Глубокий поиск

Неудобства начались с первых же минут. Администратор почему-то очень уж тщательно изучал мою трудовую книжку, трижды перечитывал анкету. Естественно, это меня раздражало. Мне пятьдесят пять лет, доктор наук, у меня ряд серьезных научных работ. Я не отвечаю за того балбеса, каким был в шестнадцать лет, когда бросил школу и завербовался в Коми АССР на лесоразработки. И ничего общего также не имею со слезливым юнцом, который после несчастной любви - тьфу! - едва не покончил с собой, бросил прекрасный вуз, только бы не встречаться с предательницей, после чего два года работал на подсобных работах, разгружал вагоны. Но это все, как и ряд других вывихов молодости, отмечено в трудовой, закреплено печатями. И для бюрократа это важно.

– Да, - сказал администратор медленно, - вы успели попутешествовать…

– Последние пятнадцать лет я работаю на одном месте, - ответил я сухо. - Извините, но я глубоко разочарован своим визитом. Мне очевидно послышалось, что речь шла о каком-то важном эксперименте. Теперь я вижу, что я зря теряю время, которого у меня не так уж много. До свидания.

Я поднялся, коротко поклонился. Администратор изумленно вытаращил глаза. Я сунул трудовую книжку в карман и быстро направился к двери. Он догнал меня уже у самого выхода.

– Ну что же вы так? - сказал он удивленно, ухватившись за мой рукав. - Зачем же так круто? Я не спрашиваю о ваших работах, потому что и так хорошо их знаю. Изучил даже, хотя не все понял. Мы тоже считаем вас в числе наиболее обещающих ученых, потому и обратились к вам с предложением принять участие в эксперименте! Мы собрали о вас данные…

– Любопытно бы взглянуть, - остановился я.

– Э-э, такое всем любопытно. Человек больше всего любит читать про себя! Это исключено. Впрочем, после окончания эксперимента… не понимаете?

Смешно, но я попался именно на эту удочку. Очень хотелось прочитать, что же думают обо мне коллеги, друзья, родственники. Каким я выгляжу со стороны? Какое впечатление произвожу?

Заведующий лабораторией Жолудев вошел в мою комнату замедленно, с осторожностью. Я уже слышал, что у него под сердцем застряла пуля, давит на какой-то клапан. Жизнь на волоске, но на операцию не идет: организм изношен, не выдержит. Десять лет работы врачом в арабских странах не прошли даром, а в благодарность - автоматная очередь в упор от террориста… И то счастье, что выжил!

– Давайте я сразу введу вас в самую суть, - сказал он бесцветным голосом. - Мы, как вы слышали, кафедра экспериментальной психологии. Избавлю вас от научных терминов, ибо на языке нормального человека мы занимаемся усовершенствованием человека.

– Ого, - казал я саркастически. - И далеко продвинулись?

– Не смейтесь. Я же сказал, что занимаемся, но не сказал, что добились чего-то. Человек - это не новая модель телевизора или холодильника. Да и мало кто знает, что такое - усовершенствовать. Спортсмены тоже совершенствуют, так они говорят, но мы-то знаем что их усилиями здоровые дети, которые могли бы вырасти учеными, писателями, музыкантами, попросту превращаются в дебилов с огромными мускулами.

Бесстрастности хватило ненадолго, он заговорил горячо, обидчиво, я невольно ощутил симпатию. К неудачникам всегда чувствуешь симпатию, к тому же я и сам разделял его отношение к спортсменам. Не только потому, что меня самого природа обделила если не ростом, то тугими мышцами, пришлось самому наращивать. А если и потому, что с того? Все равно спортсменов не люблю.

– Если не поздно посовершенствоваться, - сказал я, - то я готов. Да-да, это не спорт, человек может и должен совершенствоваться до конца жизни. В чем заключается эксперимент?

– Несложен, уверяю вас. Вас поместят в отдельную комнату, уложат в ванну с особым раствором, чтобы уравновесить гравитацию. Земное тяготение, говоря проще. Вы не должны чувствовать тела, это отвлекает. Температура будет подобрана так, чтобы не жарко и не холодно. Словом, будете парить в невесомости подобно космонавту. Кормить будут подготовленными растворами. Это совершенно безболезненно, уверяю вас! Прямо в кровь. Но вы ничего не почувствуете.

