда не будет походить на другую, индивидуальность превыше всего. И униформа этому только способствует: здесь опустим, там подошьем – и вот вам мелочи, которые тем заметнее, чем очевиднее единообразие.

Взять, к примеру, мамашу Бивис: шляпа у нее была с очень плоскими полями и такой острой верхушкой, что впору в зубах ковырять. Мамаша Бивис нянюшке нравилась. Та хоть и была шибко грамотная (порой ученость из нее так и перла), зато сама чинила себе башмаки, нюхала табак, а это, по скромному мнению нянюшки Ягг, был первый признак Нашего Человека.

В одежде мамаши Динбаж наблюдался определенный беспорядок, словно сетчатка ее внутреннего ока отслоилась, и старушка жила сразу в нескольких временах. Когда человек тронется умом, добра не жди, а уж если упомянутый ум слегка повернут на сверхъестественное… Оставалось надеяться, что мамаша Динбаж всего лишь путает, куда надевать нижнее белье – под платье или поверх него.

В последнее время старушка Динбаж совсем сдала. Ее стук в дверь иногда раздавался за несколько часов до появления самой бабуси, а следы на дорожке возникали несколько дней спустя.

При виде третьей ведьмы сердце нянюшки ушло в пятки, но не оттого, что Летиция Мак–Рица была дурной женщиной. Совсем напротив, она слыла дамой достойной, порядочной, любезной и доброй – если речь шла о миролюбивых животных и воспитанных детях. А еще Летиция всегда готова была оказать ближнему добрую услугу. Беда в том, что Летиция руководствовалась единственно своими представлениями о благе этого ближнего и с ним самим не советовалась. В результате услуга, как правило, оказывалась медвежьей.

Вдобавок Летиция была замужем.

Нянюшка ничего не имела против замужних ведьм. Правила этого, в общем, не запрещали; она и сама сменила множество мужей, троих так даже законных. Однако почтенный Мак–Рица был отставным волшебником, причем волшебником богатым (весьма необычный факт), и нянюшка подозревала, что Летиция занимается ведьмовством, лишь бы не сидеть без дела, как иные дамы определенного круга вышивают подушечки для преклонения колен в храме или навещают бедняков.

В общем, у Летиции водились кое–какие деньжата. У нянюшки деньжат отродясь не водилось, соответственно, она слегка недолюбливала тех, кто может жить в свое удовольствие.

А еще Летиция щеголяла в черной бархатной мантии такого изумительного качества, что казалось, будто в окружающем мире вдруг взяли и вырезали дыру. У нянюшки, разумеется, подобной мантии не было. Впрочем, ко всяким дорогим штучкам она никогда не стремилась, поэтому не понимала, отчего бы и другим не жить скромнее.

– Вечер добрый, Гита. Как делишки? – осведомилась мамаша Бивис.

– Цвету и пахну, – ответила нянюшка, с неохотой вытаскивая изо рта курительную трубку. – Да вы заходите, заходите…

– Льет как из ведра, ужасть! – пожаловалась мамаша Динбаж.

Нянюшка поглядела в окно, на морозное, сизо–лиловое небо. Но там, где сейчас блуждал мамашин разум, наверняка шел дождь.

– Так входите, обсушитесь, – радушно пригласила нянюшка.

– Да осияют счастливые звезды наш сегодняшний шабаш, – провозгласила Летиция.

Нянюшка понимающе кивнула. Летиция всегда изъяснялась подобным образом, точно училась ведьмовству по книгам, авторы которых были напрочь лишены чувства меры.

– Воистину осияют, – согласилась она.

Под журчание вежливой беседы нянюшка спроворила чай с печеньем. Наконец все расселись и началась официальная часть визита. Первой слово взяла мамаша Бивис:

– Мы, нянюшка, пришли сюда как члены Испытательного комитета.

– Да ну? Правда?

– Я полагаю, ты участвуешь?

– А как же. Покрасуюсь маленько. – Нянюшка покосилась на Летицию. Та, к ее неудовольствию, улыбалась.

– В этом году Испытания вызвали большой интерес, – продолжала мамаша Бивис. – С недавних пор девчонки к нам валят просто–таки гуртом.

– Исключительно ради успеха у молодых людей, – поджала губы Летиция.

Нянюшка от комментариев воздержалась. Она всегда считала приворот отличным применением для чар и заклятий. В определенном смысле, самой что ни на есть основой ведьмовской науки.

– Вот и славно, – сказала она вслух. – Чем больше народу, тем лучше. Но…

На некоторое время воцарилась тишина.

– Прошу прощения? Ты хотела продолжить? – осведомилась Летиция.

– Я сказала «но», – пояснила нянюшка. – Потому что кто–то ведь должен сказать «но», верно? Мы сейчас погутарим–погутарим и догутаримся до большущего «но». Уж я–то знаю.

Она сознавала, что своей краткой речью плюнула в лицо протокола (если у него, разумеется, таковое имелось). Сначала полагалось поболтать о пустяках – минут этак семь, – прежде чем кто–нибудь возьмет быка за рога, однако присутствие Летиции действовало ей на нервы.

– Это насчет Эсме Ветровоск, – пожала плечами мамаша Бивис.

– Ну и…? – кивнула нянюшка, нисколько не удивленная таким поворотом дел.

– Она, небось, тоже заявится на Испытания?

– Не припомню, чтоб хоть раз обошлось без нее.

Летиция громко вздохнула.

– Я полагаю, вы… не могли бы вы убедить ее… в этом году воздержаться от участия?

Нянюшка оторопела.

– Убедить? Это как же, топором, что ли? – спросила она.

Гостьи дружно, как по команде, выпрямились на стульях.

– Понимаешь… – слегка смущаясь, начала мамаша Бивис.

– Честно говоря, госпожа Ягг, – вмешалась Летиция, – очень трудно уговорить кого–нибудь выступить на Испытаниях, когда известно, что соревноваться предстоит с матушкой Ветровоск. Она всегда побеждает.

– Да, – согласилась нянюшка. – На то ведь оно и состязания.

– Но она побеждает всегда!

– Ну так что?

– В других состязаниях есть очень разумные правила, – поджала губы Летиция. – Если кто–то побеждает три года подряд, он на некоторое время отказывается от участия. Чтобы, так сказать, дать дорогу молодым.

– Да, но мы–то ведьмы, – напомнила нянюшка. – И живем по другим правилам.

– И по каким же?

– Основное правило ведьм гласит: никаких правил не существует.

Летиция возмущенно зашуршала юбкой.

– В таком случае, возможно, настало время их придумать, – сказала она.

– Ага, – хмыкнула нянюшка. – То есть ты предлагаешь пойти и сообщить об этом Эсме? Мамаша, ты как, участвуешь?

Мамаша Бивис отвела взгляд. Старушка Динбаж пристально всматривалась куда–то в прошлую неделю.

– Насколько мне известно, матушка Ветровоск – очень гордая женщина, – промолвила Летиция.

Нянюшка Ягг снова вытащила свою трубку и раскурила ее.

– Метко подмечено. А сейчас вы еще скажете, что море полным–полно воды, – наконец отозвалась она.

Гостьи на минуту примолкли.

– Ценное замечание, – первой нарушила тишину Летиция, – но мне не понятное.

– Если из моря вычерпать воду, никакого моря не будет, – пояснила нянюшка, – останется всего–навсего здоровущая яма в земле. С Эсме штука в том, что… – Нянюшка снова со смаком затянулась. – Она вся гордость, понятно? А просто гордый много кто.

– Ну так, может быть, ей полезно научиться быть чуточку скромнее…

– Где же это ей скромничать? – вскинулась нянюшка.

Но Летиция (что не редкость среди тех, кто с виду – сплошь сироп да патока) внутри была как кремень и без боя не сдавалась.

– У этой особы, несомненно, природный дар, – возвестила она, – и ей бы следовало возблагодарить…

Тут нянюшка Ягг перестала ее слушать. У этой особы. Вот, значит, что.

Какое ремесло ни возьми, везде одно и то же. Рано или поздно находится какой–нибудь умник–разумник, который решал, что неплохо бы все должным образом организовать. Причем будьте уверены, организаторами станут не те, кто, по общему мнению, достиг вершин мастерства, – те вкалывают. Впрочем, честно говоря, и не худшие. Они (а куда деваться! ) тоже трудятся в поте лица.

Нет, «организацию» берут на себя те, у кого достаточно времени и желания бегать и суетиться. И – опять–таки, если не кривить душой, – миру нужны те, кто бегает и суетится. Но не обязательно их любить.

По внезапному затишью нянюшка догадалась, что Летиция наконец завершила свою речь.

– В самом деле? Ого, – отреагировала она. – А взять, к примеру, меня, вот кто уродился даровитый. У нас, Яггов, ведьмовство в крови. Мне чары наслать завсегда было раз плюнуть. А Эсме… что ж, капелька способностей и ей досталась, это верно, но не такая уж великая. Просто она… очень упорная. И вы собираетесь теперь сказать ей – «завязывай, родная»?

– Вообще–то, мы надеялась, что ты сообщишь ей об этом, – призналась Летиция.

Нянюшка открыла рот, чтобы выпустить на волю пару–тройку крепких словечек, но передумала.

– Вот что, – вместо этого произнесла она, – скажете ей сами, завтра. А я пойду с вами, буду ее держать.

III

Когда ведьмы появились на дорожке, матушка Ветровоск собирала Травы.

Обыденные травы кухонь и больничных палат слывут ботаническими простушками. Среди матушкиных Трав их нельзя было найти. У нее росли исключительно сложноцветы труднопостижимые. И никакими хорошенькими корзиночками и изящными ножницами тут не пахло. Матушка пользовалась здоровенным кухонным ножом. И перед собой держала стул. А вторую линию обороны составляли кожаная шляпа, перчатки и передник.

Даже она не знала, откуда родом некоторые из Трав. Кое–какие корешки и семена добрались сюда с самого Края Диска, а может, и из мест еще более отдаленных. Одни цветы поворачивались вслед проходящей матушке, жадно шевеля лепестками, другие стреляли шипами и колючками в пролетающих птиц, а третьи приходилось подвязывать к колышкам – вовсе не затем, чтобы поддержать их, а для того, чтобы на следующий день найти их на прежнем месте.

Нянюшка Ягг, которая интересовалась только теми травами, которые можно курить или, предположим, добавить в суп, услышала, как матушка цедит сквозь зубы: «Так, паршивцы, сейчас я вас…»

– Доброе утро, девица Ветровоск, – громко поздоровалась Летиция Мак–Рица.

Матушка разом замолкла, осторожно опустила стул и медленно повернулась.

– «Госпожа», или просто «матушка».

– Это неважно, – отмахнулась Летиция. – Надеюсь, у тебя тут все хорошо?

– Было до этой минуты, – хмыкнула матушка. И еле заметным кивком поприветствовала трех остальных ведьм.

