Annotation 4 страница

Два часа спустя Иоганн-Батист фон Шпаур, полицай-президент Венеции и страстный любитель кушаний из потрохов, сидел в почти пустом зале ресторана гостиницы «Даниэли» и наслаждался видом поданного ему блюда с рублеными легкими. Большинство официантов маялись, стоя вдоль стен без дела, а немногочисленные посетители – несколько императорских офицеров да дюжина гражданских лиц – как-то совсем потерялись в большом зале. За соседним столом сидели французы, супружеская пара; они искоса поглядывали на блюдо, красовавшееся перед Шпауром: в меню потрохов не было. – Вам нравится, комиссарио? – Шпаур разгладил салфетку, лежавшую у него на коленях. – Очень, – сказал Трон. Когда Трон три года назад вступил в должность, он как-то заметил в присутствии Шпаура, что дома у них часто готовили потроха. Шпаур истолковал его слова по-своему – прямо и недвусмысленно. Приглашая Трона пообедать вместе, он всякий раз заказывал разные блюда из потрохов, которые здесь подавали только ему: не мог же шеф-повар отказать всесильному гостю. У Трона недоставало храбрости признаться, что сболтнул он тогда о потрохах случайно, – и приходилось, сидя в шикарном ресторане «Даниэли» «наслаждаться» трапезой, к которой он был равнодушен. По правде сказать, он смотреть не мог на все эти нашпигованные желудки и шейки, жареные бычьи легкие и рагу из коровьих сердец. – Можно еще покрошить чеснок в сметанную подливку, – предложил Шпаур, не сводя глаз со своего блюда. – Вместо поджаренной петрушки? Шпаур кивнул. – Хотя чеснок вообще-то берут для жареной требушинки. Нарезанной ломтиками. – Для жареной требушинки? – Вы режете вареную требуху на тонкие полоски и обжариваете их с луком, чесноком, кусочками сала и ломтиками картофеля. Обжаренную требуху посыпаете мелко нарезанным чесноком. Еще ложечку, комиссарио? Как всегда, Шпаур не стал дожидаться согласия Трона, а положил большой ложкой в его тарелку порядочную порцию с общего блюда. Поскольку Шпаур терпеть не мог обсуждать за обедом всякие уголовные происшествия, Трону пришлось дождаться, пока подадут кофе, чтобы поставить полицай-президента в известность о случившемся. Когда он умолк, Шпаур посмотрел на него с явным сомнением. – Вы, значит, утверждаете, что надворного советника убил лейтенант Грильпарцер, которого покрывает полковник Перген? Шпаур вылил рюмку коньяка, который ему принес официант, в свой кофе. Его лицо, раскрасневшееся от целой бутылки «Бартоло», цветом своим напоминало спелый помидор. – Я ничего подобного не утверждаю. Но и не исключаю такой возможности. Я просто хотел бы кое-что уточнить. – Что именно? – Шпаур поднял пустую рюмку над головой: это был сигнал для официанта немедленно принести новую. – Мне хочется узнать, чем был вызван спор между ними. И еще: почему лейтенант поспешил сойти на берег, не потрудившись справиться у дядюшки, как тот перенес шторм и качку. И наконец, мне хочется узнать, с какой целью Перген искал встречи с Грильпарцером в казино «Молин» и из-за чего у них там случилась размолвка. Шпаур ухмыльнулся. – Вопросов целый ворох. Сомневаюсь, что лейтенант и Перген дадут вам вразумительные ответы на них. – Я тоже в этом сомневаюсь. Но я предполагаю, что копия моего отчета дойдет до Тоггенбурга. – Какого такого отчета? – Улыбка сразу сползла с лица Шпаура. Трон попытался принять как можно более беззаботный вид. – Отчета, который мне предстоит написать. – О чем? О том, что вы продолжали расследовать это дело за спиной военной полиции? О том, что вы подозреваете полковника Пергена в служебном проступке? Трон ответил: – В отчете будут содержаться лишь неопровержимые факты. Выводы пусть делают другие. – И кто же эти «другие»? Тоггенбург? – К примеру, он. – Вы упускаете при этом одну вещь, комиссарио. – Что? » – А то, что прежде всего ваш отчет попадет на стол ко мне. Черта с два вы от меня дождетесь, чтобы я переслал его коменданту города, – неожиданно холодно улыбнулся Шпаур. – По какой такой причине? Теперь улыбка Шпаура стала ледяной. – По такой причине, что я не имею права чинить препятствия человеку, который оберегает нашу императрицу от покушения. Не могу же я представить дело так, будто он руководствуется иными мотивами? – Вы хотите сказать, что Тоггенбург всецело доверяет полковнику