Глава девятая 1 страница

Фрегат встретил их на восемьдесят девятом меридиане восточной долготы. Вереница огней была замечена в конце полуночной вахты, и когда поднялось солнце, большая часть «сюрпризовцев» уже толпилась на палубе, глазея на перегородившую горизонт стену парусов: тридцать девять кораблей и бриг, разделенные на два отряда. За ночь они несколько разбрелись, и теперь, подчиняясь сигналам коммодора, стягивались вновь, лениво подставляя паруса слабому северо‑ восточному ветру. Подветренный дивизион – если это нелепое сборище уместно называть дивизионом – состоял из местных судов, направляющихся в Калькутту, Мадрас или Бомбей, а также из нескольких иностранных парусников, присоединившихся к конвою ради защиты от пиратов и точной навигации; его строй растянулся по морю на добрых три мили. Зато наветренный, включавший в свой состав шестнадцать кораблей – все без исключения крупные «индийцы», предназначенные для прямых рейсов между Кантоном и Лондоном – мог похвастаться порядком, не посрамившим бы чести даже Королевского военного флота.

– А вы совершенно уверены, что это не военные корабли? – спросил мистер Уайт. – Благодаря этим рядам орудий они выглядят удивительно на них похоже. Просто удивительно, по крайней мере, на взгляд сухопутного человека.

– Что верно, то верно, – отозвался Стивен. – Они и стараются выглядеть таковыми. Но я убежден: стоит подойти поближе, и мы заметим стоящие между орудиями бочки для воды, а на палубе – кипы тюков, чего на боевом корабле никогда не потерпят. Вдобавок флаги и вымпелы, реющие на соответствующих местах, отличаются от военных: я не берусь в точности сказать в чем разница, но для глаза моряка совершенно очевидно, что это не королевские инсигнии. И еще: капитан отдал приказ идти на сближение с ними, чего никогда не сделал бы, имей мы перед собой вражеский флот столь внушительный по численности.

– А он сказал: «Держи в бейдевинд», и прибавил богохульство, – заявил капеллан, неодобрительно покачивая головой.

– Они всегда так, – кивнул Стивен, – на море иначе не могут.

Устроившись на грот‑ салинге, Пуллингс вызвал к себе наверх Уильяма Черча, малютку мичмана, совершавшего свой первый поход, за время которого, как казалось, он нисколько не вырос, скорее даже съежился.

– Значит так, паренек, – начал лейтенант, – ты повсюду слышал толки о богатствах Востока, но нигде не мог увидеть их: ни в Бомбее, ни в других местах – только тучи мух, грязь, да безбрежное море. А вот теперь возьми трубу и погляди на корабль, идущий под вымпелом. Это «Лашингтон», я сделал на нем два рейса. Следом за ним идет «Уорли» – отличный ходок – им, считай, и управлять не нужно, и быстр для «индийца». Строгие обводы – его можно принять за фрегат, пока не окажешься на палубе. Как видишь, они несут фор‑ стаксели, как и мы: «индийцы» – единственные среди торговых судов, кто имеет фор‑ стаксели. Кое‑ кто почитает это за наглость с их стороны. А вон еще один – с незарифленным марселем, который они пытаются обуздать – Господи Исусе, это же прям хорнчерчская ярмарка! Они забыли потравить шкот у стакселя – видишь, как помощник в горячке мечется в горячке по переходному мостику? Его даже отсюда слышно. С этими ласкарами всегда так: иногда они вполне сносные матросы, но забыть могут хоть алфавит, и даже если что‑ то делают, то никогда не делают это быстро. Судно за кормой у них – то, с заплатанным кливером – это «Хоуп», а может «Оушн» – они похожи, как две капли воды. Впрочем, все корабли, которые ты видишь в наветренной линии, мы называем тысячадвухсоттонными, хотя, если быть точным, некоторые имеют водоизмещение в тысячу триста и даже в тысячу пятьсот темзенских тонн. Вот, скажем, «Вексфорд», вон он, со сверкающей на солнце бронзовой восьмифунтовкой на форкастле – но мы все равно называем его тысячадвухсоттонным кораблем.

