Терри Пратчетт 4 страница

Матушка ошибалась. Сознание орла практически не сопротивлялось, и у него не осталось времени, чтобы запаниковать. Эск обволокла его, и оно, поизвивавшись мгновение, растворилось в ней.

Матушка открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как орел с хриплым торжествующим клекотом закладывает вираж над поросшей травой каменистой осыпью и, скользя вдоль горного склона, уносится прочь. Он постепенно превратился в точку, а затем и вовсе пропал, оставив за собой лишь эхо еще одного клекота.

Матушка посмотрела на бесчувственное тельце девочки. Эск практически ничего не весила, но до дома было далеко, а день уже клонился к вечеру.

– Проклятье, – без особого выражения сказала старая ведьма.

Поднявшись на ноги, она отряхнулась и, крякнув от натуги, взвалила безвольное тело Эск себе на плечи.

В хрустальном предзакатном небе над горами орел‑ Эск все набирал и набирал высоту, опьяненный энергией полета.

По дороге домой матушка повстречалась с голодным медведем. Ее мучил ревматизм, и она была не в том настроении, чтобы спокойно выслушивать чей‑ то рык. Она пробормотала несколько слов, и медведь, к своему кратковременному удивлению, со всего размаха неожиданно налетел на дерево и пришел в сознание лишь спустя несколько часов.

* * *

Войдя в домик, матушка положила тело Эск на кровать и развела огонь, после чего загнала коз в хлев, подоила их и закончила остальные домашние дела, которые были назначены у нее на этот вечер.

Напоследок она убедилась, что все окна открыты, а когда начало темнеть, зажгла фонарь и поставила его на подоконник.

Как правило, чтобы выспаться, матушке хватало нескольких часов крепкого сна, поэтому в полночь она проснулась. Комната не изменилась, хотя у фонаря появилась собственная солнечная система, состоящая из глупых мошек.

Второй раз матушка пробудилась от дремы уже на рассвете и обнаружила, что свеча давным‑ давно догорела, а Эск по‑ прежнему спит непробудным сном Заимствующего.

Выводя коз в загон, матушка пристально всматривалась в небо.

Наступил полдень, и вот еще из одного дня начал уходить свет. Матушка бесцельно расхаживала взад и вперед по кухне. Время от времени она лихорадочно бросалась делать что‑ нибудь по хозяйству: из трещин между покрывающими пол плитками бесцеремонно извлекалась древняя засохшая грязь, а задняя стенка камина очищалась от скопившейся за зиму сажи и чуть ли не до дыр натиралась графитом. Мыши, гнездившиеся в глубине кухонного шкафа, были вежливой, но твердой рукой выселены в козий хлев.

Солнце клонилось к закату. Свет Плоского мира был старым, медлительным и тяжеловесным. Стоя в дверях домика, матушка наблюдала за тем, как свет стекает с гор, разливаясь по лесу золотыми реками. То тут, то там он собирался во впадинах, образуя лужи, постепенно бледнел и исчезал.

Матушка выстукивала по косяку резкую дробь и мурлыкала под нос какой‑ то незамысловатый хмурый мотивчик.

Наступил рассвет, а в домике было пусто, если не считать тела Эск, которое безмолвно и неподвижно лежало на кровати.

* * *

По мере того как золотистый свет растекался по Диску, словно первые волны прибоя, затопляющего илистую отмель, орел кругами поднимался все выше и выше к куполу небес, толкая под себя воздух медленными взмахами могучих крыльев.

Под Эск расстилался весь мир – все континенты, все острова, все реки и, самое главное, все огромное кольцо Краевого океана.

Помимо этого, здесь, наверху, не было ничего, даже звука.

Эск с восторгом купалась в своих ощущениях, заставляя слабеющие мускулы прилагать все больше усилий. Однако что‑ то было не так. Ее мысли, было такое впечатление, убегали из‑ под ее контроля и исчезали. В ее разум впивались боль, возбуждение, усталость, и в то же самое время из него что‑ то вытекало. Воспоминания растворялись на ветру. Как только Эск удавалось ухватиться за какую‑ нибудь мысль, та мигом испарялась, оставляя за собой пустоту.