Я кивал, запоминая. Спросил настороженно:

– Но что я должен делать?

– Искать контакты, - ответил он просто. Перехватив мой недоумевающий взгляд, пояснил: - Есть гипотеза, уже почти теория, что наш мозг способен выходить в подпространство. Назовите его гиперпространством, внепространством или как угодно, но суть в том, что мозг способен уловить больше, чем самые сверхчувствительные приборы. И мы очень на это рассчитываем.

Я спросил в приподнятом расположении духа:

– Хорошо бы. Но почему я? К вам, как я знаю, ломились многие.

Он развел руками, в глазах появилось странное выражение, тут же исчезло. То ли хотел сказать, что я лучше, то ли еще что, но выражение глаз почему-то напомнило мне, с каким видом администратор листал мою трудовую книжку.

Я полагал, что день-другой буду привыкать к ванне, растворам, но едва меня опустили в эту теплую воду, как сразу перестал ощущать тело. А когда закрывал глаза, то ощущал себя, как, наверное, чувствовал бог-творец, зависший в черной пустоте.

Иногда становилось страшновато, я распахивал глаза, белый потолок и угол стены действовали успокаивающе. Веки опускались будто сами, снова погружался в полусон-полудремоту. В темноте плавали цветные пятна, круги, кольца, иной раз чудилось, что со мной пытаются установить контакт, я бросался мысленно навстречу: и всякий раз видел, что это очередные глюки.

Но к концу недели показалось, что нащупал во тьме нечто живое. В той странной черноте нет расстояний, я не знал - рядом ли это нечто или же за тридевять галактик, но тут же бросился жадно пробиваться сквозь непонятные барьеры, страстно взывал к чужому разуму, чувствам, мысленно заверял в дружелюбии.

Ответ пришел смутный, не словами и не образами, а скорее чувствами:

– Кто, кто это?

– Я, - закричал я, - человек разумный!.. Мыслящее существо: дружелюбное и открытое. Я хочу с тобой общаться!

Некоторое время я ощущал только красновато-розовое свечение, потом оформилось нечто, что я с некоторой натяжкой назвал бы даже образом:

– Кто, откуда? Какой?

Торопливо, захлебываясь словами и мысленными образами, я спешно передал, что я - человек, двуногий, с планеты Земля, что вертится вокруг Солнца, а Солнце это такая звезда, что вертится на заднем дворе одной из захудалых галактик, а та галактика находится на краю Метагалактики. Еще нес какую-то чушь, ибо не силен в астрономии, но я просто боялся потерять контакт, потому вываливал и вываливал уйму информации, пока ответ не пришел настолько ясный, что я поперхнулся на полуслове-полуобразе:

– Понятно. Землянин. Русский. Эксперимент в лаборатории Жолудева.

Я едва не утонул в ванне, настолько удивился, начал барахтаться, но контакт не оборвался, связь чувствовалась, наконец я сказал растерянно:

– Если вы это знаете.

– Еще бы, - ответил мысленный голос. Я уловил в нем досаду. - Вместо того чтобы отыскать братьев по Разуму, мы отыскали друг друга. Интересно, сколько нас лежит в ваннах, вслушивается и внюхивается?

Я пробормотал:

– Жолудев мне ничего не говорил.

– А вы спрашивали?

– Н-нет.

– И я не спрашивал. Да и какая разница? Чем больше выйдет на поиск, тем больше шансов.

Голос то слабел, то усиливался, но слышимость оставалась достаточно четкой, я слышал чужой голос даже сквозь шум крови в висках.

– Но это уже шажок, - сказал я, скрывая разочарование. - Я что-то не слыхивал, чтобы люди могли обмениваться мыслями. Или хотя бы образами. Может быть, надо сперва научиться понимать друг друга, а потом пробовать понять чужих в космосе?

– Это аллегория, - ответил голос уверенно. Я сразу представил себе человека средней молодости, сильного и уверенного в собственной правоте, успевшего сделать карьеру, пусть не самую высокую, но обогнавшего одноклассников, а сейчас идущего к цели уверенно и напролом. - Но будем искать. Время у нас еще есть.