А затем наступила тишина, настолько звонкая, что нянюшка Ягг чуть было не зажала уши ладонями. Согласно неписаным правилам гостеприимства, матушка должна была пригласить их в дом на чашечку чая или чего покрепче. Томить людей на улице – верх невоспитанности. Но с другой стороны, называть пожилую незамужнюю ведьму «девицей»…

– Насчет Испытаний пожаловали, – заявила матушка.

Летиция чуть в обморок не хлопнулась.

– Откуда вы…

– Выглядите вы точь–в–точь как какой–нибудь коминтет. Догадаться было нетрудно, – объяснила матушка и стянула перчатки. – Раньше нам, ведьмам, коминтеты не требовались. Собирались когда надо, расходились когда хотели. А теперь – здрасте–пожалуйста: появились организаторы … – На миг лицо матушки отразило ожесточенную внутреннюю борьбу. – Чайник греется, – в конце концов сказала она. – Так что заходите, раз уж пришли.

Нянюшка успокоилась. В конце концов, возможно, существуют обычаи, которыми не пренебречь и матушке Ветровоск. Даже злейшего врага непременно приглашают в дом и угощают чаем с печеньем. По сути, чем злее враг, тем лучше должен быть чайный сервиз и тем вкуснее печенье. После можешь клясть супостата на чем свет стоит, но покуда он под твоим кровом – корми его, пока не лопнет.

Острые глазки нянюшки приметили неестественную чистоту стола. Похоже, стол чем–то заляпали, а потом старательно отмывали.

Ведьмы расселись, налили себе чаю и обменялись любезностями. По крайней мере, любезности расточала Летиция, а матушка их молча принимала. Наконец, неловко поерзав на стуле, самопровозглашенная председательница ведьмовского комитета перешла к сути дела:

– Честно сказать… матушка Ветровоск… в этом году Испытания вызвали немалый интерес.

– Так.

– И вообще, следует отметить, ведьмовство в Овцепиках переживает нечто вроде ренессанса…

– Надеюсь, это не опасно?

– Так что нам следует подать юному поколению хороший пример, и…

Нянюшка знавала не одну мастерицу срезать собеседника острым словом. Но матушка Ветровоск умела убийственно внимать. Ей достаточно было услышать что–нибудь, чтобы это прозвучало глупо.

– А у тебя хорошая шляпа, – вдруг заметила матушка. – Настоящий бархат, верно? И пошива неместного.

Летиция невольно коснулась шляпы и деликатно усмехнулась.

– Это от Куччи. Из самого Анк–Морпорка.

– А, в лавке брали…

Нянюшка Ягг бросила взгляд в угол комнаты, где на подставке высился обшарпанный деревянный конус. К нему были пришпилены ивовые прутья и куски черного коленкора, из которых должна была родиться матушкина весенняя шляпа.

– Индивидуальный пошив, – поправила Летиция.

– И булавки какие интересные, – продолжала матушка. – И полумесяцы, и кошечки. Симпатишно.

– Эсме, так у тебя ж у самой где–то была брошка–полумесяц, не правда ли? – вмешалась нянюшка Ягг, решив, что пришла пора дать предупредительный выстрел.

Когда на матушку накатывало желание язвить, она много чего могла наговорить всякой отдельно взятой ведьме насчет побрякушек, которыми та обвешивается с головы до пят.

– А и верно, Гита. У меня есть брошка в виде полумесяца. Очень надежная и практичная штучка, удобно закалывать воротник. Лучше формы не придумаешь. Но ты, Гита, меня перебила, а я как раз собиралась похвалить госпожу Мак–Рицу за отличный подбор булавок. Очень ведьмовские булавки. Ну прямо как у ведьмы.

Нянюшка резко повернула голову, точно болельщица на теннисном матче, и воззрилась на Летицию: достиг ли удар цели? Но Летиция самым натуральным образом улыбалась. Есть, есть все–таки люди, которым и кузнечным молотом не вобьешь в башку очевидное!

– Так вот, касательно ведьмовства, – сказала Летиция, с мастерством прирожденной председательницы переводя разговор в нужное русло. – Я тут подумала и решила поднять вопрос насчет твоего участия в грядущих Испытаниях.

– Ого!

– Как ты считаешь… это справедливо, что из года в год побеждаешь именно ты?

Матушка Ветровоск посмотрела на пол, потом воззрилась на потолок.

– Пожалуй, что да, – поразмыслив, ответила она. – Я лучшая.

– А как же другие участницы? Тебе не кажется, что твои постоянные победы отбивают у прочих ведьм всякую охоту состязаться?

Матушка снова произвела тщательный обзор пола и потолка своей хижины.

– Не кажется, – наконец сказала она.

– Но представь себе, как они записываются на Испытания и с самого начала знают, что победы им не видать как своих ушей.

– Я прихожу на Испытания ровно с тем же чувством.

– Э–э, но ты же…

– Я имела в виду, я тоже с самого начала знаю, что первого места им не видать, – уничтожающе перебила матушка. – А им следует браться за дело с уверенностью, что победы не видать мне. Тут все дело в нужном настрое. Не удивительно, что из года в год я занимаю первое место, я–то знаю, что такое правильно настроиться!

– По–моему, тут очень сложно настроиться…

Матушка, похоже, искренне удивилась словам Летиции.

– Тогда что же им мешает бороться за второе место?

– И все–таки, Эсме, – упорствовала Летиция, – мы надеемся убедить тебя не участвовать в Испытаниях. Нет, конечно, это не означает, что ты совсем уйдешь в отставку. Ты вполне могла бы произнести небольшую напутственную речь, вручить приз и… и, пожалуй, даже… э–э… войти в состав судейской коллегии…

– О, так уже и судьи объявились? – усмехнулась матушка. – Чего нам никогда не требовалось, так это судей. Все и так знали, кто победил, а кто нет.

– Это уж точно, – кивнула нянюшка Ягг. Она прекрасно помнила, как закончились последние два Испытания.

Матушка Ветровоск побеждала, гм, крайне убедительно.

– Мы решили, что судейская коллегия будет неплохим дополнением, придаст Испытаниям серьезности, – объяснила Летиция.

– Кто это «мы»?

– Э–э… комитет… то есть… ну… нас собралось несколько человек. Кто–то же должен следить за порядком…

– Понятно, – протянула матушка. – Небось и флажки будут?

– Что–что?

– Вы, конечно, развесите гирлянды таких маленьких флажков. И, может быть, пустите по толпе лоточников с какими–нибудь яблоками на палочках.

– Ну, мы надеялись организовать продажу кое–каких сопутствующих товаров…

– И костер. Костер–то вы не отмените?

– Нет, но будут приняты соответствующие меры безопасности.

– Разумеется, безопасность превыше всего. Все нужно оговорить наперед. Это очень важно, – согласилась матушка.

– Что ж, – с явным облегчением вздохнула Летиция. – Я очень рада, что мы поняли друг друга и пришли к общему согласию.

– Разве?

– Мне казалось, мы договорились, что…

– Да что вы? Неужто? – Матушка подошла к камину, взяла кочергу и принялась яростно шерудить в поленьях. – У меня по поводу происходящего имеется собственное мнение.

– Госпожа Ветровоск, можно я буду откровенной? – вдруг спросила Летиция.

Кочерга на секунду замерла.

– Да?

– Наступают новые времена. Кажется, теперь я понимаю, почему ты так ведешь себя со всеми, представляешься такой властной и суровой, но поверь мне, это честный, дружеский совет: если ты хоть чуточку изменишь свое отношение к людям, попробуешь быть с ними любезнее и добрее, жизнь твоя тоже переменится в лучшую сторону. Возьмем присутствующую здесь Гиту Ягг, нашу общую сестру, вот истинный пример современной ведьмы.

Улыбка нянюшки Ягг обратилась в каменную маску, однако Летиция как будто ничего не заметила.

– Все ведьмы на пятьдесят миль в округе трепещут перед тобой, – продолжала она. – И осмелюсь сказать, ты действительно обладаешь многими ценными умениями, однако в наши дни, чтобы прослыть могущественной ведьмой, вовсе не обязательно запугивать и стращать людей. Я говорю тебе это как подружка подружке, и…

– Ну, будете в наших краях, заглядывайте, – перебила ее матушка.

Нянюшка Ягг поняла намек. Она мигом подобрала юбки и вскочила со стула.

– Но я полагала, мы обсудим еще… – заартачилась Летиция.

– Я провожу вас до дороги, – поспешно вызвалась нянюшка, выволакивая товарок из–за стола.

– Гита! – резко окликнула матушка вслед.

– Да, Эсме?

– Проводишь их и вернешься.

– Да, Эсме.

И нянюшка кинулась догонять троицу, уже шагавшую по дорожке.

Про себя нянюшка отметила, что шаг Летиции был широким и решительным. Не стоило судить о госпоже Мак–Рице по пухлым щечкам, взбитым как сливочный торт волосам и дурацкой привычке всплескивать ладошками во время беседы. В конце концов, ведьма есть ведьма. Поскреби любую, и… и окажешься нос к носу с ведьмой, которую только что по глупости своей поскреб.

– Крайне малосимпатичная особа, – проворковала Летиция. Но это было воркование крупной хищной птицы.

– Вот тут ты попала в точку, – согласилась нянюшка, – только…

– Пора поставить ее на место!

– Гм–м…

– И с тобой она ужасно обращается, госпожа Ягг, просто помыкает! Ты ведь солидная замужняя женщина! Преклонных лет!

На мгновение зрачки нянюшки сузились.

– Такой уж у нее характер, – ответила она.

– На мой взгляд, отвратительный и склочный характер!

– Ну да, – просто откликнулась нянюшка. – Характеры всякие встречаются. Но…

– Гита, подкинешь чего–нибудь для праздничного стола? – быстро вмешалась мамаша Бивис.

– Э–э… Да, пожалуй, парочку бутылок пожертвую, – ответила нянюшка. Пыл ее несколько поутих.

– О, домашнее вино? – оживилась Летиция. – Славненько!

– Ну да, вроде того. Ага, вот она дорога, – спохватилась нянюшка. – Я только… я только заскочу обратно, скажу спокойной ночи…

– Как вы вокруг нее пляшете! Это, знаете ли, просто унизительно, – поджала губы Летиция.

– Да. Что поделаешь, такая уж я привязчивая… Ну и вам доброй ночи.

Когда она вернулась в домик, матушка Ветровоск стояла посреди кухни, скрестив руки на груди, и лицо ее напоминало неприбранную постель. Одна нога выбивала на полу дробь.

– А сама выскочила за волшебника, – фыркнула матушка, едва подруга переступила порог. – И не говори мне, что ничего такого в этом нет.