Пергену? – Комендант города уверен, что у каждого итальянца под плащом кинжал. И, конечно, он доверяет Пергену. – Шпаур отпил кофе. – Вскоре в Венецию прибудет император Франц-Иосиф. Это совершенно неподходящий момент для спора о компетенциях между нами и военными властями. – Я мог бы попробовать поговорить с несколькими пассажирами. Неофициально, – предложил Трон. – Я уже успел побеседовать с одним из них. Вчера вечером, с моим племянником. Его зовут Игнац Хаслингер. Игнац тоже был среди пассажиров «Эрцгерцога Зигмунда». Вскоре после полуночи он уснул, приняв двойную дозу снотворного, и проснулся лишь на другое утро. Он говорит, будто не заметил даже, что они попали в сильный шторм. – Шпаур многозначительно усмехнулся. – Вот с ним и поговорите – пожалуйста! Я считаю, он должен вам понравиться, комиссарио. Игнац очень интересуется литературой. Может быть, он подпишется на ваш журнал «Царство поэзии». Сам Шпаур на журнал до сих пор не подписался, хотя для управления полиции и самого полицай-президента Трон предложил подписку со скидкой. И, конечно, Шпауру было отлично известно, что журнал называется не «Царство поэзии» и не «Империя поэзии», а «Возвышенная поэзия». ^[5] Трон спросил: – А как быть с Моосбруггером? – С Моосбруггером? – Шпаур изменился в лице так, будто ему на блюде вместо жареной печенки подали дохлую мышь. – Моосбруггер – это старший стюард на судне Он устроил на «Эрцгерцоге Зигмунде» что-то вроде подпольного… Шпаур перебил его. – Что-то вроде борделя на судне. Я знаю, кто он такой, и его делишки мя меня не тайна. Как вы намерены поступить с ним? – Полицай-президент с беспокойством взглянул на Трона. – Вы все знаете? – Трон даже не дал себе труда скрыть удивление. – Здесь нет никакой тайны, комиссарио. Моосбруггер занимается этим в течение нескольких лет. Но я, например, не нахожу, чтобы это было кому-то во вред. – Может, оно и так. Однако сомневаюсь, что он имеет право на то, что делает. Шпаур оторвал взгляд от блюда. – Это вы к чему? – Если кому-то и известно, – сказал Трон, – что на самом деле произошло минувшей ночью, то это Моосбруггеру. Но он никак не может быть заинтересован в том, чтобы все всплыло наружу. – Вы, значит, собираетесь пойти к нему и предложить выбор: либо он обо всем расскажет, либо вы его разоблачите. – Да, что-то в этом роде, – кивнул Трон. – Боюсь, вы даже не представляете, в какое осиное гнездо собираетесь сунуть руку, – вздохнул Шпаур. – Моосбруггер личность куда более влиятельная, нежели вы себе представляете. – Как мне вас понимать? – А вот как: держитесь от него подальше. – Шпаур воткнул вилку в одну из абрикосовых клепок, которые заказал себе на десерт. – Могу вам предсказать, что последует в результате всех ваших расспросов, – продолжил он, не глядя на Трона. – И что же? Шпаур проглотил клецку и положил вилку на тарелку. – Моосбруггер не объяснит вам ровным счетом ничего. У вас нет никаких фактов, подтверждающих ваши подозрения, и вы не найдете никого, кто согласился бы публично признать, что пользовался услугами Моосбруггера. После разговора с вами он обратится к одному из своих влиятельных клиентов: к какому-нибудь придворному, к послу или к кому-то из генералов. Клиент Моосбруггера отправится к Тоггенбургу, а тот даст мне понять, чтобы я вас придержал. Если я ослушаюсь, мне конец. А если вы будете досаждать Моосбруггеру и после этого, вам тоже конец. Все проще простого. – Тогда как мне быть? – Закрыть дело. Перестать вести расследование за спиной Пергена и отказаться от вашего абсурдного плана, связанного с отчетом и копиями с него. – Шпаур ткнул вилкой в клецку с охотничьим азартом, словно убивал какого-то зверька, – Могу открыть вам еще кое-что, комиссарио. – Да? – Поговаривают, будто Моосбруггер завел досье на каждого из своих клиентов и хранит все телеграммы или копии с них, которые эти господа посылали на «Эрцгерцог Зигмунд». Если так, то все клиенты у него в кармане. Шпаур вылил вторую (или третью) рюмку коньяка в кофе, сделал большой глоток, а потом принялся за последнюю клецку. Цвет лица у него из бордового стал лилово-красным. Трон сильно засомневался в том, что Шпаур сегодня будет способен заняться делами. Но, по правде сказать, никто всерьез и не ожидал этого от Шпаура. – Ваше превосходительство! Кто-то