Жолудев если и удивился, что мне удалось установить мысленную связь с таким же испытуемым, то не отреагировал ни положительно, ни отрицательно. Просто кивнул, поинтересовался, не кажется ли вода холодной, не добавить ли соли, а когда ушел, я с новой энергией бросился искать голоса в черноте подпространства.

Второй, кто откликнулся на зов, был такой же испытуемый. Я ощутил сильное разочарование, потом пришла успокоительная мысль, что если кого-то, скажем, в Австралии положить в ванну с таким же подобранным раствором, то и с ним свяжусь, может быть. Пусть не космос, но все откроется возможность мысленной связи через континенты. А там, глядишь, можно будет научиться и без ванн.

Жолудев однажды сказал благожелательно.

– Не истязайте себя так. Может быть, как раз в момент расслабления получится лучше. Кроме того, нелишне посоветоваться, обменяться опытом или хотя бы впечатлениями с теми, с кем удалось связаться. Хотя, гм, вам они могут не понравиться.

– А кто они? - насторожился я.

Жолудев пожал плечами, взгляд ушел в сторону.

– Понимаете ли, нам важна психика. Нам не важно, кем человек работал, какую музыку любит.

– Понятно, - прервал я. Не люблю, когда в разговоре мелькают «понимаете ли», «знаете ли», «видите ли», это крайне невежливо, культурный человек никогда не оскорбляет этими словами собеседника. - Мне тоже не важен пол, возраст, и кто сколько сидел в тюрьме. Но если они лежат вот так же в ваннах с теплой водой, мне есть о чем с ними переброситься словцом. Если, конечно, это не нарушит чистоту эксперимента.

– Не нарушит, - ответил Жолудев.

Он чуточку замялся, я тут же спросил настороженно:

– Что-то не так?

– Нет-нет, все в порядке, - сказал он поспешно. - Только крохотный пустячок. У меня просьба: вы называйте их по номерам, хорошо?

– Хорошо, - ответил я с недоумением. - Если это важно.

– Важно, - улыбнулся он. - Вдруг да в минуту откровенности вы исповедуетесь друг другу в каких-то грешках. Пусть не стыдно будет потом. Вы друг друга не знаете!

– Обещаю, - сказал я. - И это все?

– Все, - ответил он со странной улыбкой.

На этот раз я сосредоточился на первом голосе, представил его интонации, образ того человека, и, к моей радости, через минуту негромкий голос произнес:

– Я слышу вас.

– Здравствуйте, - сказал я, ощущая некоторую неловкость, потому, что я с людьми схожусь не сразу и не легко. - Я подопытный экземпляр, будем считать меня номером седьмым. Просто так, мне эта цифра нравится. Как здорово, что можно мысленно выбирать, с кем вступить в разговор. Я ведь уже нащупал еще одного. Как у вас дела? Я за неделю пока не продвинулся ни на ангстрем.

– Я тоже, - ответил голос. - Чувствую слабость. Долго не мог понять, что со мной происходит и где я нахожусь. Перед глазами и сейчас еще иной раз плавают пятна…

– Эк вас взяло, - посочувствовал я. - У меня уже проходит… Сперва тоже был как в тумане, потом все вернулось в норму.

– Завидую. А я все еще ошарашен. Говорите, вы отыскали еще одного?

– Надеюсь, отыщу и еще. Это намного проще, чем нащупывать мысли разумных осьминогов в другой вселенной.

Он хохотнул, я ощутил его веселье. Следующий партнер, которого я условно назвал номером первым, еще больше обрадовался моему звонку. Голос у него был молодой, и я по интонации и ряду высказываний понял, что разговариваю с крепким парнягой, который больше заботится о своей спортивной карьере, чем о мировых проблемах. Точнее, о мировых проблемах не думает вовсе. Между тренировками клепает девок. Вот и все.

Открытие меня обескуражило. Не ошиблись ли экспериментаторы? Но открытия на меня просто сыпались: в тот же день к вечеру я ощутил среди бездн пространства еще чье-то присутствие, жадно прильнул, вошел в контакт. Ответил мягкий голос:

– Кто здесь?