– Сэр, а не проще ли было называть его полуторатысячетонным?

– Может и проще, но так не принято. Не стоит ломать устоявшееся, не стоит, дружок. Если бы капитан услышал, как ты тут разводишь философию на этот жуткий якобинский, демократический лад, он спустил бы тебя в море на трехдюймовой доске, приколотив к ней гвоздями твои уши. На Средиземном он уже проучил таким способом трех глупых мичманов. Нет‑ нет, не стоит тревожить устои: вот французы потревожили, и посмотри, к чему это привело. Но я позвал тебя сюда затем, чтобы показать богатства Востока. Посмотри на них: переведи взгляд от коммодора вперед, к передовому кораблю, это, если не ошибаюсь, «Ганг»; потом к замыкающему строй тихоходу, на котором ставят брамсели и которого здорово сносит под ветер. Смотри внимательно, поскольку не скоро еще увидишь такое зрелище: ты видишь чистых шесть миллионов фунтов, не считая личных товаров, принадлежащих офицерам. Шесть миллионов фунтов: Бог мой, какой приз!

Офицеры, которым выпало на долю перевозить на свой неспешный ост‑ индский лад через океан такие огромные сокровища получали за свой труд немалое вознаграждение: это в лучшую сторону сказывалось на их характере, ибо позволяло проявлять королевскую щедрость – во всех морях не найти было более гостеприимных людей. Едва коммодор – капитан Маффит – заметил в проблесках рассвета высокие мачты фрегата, он послал за своими шеф‑ поварами: китайским и индийским. Над «Лашингтоном» взвились два сигнала. Первый для «Сюрприза»: «Просим капитана и кают‑ компанию отобедать у нас». Второй для конвоя: «Всех молодых красивых женщин на флагман для обеда с офицерами фрегата. Повторяю: молодых. Повторяю: красивых».

«Сюрприз» шел в кабельтове от «Лашингтона». По всему конвою сновали шлюпки, перевозя одетых в шелка молодых женщин и офицеров в расшитых золотом синих мундирах. Роскошный салон «индийца» был полон людьми и веселым гомоном – новости Европы, Индии и Дальнего Востока, новости про войну, про общих знакомых, слухи; разговор пустой, но оживленный; бесчисленные тосты за Королевский флот, за достопочтенную Ост‑ Индскую компанию, за процветание торговли. Офицеры фрегата загружались роскошными яствами и винами. Соседка мистера Черча, прелестное полноватое создание с золотистыми волосами, потчевала мичмана с должным его мундиру уважением, предлагая отведать еще немного лакированной утки, или кусочек свинины, или дольку ананаса, или сдобную кантонскую булочку, и убедившись, что никто не смотрит, трижды подставляла ему свою тарелку с пудингом. Но даже такой поток благодеяний не находил отклика: Черч не мог оторваться от торта в форме пагоды Кван‑ Джин – оставалось еще восемь ярусов, а девиз его любимого капитана гласил: «Не теряй ни минуты! » Не вступая в разговор, юноша молча поглощал пищу. Девушка в замешательстве посмотрела на хирурга фрегата, сидевшего напротив нее, но и там не нашла поддержки. Когда леди удалялись – за ними тут же последовал Баббингтон, пробормотав что‑ то про забытый в шлюпке платок, – она задержалась рядом со старшим офицером «Лашингтона» и сказала ему:

– Прошу вас, приглядите за этим ребенком в мундире, как бы с ним не было плохо.

Она провожала его глазами до фрегата, но взгляд ее не мог видеть, а сердце прочувствовать его торопливого перемещения от палубы до мичманского кубрика: там те, кто вынужден был оставаться на борту, угощались присланным с «индийца» роскошным угощением. В свою очередь Джек, вернувшись на «Сюрприз», отказался от еды, не будучи в силах проглотить ничего существенного. Скинув мундир, платок, жилет и бриджи, он распорядился принести нанковые штаны и кофе.