из-за спины Трона обратился к Шпауру. Трону вдруг почудилось, что это Грильпарцер. Но то был незнакомый ему лейтенант хорватских егерей. Лейтенант протянул Шпауру запечатанный конверт и отдал честь. Шпаур взвесил конверт на ладони. Он был коричневого цвета, с красной сургучной печатью. Судя по весу, в нем никак не могло быть больше двух листков почтовой бумаги. – Не соблаговолите ли объяснить, лейтенант, в чем суть дела? Лейтенант бесстрастно доложил: – Дело об убийстве на судне «Ллойда» раскрыто, ваше превосходительство. Шпаур чуть не уронил конверт на блюдо. – Как, простите? … Лейтенант повторил, тяжело, медленно роняя слова: – Дело об убийстве на судне «Ллойда» раскрыто, ваше превосходительство. Шпаур дождался, пока лейтенант удалится, и только после этого сломал печать, достал из внутреннего кармана пенсне, водрузил его на переносицу и принялся читать письмо. Прочитав, он недоверчиво покачал головой. – Похоже, Перген оказался прав в своих предположениях. Трон перегнулся к нему через стол. – Пеллико? Шпаур кивнул. – Полковник Перген арестовал его еще вчера вечером Ночью допросил, а сегодня днем продолжил допрос. – И? … – Полковник не сомневается, что убийца схвачен. – Признание получено? Шпаур покачал головой. – Подписи под протоколом, увы, не будет. Это слова Пергена. – Почему так? – Потому что Пеллико мертв. – Лицо Шпаура никакого волнения не выдавало. – Повесился. Между допросами. У себя в камере. Полковник Перген расценивает это как признание убийцей собственной вины. – Получается, что полковник разоблачил убийцу с поистине фантастической быстротой. – Да, редкая удача. – Если случайно не выяснится, что убийство раскрыто чересчур быстро. Шпаур, прищурившись, посмотрел на Трона. – На что вы намекаете? – Я бы предпочел, чтобы Пеллико предстал перед судом и был справедливо осужден либо, наоборот, оправдан, – сказал Трон. – Вы не доверяете полковнику Пергену? – Самоубийство Пеллико оставляет открытым Целый ряд вопросов, на которые мог ответить только сам Пеллико. Помимо этого, я нахожу странным, что полковник Перген посылает в «Даниэли» лейтенанта, чтобы известить нас о том, что дело закрыто. По сути дела, он должен считать, что я об этом деле вовсе не помышляю – ни сном ни духом. – Может быть, Пергену стало известно, что вчера вечером вы побывали в казино «Молин». – Скорее всего, он хочет дать мне понять – причем как можно скорее! – что у меня нет больше никаких причин продолжать расследование, – сказал Трон. Шпаур отодвинул от себя блюдо из-под клецок и отложил салфетку в сторону. – У вас и нет этих самых причин, комиссарио. Забудьте о том, что произошло на пароходе. Забудьте также и о том, что вы узнали от меня о Моосбруггере. 14

Когда Трон два часа спустя сошел с парома на набережной и повернул направо (дворец княгини находился между улицей Сан-Вио и Академией), он обнаружил, что оказался там, где привык прогуливаться в школьные годы перед занятиями в Патриаршей семинарии. Это было почти сорок лет назад. Тогда еще не существовало в природе чугунного моста, который соединяет Дорсодуро с площадью Сан-Марко, не говоря уже о том, что не было и в помине таких вещей, как железная дорога, пароходы и газовые фонари – изобретении, которые Трон в глубине души считал излишними. На углу, возле отяжелевшей сейчас от снега одинокой пинии, Трон остановился, задумавшись, что же ему, в сущности, известно о княгине. Он вынужден был признать, что известно не слишком много, а это довольно странно для Венеции – города, где обо всех известных людях ходят невероятные и безжалостные сплетни. Странно, что они обошли княгиню ди Монтальчино, молодую вдову, очень богатую и красивую. Неужели причина этого – ледяная неприступность княгини? Трон предположил, что пресловутая неприступность, скорее всего, маска. Княгиня ди Монтальчино могла на самом деле оказаться не такой загадочной особой, какой представляли ее малознакомые люди. Что, если она – просто энергичная молодая женщина, которая с редким успехом продолжает дело покойного мужа и видит в этом смысл своего существования? Трон терялся в догадках. Он даже не мог отчетливо вспомнить, где и при каких обстоятельствах с ней познакомился. И откуда она все-таки родом? Действительно ли из Флоренции? Ее безукоризненный тосканский