ГЛАВА 33. «ДОМ СЧЕТОВОДА

ГЛАВА 33

«Сэр Фрэнсис Дрейк бросил нас, и мы остались в Новом Свете. Нам троим – Мармадьюку Сент-Клеру, Саймону Солтеру и мне – грозила нешуточная опасность. Как только флаги „Святого Георгия“ скрылись за стеной бури, я принялся всех подгонять: надо было немедленно бежать с острова, пока дикари не поняли, что к чему. Иначе через каких-нибудь несколько часов нас ждал плен. После той бойни не прошло и недели, а возмездия туземцы могли теперь не бояться… О том, что нас ждет в плену, я не смел и думать. Испугались мы до смерти.

Мармадьюк настаивал, что нужно бежать к его сундуку и забрать реликвию. Мы с Саймоном метались от хижины к хижине, собирая объедки. Деревня Уингины после нашего кровавого набега стояла пустой. К несчастью, из той части деревни, что располагалась на континенте, мы были видны как на ладони. Нас разделяла полоска воды шириной в лигу. Возьмись мы за весла прямо там, за нами неминуемо бросились бы в погоню, поэтому мы потащили каноэ через остров. Охотничьи каноэ были слишком тяжелы, и каждый из нас тащил по долбленке с единственным однолопастным веслом. Наши силы не уступали охватившему нас страху. Мы молились, чтобы индейцы подольше ничего не узнали и не поняли.

Подгоняемые ужасом, мы проволокли каноэ целую милю до Шэллоубэгской бухты на западе острова и торопливо побросали в них наши судовые запасы. Несколько черных рабов каким-то чудом добрались до острова, в сотне-полутора ярдов к северу. Как им это удалось, я не знаю. Когда мы оказались на западном берегу острова, они со страшной скоростью побежали к нам. Несколько бултыхнулись в воду. Один из них, хороший пловец, догнал каноэ Мармадьюка и уже мог ухватиться за борт. Негр был молод, где-то моего возраста. Мармадьюк поднял тяжелое деревянное весло и с размаху опустил на голову раба, раскроив тому череп. В это мгновение меня снедала ненависть к нему, но разве у него был выбор? Раб остался плавать лицом вниз, вокруг его головы растекалось кровавое пятно, а мы изо всех сил гребли прочь.

Около мили тянулся остров Роанок. Здесь от больших атлантических волн нас защищали Дальние отмели. Мы не переставали трястись от страха: из-за южного окончания острова могли появиться индейцы – нам наперехват. Но мы достигли опасного мелководья у Порт-Фердинандо и выбрались за Дальние отмели, не приближаясь к враждебному берегу. Нас сразу же залило. Я попытался воспользоваться курткой сначала как черпаком, а потом как губкой. Так было недолго и опрокинуться; пришлось вернуться к отмелям, держась сколь возможно близко к берегу, в непрестанной опасности быть перевернутыми. Мы стремились лишь убраться из этого проклятого места и от его кровожадных обитателей и гребли так, словно за нами гнались все дьяволы ада.

Через час, когда мы приближались к острову Хатораск, на нас вдруг обрушился град стрел. Пришлось опять удалиться прочь от берега – туда, где поджидали опасные волны.

И вот произошло самое страшное. Когда мы плыли вдоль острова, от него отделилась дюжина каноэ. Нас вот-вот должны были отрезать от пути на юг. Повернуть назад значило пойти на верную смерть – нас окружили бы туземцы. В открытом море – захлестнули бы волны.

Мы гребли, пытаясь не дать индейцам перехватить нас. Они издавали странные, пронзительные крики.

Нам удалось опередить их. Я плелся в двадцати ярдах от Мармадьюка с Саймоном. У меня не хватало духу оглянуться, но я слышал всплески и крики за моей спиной. Как я ни старался, расстояние между мной и моими товарищами медленно увеличивалось, а туземцы подбирались все ближе. До них оставалось ярдов пятьдесят. Я выбивался из сил и чуть ли не всхлипывал. Бесполезно. Меня догоняли.

И тогда Саймон Солтер совершил поразительный поступок. Он оглянулся, проревел мне что-то ободряющее и, увидев, что силы мои на исходе, развернул каноэ навстречу туземцам. Его лицо было искажено бешенством и страхом. Когда мы встретились, я крикнул:

– Сэр, не смейте!

Но он оборвал меня:

– Спасай свою шкуру!

Индейцы завопили с удвоенной силой. Мармадьюк оглянулся и опять стал грести словно одержимый. Повернувшись, я увидел Саймона, окруженного вопящими дикарями. Весла взмывали вверх и падали вновь.

Его собственное весло только что опустилось на чью-то шею. Я вернулся к своему занятию и больше не оглядывался.

'Удалившись на милю к югу, мы с Мармадьюком бросили взгляд назад. Погони за нами не было. Справа тянулся незнакомый берег. Мы выбились из сил, но остановиться все равно боялись. Еще через час мы вытащили каноэ на отмель и легли на песок. Дождя, холода для нас не существовало – лишь неимоверная усталость и страх перед дикарями. Разобравшись с мистером Солтером, они могли заняться нами. Мои колени превратились в сплошную рану и кровоточили. И все же я был жив.

Мы перетащили каноэ в более спокойную воду между отмелями и большой землей и отправились дальше на юг, мимо унылых болот. Наконец нас начали терзать жажда и голод, однако пристать к берегу мы не решались. Ветер стих, дождь по-прежнему лил стеной. Спускалась тьма. Мы присмотрели маленькую бухточку и вошли в нее. Я ничего не чувствовал от усталости и даже немного поплакал.