– Здравствуйте, - сказал я. - Похоже, судя по слышимости, мы все из одной группы. Лаборатория Жолудева? Как двигаются ваши дела?

– Средне… - ответил голос с заминкой. - Я пробовал входить в самадхи асампрайната, чтобы уловить Зов, но много помех…

– Вам удается что-нибудь сделать? - воскликнул я. - Поздравляю!

– Пока поздравлять рано. Только смутно чувствую эту дорогу, нащупываю ее сквозь тьму, но еще слаб… Однако же другие великие проходили? Находили путь к воссоединению с Мировым Разумом?

Он еще говорил что-то о Шамбале, парапсихологии, эзотерических науках, но я не слушал, я ждал только паузы, чтобы вежливо закончить разговор. С этим испытуемым все ясно. Я сам в средней молодости переболел подобной глупостью, да и сейчас нередко встречаю людей образованных и вроде бы не абсолютных идиотов, которые на полном серьезе верят в НЛО, телепатию, тибетские тайны и прочее-прочее. Хорошо, хоть перестали говорить о бермудском треугольнике, снежном человеке и деревьях-людоедах!

Ночами спал теперь мало, мозг уже не ломился по космосу в поисках барьеров, мысли рассеянно блуждали. Интересно, у соседей успехи такие же? Или у кого-то намечается прогресс? Правда, после первого контакта как-то отпало желание с ними общаться. Не то что именно отпало желание, но я как-то сразу ощутил, что никто из них не откроет Истину. Во всяком случае, не откроет ее тот затравленный жизнью трус, который отчаянно надеется, что вот-вот приедет барин, барин все рассудит. Из космоса барин, с НЛО. Да и второй, спортсмен, как назвал я его условно, тоже маловероятно, чтобы что-то сделал в этой области. Слишком занят своими мышцами, а сила есть - ума не надо. Я предпочел бы инвалида в соседней комнате. Те чаще компенсируют физическую слабость духовной мощью.

Все-таки одиночество - штука малоприятная. Я с удивлением открыл, что хотя я по природе своей человек некоммуникабельный, но к концу недели начал общаться с коллегами. Правда, коллегами их было можно назвать только с огромной натяжкой. Или, будучи наделенным особым чувством юмора, которым я, увы, не обладал.

Один, как стало понятно с первого же разговора, был спортсмен. Культурист. Усердно занимался изометрической гимнастикой, чтобы экономить время. Рассуждал, как удобно ею заниматься в городском транспорте, незаметно напрягая группы мышц. Так, дескать, экономится уйма времени, а дома можно заниматься штангой и гантелями. Я не спорил, хотя знал и другие способы разумно расходовать время. Спорить было не о чем. Мы были более чем разные, как если бы он был для меня марсианином или говорящим осьминогом.

Не спорил я и с другим, которого назвал для себя Мистиком. Прошло то время, точнее - прошел тот возраст, когда я с пеной у рта доказывал людям, что занимаются они абсолютной чепухой. Теперь я вижу, как я глупо выглядел. Доказывать можно тем, кто верит в доказательства, а девиз этих людей: «Важнее чувствовать, чем знать». Они не верят в то, что дважды два всегда четыре, но верят в астральные миры, загробную жизнь, бессмертие тибетских мудрецов.

Второй был Олегист или Мафусаилист. Я не сразу выбрал термин, а для меня это важно - люблю точность, - ибо князь Олег хотел прожить как можно дольше, даже отказался от своего коня, а древний патриарх, вообще, каким-то образом ухитрился прожить свыше девятисот лет… Лучше бы Олегист, даже с малой буквы, ибо этот князь в самом деле делал попытки продлить жизнь, даже ценой нелегких ограничений, но я все же пришел постепенно ко второму названию, инерция победила: Мафусаил более известен, чем князь Олег.

Мафусаилисту не надо постепенно отказываться от коня, но он отказался от всего, что грозило опасностью: от соли и сахара, кофе и чая, мяса и мучного…

Кроме того, жестко блюл режим, не допускал недосыпания, избегал стрессов, с женщинами не знался. Словом, растягивал жизнь, как резинку. В загробную жизнь не верил, а смерти боялся, потому был мрачен, что не способствует долголетию, завидовал всем, кто моложе.