– Но ты же знаешь, колдунам можно жениться. Сдай посох и шляпу – и женись на здоровье. Нет такого закона, чтобы волшебнику ходить бобылем, если он бросил волшебствование. Потому как считается, что они женаты на своем ремесле.

– Понимаю, – кисло хмыкнула матушка. – Быть женатым на ней – работенка не из легких.

– Как в этом году, много намариновала? – спросила нянюшка, переключаясь на другую тему. Выражение лица матушки живо наводило на мысли об уксусе.

– Весь лук мушка попортила.

– Жалко. Ты ведь любишь лук.

– Даже мушкам нужно есть, – философски заметила матушка. Она бросила сердитый взгляд на дверь. – «Как подружка подружке…»

– У нее в нужнике на крышке вязаный чехол, – сообщила нянюшка.

– Небось розовый?

– Ага.

– Симпатишно.

– Не такая уж она плохая, – возразила нянюшка. – В Скрипичном Локте люди о ней хорошо отзываются.

Матушка фыркнула.

– А обо мне они тоже хорошо отзываются?

– Нет, Эсме, о тебе говорят тихо–тихо.

– Вот и правильно. Видела ее шляпные булавки?

– Сказать по совести, очень даже… симпатишные.

– Вот она, современная ведьма. На голове – побрякушки, в голове – книжки…

Нянюшка всегда считала, что это личное дело каждого, чем забивать собственную голову, но спорить не стала. Тем более что ей еще предстояло возвести прочную дамбу, которая выдержала бы мощную волну матушкиного гнева.

– На самом деле ты даже можешь гордиться тем, что тебя не хотят допускать до Испытаний.

– О, я очень польщена.

Нянюшка вздохнула.

– Лестное лестному рознь.

– Знаешь, Гита, я никогда не умела делать хорошую мину при плохой игре. И никогда не хотела казаться лучше, чем я есть на самом деле.

Нянюшка опять вздохнула. Истинная правда, матушка была ведьмой старого закала. Она не делала людям добра, она поступала так, как того требовала ситуация. Вот только людям не всегда по душе такое отношение. Тот же старик Поллирт, что давеча сверзился с лошади. Ему хотелось какой–нибудь микстуры от боли, а нужны были несколько мгновений адской муки, пока матушка вправляла выбитый сустав.

Беда в том, что в памяти остается боль.

Всякие любезности, вежливые вопросы наподобие «Как вы себя чувствуете? » помогают завоевать доверие окружающих. Улучшают твой облик в глазах общественности. Однако Эсме никогда ничем подобным не занималась, поскольку и так видела людей насквозь.

Нянюшка Ягг тоже видела их насквозь, но знала, что люди очень не любят, когда им даешь это понять.

Она задумчиво склонила голову набок. Матушка по–прежнему притоптывала ногой.

– Ты, никак, что–то задумала, Эсме? Меня не проведешь. У тебя вид становится такой.

– Это какой же, будь любезна объяснить?

– А точно такой, как тогда, когда того разбойника нашли на дереве в чем мать родила – он еще ревмя ревел и все талдычил про чудище, которое за ним гналось. Забавно, никаких следов лап так и не обнаружили. А у тебя как раз было такое выражение лица.

– За свои подвиги он заслуживал и худшего наказания.

– Оно конечно… А еще у тебя такой вид был, когда на старого Свинкса кто–то напал в его же сарае. Беднягу так взгрели – даже говорить не мог. И живого места не осталось.

– Ты про того Свинкса, который поколачивал жену? Или про Свинкса, который теперь по гроб жизни не подымет руку на женщину? – уточнила матушка. Губы ее сложились в некое подобие улыбки.

– И точно такой же вид был у тебя, когда на дом старика Милисона вдруг скатилась с гор лавина. И надо ж какое совпадение, аккурат за день до того он обозвал тебя старой кошелкой, которая вечно сует нос в чужие дела… – не успокаивалась нянюшка.

Матушка ответила не сразу. Дело все в том, что последний случай действительно был чистым совпадением, и нянюшка об этом знала. А также знала, что матушка знает, что она это знает. Поэтому сейчас внутри Эсме Ветровоск шла яростная борьба…

– Что ж, всякие случайности бывают, – пожала плечами матушка, наконец найдя выход из трудной ситуации.

– Ага, например, может приключиться так, что в этом году на Испытаниях что–то не заладится. А чем не совпадение? Не могут же они все время гладко проходить…

Под взглядом ее подруги воздух чуть ли не зашипел.

– Значит, вот как ты обо мне думаешь! Очень приятно было это узнать!

– Летиция считает, надо идти в ногу со временем…

– Неужели? А я, стало быть, безнадежно отстаю? Мы действительно должны двигаться со временем в ногу, но кто сказал, что время нужно подпихивать? И кажется, Гита, тебе уже пора. Ты что–то задержалась. А я хочу побыть наедине с собственными мыслями!

Неизвестно, о чем думала матушка Ветровоск, но когда нянюшка с легким сердцем бежала домой, ее мысли были о том, что Эсме вряд ли способна сделать ведьмовству хорошую рекламу. Разумеется, она одна из лучших, спору нет. Но, глядя на матушку, девчонка, едва вступающая в жизнь, непременно скажет себе: так вот что это такое? Пашешь как лошадь, во всем себе отказываешь – а что в награду? Все те же тяжкие труды и лишения?

Нельзя сказать, что матушку так уж не любили, но гораздо чаще она вызывала не симпатию, а уважение. Люди, к примеру, привыкают с уважением относиться к грозовым тучам. Они питают землю водой, они необходимы. Но кто их любит?

Заморозки уже нашпиговали осенний воздух ледяными иголочками, поэтому, прежде чем улечься спать, нянюшка натянула сразу три фланелевые ночнушки. Но вот как было защититься от тревожных мыслей, что бродили в голове?

Сегодня была объявлена война. Ну не совсем война, но близко к тому. Матушка, если ее разозлить, была способна на разные, в том числе самые страшные вещи. Да, кара падет на головы тех, кто ее в полной мере заслужил, но ситуация от этого не становилась менее жуткой. Нянюшка знала: Эсме замышляет нечто ужасное.

Сама она не любила побеждать. От привычки побеждать потом трудно избавиться. К тому же она создает опасную репутацию, которую приходится поддерживать. Так и идешь по жизни, постоянно оглядываясь – а вдруг объявится новая талантливая девчонка, у которой и помело лучше, и с лягушками она управляется ловчее…

Нянюшка заворочалась под горой пуховых одеял.

Для матушки Ветровоск не существовало такого понятия как «второе место». Либо ты победил, либо нет. Собственно, в проигрыше нет ничего плохого – помимо того, конечно, что не ты победитель. Нянюшка всегда придерживалась тактики достойного проигрыша. Тех, кто продул в последнюю минуту, публика любит и угощает выпивкой, и слышать «она едва не выиграла» гораздо приятнее, чем «она едва не проиграла».

Нянюшка полагала, что быть второй куда как веселее. Но не в привычках Эсме было веселиться.

Матушка Ветровоск сидела в своем домике и смотрела, как догорает огонь.

Тени прыгали по серым стенам – серым не от грязи, но от почтенного возраста. Здесь не было ни единой бесполезной, ненужной вещи, которая не могла бы рано или поздно сослужить хозяйке какою–нибудь службу. Не то что у нянюшки Ягг, там домик был по самую крышу забит всяческими безделушками и цветочными горшками.

Нянюшка обожала подарки, и весь Ланкр был об этом прекрасно осведомлен. Матушка презрительно фыркала и называла подругу старьевщицей. По крайней мере, на людях. Что она по–настоящему думала на сей счет, никто не знал.

Вот потух последний уголек, а матушка все покачивалась в кресле.

В серые ночные часы всякая дурь в голову лезет. Например, что на твои похороны народ соберется лишь для того, чтобы собственными глазами убедиться: из могилы ты точно не восстанешь.

А на следующий день Перси Гопкрафт, собираясь сделать кое–что по хозяйству, отворил дверь черного хода, шагнул за порог… где его встретил прямой немигающий взгляд голубых глаз, принадлежащих матушке Ветровоск.

– Батюшки–светы, – вполголоса охнул он.

Матушка сконфуженно кашлянула.

– Почтенный Гопкрафт, я это насчет, ну, яблок. Тех самых, что ты назвал в честь нянюшки Ягг.

Колени Перси задрожали, а парик пополз с затылка на пол в надежде обрести там безопасность.

– Я просто хотела сказать спасибо. Она так радовалась этому, так радовалась… – продолжала матушка голосом, который ее хорошим знакомым, к их великому изумлению, показался бы диковинно напевным. – Она ведь у нас молодец и действительно это заслужила. Ты замечательно придумал. И потому, в знак признательности, я принесла тебе кое–какой подарочек…

Гопкрафт аж отпрыгнул, когда матушкина рука проворно нырнула в карман передника и тут же появилась снова, сжимая черную бутылочку.

– …Очень редкая настойка из очень редких трав. То есть которые редко встречаются. Потому как на редкость редкие.

До Гопкрафта наконец дошло, что бутылочка предназначена для него. Осторожно, словно пузырек мог вдруг засвистеть или отрастить ножки, он принял матушкин подарок.

– Э, ну, гм, что ж… премного благодарен, – промямлил он.

Матушка чопорно кивнула.

– Мир дому сему!

Она развернулась и пошла по тропинке прочь.

Гопкрафт осторожно закрыл дверь, после чего на всякий случай подпер ее спиной.

– Собирай манатки! – рявкнул он на жену, которая высунулась из кухни. – Мы уезжаем, сейчас, сразу!

– С чегой–то? Вся наша жизнь тут прошла! Нельзя все бросить и удариться в бега!

– Лучше в бега, чем обезножеть, глупая ты баба! Чего ей от меня занадобилось? Неужто я ей чем не угодил? Чтобы матушка спасибо сказала?!

Но госпожа Гопкрафт не двинулась с места. Они только–только привели дом в приличный вид, да к тому же купили новый насос. Есть вещи, с которыми очень нелегко расстаться.

– Слушай, давай не будем гнать лошадей. Помозгуем как следует, – предложила она. – Что в этом пузырьке?

Гопкрафт держал бутылочку на отлете.

– Ты хочешь это знать?!

– Да не трясись ты как заяц! Она же слова дурного не сказала.

– Она сказала «мир дому сему»! По мне, так звучит очень даже грозно, хреночки малосольные! Это ж матушка Ветровоск, не абы кто!

Гопкрафт поставил бутылочку на стол. После чего супруги осторожно наклонились к ней, готовые чуть что кинуться наутек.

– Тут прописано «Атращиватель Валос», – сообщила госпожа Гопкрафт.

– Чтобы я им намазался?! Да ни в жизть!

– Она потом спросит, как да что. Она такая.

– Если тебе хоть на минуту втемяшилось, будто я…

– Можно попробовать на собаке.

– А славная у тебя корова.

