Annotation 5 страница

Алессандро, отдуваясь, склонился над столом, чтобы подлить графине кофе. Кофейник был из серебра, как и блюдо на столе и тонкой работы хлебница, в которой лежали три черствых, как камень, хлебца. Продать серебряную посуду графиня ни за что не согласилась бы. И сам Трон тоже мысли об этом не допускал. Впрочем, на венецианском рынке посуды было пруд пруди. – Как, по-твоему, синьор Видман не преувеличивает, Алвис? – нервно спросила графиня. Над кофейной чашечкой, которую она поднесла к губам, поднимался пар. Горячий кофе, который из бережливости никогда не выливали, а подогревали по нескольку раз, был как нельзя кстати в сыром палаццо Тронов. Особенно он согревал, если в него добавляли чего-нибудь покрепче: графиня обычно предпочитала граппу. – И что, собственно, Видман сказал? – Что начиная с воскресной ночи уже не просто капает, а вовсю течет. Это очень похоже на правду, потому что весь потолок отсырел. – И дальше что? – Видман сказал, что займется крышей. Но он хочет, чтобы мы оплатили работу. Графиня трагически задумалась. – О какой сумме идет речь? – Примерно о той же, что мы в этом году потратили на наемных лакеев и музыкантов, – сказал Трон и тут же пожалел об этом. Графиня отвернулась от него и стала рассматривать пятна на бархатной обивке стен, потом обшарпанные кресла и, наконец, изборожденный трещинами потолок салона Когда она заговорила вновь, Трона поразила обреченность в ее голосе. – Этот дворец сожрет нас, Алвис. Трон согласно кивнул. – Рано или поздно нам придется сдать кому-нибудь внаем верхний этаж. Так нынче поступают почти все. – А мой бал-маскарад? – воскликнула графиня с оскорбленной горечью. – Тогда ограничимся тем, что сдавать комнаты будем только летом. Графиня махнула рукой в отвращении. – А что с Тинторетто, которого Алессандро вчера отвез Сиври? – По дороге в управление полиции я загляну к нему. – Хватит этих денег на ремонт крыши? – Мои люди застали сына Видмана в кафе «Флориан» за чтением туринской газеты. Мне пришлось вызвать его в полицию. Однако от меня зависит, спустить это дело на тормозах или нет. Полагаю, что при таких обстоятельствах Видман согласится привести крышу в порядок за сходную сумму. – Трон натянуто улыбнулся. – Когда ты уходишь? – Сразу после завтрака. Графиня повернула голову к окну и бросила быстрый взгляд на свинцовое небо. – Если снова пойдет снег, – сказала она, – надень под цилиндр вязаную шапочку. Не то еще простудишься и всю субботу будешь валяться в постели. Она взяла хлебец и макнула его в кофе – с решимостью женщины, которой нечего больше бояться.
Когда Трон через полчаса вышел из палаццо, погода внезапно улучшилась: сразу потеплело. Вообще-то он привык выбирать кратчайший путь через мост Риальто, но сейчас, в такое дивное утро, пошел кружным путем мимо церкви Сан-Кассиано. Десять минут спустя он стоял перед церковью Фрари, зданием замечательным и памятным, – здесь, в одном из склепов, покоился прах Николо Трона, единственного дожа Венеции в древнем и славном семействе Тронов. С церковью Фрари были связаны самые ранние детские воспоминания Трона: как он, цепляясь за руку отца, замирал перед усыпальницей предка и слушал поучительные истории о былом величии рода. Помнится, они ходили сюда главным образом в летние дни – на улице была жара, а в церкви Фрари стояла приятная прохлада. Обычно после посещения церкви отец Трона позволял себе заглянуть в «локанду»^[6] напротив южного фасада церкви, спрашивал там стаканчик-другой вина. Сейчас Трон с удовлетворением отметил про себя, что локанда по-прежнему на месте. Сколько же лет минуло с тех пор? Во всяком случае, никак не меньше сорока, больше чем половина жизни. За эти годы город мало-помалу пришел в упадок, хотя благодаря изобретению паровых двигателей появились железные дороги и пароходы, которые доставляли в Венецию все больше людей. Трон переступил порог церкви, и тяжелая дверь с шумом закрылась за ним. Трону почему-то подумалось, что дверям все едино, кто через них проходит – художник Тициан, композитор Беллини или какой-нибудь церковный служка, подметающий пол. Здесь, кстати, тоже был такой служка – он не обратил никакого внимания на Трона, продолжая мести мусор из одного угла церкви в другой. Служба завершилась с полчаса назад. Единственными посетителями церкви сейчас были туристы. Они собрались перед одним из алтарей и любовались картиной «Вознесение Марии» Тициана. Какой-то мужчина стоял в нескольких шагах от туристов, прямо перед гробницей Николо Трона. Трон подождал