Этот мне понравился меньше всех. Впрочем, мне здесь никто не нравился, но к Мафусаилисту я ощутил даже неприязнь.

Я связался с четвертым:

– Алло?.. Как дела идут у вас? Мы все, приходится признаться, застряли.

Приятный грустный голос ответил:

– Может быть, к лучшему?.. Уж очень мы увлеклись технической стороной дела. Машинная цивилизация заполонила землю, а нравственные аспекты позабыты… Моря и океаны задыхаются от нефти и отходов, половина животного мира уже истреблена начисто…

– Спасибо, - поблагодарил я, даже не дослушав, и вышел из контакта.

С этим вообще яснее ясного. Алармист. Апологет антисайонтизма, или антисциентизма, как пишут в провинциальных изданиях. Член общества охраны памятников старины. Призывает воспитывать народ историей. Призывает назад к природе, в старое доброе время. Правда, сами они это называют - вперед к природе.

Что за странный выверт у экспериментаторов?

Не шло дело и на третьей неделе. И снова мысли вернулись к странному подбору команды. Не здесь ли ключ? С Мистиком еще можно как-то понять: отчаянно стремится понять мировые константы, но как с остальными? Спортсмен занят своими мышцами, Мафусаилист вообще плюет на все и бережет здоровье, Алармист тянет в «старое доброе прошлое» с крепостным правом, дикостью, эпидемиями…

Постепенно оформлялась идея, показавшаяся сперва невероятной. Мол, остальные члены нашей команды подобраны только для того, чтобы каким-то образом стимулировать мои мыслительные процессы. Я далек от того, чтобы считать себя гением и ставить во главу угла, но как иначе все объяснить? Явно же остальные не могут решить задачу! У нас это называлось «постучать в дурака». То есть, когда уже зашел в тупик, придумать ничего не удается, тогда спрашиваешь совета у дурака. Он тебе такое нагородит!.. И, как всякий дурак, уверенно и с апломбом, что раздражает больше всего. Начинаешь с ним спорить, опровергать, выдвигаешь доводы: и вдруг натыкаешься на решение!

Конечно, так получается далеко не всегда, иначе в каждой лаборатории держали бы по дураку на зарплате, чтобы директор и администраторы полагали, что уж с ними-то ученые советуются на полном серьезе. Словом, здесь этих испытуемых держат для того лишь, чтобы я мог отталкиваться от их мнений, спорить, искать!

Приятнее всего было разговаривать с четвертым, я назвал его про себя Технофилом. У этого - влюбленность в строгую логику, презрение к верящим в НЛО, телепатию, жизнь после смерти, астрологию, Несси, тайные знания древних. Только алгеброй гармонию! Других путей нет и быть не может.

Черт, тоже не очень-то приятный человек, уж слишком однобок, но все же не такой дурак, как Мистик или Спортсмен.

Итак, еще раз. Что я имею? Вторую неделю лежу, как Ихтиандр, в теплой воде, балдею, а в соседних номерах такие же дурни. Еще раз: первый - Спортсмен. Культурист, занятие греблей на каноэ. Изометрическая гимнастика в транспорте. Мячик в ладони. Женщины делятся на два типа: машки и клюшки. Одни для показа, другие для гормонального тонуса. Помешан на рыцарстве, хотел бы побывать мушкетером.

Второй - Мафусаилист. Йога. Хатха и немного раджа. Сыроедение, вегетарианство. Очищение. Здоровье. Попытка осознать мировые константы через самадхи асампрайната. Мировой разум. Калпы. Отчаянные попытки - проговорился, чуть не до инсульта, - понять мировые константы, пробраться через чувство. Для него чувствовать важнее, чем знать. Идиот.

Третий - Алармист. Контркультуртрегерство. Антинаука. Антисайонтизм или антисциентизм, как пишут в провинциальных изданиях. Общество охраны памятников старины. Воспитание историей. Назад к природе. Старое доброе время.

Четвертый - Технофил. Сразу начинает издеваться как над тупоголовыми спортсменами, так и над трусами, что пытаются продлить жизнь на год-другой, хотя какая разница во сколько откинуть копыта: в семьдесят или семьдесят два? Зло высмеивает алармистов, что зовут назад в прошлое, но не отказываются от телевизоров, холодильников, даже не переселяются из Москвы в глухие деревни поближе к природе. Хорош, но уж слишком отказывает в праве на жизнь всем дуракам и юродивым.