– Не желаешь ли чашечку, Стивен, – предложил Джек. – Бог мой, как здорово ощущать, что есть где развернуться!

За исключением мистера Уайта, слишком бедного, чтобы оплатить проезд, свита посла перебралась на «индийца», и большая каюта снова оказалась в распоряжении капитана.

– И какое удовольствие избавиться от этого проклятого маленького мерзавца Эткинса.

– Да, он здорово досаждал, но вряд ли его стоит называть мерзавцем, – отозвался Стивен. – Он просто слаб, и глуп.

– Сказав слаб, ты сказал этим все. Ты слишком склонен искать оправдания для подонков, Стивен: ты спас этого мерзкого типа, Скрайвена, от виселицы, пригрел его на груди, доверял ему. А кто заплатил по счетам? Дж. Обри, вот кто. Выпей‑ ка кофе: после такого обеда душа просит кофейку… Обед был первый сорт, ей‑ богу. А лучше той утки мне ничего не доводилось пробовать.

– Больно было видеть, как ты поглощаешь порцию за порцией: от утки причиняется меланхолия. Да и жирный соус, которым она была полита – вовсе не та вещь, которую можно рекомендовать при твоей фигуре. Такие блюда чреваты апоплексией. Я подавал тебе знаки, но куда там.

– Так вот почему ты выглядел таким несчастным?

– Еще меня раздражали мои соседки.

– Эти нимфы в зеленом? Симпатичные девицы.

– Сразу видно, что ты давно уже в море, раз способен называть этих короткошеих, толстопалых, вульгарных тупиц с волосами цвета соломы и грубыми чертами лица таким нежным именем. Нимфы, как же. Если они нимфы, то обитают, видно, в каком‑ то вонючем грязном пруду: у ведьмы слева от меня было зловонное дыхание, и меня утешало только то, что ее сестра оказалась еще ужаснее. Да и верхнее платье их было небезупречным, а нижнее, не сомневаюсь, еще хуже.

«Эй, сестренка, – кричит одна, обдавая меня ароматом гнилых зубов, – Эй, сестренка», – вопит вторая. Никогда не приходилось видеть сестер, носящих одинаковые платья, кричаще распутные, и одинаковые, похожие на космы Горгоны локоны, спускающиеся на низкие, преступного вида лбы. Это же настоящая суперфетация вульгарности: врожденной и заботливо взрощенной. Меня страшит мысль, что этот выводок заполонит Восток. Будь любезен, налей мне еще кофе. Совершенные скоты.

Он мог бы добавить, что эти юные леди начали разговор с обсуждения мисс Вильерс из Бомбея, только что прибывшей в Калькутту: доктору не доводилось слышать о ней в Бомбее? – это не более чем авантюристка, такая ужасная. Они видели ее у губернатора, она была одета очень вызывающе, и вовсе не красиво. О ней ходят разные слухи, они вынуждены принимать ее и делать вид, что ничего не знают, поскольку ее мужчина… друг… «скажи «покровитель» сестренка», – очень влиятелен, живет на широкую ногу, как принц, – говорят, она погубила ему жизнь. Какой был видный мужчина: высокий, обходительный, можно было принять за одного из наших. А как смотрел на Эджи! И обе прыскают в мятые носовые платки, подбадривающее хлопая друг друга пониже спины.

Он колебался, стоит ли ему говорить об этом.

– Эти женщины неподобающим образом отзывались о Диане Вильерс, что рассердило меня. В Бомбее я сделал ей предложение руки и сердца, и в Калькутте буду ждать ответа. Мне следовало рассказать тебе об этом раньше: искренность в отношениях требовала сделать это раньше. Прости меня за недостаток искренности…

– Ах вот как! – прервал его Джек. – И поэтому тебе они и не понравились, насколько я понимаю. Мне жаль. А вот мы с соседом – Маффитом, я хочу сказать, – прекрасно сдружились. А вот сидевшая по другую руку соседка оказалась дурнушкой: никакой груди. Я думал, что плоскогрудые вывелись уже давным‑ давно. А вот от него я в восторге: первоклассный моряк, совсем не похож на обычных капитанов Компании. Не то, чтобы я считал их плохими моряками, но они, так сказать, pianissimo, если ты понимаешь, о чем я.