Эск теряла куски себя и не могла припомнить, что именно теряет. Она запаниковала, ища укрытия в том, в чем была твердо уверена…

Я – Эск, я украла тело орла, и ощущение ветра в перьях, голод, поиски в не‑ небе внизу…

Она попробовала еще раз. Я – Эск и ищу воздушную тропу; ноющие мускулы, режущий ветер, его холод…

Я – Эск. Высоко над воздушно‑ влажно‑ мокро‑ белым, над всем, небо прозрачно, воздух разрежен…

Я это я.

* * *

Матушка была в саду, среди ульев, и ранний утренний ветер трепал ее юбку. Она переходила от одного улья к другому, стуча по их крышам. Встав посреди густо разросшихся бурачника и бальзамника, посаженных ею специально для пчел, она вытянула перед собой руки и запела настолько высоким голосом, что ни один обычный человек не смог бы ее услышать.

Из ульев послышался гул, и вдруг воздух заполнился тяжелыми, глазастыми, низкоголосыми пчелами. Они кружили над ее головой, смешивая басовитое жужжание с песней.

Потом они исчезли, взмыли в разгорающийся над поляной свет и разлетелись над деревьями.

Хорошо известно (по крайней мере – ведьмам), что каждая колония пчел составляет, так сказать, лишь часть существа, которое зовется Рой, а отдельные пчелы – это клетки, образующие сознание улья. Матушка редко смешивала свои мысли с мыслями пчел – не только потому, что сознание насекомых – это странная, чужеродная штука, на вкус отдающая жестью, но и потому, что, как она подозревала, Рой был гораздо умнее ее.

Она знала, что ее посланцы скоро достигнут колоний, устроенных дикими пчелами в лесной чаще. Не пройдет и нескольких часов, как каждый уголок горных лугов окажется под пристальным наблюдением. Ей оставалось только ждать.

В полдень пчелы вернулись, и в резких, едких мыслях, текущих в сознании улья, она прочла, что Эск пропала, как будто ее и не бывало. Ни следа.

Матушка Ветровоск вернулась в прохладу домика и, усевшись в качалку, уставилась на дверной проем.

Она знала, каким должен быть следующий шаг, но ей была ненавистна сама мысль об этом. Однако она все‑ таки принесла невысокую приставную лесенку, взобралась по скрипучим ступенькам на крышу и вытащила из потайного места в соломенной кровле посох.

Он был холодным как лед. Над ним поднимался пар.

– Значит, над линией снегов, – заключила матушка.

Она опустилась на колени, воткнула посох в клумбу и уставилась на него свирепым взглядом. У нее появилось неприятное ощущение, что посох также свирепо смотрит на нее в ответ.

– И не думай, что ты победил, ибо это не так, – бросила она. – Просто у меня нет времени возиться с тобой. Ты должен знать, где она. Я требую, чтобы ты отнес меня к ней!

Посох смотрел на нее деревянным взглядом.

– Силой… – Матушка замялась: она слегка подзабыла положенные формулы. – Силой дерева и камня я приказываю тебе!

Суета, движение, оживление – все эти слова были бы совершенно неверным описанием реакции посоха.

Матушка почесала подбородок. Ей припомнился урок, который заучивают все дети: “А волшебное слово? ”

– Пожалуйста? – намекнула она. Посох задрожал, приподнялся над землей и, повернувшись в воздухе, приглашающе завис на уровне матушкиной талии.

Матушка слышала, что среди молодых ведьм метлы снова вошли в моду, но она полетов не одобряла. Невозможно выглядеть респектабельно, когда несешься верхом на предмете домашнего обихода. Кроме того, в таком способе передвижения полным‑ полно сквозняков.

Но сейчас о респектабельности речи не шло. Матушка, задержавшись, чтобы сорвать с крючка за дверью шляпу, торопливо забралась на посох, устроилась на нем как можно более удобно – боком, разумеется, и крепко зажав юбки между колен – и сказала:

– Ну ладно, а теперь что‑ о‑ о…

Животные в лесу срывались с места и разбегались в стороны, узрев над своими головами быстро несущуюся, вопящую и сыплющую проклятиями тень. Матушка цеплялась за посох побелевшими от напряжения пальцами и неистово дрыгала тощими ногами, постигая высоко над верхушками деревьев важную науку о центре тяжести и турбулентных потоках. Посох летел вперед, совершенно игнорируя ее вопли.

К тому времени как он добрался до горных лугов, она несколько освоилась. Это означало, что матушка научилась кое‑ как держаться на нем. Нужно лишь цепляться покрепче руками и коленями – при условии, что вы не возражаете против того, чтобы висеть вверх ногами. Слава богам, хоть матушкина шляпа приносила какую‑ то пользу своей аэродинамической формой.