Вильям Беднокур очнулся от грез, повернулся на табуретке и поглядел в сторону луга. Пальцы механически продолжали обрабатывать коровье вымя.

Над изгородью торчала остроконечная черная шляпа. Вильям вздрогнул, да так, что надоил молока себе в левый башмак.

– И много корова дает молока?

– Не выдоишь… Гм, о, да, матушка Ветровоск, достаточно! – заикаясь, ответил Вильям.

– Хорошо, это хорошо… Да будет так до скончания дней ее, вот что я скажу. Доброго тебе дня.

И остроконечная шляпа поплыла дальше.

Беднокур ошеломленно уставился ей вслед. Потом он схватил ведро и, поскальзываясь на каждом шагу, бегом кинулся в хлев.

– Хлам! – заорал он. – Спускайся сюда сию же минуту!

На краю сеновала показался его сын с вилами в руке.

– Чего, бать?

– Немедленно сведи Дафну на рынок, слышишь?

– Чего–о? Она ж лучше всех доится, батя!

– Доилась, сын, доилась! Матушка Ветровоск ее только что прокляла! Продай Дафну сейчас, покуда у ней рога не отвалились!

– А че она сказала–то?

– Коровы не умеют говорить, придурок!

– Да не корова, матушка.

– Она сказала… она сказала… – волнуясь, начал пересказывать Беднокур. – Ну, она спросила, много ли молока дает наша Дафна, я говорю, вполне, вполне, а она: «Да будет так до скончания дней ее».

– Не шибко похоже на проклятие, батя, – заметил Хлам. – Я че хочу сказать… ты–то клянешь совсем по–другому. По–моему, дак даже и неплохо звучит, – решил сын.

– Ну… она это так сказала… и потом, скончание дней…

– Как – так, бать?

– Ну… словно радовалась чему.

– Батя, ты в порядке?

– Штука в том… как… – Беднокур умолк. – В общем, неправильно это, – обозлился он. – Не–пра–виль–но! Да как она смеет! Сколько ее помню, матушка была всегда и всем недовольна! И башмак у меня полон молока!

В этот день нянюшка Ягг выкроила минутку, чтобы проведать укрытый в лесу самогонный аппарат. Аппарат этот был ее маленькой тайной – впрочем, не только ее и не совсем маленькой, ибо в королевстве Ланкр всем и каждому было ведомо, откуда нянюшка берет свой знаменитый бренди, а тайна, которую хранит сразу столько народу – это ну очень большая тайна. Даже король был в курсе, однако притворялся, будто ему невдомек. Это позволяло ему не требовать с нянюшки налогов, а ей – увиливать от таковых. Зато каждый год на Страшдество его величество получал бочонок того, во что превращался бы мед, не будь пчелы такими убежденными трезвенницами. В общем, все проявляли понимание и чуткость, никому не нужно было платить ни гроша, мир становился чуточку счастливее, и никого не поносили последними словами.

Нянюшка дремала. Долгая дорога, снятие пробы – все это очень утомительно, вот она и прилегла. Но в конце концов до нее все же докричались.

Само собой, сунуться на поляну никто так и не посмел. Это означало бы признать, что тайна аппарата – и не тайна вовсе. Нет, все упорно лазили по окрестным кустам, пока нянюшка сама не показалась. Причем встретили ее столь изумленными ахами–охами, что это небольшое представление сделало бы честь всякому любительскому театру.

– Ну, чего вам надо–то? – вопросила она.

– Ой, госпожа Ягг! А мы как раз гадали, уж не тут ли ты… гуляешь, – всплеснул руками Беднокур. Прохладный ветерок разносил по лесу крепкие ароматы. – На тебя вся надежа! Это госпожа Ветровоск!

– Что она натворила?

– Расскажи–ка, Гамбукер!

Мужчина рядом с Беднокуром живо снял шляпу и почтительно прижал ее к груди на манер «ай–сеньор–на–нашу–деревню–напали–злые–бандитос».

– Ну вот, госпожа, было–то все как… Копаем мы с моим парнишкой колодезь, а тут она мимо идет…

– Она – это матушка Ветровоск?

– Да, госпожа, и говорит… – Гамбукер сглотнул. – Вы, говорит, не найдете здесь воды, добрый человек. Поищите лучше, говорит, в лощине возле старого ореха! А мы знай копаем. Дак ведь воды–то и впрямь ни капли не нашли!

Нянюшка раскурила трубку. Рядом с самогонным аппаратом она не курила – однажды на бочонок, что заменял ей сиденье, упала искорка, и нянюшка испытала незабываемое чувство свободного полета. Повезло, что рядом стояла раскидистая пихта.

– Ага… и тогда вы пошли копать в лощине у орешника? – ласково уточнила она.

Гамбукер оторопел.

– Да ты что, госпожа! Мы же такое могли там найти! Мало ли что она туда запрятала!

– А еще она прокляла мою корову! – встрял в разговор Беднокур.

– Правда? Что же она сказала?

– Она спросила, много ли молока дает наша Дафна, а когда я ответил, что достаточно, матушка и говорит: «Да будет так до скончания дней ее»… – Беднокур запнулся. Вообще–то проклятья звучат иначе, но… – И голос у нее был такой… – переминаясь с ноги на ногу, пробормотал он.

– Какой же?

– Приятный!

– Приятный?

– Ну, она улыбалась и всякое такое! Да я теперь этого молока в рот не возьму! Мне жить еще не надоело!

Нянюшка нахмурилась.

– Что–то я не пойму…

– Тогда посмотри на собаку Гопкрафта! – воскликнул Беднокур. – С ней она такое сотворила! Все семейство с ног сбилось! Зверюга вся волосьями поросла! Он стрижет, жена вострит ножницы, а оба ребятенка круглый день копают ямы, чтоб было куда шерсть сваливать!

Терпеливые расспросы нянюшки помогли пролить свет на ту роль, которую сыграл во всем этом «Атращиватель Валос».

– И он дал собаке…

– Полбутылки, госпожа Ягг.

– Хоть Эсме собственной рукой написала на ярлычке «Па ма–а–алинькой ложичке рас в ниделю». Неудивительно, что собаку так расперло…

– Гопкрафт вусмерть перепужался. Но, госпожа Ягг, что ж она такое творит–то! Бабы детишек на улицу не выпускают. Потому – а ну как она им улыбнется?

– Ну улыбнется, и что?

– Она ж ведьма!

– И я тоже. И я им улыбаюсь, – напомнила нянюшка Ягг. – А они за мной хвостом таскаются, дай да дай конфетку!

– Да, но… ты… то есть… она… то есть… ты не… то есть, того…

– Эсме – хорошая, добрая женщина, – объявила нянюшка. Но природная честность заставила ее добавить: – По–своему. В лощине наверняка есть вода, и корова Беднокура будет отлично доиться. Гопкрафт сам виноват, внимательнее надо читать, что на пузырьках пишут, но для дурака–то закон не писан. А чтобы говорить, будто Эсме Ветровоск способна проклясть ребятенка – тут совсем с ума спрыгнуть надо. Изругать на все корки – это да, она их с утра до ночи костерит. Но чтобы порчу навести…

– Да, да, мы с тобой согласны, – почти простонал Беднокур, – но это ж неправильно, вот что. Ее, вишь ты, любезность одолела, а ты не знаешь потом, сможешь ли ты ходить, или будешь прыгать, как лягушка!

– И далеко ли упрыгнешь, – мрачно добавил Гамбукер.

– Ладно, ладно, я разберусь, – пообещала нянюшка.

– Нельзя же вести себя то так, до эдак, – пробормотал Беднокур. – Люди ведь пужаются.

– Да, да, няншука, разберись, а мы приглядим за твоим ап… – начал было Гамбукер, но тут же согнулся пополам и закашлялся.

– Не обращай внимания, это у него колики от расстройства, – пояснил Беднокур, потирая локоть. – А ты тут травки всякие полезные собирала, да, нянюшка?

– Угу, травки… – промычала нянюшка Ягг, торопливо углубляясь в завесу листвы.

– Так я пока убавлю огоньку, ладно? – крикнул ей вслед Беднокур.

Когда запыхавшаяся нянюшка Ягг показалась на тропинке, матушка сидела на пороге своего домика и копалась в мешке со старой одеждой. Вокруг были разбросаны одеяния не первой свежести.

В довершение всего матушка напевала себе под нос. Нянюшка забеспокоилась. Что–что, а музыку Эсме Ветровоск никогда не одобряла.

А еще при виде нянюшки она улыбнулась – по крайней мере, уголок ее губ пополз вверх. Тут уж нянюшка встревожилась не на шутку. Обычно матушка улыбалась, только если какого–нибудь мерзавца настигала заслуженная кара.

– О, Гита, рада тебя видеть!

– Эсме, ты часом не приболела?

– В жизни не чувствовала себя лучше, клянусь! – откликнулась матушка и продолжила мурлыкать какой–то мотивчик.

– Э… тряпки разбираешь? – догадалась нянюшка. – Собралась наконец сшить одеяло?

Матушка Ветровоск твердо верила, что в один прекрасный день возьмет да сошьет настоящее лоскутное одеяло. Однако занятие это требует терпения, а потому за истекшие пятнадцать лет матушке удалось сметать всего три лоскута. Но тряпки она все равно собирала. Как, впрочем, и все ведьмы. Каждая настоящая ведьма должна собирать тряпки. У старых вещей, как и у старых домов, есть душа. Говорят, за тряпки ведьма душу продать готова, но это совсем не так – за тряпки ведьма готова продать души всех окружающих.

– Где–то тут было… – бормотала матушка. – Где–то тут… Ага, вот…

Она гордо извлекала из мешка некое одеяние. По большей части розового цвета.

– Не совсем еще памяти лишилась, знала, что оно должно быть где–то здесь, – продолжала матушка. – Почитай, ненадеванное. И размер подходящий.

– Ты что, собираешься его надеть? – охнула нянюшка.

Пронзительный (серпом–под–коленки) взгляд синих матушкиных глаз обратился на нее. Нянюшка с огромным облегчением услышала бы в ответ что–нибудь вроде «Нет, с маслом съем, дура старая». Вместо этого матушка Ветровоск опустила глаза и немного робко спросила:

– Думаешь, мне не пойдет?

Воротничок платья был отделан кружевом. Нянюшка судорожно сглотнула.

– Ну, ты обычно носишь черное… Даже капельку чаще, чем обычно. Можно сказать, всегда.

– Ага, душераздирающее зрелище, – рассудительно откликнулась матушка. – Не пора ли обновить гардеробчик?

– Да ведь оно такое… розовое.

Матушка отложила платье в сторону и, к вящему ужасу нянюшки, мягко взяла ее за руку.

– Знаешь, Гита, – проникновенным тоном сказала она, – я тут как следует подумала насчет этих Испытаний… Я вела себя как настоящий барбос на сене…

– Сука, – рассеянно обронила нянюшка Ягг.