диалект не оставлял сомнений в том, что она родом из Тосканы; по всей видимости, там же она получила отличное образование. Однако что-то подсказывало Трону, что тосканский диалект княгини слишком правилен, чтобы быть природным, врожденным. Он поднял глаза, когда две чайки начали с резкими криками кружить над площадью, не зная, где им приземлиться – снежная корка, покрывшая площадь, их отпугивала, а крыши домов тоже были в снегу. Ветер, вольно гулявший по площади Сан-Вио, создавал маленькие снежные вихри под ногами Трона, Он шел, правой рукой придерживая цилиндр, а левой подняв воротник пальто. Невдалеке, у узенького моста, переброшенного через канал Сан-Вио, открывался тыльный вход в палаццо Контарини дель Дзаффо. Неприметные ворота не могли дать прохожим верного представления об истинных размерах палаццо княгини. Трон потянул за металлическую ручку. Приглушенно зазвонили колокольчики. Вскоре молодой человек, чем-то напоминавший приказчика из хозяйственного магазина, открыл дверь. – Что вам будет угодно? Взгляд, которым он смерил Трона, говорил о том, что у «приказчика» есть дела поважнее, чем открывать перед каждым дверь. – Здравствуйте, – сказал Трон. – Я комиссарио Трон. Княгиня назначила мне… «Приказчик» сразу же сменил презрительное выражение лица на почтительное. – Простите. Будьте добры, комиссарио, следуйте за мной. «Приказчик» пошел по коридору, и Трон последовал за ним. Скоро они оказались во внутреннем дворике, мощенном булыжником; здесь было множество больших заколоченных ящиков. Миновав дворик, Трон с «приказчиком» очутились наконец в самом палаццо, фасад которого выходил на Большой канал. Они прошли через конторское помещение, где служащие за столами просматривали какие-то деловые бумаги. «Приказчик» открыл дверь в конце помещения и отступил в сторону, пропуская Трона в комнату, служившую, очевидно, кабинетом для княгини. – Соблаговолите подождать немного, комиссарио. У одной из стен этой небольшой комнаты застыли громоздкие шкафы с папками для документов и деловой переписки. Другие стены были увешаны картинами. В одной Трон сразу узнал копию с тициановского «Деревенского концерта», рядом висела копия с «Небесной и земной любви», оригинал которой Трон видел несколько лет назад на вилле Фарнезе в Риме. Остальные полотна тоже были, скорее всего, копиями. Две большие картины (на одной изображено «Святое причастие», на другой – мужчина и женщина у колодца) принадлежали, очевидно, кисти Пальма Веккьо. Они напомнили Трону работы этого художника, которые украшали в давние времена салон его матери, а потом были проданы. В центре комнаты стоял солидный резной стол. Трон, к своему удивлению, увидел на нем две плетеные корзинки, одна для входящих, другая для исходящих писем и документов – точь-в-точь как в его собственном кабинете. Перед одним из окон стоял другой стол, сбоку от него два кресла. Картины, античная мраморная голова на высокой специальной подставке, великолепный восточный ковер на полу – все говорило о богатстве хозяйки палаццо. Вошла княгиня. Вид у нее был деловой: пенсне на переносице, в руках папки с бумагами. Она положила их на стол и протянула Трону руку. – Что в этих ящиках, которые стоят во дворе? – поинтересовался Трон. – Стекло, – ответила княгиня. – Мы экспортируем его даже в Америку. – В ее голосе зазвучала гордость. – Мой муж оставил мне два стекольных завода на Мурано. – Мы когда-то тоже производили стекло, – меланхолично проговорил Трон. – На Мурано? – Княгиня вопросительно выгнула брови. Трон покачал головой. – Нет, здесь, в Венеции. Это было еще до того, как на Мурано появились стеклоплавильные печи. – Это, наверное, было давно. Трон кивнул. – Ваша правда. А началось это лет четыреста назад. Княгиня с удивлением воззрилась на Трона. – Выходит, вы из тех самых Тронов? В ответ Трон лишь пожал плечами. – Тех самых больше не существует. Остались только мать да я. – А у вас? … – Нет. Я не женат, – рассмеялся Трон. – Ни на женщине, ни на своей службе. – Я хотела спросить о том, нашли ли вы время для визита к Палфи? Трон смущенно кашлянул. – Сразу после нашего разговора на судне. Они сидели в креслах у окна Трон – в позе человека, который отлично знает, как положено себя вести в присутствии дамы, а княгиня – небрежно откинувшись на