Посох несся между черными утесами и вдоль голых высокогорных долин, по которым, как говорили, когда‑ то давно, во времена Ледяных Великанов, текли реки льда. Воздух, врывающийся в матушкино горло, стал разреженным и морозным.

Над одним из сугробов они резко остановились. Матушка свалилась с посоха и осталась лежать в снегу, тяжело дыша и пытаясь припомнить, как это она отважилась пройти через такое.

В нескольких футах от нее, под нависшим козырьком снега, темнел комок перьев. При ее приближении птичья голова рывком поднялась, и орел уставился на ведьму свирепыми, полными страха глазами. Он попытался взлететь, но опрокинулся на спину, однако, когда матушка протянула руку и попробовала прикоснуться к нему, не преминул вырвать из ее ладони аккуратный треугольник мяса.

– Понятно, – негромко, ни к кому не обращаясь, процедила матушка.

Оглянувшись, она отыскала подходящего размера валун, из приличия скрылась за ним на пару секунд и появилась снова с одной из нижних юбок в руках. Орел вырывался, уничтожая вышивку, на которую было потрачено несколько недель упорного труда, но матушке удалось‑ таки спеленать его, и она, держа птицу так, чтобы не пострадать от периодических выпадов острого клюва, повернулась к посоху, который стоял воткнутым в сугроб.

– Обратно я пойду пешком, – холодно заявила она.

Как оказалось, это была горная долина, заканчивающаяся крутым обрывом. Несколькими сотнями футов ниже виднелись острые черные скалы.

– Что ж, хорошо, – уступила матушка, – но ты полетишь медленно, понял? И не смей высоко подниматься.

На самом деле, поскольку теперь у нее было немного больше опыта – и возможно потому, что посох тоже летел осторожнее, – возвращение домой было почти степенным. Еще немного – и матушка убедила бы себя в том, что с течением времени могла бы научиться всего‑ навсего не любить полеты вместо того, чтобы питать к ним неизбывное отвращение. Ей всего лишь нужно было научиться не давать себе смотреть вниз.

* * *

Распластав крылья, орел сидел на тряпичном коврике у потухшего очага. Он попил воды, над которой матушка пробормотала несколько заклинаний (обычно она применяла их для того, чтобы произвести впечатление на клиентов, но кто знает, может, и есть в них какая‑ то сила? ), и проглотил пару кусков сырого мяса.

Чего он не сделал, так это не проявил ни одного признака разумности.

Матушка начала сомневаться, та ли это птица. Рискуя получить еще один удар клювом, она пристально вгляделась в злые оранжевые глаза и попыталась убедить себя в том, что в самой‑ самой их глубине, почти незаметно, сверкает странная искорка.

Матушка пошарила у орла в голове. Его сознание, как и следовало ожидать, было на месте, четкое и резкое, но там же присутствовало кое‑ что другое. Сознание, разумеется, не имеет цвета, но, тем не менее, пряди орлиного сознания выглядели пурпурными. Вокруг них вились и переплетались тонкие серебристые нити.

Эск слишком поздно поняла, что тело формируется сознанием, что Заимствование – это одно, а в мечте о том, чтобы на самом деле вселиться в чужое тело, изначально заложено наказание.

Матушка уселась в кресло и начала раскачиваться. Она зашла в тупик – и знала это. Распутать два сплетенных сознания не под силу ни ей, ни кому бы то ни было в Овцепикских горах…

Она ничего не слышала, но, может, текстура воздуха слегка изменилась. Она посмотрела на посох, которому было позволено вернуться в дом, и твердо заявила:

– Нет.

И тут же подумала: “А кому это я сказала? Себе? В нем есть сила, но мне она не по душе. Однако другой силы поблизости нет. А я все равно опоздала. Хотя, может, и успевать было некуда? ”

Она снова проникла в голову орла, чтобы успокоить его страхи и развеять панику. Он позволил ей взять его и неуклюже уселся у нее на запястье, так крепко сжав руку когтями, что из‑ под них выступила кровь.

Матушка схватила посох и поковыляла наверх, туда, где в спальне с низким потолком на узкой кровати лежала Эск.

Ведьма пересадила орла на спинку кровати и воззрилась на посох. Узор на нем снова начал меняться под ее взглядом, так и не раскрывая до конца свой подлинный облик.