несколько минут, но человек, по всей видимости, не собирался уходить. Трону ничего не оставалось, как подойти и встать рядом. Сооруженная в 1476 году гробница занимала значительную часть склепа. Венчал ее мраморный Николо Трон, лежащий на мраморном смертном одре. Чтобы взглянуть на него, Трону пришлось задрать голову. Рядом с гробницей стояла скульптура, изображавшая солидного пожилого мужчину в платье дожа. Выглядела она довольно Скучно, так что вскоре взгляд волей-неволей переходил на стоявшую рядом с дожем аллегорическую фигуру женщины – казалось, что ее прекрасное тело просвечивает через тончайшее мраморное платье. Трон всегда спрашивал себя, кто была незнакомка, послужившая скульптору моделью, – она восхищала зрителей и сегодня, через четыреста лет после того, как было сделано изваяние. Мужчина, оказавшийся рядом с Троном, сделал неловкий шаг; они столкнулись – и на каменный пол упали сразу два цилиндра Трон и незнакомец одновременно нагнулись. – Извините меня, – сказал Трон. – О-о, это моя вина, – вежливо возразил незнакомец, отступив и слегка поклонившись. Он кивнул на скульптуру. – Мне не по сердцу эта дама, которая стоит рядом с дожем. Трон ожидал, что незнакомец – как иногда водится среди мужчин – многозначительно улыбнется или подмигнет после своих слов. Но ничего подобного не случилось. Трон сказал: – Наверное, Антонио Риццо воспользовался для фигуры Евы – я имею в виду скульптуру у Дворца дожей – той же моделью. – Вы говорите о Еве у Арки Фоскари? Трон кивнул. Как видно, этот человек хорошо знал Венецию. Никакого путеводителя у него в руках не было – одна только трость. – Любопытно было бы узнать, кого эта скульптура изображает, – сказал он. Трон с сожалением пожал плечами. – Об обстоятельствах жизни Риццо мало что известно. Я, по крайней мере, никаких подробностей о нем не знаю. На вид незнакомцу было за сорок, и он был вовсе не так молод, как Трону показалось поначалу. Возможно, его немного сбили с толку по-юношески высокий чистый голос и густые черные волосы, не тронутые сединой. Рот у мужчины был небольшой, четко очерченный. На губах то и дело возникала улыбка. Незнакомец был высокого роста, стройный, он выглядел исключительно элегантно в распахнутом меховом полушубке, под которым виднелся великолепный фрак. В отвороте фрака белела фиалка – в Венеции и зимой можно купить живые цветы, если иметь на то соответствующие средства. Судя по акценту, господин был родом из Австрии или Южной Германии. По-итальянски он говорил без запинки. – Вы венецианец? – незнакомец вежливо улыбнулся. Трон улыбнулся в ответ: – Да, я венецианец. Вы занимаетесь искусством? Незнакомец покачал головой. – Я занимаюсь газом. – Не понял? … – Передачей его по трубам, – объяснил незнакомец. – Мы строим газопровод, чтобы подавать газ через Большой канал. – Кто это «мы»? – «Империал континентал газ ассосиэйшн». Я директор венского отделения. – Вы из той самой английской компании, что поставила газовые фонари на площади Сан-Марко? – спросил Трон. – Которые уже двадцать лет освещают всю Вену и несколько десятков других европейских городов, – с гордостью проговорил незнакомец. – А зачем нужен газ на другой стороне Большого канала? – поинтересовался Трон. – Для освещения улиц, синьор. – Горожане Венеции вполне довольны и нынешним освещением. – Плошками с нефтью, которые украшают столбы на углах? – спросил незнакомец с легким презрением. – Людям этого достаточно. – А прогресс? Трону потребовалось какое-то время, чтобы понять: незнакомец говорит совершенно серьезно. «Он безумен, – подумал Трон, – но симпатичен. Во всяком случае, он долго и почтительно разглядывал усыпальницу Николо Трона! » – Сто лет тому назад, – проговорил Трон голосом несколько более резким, чем ему хотелось бы, – Венеция была цветущим городом. Тогда не существовало никаких пароходов, никаких железных дорог, никакого телеграфа и не было никакого газового света. – Он добавил более примирительным тоном: – Вы, наверное, живете в отеле «Даниэли» и каждый день радуетесь газовому освещению, которое ваша компания там установила? Незнакомец покачал головой: – Я живу в палаццо да Мостро. – А я полагал, что это палаццо необитаемо. – В данный момент это не так, – проговорил незнакомец, протянул руку и представился: – Хаслингер. Я из Вены. Трон пожал его руку. – А моя фамилия Трон. Взгляд Хаслингера задержался на мраморном изображении Николо Трона, потом он перевел глаза на живого Трона и снова взглянул на венецианского дожа. – Так дож – ваш предок? И вы? … Трон