спинку и положив ногу на ногу. Она могла бы показаться абсолютно спокойной, если бы не вертела в руках пенсне. – Принес ли вам пользу визит к генерал-лейтенанту? – спросила княгиня. – Палфи сказал мне, что у лейтенанта Грильпарцера были большие долги и что он приходится родным племянником убитому надворному советнику, – ответил Трон. – Хуммельхаузер был богатым человеком, а Грильпарцер его единственный наследник. – Значит, ваши подозрения были небезосновательными. – Да, мои подозрения имеют под собой почву. Но лейтенант Грильпарцер прямого отношения к преступлению не имеет. Княгиня чуть нахмурилась. – Я не совсем понимаю ход вашей мысли, комиссарио. – Военная полиция еще вчера вечером арестовала другого человека. Он как будто признался в содеянном. Я говорю о пассажире судна по фамилии Пеллико. Он был директором сиротского дома на Джудекке. Несколько мгновений княгиня молча смотрела на него. Потом взяла из серебряной шкатулки сигарету и закурила Трон впервые видел, чтобы женщина курила так, словно это было самое естественное для нее занятие. Это его почему-то восхитило. Княгиня затянулась, выпустила длинную струйку дыма, полюбовалась, как она плывет по комнате, а потом сказала: – Это совершенно исключено, комиссарио. – Ее рука с сигаретой слегка подрагивала. – Вы были знакомы с Пеллико? – Достаточно хорошо, чтобы быть уверенной – он этого не делал. – Вы говорили с ним на судне? – Я даже не знала, что он был на борту «Эрцгерцога Зигмунда». Наверное, в Триесте он как вошел в свою каюту, так больше из нее и не выходил. За завтраком я тоже его не видела. По какой такой причине он мог убить надворного советника? – У того были документы о готовящемся заговоре против императрицы. Он держал их у себя в каюте. Княгиня поглядела на него с нескрываемым удивлением. – Документы о чем? – О покушении. – Это вы должны мне объяснить подробнее. Трон пожал плечами. – Все подробности мне тоже не известны. Несомненно лишь, что, попади эти бумаги в Венецию, все упоминающиеся в них лица были бы немедленно арестованы. – Получается, что Пеллико хотел убить надворного советника, чтобы похитить эти документы. К этому сводится суть подозрений? Трон кивнул. – Да, что-то в этом роде. Подумав немного, княгиня сказала: – Это странно, комиссарио. Очень и очень странно. – Позвольте спросить, откуда вы знаете Пеллико? – Мы оба – члены попечительского совета приюта. Членство в нем перешло ко мне после кончины мужа, – Она помедлила немного и добавила: – Помимо этого, когда муж был еще жив, мы встречались и на разных светских приемах. – Считаете ли вы возможным, что Пеллико был связан с «Венецианским комитетом»? – В «Венецианском комитете» все поголовно должны были бы в одночасье сойти с ума, если они задумали покушение на императрицу. – Так были у Пеллико контакты с «Венецианским комитетом»? – настойчиво повторил свои вопрос Трон. – Есть люди, которые верили в подобные слухи. – А вы? Княгиня небрежно тронула ладонью мраморную античную голову, стоявшую перед ней на столе. – Пеллико весьма симпатизировал сторонникам объединения Италии, но он отнюдь не был фанатиком С другой стороны, он никогда не скрывал своих политических симпатий. Для Пергена сыграло роль то, что вот уже несколько недель против Пеллико было открыто дело. – Какое такое дело? – напряженно спросил Трон. – Пеллико был юристом. Тридцать лет тому назад он написал на латыни исследование о борьбе против власти тиранов. – И из-за научного труда у него сейчас появились трудности? – Эта работа была переведена на итальянский язык два года назад и издана в виде брошюры в Турине. Она называется «О тираноборстве». Ее сразу включили в списки запрещенной литературы, а против Пеллико возбудили дело. Эта история даже обсуждалась на попечительском совете. Причем совет в полном составе выступил в защиту Пеллико. – Княгиня недовольно фыркнула – Вот и вся история. Не правда ли, довольно нелепая? – Скорее всего, Перген был о ней осведомлен и, увидев имя Пеллико, сразу насторожился, – сказал Трон. – Я только одного не понимаю. – Чего? – Пеллико – если верить Пергену – сделал нечто вроде признания. И потом повесился в своей камере. Княгиня резко вскочила, словно какой-то невидимый кукловод внезапно дернул за веревочку. – Он повесился? – Да, в перерыве