К следующему утру в каноэ набралось на дюйм дождевой воды. К нашему смятению, на песке обнаружились следы дикарей. Сначала мы напились водой из каноэ, а потом отважились на вылазку в глубь острова, где набрели на пресное озерцо и еще раз попили.

Там было полно рыбы, но поймать нам не удалось ни одной. Мы нашли несколько вылежавшихся в воде кусков дерева и соорудили из них сиденья для каноэ, чтобы поберечь израненные колени. Еще несколько плоских деревяшек прихватили про запас, чтобы вычерпывать ими воду.

Мы продолжили путь на юг, растравляя изголодавшиеся желудки немногими кусками влажного хлеба, которые швырнул в мое каноэ Саймон – еще тогда, на Роаноке. К концу дня буря прекратилась, еда закончилась, а голод и холод вернулись. Нашу кожу покрывала высохшая морская соль. Она осела белыми корками вокруг глаз, ушей и на руках, отчего гребля доставляла немалую боль. Как и в прошлую ночь, мы спали на отмелях, дрожа от холода. Но страх погони остался в прошлом.

Мармадьюк и я проснулись только утром. Реликвия и мой дневник были при нас: каждый хранил свое сокровище у себя на груди. Мы осмелились на еще одну вылазку в глубину острова и вновь набрели на пресное озеро. На этот раз нам удалось раздобыть рыбы – с помощью выстроенной из камней плотины.

Рыбу мы съели сырой: с головой, костями и всем остальным. Как же это было вкусно!

Не буду подробно описывать наш путь на юг. Он длился сорок дней, в течение которых я делал кинжалом зарубки на борту каноэ. У меня было время подумать о мистере Солтере. Почему этот человек, всегда казавшийся мне злым и невежественным, не любившим ни меня, ни кого бы то ни было еще, – почему он пожертвовал своей жизнью ради спасения моей? В последующие годы этот вопрос не единожды ко мне возвращался, но я так и не смог найти удовлетворительный ответ. Могу сказать одно: если Небеса существуют, то я уверен, что мистер Солтер – там. Да, Небо и ад таят в себе немало удивительного…

По мере нашего продвижения на юг погода становилась все теплее, а море спокойней. Стояла жара, ослепительно светило солнце. Сначала кожа с нас облезла, а потом мы загорели до черноты. По спокойной воде мы продвигались очень даже бодро, а пропитание добывали, то и дело совершая набеги в глубь побережья.

Время от времени мы видели туземцев. Тогда мы без промедления прыгали в каноэ и отходили подальше от берега. Мы жили с широко открытыми глазами и были всегда начеку.

На сорок первый день путешествия нас схватили испанцы. Я проснулся оттого, что по моим ребрам ударил чей-то башмак. Вокруг столпилось с полдюжины солдат. У берега ждал баркас, а подальше – огромный корабль, наверное галеон. Грубый офицер задавал мне вопросы на испанском. Я не понимал ни слова. Раздраженный моей несообразительностью, он каждый вопрос сопровождал затрещиной. Я счел благоразумным держать кинжал при себе.

Мармадьюк поразил меня: он бегло заговорил по-испански. Отвел офицера в сторону и минут десять или около того о чем-то тихо с ним беседовал. Высокомерие офицера сменилось удивлением. Он взял в руки триптих, отобрал его у солдат и осторожно откинул шелк – так, чтобы никому не было видно. Когда офицер подошел ко мне во второй раз, его отношение полностью изменилось. Мы были усажены в раскачивающийся на волнах баркас и доставлены на корабль.

Мармадьюк держал триптих на коленях, а мой дневник был по-прежнему у меня на груди. Я мог только догадываться, много ли там уцелело за эти шесть недель дождей.

На палубе было полно солдат, точь-в-точь как на „Тигре“. Мы спустились в люк, и затем нас проводили в небольшую каюту и представили капитану. Мармадьюк опять как ни в чем не бывало говорил по-испански, и опять враждебность испанца сменилась сначала изумлением, а затем и почитанием.

В тот вечер мы сели за стол вместе с капитаном и его офицерами. Было выпито немало вина, все шумели и веселились, а центром не умолкавшей ни на секунду беседы, в которой я не понимал ни слова, стал Мармадьюк. Я же радовался шелковым рубашке и штанам, мягкому сиденью, свинине, рису, столовому серебру и серебряным кубкам, пиву, которым я насладился сполна… И еще: наконец-то мне кто-то прислуживал, а не наоборот.

Ту ночь я провел на великолепной койке. Опять качался на волнах корабль, отовсюду доносились скрипы и стоны, а Мармадьюк, хмельной от вина и радостного возбуждения, наговорил больше, чем следовало.

Что плавание к Роаноку было предпринято с тайной целью, я знал уже давно. Теперь же мне стала ясна сама эта цель. Основав колонию протестантов в точности на семьдесят седьмом градусе западной долготы, королева Елизавета рассчитывала ввести новый календарь, изобретенный ее придворным астрономом Джоном Ди, нулевой меридиан которого проходил как раз через эту колонию. Новый календарь превосходил григорианский, введенный Римом, по всем статьям.

В него был встроен тридцатитрехлетний цикл, равняющийся возрасту Спасителя, так что человек мог в точности знать, что он родился, скажем, на четвертом году жизни Господа нашего Иисуса Христа. Пасха, священнейший из всех дней, в точности следовала библейскому времени. Влияние Елизаветы на соседей-протестантов возросло бы неимоверно, а высокие достоинства изобретения Ди заставляли бы все новые и новые народы переходить в протестантство – к унижению папы и позору Испании, которые остались бы с худшим из двух календарей.