Матушка не была новичком в использовании волшебных сил, но знала, что ее способ – это мягкое принуждение, незаметно изменяющее ход вещей. Разумеется, сама она выразилась бы иначе – она бы сказала, что, зная, где искать, ты всегда найдешь рычаг. Сила же, заключенная в посохе, была грубой, свирепой – сырая магия, извлеченная из тех сил, что управляют самой Вселенной.

За чудо придется платить. Матушка достаточно слышала о волшебниках, чтобы не сомневаться – цена будет высокой. Но, если беспокоишься о цене, зачем тогда вообще идешь в лавку?

Она прокашлялась и спросила себя, какого черта ей делать дальше. Возможно, если она…

Сила ударила ее словно кирпичом. Матушка почувствовала, как ее обхватили и подняли в воздух, и очень удивилась, когда, взглянув вниз, обнаружила, что ноги ее по‑ прежнему твердо стоят на полу. Она попыталась сделать шаг вперед, и вокруг затрещали магические разряды. Она оперлась о стену, чтобы не упасть, и старинная деревянная балка зашевелилась у нее под рукой, выпуская листья. По комнате кружил магический циклон, поднимая в воздух пыль и придавая ей тревожащие воображение формы. Кувшин и тазик, стоявшие на умывальном столике и украшенные чрезвычайно симпатичным узором из бутонов роз, разбились на кусочки. Обитающий под кроватью третий член традиционного фарфорового трио превратился во что‑ то ужасное и шмыгнул прочь.

Матушка открыла рот, чтобы выругаться, но тут же заткнулась, увидев, что ее первые слова распустились окаймленными радугой облачками.

Она посмотрела на Эск и на орла, который, похоже, ничего не замечал, и попыталась сосредоточиться. Проскользнув в голову птицы, она снова увидела пряди сознаний. Серебристые нити были так переплетены с пурпурными, что приняли их форму. Но теперь она увидела место, где нити кончались и откуда, совершив точно рассчитанный рывок, их можно было начать распутывать. Это было так очевидно, что матушка услышала свой собственный смех – его звук, заколыхавшись оранжевыми и белыми волнами, исчез в потолке.

Время шло. Даже с той силой, что пульсировала в голове матушки, это был мучительный, тяжкий труд вроде вдевания нитки в иголку при лунном свете. Но в конце концов на ладони старой ведьмы оказалась горсть серебра. В том неспешном, тяжеловесном мире, в котором она пребывала, матушка подняла моток нитей и медленно кинула в сторону Эск. Он превратился в облачко, закружился, как в водовороте, и исчез.

Внимание матушки привлек резкий щебечущий звук и мелькающие на границе видимости тени. Что ж, рано или поздно это случается с каждым. Они пришли, притянутые, как обычно, разрядами магии. Нужно просто научиться не обращать на них внимания.

* * *

Матушка проснулась, почувствовав, как в глаза ей врезается яркий солнечный свет. Она сидела, привалившись к двери, и ее тело ныло так, будто у него началась зубная боль.

Не глядя, она протянула руку, нащупала край умывального столика и, подтянувшись, приняла нормальное сидячее положение. Ее не особенно удивило то, что кувшин и тазик выглядят точно так же, как всегда. По правде говоря, чистое любопытство заставило ее позабыть о боли и бросить быстрый взгляд под кровать, чтобы убедиться, что да, все обстоит как обычно.

Орел по‑ прежнему сидел нахохлившись на столбике кровати. На самой кровати спала Эск, и матушка увидела, что это настоящий сон, а не неподвижность пустого тела.

Осталось надеяться, что Эск сумеет побороть неодолимое желание бросаться на кроликов.

Матушка снесла несопротивляющуюся птицу вниз и выпустила ее во дворе у задней двери. Орел тяжело взлетел на ближайшее дерево и устроился там отдыхать. Его предследовало ощущение, что ему стоит на кого‑ то обидеться, но он, хоть убей, не мог вспомнить, за что именно.

* * *

Эск открыла глаза и очень долго смотрела на потолок. За эти месяцы она познакомилась с каждым выступом, с каждой трещинкой, образующими на штукатурке фантастический, перевернутый вверх ногами пейзаж, в котором она поселила одной ей известную и живущую по сложным законам цивилизацию.