между допросами. Для полковника Пергена это равносильно признанию вины. Глаза княгини холодно блеснули серебром. – Полковник Перген болван. Это я еще мягкое слово подобрала. – А какая же еще у Пеллико была причина, чтобы свести счеты с жизнью? – спросил Трон. – Есть тысячи причин, чтобы уйти из жизни, комиссарио. – Тогда назовите мне ту, по которой это сделал Пеллико. Княгиня снова закурила. Затянулась, выпустила дым, а потом безучастно проговорила: – Два года назад, после смерти жены, Пеллико начал пить. Мне он однажды признался, что пьет, потому что не хватает мужества застрелиться. Может быть, в последний момент он вновь обрел его. Это столь же грустно, сколь и банально. – Ну и что из этого следует? – спросил Трон. – А то, что Пеллико тут ни при чем, – сказала княгиня. – Никого он не убивал и ни в чем подобном не признавался. – Значит, Перген взялся за это дело, потому что по неизвестным нам причинам намерен вывести из-под подозрений Грильпарцера, – размышлял вслух Трон. – Что все-таки могло заставить его поступить таким образом? – спросила княгиня. – Не знаю. Знаю только, что они были знакомы, но Перген от меня это скрыл. – А заговор против императрицы – тоже выдумка Пергена? Трон пожал плечами. – Может быть, полковнику срочно понадобилась какая-то страшная интрига… – А бумаги эти всплыли? Со сведениями о заговоре? – В донесении Пергена Шпауру об этом – ни слова. Но это еще ничего не значит. – Как вы намерены действовать? – Послезавтра Перген собирается закончить официальный отчет о случившемся. Подождем. – Подождете? Чего? – Все зависит от того, как будет составлен отчет. – Я в четверг уезжаю в Верону и вернусь только в воскресенье. – Мы могли бы… – начал Трон… Княгиня перебила его: – Вы любите Верди? Трон кивнул. – Тогда загляните в среду в мою ложу в опере. Будут давать «Риголетто». 15

16 февраля 1862 года, во вторник, Елизавета сидела за письменным столом, ожидая Тоггенбурга Вообще говоря, это сидевший в приемной Тоггенбург ждал, когда его пригласят. Назначили ему на пять часов вечера, но потом передали, что ее императорское величество еще не готова принять его. И вот они сидят и ждут встречи. Елизавета подумала, что это похоже на неудачное свидание, когда люди, не сумев толком договориться, ждут друг друга в разных кафе – один во «Флориане», другой в «Квадри». Рабочий кабинет императора, в котором она сейчас находилась, служил также и для аудиенций: он был достаточно велик, чтобы вошедший мог в течение нескольких секунд – согласно этикету – идти по ковру, прежде чем застыть перед императорским столом. За эти секунды вошедший должен был проникнуться ощущением полновластия верховного правителя – особенно если император не сразу отрывал взгляд от лежащих перед ним бумаг, давая таким образом понять, что заметил визитера. Некоторым случалось минут десять стоять в столь безрадостном положении перед столом императора; впрочем, заговаривая, император далеко не всегда удостаивал подданных взглядом. Это в последнее время сделалось излюбленным приемом Франца-Иосифа Император не смотрел в глаза людям, вызывавшим его презрение или недоверие. Обычно он говорил, уставясь на какую-то деталь их одежды, например, на ворот камзола – словно разглядывал какое-то пятно. Елизавета решила заставить коменданта города просидеть в приемной не меньше получаса, а потом еще минут десять простоять в томительном молчании перед столом императора К такому варианту сам император пока не прибегал. Но Елизавета считала, что нет в мире ничего, что нельзя было бы улучшить. Она была в платье из черного шифона со строгим кружевным воротом. Это платье старило Елизавету, но именно такого эффекта она и добивалась. В данных обстоятельствах ей хотелось казаться старше своих двадцати пяти лет. Как и было оговорено, слуги впустили Тоггенбурга в кабинет императора в половине двенадцатого. Елизавета, не поднимая глаз, слушала его шаркающие шаги. Наконец Тоггенбург почтительно замер перед столом в ожидании, когда его заметят. Но Елизавета, наморщив лоб, по-прежнему не отводила взгляда от документов в синей сафьяновой папке, которая лежала перед ней на столе. Она вдруг с удивлением поняла, что это предписания об уничтожении трупов погибших либо павших животных в сельском округе Воден. Поистине, не