Из всего вышеперечисленного следовало, что этим намерениям следовало во что бы то ни стало помешать, и к нам были засланы Мармадьюк, Рауз и Кендалл. Отравлениями занимался Кендалл, в солдат стрелял Рауз, Мармадьюк же взял с собой Подлинный Крест, хранившийся в его семье со времен Крестовых походов. Получился заговор католиков с участием одного протестанта. Но и это еще не все. Святыня, которую поцеловал монарх, подтверждала его божественное право на трон. К этой святыне действительно прикладывались. Только целовала ее не королева Елизавета, а Мария, королева шотландцев. Укрытый на семьдесят седьмом градусе западной долготы, Крест подтвердил бы право Марии на Новый Свет – в преддверии свержения Елизаветы.

Что Мармадьюк католик, я знал и так. Но его участие в заговоре против королевы Елизаветы, после которого на трон должна была взойти ее племянница, Мария Шотландская… Я был потрясен. Еще мне было непонятно, как он мог о таком рассказывать, пусть и пьяный. Вскоре прояснилось и это. Чтобы сохранить мне жизнь, Мармадьюк представил меня как соучастника и помощника. В противном случае меня, протестанта, ждало аутодафе. Моя безопасность покоилась на этой уступке. Кроме того, меня могли допросить, что позже и было проделано доминиканскими монахами.

Мармадьюк рассказал мне, что корабль шел на Ямайку. Там мы должны были остаться до той поры, пока не была бы свергнута королева-протестантка и в Англии не восстановилась бы истинная вера. Еще он добавил, что испанцы знают не все.

– Я рассказал им лишь, что мы помешали намерениям протестантов изнутри. Мендоса, который стоял во главе заговора, знает обо мне и подтвердит мои слова в письме из Испании.

– А Подлинный Крест? Что будет с ним?

– Я сказал им, что беру эту вещь повсюду с собой, как семейную реликвию. Они не знают, что это Подлинный Крест. Хорошо, если и не узнают. Он останется со мной на острове.

Теперь я – пожилой человек, и моя исповедь подходит к концу. Как уже известно долготерпеливому читателю, заговор против Елизаветы провалился. Коро лева Шотландская была казнена. Палачи Уолсингема [21]нашли способ узнать имена остальных заговорщиков.

Имя Мармадьюка во всеуслышание ни разу упомянуто не было. Возможно, с помощью этой уловки его хотели заманить обратно в Англию. Однако он так и не покинул Ямайку.

Пришло время, и я, после всех моих приключений, отправился в Испанию. Я перебрался во Францию, в Кале, посуху, в крытой повозке, после чего на рыболовецком судне переправился в Дувр. К тому времени у меня водились деньги, и, разжившись лошадью, я отправился в мой родной Туидсмьюр.

Я вырос в этой долине, она составляла мир моего отрочества… Теперь мне все казалось здесь маленьким и незначительным. Случилось за это время немало. Не стало матери – ее унес жар, а мой непотребный отчим спился и умер, чему я очень порадовался. Любимый брат Ангус, став зажиточным землевладельцем, в жены взял Джин, младшую из дочерей кузнеца. Я стал дядей. Учитель Динвуди, к тому времени уже совсем седой, встретил меня как давно утерянного сына, и мы провели в разговорах не один вечер.

Фиона превратилась в прекрасную молодую девушку. Я попросил ее выйти за меня замуж и отправиться со мной на Ямайку, где у меня имелись большие плодородные угодья, брошенные испанцами. Она, к моей радости, согласилась, и мы проделали долгий обратный путь – опять через Францию, Испанию и весь Атлантический океан. За время нашей жизни мы еще не единожды возвращались в Шотландию, но лишь ненадолго. Наши корни теперь здесь, на Ямайке. Тут мы и останемся до самой смерти – с нашими тремя детьми.

Подлинный Крест Мармадьюк Сент-Клер, умирая, оставил в мое распоряжение, чтобы я сохранил его для будущих поколений нашей семьи. Здесь (где именно, дано понять только члену нашей семьи) он и укрыт».

ГЛАВА 34

«Я, Джеймс Огилви, сын Уильяма Огилви, туидсмьюрского пастуха и фермера, объявляю сие моим завещанием.

Согласно воле друга моего, Мармадьюка Сент-Клера, я указываю, где сокрыт Подлинный Крест Спасителя нашего Иисуса Христа. Это послужит напоминанием детям моим и внукам моим. Им разъяснено будет значение дальнейшего, а они передадут сие тайное знание грядущим поколениям рода нашего. Дабы Крест остался в руках наших и ничьих других, пишу лишь это:

СЧЕТОВОД

ЗВЕЗДА КОЛЕС ВРЕМЕНИ

МНОГОУГОЛЬНИК

Да хранит вас Господь!

Сие мое последнее слово.

Джеймс Огилви».

– Слава богу!

У Зоулы как гора с плеч свалилась.

Дебби, все еще бледная, выглядела озадаченной.

Я объяснил:

– Мы выиграем время, Дебби. Им придется оставить нас жить до тех пор, пока мы не решим головоломку Огилви.

– А мы можем ее решить? Что это значит?

Я уставился на оставленные Огилви подсказки. «Многоугольник». Он обожал геометрию. «Звезда». Астронавигации его обучал один из ведущих специалистов того времени. Но «колеса времени», «счетовод»! Я потряс головой.

– Понятия не имею. Зато эти психи точно не отгадают. Так что у нас на руках есть козырь.

– Не уверена, Гарри, – сказала Зоула. – Они избавятся от нас, как только мы объясним им значение этих слов. Извини, Дебби.

– В конце концов нас устранят, не спорю. Однако не раньше, чем икона попадет им в руки. До этого нам нужно изловчиться и сбежать.

– И добраться до иконы раньше них, – добавила Дебби.