Еще неделю первые полдня бился в незримые стены, ломился в подпространство, пытался установить контакты с существами других миров, а вечером, уже одурев от усилий, беседовал с беднягами из соседних ванн. У них, естественно, успехов было не больше, чем у меня.

Об эксперименте можно рассказывать долго, но когда к концу месяца результаты все еще были на нуле, я сказал Жолудеву с неловкостью:

– Чувствую, я вас подвел. Месяц коту под хвост.

– Ничего, все не так быстро делается.

– Увы, - сказал я. - Это был мой отпуск, который я потратил на ваш эксперимент. А от моей работы меня никто не освобождал.

Жолудев дернулся, даже слегка побледнел:

– Вы… дальше не хотите?

– Не могу, - признался я. - Уже и то, что я отказался ехать на дачу… Да и то правда: копаться в грядках не люблю. Я все-таки дитя асфальта. А вот работой пожертвовать не могу. Не обессудьте.

Жолудев уже справился с собой, ответил с вымученной улыбкой:

– Спасибо и на этом. Вы ведь на добровольных началах, бесплатно! А сейчас плати за все. Денег на науку почти не отпускают. Что ж, полежите еще несколько минут, вам помогут выбраться.

Двое дюжих медиков явились быстренько, даже с их помощью в самом деле выполз из ванны, как дряхлая старуха. Обессилел, отвык от гравитации. Если бы не их сильные руки, даже брюки натянуть бы не сумел.

Жолудев предупредил:

– Еще сутки придется потерпеть наше общество. Адаптация, то да се. А завтра с утра вы уже дома.

– Да я мог бы и сегодня, - возразил я слабо. - Мне-то отдохнуть несколько минут. Всего лишь обвыкнуться. Восстановить реакцию. Я же не полгода в невесомости на космическом корабле!

Жолудев покачал головой:

– Вы сами на моем месте поступили бы так же.

У него были мудрые, всепонимающие глаза. Я заткнулся. На самом деле я, человек осторожный, на обратное привыкание отвел бы суток трое.

Полдня я валялся на мягкой постели, что казалась невыносимо жесткой, с наслаждением потягивался, вслушивался в напряжение отвыкших от нагрузки мышц. Обед был настоящий, хотя раньше я не назвал бы обедом полужидкую манную кашу. Правда, и от этой порции на блюдце, что не насытила бы и котенка, в желудке появилась приятная тяжесть.

Время тянулось невыносимо медленно. Когда Жолудев зашел проверить мое самочувствие, я спросил:

– А как остальные?

Он развел руками:

– Тоже.

– Не удается?

– Ну у них, как и у вас, времени в обрез. Я же сказал, фонды урезаны, мы держимся больше на пожертвованиях, помощи добровольцев. Наши сотрудники - сплошь энтузиасты, живут на такую зарплату. Даже доктора наук стыдятся подходить к кассе, когда зарплату получают наши слесари.

Он говорил что-то еще, отводил глаза, но я чувствовал фальшь в голосе. На самом деле, как я понимал, тем людям уже нет смысла оставаться в ваннах.

Стрелка часов подползла только к девяти вечера, а раньше утреннего обхода меня точно не выпустят. Жолудев поднялся уходить, когда я неожиданно для себя попросил:

– А нельзя ли повидаться с моими коллегами?

Он удивился:

– Зачем? Вы ведь не ладили!

– А что еще делать? - спросил я. - Спать рано. Их, как я понимаю, тоже не выпустят до утра. Вам не до нас. А мы хоть посмотрим друг на друга. А то даже имен не знаем!

Он, как мне показалось, замялся в нерешительности:

– Уверены?

– Уверен, - ответил я. - Это ж ни к чему не обязывает! Как в купе поезда. Можно и пооткровенничать, ибо каждый сойдет на своей станции, больше никогда не увидимся.

– Если вы так уверены…

– Уверен, уверен!