кивнул, улыбнувшись: – Алвис Трон. – Комиссарио Трон. Я знаю, кто вы. Мы вчера вечером говорили о вас со Шпауром. Настала очередь Трона удивляться. – Игнац Хаслингер? Барон упоминал, что его племянник был среди пассажиров «Эрцгерцога Зигмунда». Хаслингер кивнул. – Это я и есть. Вчера вечером мы с ним вместе ужинали. – Вам известно, что произошло? – Да, разумеется. Мы обо всем поговорили подробно. Но я со своей стороны ничего не мог добавить к тому, что ему уже было известно. Я в это время… – Вы спали. Вы приняли снотворное. Знаю. – Увы, да, – Лицо Хаслингера было очень серьезным и сосредоточенным. – Подумать только, покушение на императрицу! Чего они хотят этим добиться? И что за этим кроется? Вы считаете, что к этому может иметь какое-то отношение поездка Гарибальди по Ломбардии? Трон покачал головой. – Это не в стиле Гарибальди. – А чей же это стиль? – Спросите об этом офицера, который ведет расследование. – Этого… э-э… – Полковника Пергена, – подсказал Трон. Хаслингер внимательно посмотрел на Трона. – Шпаур считает, что вы сомневаетесь в том, что Пеллико действительно повинен в убийстве. – Я предпочел бы, чтобы его вину доказал суд. Пока же доказательством вины Пеллико посчитали самоубийство. – Продолжите ли вы ведение дела? Они по-прежнему стояли перед усыпальницей Николо Трона, венецианского дожа. Интересно, как бы поступил на его месте Николо – человек, если верить семейным преданиям, умный и рассудительный? – Не знаю, – ответил Трон. Хаслингер улыбнулся. Минуту-другую оба молчали. Потом Хаслингер неожиданно спросил: – Вы сейчас направляетесь в управление полиции? – Да, но сначала на площадь Сан-Марко. – Могу вас подвезти. Моя гондола ждет у моста Фрари. Трон предпочел вежливо отказаться. – Благодарю, но мне хочется пройтись пешком. – Потрясающе, – сказал Хаслингер, взглянув на небо, когда они вместе вышли из церкви. Трон не мог с ним не согласиться. Сильный западный ветер прогнал туман. Льющийся сверху свет был такой пронзительной чистоты, какая редко бывает в Венеции. Контуры предметов выглядели невероятно четкими, изящными, словно прорисованные тончайшим карандашом. В такие дни со ступенек лестницы перед палаццо Тронов можно было увидеть Альпы. Две дамы в приталенных дорожных костюмах в сопровождении двух офицеров прошли мимо них к мосту Фрари. Один из офицеров сказал что-то на ушко даме, она громко рассмеялась. – В годы моей молодости подобного не случалось, – укоризненно проговорил Хаслингер. – Чтобы офицеры прогуливались по городу с дамами средь бела дня!.. – Вы служили? – В полку линцких драгун. Однако летом 1848 года, после повторного завоевания Милана, после этого… – Хаслингер искал подходящие слова. – В общем, этому пришел конец. Я подал рапорт об отставке. – По какой такой причине? – полюбопытствовал Трон. Хаслингер мгновение смотрел прямо перед собой в пустоту, потом пожал плечами и меланхолично улыбнулся. – Не переношу вида крови, – сказал он и пошел к поджидавшей его гондоле. Трон пожал плечами: почему человек, который не выносит крови, вообще поступил на военную службу? 17

Был полдень. Елизавета вышла на площадь Сан-Марко. Мелкий дождик прекратился, и было весьма тепло для февраля. Как всегда на прогулках, Елизавету сопровождала небольшая свита – Кёнигсэгг и два гвардейских лейтенанта в гражданском платье. Обычно они держались чуть поодаль: так соблюдался приватный характер ее прогулок, и это всегда нравилось Елизавете. Зачем понапрасну смущать простых жителей благородной Венеции? Здешние жители были скромны: при встрече с ней многие опускали глаза Офицеры приветствовали ее, как положено у военных, – отдавали честь, штатские приподнимали цилиндры и учтиво кланялись. В Вене же она просто не могла выйти за пределы дворца – сразу же сбегалась толпа народа. Пройдя шагов десять, Елизавета увидела то, что не заметила сразу, – солдат на балконах собора и мужчин в черных фраках, вооруженных солидными дубинками. Их было не меньше шестидесяти. Те, что были во фраках, образовали вокруг Елизаветы кольцо, демонстративно отгородив ее от людей на площади. Хореография этого военизированного представления была продумана досконально. Движения кордебалета во фраках преследовали одну-единственную цель: очистить площадь от людей так, чтобы она напоминала пустую театральную сцену с одной примадонной в центре – Елизаветой. Она шла, глядя себе под ноги, отмечая, что постепенно шум на площади сменяется тревожной тишиной. Все, кто стал невольным свидетелем прогулки Елизаветы, замерли в отдалении – не то от благоговения, не то от страха Горожане, туристы, офицеры – все, кто кормил голубей или прогуливался на фоне исторических памятников не сводили сейчас глаз с императрицы. Елизавета поспешно повернула назад, вслед ей раздался крик. Затем к одинокому высокому голосу присоединились и другие. Импровизированный хор скандировал все громче и громче: «Viva Verdi! » Елизавета разобрала эти слова после того, как их подхватили и иностранцы, вообразившие, что толпа приветствует появившегося на площади знаменитого композитора Джузеппе Верди. На самом же деле люди выкрикивали модное сокращение VERDI, что означало Vittorio Emmanuele Re d'ltalia. ^[7] 18