Я так на нее и уставился. Тут выжить бы, а она все о фамильных сокровищах печется!

– Давай, Гарри! От этого зависят наши жизни!

Зоула пристально смотрела на оставленное Огилви сообщение и водила по нему пальцами. Я опять помотал головой. И тут Дебби удивила меня еще раз.

– Гарри, почему бы тебе не заняться расшифровкой, пока мы с Зоулой поищем способ бегства?

– Ты видел связку ключей в гардеробной? На ней есть метка королевского яхт-клуба.

– Вернись на землю, Зоула. Если ты поднимешься наверх, тебя застрелят. Одна горилла на пристани, две другие смотрят сверху, еще одна бродит за домом.

И это не считая Кассандры и Хондроса.

– Есть предложения получше?

– Я не то что бегать – ходить-то могу еле-еле. Мне отсюда не выбраться. Я выдвину условие: сначала вы выйдете за дверь, и только тогда я отдам расшифровку.

– Вернись на землю, Гарри. Как только ты сообщишь им, что расшифровал сообщение, они выбьют его из тебя пытками. А если не из тебя, то из нас. А потом все равно убьют – всех троих.

Зоула права. О том, что они сделают с Дебби, я не хотел и думать.

– Я не хочу умирать… – прошептала Дебби.

В ее темных глазах застыл страх.

К нам подошел нахмурившийся Хондрос.

– Счетовод? Звезда колес времени? Многоугольник? Что это значит, Блейк?!

Голос у него дрожал. Я пожал плечами. Этот невольный жест вывел его из себя. Он закрыл сообщение Огилви своей пятерней, и от ярости глаза у него выпучились.

– Остановиться теперь? Через семнадцать веков после того, как эти воры его у нас забрали? Из-за какого-то пастушка, который любит загадывать загадки?..

Разберись, что это значит, Блейк! Быстро разберись! Даю тебе срок до полуночи.

– Это нелепо…

– Тогда мы пустим в ход ежовые рукавицы. Начнем с твоей подруги Дебби. Ты будешь решать задачу и слушать ее вопли до тех пор, пока она не умрет или ты не найдешь решение. Понял?

Я твердо на него поглядел и кивнул. Я понял.

ГЛАВА 35

Поначалу я, со склоненной в задумчивости головой, шатался по дому и чувствовал на себе направленные со всех сторон подозрительные взгляды. В конце концов бандиты забеспокоились. Я прикидывал, как бы этим воспользоваться, но придумать ничего не мог. Ходил я еле-еле, и это кружение в итоге совсем меня утомило. Охранников было четверо: один на пристани, один у ворот, а двое бродили где вздумается – то исчезали в доме, то стояли опершись на балконные перила, то разваливались в креслах у бассейна. Отвратительные черные револьверы были всегда при них. Выхода я не видел.

Территория виллы, занимавшая около акра, была окружена девятифутовой оградой. У дома стояло две машины: одна – наша видавшая виды «тойота», другая – черный джип. Похоже, им не стоило труда найти замену тому, красному, который я пустил под откос в Блу-Маунтинс. Единственная колдобистая дорога вела через тяжелые кованые ворота вверх по холму, до вершины которого было несколько сотен ярдов. Далеко в море я видел белое круизное судно, направлявшееся, можно не сомневаться, на Сент-Люсию, Гренаду и так далее. На Ямайке они «отметились» сегодня утром. Точки, в которой я был бы скрыт от глаз охранников, не существовало.

Я вернулся в гостиную и рухнул на диван, подставив себя холодному ветерку из кондиционера. Кассандра, в темных очках и красном бикини, сидела у бассейна и читала книгу в мягкой обложке. Она то и дело откладывала чтиво и намазывала руки и ноги кремом для загара. Хондрос половину времени проводил в разговорах по мобильному телефону. Похоже, расшифровку он целиком переложил на нас. Зоулы и Дебби нигде не было видно – в таком большом доме это и не удивительно.

Что-то притаилось на задворках моего сознания и никак не хотело выходить на свет. Что-то, связанное с Огилви, звездами и календарями. Я встал и закрыл глаза, изо всех сил стараясь думать. Мне предстояло торговаться, и необходимо получить козырь. Кому – в семнадцатом веке, на Ямайке – нужен был счетовод?

Проходя мимо, Дебби сказала:

– Если хочешь попить чего-нибудь холодненького – иди на кухню, Гарри.

Тон самый непринужденный. Я понял намек. Зоула сидела на кухонном шкафчике, постукивая каблуками по дверце. Вокруг не было ни души, но она все равно говорила полушепотом:

– Снаружи есть щиток с предохранителями. Там нужен торцовый ключ-шестигранник, однако можно изловчиться и открыть его пилкой для ногтей. С наступлением темноты мы устроим в доме короткое замыкание.

– Не выйдет. Нам придется удирать отсюда на машине или на лодке, а для этого нужны ключи. Они наверху, на столике в гардеробной, вместе с мобильником Дебби. Представь, как мы бежим наверх за ключами, потом вниз, на улицу, там возня с ключами от ворот, потом заводим машину и уезжаем – все на глазах у этих головорезов. В любом случае один из них дежурит наверху.

– У тебя есть предложения получше? – холодно спросила Зоула.

– Да. Взломать код Огилви и использовать его как козырь в переговорах.

– Это мы уже проходили, Гарри. Ты все им сообщишь под пыткой, или они наставят пистолет на голову Дебби или на меня.

– Десять против четырех. Они собираются пристрелить меня в полночь, если мы не взломаем код, – напомнила мне Дебби.

Она пыталась говорить как ни в чем не бывало, но в ее голосе слышалось отчаяние.

– Как ты там, Гарри? Получается что-нибудь?