было ничего, что не требовало бы заботливого внимания императорской власти! «…Особо следует указать на то, что необходимо удалять внутренности павших животных и подвергать их специальной обработке, чтобы избежать опасности распространения заразы…» Елизавета наконец отвлеклась от текста и решила заметить Тоггенбурга. – Сожалею, что заставила вас ждать, господин генерал. – Она откинулась на спинку кресла и посмотрела в глаза Тоггенбургу – вместо того чтобы начать бесстрастно разглядывать его мундир, как это сделал бы император. Тоггенбург был худощавый мужчина лет шестидесяти с зачесанными назад седеющими волосами и пышными усами. Странно, но его на лице не было ни тени волнения – он был совершенно спокоен. Комендант города стоял в позе послушного слуги – слегка наклонившись, с предупредительной улыбкой на губах. На нем был светло-синий мундир императорских егерей со всеми орденами и регалиями. Елизавета узнала орден Короны в золоте, рыцарский крест ордена Леопольда и орден Марии-Терезии. – Садитесь, господин генерал. Тоггенбург, прищелкнув каблуками, отдал честь и сел на краешек стула, как это принято у военных. – Вам известно, зачем я вас пригласила, господин генерал? – Пропала почта вашего императорского величества. – Что с ней случилось, с моей почтой? Графиня Кёнигсэгг упомянула о каком-то происшествии. Тоггенбург выпятил подбородок. – Действительно, имело место некое происшествие Барон Хуммельхаузер, который вез в своей каюте предназначенную для вас почту, стал жертвой преступления. Он был убит и ограблен. Все бумаги, которые были при нем, исчезли. – А почему следствие ведут военные, а не полиция Венеции? Тоггенбург шевельнулся на стуле и чуть было не перешел на драматический шепот, но одумался и продолжил нормальным голосом: – Есть данные о том, что готовился заговор против августейшего семейства, У надворного советника были при себе документы, из которых это следовало. – И теперь они пропали – вместе с почтой для меня? Тоггенбург кивнул. – Но виновный нами схвачен. Полковник Перген уже допросил его. Этот человек – директор приюта для девочек. – На кого готовилось покушение, и кто должен был его совершить? – Этого мы не знаем. Предполагаемого виновника зовут Пеллико. – Тогда допросите этого Пеллико. – Это более не в наших силах. Между двумя допросами он повесился в своей камере. И поскольку документы, которые надворный советник Хуммельхаузер должен был передать полковнику Пергену, исчезли, никто не может сказать, когда и кого именно намеревались убить заговорщики. – Выходит, опасность угрожает и мне. – Только не в королевском дворце, ваше императорское величество. – Как вас понимать? – Вашему императорскому величеству не следует впредь покидать дворец без охраны. – Я никогда не гуляю без охраны. – Я сомневаюсь, что офицеры из свиты сумеют в случае необходимости предотвратить покушение. – А ваша охрана – как будет выглядеть она? – Сотни человек будет достаточно для надежной защиты вашего императорского величества, если вам будет угодно посетить одно из кафе в центре города или прогуляться по близлежащим улицам и переулкам. – Вы сказали… сотни человек?! Тоггенбург и бровью не повел. – Двадцать человек, разделившись на две группы, образуют двойное кольцо вокруг вашего императорского величества, а еще двадцать человек будут обеспечивать фланги и оперативное пространство по мере вашего движения. – Фразеология профессионального военного взяла вверх над придворным этикетом. – А еще шестьдесят человек, преимущественно лучшие стрелки из хорватских егерей, будут обеспечивать безопасность во время вашей прогулки со стороны поперечных улиц и переулков и контролировать узловые пункты. – Это значит, что я буду обязана сообщать вам в точности, куда я собираюсь пойти? Тоггенбург согласно кивнул. – Лучше всего – за два-три дня, ваше императорское величество. – А моя прогулка сегодня днем по центру? – Я сделаю соответствующие распоряжения. Некоторые из охранников будут в штатском. Внешнее оцепление составят переодетые в партикулярное платье хорватские егеря. – Смехотворно! А нет ли альтернативы этим мерам предосторожности? Тоггенбург приподнял плечи. Ему удалось выразить голосом чувство сожаления: – Альтернатива этим мерам предосторожности – немедленный отъезд вашего