В ее голове кипели мысли. Она выпростала из‑ под покрывала руку и посмотрела на нее, гадая, куда подевались перья. Все это было очень странно.

Она сбросила одеяло, спустила ноги с кровати, расправила в потоке воздуха крылья и скользнула в мир…

Стук тела, упавшего на пол спальни, заставил матушку поспешно взбежать по ступенькам. Она заключила пораженную ужасом девочку в объятия, крепко прижала к себе и начала раскачиваться взад и вперед, издавая бессмысленные утешающие звуки. Эск подняла искаженное страхом лицо.

– Я чувствовала, как исчезаю!

– Да, да. Теперь лучше, – пробормотала матушка.

– Ты не понимаешь. Я даже не могла вспомнить свое имя! – вскрикнула Эск.

– Но сейчас‑ то ты его помнишь. Эск помедлила, проверяя.

– Да, – кивнула она. – Конечно. Сейчас помню.

– Так что ничего плохого не случилось.

– Но…

Матушка вздохнула.

– Ты кое‑ чему научилась, – сказала она и решила для верности придать голосу некую строгость. – Говорят, малое знание может причинить немало бед, но оно и вполовину не так опасно, как дремучее невежество.

– Но что случилось?

– Тебе показалось, что Заимствования недостаточно. Ты решила похитить чужое тело. Однако ты должна знать, что тело похоже.., похоже на формочку для желе. Оно заставляет то, что в нем содержится, принимать определенную форму, понятно? Ты не можешь оставаться в теле орла и сохранять сознание девочки. Во всяком случае, ты не можешь оставаться там долго.

– Я стала орлом?

– Да.

– И перестала быть собой?

Матушка задумалась. Ей всегда приходилось делать паузу, когда разговор с Эск выходил за пределы возможностей словарного запаса обыкновенного человека.

– Нет, не перестала, – ответила она наконец. – Не в том смысле, какой ты имеешь в виду. Ты просто стала орлом, которому иногда снятся странные сны. Тебе снится, как ты летаешь, а ему – как он ходит и разговаривает.

– Уф‑ ф.

– Но теперь все закончилось, – продолжала матушка, одаривая девочку скупой улыбкой. – К тебе снова вернулось твое истинное я, а орел получил обратно свое сознание. Он сидит на большой березе рядом с туалетом, и мне хотелось бы, чтобы ты вынесла ему что‑ нибудь поесть.

Эск заглянула куда‑ то за матушкину голову и самым обычным голосом сообщила:

– Там были какие‑ то необычные существа.

На лице старой ведьмы проступило явное изумление. Эск смешалась, испугавшись, что ляпнула что‑ то не то.

– Какие существа? – резко спросила матушка.

– Такие большие, самые разные. Они сидели вокруг.

– Там было темно? Ну эти Твари – они скрывались в темноте?

– По‑ моему, я видела там звезды. Матушка?

Матушка Ветровоск неотрывно смотрела на стену.

– Матушка? – повторила Эск.

– М‑ м? Да? О‑ о, – матушка встряхнулась. – Да. Понятно. А теперь я хотела бы, чтобы ты спустилась, взяла кусок ветчины из кладовой и вынесла орлу. Ясно? И неплохо было бы поблагодарить его. Кто знает…

Когда Эск вернулась, старая ведьма намазывала хлеб маслом. Эск подтянула к столу табурет, но матушка махнула на нее ножом.

– Не спеши. Встань. Повернись ко мне.

Озадаченная, Эск повиновалась. Матушка воткнула нож в разделочную доску и покачала головой.

– Чтоб им пусто было, – пожаловалась она окружающему миру. – Понятия не имею, как это делается. Насколько я знаю волшебников, у них на такой случай должна иметься определенная церемония, вечно они все усложняют…

– Что ты хочешь этим сказать? Матушка, не обращая на нее внимания, заковыляла в темный угол рядом с кухонным шкафом.

– Может быть, тебе следует опустить одну ногу в ведро с холодной овсянкой и надеть одну перчатку, – продолжала она. – Я не хотела этого делать, но Они меня вынуждают.

– О чем ты говоришь, матушка?

Старая ведьма выхватила из теней посох и неопределенно махнула им в сторону Эск.

– Вот. Он твой. Возьми его. Надеюсь, я сделала все как надо.