– Да, Гарри, как? Получается?

В дверях стоял Хондрос: мобильник в одной руке, всегдашний револьвер в другой, над красными плавками нависает волосатый живот. Мне хотелось сказать что-нибудь хамское, оскорбительное. Вместо этого я произнес:

– Есть кое-какие наметки. Сведения Огилви самые что ни на есть скудные…

– Естественно. Он хотел, чтобы они были доступны только в узком кругу его семьи.

Грек глянул на револьвер и крутанул барабан.

– Поделитесь со мной этими наметками, Блейк.

– Где именно на Ямайке требовался в те времена счетовод? При Огилви здесь была лишь фактория. Проходящие мимо корабли запасались в ней едой и питьевой водой. Им нужно было вести учет – вот здесь-то в уравнение и входит счетовод. К тому времени, как Огилви появился на Ямайке, испанцы оставили Новую Севилью, что на севере, и перенесли столицу в Спаниш-Таун. Гаванью служил Порт-Ройал. Там и спрятана икона. Там, где-то на южном побережье. Пока все.

Хондрос важно кивнул:

– Очень хорошо, Блейк.

Он прицелился Дебби в голову – вытянув руку и прищурив один глаз. Стало совершенно тихо. На лице Хондроса застыло выражение судьи, объявляющего смертный приговор.

– Но мне нужен Подлинный Крест, а не какие-то там наметки. У тебя осталось семь часов и пятьдесят минут.

И он вышел из кухни – так же тихо, как и вошел.

Его босые ступни оставляли мокрые следы. Зоула обняла Дебби. Дебби не издавала ни звука, только плечи ее вздрагивали.

– Он клюнул на эту чушь, Гарри!

Зоула похлопывала Дебби по спине, словно ребенка.

– Так она не в Порт-Ройале? – расслышал я вопрос Дебби; она прятала лицо на груди у Зоулы, а руками обнимала ее за шею.

– Исключено, – сказал я. – Владения Сент-Клеров находились у Сент-Анс-Бея, на севере острова. Помнишь, что сказал Огилви? Что он возделывает землю, брошенную испанцами.

Зоула по-прежнему обнимала Дебби.

– И первая плантация называлась «Севилья-ла-Нуэва», опять же на севере. К моменту экспедиции на Роанок она была заброшена.

Дебби высвободилась из объятий Зоулы.

– На севере?

Я кивнул:

– К западу от Очо-Риоса. А на плантации обязательно был счетовод. Поиски надо начинать не на юге острова, Дебби, а на севере. Согласна, Зоула?

– Именно об этом я и думала. «Севилья-ла-Нуэва». Не Порт-Ройал.

Дебби вытерла глаза своим свитером.

– Вы хотите пустить этих ненормальных по ложному следу?

– Мы им как следует задурим голову. Они отправятся на юг, а мы – на север.

– Значит, мы сбежим? Ты что-то придумал, Гарри?

– Придумывать – ваша забота.

Надежда в ее глазах угасла. Я ненавидел себя в это мгновение.

– Звезда колес времени, – сказал я в никуда.

– Что-то связанное с Днями Пустоты? – ухватилась за мои слова Зоула. – «Немонтеми»?

– Сомневаюсь, что тут есть связь. Мне думается, он говорит о большом колесе, пятидесятидвухлетнем цикле.

– Может, хватит молоть чепуху? – вмешалась Дебби.

– Майя и ацтеки были помешаны на календарях и вообще времени. Их жизнь веками подчинялась…

– И что? – нетерпеливо перебила меня Дебби. – Ты извини, скоро полночь, когда мне вышибут мозги. Что ты собираешься предпринять? Ты лишь говоришь об ацтеках и колесах времени. Даже я знаю, что ацтеки жили в Мексике, а не на Ямайке, и о колесах они слыхом не слыхивали.

– Но араваки жили именно в Центральной Америке, – ответила Зоула.

– Зоула не совсем права, Дебби. Коренными ямайцами были тайно, а не араваки, хотя это неважно. Какой-то индеец прыгнул в каноэ и пришел на Ямайку. Кто бы это ни был, он был помешан на времени и принес свою культуру с собой. Огилви не мог устоять и воспользовался их календарями для шифровки сообщения. В этой экспедиции все крутилось вокруг календарей.

Зоула не могла допустить, чтобы последнее слово осталось за мной.

– Перестань заниматься казуистикой, Гарри. Тайно – родственники ацтеков. Но тут есть одна загвоздка: ко времени прибытия Огилви они все умерли от непосильной работы на испанских плантациях.

– Кто-то мог и выжить… – возразил я.

– Перестаньте же наконец препираться! К чему нам все это? – спросила Дебби с отчаянием в голосе.

– Это может спасти тебе жизнь, Дебби, – сказал я. – У ацтеков было два календаря. В первом насчитывалось триста шестьдесят пять дней, поделенных на восемнадцать месяцев, по двадцать дней в каждом, так что пять дней оставались неучтенными. Они назывались Дни Пустоты, когда не полагалось ни огня, ни еды, ни секса. Но у них имелся второй календарь, священный. В нем было двести шестьдесят дней, поделенных на тринадцать месяцев по двадцать дней в каждом.

Так что отсчитываешь триста шестьдесят пять дней и оказываешься в начале первого цикла, после двухсот шестидесяти – в начале второго, а спустя пятьдесят два года[22] – в начале обоих. Два больших колеса, на которые нанесено время.

Я пытался пояснить свои слова, вращая руками и изображая шестерни, но без особого успеха.

– Так ты слушай. Год длиннее трехсот шестидесяти пяти дней (на шесть часов), и получается, что через пятьдесят два года оба календаря отстают уже на двенадцать дней.