На мгновение матушкины глаза вновь превратились в два сапфира.

– Что?

– Э… сука на сене, – пробормотала нянюшка. – В смысле «собака». А не «барбос». Выражение такое.

– Да? И верно. Спасибо за замечание. Ну вот я и подумала: самое время мне отойти в сторону. Пусть молодежь порезвится. Ну, то есть… я вела себя не очень–то любезно…

– Э–э…

– Я попробовала стать любезной, – продолжала матушка. – Досадно, но приходится признать: я хотела как лучше, а вышло…

– Любезничать ты никогда не умела, – вздохнула нянюшка. – Ну, зато в другом ты хороша.

Матушка улыбнулась. В ее взгляде, хоть и решительном, нянюшка не сумела высмотреть ничего, кроме искренней озабоченности.

– Может, со временем я все–таки исправлюсь, – предположила матушка.

И ласково похлопала нянюшку по руке. Нянюшка уставилась на свою руку так, словно та должна была превратиться в нечто кошмарное.

– Просто… все привыкли к тебе такой, какая ты есть, – выдавила она.

– А знаешь, что я еще подумала? Я, пожалуй, сварю для праздника варенье. И, может быть, приготовить каких–нибудь кексов? – спросила матушка.

– Угу… Это дело.

– Нет ли в поселке больных, кого нужно навестить?

Нянюшка воззрилась на дальние кроны деревьев. Все хуже и хуже! Она порылась в памяти. Итак, человек должен быть достаточно тяжело болен, чтобы нуждаться в дружеском визите, и в то же время достаточно здоров, чтобы пережить то незабываемое потрясение, когда с визитом явится сама матушка Ветровоск. По части практической психологии и примитивных сельских оздоровительных процедур матушке не было равных. Честно говоря, последнее удавалось ей даже на расстоянии, ибо самые болящие бедолаги поднимались с постели и отступали – нет, бежали – перед известием, что матушка Ветровоск на подходе.

– Покамест все здоровехоньки, – дипломатично сказала нянюшка.

– И не требуется ободрить никого из стариков? Помочь чем?

Само собой, себя нянюшка с матушкой к старикам не относили. Известна же пословица: в свои девяносто семь ведьма – ягодка совсем. Старость – удел других.

– Все потихоньку справляются, спасибо, что спросила.

– А еще я знаю много сказок. Детишки от них просто без ума.

Нянюшка кивнула. Однажды матушка (на нее тогда ненадолго нашло) взялась рассказывать сказки. Что касается детей, результат был превосходный: они слушали разинув рот и явно наслаждались преданиями седой старины. Сложности возникли потом, когда ребятишки разошлись по домам и стали интересоваться у родителей, что такое «усекновение всех членов».

– Представь, я сижу в своем кресле–качалке, а вокруг собрались ребятишки, мою сказку слушают… – совсем размечталась матушка. – Так, кажется, положено рассказывать сказки, я верно помню? И еще я могла бы сварить для них тянучки из яблочной патоки. Вот было бы славно, правда?

Нянюшка опять кивнула, объятая чем–то вроде почтительного ужаса. Она вдруг отчетливо поняла, что она – единственное препятствие на пути этого безудержного стремления матушки Ветровоск творить добро.

– Тянучки, – задумчиво промолвила она. – Это какие же будут? Те, что разлетались вдребезги, как стекляшки, или те, из–за которых нашему малышу Пьюси все зубы склеило, пришлось рот ложкой разжимать?

– Я, кажется, поняла, где я в тот раз ошиблась.

– Знаешь, Эсме, ты и сахар – вещи несовместимые. Помнишь те твои леденцы «от–рассвета–до–заката»?

– Но их и хватило до заката, Гита.

– Только потому, что наш малыш Пьюси не мог их выковырять изо рта, пока мы ему не выдернули пару зубов. Он потом так плакал. Лучше держись маринадов, Эсме. Маринады тебе удаются на славу.

– Но я должна что–нибудь сделать для этих людей, Гита. Не могу я все время ходить вредной каргой. О, знаю! Я стану помогать на Испытаниях. Хлопот–то будет немеряно, верно?

Нянюшка про себя улыбнулась. Вот оно что.

– Ну конечно, – подтвердила она. – Почтеннейшая Мак–Рица с радостью растолкует тебе, что к чему, подыщет какую–нибудь работенку. – И подумала: «Так ей, дуре, и надо: ты определенно что–то задумала».

– Я с ней поговорю, – пообещала матушка. – Ведь, наверное, я могла бы много с чем помочь, если б захотела.

– Захочешь, как пить дать, – искренне заверила нянюшка. – Чует мое сердце, с твоей легкой руки все пройдет совершенно иначе.

Матушка опять принялась рыться в мешке.

– Ты ведь тоже придешь, а, Гита?

– Я? – сказала нянюшка. – А как же! Да я ни за какие коврижки такое не пропущу!

VII

Нянюшка нарочно поднялась ни свет ни заря. Ей хотелось быть в первых рядах – на случай какой–нибудь заварушки.

Дорогу к месту Испытаний украшали гирлянды. Раскрашенные в яркие, крикливо–безвкусные цвета шары свисали с каждого дерева.

И во флажках чувствовалась знакомая рука. По идее, если обладатель ножниц берется вырезать треугольник, у него не может не получиться хоть что–нибудь. Но только по идее. А вообще, старая тряпка, повешенная на манер флажка, – это еще не флажок.

Кроме того, нянюшка никогда прежде не видала, чтобы флажки носили воротнички.

На поле Испытаний уже вовсю кипела работа. Люди устанавливали ларьки и палатки. Под ногами путались дети. Комитет нерешительно стоял под деревом, изредка поглядывая на розовую фигурку на верху высоченной стремянки.

– Она явилась затемно, – пожаловалась Летиция подошедшей нянюшке. – Сказала, что всю ночь шила флажки.

– Ты про кексы расскажи, – угрюмо посоветовала мамаша Бивис.

– Эсме испекла кексы? – изумилась нянюшка. – Но она же не умеет стряпать!

Комитет посторонился. Многие дамы внесли свой вклад в продовольственное обеспечение Испытаний – это было и традицией, и своего рода конкурсом. Среди целого моря заботливо прикрытых тарелок, на большом блюде, высилась груда… предметов неопределенного цвета и формы. Словно стадо карликовых коров, объевшись изюма, долго маялось животом. Это были доисторические кексы, настоящие прародители современных кексов, увесистые и внушительные. На их фоне все прочие кулинарные изыски бесследно терялись. Эти кексы запоминались на всю оставшуюся жизнь.

– Выпечка ей никогда не давалась, – пролепетала нянюшка. – Кто–нибудь их уже пробовал?

– Ха–ха–ха, – глухо рассмеялась мамаша.

– Наверное, ужас какие черствые.

– Можно тролля забить до смерти.

– Но она ими так… э–э… гордилась, – развела руками Летиция. – Да, и еще… варенье.

Банка была большая. Казалось, она наполнена застывшей лавой.

– Цвет… приятный, – оценила нянюшка. – А варенье кто–нибудь пробовал?

– Мы не можем вытащить ложку, – призналась мамаша.

– Ну…

– А туда ее пришлось загонять молотком.

– Что она замышляет, госпожа Ягг, только честно? – спросила Летиция. – Она натура мстительная, всем известно… А ты ее подруга, – прибавила она тоном не только утвердительным, но и обвиняющим.

– Уж и не знаю, что у нее на уме.

– Я полагала, она оставит нас в покое.

– Она сказала, что хочет подсобить. И дать дорогу подрастающему поколению.

– Она что–то замышляет, – угрюмо повторила Летиция. – Она специально испекла эти кексы, надеясь таким образом подорвать мой авторитет.

– Да нет, – отмахнулась нянюшка. – Просто Эсме совершенно не умеет готовить. – «Твой авторитет, ишь! »

– С флажками она почти закончила, – доложила мамаша Бивис. – И скоро потребует новых заданий.

– Что ж… пожалуй, отправим ее к Счастливому Котлу.

Нянюшка непонимающе воззрилась на Летицию.

– Это та громадная бадья, где ребятишки шарят наудачу, чего вынется?

– Вот именно.

– И вы хотите доверить это матушке Ветровоск?

– Да.

– Должна предупредить, у нее своеобразное чувство юмора, и…

– Доброе всем утро!

Это матушка Ветровоск спустилась с лестницы. Голос ее нянюшка узнала бы когда угодно и где угодно. Но в нем опять звучали непривычные нотки. Любезные и дружелюбные нотки.

– Матушка Ветровоск, мы хотели бы попросить тебя приглядеть за Счастливым Котлом, – проговорила Летиция.

Нянюшка вздрогнула и сжалась. Но матушка сказала только:

– С радостью, госпожа Мак–Рица, с радостью. Очень уж хочется поглядеть на их мордашки, когда пойдут ловиться подарочки.

И мне, подумала нянюшка. Что–то там сегодня будет плавать…

Когда комитет торопливо удалился, она бочком подобралась к подруге.

– Зачем это тебе?

– Ей–ей, не понимаю, о чем ты, Гита.

– Я видела, как ты одним своим взглядом усмиряла самых жутких тварей. Раз ты при мне поймала единорога! Эсме, что ты задумала?

– Все равно не понимаю, о чем ты, Гита.

– Ты злишься, потому что они нипочем не хотели пускать тебя на Испытания, и планируешь страшную месть?

На пару мгновений воцарилась тишина. Обе ведьмы смотрели на поле, которое потихоньку заполнялось народом. Кто–то гонялся за поросенком в яме с грязью, кто–то штурмовал натертый салом шест. Ланкрский любительский оркестр выдавал попурри на основе известных мелодий – попурри и впрямь получилось полное, потому что каждый музыкант играл свой любимый мотив. Малышня весело мутузила друг дружку. Денек выдался теплый, возможно, последний в году.

Взгляды подруг обратились к отгороженному веревками пространству в самом центре поля.

– А ты–то собираешься участвовать в Испытаниях? – спросила вдруг матушка.

– Ты не ответила на мой вопрос!

– На какой именно?

Нянюшка решила не ломиться в запертую дверь.

– Да чего греха таить, собираюсь, – призналась она. – Как обычно.

– Что ж, тогда буду болеть за тебя. С удовольствием покричала бы, как остальные, да боюсь, народ испугается. Поэтому я буду держаться сзади и вести себя тихо, как мышка.

Нянюшка решила испробовать другой подход. Ее лицо расплылось в широкой улыбке, она ткнула подружку локтем в бок и закивала:

– Ага, ага, конечно. Вот только… мне–то можешь и сказать, верно? Не хочу проворонить главное. Не могла бы ты незаметненько дать мне знак, что приступаешь, а?

– Что за намеки, Гита?