– Мне известно, что значит pianissimo.

– Он совершенно разделяет мою идею насчет установки бом‑ брам‑ стеньги над стеньгой, упирая шпор в ее клотик: у него именно такой рангоут – ты, безусловно, это заметил, – и это позволяет ему выиграть лишний узел при умеренном ветре. Я намерен испробовать это. Маффит отличный парень: он обещал передать нашу почту на лоцманский катер как только они окажутся вблизи берега.

– Полагаю, ты выразил Софи пожелание приехать на Мадейру? – пробормотал Стивен.

– А еще он здорово разбирается в артиллерии, что редкость даже для военного флота. Он прилагает все старания, чтобы подготовить своих людей, но у него, бедняги, слишком мало стволов.

– Но то что я вижу, производит впечатление целого леса орудий. Даже больше чем у нас, если я не ошибаюсь.

– Дело в том, дружище Стивен, что это не пушки. Это каннонады.

– А что такое каннонады?

– Ну, это каннонады – половинки от восемнадцатифунтовиков. Как бы объяснить: ты имеешь представление о карронадах?

– Конечно. Это такие короткие штуковины на станках, весьма несоразмерные в пропорциях, стреляющие жутко большим шаром. Я заметил несколько таких у нас на корабле.

– Ну ты и лис, как я посмотрю: ничто от тебя не укроется. Ну ясное дело, ты знаешь, что такое пушка, большое орудие? Отлично. Теперь мысленно скрести эти два вида, и выйдет уродливый ублюдок весом в две тысячи восемьсот фунтов, который подпрыгивает в воздух, разрывая брюки всякий раз, когда ты пытаешься заставить его выстрелить, и не попадает в цель не то что с пятиста, но даже с пятидесяти ярдов, Это и есть каннонада. Но даже если бы Компания заботилась бы о своих интересах и снабдила бы их настоящими пушками, то кто стал бы стрелять из них? Маффиту нужно триста пятьдесят человек, а что у него? Полторы сотни, из них большая часть повара и стюарды, притом повара и стюарды из ласкаров. Святый Боже, что за легкомысленный способ перевозить шесть миллионов через весь земной шар! Но у него правильный взгляд на использование бом‑ брам‑ стеньги; и я намерен это испробовать, хотя бы пока на фок‑ мачте.

Два дня спустя «Сюрприз», один в туманном неспокойном море, опробовал это новшество. Плотник и его команда работали все утро, и вот, после наскоро законченного обеда, длинную стеньгу подняли наверх сквозь переплетенье тросов. В условиях волнения задача была непростой, и Джек распорядился не только лечь в дрейф, но и отложить выдачу полуденного грога: ему не к чему был излишний энтузиазм на талях, и он знал, что отсрочка подстегнет рвение – никто не станет тратить время на перекуры: что без толку пытаться перевести дух в такой жуткой духоте, да и перед товарищами совестно. Стеньга ползла выше и выше, и Джек, наблюдая за процессом через полуприкрытые из‑ за рассеянного солнечного света глаза, соразмерял последовательность рывков с раскачиванием корабля. Последние полфута, и вся команда затаила дыхание, не сводя взора со шпора стеньги. Еще немного выше, новенький трос заскрипел в талях, натужно затрепетав, потом, с толчком и стуком, шпор коснулся топа стеньги.

– Полегче, полегче там! – закричал Джек. Еще чуть‑ чуть. Находившийся у топа боцман махнул рукой. – Майна!

Трос ослаб, шпор вошел в эзельгофт. Все кончилось.