Антиквар Альфонс де Сиври появился в Венеции в начале пятидесятых годов. Это был пухленький француз, похожий на поросенка, украшенного марципанами. Объяснялся Сиври своеобразно, смешно коверкая итальянские слова на французский лад. Вот уже шесть лет, как ему принадлежал магазин на площади Сан-Марко. Все клиенты – люди в основном солидные, богатые – уважали Сиври: он имел дело только с работами признанных мастеров, не заламывал неслыханных цен и всегда обеспечивал доставку картин по назначению в целости и полной сохранности. Трону Сиври нравился еще и потому, что, покупая время от времени у него картины и рисунки, он никогда не был особенно придирчив, когда речь заходила об их атрибуции. Отец Трона, умерший в конце тридцатых годов от холеры, занимался в свободное время тем, что мастерски рисовал в стиле Джованни Беллини – на бумаге, изготовленной в XVI веке, которая в один прекрасный день в больших количествах появилась откуда-то в палаццо Тронов. Трон и мысли не допускал, что отец намеревался когда-нибудь продать свои работы, тем более выдать их за оригиналы Джованни Беллини; – то, что он рисовал на старинной бумаге, Трон считал чистой случайностью. Но когда он предложил Сиври рисунки отца, антиквар очень заинтересовался и постепенно скупил у него все до единого, заплатив вполне достойную сумму. Имя Джованни Беллини никто из них при этом вслух не произносил, хотя Трон, конечно, понимал, что Сиври считает рисунки отца творениями знаменитого художника. Именно поэтому Трон и запрашивал за них суммы, которые Сиври никогда не согласился бы заплатить за творения дилетанта. Взаимовыгодное дело пошло на пользу как Сиври, так и Трону, и за долгие годы между ними сложилась, можно сказать, сердечная дружба, если уместно говорить так об отношениях обедневшего аристократа и преуспевающего антиквара. Трона тревожило, заметил ли Сиври, что Тинторетто, которого ему вчера отнес Алессандро, всего лишь удачная копия. Впрочем, думал Трон, Сиври все равно – оригинал это или копия. С него довольно и того, что картина, принадлежавшая некогда Альмаро Трону, написана в духе Тинторетто: неопределенная тень, падающая на нижнюю часть лица, словно присыпанная мукой борода, собранная в складки занавесь – как фон, напоминающие мертвых рыб руки… Да еще это типичное для Тинторетто овечье выражение на лице изображенного! Такой портрет даже любитель сразу признает выдающимся произведением Тинторетто! Конечно, его легко будет продать одному из богатых ценителей искусства. А то, что это мастерская копия, написанная на старом полотне, Сиври, наверное, догадается… Когда Трон открыл дверь в магазин, где-то в недрах его, за тяжелым темно-бордовым занавесом из бархата, звякнул колокольчик. Всякий раз Трон приятно удивлялся тому, с каким вкусом и изяществом здесь расставлены и разложены предлагаемые для продажи предметы. Мебель в палаццо Тронов тоже большей частью принадлежала к прошлому веку. Но в то время как в салонах его матери она год от года дряхлела и превращалась в рухлядь, здесь такая же мебель выглядела просто роскошно. Возможно, лоск ей придавала богатая обстановка магазина. Трон понимал, почему покупатели из высших кругов общества так хорошо чувствовали себя в магазине Сиври. «Этот человек, – наверняка говорили они себе, – не нуждается в том, чтобы обманывать своих клиентов». Из-за занавеса появилась унизанная перстнями рука, а затем и сам хозяин. На лице Сиври было по обыкновению немного румян; от него сильно пахло цветочным одеколоном. – Граф Трон! – Сиври протянул ему руку и просиял так, что Трон не усомнился в его искренности. – Что произошло на площади? – Трон обратил внимание на собравшихся перед кафе «Квадри» офицеров, которые что-то оживленно обсуждали. – На площади гуляла императрица, – сказал Сиври, насупившись. – Она каждый день прогуливается на площади, и никому до