– Хорошо, Гарри. И что? Как это спасет мою жизнь?

– Чтобы к концу пятидесятидвухлетнего цикла привести календарь в соответствие с временами года, они следующие двенадцать дней выкидывали из счета. В это время выполнялись грандиозные обряды, устраивалось шествие к Холму Звезды и совершалось полуночное жертвоприношение пленника. Его раскладывали на земле, вырезали сердце, а на его месте возжигали огонь. Тут-то у нас все и сходится, Дебби. Это и есть ответ на вторую загадку Огилви. Он упоминает священную звезду. Это – Звезда Колес Времени…

– Известная также как Звезда Возжигания, – добавила Зоула. – Полагаю, это есть на ацтекском календарном камне, описанном в тысяча восемьсот десятом году Гумбольдтом.

– Нет, там показана смена мировых эпох во времени. Скорее это есть у Ланды, в книге тысяча пятьсот восемьдесят шестого года.

– Я думала, она утеряна, Гарри.

– Так оно и было в течение трех столетий, однако ее нашли – в Мадриде. Лишь твое невежество…

– Прекратите! – сжала кулачки Дебби. – Вопрос идет о жизни и смерти. Что еще за звезда?

– Альдебаран. «Глаз быка». Яркая красная звезда в созвездии Тельца.

Зоула несколько раз прошлась взад-вперед. Потом надула щеки.

– Может, тут что-то и есть. Найти на старой испанской плантации что-нибудь, имеющее отношение к счетоводу, и провести линию к точке, в которой Альдебаран появляется над горизонтом.

В моей раненой руке пульсировала боль.

– Найти ближайший многоугольник, чем бы он ни оказался. И там, где этот многоугольник, или под ним, ты и найдешь свою икону.

Я повернулся к Дебби:

– Думаю, она у нас в руках.

– Ну и ну! Здорово! Какие вы крутые! – ответила она. – Ладно. Только величайшим умам по плечу такое.

А уж придумать, как отсюда выбраться, вам и вовсе раз плюнуть.

ГЛАВА 36

Я нарезал еще несколько кругов по вилле. Моя голова была склонена – будто в глубоком раздумье.

Время от времени я посматривал по сторонам. Большой розовый овал солнца коснулся горизонта и пошел вниз, во всем своем малиново-желтом великолепии, пересеченном тут и там черными полосами. У меня никак не получалось представить себе, что это мой последний закат.

Картина была ясна: человек на пристани, человек у ворот (Коджак) и двое наверху. Молодые греки, которым дали указание оставить нас в покое. Ни один дюйм ограды не был оставлен без наблюдения. А еще они хотели есть, ходить в туалет и пить. При здешней жаре пить они должны много…

Вскоре солнце начало совсем исчезать, а окрестные холмы огласились криками местных насекомых, словно бы подражающих писклявым фанаткам. Когда небо потемнело, появились Кассандра с Хондросом, оба элегантно одетые, будто собрались куда-то на вечер.

На Кассандре – узкое розовое платье, маленькая сумочка и гирлянда золотых украшений, Хондрос – в черных брюках, черной шелковой рубашке и со «свастикой» на шее. Он не обратил на меня внимания, а Кассандра искоса бросила сладострастный взгляд. Они залезли в ждавший у ворот полноприводный «крайслер». Коджак открыл ворота, и я проследил, как исчезли за холмом красные огни.

Вышли две-три звезды. До полуночи оставалось около пяти часов.

Из какой-то будки послышался клацающий металлический звук, и всю территорию – бассейн, джакузи, ограду и саму виллу – залили потоки света, будто автомобильную стоянку при торговом центре. Я все еще не видел выхода, а прогулка изнуряла меня.

Во время очередного обхода в кухне зажегся свет, и я заметил Дебби, которая чем-то занималась у раковины. Чуть позже до меня донесся запах готовящейся еды.

Из дома вышла Зоула.

– Гарри, есть хочешь?

Я не хотел, но в ее голосе было что-то еще. Мы пошли к стеклянным дверям.

– А вы? – резко спросила Зоула, глядя на Код-ясака.

Тот вынул револьвер из-за пояса джинсов, помахал нам с Зоулой, веля идти к дому, и крикнул что-то своему коллеге на балконе.

Длинный кухонный стол был накрыт на семерых – похоже, для нас троих и четырех горилл. Горели свечи. Я решил, что женщины немного переборщили с гостеприимством: скоро эти люди будут всаживать в наши тела одну пулю за другой.

Вошли двое гангстеров, дежуривших наверху. Человек с пристани не появлялся.

Жара было ужасной. В раковине стояла миска с залитой водой картошкой, которую чистила Дебби. Зоула поставила на электрическую плитку тяжелую сковороду. Оглянувшись через плечо, она сказала:

– Как в моей гринвичской квартире, Гарри.

Чтобы увязать ее замечание со сковородкой, мне понадобилась секунда.

– Вы с Дебби готовите что-то особенное, – ответил я, и сердце в моей груди так и забилось.

– Ты прямо в точку.

«Что-то особенное».

– Кажется, мы почти решили ту задачу, – сообщила Дебби стоявшему рядом молодому человеку.

– Ага…

Ему было все равно. Он стоял за спиной Дебби и, не скрываясь, осматривал ее с головы до ног.

А решать было что. Все они стояли на расстоянии дальше вытянутой руки, и каждый держал по пистолету. Я не понимал, где дамы собирались искать ответ.

– Да, – согласилась Зоула, – Я думаю, у нас получилось. Гарри, не нарежешь хлеба? Мы хотим сделать тостики.