– Если у вас нет предубеждения…

– Есть, - возразил я. - На самом деле я их всех презираю. Но я уже в том возрасте, когда понимаю: не все могут быть такими, как я. И нельзя ненавидеть других только за то, что они меньше умеют, меньше понимают. Конечно, ни одного из них я не пригласил бы в гости, не стал бы общаться там, за стенами этого здания. У меня есть свой круг. Правда, там я словно окружен зеркалами: все мыслят так же, поступают похоже, оценки наши обычно совпадают. Ну, это вам понятно. Не думаю, что у вас другой круг. Вряд ли среди ваших близких друзей есть тупоголовые каратэки, придурковатые йоги, помешанные алармисты. Словом, вы организуете нам встречу?

Он вздохнул, долго молчал, пристально глядя на меня. У меня в душе начало появляться нехорошее предчувствие.

– Организую, - ответил он медленно. - Это… нетрудно. Дело в том, Юрий Иванович, что все ваши невольные участники эксперимента находятся в вас.

Он сказал так просто, обыденно, что я даже не вздрогнул, смотрел бараньим взглядом. Но Жолудев остановился, ожидая моей реакции, и я сказал с понятным неудовольствием:

– Простите, не понимаю. Я не очень хорош в иносказаниях, все-таки человек точных наук…

Он грустно улыбнулся:

– На этот раз точнее не бывает. И Первый, и Второй, и Третий, и Четвертый - это вы сами. Правда, в разные периоды жизни. Искатель приключений до двадцати лет, мафусаилист в тридцать, технофил в тридцать пять, алармист в сорок… Вы забыли? Стараетесь не вспоминать «ошибки молодости»?

– Я не совсем понял вашу аллегорию, - ответил я нервно. - Но то у меня были действительно потерянные годы. Если иной раз вспомню, то даже спина краснеет! Но стараюсь не вспоминать.

Он возразил с живостью, глаза загорелись, а на щеках выступили розовые пятна:

– Почему? Разве были по-настоящему позорные периоды, когда бы вы увлекались чревоугодием, были бы болельщиком или бабником - теперь их называют, если не ошибаюсь, «спортсменами»? Наркоманили, интересовались мальчиками? К тому же это не аллегория, поймите! Вы в самом деле общались с собой. В вашем сознании остались эти личности, вы их изолировали, загнали в дальние уголки мозга. Но они есть. Они живут, существуют. Это тоже вы. Не иносказательно.

Я замер, ощущая, как меня охватывает ледяная волна.

– Не понимаю, - выдавил я наконец. - Вы хотите сказать… Вы сказали, что сумели как-то связаться с этими тупыми личностями?

– Да.

– И в соседних камерах никого не было?

– Не было и самих соседних камер. Вы были один. И разговаривали со своими «Я» прошлых стадий развития. Да, человек нередко остается до конца жизни на первой. Иные вскарабкиваются на следующую. Живут и умирают в поисках продления жизни, йоге, оккультных науках и прочем-прочем. Немногие проходят и через эту стадию, попадают в другую. Еще меньше тех, у кого хватает сил перейти еще дальше. У вас, Юрий Иванович, этих стадий больше, чем у многих. Потому мы вас и пригласили для эксперимента.

Я слушал потрясенно, вспомнил и странную ухмылку администратора, который листал мою трудовую книжку. Значит, их как раз и привлекло то, что я поколесил по стране, побывал, бывал бит сам и научился бить в ответ.

– И что же, - сказал я ошарашенно, - сам эксперимент, поиски других в гиперпространстве?

– Вы их нашли, - ответил он мягко.

– Я искал их?

– Да. Человек - это и есть вселенная. Его психика, его мир: Их еще познавать и познавать. Мы стоим на самом берегу океана. Мы не знаем ни глубин, ни где другой берег.

Я пытался совладать с сумятицей в мыслях:

– Но… зачем?

Жолудев помолчал, словно затруднился с ответом, ответил с некоторой натугой:

– Дело в том, что в лучшем случае каждый из нас только… полчеловека, да где там полчеловека! Дай бог, чтобы хоть на осьмушку был человеком! Увы, каждый из нас столько давил в себе хорошего… Погодите с возражениями! Я тоже, как и вы, уверен, что я отсекал в себе отжившее, глупое, неверное. Да только я знаю теперь, что эта уверенность ошибочна. Мы всегда себя оправдываем. Всегда. Так уж устроена наша психика. Нужна совсем уж большая катастрофа, чтобы мы признались в ошибке. Не в ошибочно выбранном пути, а только в ошибке. Не в стратегии, в тактике. Разве не так?