На самом деле вручение посоха начинающему волшебнику – обычно очень внушительная церемония, в особенности если посох был унаследован от старшего мага. Согласно древним законам, ученик проходит долгое и устрашающее испытание с участием масок, капюшонов, мечей и страшных клятв, в которых говорится о вырезании языка, вырывании внутренностей дикими птицами, развеивании праха по семи ветрам и тому подобном. После нескольких часов такого времяпрепровождения ученик допускается в братство Мудрых и Просвещенных.

Также на этой церемонии толкается длинная речь. По чистой случайности матушка изложила ее суть в двух словах.

Эск взяла посох и стала разглядывать его.

– Симпатичный… – неуверенно протянула она. – Красивая резьба. А для чего он?

– Присядь. И хоть раз в жизни выслушай меня не перебивая. В тот день, когда ты родилась…

* * *

–.. Вот так, в общих чертах, все и случилось.

Эск пристально посмотрела на посох и перевела взгляд на матушку.

– Я должна стать волшебником?

– Да. Нет. Не знаю.

– На самом деле это не ответ, матушка, – упрекнула Эск. – Должна или нет?

– Женщины не могут быть волшебниками, – отрезала матушка. – Это противно природе. С таким же успехом женщину можно сделать кузнецом.

– Вообще‑ то я наблюдала за работой отца и не понимаю, почему…

– Послушай, – торопливо перебила ее матушка, – женщина не может стать кузнецом по тем же причинам, по каким мужчина не может стать ведьмой. А все потому, что…

– Я слышала о мужчинах‑ ведьмах, – коротко вставила Эск.

– О чернокнижниках?!

– Ну да, о них.

– Мужчин‑ ведьм не бывает, бывают только глупые мужчины, – с жаром воскликнула матушка. – Мужчина‑ ведьма на самом деле волшебник. Все дело, – она постучала себя по лбу, – в головологии. В том, как работает твой ум. Мужской ум устроен не так, как наш. Их магия – это сплошные числа, углы, края и поведение звезд, как будто это действительно имеет значение. Это все сила. Проклятая… – матушка помолчала и вытащила на свет слово, которым любила описывать все то, что так презирала в волшебниках, – гимметрия.

– Ну, тогда все в порядке, – с облегчением отметила Эск. – Я останусь здесь и буду учиться ведовству.

– Ага, – мрачно отозвалась матушка, – тебе хорошо говорить. Вряд ли это будет так легко.

– Но ты же сама сказала, что мужчины должны быть волшебниками, а женщины – ведьмами и наоборот не бывает.

– Верно.

– Значит, – торжествующе заключила Эск, – все проблемы решены? Я просто не могу не стать ведьмой.

Матушка ткнула пальцем в посох. Эск пожала плечами.

– Всего‑ навсего старая палка. Матушка покачала головой. Эск моргнула.

– Нет?

– Нет.

– И я не могу стать ведьмой.

– Понятия не имею, кем ты можешь стать. Бери посох, – Что?

– Бери посох. Видишь, в очаге уложены поленья. Зажги их.

– Огниво в… – начала было Эск.

– Как‑ то раз ты сказала, что огонь можно разжечь и по‑ другому. Покажи мне.

Матушка поднялась на ноги. В полумраке кухни Эск показалось, что старая ведьма внезапно выросла и помещение вдруг наполнилось меняющимися разлохмаченными тенями, пронизанными угрозой. Глаза матушки свирепо впились в Эск.

– Давай, – скомандовала она, и в голосе ее звякнули льдинки.

– Но… – отчаянно пискнула Эск, прижимая тяжелый посох.

Она поспешно шагнула назад и опрокинула табурет.

– Показывай!!!

Эск с воплем кинулась к очагу. Кончики ее пальцев полыхнули пламенем, которое, змеясь, пронеслось через кухню. Дрова вспыхнули с такой силой, что вся мебель разлетелась в разные стороны, а в очаге образовался брызжущий искрами шар горячего зеленого света.

Он шипя крутился на камнях – которые начали трескаться, а потом и вовсе расплавились, – и по его поверхности пробегали быстро меняющиеся разводы. В течение нескольких секунд железный экран храбро сопротивлялся, но все‑ таки не выдержал и растаял как воск. Последний раз он появился в виде алого пятна на поверхности огненного шара, после чего исчез совсем. Мгновение спустя черный чайник постигла та же судьба.