– Прах тебя побери, Эсме Ветровоск! Иногда руки чешутся влепить тебе затрещину!

– Да ну?

Нянюшка Ягг ругалась редко, по крайней мере те выражения, которые она обычно использовала, в Ланкре сходили в лучшем случае за «красочные». Разумеется, выглядела нянюшка так, словно за словом в карман она не лезет, причем всякий раз это новое слово, однако ведьмы, как правило, тщательно следят за своим языком. Никогда не предскажешь, какой фортель выкинут слова, оказавшись за пределами слышимости. Но сейчас нянюшка все же не сдержалась и тихонько выругалась – и в сухой траве под ее ногами на миг расцвели язычки огня.

Впрочем, это пришлось кстати. Нянюшка теперь как раз настроилась на подходящий для Проклятий лад.

Согласно легендам, в давние времена Проклятия испытывали на живой цели (в смысле, изначально живой), но впоследствии дружным голосованием постановили, что негоже портить семейный праздник, и вот уже несколько столетий Проклятиями осыпали исключительно Чарли–Недолю, который, как ни крути, всего–навсего огородное пугало. А поскольку цель проклятий почти всегда рассудок и душа проклинаемого, возникли определенные трудности, ибо тыкву мало трогает даже «Да чтоб у тебя солома сгнила! Да чтоб у тебя морковка отвалилась! » Так что очки начислялись за стиль и изобретательность.

Испытание с Чарли–Недолей было далеко не решающим, так как значительных очков не приносило. Впрочем, однажды матушка Ветровоск все же умудрилась заставить тыкву взорваться. До сих пор никто не сумел разгадать, как ей это удалось.

Что бы там ни выходило по сумме баллов, под вечер всем станет ясно, которая из ведьм на самом деле победила. Да, можно взять приз «Самая остроконечная шляпа» или стать лучшей в выездке помела, но все это работа на публику. Главное – Коронный Номер, он–то и определит победительницу. Кое–кто трудился ради этого все лето.

Нянюшка вытянула последнюю, девятнадцатую, очередь. В этот раз на Испытания собралось немало ведьм. То тут, то там в толпе мелькали черные остроконечные шляпы. Слухи о том, что матушка Ветровоск в нынешних Испытаниях участвовать не будет, мигом разлетелись по округе – новости в оккультной среде распространяются быстро, ведь им не нужно полагаться на земные средства передвижения.

Обычно две ведьмы уживаются друг с дружкой примерно как две кошки, которых засунули в тесный мешок. Однако на кошек ведьмы похожи не только этим: иногда, в урочное время и в урочном месте, на нейтральной территории, они встречаются для мирных переговоров. Вот и сейчас на поле Испытаний вершился сложный, медленный танец…

Ведьмы прохаживались кругами, обменивались приветствиями, радостно встречали вновь прибывших. Ничего не подозревающему стороннему наблюдателю показалось бы, что он присутствует на встрече старых добрых подруг, и отчасти так оно и было. Но нянюшка искушенным оком подмечала, что ведьмы очень аккуратно выбирают позиции, взвешивают силы противника, награждают соперниц взглядами тщательно отрегулированной пристальности и долготы…

А когда ведьма (особенно малознакомая, чьих истинных сил пока еще никто не знал) оказывалась на огороженной веревками арене, остальные мигом находили предлог не спускать с нее глаз – и лучше всего украдкой. Они действительно напоминали кошек. Те тоже подолгу внимательно разглядывают друг друга, и, когда доходит до драки, попросту заверяют росписью и печатью нечто давно решенное.

Все это нянюшка знала. И еще она знала, что по преимуществу ведьмы – добрые (по большому счету), щедрые (к достойным; недостойным обычно воздается с лихвой), ласковые (с робкими и скромными) и в общем и целом искренне преданы своему ремеслу, которое приносит больше шишек, нежели почета и наград. Многие придерживающиеся традиций ведьмы жили в леденцовых и пряничных домиках, хотя кое–кто из молодежи проводил опыты с разными сортами хрустящих хлебцев. И детей в печке никто давно уже не жарил (хотя некоторым оно пошло бы только на пользу). В основном ведьмы занимались своими обычными ведьмовскими делами: облегчали соседям пришествие в этот мир и отбытие в мир иной, а в промежутке пособляли им преодолевать те с виду непреодолимые препятствия, что порой ставит перед нами жизнь.

Вообще, ведьмовство требует от человека особых качеств. Особого слуха, ибо общаться с людьми приходится в обстоятельствах, располагающих к откровенности: всякое могут понарассказать – где закопаны деньги, кто на самом деле отец того или другого ребенка, и откуда опять взялся фингал под глазом. И особого языка – такого, который постоянно остается за зубами. Чужие тайны – это власть. Власть приносит уважение. А уважение нужно отрабатывать.

И еще, всякая ведьма очень четко знает, какое положение занимает в семье среди своих сестер. Хотя о каких сестрах может идти речь, ведьмы – это сборище закоренелых единоличниц, а ведьмовская сходка – это не шабаш вовсе, а локальная, небольших масштабов война… В общем, каждая ведьма точно знала свое место, и эта негласная табель о рангах не имела никакого отношения к традиционному толкованию положения в обществе. Вслух ни о чем таком никогда не говорили. Но если умирала старая ведьма, товарки–соседки обязательно сходились на ее похороны ради нескольких последних слов и потом в гордом одиночестве отправлялись по домам, а в голове у каждой вертелась коротенькая мыслишка: «Так, теперь я переместилась вот сюда ».

За новенькими же ведьмами наблюдали чрезвычайно внимательно.

– С добрым утречком, госпожа Ягг, – послышалось у нянюшки за спиной. – Надеюсь, ты в добром здравии?

– В добром, в добром. А твои дела как, госпожа Шимми? – улыбнулась нянюшка, поворачиваясь.

Картотека в ее голове сразу выдала справку: Светия Шимми, живет со старой мамашей рядом с Тенелесьем, нюхает табак, любит животных.

– Как здоровье твоей матушки?

– Да схоронили ее в прошлом месяце, госпожа Ягг.

Светия Шимми нравилась нянюшке Ягг. В основном потому, что виделись они крайне редко.

– Идут годы, идут… – покачала головой нянюшка.

– Но я все одно передам, что вы о ней справлялись, ей будет приятно, – сказала Светия и стрельнула взглядом в сторону арены. – А что это там за толстушка там? Тяжко ей, верно, живется с такими формами…

– Агнесса Нитт.

– Но голос у нее в самый раз для проклятий. Услышишь такой – сразу поймешь, не здоровья тебе желают.

– Ага, голосок девушке что надо достался, – вежливо откликнулась нянюшка. – Ну и мы с Эсме Ветровоск кой–что присоветовали, – добавила она.

Голова Светии тут же повернулась в другую сторону.

На дальнем краю поля, у Счастливого Котла, маячила одинокая розовая фигурка. В этом году данный аттракцион особой популярностью не пользовался.

– А что она там… делает? – наклонившись, уголком рта прошептала Светия.

– Понятия не имею, – пожала плечами нянюшка. – В последнее время матушка очень изменилась. Решила стать более дружелюбной.

– Эсме? Дружелюбной?

– Э… ну да, – подтвердила нянюшка. Вслух эта новость звучала еще хуже.

Светия уставилась на нее, поспешно сотворила левой рукой ограждающий знак и заторопилась прочь.

VIII

Остроконечные шляпы тем временем начали собираться в маленькие стайки по три и по четыре. Заостренные верхушки сближались, сбивались в кучки, покачивались, ведя оживленную беседу, дружно поворачивались к далекому розовому пятнышку, после чего разъединялись, словно лепестки стремительно распускающегося черного цветка. Каждый лепесток образовывал другую группу, и процесс начинался заново. Все происходящее походило на некую ядерную реакцию.

Волнение все нарастало и нарастало. Назревал взрыв.

То и дело кто–нибудь оборачивался и смотрел на нянюшку, поэтому она поспешила прочь, лавируя между аттракционами. Остановилась она лишь у ларька, которым заправлял гном Закзак Рукисила, производитель и поставщик всяких оккультных безделушек. Закзак приветствовал ее радостным кивком поверх таблички «Щасливые Падковы 2$ Запару».

– Доброе утро, госпожа Ягг, – сказал он.

Нянюшка задумчиво уставилась на его товар.

– А что такого счастливого в этих подковах? – спросила она, тыкая пальцем в лоток.

– Как что?! Каждая подкова – две монеты в мой карман! – ответил Рукисила.

– Ну и что?

– Целых два доллара – лично я счастлив, – пожал плечами гном. – Завернуть тебе штучку, а, нянюшка? Знать бы, что торговля пойдет так бойко, прихватил бы еще ящик. Нашлись такие дамы, что брали по две!

«Дамы» было сказано со значением.

– Ведьмы покупают подковы на счастье? – изумилась нянюшка.

– Не покупают – разметают, будто завтра конец света! – воскликнул Закзак. Тут он нахмурился. Все–таки разговор шел о ведьмах. – Э… но ведь ничего такого не будет? – на всякий случай прибавил он.

– Ни в коем разе, – ответствовала нянюшка.

Закзака это, похоже, не успокоило.

– И травы для оберегов тоже расхватали, – припомнил он. Однако что ни говори, а Закзак Рукисила был настоящим гномом. Случись вдруг всемирный потоп, он бы не упустил возможность сбыть хорошую партию полотенец. – Ну, госпожа Ягг, предложить тебе кой–что интересное?

Нянюшка помотала головой. Если уж беде суждено было нагрянуть именно с той стороны, откуда все ее ждали, то веточка руты едва ли могла помочь. Скорее, сгодился бы вековой дуб, да и то бабушка надвое сказала.

Общая атмосфера стремительно менялась. Небо оставалось бледно–голубым и просторным, но на горизонтах мысли погромыхивал гром. Ведьмы испытывали неприятное беспокойство. Нервозные искорки пощелкивали в воздухе, а кое–где уже полыхало настоящее пламя, которое постепенно распространялось на всех и каждого. И оттого даже самых обычных, не сведущих в ведьмовстве людей, твердо уверенных, будто руно – это овечья шерсть, а руны – отдельные прядки таковой, – даже их охватывала та глубокая необъяснимая тревога, что заставляет кричать на детей и гонит в кабак.

Нянюшка заглянула в просвет между ларьками. Розовая фигурка терпеливо несла унылую вахту возле Счастливого Котла. Буквально толпы народу абсолютно не жаждали попытать счастья в этом аттракционе.

Осторожными перебежками нянюшка переместилась к буфетной стойке. Вокруг стола уже вовсю толпились люди, однако куча чудовищных кексов по–прежнему сохраняла свою девственную неприкосновенность. Как и банка с багровым вареньем. Какой–то олух приклеил этикетку: «Папробуй Ложичку! Если Вытащищь! Три Папытки За Пенни! »

Нянюшка вроде бы приложила все усилия к тому, чтобы остаться незамеченной, однако позади вдруг зашуршала солома. Комитет выследил ее.