нее в общем-то нет дела, – заметил Трон. – Но сегодня ее сопровождала половина императорской армии. Кому-то пришло в голову увеличить ее охрану. У них при себе были дубинки – на тот случай, если народ не будет расступаться, – Сиври сокрушенно покачал головой. – А когда прозвучали возгласы, императрица сразу вернулась во дворец. – Какие еще возгласы? – Здравицы в честь VERDI, – мрачно проговорил Сиври. – Это просто возмутительно! – Вы когда-нибудь разговаривали с императрицей? – спросил Трон. Лицо Сиври просияло. – Императрица изволила три недели назад побывать в моем магазине. В сопровождении одной дамы и одного господина. Она интересовалась моим собранием фотографий. – Антиквар указал на большой стол, стоявший у задней стены. Там, где прежде громоздились пейзажи и натюрморты, сейчас лежали альбомы с фотографиями. – У меня были посетители но императрица сказала, что подождет, когда я освобожусь. – С каких это пор вы торгуете фотографиями? – спросил Трон. Лишь теперь он увидел на стене две роскошные фотографии под стеклом. На одной – девушка-рыбачка с оголенным правым плечом, на другой – гондольер с мандолиной в руках. Сиври слабо улыбнулся: – Я должен идти в ногу со временем. Не то впору закрывать лавку. – Кто-нибудь заинтересовался Тинторетто? Сиври с печальным видом опустил голову. – Увы, до сих пор никто. – Подумав немного, он добавил – Это портрет особенный. Он не на любителя… Снимая портрет со стены, Трон подумал, что при хорошем освещении он внушает даже больший страх и трепет, чем в сумраке их салона. Альмаро Трон был изображен в темно-коричневом придворном наряде, на котором со временем проступили странные зеленоватые пятнышки; в руках прокуратор держал нечто, напоминающее платяную щетку. Присмотревшись повнимательнее, можно было увидеть, что он косит левым глазом. – Сколько вы могли бы заплатить? – спросил Трон. На лине Сиври появилось озабоченное выражение. – Не больше четырехсот. – Шестьсот, и я напишу вам квитанцию на семьсот пятьдесят, – предложил Трон. – Четыреста пятьдесят, и вы дадите мне квитанцию на восемьсот, – возразил Сиври. Внимательно изучив картину, он понял, что это копия. Отличная копия – но не больше. Однако он не был уверен, что Трону об этом тоже известно. – Согласен, – проговорил Трон. «Ага, значит, у него нет другого выхода», – подумал Сиври и вновь протянул ему руку. – Договоримся на пятистах. – Ему стоило немалого труда скрыть улыбку. – Не желаете ли взглянуть на фотографии? – С удовольствием, – согласился Трон. Он подошел к столу, на котором стояли серые ящики с фотографиями; рядом с ними валялись кипы неразобранных снимков. В основном это были фотографии размером с нормальный почтовый конверт; причем каждая карточка была наклеена на картон и помещена в паспарту. В одном из картонных ящиков были фотографии зданий, стоящих вдоль Большого канала. Фотопутешествие вдоль канала начиналось со здания вокзала; объектив фотографа следовал по левой стороне канала в направлении центральной площади. Фотографа заинтересовали не только дворцы знати. Трон обнарркил снимки палаццо да Мосто, складских помещений у переправы Гарцони и нового чугунного моста у здания Академии. На главной площади города фотограф повернул в обратную сторону. Сначала шли фотографии городской пристани и палаццо Дарио, потом – палаццо Бальби-Вальер, палаццо Фоскари и палаццо Пизани-Моретта Трону было любопытно, вошел ли в эту коллекцию снимок палаццо Тронов. И точно, под фотографиями церкви Сан-Стае Трон обнаружил снимки родового дворца с облупившимся фасадом, малыми и большими водными. воротами и гондолой графини перед ними. Удивительное дело, но, разглядывая эти снимки, Трон вдруг растрогался и почувствовал симпатию к безымянному фотографу, который запечатлел его палаццо. Трон отложил снимки зданий в сторону и увидел, что в коробке осталась всего одна фотография. Он ожидал, что это будет вид здания Фондако деи Турки или, например, церковь Сан-Симеон Пикколо, а вместо этого на последней фотографии (попавшей в эту коллекцию, скорее всего, случайно) были сняты молодая женщина и пожилой мужчина; они стояли, держась за руки, перед нарисованной на холсте гондолой. Оба были в костюмах семнадцатого века: мужчина – в панталонах по колено, парике и жабо с кружевами, женщина – в платье на кринолине. Женщину эту Трон никогда прежде не видел, а вот относительно мужчины мог поклясться, что откуда-то его знает. Только откуда? Трону потребовалось с полминуты, чтобы вспомнить: он видел этого человека совсем недавно. Еще