По «Сюрпризу» прокатился всеобщий вздох. Словно занавес по окончании душераздирающей драмы опустились грот‑ марсель и фок: они наполнились ветром, и боцман просвистел отбой. Фрегат откликнулся сразу же, ощущая его движение Джек смотрел вверх, на новую бом‑ брам‑ стеньгу, шедшую сначала параллельно брам‑ стеньге, и возвышающееся потом над ней: конструкция обещала быть гибкой и прочной. Джека охватила радость – не столько из‑ за стеньги, сколько из‑ за скорости корабля – своего милого корабля, который был таковым не только потому что он им командовал. Это было совершенное, полное счастье.

– Эй, на палубе! – раздался далекий, какой‑ то неуверенный и смущенный голос впередсмотрящего. – Слева по носу парус. Возможно два.

Неуверенный, потому что в третий раз докладывать о появлении Китайского флота было бы глупостью, смущенный, потому что нужно было давно сделать это, а не пялиться на захватывающий спектакль со стеньгой. Оклик вызвал небольшой интерес: вот‑ вот закончится возня со стеньгой и реями и наступит время выдачи грога. Не дожидаясь приказов, матросы с охотой занимались с парой вант, другие нетерпеливо ждали на салинге, когда протянут брасы. Но Джек и первый лейтенант внимательно наблюдали за еле различимыми в дымке кораблями – они казались неестественно большими для дистанции в четыре мили, и становились все больше по мере того, как фрегат приближался к ним: «Сюрприз» делал добрых пять узлов при устойчивом северо‑ восточном ветре.

– Что это за старомодная посудина, несущая крюйс‑ стаксель под грот‑ марселем? – воскликнул Стауртон. – Кажется, следом за ней еще два судна. Вот уж не подумал, что они‑ таки могли догнать нас.

– Стауртон… Стауртон! – закричал Джек. – Это Линуа! К повороту! Лево на борт, быстро! Убрать грот. Спустить вымпел. Стаксель, грот‑ брамсель. Морских пехотинцев сюда: на грота‑ брасы. Навались, навались! Мистер Этередж, взбодрите своих людей!

Баббингтон примчался на ют с докладом о готовности фор‑ бом‑ брам‑ рея; резкий поворот фрегата, совпавший с крутой волной, привел к тому, что лейтенант потерял равновесие и растянулся прямо у ног капитана.

– Ну и ну! – воскликнул Джек. – Пожалуй, в своем проявлении почтения вы заходите слишком далеко, мистер Баббингтон.

– Рей установлен, сэр, – отрапортовал Баббингтон.

Заметив хищное выражение лица Джека, дикий блеск в его глазах, он, полагаясь на долгое знакомство, осмелился спросить:

– Что случилось, сэр?

– Случился Линуа, – ответил Джек с усмешкой. – Мистер Стауртон, немедленно заведите на стеньгу штаги. И не перетяните ванты, не то сломается. Поднять все лисели и стаксели. Ставьте все паруса, которые он способен нести. После чего, полагаю, можете готовить корабль к бою.

Захлопнув трубу, капитан словно мальчишка взбежал на мачту. «Сюрприз» развернулся почти на пятачке, и теперь лег на новый курс, идя на норд и круто к ветру. Он резко накренился на бакборт под действием массы парусов, под форштевнем взметнулся высокий бурун. Французы слегка расплывались в дымке, но Джек видел, что ближайший к ним подает сигналы. Оба шли курсом, нацеленным на перехват «Сюрприза» – они заметили его раньше – и теперь последовательно поворачивали за ним. Впрочем, им не удалось бы зайти ему в кильватер без смены галса: слишком далеко они находились. За этой парой виднелся более крупный корабль, еще один просматривался зюйд‑ весте, почти неразличимый на горизонте: вероятно, бриг. Эти три продолжали идти прежним курсом, и было очевидно, что они идут веером, просматривая пространство миль в двадцать, и движутся с очевидным намерением перекрыть путь, которым завтра пройдет тихоходный Китайский флот. С самого утра то тут то там слышались удары грома, но теперь к далеким раскатам примешался звук орудийного выстрела. Без сомнения, это адмирал призывал к себе подветренные корабли.