– Ну, - сказал я с неохотой, - есть разница, признать, что свалял дурака, или признать себя дураком.

Когда он ушел, я, не в силах лежать, поднялся и заходил взад-вперед по комнате, но быстро устал, снова лег и вперил глаза в потолок. Там было пусто, в отличие от сумятицы в моей голове, снова вскакивал и метался, натыкаясь на стены. Я уже понял, поверил Жолудеву, даже восхитился чистотой и оригинальностью эксперимента. Вот только мотивы еще до конца не укладывались в сознании, в душе.

И вдруг как ослепительная молния сверкнула в сознании. Я остановился оглушенный, потрясенный. Так вот на что страстно надеется Жолудев! Безумная идея, настолько безумная, что даже вслух ее не в состоянии назвать, настолько нелепая, настолько дикая, противоестественная.

Я лег, расслабился, вогнал себя в состояние расслабления. В ванной было бы легче, но теперь я знал, кто эти сильные и тупые личности, слепо уверенные каждый в своей правоте и непогрешимости.

– Ребята, - сказал я охрипшим голосом, - да что же с нами… Если мы понимаем, не один же я понял, посмотрите через меня и вы.

Я понимал, что это критический миг, ибо что понятно сорокалетнему, того не понять школьнику младших классов, что с трудом понимает алармист или технолюб, то с отвращением отвергает спортсмен, одинаково глухой как к призывам одного, так и к стремлениям другого. А йог не только не способен понять - извилин недостает, но и не захочет даже слушать.

Несколько минут тянулось томительное ожидание, заполненное отчаянной надеждой и тревогой, трусливым опасением потерять свое крохотное «я». Каждый из нас знал, что только он прав, а все остальные - дураки и полные дебилы, даже если эти остальные - он сам на другой ступеньке. Неважно, на более ранней или более поздней. Все равно идиоты, потому что прав может быть только он, только я.

– Взгляните через меня, - повторил я настойчиво. - Не отвергайте заранее. Только взгляните моими глазами. А потом решите! Каждый волен остаться в своей скорлупе. Простите, в своем мире, единственно правильном. Прошу вас, только взгляните!

И потом вдруг в мозг хлынул мощный поток чувств, мыслей. Первое ощущение было стыд… Мне было стыдно, что я высокомерно презирал алармиста, культуриста, мистика, технофила. Стыдно, что презирал других только потому, что они не такие как я, стыдно за других людей, которые поступают точно так, как я еще несколько минут назад…

За час до утреннего обхода мы закончили слияние. Я поднялся, все еще пошатываясь от хлынувших в мозг образов, цветных пятен. Перед глазами двигались отдельные предметы, стены то отодвигались, то придвигались вплотную. В висках покалывало, и тогда стена изгибалась, а когда я задерживал дыхание - приближалась вплотную, и я трогал ее пальцами. Стоило мне напрячься, и мне казалось, что я вижу сквозь стену. Или видел в самом деле?

Потрясенно огляделся по сторонам. Я живу в этом крохотном мирке, самом бедном из беднейших? А беден и ничтожен он только потому, что… Но я же знаю, в самом деле теперь знаю, что в этом мире нужно делать в первую очередь. Знаю даже то, что я в этом мире первый полноценный человек. Единственный во всем мире!

Когда я поднес ладонь к замку, там щелкнуло. Собачка отодвинулась, дверь распахнулась сама. Я вышел, дверь с легким стуком захлопнулась, а три щелчка сообщили, что замок добросовестно вернул засов на место.

По коридору медленно шел Жолудев. Лицо его было бледно, под глазами чернели мешки. Он тяжело дышал, хватался за стену.

Я прошел в двух шагах незамеченным, потому что хотелось сосредоточиться на своих мыслях. Но одновременно я развернул его в четвертом измерении и вынул пулю. Я шел дальше и, не оборачиваясь, видел, как походка Жолудева постепенно стала увереннее, а по ступенькам он почти взбежал.