с полминуты ушло на то, чтобы сообразить: это надворный советник Хуммельхаузер. Надворный советник и молодая женщина стояли в обычном для позирующих людей положении. Надворный советник явно был горд своей молодой спутницей, зато на лице женщины нельзя было не заметить некоторого смущения – как будто она делала что-то ей не подобающее. Кто она такая? Знакомая с бала-маскарада? Очевидно, речь шла о чем-то более серьезном, нежели случайное знакомство. Иначе надворный советник не стал бы сниматься с нею. Была ли она его невестой? Собирался ли Хуммельхаузер жениться на женщине, которая намного моложе его? Или эта привлекательная молодая особа рядом с надворным советником – его любовница? Голос Сиври отвлек Трона от размышлений. – Понравились вам эти фотографии, комиссарио? Есть среди них и снимки палаццо Тронов. Томмасео считает, что можно издать серию снимков и продавать их в изящной папке, к примеру. Брови Трона поползли вверх. – Вы сказали Томмасео? – Это фамилия фотографа, который мне приносит фотографии на комиссию. – Священник Томмасео? – Трон был практически уверен, что в списке пассажиров был священник и имя у него было такое же. Сиври кивнул. – Священник Томмасео из церкви Сан-Тровазо. Он оборудовал в своем доме нечто вроде фотоателье. Каждую заработанную лиру он отдает в общинную кассу для бедняков. Вы можете преспокойно навестить его и купить дагерротипы палаццо Тронов. Падре делает и большие снимки, которые помещает в изящные рамки. На Рождество, к примеру, он специально ездил в Вену, чтобы сфотографировать там зальцбургского архиепископа. – Тогда эта фотография тоже сделана Томмасео. – Трон протянул Сиври фотографию со стола. – Откуда она у вас? – Лежала на дне коробки, – объяснил Трон. – Этот снимок попал туда, скорее всего, случайно. Я верну ее падре Томмасео. Трон широко улыбнулся. – Может быть, я действительно попрошу падре сделать еще несколько снимков нашего палаццо. Пожалуй, я загляну к нему. И передам ему заодно эту фотографию. Какое-то мгновение Трон опасался, что Сиври отклонит его предложение, но тот сказал лишь: – Я дам вам для этого специальный конверт. – Это было бы очень любезно с вашей стороны. – У двери Трон остановился и оглянулся. – Если у вас объявится клиент, к примеру, иностранец, который изъявит желание купить картину, я мог бы поспособствовать ему в получении документов на вывоз. А вам бы я выдал справку, что речь идет о копии. Сиври ухмыльнулся. – На бумаге со штампом полицейского управления? Трон серьезно кивнул. – Да, на официальном бланке. Сказав это, он не смог удержаться, чтобы не расхохотаться. Сиври к нему присоединился. Антиквар смеялся так громко, что Трон вышел в недоумении – уже не первый раз он подумал, что французское чувство юмора ему чуждо. Трон не мог понять, что же такого смешного нашел Сиври в его предложении помочь при случае… Когда он вышел на площадь, офицеров перед кафе «Квадри» уже не было. Около Кампанильи – колокольни собора Сан-Марко ему встретились дамы в маскарадных полумасках. Прически у них были высокие, припудренные; дамы о чем-то оживленно переговаривались. Они наверняка возвращались домой после маскарада, который завершился даже не к утру, а далеко за полдень. Когда они проходили мимо, Трон разглядел, что одна из дам – переодетый мужчина. На венецианском карнавале было позволено, можно сказать, все. Никто не находил ничего предосудительного в том, что кавалеры одевались в женские платья, а дамы, напротив, появлялись на балу в мужских нарядах. И наверняка есть десятки фотографий, на которых запечатлены дамы в мужских панталонах и мужчины в плиссированных юбках. Но что-то подсказывало Трону, что фотография надворного советника и молодой дамы рядом с ним – вовсе не снимок с карнавала. 19

Елизавета торопливо поднялась по лестнице и резко рванула на себя ручку двухстворчатой двери императорского кабинета. В приемной она сразу приблизилась к окну и, задыхаясь от злости на Тоггенбурга, отдернула гардину в сторону. Солдаты в парадных мундирах на балконах базилики и башни с курантами стояли как каменные. Мужчины с дубинками все еще прохаживались по площади. Небольшими группами они бродили перед дворцом, явно не зная, что им теперь делать. Елизавета поняла, о чем сейчас раздумывают офицеры: выйдет ли она еще раз или сегодня никаких прогулок больше не будет? Два офицера переходили от группы к группе и отдавали какие-то распоряжения. Тоггенбурга видно не было, но Елизавета знала, что он тоже сейчас где-то на площади. – Подзорную трубу! – Елизавета отвела руку назад, продолжая смотреть на дворцовую площадь. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы навести резкость. Теперь площадь была видна во всех деталях. Елизавете казалось, что она парит над ней, время от времени как бы повисая в воздухе. Вот в поле ее зрения попали двое детей, которые гонялись за голубями, и продавец, протянувший лейтенанту линцких уланов кулек с жареными каштанами. Коменданта города она узрела перед входом в кафе «Квадри» в окружении полдюжины офицеров. «Наверное, полковник Перген тоже где-то там», – подумала Елизавета, глядя в трубу на коменданта. Тот выслушивал сообщение одного из офицеров. Когда офицер умолк, Тоггенбург широко улыбнулся и похлопал его по плечу. Елизавета энергично повернулась и едва не задела подзорной трубой Кёнигсэгг по носу. Граф и графиня не понимали, чем было вызвано ее возбуждение, и ждали объяснений. – Тоггенбург сегодня утром объявил мне, что на меня готовится покушение, – сказала Елизавета – У надворного советника якобы были при себе документы, которые свидетельствовали об этом. Поэтому-то его и убили. К этому времени вся свита уже знала, что императрица находится в комнате для аудиенций, и Вастль внесла сюда угольные грелки. Одну из них она поставила у ног Елизаветы, севшей за письменный стол императора, а другую – у дивана, на котором расположились граф и графиня Кёнигсэгг. – Выходит, вся суматоха из-за этого? – Графиня протянула руки к грелке, думая о том, что предпочла бы находиться в хорошо натопленных комнатах императрицы, а не в холодном кабинете императора. Елизавета недовольно вздохнула. – Теперь о каждом моем выходе в город я должна сообщать коменданту загодя – за два дня. – Что ему известно об этих… планах заговорщиков? – Графиня Кёнигсэгг вздрогнула, произнеся последние слова. – Абсолютно ничего, – сказала Елизавета – Документы, которые вез надворный советник в своем багаже, бесследно исчезли. Преступника удалось схватить, но после первого допроса он повесился в своей камере. И практически ничего не сказал. А молодая женщина? – спросила графиня Кёнигсэгг. Граф в этот момент низко нагнулся над грелкой и смотрел на императрицу снизу вверх, смешно наклонив голову, чтобы получше расслышать ответ императрицы. Обер-гофмейстеру не подобало принимать такие позы, но Елизавета решила не обращать внимания на эту вольность. – Тоггенбург сказал, что ее тоже застрелили, как свидетельницу… – Но ведь ее задушили! – возмущенно вмешалась графиня Кёнигсэгг. Елизавета задумчиво взглянула на нее. – Значит, кому-то понадобилось ввести Тоггенбурга в заблуждение. Граф Кёнигсэгг был профессиональным военным, генерал-майором, – он хорошо знал армейские порядки. – Старшему по званию докладывают то, что он хочет услышать, – пояснил он. – А Тоггенбургу хотелось услышать о таких вещах, которые послужили бы основанием мя принятия чрезвычайных мер. Поэтому полковник в своем донесении опустил все, что не соответствовало картине политического убийства. К примеру, то, что молодую женщину задушили после того, как подвергли издевательствам. Не пожелает ли ваше императорское величество просветить на сей счет Тоггенбурга? Елизавета покачала головой. – Не раньше, чем сама буду знать все об этом происшествии. Тоггенбург непременно спросит, откуда у меня эти сведения. Как я ему скажу, что получила их от любовника моей камеристки? – Может быть, стоит установить контакт с этим самым комиссарио? – предложила Кёнигсэгг. Ее муж засомневался: – Это будет невозможно сделать без ведома Тоггенбурга. Елизавета добавила: – А Тоггенбург, по-моему, и слышать не желает о Троне. Графиня так и встрепенулась: – Вы сказали Трон, ваше императорское величество? Елизавета кивнула. – По-моему, его зовут именно так. Тоггенбург несколько раз назвал эту фамилию. А почему вы спросили? – Потому что у нас есть приглашение на бал-маскарад в палаццо Тронов. Троны живут в своем палаццо в дальнем конце Большого канала. Мы с ними в родстве. – Приглашение? На какой день? – На нынешнюю субботу. – Вы пойдете? – Если ваше императорское величество не имеет ничего против… – Сколько всего Тронов в городе? Графиня Кёнигсэгг равнодушно пожала плечами. – Не знаю. Но можно выяснить, о той ли семье идет речь… Елизавета одобрительно улыбнулась. – Если это он, появляется возможность поговорить с комиссарио, никого не ставя в известность. Что не означает, разумеется, что до этого разговора мы можем бездействовать. – Что предлагает ваше императорское величество? – спросил граф. – Надо узнать