В тот самый момент, когда дымоход должен был, по идее, отправиться туда же, древняя каменная плита, лежащая в основании очага, не выдержала, и огненный шар, брызнув напоследок искрами, скрылся из виду.

Его прохождение сквозь землю отмечалось нерегулярным потрескиванием и отдельными клубами пара. Если не считать этого, вокруг царила тишина, та громкая, свистящая в ушах тишина, которая наступает следом за оглушительным шумом. После неестественного неонового света в кухне было темно, как в преисподней.

Наконец матушка вылезла из‑ под стола и несмело поползла к дыре, окруженной валиком застывшей лавы. Оттуда грибом поднялось очередное облако раскаленного пара, и матушка поспешно шарахнулась в сторону.

– Говорят, под Овцепикскими горами расположены рудники гномов, – ни к селу ни к городу сказала она. – О боги, вот маленькие паршивцы удивятся.

Она осторожно тронула туфлей остывающую лужицу железа, расплывшуюся там, где раньше находился чайник, и добавила:

– Экран жалко. На нем были совы. – Ее дрожащая рука пригладила подпаленные волосы. – Думаю, сейчас мне не помешает добрая кружка, э‑ э, добрая кружка холодной воды.

Эск сидела, изумленно рассматривая свою руку.

– Это была настоящая магия, – отозвалась она наконец. – И ее сотворила я.

– Один из видов настоящей магии, – поправила ее матушка. – Не забывай об этом. К тому же тебе следует научиться управлять сидящей внутри тебя магией.

– Ты можешь меня этому научить?

– Я? Нет!

– Как же мне учиться, если никто не будет меня учить?

– Ты должна отправиться туда, где это умеют делать. В школу волшебников.

– Но ты сказала…

Матушка на мгновение оторвалась от процесса переливания воды из ведра в кувшин.

– Да, да, – резко бросила она. – Но можешь забыть о том, что я говорила, можешь забыть о здравом смысле и всем таком прочем. Иногда приходится идти туда, куда ведут обстоятельства. Полагаю, ты так или иначе отправишься в эту школу волшебников.

Эск обдумала это заявление.

– Ты хочешь сказать, это моя судьба? – спросила она.

Матушка пожала плечами.

– Что‑ то в этом роде. Может быть. Кто знает?

Той ночью, когда Эск уж давным‑ давно лежала в постели, матушка надела шляпу, зажгла новую свечку, убрала все со стола и вытащила из тайника в кухонном шкафу небольшую Деревянную шкатулку, в которой лежали бутылочка чернил, древнее гусиное перо и несколько листков бумаги.

Каждый раз, когда приходилось сталкиваться с миром букв, матушка чувствовала себя не в своей тарелке. Ее глаза выпучились, язык высунулся наружу, на лбу бусинками выступил пот, но перо, поскрипывая, все‑ таки двигалось по странице, хоть и сопровождалось отдельными негромкими “зараза” и “чтоб тебя”.

Письмо звучало следующим образом, правда, данному варианту не хватает свечного воска, клякс, замарываний и жирных пятен оригинала:

* * *

“Главному Валшебнеку, Низримый Уневерсетет, здрасте, надеюсь все здаровы, я насылаю вам некаю Искорину Смитт, у ние есть задатки валшебнека, но чиво с ней дальши делать я ни знаю ана трудалюбивая девачка и чистаплотная и исче мастиритса выпалнять разнабразные работы па дому, Я нашлю с ней Дениг, жилаю вам жить долга и закончеть ваши дни в мири, астаюс ваша Исмиральда Ветравоск (дивица) Ветьма”.

* * *

Матушка поднесла письмо к свече и пробежала его критическим взглядом. Хорошее письмо получилось. Она взяла слово “разнабразный” из “Ещегодника”, который читала каждый вечер. Этот “Ещегодник” всегда предсказывал “разнабразные бетствия” и “разнабразные несчастья”. Матушка не вполне представляла себе, что это значит, но слово ей нравилось.

Матушка Ветровоск запечатала письмо свечным воском и положила на стол. “Оставлю в деревне для почтальона. Все равно завтра утром идти за новым чайником”, – решила она.

* * *

На следующее утро матушка постаралась одеться как следует – выбрала черное платье, украшенное изображениями лягушек и летучих мышей, широкий бархатный плащ (по крайней мере, материал его после тридцати лет упорной носки стал весьма смахивать на бархат) и надела полагающуюся по должности шляпу, пригвоздив ее к волосам шпильками.