– Мистер Стауртон, – скомандовал Джек. – Голландский флаг и три первых сигнальных флага, которые попадут под руку, а также выстрел на ветер. Нет, два выстрела.

Французские фрегаты торопились: ставили брам‑ стаксели, кливеры и бом‑ кливеры. Под форштевнями у них поднимались высокие буруны. Первый навскидку делал узлов восемь, второй – все девять, но дистанция увеличивалась, и с этим ничего нельзя было поделать. Первой задачей Джека было выяснить, с кем он имеет дело. Палуба у него под ногами напоминала растревоженный муравейник; до слуха его доносился стук киянок плотников, разбиравших переборки между каютами. Понадобилось несколько минут прежде чем эта неразбериха сменилась строгим порядком: палуба очищена, орудия переведены из походного положения в боевое, рядом с каждым застыл расчет, всякий номер на своем месте, часовые у люков, над погребами растянуты смоченные водой касторовые экраны, по палубам рассыпан влажный песок. Сотни раз его парни выполняли эти операции, но еще не разу не делали этого всерьез. Как поведут они себя в бою? Так как надо, никаких сомнений: так ведет себя большинство людей, если их есть кому вести, а на «Сюрпризе» таких достаточно. Возможно, с первыми выстрелами слегка напортачат, но затем все будет зависеть от того, сколько пороха у них осталось. Согласно вчерашнему рапорту – по двадцать выстрелов на орудие и достаточное количество пыжей: Хэйлс очень дотошный канонир. В этот момент он хлопочет в своей крюйт‑ камере словно пчелка.

Бегство не могло продолжаться вечно. Джек намеревался дать французам еще две минуты, после чего наступит его черед действовать. Второй фрегат вырвался вперед. Скорее всего, это был тридцатишестипушечный «Семийянт» с двенадцатифунтовыми орудиями на главной палубе. «Сюрпризу» такой был по зубам. Обри переместился ближе к ноку рея, чтобы лучше видеть, так как враг находился за кормой, и сосчитать пушечные порты было непросто. Да, это «Семийянт», а тяжелый фрегат позади него – это «Бель‑ Пуль», сорокапушечный, с восемнадцатифунтовыми орудиями – крепкий орешек, если им хорошо управляют. Он невозмутимо наблюдал за фрегатами. Да, управляют ими хорошо. Оба корабля были несколько валкими, видимо, из‑ за истраченных запасов, оба не слишком хороши на ходу – еще бы, они наверняка обросли солидной «бородой» за время плавания в теплой, как парное молоко, воде, да и шторма их изрядно потрепали. И все‑ таки красавцы, и экипажи их, без сомнения, хорошо знают свое дело: фор‑ стаксель на «Семийянте» выбрали буквально в мгновение ока. С точки зрения Джека «Бель‑ Пуль» вел бы себя лучше, если убавить парусов – создавалось ощущение, что фор‑ брамсель работает не на пользу, но надо думать, капитан лучше знал свое судно.

Появился запыхавшийся Брейтуэйт.

– Наилучшие пожелания от мистера Стауртона, сэр. Корабль к бою готов. Прикажете бить «все по местам», сэр?

– Нет, мистер Брейтуэйт, – поразмыслив, ответил Джек. Еще некоторое время сражения не ожидается, и не стоит томить людей, держа их на постах. – Нет. Но прошу, передайте ему мое пожелание немного убавить парусов. Выберите немного булини, а шкоты потравите примерно на полсажени, но не очень наглядно – вы меня понимаете? Старый фор‑ стаксель номер три привяжите к тросу и вытравите через кормовой порт.

– Есть, сэр, – отозвался Брейтуэйт и исчез. Через несколько минут скорость фрегата начала падать, а по мере того, как плавучий якорь наполнялся водой, раскрываясь, она падала все быстрее.

Стивен и капеллан стояли у гакаборта, наблюдая за происходящим с задней оконечности бакборта.