Хлебница стояла на кухонном комбайне. Я поплелся к ней, показывая всем своим видом, что едва передвигаю ноги. Коджак отступил, не сводя с меня внимательного взгляда. Я оглянулся в поисках хлебного ножа, нашел его в ящике стола.

– Ты уверен, что тебе это по силам, Гарри? – спросила Зоула, и я наконец понял, к чему она клонит.

– Само собой.

Дала себя знать армейская закалка.

– Тут слишком много, – сказала Дебби.

Она окунала филе рыбы в масло и складывала куски на тарелке. Зоула торопливо подбежала, схватила тарелку и вернулась к сковороде, оттолкнув по дороге одну из горилл.

Теперь их план был мне совершенно ясен. У Зоулы сковорода, у меня нож. Дебби, уверен, сейчас понадобится помощь. И точно, она поворачивается к своему соседу с очаровательной улыбкой на лице.

– Почистите картошку, а то я боюсь ногти испортить.

Громила сует за пояс револьвер. Дебби идет ко мне и берет пару кусков хлеба. Наши взгляды пересекаются – на кратчайшее из мгновений.

Я, вцепившись изо всех сил в рукоятку ножа, режу и режу хлеб. Мои костяшки побелели, рука от напряжения болит. Это должно произойти в ближайшие несколько секунд – иначе у меня кончится хлеб и повода держать нож не останется.

Дебби вкладывает хлеб в тостер (омерзительную желтую штуку рядом с раковиной). Руки ее соседа погружены в воду.

Вдруг Зоула обеими руками сжимает ручку сковороды. Дебби хватает тостер. Сковородка взмывает в воздух. Следует сокрушительный удар. Масло и куски рыбы веером разлетаются по всей кухне. Мой нож входит Коджаку в низ живота – со всей силой, на какую я только способен. В моей голове раздается голос Динвуди:

«Защититься от удара снизу – вот такого – нельзя! »

Все как в замедленной съемке.

Дебби швыряет тостер в раковину. Что-то жужжит, словно рассерженная пчела. Вспыхивает и тускнеет свет. Коджак оседает на пол. Неожиданная боль и страх заставляют его открыть рот. Сковорода Зоулы крепко впечатывается в лицо бандита. Сосед Дебби выгибается назад. Его глаза вот-вот выскочат из орбит. Короткие черные волосы стоят дыбом. Потом свет гаснет совсем, и теперь я понимаю, зачем на столе свечи.

Дебби перепрыгивает через корчащееся тело своей жертвы. Я кидаюсь за ней, но Зоула кричит:

– Не туда! Назад! – и показывает на дверь за моей спиной.

Я бегу через маленькую темную кладовку, набитую консервами и мешками. Зоула мчится за мной. Мы выскакиваем в жаркую ночь. Шумят насекомые. Небо усыпано звездами. Вопит человек на пристани. Его не видно. Опять кричит, теперь ближе. Между Зоулой и мной появляется Дебби. Она тяжело дышит. В ее руке позвякивают ключи. Надеюсь, что звук не послужит наводкой.

«Тойота» стоит у края дома, на виду у человека с пристани. Зоула выглядывает за угол и поднимает ладонь, приказывая нам остановиться. Длится мучительное ожидание. С черного хода доносятся стоны Коджака. Наверняка это Коджак: те двое или без сознания, или мертвы.

Зоула неистово машет рукой: «Вперед! » Согнувшись вдвое – не знаю зачем – делаем рывок к машине. Дебби садится за руль, включает зажигание и втыкает передачу, а мы с Зоулой еще только запрыгиваем в машину.

– Где хренов свет?! – кричит Дебби.

– Не включай! Ворота открыты! – кричу я в ответ.

Мы едва различаем высокие стойки ворот. Дебби направляет машину между ними. Двигатель и покрышки нестерпимо визжат. Следом тянется лента легкой пыли.

– Он выбрался! – кричит Зоула с заднего сиденья.

Я оглядываюсь. Вдоль белой стены виллы вспыхивают желтые огни, но мы уже на холме. Каждые несколько секунд машина с грохотом влетает в выбоину.

За домом, далеко в море, переливается огнями круизной теплоход – разукрашенный, словно в Рождество.

Вот мы уже за холмом. Дорога становится шире. Дебби нашла головной свет и, как настоящая трюкачка, швыряет машину из стороны в сторону, пытаясь увернуться от чернеющих колдобин. Еще несколько сотен ярдов мы несемся сквозь лес, потом начинается асфальт. Дебби сворачивает вправо и притапливает педаль.

Зоула хохочет как безумная, моя рана болит как одержимая, я вспоминаю электроказнь тостером, нож и размозженный череп, а на ум мне приходит строчка из Джейн Остин – что-то насчет дам. Что они растения. Очень хрупкие и ранимые.

ГЛАВА 37

– Тормози!

Дебби съехала на обочину, вдоль которой тянулся ряд прилавков. Из-за угла хижины выплыл их хозяин. Зоула побежала на хозяйственный рынок. Мы были на окраине Орокабессы. Спустя несколько минут Зоула вернулась – с тремя фонариками, связкой лопаток, киркой и, как ни странно, калькулятором. Дорога особых штурманских навыков не требовала, так как почти все время мы ехали вдоль побережья. Только однажды я предложил свернуть, чтобы срезать большой полуостров. В результате мы потерялись и минут двадцать плелись за грузовиком, у которого не горело ни одного габаритного фонаря. Дебби кипела от злости, а Зоула исходила сарказмом по поводу торговца картами, который не умеет эти самые карты читать.

Наконец мы выбрались обратно на прибрежное шоссе, и Дебби погнала так, что стало страшно. Ей приходилось то и дело вилять, чтобы не угодить в колдобину, а крупный и мелкий рогатый скот она разгоняла при помощи клаксона.