– Я узнала твой почерк, Летиция, – с упреком промолвила она. – Сердца у тебя нет, вот что. Не по–людски это…

– Мы посовещались и решили: ты должна поговорить с матушкой Ветровоск, – перебила Летиция. – Все, наше терпение лопнуло, пусть прекратит!

– Что прекратит?

– Знаем мы что! – внезапно взорвалась Летиция. – Это все ее хваленая головология! Она что–то творит с нашими головами! Воздействует на нас! Хочет испортить нам праздник, да?

– Она просто сидит и ничего не делает, – возразила нянюшка.

– Да, но как она сидит, можно спросить?!

Нянюшка опять выглянула из–за ларька.

– Ну как… обыкновенно. Сами знаете… поясница согнута, коленки…

Летиция подняла руку и затрясла пальцем перед нянюшкиным лицом:

– Так вот, послушай меня, Гита Ягг…

– Хочешь прогнать ее – иди и прогоняй сама! – огрызнулась нянюшка. – Я уже по горло сыта этими вашими…

Раздался пронзительный детский вопль.

Ведьмы переглянулись и ринулись через поле к Счастливому Котлу.

По траве, захлебываясь слезами, катался маленький мальчик.

Это был Пьюси, нянюшкин младшенький внук.

Нянюшка похолодела. Подхватив карапуза на руки, она обожгла матушку свирепым взглядом.

– Что ты с ним сделала, ты… – начала она.

– Нехачукуклу! Нехачукуклу! Хачусаладатика! Хачухачухачусаладатика!

Нянюшка опустила глаза и уставилась на тряпичную куклу, зажатую в липкой ручонке Пьюси. Залитое горестными слезами лицо малыша, по крайней мере та его часть, что виднелась по краям орущего рта: «Оййхаччухачухачусалдатика–а–а! », выражало крайнюю степень праведного гнева.

…Она поглядела на товарок, на матушку Ветровоск – и почувствовала, как всю ее, от пяток до макушки, пронизывает нестерпимый леденящий стыд.

– Я всего–навсего сказала, не хочешь куклу – положи ее обратно и попробуй еще разок, – робко пояснила матушка. – Но он уже ничего не слышал…

– …хаччууухаччууусал …

– Пьюси Ягг, если ты сию же минуту не угомонишься, бабушка тебе… – и нянюшка с ходу сочинила самое страшное наказание, какое могла придумать: – …никогда больше не даст конфетку!

Напуганный такой невообразимой угрозой, Пьюси мигом захлопнул рот. Зато, к нянюшкиному вящему ужасу, не замедлила открыть свой ротик Летиция Мак–Рица.

– Госпожа Ветровоск, мы хотели бы, чтобы ты немедленно покинула этот праздник.

– Я что, кому–то мешаю? – изумленно спросила матушка. – Надеюсь, что нет. Поверьте, я очень не хочу портить праздник. Просто он попробовал выловить подарок и…

– Ты… действуешь людям на нервы.

Ну, сейчас начнется, подумала нянюшка. Вот сейчас Эсме вскинет голову, прищурится, и, если Летиция немедленно не отойдет на пару шагов, стало быть, она куда сильней меня.

– Мне что, нельзя даже просто посмотреть? – тихо промолвила матушка.

– Знаю я твои игры! – выкрикнула Летиция. – Ты хочешь все испортить, да? О, я тебя насквозь вижу! Ты никак не можешь смириться с поражением, поэтому и замыслила что–то особо коварное, изощренное…

Три шага назад, подумала нянюшка. Самое меньшее. Иначе и костей не соберешь. Вот сейчас …

– Нет, мне не хотелось бы, чтобы все думали, будто я что–то порчу, – всполошилась матушка. Она со вздохом поднялась. – Что ж, тогда пойду домой…

– Нет, не пойдешь! – взбешенная нянюшка Ягг толкнула подругу обратно на стул. – И как вы такое можете допускать–то?! Отвечай, Берил Динбаж! А ты, Летти Паркин, чего молчишь?

– Все они… – начала было Летиция.

– Я не с тобой разговариваю!

Ведьмы, столпившиеся за спиной Летиции, всячески прятали глаза.

– Да нет, не в том дело… я хочу сказать, мы не думаем… – неловко начала Берил. – То есть… я всегда очень уважала… но… ну… короче, это ради общего блага …

Голос ее звучал все тише и наконец замер. Летиция с торжествующим видом вздернула нос.

– М–да? Тогда мы, пожалуй, и впрямь пойдем, – скривилась нянюшка. – Не нравится мне тутошнее обчество. – Она огляделась. – Агнесса! Пособи–ка свести матушку домой…

– Честное слово, не надо… – начала матушка, но нянюшка с Агнессой подхватили ее под руки и бережно, но решительно повлекли сквозь толпу. Перед ними расступались, а потом поворачивались и смотрели вслед.

– Учитывая сложившиеся обстоятельства, оно и к лучшему! – радостно возвестила Летиция.

Кое–кто из ведьм избегал смотреть ей в лицо.

Весь пол матушкиной кухни был усеян лоскутьями. С края стола пролилось варенье и образовало на полу каменно–неподвижный холмик. Таз для варки варенья отмокал в каменной раковине, хотя было ясно, что железо сдастся быстрее.

Вдоль стены выстроились в шеренгу пустые банки из–под маринадов.

Матушка молча села и сложила руки на груди.

– Приготовить чаю, Эсме? – заботливо спросила нянюшка Ягг.

– Нет, дорогая, спасибо. Ты уж возвращайся на Испытания. Обо мне не беспокойся, – сказала матушка.

– Точно?

– Я тихонько посижу тут, и все. Не тревожься.

– Я обратно не пойду! – прошипела Агнесса, когда нянюшке наконец удалось вытолкнуть ее за порог. – Эти Летицины улыбочки… Терпеть не могу!

– Ты как–то говорила, что терпеть не можешь матушкин прищур, – вспомнила нянюшка.

– Да, но прищур – это нормально, это честно. Нянюшка… ты ведь не думаешь… Неужели она выдыхается?

– Если и так, никто никогда об этом не пронюхает, – ответила нянюшка. – Нет, ты вернешься вместе со мной. Она наверняка что–то задумала.

«Ах, кабы знать что, – подумала она. – А то даже не знаю, на сколько еще меня хватит…»

Приближаясь к полю, нянюшка буквально чувствовала, как растет напряжение. Конечно, напряжение возникало всегда, на то Испытания и есть Испытания, но сегодня в воздухе витал какой–то неприятный, кислый привкус тревоги. Лотки и аттракционы еще работали, однако обычный люд уже потянулся прочь, напуганный непонятными предчувствиями. Лучше один раз послушаться предчувствий, чем потом навсегда утратить способность что–либо чувствовать.

Что же касается ведьм, те походили на персонажей из фильма ужасов за две минуты до развязки, когда уже известно, что сейчас чудовище сделает роковой прыжок, и загвоздка лишь в том, за которой оно дверью.

Участницы плотным кольцом обступили Летицию. До нянюшки долетали отголоски жаркого спора. Она толкнула в бок знакомую ведьму, уныло наблюдавшую за происходящим.

– Винни, что там такое?

– У всех все из рук валится. Рина Козырь, например, вместо кролика наколдовала свиное ухо, и ее подружки утверждают, будто ей положена вторая попытка, потому как она вся на нервах.

– Досадно.

– А Меггера Джонсон наколбасила с погодным заклинанием, да так расстроилась, что сразу улетела, даже не попрощалась.

– То есть мрачная как туча?

– Да и у меня все ни шатко ни валко. Тебе сегодня везет, Гита.

– Сама знаешь, Винни, я за призами никогда не гонялась. Главное – участие, правда?

Винни косо глянула на нянюшку и хмыкнула:

– Твоими бы устами да мед пить.

К ним торопливо подошла мамаша Бивис.

– А, вот и ты, Гита, наконец–то объявилась! – воскликнула она. – Давай, хоть ты что–нибудь покажи, а то на первом месте пока госпожа Сплетти с ее свистящей лягушкой. Стыд и позор! Лягушка ни одну мелодию до конца не досвистела. Дергается все время, дрожит… Как и ее хозяйка, впрочем.

Нянюшка Ягг пожала плечами и вышла на огороженную веревками площадку. Где–то поодаль с кем–то случилась истерика. Сквозь рыдания и икоту изредка пробивалось озабоченное посвистывание.

В отличие от чар волшебников чары ведьм обычно не требует больших затрат сырой магии. Разница та же, что между молотом и рычагом: ведьмы, как правило, ищут некую точку равновесия, чтобы небольшими усилиями добиться солидных результатов. Чтобы вызвать лавину, можно либо сотрясти гору, либо бросить в правильно выбранное место маленький снежок.

В этом году нянюшка, не особенно утруждаясь, готовила к показу Соломенного Человека. На ее вкус, это был идеальный номер: забавный, с намеком и вовсе не такой трудный, как можно было подумать. Он давал понять, что нянюшка намерена участвовать в состязаниях, но вряд ли мог принести лавры победительницы.

Проклятье! Но лягушка–то провалилась! Летними вечерами нянюшка не раз слышала, как красиво она насвистывает…

Нянюшка сосредоточилась.

Соломинки с шорохом поползли по стерне. Теперь добавим немножечко ветерка, пусть он подует вот сюда, потом сюда, взовьется спиралью и…

Нянюшка попыталась унять дрожь в руках. Она проделывала этот фокус тысячу раз и теперь могла скручивать из проклятой соломы хоть морские узлы. Но перед глазами стояло лицо Эсме Ветровоск, то, как она сидела у котла, ее недоуменный, затравленный взгляд, обращенный к подруге, готовой в тот миг разнести все вдоль и поперек…

Нянюшке удалось должным образом слепить ноги человечка, в воздухе закружились контуры руки и головы. Зрители радостно зааплодировали.

Однако не успела соломенная кукла сделать и шага, как, откуда ни возьмись, налетел случайный ветерок и вновь разметал солому по земле. Нянюшка попыталась взять себя в руки, сосредоточиться, заставить человечка подняться, но тщетно. Соломинки взлетели было в воздух, но спутались и упали обратно на поле.

Вновь послышались аплодисменты, но теперь они были жидкими и отчасти тревожными.

– Прошу прощения… что–то я нынче не в форме, – пробормотала нянюшка, покидая поле.

Судьи собрались для совещания.

– По–моему, лягушка выступила вполне прилично, – заметила нянюшка громче, чем требовалось.

Ветерок, только что доказавший свою строптивость, задул резче. Сумерки духа, если можно так выразиться, усугубила подлинная мгла.