– Боюсь, они приближаются, – заметил мистер Уайт. – Я уже могу различать людей на передней части ближнего корабля, да и дальнего тоже. Глядите, они стреляют из пушки! Поднимают флаг! Дайте трубу, прошу вас. Ну и ну, это же английский флаг! Поздравляю вас, Мэтьюрин, поздравляю с избавлением! Должен признаться, я‑ то уже думал, что мы оказались в очень опасном, крайне неприятном положении. Ха‑ ха‑ ха! Это же наши друзья!

– Haud crede colori [49], – заявил Стивен. – Взгляните‑ ка наверх, дорогой сэр.

Мистер Уайт поднял глаза на бизань‑ гафель, где гордо развевался триколор. – Это же французский флаг! – поразился он.

– Нет. Голландский.

– Мы плывем не под фальшивым флагом! Как такое может быть?

– Может, – сказал Стивен. – Они стараются обмануть нас, мы стараемся обмануть их. Обманом за обман. Насколько я понимаю, это в порядке вещей, все равно что приказать слуге… – Ядро, посланное из погонного орудия «Семийянта» вспенило воду недалеко от кормы фрегата, и пастор отпрянул, – говорить что вас не дома, тогда как вы в этот момент лакомитесь кексами у камина и не желаете, чтоб вас беспокоили.

– Я частенько так делал, – признался мистер Уайт, по лицу у которого пошли какие‑ то странные пятна. – Господь да простит меня. И вот я оказываюсь здесь, в самом пекле битвы. Никогда бы не подумал, что такое могло случиться – я ведь человек мирный. Впрочем, мне не к лицу подавать дурной пример.

Ядро, ударившись в гребень волны, срикошетило на квартердек, в направлении аккуратно сложенных коек. Оно упало на палубу с безобидным стуком, два мичмана ринулись к нему, завязалась потасовка; наконец сильнейший завладел добычей и бережно завернул ее в свой жилет.

– Святые небеса! – возопил мистер Уайт. – Палить огромными железными шарами в людей, которых даже в глаза не видел! Варварство возвращается.

– Не желаете ли удалиться отсюда, сэр? – спросил Стивен.

– С удовольствием, сэр, если только нет необходимости в моем присутствии здесь, дабы я мог выказать свое презрение к этим мерзавцам. Но я вынужден признать ваше первенство по части знания военного дела. Неужели капитан так и будет стоять у мачты, на самом уязвимом месте?

– Полагаю что так, – ответил Стивен. – Осмелюсь предположить, что он прокручивает в уме сложившуюся ситуацию.

Так и было. Не вызывало сомнения, что его первейшим долгом по обнаружению неприятеля было вернуться к Китайскому флоту и принять все возможные меры к его защите. Он был уверен, что сумеет оторваться от французов с их обросшими днищами; впрочем, будь даже они чистыми, Джек не сомневался в возможности дать им форы, хотя и имел дело с превосходными кораблями: ведь это они построили «Сюрприз», а управлял им он – а разве не очевидно, что англичанин лучше умеет управлять судном, нежели француз. И все же не стоит недооценивать Линуа, этого старого лиса. Он гнался за Джеком весь долгий летний день на Средиземном море, и таки поймал его. Двухпалубник, приблизившийся уже настолько, что его можно было безошибочно опознать – «Маренго», – нес контр‑ адмиральский флаг. Линейный корабль шел теперь круто к ветру левым галсом, сопровождаемый в отдалении бригом. Четвертым кораблем должен быть «Берсо», двадцатидвухпушечный корвет, о бриге Джек ничего не знал. Линуа решил не менять галс. Это означает, что он уверен в своем корабле. Эта троица: «Маренго», «Берсо» и бриг, идя на противоположном галсе, намеревалась отрезать «Сюрприз». Это было естественно: борзые гонят зайца с двух сторон по сходящимся линиям.

Очередной выстрел лег немного ближе – превосходная стрельба для такой дистанции. Будет печально, если пострадает такелаж.

– Мистер Стауртон, – крикнул Джек, – отдать риф на фор‑ марселе и выбрать булини!