– Пусть кто-нибудь подержит фонарь, – потребовала Зоула.

Я переполз на заднее сиденье и осветил ей страницу. Зоула чертила маленькие сферы с треугольниками на них и составляла какое-то уравнение. Я узнал синусы и косинусы, знакомые еще со времен школы.

– Сферические треугольники, – сообщила она. – Узнаёшь формулу косинуса, Гарри? Вряд ли… Будем надеяться, что толку от моих вычислений будет больше, чем от твоей навигации.

Зоула начертила очередную небесную сферу и выписала несколько цифр. При взгляде на эти цифры казалось, что они написаны рукой пропойцы: трясло нас нещадно.

– Солнце оказывается в созвездии Тельца к концу мая.

Она принялась тыкать в калькулятор.

– Отлично. Альдебаран в это время – где-то между пятнадцатью и двадцатью градусами к северу. Пусть склонение равно восемнадцати градусам. Разумеется, на какой широте Ямайка, ты понятия не имеешь…

– На восемнадцати градусах северной широты, – ответил я. – Неужто не знала, навигатор ты наш?

Еще несколько цифр.

– Готово. На этой широте, когда Альдебаран появляется над горизонтом, его прямое восхождение равно примерно семидесяти градусам.

Она поглядела в темноту за окном:

– Где мы?

– Подъезжаем к Очи, – ответила Дебби; в ее голосе слышалось напряжение. – Яма!.. Поздно!

Последовал сотрясающий удар.

– Отлично, – сказал я. – Если Зоула в своих суммах ничего не напутала, мы найдем эту испанскую плантацию, поглядим, есть ли там что-либо, имеющее отношение к счетоводу, возьмем заданный азимут – семьдесят градусов – и посмотрим в том направлении.

Если увидим многоугольник, то икону мы, считай, нашли.

Из темноты возник одинокий красный стоп-сигнал. Дебби затормозила и пристроилась, исходя от нетерпения, за цементовозом, из которого капала вода.

– Как в книге про пиратов. Место отмечено крестиком. Мы и вправду ищем сокровище на Ямайке…

– Вот-вот найдем. Только не забывай про конкурентов.

– Как он меня достал!

Дебби посигналила, включила дальний свет и притопила педаль – мы буквально процарапались мимо грузовика. Не прошло и часа, как мы неслись по улицам Очо-Риоса. «Жареные цыплята», ярко освещенное круизное судно, курорты, рестораны… Этой дорогой за три дня до этого нас вез Норман Смерч, только в противоположную сторону.

Я сказал:

– Эдак мы уже минут через семь-восемь будем на месте.

Через пять минут я склонился через плечо Дебби.

– Помедленней.

И вот в свете фар мы прочитали: «Нуэва Севилья». Дебби снизила скорость до черепашьей и свернула влево.

– Выключи фары.

Месяц осветил узкую извилистую дорогу, еле заметно поднимающуюся вверх. Она вела к низкому белому зданию, залитому ровным светом прожекторов.

– Главный дом, – предположила Зоула. – На каждой плантации должен быть главный дом.

Проселочная дорога уходила влево от шоссе. Дебби проехала по ней еще несколько ярдов и встала. Мы молча озирались по сторонам.

– Никого, – сказала Зоула.

– Откуда тут кто возьмется-то? Без нас им ту загадку нипочем не решить, – неуверенно ответил я.

– Ты ведь направил их в Порт-Ройал, верно?

По голосу Дебби было слышно, что она нервничала.

– Тогда почему мы так натянуты – словно скрипичные струны? – спросила Зоула.

– Дебби… Может, тебе лучше исчезнуть? Мы с Зоулой будем ждать тебя где-нибудь на шоссе.

– Издеваешься?

По плантации были разбросаны низкие полуразрушенные строения. Местность просматривалась не дальше чем на полумилю. Мы вышли и тихонько закрыли дверцы машины. «Почему мы крадемся? » – подумал я. Дебби перегнулась через перила и посмотрела с моста вниз. Слышалось журчание воды.

– Что ищешь, Гарри?

– Что-нибудь имеющее отношение к счетоводу.

– Счетовод? Откуда здесь взяться счетоводу, будь он неладен?

– Где бы он ни был, нам надо поторапливаться.

Мы разделились. Лучи наших фонариков ощупывали пядь за пядью. Я уже подбирался к главному дому и начал беспокоиться, нет ли тут охраны, когда услышал сдерживаемый крик откуда-то снизу холма. Радостный голос Дебби:

– Сюда! Нашла!

И вправду. Табличка гласила:

«ДОМ СЧЕТОВОДА

Испанская кладка. Счетовод надзирал за работами.

В больших поместьях – таких, как это – держали обычно двух надсмотрщиков: один наблюдал за рабочими в поле, а другой – на фабрике».

Прибежала Зоула. Она громко шептала:

– Наконец-то! Наконец-то!

Отсюда мы видели море. Небо усыпали звезды, раскинулся от края и до края Млечный Путь. Великолепная красная звезда так и бросалась в глаза. Ничего удивительного, что Огилви воспользовался ею как естественным ориентиром.

– Это и есть Полярная звезда? – спросила Дебби, показывая на Арктур.

– Нет. Ее можно найти с помощью Большой Медведицы. Полярная звезда вон там.

Она висела над морем, чуть выше линии горизонта. Я вытянул руку:

– А это – наш азимут, семьдесят градусов.

Тут Дебби изящной рысью разбежалась по траве и перепрыгнула через низкую ограду. Сердце у меня забилось. Мы и вправду искали клад. Чудеса!

Следуя указаниям, мы вернулись к дороге, на которой Дебби оставила машину, перешли мост, и вот…