На дальнем краю поля темнел высокий силуэт будущего костра. Никому пока еще не хватило духа разжечь огонь. На поле остались только ведьмы да их родственники, обычный люд почти весь удалился по домам.

Праздник давным–давно утратил всякое веселье.

Судейский кружок рассыпался, и к встревоженной толпе с улыбкой вышла госпожа Мак–Рица. Только уголки губ у нее словно приморозило.

– Ах, если бы вы знали, как нелегко далось нам решение, – бодро объявила она. – Но как чудесно все повернулось! Поверьте, нам чрезвычайно трудно было сделать выбор…

«Между мной и лягушкой, которая посеяла свисток и застряла лапой в банджо», – фыркнула про себя нянюшка и покосилась на сестриц–ведьм.

Некоторых она знала уже годков по шестьдесят. Имей нянюшка Ягг привычку читать, сейчас она читала бы по лицам коллег, как по книге.

– Спасибо, Летиция, все мы и так знаем, кто победил, – вклинилась она в словесный поток.

– Что ты имеешь в виду, госпожа Ягг?

– Здесь сегодня нет ни одной ведьмы, которая бы выступила как надо, – продолжала нянюшка. – Ни одна из нас не сумела путем сосредоточиться. Более того, сегодня многие накупили талисманов на счастье. Ведьмы скупают обереги, кто–нибудь о таком слыхал!

Кое–кто потупился.

– Я понятия не имею, с чего все здесь так боятся этой Ветровоск! Во всяком случае лично я ее не боюсь! Ты хочешь сказать, она наложила на нас какое–то заклятие?

– Ага, и судя по всему, еще какое крепкое! – кивнула нянюшка. – Слушай, Летиция, нужно честно признать: сегодня победительницы нет. Уж больно убого мы выступали. Все это понимают. Так давайте тихо–мирно разойдемся по домам и забудем о том, что случилось.

– Я этого не допущу! За этот кубок я заплатила целых десять долларов и намерена вручить его…

Жухлая листва на деревьях затрепетала.

Ведьмы сбились в тесную кучку.

Заскрипели и затрещали ветки.

– Это всего лишь ветер, – сказала нянюшка Ягг. – Всего–навсего…

И тут появилась матушка. Буквально из ниоткуда. Словно все это время ее просто не замечали. У матушки был дар оставаться незаметной.

– Я просто подумала, вернусь посмотрю, кто сегодня выиграл, – робко объяснила она. – Ну, поздравить там, и все такое…

Летиция, вне себя от ярости, двинулась на матушку.

– Это ты все подстроила, да? Это ты влезла в наши головы и испортила праздник? – взвизгнула она.

– Я? Да как же я сумела бы, госпожа Мак–Рица? – смиренно возразила матушка. – Сама посмотри, столько амулетов вокруг.

– Врешь!

Нянюшка Ягг услышала, как ведьмы со свистом втянули воздух сквозь зубы, и громче всех – она сама. Ведьма всегда отвечает за свои слова.

– Вовсе нет, госпожа Мак–Рица.

– То есть ты отрицаешь, что явилась сюда, чтобы испортить мой праздник?

Ведьмы, стоявшие с края, тихонько попятились.

– Да, я признаю, мое варенье не каждому придется по вкусу, но я никогда… – все тем же тихим голосом начала матушка.

– Ты воздействовала на нас!

– …я только хотела помочь, спроси кого хочешь…

– Воздействовала! Признавайся! – Голос у Летиции был пронзительный, как у чайки.

– …и, конечно, я ничего не…

От пощечины голова матушки мотнулась в сторону.

На миг все замерли, затаив дыхание.

Матушка медленно подняла руку и потерла щеку.

– И ты добилась своего, да?

Нянюшке показалось, что сами горы вздрогнули от этого вопля.

Кубок выпал из рук председательницы и покатился по скошенной траве.

Тогда участницы немой сцены ожили. Две ведьмы, выступив вперед, положили руки на плечи Летиции и аккуратно оттащили ее в сторону. Впрочем, Летиция не сопротивлялась.

Остальные ждали ответного хода матушки Ветровоск. Наконец та подняла голову.

– Надеюсь, госпожа Мак–Рица скоро оправится, – сказала матушка. – Мне показалось, она немного… переволновалась.

Ответом ей было гробовое молчание. Нянюшка подобрала забытый кубок и пощелкала по нему ногтем.

– Гм–м, – заметила она. – Пари держу, серебро у него только сверху. Неужто бедняжка отдала за него десять долларов? Грабеж среди бела дня! – Нянюшка перебросила кубок мамаше Бивис, и та ловко поймала его на лету. – Отдашь ей завтра, ладно?

Мамаша кивнула, стараясь не встречаться взглядом с матушкой.

– И все–таки нельзя, чтобы это испортило нам праздник, – бодро сказала матушка. – Давайте–ка закончим день как положено. По обычаю. Печеной картошкой, грибами и сказками у костра. И миром. А кто старое помянет, тому глаз вон.

Нянюшка почувствовала, как над полем разворачивается веер внезапного облегчения. Едва рассеялись чары (которых, кстати, и не было), ведьмы словно вновь вернулись к жизни. Спины распрямились, плечи расправились, и даже возникла небольшая толчея – всем хотелось поскорее добраться до своих котомок, притороченных к помелу.

– Старый Гопкрафт отвалил мне целый мешок картошек, – похвалилась нянюшка, когда вокруг уже кипела оживленная беседа. – Пойду притащу. Мешок, конечно, а не старого Гопкрафта. Эсме, разведи костер, ладно?

Внезапная перемена в атмосфере заставила ее поднять голову. Глаза матушки полыхнули в сгущающейся тьме.

Нянюшка, наученная долгим опытом, ничком брякнулась на землю.

Рука матушки Ветровоск мелькнула в воздухе, словно комета. С пальцев с треском сорвалась искра.

Костер взорвался. Сине–белое пламя пронзило сухие ветви и взвилось в небо. Резкие тени превратили лес в гравюру. Ударной волной посрывало шляпы и перевернуло легкие столики. В сумерках заплясали фигуры знаменитых героев прошлого и призрачные замки, былые армии вновь сошлись в смертной битве и затанцевали по огненному кругу. Пламя оставило на сетчатке глаз пурпурный след, который впечатывался в самый мозг…

А потом оно сгинуло без следа. И костер стал обычным костром.

– Простить – это еще не значит забыть, – усмехнулась матушка Ветровоск.

На рассвете матушка Ветровоск и нянюшка Ягг по щиколотку в тумане возвращались домой. Ночь в целом удалась.

– Нехорошо ты с ними обошлась, – нарушила тишину нянюшка Ягг.

– Да я ничего такого не сделала.

– Ну вот чего не сделала, то и нехорошо. Все равно как выдернуть из–под человека стул, когда он уже садится…

– Кто не смотрит, куда садится, тому и сидеть незачем.

В листве выбил короткую дробь один из тех очень недолгих ливней, какие возникают, когда десяток капель–индивидуалисток откалывается от коллектива.

– Ну ладно, – не стала спорить нянюшка. – Но обошлась ты с ними крутенько.

– Верно, – согласилась матушка.

– А поразмыслить, так и подленько.

– Пускай.

Нянюшку пробрала дрожь. Мысли, промелькнувшие у нее в голове в те несколько первых мгновений, когда Пьюси завопил…

– Я тут ни при чем, – пожала плечами матушка. – Я никому ничего не внушала. Вы сами внушили себе то, что внушили.

– Прости, Эсме.

– Да ладно.

– Вот только… Летиция не хотела тебя с грязью мешать, Эсме. Она, конечно, злыдня, и не семи пядей во лбу, и любит покомандовать, но…

– Ты меня с девчонок помнишь, так? – перебила матушка. – Мы ведь с тобой не один пуд соли съели? Прошли огонь, воду и медные трубы?

– Само собой, но…

– Но ты никогда не опускалась до всяких там «я говорю тебе это как подружка», верно?

Нянюшка помотала головой. Довод был веский. Никто даже отдаленно симпатизирующий человеку никогда не сболтнет такое.

– А кстати, какой пример мы должны подать юному поколению? Мы что, должны врать? Это хороший пример?

– Без понятия, – отозвалась нянюшка. – Я, если честно, подалась в ведьмы, чтобы научиться привораживать парней.

– Думаешь, я не знаю?

– А твой какой был интерес, Эсме?

Матушка остановилась и поглядела сперва на морозное небо, а потом вниз, на землю.

– Не знаю, – наконец призналась она. – Наверное, такой же.

То–то и оно, подумала нянюшка. И у остальных то же самое.

Возле матушкиного домика они спугнули оленя.

У задней двери красовалась аккуратно сложенная поленница, а на парадных ступеньках лежали два мешка. В одном была большая головка сыра.

– Похоже, тут побывали Беднокур с Гопкрафтом, – заметила нянюшка.

– Хм, – матушка поглядела на испещренный старательными каракулями листок, прикрепленный ко второму мешку.

«Дарагая гаспажжа Ветровоск, я былбы отчень приснатилен еслиб вы пасволили мне насвать этот навейший прызовой сорт иминим Эсмэ Ветровоск. Добраво здравия вым жылаюсчий, искрини ваш Перси Хопкрафт».

– Так–так–так… Интересно, и кто это его надоумил?

– И не представляю, – развела руками нянюшка.

– Я так и думала.

Матушка с подозрением принюхалась, развязала мешок и вытащила оттуда Эсме Ветровоск.

Округлую, слегка приплюснутую с одного конца и заостренную с другого…

Луковица!

Нянюшка судорожно сглотнула.

– Я же велела ему не…

– Что–что?

– Так… ничего…

Матушка Ветровоск вертела луковицу в пальцах, а мир в лице нянюшки Ягг безропотно ждал, пока вершилась его судьба. Но вот матушка как будто пришла к решению, которое ее вполне устраивало.

– Вообще нужный овощ – лук, – промолвила она наконец. – Ядреный. Просто так не подступишься.

– И для организма оченно полезный, – подхватила нянюшка.

– Хорошо хранится. Придает вкус.

– Пикантный и распаляющий, – брякнула нянюшка, от громадного облегчения теряя нить рассуждений и запутываясь в эпитетах. – А с сыром как вкусно, обольешь его…

– Не стоит заходить так далеко, – остудила ее пыл матушка, бережно убирая луковицу в мешок. Тон был почти дружелюбный. – Не зайдешь попить чайку, Гита?

– Э… да поздно уже, вернее, рано, я пойду, пожалуй…

– Ну тогда до сегодня.

Матушка стала затворять черный ход, но вдруг вновь приоткрыла дверь. Нянюшка увидела в щелку внимательный синий глаз.

– А все–таки я была права, – заметила матушка. Это не был вопрос.

Нянюшка кивнула.

– Ага.

– Вот и я рада, что все вышло так… симпатишно.