«Сюрприз» рванулся вперед, даже вопреки плавучему якорю. «Семийянт» оставил «Бель‑ Пуль» далеко за кормой и под ветром. Джек рассуждал, что может продолжать заманивать его все дальше и дальше, а потом внезапно повернуть и сойтись с ним борт к борту, безжалостно измолотить своими тридцатидвухфунтовыми карронадами иди даже потопить до того, как товарищи поспеют французу на помощь. От искушения дыхание у него стало неровным. Слава, и единственный на весь Индийский океан приз… Представшая перед его мысленным взором радостная картина: клубы порохового дыма, сполохи орудий, падающие мачты, – вскоре рассеялась, и сердце его забилось в размеренном ритме исполнения долга. Он не вправе рисковать ни единой снастью: фрегат обязан любой ценой присоединиться к Китайскому флоту, причем в целости и сохранности.

Теперешний курс вел Линуа прямиком к «индийцам», находившимся в половине дня пути к востоку. Они на многие мили растянулись по морю, ничего не подозревая. Он, разумеется, должен отвлечь от них французов, изображая из себя птицу с перебитым крылом, даже если это означает утрату выгодного наветренного положения. Надо заманивать их за собой до ночи, а потом улизнуть, доверившись темноте и преимуществу «Сюрприза» в ходе, стряхнуть их с хвоста и вовремя присоединиться к конвою. Можно идти на зюйд‑ ост часов до десяти, к этому времени он настолько оторвется от Линуа, что можно будет обогнуть голову колонны последнего и пройти мимо нее во тьме. Допустим, что он станет действовать именно таким образом. Но Линуа, этот старый лис, может приказать своим фрегатам держаться севернее, на ветре у «Сюрприза», сохраняя эту выгодную позицию. И тогда с наступлением утра положение окажется скверным: как бы не был быстр фрегат, ему не уйти от «Семийянта» и «Бель‑ Пуль», если те будут идти полным ветром, а ему придется то и дело менять галс в попытке предупредить Китайский флот. Впрочем опять же: если Линуа прикажет фрегатам держаться севернее, в его диспозиции появится брешь размером в четверть часа хода, и «Сюрприз», идя по ветру под всеми парусами, может проскочить в разрыв между «Бель‑ Пуль» и «Маренго», находясь вне дистанции выстрела с каждого из них. Ведь диспозиция Линуа строится на том, что добыча имеет ход в девять‑ десять узлов – ни один европейский корабль в этих водах не способен на большее – и до сих пор «Сюрприз» не развивал больше. «Берсо», расположенный дальше под ветром, способен закрыть эту брешь, но, хотя это может стоить Джеку нескольких потерянных снастей, вряд ли корвет сумеет задержать его до подхода «Маренго». Но если корветом командует сорви‑ голова, человек, способный рискнуть повреждением, если не гибелью своего корабля, бросившись на абордаж – тогда дело может принять другой оборот.

Обри озабоченно посмотрел на видневшийся вдалеке корвет. Тот был почти скрыт завесой дождя, и Джек перевел взгляд на двухпалубник. Что же у Линуа в голове? Он идет на ост‑ зюйд‑ ост под умеренными парусами: марсели и фок. Только одно Джек знал точно: Линуа гораздо более привлекает идея перехватить Китайский флот, чем уничтожить какой‑ то фрегат. Маневры, контрманевры, степени риска, а прежде всего – оценка ситуации с точки зрения Линуа… Джек спустился на палубу, и Стивен, внимательно посмотрев на него, заметил выражение, которое он называл «боевым лицом»: на нем не читалось ярости близкой схватки, абордажа или рукопашной, но все‑ таки оно не было обычным – уверенное, радостное, но какое‑ то отдаленное – наполненное данной от природы властностью. Джек почти не говорил – исключая отрывистые приказания завести на топы мачт ходовые концы и удвоить дополнительные бакштаги, – только расхаживал по квартердеку, сцепив руки за спиной и переводя глаза с фрегатов на линейный корабль и обратно.