императорского величества. – Мое возвращение в Вену? – Причем как можно быстрее. – Это вы мне предлагаете? – Не в моей прерогативе предлагать что-либо вашему императорскому величеству. – Намереваетесь ли вы написать отчет об этом деле? – Он будет готов не позднее завтрашнего дня. – И копию его вы отправите в Вену? – Само собой разумеется. – Будет ли в отчете упомянута также молодая женщина? – спросила Елизавета как бы невзначай. – Молодая женщина? Елизавета тонко улыбнулась. – Говорят, будто на «Эрцгерцоге Зигмунде» был еще один труп. Тоггенбург задумался, прежде чем ответить. – У надворного советника была гостья, когда в его каюту ворвался Пеллико, чтобы завладеть документами. – Гостья? Тоггенбург испуганно захлопал ресницами и сказал: – Это дама, которая тоже прибыла в Венецию на «Эрцгерцоге Зигмунде». Похоже, она была итальянкой из Триеста. – В какое время произошло преступление? – Около полуночи. – Гм, в таком случае эта дама была с ним в очень близких отношениях. Был ли надворный советник женат? – Нет, он был холост. – Упомянете ли вы эту даму в вашем отчете? Тоггенбург вымученно улыбнулся, хрипло кашлянул и заметил: – Я счел бы неуместным компрометировать человека, который погиб при исполнении служебных обязанностей. – А что вы предприняли для того, чтобы найти похищенные документы и мою почту? – Проводятся обыски в частных квартирах и проверяются документы у подозрительных лиц. Полковник Перген исполнен решимости найти документы. Елизавета поднялась, давая понять, что аудиенция заканчивается. – И еще кое-что, господин генерал. – Ваше императорское величество? – А эта молодая женщина… как ее убили? – спросила Елизавета. Тоггенбург ответил мгновенно, без всяких колебаний: – Ее застрелили, ваше императорское величество. Воистину ужасная смерть.
Елизавета была совершенно уверена, что мужчины не умеют лгать, не выдавая себя. Франц-Иосиф, например, когда лжет, смотрит на носки своих сапог и подергивает кончиками усов. Когда комендант города сказал ей, что в отчете не будет упомянуто о том, что он советовал ей оставить Венецию и вернуться в Вену, он солгал. Елизавета заметила это по выражению его глаз. Но когда она спросила его, как погибла молодая женщина, он сказал правду, и это могло означать лишь одно – что ему самому всего не сказали. Елизавета чувствовала, что в рассказе Вастль о случившемся на судне правды куда больше. Выходит, полковник Перген обманул коменданта города. Но почему, с какой целью? Может быть, он сказал то, что Тоггенбург желал в этой ситуации услышать? Убийство с политической подоплекой – с точки зрения Пергена – было самым естественным определением этого преступления. Версия Пергена: надворного советника убили, чтобы завладеть важными секретными документами, а молодую женщину устранили как свидетельницу. Версия как будто убедительная и логичная. Пока бумаги не найдут, будет как раз то, чего хотел Тоггенбург: либо Елизавета останется сидеть взаперти в королевском дворце, либо уедет из Венеции. Однако есть неувязка: версия полковника Пергена рушится, если знать, что девушку не застрелили, а задушили, а перед этим над ней издевались. Молено ли себе представить, чтобы монстром-мучителем оказался сам надворный советник? Елизавета, которой было известно, что надворному советнику за шестьдесят лет, ничего подобного не могла себе представить. А этот Пеллико? Во-первых, Елизавета считала, что смерть в значительной мере смягчает вину Пеллико, а во-вторых (если он и впрямь виновен), очень и очень маловероятно, чтобы после убийства надворного советника он еще связал пассажирку с «Эрцгерцога Зигмунда», подверг ее надругательствам, а затем задушил. «Интересно, что обнаружил этот итальянец, – размышляла Елизавета, – этот самый комиссарио Трон? » Почему полковник Перген поспешил сразу отстранить его от дела? Все же приглашать этого комиссарио к себе было бы ошибкой, решила Елизавета. Если Тоггенбург узнает об этом, то, чего доброго, подумает, что она не поверила в официальную версию преступления. Глядя в окно на площадь Сан-Марко, Елизавета подумала, что неплохо было бы поговорить с женихом Вастль. Если он, как говорит Вастль, и вправду терпеть не может своего начальника, то надо сделать так, чтобы у молодого человека немного развязался язык. 16