побольше о полковнике Пергене. – Я поговорю об этом с Вастль и соответственно ее настрою. Пусть встретится со своим женихом, ну и… – Считаете, у Вастль это получится? Задать нужные вопросы и запомнить полученные ответы? – медленно произнесла Елизавета. – Если бы кто-то сопроводил Вастль… Вам известно, где они обычно встречаются? – В одном из ресторанчиков в Дорсодуро, – говорит графиня. – Когда Вастль свободна? – В четверг вечером. – А кто будет спутником Вастль? – снова в разговор вступил граф Кёнигсэгг. Елизавета встала столь решительно, что граф с графиней с удивлением переглянулись. Она приблизилась к окну, посмотрела на площадь. Два фонарщика переходили от одного столба к другому, приставляя к ним лестницы и зажигая газ. Новое газовое освещение было не особенно яркое, но оно придавало площади Сан-Марко уют, превращая ее в некое подобие огромного салона. Из кафе «Флориан», которое не попадало в поле зрения Елизаветы, доносилась веселая музыка. Сначала Елизавета с удовольствием представила, как, набросив на плечи скромную накидку, перебегает через площадь и заходит в кафе – без всякой свиты; потом с не меньшим удовольствием подумала – не отправиться ли ей вместе с Кёнигсэггами на бал-маскарад к Тронам? Такой бал не сравнить со скучными гарнизонными балами, на которых офицеры вытягивались перед нею, прищелкивая каблуками. Елизавета и виду не подала, когда Кёнигсэгг упомянула о приглашении на этот бал, что почувствовала зависть. Она обратилась к Кёнигсэгг. – Вы пойдете вместе с Вастль, графиня. – И без всякого перехода отрывисто проговорила: – Пусть напишет своему жениху записку… условится о встрече… и предупредит… что в четверг придет не одна… С ней будет дама, которой потребуются от него кое-какие сведения… Намекните Вастль, что она внакладе не останется. – Но у меня… – Выходного шерстяного платья будет вполне довольно. И наденьте кожаные ботинки. Полагаю, до этого ресторанчика вам придется идти пешком. Не исключено, что заведение это из непритязательных, со столами без скатертей и опилками на полу. Одно из тех заведений, где после будничных трудов собираются рыбаки и гондольеры, чтобы немного отдохнуть и развеяться. Елизавета умолкла, воображая этот освещенный газовым светом рай со скоблеными деревянными столами и посыпанным опилками полом, а между столиками итальянка с горящими от страсти глазами танцует тарантеллу. Елизавета вновь поймала себя на том, что завидует Кёнигсэгг. Однако от этой мысли ее отвлекла сама графиня. Глаза ее широко распахнулись, лицо застыло, а рот открывался и закрывался, не издавая ни звука. Она напоминала рыбку в аквариуме. Затем произошло непредвиденное: Кёнигсэгг бурно разрыдалась. Рыдала она довольно долго, потом выдавила через силу: – Я… не могу сделать этого… Эберхардт… Генерал-майор Кёнигсэгг посмотрел на императрицу. Он словно молил простить жену за эти слезы. И одновременно он, похоже, хотел сказать, что графиня действительно не может выполнить поручение императрицы и нужно придумать что-то другое. Тут в воображении Елизаветы возникло видение – настолько живое и яркое, что его молено было разглядывать во всех деталях, как рисунок или картину, висящую на стене. Конечно же существует и другая возможность! Как она об этом раньше не подумала! – Ну, есть еще одна мысль… А что если… Она оборвала себя на полуслове, уже точно зная, что хотела бы сказать, но предпочитая до поры до времени оставить это при себе. Ей всего-то и потребуется, что немного ваты, пара туфель без каблуков, черное платье и шерстяной платок. Елизавета понимала, что граф Кёнигсэгг вряд ли будет в восторге от ее плана, но чем дольше она думала о нем, тем больше он ей нравился. Выйти из королевского дворца никакого труда не составит. Труднее будет вернуться сюда никем не замеченной, потому как Тоггенбург расставил часовых по всему периметру дворца. Но Елизавете было известно, где граф Кёнигсэгг хранит бланки пропусков с императорским вензелем. Она выпишет пропуск на имя одной из своих замужних кузин и скрепит его собственноручной подписью. Сегодня к восьми Кёнигсэгги собрались в театр «Малибран» слушать оперу. Из дворца они должны выехать около семи. В ее распоряжении будет целых три часа. Вполне достаточно времени, чтобы разыграть маленькое представление, о котором она расскажет Кёнигсэггам позже. Если погода изменится, она наденет простое шерстяное пальто, которое купила еще на Мадейре, на ноги – простые сапожки, а на голову видавшую виды меховую шапку. И не забыть бы варежки. Или взять муфту? 20